Страны Восточной и Центральной Европы претерпевают масштабную историческую трансформацию. Этот период глубоких сдвигов, несомненно, войдет в учебники истории наряду с другими великими революциями. Ситуация сейчас такова, что у социолога появляется уникальная возможность наблюдать общество в процессе его становления. Естественно, что это вдохновляет на разработку социологической теории. В конце концов, большинство классических социологических теорий было сформулировано в результате наблюдения за трансформацией, происходившей во времена Великого Перехода, когда в прошлое уходило традиционное общество. Возможно, что конец XX в. ознаменуется таким обновлением социологической теории, которое может быть сравнимо с достижениями классиков XIX в. Подготовка почвы для столь радикального обновления предполагает время от времени отвлекаться от хаоса происходящих событий для того, чтобы иметь возможность оценить стремительно Перевод с небольшими сокращениями сделан по: Sztompka Piotr. Dilemmas of Great Transition / The John Hopkins University / Bologna Center / Research Institute / Occasional Paper. N 74 / September 1992 /. Переводчик В.Г. Кузьминов, редактор перевода А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. 754 сменяющие друг друга ситуации и возрастающую динамику происходящего. Только на таком фундаменте может быть предпринята попытка обобщить и систематизировать ход событий. Именно этим я и намерен заняться в данной статье. Естественно, что выводы, предлагаемые мною, сугубо предварительны. Они основаны на разных источниках, включая наблюдение, догадки коллег-профессионалов, а также опираются на данные эмпирических исследований (прежде всего на данные опросов общественного мнения). Хотя документы и материалы, собранные для данной статьи, относятся непосредственно к Польше, рамки этого исследования могут быть расширены с тем, чтобы распространить его на другие страны, претерпевающие посткоммунистическую трансформацию. История повторяется полностью или лишь отчасти? Очевидно, что первый вопрос, на который нужно дать ответ, связан с сущностью трансформации: что в действительности происходит? В известном анекдоте спрашивают: «Что такое реальный социализм?» Следует ответ: «Это очень долгая и запутанная дорога от капитализма... к капитализму!» Действительно, кажется, что посткоммунистические общества строят капиталистические системы с нуля, повторяя процессы, которые начались в западноевропейских странах несколько веков тому назад. Поверхностное сходство может, однако, оказаться обманчивым. Второе рождение капитализма существенно отличается от первого. И эти отличия могут быть сведены к восьми пунктам. Во-первых, период «реального социализма» оставил после себя значительное наследство. Чаще всего отмечается такая сторона этого наследства, как бремя проблем в общественном сознании, экономической инфраструктуре, экологии, административной системе, демографической ситуации и во многих других областях... Однако «реальный социализм» оставил после себя также некоторые весомые ценности. Он обеспечил условия старта, создал опорную точку, с которой мы совершаем прыжок в капитализм. В конце концов, благодаря «реальному социализму» посткоммунистические общества были индустриализированы и урбанизированы, в них сформировалась индустриальная классовая структура, включающая квалифицированную рабочую силу, развитую бюрократию, достаточно развитые технологии (включая эффективные инструменты власти, управления, подавления и войны). И, разумеется, посткоммунистические общества во многом отличаются от традиционного, аграрного или «феодального» общества, из которого родился западный капитализм. 755 Во-вторых, как отмечает польский социолог Е. Мокжицкий, толчок к изменениям объяснялся большей частью отрицанием старой системы, а не активным поиском новой. Народы Восточной и Центральной Европы скорее бегут от их прошлого, нежели чем раскрывают объятия для будущего. Это «бегство из Азии» выливается в значительный массовый энтузиазм и мобилизацию, поскольку большинство просто хочет избавиться от старой системы, в то время как лишь незначительное меньшинство имеет ясное представление о том, что в действительности представляет собой позитивная альтернатива — либеральное капиталистическое общество. Для большинства населения капитализм — размытое ходовое слово, ассоциирующееся с благополучной жизнью, процветанием, изобилием, потреблением и лишь иногда — со свободой... В-третьих, следовательно, задачи перехода, идеалы и стремления выражаются обычными людьми во вполне конкретных, осязаемых методах. Общественное сознание последних лет характеризуется де-идеологизацией и прагматическим сдвигом. Ни одной революционной теории, которая указывала бы пути и методы перехода, не существует. Точно так же отсутствует и утопическая картина нового общества, которое нужно построить. Исследователи, в частности Клаус Оффе, отмечают «явно выраженный нетеоретический характер глубинных изменений» '. Вместо разработки основательной революционной теории посткоммунистические общества прагматически предлагают сугубо инструментальные и «хорошо проверенные» решения, вроде свободного рынка, парламентской демократии и политического плюрализма. Эти инструменты капитализма органически не связаны между собой и не способствуют достижению фундаментальных человеческих ценностей, таких, как свобода, справедливость и равенство. Воспринимаются же они как практическое средство достижения комфортной и беззаботной жизни и неограниченного потребления. В-четвертых, посткоммунистические общества строят капитализм в мире, где капитализм стал высокоразвитым. Между реальными моделями капитализма — а не между теоретическими абстракциями — идет реальное соревнование. Олицетворяют эти модели Лондон, Мюнхен, Париж, Нью-Йорк и Милан. Осуществляя свои изменения при ориентациях на наиболее продвинутые формы сегодняшнего капитализма, посткоммунистические страны рискуют lClausOffe. Capitalism by democratic design? //Bremen: University of Bremen, 1991, Mimeographed. P. 3. легко попасть в западню анахронизма и фетишизма. Так же легко они могут забыть о длительном историческом пути, которым шел западный капитализм, и о той цене, которая была за это заплачена. У современного капитализма есть и другие грани, которые обходятся весьмадорого: анклавы нищеты, безработица, культурная деградация и духовная пустота включаются в цену нынешнего процветания. Посткоммунистические же общества рассчитывают шагнуть в процветание немедленно и без каких-либо социальных затрат. В-пятых, мы живем в высокоглобализированном обществе. Отдельное национальное государство (nation-state) неуклонно теряет свое значение в сравнении с влиянием остального мира. Во всем мире растет экономическая, политическая и культурная взаимозависимость. Посткоммунистический переход — всего лишь фрагмент более масштабных процессов глобализации. Этот переход, как таковой, сам является фактором влияния и в то же время на него существенно влияют изменения, происходящие в других частях мира. С одной стороны, сегодняшние успехи этого перехода стали возможными благодаря переменам на Востоке — благодаря политике «гласности» и «перестройки», а также демонтажу советской империи, осуществленных под руководством М. Горбачева... Сейчас, после первых побед, дальнейший успех будет зависеть во многом от позиции развитого Запада, от масштабов поддержки или от нежелания Запада поддерживать переход. Полагать, что вслед за приглашением последует автоматическое вхождение посткоммунистических стран в капиталистическую систему и что Запад с энтузиазмом, без каких-либо условий, сразу раскроет свои объятия для Востока — это иллюзия. Наоборот, скорее всего Запад будет принимать эти страны избирательно из-за выраженного опасения, что они могут стать зависимой периферией капиталистического мира. Наряду с этим существует возможность постепенного объединения с Западом и полного с ним слияния (по примеру Восточной Германии). С другой стороны, процессы, типичные для Востока, эхом отозвались в других странах советского блока и, далее, весьма глубоко повлияли на мировую капиталистическую систему (большей частью в положительном плане). Сеймур Липсет отмечает, что в результате изменений открылись огромные рынки для западного избыточного продукта, было ослаблено бремя военных расходов, что произошло падение влияния левых, в том числе совершился распад коммунистических партий и движений по всему миру. В-шестых, отход от коммунизма означает внезапный радикальный разрыв с прошлым. Реальный социализм не обеспечивал условий 756 757 для постепенного вынашивания капиталистических институтов, образа жизни, ценностей и привычек. Наоборот, реальный социализм целенаправленно уничтожал рынок, частную собственность и предпринимательский дух. Вместо того чтобы прийти к капитализму в результате длительного эволюционного процесса с рядом последовательно сменяющих друг друга стадий и постепенной подготовки фундамента для восхождения к капитализму, что было характерно для Запада, восточноевропейские общества получили капитализм в результате одного гигантского скачка, начав строительство системы практически с нуля. В-седьмых, многомерность этой попытки является исторически беспрецедентной. Посткоммунистический переход затрагивает одновременно экономическую, политическую, нравственную и социальную сферы. Проблемы экономической эффективности, политической свободы, национального суверенитета и гражданского общества должны решаться параллельно. Как бы там ни было, прежние революции решали различные задачи, как, например, задачи национального объединения, капиталистического накопления и политической демократизации, поочередно, а не одновременно. Даже сравнительно недавние переходы к демократии (примером чего являются Испания, Португалия, Аргентина и Филиппины) сводились преимущественно к политическому измерению, потому что экономический рынок и национальная независимость были ими обретены задолго до того. В-восьмых, поскоммунистический переход был инициирован революцией снизу (тот самый случай, который социологи обозначают как «вулканический»). Мобилизационная волна, активизм и участие, взрыв массового энтузиазма, чаяний и надежд — пусть даже кратковременные по характеру — надолго запечатляются в установках, менталитете и стремлениях всех тех, кто жил в это необыкновенное время. Мы находимся в особом постреволюционном климате с его как положительными, так и отрицательными воздействиями на будущее этого перехода. Прогулка или скачки с препятствиями? Спустя два года после насыщенной событиями осени 1989 г. во многих посткоммунистических обществах преобладает настроение разочарования и фрустрации. Возможно, это настроение наиболее выражено в таких странах, как Польша и Чехословакия, где надежды, чаяния и массовый энтузиазм достигали своего пика. Переход от коммунизма к капитализму оказался более сложным и проблематичным, чем ожидалось... Следовательно, причин для недовольства несметное количество. Во-первых, сохраняются старые привычки. Так как переход не стал таким радикальным, как предполагалось, полного разрыва с прошлым не произошло. Вместо этого посткоммунистические общества продолжают сохранять институты, нормы, ценности и ментальные привычки «реального социализма». Неэффективность на рабочих местах, бюрократические препоны, практики непотизма и фаворитизма наряду с сохранением привилегий старой «номенклатуры» — вот лишь некоторые примеры этого. Парадоксальным образом даже некоторые новые институты похожи на зеркальное отражение институтов старых, которым они пришли на смену. В то время как СМИ вещают о «новой номенклатуре», в администрации президента Валенсы появляются профильные подразделения, напоминающие отделы ЦК ПОРП. «Декоммуниза-ция» иногда походит на тактику изматывания и запугивания, применявшуюся к старой антикоммунистической оппозиции. Во-вторых, темп изменений оказался весьма медленным. Уровень жизни большинства не повысился, демократическое участие не стало устойчивым, предпринимательская активность невысока (по крайней мере, в наиболее развитых, производительных отраслях в отличие от краткосрочной спекулятивной деятельности). Однако, несмотря на то что изменения осуществляются медленнее, чем ожидалось, новое общество тем не менее рождается. В-третьих, происходят неожиданные откаты в прошлое. То, что, казалось бы, уже окончательно достигнуто, вдруг теряется вновь. Считалось, что коммунисты определенно выдавлены из власти в Польше, однако они получают значительную электоральную поддержку на выборах 1991 г. Исключительный уровень массовой мобилизации (как это было в золотые времена «Солидарности») снижается до того, что 60% населения даже не утруждают себя участием в голосовании. Инфляция, которая, казалось бы, надежно блокирована, вновь начинает расти. В-четвертых, выявляются серьезные, непреднамеренные побочные эффекты перехода. Подчас кажется, что побочные эффекты перевешивают выигрыш от перехода, и это вызывает сильную ностальгию по прошлому (Призывы типа: «Коммуняки, возвращайтесь!» можно изредка встретить на уличных стенах). Примеры этих непредвиденных побочных эффектов многочисленны: появление безработицы, заниженные пенсии, ограниченный доступ к бесплатной медицинской помощи, рост преступности, включая появление 758 759 организованной преступности, коммерциализация и деградация культуры, взлетевшие в поднебесье цены. В ходе общенационального опроса 80 % населения заявляют о снижении своего уровня жизни («Газета Выборча», 22 ноября 1991 года). В-пятых, присутствует также эффект бумеранга, когда, в силу иронических гримас истории, результаты деятельности совершенно противоположны намерениям. Попытка ускорить политическую плюрализацию и демократизацию подрывает национальное единство и консенсус, символом чего была «Солидарность». Это, в свою очередь, приводит к социальной поляризации, фракционной борьбе и делает тщетными попытки сформировать устойчивое правительство. Разрушение единства вкупе с растущим массовым недовольством и популистскими акциями некоторых политических элит вызывает расширение спектра недемократических, диктаторских тенденций. Попытка сверх меры эксплуатировать неоспоримую харизму революционного лидера в каждодневной правительственной рутине приводит к крушению этой самой харизмы и потере поддержки по мере того, как «король» постоянно выставляется голым. Весь этот опыт свидетельствует о том, что процесс перехода сталкивается с сопротивлением... Осмысление природы этих «препятствий» становится одной из главных задач изучения общества. Препятствия — многообразные и разномасштабные Необходимо, наконец, поставить вопрос: почему? В чем причины разочарований и откатов? Допустимо ли винить исключительно человеческий фактор — некомпетентность, невежество, самонадеянность и завышенную самооценку? Или причины коренятся в личных амбициях новых правящих элит, соединяющихся с беспечностью, пассивностью и апатией простых людей? Или, наряду с неизбежными личностными слабостями, имеет место более глубокое, структурное противодействие, определяемое объективной ситуацией, в которой неминуемо оказались посткоммунистические общества после антикоммунистического переворота? Существуют три вида структурных препятствий перехода, которые различаются по своему источнику и местоположению. Одни из них коренятся в самой логике переходной ситуации — в пограничном положении между одной, сложной, медленно уходящей в прошлое социальной системой, и другой, принципиально отличной от первой социальной системой, которая еще не утвердилась. Это — вызов перехода. Другие препятствия связаны с уникальными историческими обстоятельствами, прежде всего с длительным существованием системы реального социализма, навязанной извне... Польский социолог Е. Жедлицкий назвал это невыносимым бременем истории... И, наконец, существуют препятствия, которые опираются на остатки революционного опыта 80-х гг. Его можно назвать постреволюционным недомоганием. Каждый из этих вариантов или видов препятствий может выступать в различных формах. Некоторые из этих препятствий являются источником особого риска, поскольку их в принципе нельзя преодолеть сколько-нибудь удовлетворительным образом. Они являются АНТИНОМИЯМИ, т.е. взаимно противоречивыми аспектами ситуации. Это значит, что когда одно препятствие благополучно преодолевается или его влияние ограничивается, то возникает и усиливается другое препятствие. Есть другие препятствия, заключающиеся в АСИНХРОННОСТИ. Дело в том, что невозможно обеспечить реализацию определенных процессов и достичь определенных целей одновременно. Эти процессы должны протекать последовательно; чтобы какие-то из них завершились успехом, другие должны быть приостановлены. В качестве третьей формы выступает ИНЕРЦИЯ — общая тенденция к поддержанию старых, привычных стандартов и способов, исключающих новшество. Наконец, последняя, четвертая форма включает в себя НЕХВАТКИ — недостаток необходимых ресурсов для успешного перехода. Именно эту типологию я буду использовать при рассмотрении многочисленных препятствий, встречающихся на путях к рынку, демократии и гражданскому обществу. Вызовы перехода 1. Дилемма импровизации. Совершающийся переход является процессом, у которого не было исторических прецедентов. Следовательно, для обеспечения его определенной гибкости необходимо прибегнуть к методу проб и ошибок. В то же время экспериментальный, пробный и гибкий характер этого перехода вызывает к жизни установки и поведение, вредные с точки зрения конечных целей. Чем больше люди слышат оборонительную риторику политиков, которые ссылаются на новизну задач, на отсутствие необходимого знания принципов перехода, на экспериментальный характер реформ, тем больше они склонны прибегнуть к защитным стратегиям типа: «хватай и беги», «сиди и жди», «ешь ананасы и рябчиков жуй», «живи здесь и сейчас»... Следовательно, имеет место широко распространенное нежелание связываться с любыми долгосрочными проектами из-за 760 761 неопределенности условий торговли, инвестиционного страха, погони за быстрой выгодой и политического оппортунизма. Все это, по определению, не способствует возникновению ни рыночной экономики, ни демократического общества, для которых необходимы определенность, длительность перспективы и постоянство правил... ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ситуации находится в противоречии с требованием ПОСТОЯНСТВА. 2. Дилемма изобретения новых правил по ходу игры. Переход подразумевает закладку фундамента экономического и политиче ского порядка, рассчитанного на десятилетия, если не на столетия. Но этот порядок создается сверху, элитами, которые еще не вполне конституировались политически и не легитимизировались соци ально и тем не менее успели включиться в политическую игру... Это значит, что гарантии соблюдения политических и экономиче ских договоренностей полностью отсутствуют, и значит, они будут соблюдаться лишь постольку, поскольку они зависят от меняющейся конфигурации политических коалиций. На этой стадии просле живается также сильный соблазн выработать такую конституцию, которая отвечала бы особым групповым интересам, облегчая задачу кристаллизации и легитимации определенных, обладающих пре имуществом в данный момент политических партий... ОППОРТУНИЗМ противоречит требованию ПОСТОЯНСТВА. 3. Дилемма самоограничения. Для того чтобы создать рынок и демократию в очевидном вакууме, унаследованном от «реального социализма», требуются огромные усилия сверху. Я. Станишкас называет это «политическим капитализмом», а К. Оффе — «капитализмом по чертежу» (capitalism by design). Однако, будучи достигнутыми, и рынок, и демократия подразумевают лишь минимум государственного регулирования. Поражение коммунизма означает, что прежние методы управления ушли в прошлое.. Но будут ли новые власти обладать достаточной силой, чтобы не использовать властные методы руководства и не прибегать к прямому принуждению?.. Возникнет противоречие между соблазном впасть в АВТОРИТАРИЗМ, что определяется переходной ситуацией, и необходимостью ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ экономической и политической жизни по мере успешного завершения перехода. 4. Дилемма средств, противоречащих целям. В полной мере преимуществами рынка и демократии можно воспользоваться только тогда, когда они прочно утвердились. К сожалению, про- цесс их утверждения (маркетизация, приватизация и демократизация) обычно протекает с трудом и болезненно. При этом может произойти экономическая разбалансировка, ухудшение качества жизни, политическая дестабилизация, что сопровождается возникновением массовых ощущений хаоса, аномии. Как выразился Р. Дарендорф, такие процессы ведут через «долину слез». Следовательно, репутация рынка и демократии может быть подорвана, а их привлекательность в глазах масс — обесценена. Скажем прямо, цена ПРОЦЕССА ПРИОБРЕТЕНИЯ может затмить ценность ПРИОБРЕТЕННОГО. 5. Дилемма трех рубежей. Для успешной трансформации различных уровней постреволюционного общества требуются не совпадающие по времени интервалы. Чем глубже должно быть изменение, тем больше времени для него необходимо. На самом высоком уровне происходят реформы законодательства и политических институтов, что завершается принятием новой конституции. «Час юриста», как называет это Р. Дарендорф, может завершиться в течение полугода. Затем на несколько более глубоком уровне происходит реформирование экономической системы. Эти реформы могут потребовать много больше времени. По оценке Дарендорфа, «час экономиста» может длиться, по меньшей мере, шесть лет. И, наконец, на самом глубоком и наиболее важном уровне происходит воссоздание культурных кодов — дискурсов, которые лежат в основе социальной жизни. Это, по существу, строительство заново гражданского общества. Задача подобного рода требует больше всего времени, и ее выполнение встречает сильнейшее, если вообще преодолимое, сопротивление. «Час гражданина» может растянуться на шестьдесят лет. Главный вызов заключается не в том, что требуется долгое ожидание, а скорее в том, что изменения будут не совпадать по времени относительно друг друга. Политические реформы будут идти с огромной скоростью, за ними в более медленном темпе будут идти экономические реформы, а становление гражданского общества займет десятилетия и потребует усилий нескольких поколений. Только в отдаленной перспективе наступит тот вожделенный момент, когда реформы на всех трех уровнях сольются воедино, и, значит, революция успешно завершится. Похожую идею, правда, выраженную с помощью других понятий, выдвинул К. Оффе. С его точки зрения, должна существовать естественно-историческая последовательность изменений. Они начинаются с установления конституциональной идентичности населения, затем, после при- 762 763 нятия конституции, осуществляется переход к каждодневной политической рутине распределения функций («кто, что, когда и как?»). Эта эволюционная последовательность, установление которой во многих обществах происходило на протяжении веков и в течение жизни нескольких поколений, не может быть воспроизведена в условиях посткоммунистического перехода. Восстановление национальной идентичности, проведение конституционной реформы и административное распределение функций — «триединый переход» — происходит в различном ритме или с различной скоростью в ПОЛИТИЧЕСКОЙ, ЭКОНОМИЧЕСКОЙ и СОЦИАЛЬНОЙ сферах. 6. Дилемма отложенного согласия. В особых условиях пост коммунистического общества процессы демократизации и мар- кетизации не обязательно взаимодополняют друг друга. Скорее, образуется нечто вроде порочного круга, когда энергичная по литическая демократизация замедляет экономические реформы, а упор на маркетизацию может оставить в подвешенном состоянии проблему демократических свобод. Перестройка экономики связана с тяготами и лишениями для огромной массы населения. Некоторое время плоды реформ пожинает меньшинство (новые предпри нимательские элиты, поднимающийся «политический класс»). Если демократизация идет быстро, то слои, выброшенные на со циальную обочину, или, по крайней мере, большинство, которое не ощущает немедленной выгоды от реформ, получают возможность затормозить или даже блокировать идущие реформы до того, как они докажут свою жизнеспособность. К. Оффе отмечает, что де мократическая политика может блокировать или искривить дорогу к приватизации и далее к маркетизации. Для блага экономической трансформации может понадобиться ограничение демократии. Накопленные разочарования и фрустрация ...могут породить требования демократии такого типа, которая зиждется на институциональной структуре, а не на гражданских свободах и представительном правлении. Это будет популистская, президентская диктатура. Таким образом, существует противоречие между ПРАВОМ ВЕТО большинства и временными ОГРАНИЧЕННЫМИ ВЫИГРЫШАМИ меньшинства. 7. Дилемма ограниченных личных ресурсов. Экономическая деятельность, равно как и политическая, «жадны до» человеческой энергии, если воспользоваться выражением Л. Козера, прожорливы. И та, и другая требуют значительных личных ресурсов: энергии, пол ной самоотдачи, времени. Чем больше люди заняты разведкой вновь 764 открывшихся экономических возможностей или борьбой за привычный уровень жизни, тем меньше их волнует проблема политического участия. Д. Елстер сформулировал своего рода закономерность, суть которой в том, что у многих людей экономическая деятельность скорее снижает, чем повышает их политическую активность, а свободное же время им хочется тратить на что-то более интересное. Таким образом, если темп маркетизации и приватизации высок, последует неизбежная политическая демобилизация, появятся безразличие и апатия как у тех, кто выиграл, так и у тех, кто проиграл в результате перемен. Данное обстоятельство может отчасти раскрыть секрет чрезвычайно низкой избирательной активности (42% принявших участие) во время недавних парламентских выборов в Польше. С другой стороны, если люди чрезмерно озабочены политикой, отличаются высокой степенью политической мобилизации, активностью, то тем самым они приносят в жертву свои предпринимательские, управленческие возможности, нанося ущерб экономическому прогрессу. Таким образом, ПРИЗЕМЛЕННЫЕ МИРСКИЕ ЗАБОТЫ создают преграду на пути возвышенных ОБЩЕСТВЕННЫХ УСТРЕМЛЕНИЙ. Это является еще одним примером трений между экономической и политической либерализацией. 8. Дилемма свободного ездока. Эта дилемма связана с закономерностями массового поведения, которые уже подробно изучались. Исследования социальных движений Олсоном и Джесси показывают, что цели всякого перехода очевидно являются «общественными, публичными», а не «частными». Если переход завершается успехом, то выигрывает каждый. Рынок открывает экономические возможности, демократия расширяет рамки свободы и политического участия для всех. Поэтому (у определенной части общества) возникают веские основания «сидеть и ждать», пока другие борются за эти цели, воздерживаясь от личного участие в борьбе, и дожидаться награды, не рискуя и не платя за риски. Если эта рациональная с личной точки зрения установка приобретет массовый характер, последствия могут быть разрушительными. Ни маркетизация, ни демократизация не увенчаются успехом, если не будет обеспечено непосредственное участие масс. Для того, чтобы переход был успешным, необходимы предпринимательская активность, новаторство, инициатива, равно как политическое участие, мобилизация простых людей, широко распространенный интерес к общественно значимым проблемам. Таким образом, существует противоречие между ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМЫМИ ЦЕЛЯМИ и ЛИЧНОЙ ВОВЛЕЧЕННОСТЬЮ. 765 Бремя истории Следующий ряд дилемм — это дилеммы отнюдь не неизбежные; они коренятся в особом историческом опыте, который является уникальным для стран Восточной и Центральной Европы. Этот уникальный опыт накапливался в течение десятилетий, когда эти страны были не защищены перед системой навязанного им «реального социализма». 9. Дилемма «пудинг — не доказательство». Если капитали стические и демократические традиции прочно не укоренились, то к рынку и демократии люди относятся лишь как к инструмен там для достижения процветания, которые применяются лишь там и тогда, где и когда они обеспечивают это процветание. Другими словами, они не рассматриваются в качестве самодостаточных ценностей, которые требуется принимать безусловно. Когда пре имущества этих инструментов не обнаруживаются или, по крайней мере, не проявляются здесь и сейчас, разумные доводы в пользу рынка и демократии отклика не получают. Если воспользоваться терминологией К. Оффе — «демократия как продукт» в отличие от «демократии как процесса», — то первая предполагает для своего оправдания осязаемых результатов. Прагматический сдвиг и деиде ологизация, характерные для происходящих изменений, представ ляют собой угрозу для судеб рынка и демократии, поскольку они делают упор на сиюминутные, а не на перспективные выигрыши. Исключительно ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ЛЕГИТИМАЦИЯ является дисфункциональной, когда речь идет о неизбежно ОТДАЛЕННЫХ РЕЗУЛЬТАТАХ. 10. Дилемма социального вакуума. Как показало исследование, проведенное С.Новаком, реальный социализм разрушает структуру спонтанных, непосредственных межличностных связей (ассоциации, группы, корпоративные образования). Это касается также тех струк тур, которые находятся между микроуровнем семьи и макроуровнем государства. В результате этого разрушения возникает «социальный вакуум», который характеризуется отсутствием сильных коллектив ных акторов... Оффе видит в этом самую характерную черту пост коммунистических обществ. Антикоммунистические революции были, наряду с прочим, направлены на восстановление гражданского общества... Эта задача продолжает решаться в ходе приватизации и демократизации, однако при этом начинается медленная социальная реставрация. По мере того как «социальный вакуум» постепенно за полняется, начинает воссоздаваться гражданское общество. В то же время, однако, необходимым условием функционирования рынка и демократии является наличие сети развитых и дифференцированных групп, ассоциаций, различных интересов и плюралистических ценностей. До тех пор пока эти условия не появятся, демократические и рыночные механизмы не заработают в полную силу... 11. Дилемма будущего совершенного времени. История «реального социализма» полна повторяющихся, навязчивых и неудачных попыток реформирования. Этот опыт мог способствовать становлению «культуры поражения», являющейся психологическим и даже культурным синдромом, который описывается в терминах скептицизма, пессимизма, перестраховки, боязни риска и приверженности к чему-либо и т.д. Эта история повторяется в послереволюционный период: правительства приходят и уходят, программы реформ сыплются как из рога изобилия и тут же выбрасываются на помойку. Люди начинают сомневаться в необратимости реформ. Такая установка является дисфункциональной с точки зрения развития рынка и демократии, которые требуют максимума доверия, самоотдачи, энтузиазма и оптимизма. Если сомнение охватывает широкие слои населения и продолжает накапливаться, тогда мы можем столкнуться с ситуацией самореализующегося пророчества, которое сделает реформы невозможными и подтвердит конечную правоту скептиков. Таким образом, ПАМЯТЬ О НЕУДАЧАХ снижает готовность к РИСКУ И ИННОВАЦИЯМ. 12. Дилемма копающего себе могилу. Чтобы возникла капиталистическая система, должна существовать социальная сила, которая жизненно заинтересована в возникновении этой системы. Этой силой обычно является средний класс. Для того, чтобы превратить «капитализм по чертежу» или «политический капитализм», который изначально насаждается сверху, в истинную, спонтанно работающую капиталистическую экономику, необходимо сформировать средний класс. А этого можно достигнуть, только если соответствующие условия имеются в наличии. Сначала необходимо создать правовые, экономические и политические предпосылки для возникновения среднего класса. Этим занимается «политический класс». Затем «политический класс» неизбежно теряет свое значение и может даже превратиться в объект господства для мощного среднего класса, коль скоро он возникнет. Дж. Александер живописует этот процесс следующим образом: «Скоро появится огромная когорта Баббитов. Это будут пожиратели денег, филистеры, смотрящие на создавших их интеллектуалов с тревогой и отвращением»2. «Политический класс» должен, таким образом, действовать вопреки своим долго- 2 Jeffry Alexander. Real civil society// Mimeographed. 1990. P. 5. 766 767 срочным интересам. Если данное обстоятельство будет осознано, то это может блокировать процессы маркетизации и приватизации. Следовательно, процессу обязательного появления СРЕДНЕГО КЛАССА могут угрожать ЭГОИСТИЧЕСКИЕ ИНТЕРЕСЫ ПРАВЯЩИХ КЛАССОВ. 13. Дилемма «Мы» и «Они». Реальный социализм подразумевал противоположность двух жизненных сфер: частной (личной) и пу бличной (официальной)... Эта противоположность может выступать под разными масками: «общество против власти», «нация против государства», «граждане против политических элит», «мы против них». Она имеет недвусмысленный оценочный, моральный привкус. Частная (партикулярная) сфера была оплотом добра (т.е. добродетели, достоинства и гордости), тогда как публичная (универсалистская) сфера представляла собой вместилище зла (т.е. порока, стыда и по зора). В то время как деятельность в частной сфере приносила удо влетворение, любой контакт с публичной сферой рассматривался как позорный. По злой иронии истории эта противоположность публич ной и частной сфер с вытекающими из этого психологическими и поведенческими издержками пережила коммунистическую систему, и сейчас она стоит на пути посткоммунистических реформ. Это постоянное ОТДЕЛЕНИЕ простых людей от государства резко противоречит ОТОЖДЕСТВЛЕНИЮ И ЛОЯЛЬНОСТИ, чего требуют демократическое государственное устройство и рыночная экономика. 14. Дилемма плененного сознания. Эта дилемма указывает на глубокие деформации общественного сознания либо в результате прямой индоктринации, либо в результате косвенной реакции при способления к деспотической системе. Понятия «социалистическая ментальность», «социалистический дух», "homo sovieticus" отно сятся к особому синдрому личности, который заставляет упорно сопротивляться переменам, несмотря на новые посткоммунисти ческие условия. Этот синдром продолжает быть «стеной в наших головах», когда реальная стена уже разрушена. Данный синдром состоит из пассивности, боязни ответственности, конформизма и оппортунизма, преднамеренной беспомощности, затянувшегося инфантилизма, паразитической изобретательности, беспричинной зависти, примитивного эгалитаризма и т.п. Очевидно, что рынок и демократия должны противопоставить этому другие качества: ак тивизм и конструктивное новаторство, уверенность в собственных силах и чувство ответственности, стремление к успеху и терпимость к разнице в доходах. СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ в своей основе противоречит ДУХУ КАПИТАЛИЗМА. В частном случае Польши, которая является сугубо католической страной, существует дополнительный фактор, мешающий появлению капиталистического духа. Если предположить, что веберовский тезис является справедливым применительно к первому рождению капитализма, то надо признать, что в последующем был обеспечен приток ценностей извне, которые также сыграли свою роль в развитии капитализма. Это были индивидуалистические ценности кальвинизма. И этот источник ценностей недоступен в момент второго рождения капитализма в Польше. Вместо этого у нас есть глубоко укоренившаяся традиция коллективистского, авторитарного, социально ориентированного католического духа, влияние которого даже усилилось в результате выдающейся роли, сыгранной католической церковью в разрушении системы «реального социализма» и в инициировании посткоммунистического перехода. Продолжая эти рассуждения в духе М. Вебера, следует отметить, что в конечном счете католицизм не будет поощрять «дух капитализма», который подразумевает индивидуалистическое предпринимательство наряду с посюсторонними ориентациями среднего класса, необходимыми для возникновения рынка и демократии. Поэтому католицизм до известных пределов может затормозить посткоммунистический переход, несмотря на то, что он был незаменим при запуске этого самого процесса. 15. Дилемма капитализма без капитала и демократии без демократов. Десятилетия «реального социализма» лишили общество базовых ресурсов, необходимых для рыночной экономики и демократического общества. Более всего ощущается нехватка свободного капитала — предпосылки того, чтобы стать экономическим игроком на возникающем рынке. Однако мы сталкиваемся и с другими, в равной степени серьезными нехватками, которые можно отнести к разряду существенных: образование, предпринимательские навыки, политическая культура и гражданские добродетели, необходимые для того, чтобы стать полноценным гражданином демократического государства. Ощущается также недостаток способных менеджеров, профессиональных политиков, равно как преданных делу профессиональных бюрократов (государственных служащих). Эти недватки нельзя восполнить в течение небольшого временного интервала. Однако реформы ждать не могут. Поэтому дефицит ЛИЧНЫХ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ КАЧЕСТВ ДЕЯТЕЛЕЙ может за- 768 769 труднить НЕОБХОДИМЫЕ ДЕЙСТВИЯ — новаторскую деятельность, инвестиционную деятельность, планирование, политическое участие и принятие решений и т.д. Постреволюционное недомогание Чтобы революция была успешной, ей необходимы следующие предпосылки: массовая мобилизация, энтузиазм, оптимизм и надежда, чувство власти и могущества, радость от действия и вновь обретенного смысла жизни, равно как запредельные стремления и утопическое видение будущего. Однако у этого оружия сильная отдача, что становится очевидным, когда революция завершается успехом. Возможны многочисленные «эффекты бумеранга», связанные с революционным опытом, которые представляют угрозу для самих революционных достижений. Наиболее заметные из этих эффектов перечисляются ниже. 16. Дилемма «утром в понедельник». Революционные времена необычны, особенно когда революции носят бескровный характер, чем отличалось большинство из них в 1989 г. Революционные времена — счастливые времена. Тирикьян отмечает, что они напоминают карнавалы или фестивали. Участие в революции, разумеется, более приятное дело, чем подъем в шесть утра для того, чтобы идти на работу. Когда революция кончается и люди должны вернуться к своей рутинной, скучной, серой, земной реальности, их неизбежно охватывает чувство разочарования — или послереволюционного похмелья. РУТИНА болезненно контрастирует с ВОЗБУЖДЕНИЕМ. 17. Дилемма короткого медового месяца. Мечты и надежды, столь типичные для революционной эйфории, не могут воплотиться в реальность легко и быстро. Вскоре после революции завышенные ожидания и мечты революционного периода вступают в жесткий конфликт с суровыми реалиями, вроде экономической скудости, бремени иностранных долгов, деморализации, неопределенности законодательной базы, социальной дезорганизации, классовых сдвигов, безработицы, несправедливости. Ни массы, ни даже интеллектуалы с их утопическим оптимизмом не были готовы признать, что перед ними простирается «долина слез» (Дарендорф). Лишь немногие догадывались, что за то чтобы произошли реальные изменения, потребуется заплатить большую цену. В результате возникают неприятные ощущения относительной депривации, которые тем более болезненны, чем труднее найти объяснения происходящему. Уже нельзя всю вину свалить на «систему» — эту традиционную злодейку и вечный повод для недовольства. В конце концов, мы действительно сейчас «у себя дома». Опросы показывают, что 60 процентов венгров считают, что ситуация для них ухудшилась, в то время как только 8 процентов отмечают улучшение. В Чехословакии цифры примерно те же: 48 процентов придерживаются мнения, что ситуация после революции ухудшилась, тогда как только 22 процента отмечают некоторое улучшение. В Польше 59 процентов населения не видят никаких перемен, 16 процентов верят, что ситуация ухудшилась, и 26 процентов считают, что условия стали заметно лучше (опрос проведен при поддержке Freedom House, его результаты опубликованы в «Газете Выборча» 25 апреля 1991 г.). НАДЕЖДЫ редко совпадают с РЕАЛЬНОСТЬЮ. 18. Дилемма трудного отречения. Все наблюдатели согласны в том, что революции 1989 г. проходили по вулканической модели. Их энергия вырвалась из глубин под накопленным давлением не довольства, неудовлетворенности и фрустрации. Эти революции осуществлялись массами. Революции завершились победой на ули цах и площадях Гданьска, Праги, Варшавы, Новы Гуты и Бухареста. «Мы народ» — это была реальная сила, стоявшая за этими револю циями. Но, как предупреждает Тимоти Гартон Эш в своей книге с таким же названием, «"Мы, народ" может подняться на борьбу с ненавистным режимом эксплуатации и угнетения, но "мы, народ" не может управлять». Задачи управления требуют иных качеств, на выков и обязанностей в сравнении с теми, которыми располагает революционная толпа. Поэтому вскоре после победы революции «народ» должен отречься от власти, выпустить завоеванную власть из своих рук и передать ее своим представителям. Демобилизация масс и политическая апатия — вполне предсказуемые реакции на этот шаг. Последние опросы подводят к такому же выводу. 91 процент поляков, 81 процент венгров и 59 процентов чехов и словаков не посетили ни один политический митинг, не приняли участия ни в одной массовой демонстрации в период после революции (сообщает «Газета Выборча» 25 апреля 1991 г.). НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ более привле кательна, чем ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОЕ ПРАВЛЕНИЕ. 19. Дилемма утраченной невинности. Эта дилемма относится к революционному лидерству. Смена статуса боговдохновенного, харизматического лидера на статус государственного служащего происходит непросто. То, что Макс Вебер описывает как «рутини- зацию харизмы», означает утрату мифологического ореола вокруг лидеров, равно как возникновение официальной, формальной дистанции между ними и их последователями. Это также связано с внутренними расколами внутри группы лидеров, которые, объ- 770 771 единившись под накалом общей борьбы, затем, после победы, вступают в драчку за кусок этой победы. С разрушением мифа единства испаряется большая часть массовой веры и доверия к лидерам. Революционная легитимность постреволюционной власти утрачивается в междоусобной борьбе, и это делает задачу восстановления легитимности еще более сложной. ХАРИЗМА редко переживает серость ЧИНОВНОГО КАБИНЕТА. Еще одна проблема, которая определяется этой дилеммой, относится к более широким социальным группам. Наиболее активные в период революции социальные группы — «руки и мозги» революции (рабочие и интеллектуалы) — неизбежно теряют свои социальные позиции, когда революция завершается. По мере развития капиталистической трансформации группы предпринимателей, менеджеров, владельцев капитала, т.е. возникающий средний класс, продвигаются наверх. Тем, кто беззаветно боролся, не достаются плоды победы. Они тайком присваиваются другими. Поэтому ощущение относительного ухудшения социальных условий, несправедливости и разочарования может заставить некоторые группы повернугься к революции спиной под тем предлогом, что революция «была у них украдена». Таким образом, у ПОБЕДИТЕЛЕЙ могут быть устойчивые интересы, которые противоречат интересам БЕНЕФИЦИАРИЕВ со всеми вытекающими отсюда последствиями — барьерами на пути или, по крайней мере, задержками трансформации. 20. Дилемма добровольного разоружения. Мотивами революции были гражданские свободы — свобода слова, оппозиции, неповиновения, протеста, забастовки. Но переход требует дисциплины, терпения и доверия, несмотря на серьезные лишения, снижение уровня жизни и ухудшение условий социальной безопасности. Возникает необходимость приостановить право на соперничество, удерживаться от борьбы и отказаться от конфликтов. Людей призывают сделать это добровольно, однако иногда они не хотят подчиняться. Таким образом, завоеванные СВОБОДЫ могут вступать в противоречие с императивом САМОДИСЦИПЛИНЫ в процессе реализации этих свобод. 21. Дилемма бойцовского рефлекса. Главной целью массовых, вулканических социальных движений, вызвавших революцию, было государство. Эти революционные движения были пропитаны антиавторитарным, антиэтатистским духом. Методы оппозиционной борьбы, соперничества и конфликта были направлены исключительно на государство. Применение этих методов было оправдано 772 до тех пор, пока государство воспринималось как враждебная, навязанная и деспотическая сила. Однако с победой революции враг был уничтожен. И все же некоторым группам трудно изменить свою позицию. Сегодня императивом дня является укрепление государства, лояльность граждан к государству, патриотические установки, отказ от некоторых методов борьбы. Однако старые рефлексы могут затормозить движение. Таким образом, ЛОГИКА БОРЬБЫ может пережить свое время и исказить ЛОГИКУ СОТРУДНИЧЕСТВА 22. Дилемма отстающих часов. Революционный опыт представляет собой разрыв в цепи социальной непрерывности, отмеченный необычайной скоростью социальных изменений. Казалось бы, только вчера происходили драматические трансформации: уходили в небытие правительства, рушились режимы, переворачивались социальные иерархии, менялись старый образ жизни и привычная рутина. Легко перенести ожидания, возникшие в период революции, на постреволюционные времена. При этом может возникнуть чувство неудовлетворенности в связи с медленным, постепенным, пошаговым темпом, в котором происходят изменения в нормальной обстановке. Когда социальные часы возвращаются к обычному ритму, складывается впечатление, что они отстают. Обратите в этой связи внимание на навязчивые призывы ускорить изменения, радикализировать реформы и выбрать короткий обходной политический маршрут, раздающиеся со стороны влиятельных групп политиков в Польше. Этим призывам с удовольствием внимает некоторая часть населения. Все это отражает глубинное противоречие между БЫСТРЫМ НАЧАЛОМ и МЕДЛЕННЫМ ПРОДОЛЖЕНИЕМ процесса перехода. Что можно сделать? Прогноз развития ситуации не выглядит слишком оптимистичным. Барьеры на пути перехода кажутся непреодолимыми, приведенный длинный список препятствий является неполным. Значит ли это, что цели недостижимы и что антикоммунистическая революция должна потерпеть поражение, как это происходило с большинством революций в прошлом? В заключение этой зарисовки с поля битвы давайте попробуем вкратце обсудить имеющиеся стратегии. Может ли общество карабкаться вверх по стволу с помощью ременной опоры? Чтобы быть эффективной, стратегия должна соответствовать задаче, которая в данном случае вытекает из характера общества, находящегося в процессе трансформации, так же как из целей самой 773 трансформации. Фундаментальные характеристики общества отражены в различных теоретических моделях, разработанных в русле социологической традиции. Цели трансформации отражаются с помощью общих образов идеального общества, т.е. социальных утопий, а также с помощью специфически выбранных переменных, дополняющих картину общества, которое должно быть построено. Поэтому каждую стратегию необходимо рассматривать в ее соотношении с моделью общества и образом цели. Не существует универсальных стратегий, годных для всех разработанных моделей и всех возможных целей. В традиции теоретической социологии можно без труда обнаружить две, противостоящие друг другу в теоретическом плане, модели общества. Одна из них системно-функциональная модель (systemic-functional). В ее рамках общество предстает как органическое единство, характеризующееся особыми свойствами и закономерностями. Эта модель отличается от моделей, в центре которых находятся индивиды — их неделимые элементы. Главная функция социального организма (или системы) — это поддержание или достижение равновесия. На элементы системы — индивидов влияет их положение внутри целого, что определяет их статус и роли, которые они играют. Индивиды пассивны, реактивны и адаптивны. Другая модель может быть названа процессуальной моделью. Она исходит из человеческой деятельности (human agency). В ракурсе этой модели общество предстает как непрекращающийся поток социальных изменений, являющихся совокупным результатом индивидуальных действий. Социальные общности лишены постоянной, твердой формы; они пребывают в процессе становления, бесконечно конструируются и реконструируются членами общества. Характер общества всецело зависит от того, что люди думают и делают, поскольку они понимаются как творческие деятели. Если прибегнуть к такому же упрощению, то можно выделить два способа, какими цели социальной трансформации формулируются в социальной теории. Один из них позитивный. Он связан с определением того, что из себя должно представлять идеальное общество, какими должны быть его институты, каким целям должны отвечать его СТРУКТУРЫ И в каких формах должно реализовываться человеческое поведение. Данный теоретический ракурс был характерен для большинства социальных утопий. Однако существует и другой подход, который может быть назван негативным. В его рамках не ставится вопрос: как должно быть построено общество, однако оговаривается условие, что, если такое строительство ведется, оно должно быть полностью свободным и должно быть предоставлено суверенной воле членов общества. Это — образ общества, где спонтанная творческая деятельность людей ничем не сдерживается, образ общества с неограниченной свободой выбора, богатым полем возможностей, образ общества, где его члены сами творят его. Это то, что имеется в виду под термином «открытое общество». Говоря точнее, подразумевается рыночная экономика, демократическое государственное устройство и плюралистическое сообщество (т.е. гражданское общество). Если общество описывается в понятиях системно-функциональной модели и цель трансформации сформулирована заранее как некая специфически понятая утопия, тогда мы будем иметь дело со стратегией манипуляции (strategy of manipulation). Она подразумевает, что пассивные и адаптивные люди должны понуждаться и поощряться некой внешней силой, чтобы была реализована заранее разработанная модель идеального общества, которое, как предполагается, должно отвечать жизненным интересам людей. С другой стороны, если общество описывается в понятиях про-цессуально-деятельностной модели (processual-agential) и целью трансформации является открытое общество, тогда необходимо использовать принципиально иную стратегию. Эта стратегия может быть названа стратегией освобождения (strategy of emancipation). Она сводится к тому, чтобы активным и творческим людям предоставить максимальную возможность для свободного выражения их намерений, стремлений и желаний. Потенциал общества, необходимый для самотрансформации (деятельностный потенциал), должен свободно раскрыться в результате устранения всех и всяческих ограничений и преград на пути творческой деятельности человека. Этот тип трансформации приводит к возникновению общества, создаваемого самими людьми в соответствии с их намерениями, а не доктринерами и идеологами, действующими от имени людей. В течение длительного времени обе модели общества (и обе соответствующие им стратегии) рассматривались как взаимоисключающие альтернативы. Только с недавним появлением синтетического, или «эклектического», направления в социологической теории (Alexander и др.), обе социетальные модели стали восприниматься в качестве равноценных. Однако применение той или другой модели определяется различными историческими обстоятельствами. В истории встречаются периоды, когда наиболее подходящей является системно-функциональная модель, и стратегия манипуляции применительно к этим периодам подтверждает 774 775 свою эффективность. Это периоды относительной стабильности, непрерывности и человеческой пассивности. С другой стороны, встречаются периоды быстрых изменений, перерывов постепенности, повышенного активизма, мобилизации, новаторства и творчества. Это именно те периоды, к которым применима про-цессуально-деятельностная модель и стратегия освобождения. Идея исторического релятивизма всех моделей и стратегий — даже если на нее будет наклеен ярлык эклектицизма — является единственной конструкцией, которая подтверждается фактами. Какая модель будет исторически адекватной с учетом условий в Восточной и Центральной Европе в течение 1992 г.? В 80-е гг. мы стали свидетелями общественного пробуждения с пиком спонтанной мобилизации, активизма и революционной борьбы, который пришелся на «Осень наций 1989 года». Эти общества, разумеется, не стабильные социальные системы, но текучие процессы «социального становления». Более того, они страстно хотят избавиться от предопределенности искусственного утопизма и двигаться вперед к целям, поставленным в духе открытого общества (т.е. к рынку, демократии и плюралистическому сообществу). Следовательно, стратегия освобождения выступает в качестве императива. У новых обществ должна быть возможность свободного рождения в результате высвобождения общественного потенциала действия. Завершится ли этот процесс успехом, если он будет полностью отдан на откуп самому себе и спонтанным человеческим действиям? Трудности посткоммунистического перехода связаны как раз с преодолением всех тех барьеров и препятствий, которые были рассмотрены выше в качестве дилемм трансформации. У этих препятствий имеется значительный потенциал сопротивления и инерции. Поэтому они должны быть разрушены, преодолены или, на худой конец, обойдены. Можно перефразировать революционную заповедь Сен-Жюста: «Никакой свободы барьерам на пути свободы». Это может потребовать применения как манипулятивной стратегии, так и стратегии освобождения, равно как концентрированных усилий сверху и активной интервенции социетальных институтов, включая государство. Возможно, главная стратегическая дилемма периода перехода заключается в определении нужных пропорций при смешивании противоречивых политик — политики освобождения (которая диктуется пробуждением человеческой энергии и природой социальных целей) и политики манипуляции (необходимой в силу существующих барьеров и заграждений, некоторые из которых были воздвигнуты благодаря самой этой политике, равно как и утопическим конструкциям, насаждавшимся социалистическим государством в течение десятилетий). Это что-то вроде мета-дилеммы, которую можно обозначить магическим числом 25. Как можно достичь демократии с помощью недемократических средств? Как можно получить либерализм нелиберальными методами? И как можно гарантировать, что общество не выродится в новую форму автократии или тирании? Представляется, что единственным способом защиты является последовательный антиутопический крен. Манипуляция всегда должна быть ограничена рамками задачи разрушения препятствий на пути к свободе. Она должна сосредоточиваться на параметрах социального поля, а не на том, что на нем произрастает. Она должна быть устраняющей, деструктивной манипуляцией и никогда не должна превращаться в старую утопическую, конструктивную манипуляцию. И, далее, эта манипуляция должна воспринимать себя в качестве временной, переходной технологии, которая применяется лишь до тех пор, пока общество не сможет само решать свои проблемы. Будем надеяться, что трансформация пройдет успешно и с определенного момента манипуляция больше не потребуется. Когда общество станет свободным от барьеров, преград и ограничений, начнут действовать механизмы его самоподдержания — рынок и демократия, которые глубоко и прочно укоренятся в структурах гражданского общества. Предстоит длинный путь, и нужно подчеркнуть, что процесс будет идти на протяжении жизни поколений, а не в течение месяцев или даже лет. Поскольку у этой попытки исторические масштабы, постольку для ее плодотворного завершения требуется историческое же время.