Органы полиции

Начало XX века ознаменовалось значительными переменами в структуре Департамента полиции. В 1902 г. в нем было образовано Седьмое делопроизводство, которое ведало делами упраздненного Четвертого делопроизводства, наблюдало за производством жандармскими управлениями дознаний, в основном по государственным преступлениям.

В 1907 г. Четвертое делопроизводство было восстановлено и стало осуществлять надзор за массовым рабочим и крестьянским движением, за деятельностью легальных обществ, организаций, земских и городских органов самоуправления. Уголовно-сыскное отделение находилось в ведении Восьмого делопроизводства, о котором речь пойдет ниже. Для организации более глубокого проникновения в революционные организации в 1910 г. в составе Особого отдела был образован сверхсекретный Агентурный отдел. В период революции 1905—1907 гг. роль Департамента полиции еще более возросла. Так, с апреля по октябрь 1905 г. директор Департамента полиции, товарищ министра внутренних дел Д.Ф. Треков входил в состав Совета министров и фактически не подчинялся министру внутренних дел. В изучаемый период происходит новое расширение сети аппаратов политической полиции. По предложению министра внутренних дел в 1902 г. во всех крупных городах России были созданы розыскные пункты, выполнявшие функции охранных отделений. Они строились на основе строгой централизации и подчинялись непосредственно Департаменту полиции. В 1903 г. розыскные пункты были переименованы в охранные отделения. Охранные отделения, в особенности Московское и Петербургское, являлись непосредственной опорой самодержавия. После революции 1905—1907 г. при Петербургском охранном отделении был учрежден центральный филерский отряд, кото- рый охранял царя и членов царской фамилии. При Московском и Петербургском охранных отделениях были созданы регистрационные бюро, которые следили за приезжавшими в столицы и вызывавшими подозрение лицами.

В декабре 1906 г. для объединения деятельности всех охранных отделений и жандармских управлений центральных губерний России образуется Московское (центральное) районное отделение. Оно находилось в непосредственном подчинении Департамента полиции. В сельской местности наряду с имевшимся аппаратом исправников, становых приставов, урядников и сельской стражи в апреле 1905 г. на основе закона «Об имущественной ответственности сельских обществ и селений, крестьяне которых приняли участие в аграрных беспорядках», были созданы временные уездные комиссии. Они состояли из уездного предводителя дворянства, председателя уездной земской управы, уездного исправника, одного земского начальника, податного инспектора и чиновника от Министерства внутренних дел. Комиссия расследовала дела об участии крестьян в аграрных беспорядках и привлекала их к ответственности. Следует отметить, что руководство Министерства внутренних дел в лице министра В.К. Плеве недооценивало охранные отделения. Плеве сместил Зубатова, его заместителя Медникова, некоторых других опытных полицейских руководителей. В результате в 1903 — 1904 гг., по мнению начальника Особого отдела Департамента полиции ЛА Ратаева, Россия, за некоторыми исключениями, «в розыскном деле представляла собой крупнейший нуль». Политическая полиция «походила на армию, которая перевооружается и занимается обучением новобранцев под огнем неприятеля». Революция 1905—1907 гг. заставила Министерство внутренних дел изменить отношение к политическому сыску. Принимается ряд организационных и правовых мер. В 1907 г. в целях приближения управления к низовым органам создаются 8 охранных округов. В каждом из них учреждалось районное охранное отделение (Москва, Самара, Киев, Харьков и др.). В специально изданном «Положении о районных охранных отделениях» устанавливался принцип специализации сотрудников по отдельным революционным организациям. Усилилось внимание к профессиональной подготовке со трудников политического сыска. Были открыты курсы в Царском селе, проводились занятия непосредственно в самих охранных отделениях.

Для обмена опытом работы Департамент полиции стал созывать съезды начальников охранных отделении. Первый такой съезд состоялся в 1908 г. Правовые основы деятельности охранных отделений были определены «Положением об охранных отделениях». Согласно Положению, на них возлагалось «негласное расследование по делам о государственных преступлениях...». Работа охранных отделений строилась путем установления наблюдения за членами общественнополитических организаций — наружного и внутреннего. Наружное наблюдение осуществлялось отделом наружного наблюдения охранного отделения. Отдел состоял из заведующего и агентов наружного наблюдения (филеров). Отделу были также подведомственны низшие чины охранного отделения: участковые полицейские надзиратели, вокзальные полицейские надзиратели. Те и другие олицетворяли как бы внешнюю полицейскую власть, наводили справки о лицах, интересующих полицию, присутствовали при отправлении и прибытии поездов, в случае необходимости могли задержать лицо, их интересовавшее. Главное место в отделе принадлежало филерам. Служба наружного наблюдения в значительных масштабах была развернута в конце XIX века. Руководство Департамента полиции, убедившись в том, что революционные организации в России получили распространение, пришло к выводу о необходимости организации широкого наружного наблюдения. Филеры были при каждом охранном отделении, но наиболее успешно действовали наружные наблюдатели Московского охранного отделения (именно их опыт убедил Департамент полиции в необходимости расширения поля их деятельности). Задачи, формы и методы работы филеров были четко и весьма подробно определены в специальной инструкции. Высокие требования предъявлялись к кадрам филеров. Они касались различных сторон личности филера, его человеческих качеств, деловых способностей, политических убеждений. В Инструкции по организации наружного (филерского) наблюдения (1908) указывалось, что «филер должен быть политически, нравственно благонадежным, твердым в своих убеждениях . Вновь поступающему филеру должно быть разъяснено несостоятельность учений революционных партий серьезность принятых филером на себя обязанностей и необходимость безусловно правдивого отношения к службе вообще, а к даваемым сведениям в особенности».

Лица, принимавшиеся в охранное отделение в качестве филеров, как правило, проходили испытательный срок для овладения навыками профессии. Устанавливая наблюдение за объектом, филеры давали ему кличку (например, «Скорый» — А.Ф. Керенский, «Темный» — Г. Распутин) и ежедневно докладывали о результатах наблюдения. Филеры устанавливали связи объекта наблюдения, стремились завязать знакомство с лицами, связанными с поднадзорным, проникнуть в его внутреннюю жизнь. Надо сказать, что в целом деятельности филеров серьезного эффекта не давала. Революционная среда их быстро раскусила. Они получили прозвище «гороховое пальто». Не случайно в Инструкции начальникам охранных отделений говорилось: «Наружное наблюдение представляется большею частью вспомогательным, а потому при отсутствии освещения со стороны внутренней агентуры оно лишь в исключительных случаях может дать самостоятельный материал для выяснения сообщества. Поэтому наибольшую выгоду из наружного наблюдения можно получить только при строгом сообразовании его с указаниями внутренней агентуры». Таким образом, наиболее важное значение для охранных отделений имела внутренняя агентура. Основной задачей негласных (внутренних) агентов являлось проникновение в революционную среду, прежде всего в партийные ряды. Департамент полиции рассматривал «приобретение и сбережение внутренней и секретной агентуры как единственного вполне надежного средства, обеспечивающего осведомленность». В директивах Департамента полиции указывалось, что «секретного сотрудника, находящегося в революционной среде никто и ничто заменить не может». Эта идея постоянно и настойчиво проводилась в жизнь руководством полицейского ведомства. Так, в одном из документов Департамента полиции, направленном на места, говорилось: «Циркулярно. Он, товарищ министра сенатор Белецкий, обратил внимание на недостаточно полное в донесениях осведомление как местной революционной деятельности, так равно и всех сторон общественной и политической жизни. Посему и ввиду напряженного настроения страны и пробуждающейся работы революционных организаций его превосходительство предлагает немедленно озаботиться приобретением хороших партийных сотрудников и соответствующих заслуживающих доверия осведомителей, дабы впредь донесения отличались исчерпывающей полнотой».

Представляет интерес и оценка внутренней агентуры, данная одним из столпов политического сыска в России С.В. Зубатовым. «Вы, господа, — говорил он, — должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно . Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию, помните только по псевдониму». Организацией внутреннего наблюдения ведал агентурный отдел (или отдел внутреннего наблюдения) с секретным делопроизводством. Это было главное подразделение охранки. По отношению к нему отдел наружного наблюдения и канцелярия имели вспомогательное значение. Внутреннее наблюдение велось через посредство секретной агентуры. Последняя делилась на следующие категории (виды): секретные сотрудники, вспомогательные агенты-осведомители (постоянные и случайные — штучники), розыскные агенты (цензурщики, установщики, справщики). Две главные категории — осведомители и провокаторы. Осведомители сами не принимали активного участия в революционных организациях, а доносили на них. Провокаторы были, как правило, членами революционных организаций и предавали своих товарищей. Именно они представляли наибольшую ценность для охранки. На их вербовку обращалось главное внимание. Одним из руководителей партии эсеров был Е. Азеф, многолетний агент охранки. В составе социал- демократической фракции Третьей Государственной думы был провокатор В.Е. Шурканов, членом ЦК большевистской партии и одновременно предателем ее фракции в Четвертой Государственной думе являлся Р.В. Малиновский (кличка «Портной»). Он был одним из самых высокооплачиваемых агентов охранки, считался ее гордостью, поскольку сумел проникнуть в самые верхи большевистской партии. Значительный фактический материал, характеризующий его провокаторскую деятельность, содержится в «Стенографических отчетах допросов и показаний», данных в 1917 г.

Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Сведения, проливающие свет на агентурную работу Малиновского, содержатся в показаниях товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского, директора Департамента полиции СП. Белецкого, вице-директора СЕ. Виссарионова. Свою провокаторскую деятельность Малиновский начал во время отбывания воинской повинности в Измайловском гвардейском полку. На сотрудничество с охранкой его толкнуло то обстоятельство, что к этому времени он имел четыре судимости за тяжкие преступления, причем три из них — кражи со взломом. Кроме того, сыграти свою роль присущие Малиновскому авантюризм и отсутствие твердых моральных устоев. Начав давать сведения охранке в мае 1910 г., Малиновский развил большую активность и представил охранному отделению до 1912 г. 57 агентурных записок о деятельности московской социал-демократической организации. Это послужило основанием для СЕ. Виссарионова охарактеризовать Малиновского как «весьма ценного сотрудника по осведомленности в партийных делах». В целях маскировки деятельности своего агента охранка в 1910-1911 гг. трижды подвергала его аресту, но каждый раз освобождала без каких-либо последствий. Более того, с помощью охранки Малиновский был избран депутатом Четвертой Государственной думы. Заслуги столь ценного агента щедро оплачивались: Малиновский получал в месяц 700 руб. (месячное жалование губернатора составляло 500 руб.). Надо сказать, что Малиновский был не единственным агентом охранки, засланным в ряды большевистской партии. На заграничном совещании большевиков в Поронино (под Краковым), созванном В.И. Лениным в сентябре 1913 г., присутствовал член большевистской партии, агент охранного отделения А.И. Лобов (кличка «Мек»), который за свою «плодотворную» деятельность был щедро вознагражден из фонда Департамента полиции. В охранных отделениях была установлена весьма сложная, продуманная система работы с секретными сотрудниками. Агентов никогда не называли по фамилии, а только по кличкам (например, А.С. Романов — «Пелагея», А. Серебрякова — «Мама»; А.К. Мараку-шев — «Босяк»). Каждый сотрудник работал с определенным офицером, и только тот знал настоящую фамилию агента (кроме, естественно, начальника охранного отделения). Знал об агенте и Департамент полиции. Секретные сведения сообщались агентом тому офицеру, к которому он был прикреплен. Встречи секретных сотрудников с офицером- руководителем происходили на конспиративных квартирах охранного отделения, которые содержались специально подобранными лицами. Иногда агенты посылали письменные донесения по специальному адресу. После получения сведений от секретного сотрудника агента офицер оформлял агентурную записку, где отмечалось, кем она составлена, кто предоставил сведения, к какой партии или движению они относятся; обозначалась дата приема сведений. Копии записок передавались начальнику охранного отделения, который подвергал их дальнейшей разработке путем внутреннего и наружного наблюдения. Все агентурные данные по району поступали в районное охранное отделение, а оттуда сводки по всему району — в Департамент полиции. Особую заботу жандармские органы проявляли о лояльности своих секретных агентов. В этой связи своеобразной формой учета и регистрации, проводимой полицией в общероссийском порядке, являлся «алфавит лиц, не подлежащих приему на службу сотрудниками», а также соответствующий наряд с циркулярами Департамента полиции «о лицах, не застуживающих доверия по агентуре», т.е. тех, сотрудничество с которыми в любой форме могло нанести полиции ущерб. Так например, 7 февраля 1917 г. вице-директор Департамента полиции циркулярно и «совершенно доверительно» сообщал на места о том, что состоявший секретным сотрудником Благовещенского розыскного пункта под псевдонимом «Троицин» ссыльный поселенец В.Г. Эдельштейн оказался лицом порочным, лживым и склонным к провокации. Это было сделано на тот случай, если тот предложит свои услуги «по розыску». Наряду с этим сообщались приметы бывшего агента. Важную роль в агентурном отделе играл «карточный алфавит» (картотека). В нем содержались сведения о всех, кто проходил по делам агентурного отдела. Карточки были разных цветов, в зависимости от партийной или социальной принадлежности лица, на которое заводилась карточка (синие — на социал- демократов, красные — на эсеров, зеленые — на анархистов, белые — на кадетов и беспартийных, желтые — на студентов). Существовала особая картотека на социал-демократов. И это не случайно: деятельность социал-демократов представлялись охранке наиболее опасной. Об этом писал московский обер-полицмейстер Д.Ф. Трепов великому князю Сергею Александровичу (записка была подготовлена Зубатовым). Трепов сообщал, что социал-демократы представляют особую опасность, т.к. опираются на рабочих, «на такую массовую силу, с которой правительству придется серьезно считаться». Хотя социал-демократы и признавались особо опасной партией для царского режима, следует признать, что наиболее впечатляюще выглядят оперативные данные на социалистов-революционеров. Поначалу полиция вообще не обращала внимания на некоторые стороны деятельности эсеров и не была осведомлена о них, в результате чего в ряде губерний успели прочно сформироваться их тайные организации с участием крестьян, особенно в форме братств, входящих в партию социалистов-революционеров. В этой связи Департамент полиции требовал немедленных и самых решительных действий как исполнительной, так и политической полиции по проверке сельской местности на наличие там подобных организаций. Сведения, полученные дополнительно агентурным путем, позволили установить, что ЦК партии социалистов-революционеров уже выработал план боевой организации крестьянских масс с целью вести партизанскую войну против правительственных войск при подавлении народных волнений. Организация формировалась из лиц, компетентных в военном деле (артиллеристов, саперов, пулеметчиков, кавалеристов и пр.) Как выяснилось, ею проводились занятия по специальной программе, в которую входило обучение маневрам и боевым действиям взводами, ротами и т.д. Крестьян учили построению фронта и колонн, ружейным приемам и бою на штыках. Боевая организация эсеров, скрывая свое истинное предназначение, должна была существовать в форме крестьянских братств, тех или иных союзов или спортивных кружков. Сообщая об этом, Департамент полиции отдал указание об установлении самого тщательного наблюдения за организациями, обладающими перечисленными выше признаками. В тех случаях, когда были известны личности членов каких-либо организаций, внушавших опасение, проводилось не только накопление информации о них, но и осуществлялись оперативно-розыскные мероприятия. Особое беспокойство у полиции царской России в изучаемый период вызывал Борис Савинков. Ему было посвящено наибольшее количество розыскных циркуляров. В одном из них, поступившем в Царицын в октябре 1909 г., начальник Саратовского губернского жандармского управления уведомлял своего помощника о телеграмме Департамента полиции с сообщением о нахождении в России Б. Савинкова, носящего революционную кличку «Павел Иванович». Поскольку, как свидетельствовали агентурные данные, он образовал отряд из 15 человек для совершения террористических актов, начальник управления отдал распоряжение о принятии всех мер к выяснению местонахождения и задержанию как главаря, так и членов этого отряда, принимая во внимание чрезвычайную опасность боевой деятельности группы Савинкова. Особую заботу центральных и местных жандармских органов составляла борьба с общеуголовными преступлениями. Так, 2 июля 1907 г. начальнику жандармской команды на Пункте в Царицыне ротмистру Аргентову поступила телеграмма от Камышинского исправника Неймана с сообщением, что в тот же день поворинским поездом должны были прибыть два «экспроприатора», ограбившие волостного старшину на 2 тыс. руб. Наряду с изложением подробных примет разыскиваемых в телеграмме содержалась просьба на вокзалах и пароходах установить наблюдение за их прибытием. Данного сообщения оказалось вполне достаточным, чтобы грабители вскоре были арестованы на станции Раковка Юго-восточной железной дороги жандармским унтер- офицером Масленниковым. Борясь с общеуголовными преступлениями, жандармы никогда не забывали о своей главной задаче. Именно поэтому в каждом более или менее значительном преступлении они искали прежде всего (часто не без основания) политическую «подо- 86 опеку». Чины исполнительной полиции, со своей стороны, также незамедлительно сообщали о подобных деяниях жандармам. Например, 17 февраля 1908 г. около 12 часов ночи в квартиру рабочего Французского завода города Царицына Корчина проникли с целью убийства бывшие рабочие этого завода Леонов и Скачков. Они нанесли Корчи-ну и его жене опасные ножевые ранения, после чего скрылись. Причиной преступления, по мнению полицейского надзирателя, явилась месть за то, что Корчин якобы сообщал полиции сведения о своих товарищах. Поставив об этом в известность жандармерию, полицейский надзиратель завода «Урал» — Волжского металлургического завода одновременно подробно сообщил ей установочные данные злоумышленников, потерпевших и свидетелей. Как уже отмечалось, особую ценность для охранки представляли агенты-провокаторы, внедрившиеся в революционные организации. Поэтому провокационные действия были главным методом работы охранки. Это прямо предписывалось в инструкциях по внутреннему наблюдению. При этом в них давалось своеобразное понимание понятия «провокация». Провокацией считалось не предательство, а проявление какой-либо самодеятельности агента. На самом деле внутренние агенты постоянно занимались провокационной деятельностью, выдавая себя за активных членов революционных организаций, они проваливали их. Поэтому провокация была основным методом в деятельности охранных отделений. Агентам-провокаторам предписывалось активно участвовать в деятельности революционных организаций, даже в такой, как подготовка террористических актов. Очень показателен в этом отношении пример с Е. Азефом, который 16 лет состоял платным агентом охранки и был инициатором, а нередко и участником 28 террористических актов. То же можно сказать о другом эсере — Богрове, который убил П.А. Столыпина. Кроме того, в предреволюционные годы охранка стремилась расширить свою деятельность, пытаясь вмешиваться во внутренние дела партий и влиять на них в целях ослабления революционных сил, их раскола. Так, охранка предпринимала разнообразные меры, добиваясь усиления противоречий между большевиками и меньшевиками. В 1914 г. всем охранным отделениям был разослан циркуляр, который предписывал «безотлагательно внушать подведомственным секретным сотрудникам, чтобы они участвовали в разного рода партийных совещаниях, неуклонно и настойчиво проводя и убедительно отстаивая идею полной невозможности какого бы то ни было организационного слияния течений и в особенности объединения большевиков с меньшевиками». Поступавшие из Департамента полиции для сведения и «соображений в розыске» копии уставных и декларативных документов революционных организаций и партий (на предмет ликвидации их деятельности), хранились в Секретных частях канцелярий органов жандармерии. Департамент полиции, охранка буквально опутали страну сетью агентуры. Агенты внедрялись не только в революционные организации, но и в различного рода профессиональные и благотворительные общества и организации. По разработанной в 1914 г. инструкции, кроме внутрипартийной агентуры, предусматривалось создание тюремной агентуры — из числа лиц, содержавшихся под стражей. Им за «усердие» Сокращались сроки тюремного заключения. Сельская агентура состояла из членов различных крестьянских артелей, обществ, мелких вспомогательных агентов из (предпочтительными объектами для последних являлись хозяева и прислуга постоялых и частных дворов, владельцы мелких лавок и т.д.). Инструкция выделяла профессиональную железнодорожную и просветительную агентуру. В 1913 г. создается газетная агентура для тщательного негласного наблюдения за сотрудниками газет. Надо сказать, что своих агентов царская охранка насаждала и в высших правительственных учреждениях для наблюдения за крупными сановниками. Слежка была установлена даже за Г. Распутиным. На оплату негласных сотрудников, которых, по зарубежным источникам, насчитывалось 26 тыс., отпускались крупные суммы. В распоряжении правительства находился ежегодный 10-миллионный фонд на затраты, «не подлежащие оглашению и расходуемые безотчетно». Из этой суммы 3,5 млн руб. тратилось по Министерству внутренних дел, главным образом на оплату тайных агентов. Из случайно сохранившихся черновых записей министра внутренних дел А.Н. Хвостова видно, что, кроме довольно крупных единовременных выдач, в начале 1916 года секретным сотрудникам ежемесячно выплачивалось 20 тыс. руб. Таким образом, негласное наблюдение, внедрение секретной агентуры в революционные организации являлись важнейшей формой работы политической полиции царской России. Надо сказать, что несмотря на обширную агентурную сеть, несмотря на проникновение секретных сотрудников в партийные организации, на провалы некоторых из них и т.д., деятельность внутренней агентуры не достигла конечной цели. Революционные организации продолжали действовать, они оказались жизнеспособными, успешно противостоящими охранке. В конце XIX века в результате преследования царским правительством революционных организаций увеличилось число эмигрантов, бежавших из России в Западную Европу. По данным Департамента полиции, в это время в разных странах Европы насчитывалось до 20 тыс. политических эмигрантов. С созданием Департамента полиции за границей была организована так называемая заграничная агентура этого Департамента с центром в Париже. До 1883 г. парижское отделение царской охранки состояло из 5-6 агентов, работавших каждый по отдельному заданию. Позже сеть секретной агентуры за границей начала разрастаться. Уже в начале XX века заведующий иностранной агентурой департамента полиции П.К. Рачковс-кий получает разрешение правительства Германии на создание здесь агентуры. Заручившись содействием властей, он представил программу организации ее в Берлине. Как шло это дело, видно из доклада П.К. Рачковского 22 августа 1902 г. министру внутренних дел: «В конце декабря 1900 года я приступил к организации Берлинской агентуры, с каковой целью мною был командирован туда инженер Гартинг и 3 наружных агента. Берлинская полиция отнеслась крайне подозрительно к осуществлению нашего предприятия, полагая, вероятно, что мы задались мыслью водвориться в Германию для военного розыска или по другим каким-либо политическим соображениям. Путем весьма продолжительных переговоров мне, наконец, удалось убедить полицейскую власть в действительных задачах предполагавшейся организации. И только вслед за получе нием президентом берлинской полиции и другими его чиновниками почетных наград, дружественные отношения установились между мною и подлежащими властями. Ближайшим сотрудником Берлинской агентуры является полицейский комиссар Винен, оказывающий негласные услуги за денежное вознаграждение, далеко превышающее отпускаемые г. Гартингу средства на секретные расходы». Люди, ставшие на путь сотрудничества с заграничной охранкой, были в своем большинстве по тем или иным причинам выбитыми из нормальной житейской колеи, потерявшими связь со своей средой. Среди секретных сотрудников охранки было немало представителей и социал- демократов, и эсеров, и анархистов, которые, однажды попав в руки охранки, навсегда становились ее слугами. В отдельных случаях это были представители русской интеллигенции, напуганной первой русской революцией и растерявшиеся после ее поражения. Но чаще всего в заграничных агентурах работали люди с уголовным прошлым, для которых не существовало ни класса, из которого они вышли, ни товарищества, ни дружбы. Эти люди продавались тем, кто больше платил. Одной из сотрудниц, характеризовавшейся как весьма способная, была некая дама Шишмарева, содержавшая салон эмигрантов. Эта дама проводила большую работу среди лиц, принадлежащих к социал- демократической партии и занимавшихся революционной деятельностью. Нередко полиция арестовывала при переезде через границу членов социал- демократической партии, заранее зная об их маршруте от своего агента. О том, как высоко оценивали услуги Шишмаревой руководители политического сыска, свидетельствует тот факт, что она получала ежемесячное жалование в размере 500 руб. Вторым примером весьма результативной работы заграничной агентуры является состоящая на связи у Кречунского балканская агентура. Сам Кречунский владел славянскими языками, хорошо знал Балканы. Славянский вопрос в ту пору был обострен. Сведения, получаемые им через агентуру, Кречунский пересылал в Россию через Одессу. Российская тайная полиция действовала в тесной связи с полицейскими органами других стран. Заграничная агентура охранки в Париже опиралась на помощь французский полиции. В контакте с полицией России находились английская и итальянская полиции, полиция балканских стран. Департамент полиции проявлял большую заботу об организации работы своей заграничной агентуры. Новая программа ее действий была разработана заведующим заграничной агентурой А. Красильниковым в 1913 г. Мысль о более эффективной деятельности секретной агентуры за границей возникла у царских чиновников — руководителей политического сыска — в связи с тем, что, как правило, агенты наружного наблюдения (филеры) не знали в лицо важнейших и активнейших деятелей партий, поэтому при въезде их в Россию не включали их в круг наблюдения. В связи с этим в программе действий филеров предусматривалась возможность лично изучить внешность интересовавших полицию революционеров-эмигрантов. С этой целью агентов отправляли в командировки за границу группами, которые, сменяя друг друга, «ознакомлялись» с нужными лицами. Для осуществления постоянного и непрерывного наблюдения и «знакомства» с революционерами соответствующие органы устанавливали связь с отдельными местными гражданами, которые «знакомили» вновь прибывающих русских агентов с революционерами. По приезде представителей русской тайной полиции за границу их, как правило, размещали в квартирах русских эмигрантов. Для постоянного «изучения» нужных им людей агенты содержали конспиративную квартиру. Однако за границей охранка без суда и следствия не могла арестовать никого. Русской тайной полиции за границей приходилось работать в трудных условиях. Граждане европейских стран в большинстве своем не хотели сотрудничать ней. Против русской тайной полиции проводились целые кампании. Завербованные не очень стойко хранили тайну, а нередко даже выступали с разоблачениями. В связи с этим начальству, в ведомство которого входила заграничная агентурная служба, часто приходилось выкручиваться на судебных процессах. Говоря о заграничной агентуре, нельзя не отметить центральный отряд Петроградского охранного отделения как одно из звеньев заграничной агентуры, находящееся в северной столице. Сюда входили сыщики, которые должны были знать в лицо известных революционеров, скрывающихся за границей. Многие из них владели иностранными языками, и их часто посылали в те страны, где жили революционеры. В Петроградском охранном отделении была комната, где на стенах висели фотографии известных охранке революционеров. Здесь же находились многочисленные альбомы с такими фотографиями. Филерам иногда устраивали неожиданную проверку: смогут ли они безошибочно узнать того или иного революционера. Агенты центрального отряда выезжали для опознания прибывавших в Россию из-за границы русских эмигрантов. Это было их основной задачей. Как было отмечено выше, центр заграничной агентуры находился в Париже. Однако тайная русская полиция не рисковала все дело заграничного розыска представлять от собственного лица. Правда, она была хозяином положения, она же несла все расходы по розыску, но от непосредственной формальной ответственности за всю организацию она уклонялась. Дело в том, что во всей Западной Европе больше, чем в Америке, было немало всевозможных частных розыскных бюро, существовавших на строго законном основании. Одно из таких бюро и обслуживало царскую полицию. Русские заграничные агенты состояли на службе в неком частном розыскном бюро, принадлежащем гражданину французской республики по фамилии Биттар-Монэн. Он и взялся организовать «частное бюро» услуг царской полиции, раскинув его щупальца по всей Европе. Русская тайная полиция позволяла своим агентам называться как угодно — «делегатами», «комиссарами», просто чиновниками, но только не агентами на русской службе. Перед Первой мировой войной это частное ведомство, оказывающее услуги русской тайной полиции, помогло соответствующим органам установить тесную связь со всеми официальными полицейскими учреждениями Западной Европы, в том числе и органами государственной безопасности, и органами, занимающимися военным шпионажем. Получившие распространение с середины 90-х годов прошлого столетия массовые выступления рабочих заставили некоторых наиболее дальновидных руководителей полицейского аппарата задуматься. Они поняли, что только полицейско-репрессивными мерами бороть ся с массовым движением бессмысленно, поэтому решили прибегнуть к новым методам. Одним из них стала так называемая тактика «полицейского социализма», вошедшая в историю как «зубатовщина». С.В. Зубатов — фигура, примечательная во многих отношениях. В ранней молодости ему не чужды были социалистические увлечения. Гимназистом он принимал участие в деятельности нелегальных кружков учащейся молодежи, а в 1882 г. был даже исключен из гимназии за неблагонадежность. Эта близость в течение некоторого времени к революционным кругам сыграла решающую роль в его дальнейшей карьере. В середине 80-х годов он становится негласным осведомителем московской охранки, провокатором. Умный, ловкий и удачливый агент скоро обратил на себя внимание. В 1889 г. он становится помощником начальника, а в 1896 г. — начальником Московского охранного отделения. Зубатов с головой уходит в организацию политического сыска и постановку «внутренней агентуры», т.е. сложной системы провокаций, вкладывает в это дело немало труда, выдумки, достигает больших успехов. Известный в то время охранник П.П. Заверзин писал: «Зубатов был одним из немногих правительственных агентов, который знал революционное движение и технику розыска». В то время политический розыск в империи был поставлен настолько слабо, что многие члены его не были знакомы с самыми элементарными приемами той работы, которую вели, не говоря уже об умении разбираться в программах партий и политических доктринах. Зубатов первым поставил розыск в империи по западноевропейскому образцу, введя систематическую регистрацию, фотографирование, конспирирование внутренней агентуры и т.п. Московское охранное отделение того времени занимало исключительное положение среди розыскных органов департамента полиции. Сфера его деятельности выходила далеко за пределы Москвы и губернии. Благодаря тщательно поставленному сыску и разветвленной сети агентуры отделению удалось нанести ряд ощутимых ударов по революционному движению. Им были произведены крупные аресты в Москве, Минске, Киеве, Одессе, Харькове и Петербурге. Однако аресты и вообще репрессивные меры правительства уже не могли остановить революционное движение, которое выросло идейно и организационно, становясь все более массовым. Стачки рабочих середины 90-х годов в Петербурге, Москве и ряде других городов центрально го района, руководимые социал-демократами, показали рост сознательности и организованности рабочего класса. Сравнительно высокая эрудиция, знание революционной среды, знакомство с нелегальной литературой и, наконец, непосредственное соприкосновение с практикой революционного движения позволили Зубатову быстрее других почувствовать и оценить значение новой нарастающей силы — пролетариата. Ярый сторонник и защитник российского самодержавия, видевший в неограниченной монархии идеал политического строя, Зубатов ищет пути и средства сохранения этого строя перед лицом надвигающейся опасности. Он понимает, что в условиях массового революционного движения репрессивные меры не достигают цели. Зубатов приступает к выработке новой тактики борьбы, вылившейся в своеобразную систему русского «полицейского социализма». Основы этой тактики были сформулированы в докладной записке, поданной 8 апреля 1898 г. московским обер- полицмейстером Д.Ф. Треповым великому князю Сергею Александровичу. Записка начинается своеобразным «анализом» состояния западноевропейского и российского революционного движения. «История революционного движения показала, — писал автор, — что сил одной интеллигенции для борьбы с правительством недостаточно, даже в том случае, если они вооружаются взрывчатыми веществами». Революционеры — интеллигенты и организуемые ими кружки, сами по себе не страшны. Это штабы без армии. Страшны и опасны они становятся лишь тогда, когда им удается связаться с массами, опереться на них. В этом отношении особую опасность представляют социал- демократы, опирающиеся на рабочих». Далее в записке констатируется, что деятельность российской социал- демократии «дала превосходные результаты на практике: явились массовые забастовки, давшие в итоге достаточное удовлетворение своим участникам». Причины успеха социал- демократов автор видит в том, что они ведут свою пропаганду, «эксплуатируя мелкие нужды и требования рабочих». Последнее же является следствием недостаточно внимательного отношения к рабочим со стороны «надлежащих чинов и ведомств». Это обстоятельство должно быть учтено при выработке мер борьбы с революционным движением. «Пока революционер проповедует чистый социализм, — заявлял Зубатов, — с ним можно справиться одними репрессивными мерами, но когда он начинает эксплуатировать мелкие недочеты существующего законного порядка, одних репрессивных мер мало, а надлежит немедля вырвать из-под его ног самую почву». Каким же образом? Задача первостепенной важности состояла, по его мнению, в том, чтобы фактами попечительства вырвать народ из-под влияния революционеров, завоевать его доверие. И сделать это быстрее всего может полиция. Исходя из изложенного, автор записки считал, что необходимо «урегулировать рабочее движение, дифференцировать различные его проявления и определять, с чем нужно бороться и что нужно только направлять». В качестве первых шагов он предлагал ряд мер, которые позволили бы отвлечь рабочих от политической борьбы, внести раскол в их ряды. Прежде всего необходимо внушить рабочим, что правительство само может удовлетворить все их «законные» требования, устранить «своеволие» предпринимателей и вообще заняться «урегулированием» фабрично-заводских отношений. Разъясняя свой замысел, Зубатов писал в донесении в Департамент полиции 19 сентября 1900 г.: «Значит, мораль такая: 1) идеологи — всегдашние политические эксплуататоры масс на почве их нужды и бедности, их надо изловлять и, 2) борясь с ними, помнить всячески: «бей в корень», обезоруживая массы путем своевременного и неустанного улучшения их положения на почве мелких нужд и требований (большего масса сама по себе и за раз не просит). Но обязательно это должно делаться самим правительством и при том неустанно без задержки». Зубатов считал, что в обстановке растущего революционного движения его план можно осуществить при помощи легализации под тайным контролем полиции профессиональных рабочих организаций, которые должны отвлечь рабочих от политики и направлять их устремления в русло экономической борьбы. Поддерживая и направляя профессиональное движение, правительство тем самым могло бы предоставить известную свободу отношениям предпринимателей и рабочих, не выходящую за рамки экономической борьбы, и даже «смотреть сквозь пальцы на забастовки, раз в них нет ни уголовщины, ни явной политики». Расчеты Зубатова имели определенную почву. Они опирались: 1) на традиционный «попечительный» характер политики царизма в рабочем вопросе; 2) на неразвитость, несознательность значительной части рабочих в России, на не изжитые еще в народной массе иллюзии, связанные с верой в «доброго царя»; 3) учитывалась и стихийная тяга рабочих к объединению. Попытки Зубатова использовать формы идейного воздействия на рабочее движение, революционную среду успеха не имели. Слишком явным было несоответствие между «теорией» Зубатова и практикой полицейского аппарата царизма. Рабочие поняли это очень скоро и не попадались на удочку зубатовского «полицейского социализма». Царское правительство не простило это Зубатову: он был отправлен в отставку. Другой формой «полицейского социализма» была так называемая «гапоновщина». Простой полтавский священник Георгий Гапон приезжает в Петербург в Духовную академию и здесь знакомится с Зубатовым, а затем устанавливает связь с Департаментом полиции. Вскоре он организует рабочие кружки, «клубы-чайные», в которых начинает вести «культурнопросветительную работу». Созданные Гапоном кружки были объединены в «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Петербурга». Цель Собрания заключалась в «возбуждении и укреплении в среде членов рабочего русского национального самосознания», с тем чтобы отвлечь их от «революционной заразы». К концу 1904 г. организация Гапона охватывала своим влиянием 20 тыс. рабочих. Однако «гапоновщина» не могла долго просуществовать: кровавый урок 9 января 1905 г. открыл глаза рабочим, и гапоновщина потерпела крах. Как полицейский провокатор Гапон был приговорен рабочим судом к смертной казни. Под воздействием революционных событий 1905 г. царское правительство издает ряд актов (временных правил), в которых более полно и разносторонне регламентируются вопросы организации союзов и обществ, проведения собраний. Согласно «Временным правилам о собраниях» от 4 марта 1906 г. публичные собрания под открытым небом допускались с разрешения губернатора или градо начальника, причем могли проходить только под надзором полиции. Лица, желавшие устроить публичное собрание, должны были заявить об этом начальнику местной полиции не позднее чем за трое суток до открытия собрания. На разрешенных собраниях было обязательно присутствие представителя полиции. Он мог закрыть собрание в следующих случаях: если оно «отклоняется от предмета занятий»; если в собрании высказываются суждения, «возбуждающие вражду одной части населения против другой»; если порядок собрания нарушен «мятежными возгласами либо заявлениями, восхвалением либо оправданием преступлений, возбуждением к насилию либо неповиновению властям, или же распространением преступных воззваний либо изданий, и вследствие того собрание приняло характер, угрожающий общественному спокойствию и безопасности». В годы революции 1905—1907 годов был отменен ряд ограничений, предусмотренных «Положением о видах на жительство» 1894 года. Это коснулось сельских жителей, лиц других податных сословий, которым было предоставлено право свободно избрать место постоянного жительства на одинаковых с другими сословиями основаниях. В целом «Положение о видах на жительство» действовало до октября 1917 г. В начале XX века темпы роста преступности в России продолжали неуклонно повышаться. Об этом наглядно свидетельствуют следующие статистические данные. Если в период с 1885 по 1898 г. число осужденных окружными судами выросло на 12%, то с 1899 по 1908 г. — на 66%. В первые девять лет XX в. ежегодный прирост преступности в стране составлял 7%. В 1913 г. было зарегистрировано 3,5 млн преступлений при населении страны в 159 млн человек. Положение усугублялось слабой постановкой в полиции розыскного дела. По данным Министерства юстиции, ежегодно 31% всех следствий по уголовным делам прекращался из-за низкого уровня розыскной работы, проводившейся полицией. Такое положение в значительной мере было следствием того, что отсутствовала общегосударственная система уголовно-сыскных аппаратов. Опыт функционирования таких аппаратов в некоторых крупных городах говорил в пользу их повсеместного распространения. Как свидетельствовали официальные источники, «там, где были сыскные части, количество неразысканных преступников было меньше, чем там, где борьбу вела только наружная полиция». Положение приобрело большую остроту. Вопрос об усилении борьбы с общеуголовной преступностью был поставлен в Государственной думе. При его обсуждении отмечалось, что «состояние сыска в империи представляет собою, несомненно, прямую опасность во время столь быстрого роста преступности». Депутаты признали организацию сыскных отделений в масштабе всей страны своевременной и необходимой. Ответом на такую постановку вопроса было издание царем 6 июля 1908 г. закона «Об организации сыскной части». По этому закону в составе полицейских управлений губернских и других крупных городов создавались «сыскные отделения четырех разрядов для производства розыска по делам общеуголовного характера». Всего было образовано 89 сыскных отделений. Предусмотренная законом система была принята правительством в результате изучения сыскной работы в некоторых европейских государствах. Рассматривая два типа структурного устройства сыскной полиции — централизованный и децентрализованный, — правительство избрало второй. В условиях России легче и с меньшими затратами могла быть принята организация сыска по децентрализованному типу. Дело в том, что вся административная система государства на местах замыкалась на губернаторе, власть которого по закону была «судебнополицейской, распорядительной, исполнительной и понудительной». Согласование любых действий местной и центральной власти осуществлялось губернатором, и только он имел право сношения за пределами своей территории. В границах вверенной ему губернии он был официальным начальником полицейских управлений — городских и уездных. В состав городских управлений вошли и сыскные отделения. Из-за такой структуры местной власти работа сыщиков по преследованию преступников серьезно затруднялась. По признанию самих полицейских чиновников, связь между сыскной полицией в городах и полицией в уездах «сводилась к нулю». Поэтому, как писал журнал «Вестник полиции», «нередко наблюдались и многие известные случаи, когда зарегистрированный преступник и даже разыскиваемый совершенно свободно проживал в уезде, в то время, когда его тщательно разыскивали в городе. Это объяснялось тем, что сведения о нем имелись в распоряжении уездных полицейских властей или же за неимением у последних средств наблюдения преступник оставался без должной регистрации». Кроме того, надо иметь в виду, что штаты сыскных отделений были невелики — от 8 до 20 сотрудников. Поэтому их руководители отрицательно относились к командировкам своих подчиненных за пределы подведомственной им территории, предпочитая направлять поручения о производстве необходимых розыскных действий в местные органы полиции. Так, вечером 27 сентября 1908 г. в Царицыне был задержан бывший чиновник почтово-телеграфной конторы Добрынин, который на допросе чистосердечно признался начальнику сыскного отделения Мильнарту в ограблении, совершенном в посаде Дубовка. По показаниям Добрынина местная полиция в ту же ночь в восьми верстах от города, в населенном пункте, расположенном по линии Юго-восточной железной дороги, задержала двух его соучастников в грабеже. При этом у них были отобраны оружие и боеприпасы: 3 браунинга и к ним 147 патронов, один «бульдог» с 15 патронами, кинжал, кастет, кистень, а также 555 руб. денег, 2 чистых паспортных бланка, 2 печати волостного правления и русый парик с принадлежностями для гримирования. Впоследствии все грабители были уличены сыскным отделением в ряде грабежей, сопряженных с убийствами, совершенными в уездах Астраханской губернии. Российское правительство и Министерство внутренних дел понимали важность единообразной системы розыска и регистрации преступников, единого информационного центра. В марте 1908 г. в составе Департамента полиции было создано новое, 8-е делопроизводство. Оно осуществляло главным образом координационные функции: составление документов по организации деятельности сыскных отделений, создание центрального регистрационного бюро, связь с западноевропейскими полициями, а также с фирмами, изготавливающими аппаратуру для сыскных отделений в России. Одновременно предполагалось, что члены 8-го делопроизводства станут инструкторами в школе по подготовке сотрудников сыска, смогут выезжать на места для обучения их технике розыска. Представляет интерес принцип, по которому определялся разряд и штаты того или иного сыскного отделения. В качестве образца был принят утвержденный в 1908 г. штат Киевского сыскного отделения. Население Киева в это время составляло 320 тыс. человек. По числу ежегодно совершаемых преступлений город занимал первое место в России: на каждые 10 тыс. жителей здесь совершалось 649,8 уголовных преступлений. В то же время средняя норма в крупных городах равнялась 362,1, а в целом по стране — 177,9 преступлений в год. Штат Киевского сыскного отделения состоял из начальника, его помощника и 18 оперативных работников. По такому же штату были сформированы сыскные отделения I разряда в Харькове (210 тыс.) и Тифлисе (190 тыс.). Сыскные отделения II разряда создавались в городах, население которых составляло примерно половину жителей городов, отнесенных к I разряду. В городах с населением от 35 до 90 тыс. человек организовались сыскные отделения III разряда. И, наконец, отделения IV разряда открывались в городах с населением до 35 тыс. жителей. Дополнительным условием для таких небольших городов являлось наличие высших административных, судебных, воинских учреждений или таких предприятий, «которые притягивают к себе наиболее беспокойные элементы населения» (заводы, фабрики, железнодорожные узлы и Т.д.). В процессе практической организации сыскных отделений возникли серьезные проблемы, поскольку закон от 6 июля 1908 г. «Об организации сыскной части» четко не определял место сыскных подразделений в общей структуре полицейских управлений городов. Сыскные отделения были подчинены полицмейстерам, возглавлявшим органы полиции в городах, и рассматривались в качестве вспомогательного органа общей полиции. Поэтому сыскная полиция действовала на основании тех же юридических норм, что и общая полиция. Начальник сыскного отделения выступал в роли непосредственного организатора работы сыщиков. Это ставило его в прямую зависимость еще и от прокурора окружного суда, контролировавшего розыск, и по Закону от 6 июля 1908 г., имевшего право «давать непосредственные поручения чинам сыскных отделений в отношении производства розыскных действий». Начальники сыскных отделений должны были докладывать прокурору окружного суда о ходе негласных расследований. Такие взаимоотношения прокурора и чинов сыскных отделений вряд ли можно оценить положительно. Вместо заслушивания информации о результатах розыскной деятельности и надзора за сыскной полицией как органов дознания прокурор окружного суда брался за неизвестную ему оперативную работу и этим причинял ущерб результатам розыска. Как представляется, царское правительство не случайно поставило сыскные отделения в прямую зависимость от судебно-прокурорского аппарата. Последний состоял из более квалифицированных работников, которые, по-видимому, были призваны оказывать профессиональное воздействие на сотрудников сыскных отделений, повышать результативность их работы. Законом от 6 июля 1908 г. регулировались расходы «на сыскные надобности в империи», причем, ассигнования были увеличены со 130 000 руб. до 286 900 руб. в год. (Для сравнения можно напомнить, что на нужды политического сыска государство отпускало 3,5 млн руб. в год.) Деньги по сыскным отделениям распределяло Министерство внутренних дел. Основной критерий, отправную точку составляли 500 тыс. жителей. Для этой нормы населения на обслуживание сыскных задач Министерством устанавливалась сумма в 1 тыс. руб. Закон от 6 июля 1908 г. не затрагивал организацию сыскных отделений столичных полиций — Петербурга и Москвы. Они были поставлены вне разрядов и обеспечивались по особому распоряжению. Закон не решил вопрос и об организации сыскных отделений в уездах, хотя при его подготовке эта проблема обсуждалась и в Департаменте полиции, и в Государственной думе. Однако сыскные отделения в уездах не были созданы из-за отсутствия необходимых средств, неподготовленности личного состава и отсутствия на местах специальных школ для обучения уголовно-розыскному делу. В журнале «Вестник полиции» Министерство внутренних дел разъяснило, что «для полной реорганизации полиции в империи исследование преступных деяний в уездах приходится оставить на обшей полиции». Естественно, такое положение ставило в неравные условия города и уезды и отрицательно влияло на эффективность борьбы с преступностью в целом и в масштабах страны. Закон от 6 июля 1908 г. «Об организации сыскной части» лишь в самых общих чертах определял задачи сыскных отделений, их организационное устройство. Поэтому в его развитие 9 августа 1910 г. Министерством внутренних дел, возглавлявшимся П.А. Столыпиным, была издана «Инструкция чинам сыскных отделений». Правда, следует отметить, что несмотря на пространный характер инструкции, она не отличалась достаточной четкостью норм. На это сетовали сами чиновники сыскных отделений на страницах журнала «Вестник полиции». Как отмечалось, Инструкция «изложена так туманно, что дала возможность толковать начальникам городских полиций положение сыскных отделений в зависимости от их благоусмотрения». Данное обстоятельство рассматривалось как одна из причин, не позволявшая «успешно бороться с возрастающей из года в год преступностью». По сравнению с законом от 6 июля 1908 г. в Инструкции более определенно формулировались задачи сыскных отделений — «негласное расследование и производство дознаний в видах предупреждения и преследования преступных деяний общеуголовного характера». Одновременно с этим инструкция устанавливала структуру сыскных отделений и принципы организации их работы. Каждое сыскное отделение состояло из четырех структурных подразделений — столов: 1) личного задержания, 2) розысков; 3) наблюдения; 4) справочного регистрационного бюро. Последнее составляло «главную часть внутренней организации сыскного отделения». Справочное регистрационное бюро занималось регистрацией преступников, систематизацией всех сведений о них, установлением личности преступников, выдачей справок о судимости и розыске скрывающихся лиц. В основу работы сотрудников сыскных отделений был положен принцип специализации (линейный принцип), что, несомненно, следует расценить как положительный факт. «Наиболее правильная и вполне соответствующая организация борьбы с преступностью, — говорилось в §56 Инструкции, — заключается в специализации как общих мер розыска, так и розыскной деятельности членов сыскных отделений по главным родам преступлений». Устанавливались три категории специализации по видам профессиональной преступности: 1) убийства, разбои, грабежи и поджоги; 2) кражи и профессиональные воровские организации (конокрады, взломщики, карманные, магазинные, железнодорожные, хипесные и т.п. шайки); 3) мошенничества, подлоги, обманы, фальшивомонетничество, подделка документов, шулера, аферисты разного рода, контрабанда, продажа женщин в дома терпимости и за границу. В соответствии с этим личный состав сыскного отделения распределялся (где это было возможно по количеству чиновников) на три группы, каждая из которых образовывала особый отряд и исполняла поручения начальника по одной какой-либо категории преступлений. Там, где позволяли штаты, каждый из трех отрядов делился на отделения, которые занимались еще более узкой категорией преступников. В некоторых отделениях создавался четвертый — «летучий» отряд, предназначавшийся для постоянных дежурств в театрах, на вокзалах, для обходов, облав на бродяг, несения дневной и ночной патрульной службы на улицах, рынках и т.д. Основным методом работы сыскных отделений была работа с использованием наружного наблюдения и негласных сотрудников. Параграф 2 Инструкции от 9 августа 1910 г. гласил: «Чины сыскных отделений имеют систематический надзор за преступными и порочными элементами путем негласной агентуры и наружного наблюдения». Наружное наблюдение осуществляли штатные сотрудники — полицейские надзиратели. Они сосредотачивали основное внимание на местах скопления преступного элемента — ресторанах, трактирах, постоялых дворах, ночлежных приютах, домах терпимости, ломбардах, различных увеселительных заведениях. Внутреннее наблюдение вели декретные сотрудники (негласная агентура), вербовавшиеся из представителей преступного мира, скупщиков краденого, хозяев воровских притонов, проституток. Кроме того, сыскная полиция пользовалась услугами лиц, которые по роду своих занятий имели возможность вести наблюдение за многими лицами, — старьевщиков, разносчиков, посыльных, дворников, извозчиков, кондукторов и других железнодорожных служащих. Вот что писан о контингенте секретных сотрудников начальник Петербургского сыскного отделения: «Негласных агентов приходится иметь во всех слоях общества. Как при посредстве отбывших наказание за кражи и отпущенных на свободу возможно узнавать места сбыта похищенных вещей, разные воровские притоны и сборища, известные воровские клички воров и пр., так равно собирание секретных справок о разного рода личностях возможно иметь только при посредстве негласных агентов. Через них же получаются сведения о приезжающих из других городов шулерах и членах воровских и других шаек. Во всех увеселительных заведениях, гостиницах, трактирах, постоялых дворах должны быть агенты среди прислуги. Разные общественные и частные учреждения, банки, страховые общества и прочие также не могут быть оставлены без наблюдения тех же негласных агентов». Надо сказать, что качественный состав основной массы негласных сотрудников сыскных отделений во многом оставлял желать лучшего. По признанию самих полицейских чиновников, такое положение объяснялось тем, что агентура вербовалась главным образом из преступной среды. «Полагаться на сведения, добываемые исключительно таким путем,— писал журнал «Вестник полиции», — доводить дело до того, что становится неизвестным, где кончается преступник и начинается в нем сыщик, где распутываемые узлы старого преступления превращаются таким образом в завязь нового». Кроме данных наружного наблюдения и секретной агентуры, сыскные отделения пользовались такими источниками, как слухи, доносы (анонимные сообщения и письма), сведения и справки, доставляемые лицами всевозможных профессий как за вознаграждение, так и в силу их постоянного общения с чинами сыскной полиции. В России, как и в европейских странах, в конце XIX — начале XX века в полиции для борьбы с преступностью начали применяться научные методы и технические средства. Прежде всего велась разработка научных методов идентификации. В этой области развивались два направления — антропометрия (наука измерения тела человека) и дактилоскопия. Антропометрические методы назывались «бертильонажем» — по имени Альфонса Бертильона, сотрудника парижской сыскной полиции. Он установил ряд определенных приемов измерения различных частей человеческого тела, исходя из того, что их размеры не меняются в период зрелой жизни человека. Антропометрическая система Бертильона была введена в полиции России в 1890 г. «для лишения рецидивистов возможности скрывать свою прежнюю судимость, равно как констатирования подозрительных лиц, желающих утаивать свое прошлое и свое действительное звание». Основными признаками по «классификации Бертильона» являлись размеры головы, длина среднего пальца и мизинца левой руки, длина левой ступни и подъема, ширина скуловой кости, длина и ширина правого уха, длина левого предплечья и рост (высота в сидячем положении). Кроме того, определялся цвет радужной оболочки (вокруг зрачка) в левом глазу, при этом на особой таблице глаза были разделены по цвету радужной оболочки на семь главных групп и т.д. Например, Астраханским губернским жандармским управлением была составлена розыскная ведомость на социалиста-революционера Ершова (он же Сиротин и Петров) Андрея Лаврентьевича, крестьянина, 26 лет, проживающего в городе Астрахани и служившего у дантиста Голландского, но 21 декабря 1905 года неизвестно куда скрывшегося. Приметы Лаврентьева включали: рост в положении стоя и сидя 1) 170,4; 2) 92,2; телосложение — средней упитанности; цвет волос — темно-русый; цвет глаз — серый; длину и ширину головы: I) 18,8; 2) 15,3; длину среднего пальца и мизинца левой руки и предплечья: 1) 12; 2) 8,5; 3) 47; длину ступни левой ноги: 26,2; длину и ширину правого уха: 1) 6,55; 2) 3,4; длину распростертых рук - 184. За период с 1890 по 1897 г. по системе Бертильона в России было измерено 23 тыс. мужчин и 4 тыс. женщин. Среди них было обнаружено 1700 рецидивистов и 180 рецидивисток. Однако «бертильонаж» страдал рядом недостатков. Отклонения в измерениях, которые велись по этой системе, могут наступать вследствие болезней, ведущих к патологическим изменениям отдельных частей человеческого тела, или в связи с возрастными изменениями. Не исключались ошибки и при неквалифицированном измерении. Поэтому названная система стала повсеместно вытесняться дактилоскопией, основанной на постоянных признаках — отпечатках пальцев. Система дактилоскопии была разработана начальником лондонской полиции Эдвардом Генри и введена в Скотланд- Ярде в 1901 г. Это давало значительно больший эффект при раскрытии преступлений, а также позволило разработать и ввести в практику систему регистрации преступников, основанную на отпечатках пальцев. Такую систему ввел в России Департамент полиции. Циркулярными распоряжениями Министерства внутренних дел по Департаменту полиции от 29 декабря 1906 г. и 9 апреля 1907 г. в Департаменте полиции было создано Центральное регистрационное бюро, в сыскных отделениях на местах — регистрационные бюро. Вновь образованные учреждения строили свою работу на использовании дактилоскопии и фотографии. Антропометрический метод продолжал применяться для опознания старых рецидивистов. В центральном регистрационном бюро для розыска и опознания преступников была разработана специальная система, в основе которой лежала регистрационная карта, содержавшая 120 вопросов. Однако эта система оказалась очень сложной для основной массы работников сыскных отделений, не отличавшихся высокой квалификацией и не имевших необходимого опыта. Поэтому Департамент полиции, проведя большую аналитическую работу, существенно изменил систему регистрации преступников. Новая регистрационная система строилась на таблице родов преступности, включавшей 30 категорий преступников. В музее1 Петербургской сыскной полиции хранились альбомы с фотографиями преступников, которые подразделялись по следующим категориям: 1) «гастролеры»; 2) карманные воры; 3) воровки-проститутки; 4) простые воры; 5) воры по передним; 6) воры чердачные; 7) воры магазинные; 8) воры со взломом квартир и магазинов; 9) воры с употреблением обмана; 10) воры-прислуги; II) воры железнодорожные; 12) воры велосипедные; 13) притоносодержатели; 14) скупщики краденого; 15) конокрады; 16) мошенники и аферисты; 17) грабители и разбойники; 18) изготовители фальшивых денег; 19) поджигатели; 20) убийцы; 21) шулера- картежники; 22) хулиганы и «коты»; 23) бродяги; 24) «глухонемые»; 25) ссыльно-каторж-ные; 26) соучастники преступлений; 27) барышники театральные; 28) хи-песники, обкрадывавшие мужчин, приводимых проститутками на квартиры; 29) подкидчики, обкрадывавшие чаще всего приезжих провинциалов при помощи подкидывания на улице кошельков с деньгами или ценных колец; 30) пушкари. К 1 января 1915 г. был переработан весь материал, находившийся в Центральном регистрационном бюро, а вслед за этим усовершенствован так называемый циркулярный (письменный) розыск. Раньше практиковался письменный розыск снизу. Он заключался в том, что начальники сыскных отделений сами рассылали объявления о розыске того или иного лица (нередко с приложением фотографии) в полицейские органы страны. Это приводило к большим затратам средств и времени, а результаты чаще всего были незначительными. Чтобы изменить такое положение, циркулярный розыск был централизован. Сыскные ведомости стали издаваться Центральным регистрационным бюро еженедельно. В экстренных случаях через несколько часов после получения требования о сыске делались выписки, которые бесплатно рассылались во все полицейские органы. Благодаря этому эффективность работы сыскного аппарата по розыску преступников существенно повысилась. В «видах более успешных розысков» Департамент полиции препровождал при указанных циркулярах фотокарточки и все вновь полученные сведения о каждом из лиц, упомянутых в них ранее. Содержащиеся в циркулярах списки лиц, подлежащих розыску, в конце XIX века содержали в основном следующие сведения: кто разыскивается; приметы разыскиваемого; как следует поступить по разыскании; особые приметы. С начала XX века происходит не только увеличение объема розыскных циркуляров Департамента полиции, но и все более усложняется их структура. Это в свою очередь свидетельствует о дальнейшем совершенствовании системы криминалистических учета и регистрации, всего информационного обеспечения российской полиции в целом. Прежде всего происходит подразделение каждого розыскного циркуляра на несколько отдельных списков, каждый из которых имел собственную нумерацию. При этом два первых списка были посвящены лицам, находящимся в розыске, а третий — лицам, розыск которых подлежал прекращению. В список №1 попали лица, подлежащие розыску по делам политическим. Так, в циркуляре Департамента полиции по особому отделу №2234 от 22 июня 1901 г., в 1-м списке под №89 значился: «Ульянов Владимир Ильич, потомственный дворянин Симбирской губернии, помощник присяжного поверенного; родился 10 апреля 1870 года в городе Симбирске, вероисповедания православного; воспитывался в Симбирской гимназии и по окончании в 1887 году курса поступил в Казанский университет, откуда был исключен за участие в студенческих волнениях в 1887 году, затем в 1891 году поступил в Санкт-Петербургский университет; занимается литературным трудом; женат на бывшей административно-ссыльной Надежде Крупской; мать — вдова Мария Александровна, проживает в городе Подольске Московской губернии; братья: Дмитрий — негласноподнадзорный в городе Подольске, сестры: Мария привлечена в Москве к дознанию по обвинению в государственном преступлении и Анна — замужем за Марком Тимофеевичем Елизаровым, состоящим под негласным надзором полиции. Привлечен к дознанию по делу о Санкт-Петербургском социал-демократическом кружке и по Высочайшему повелению, последовавшему в 29-й день января 1897 года, выслан под гласный надзор полиции Восточную Сибирь с воспрещением по освобождении его 29 января 1900 года от надзора жительства в столицах и Санкт-Петербургской губернии, впредь до особого распоряжения в губерниях Московской, Тверской, Ярославской, Рязанской, Владимирской, Костромской, Нижегородской, Тульской, Пермской, Уфимской, Орловской, Екатеринославской, Бакинской, Варшавской, Белостокском уезде Гродненской губернии, области Войска Донского, городах Вильно, Киеве, Николаеве, Одессе, Харькове, Риге, Юрьеве, Казани, Томске, Елизаветграде, Кривом Роге Херсонской губернии, Иркутске и Красноярске с их уездами в течение трех лет, сроком по 29 января 1903 года. По паспорту, выданному Псковским губернатором 5 мая 1900 года за №34, выбыл за границу, где вошел в состав «Центрального комитета российской социал- демократической рабочей партии». Приметы: рост 2 аршина 51/2 вершка; телосложение среднее, наружностью производит впечатление приятное; волосы на голове и бровях русые, прямые, в усах и бороде, глаза карие, средней величины; голова круглая, средней величины; лоб высокий; нос обыкновенный; лицо круглое, черты его правильные; рот умеренный; подбородок круглый; уши средней величины. По обнаружении обыскать, арестовать и телеграфировать Департаменту полиции для получения дальнейших указаний. Фотографическая карточка имеется». Учетно-регистрационные данные В.И. Ульянова (Ленина) служат наглядным примером информационного «паспорта» на крупного революционного деятеля, постоянно находящегося в поле зрения полиции и уже и испытавшего на себе меры воздействия с ее стороны. Упоминавшимися циркулярными распоряжениями Министерства внутренних дел по Департаменту полиции от 29 декабря 1906 г. №1 и 9 апреля 1907 г. №10 был установлен новый единый порядок составления и доставки в Департамент полиции регистрационных карт на лиц, задержанных по обвинению в преступных деяниях. С этого момента регистрационные карты должны были составляться в двух экземплярах и содержать в себе фотоснимок преступника, его дактилоскопические отпечатки, антропометрические данные и описание примет, составленные по особой инструкции, прилагаемой к циркуляру №1 от 29 декабря 1906 г. Таким образом, с 1907 г. криминалистические учет и регистрация царской полиции в основном обрели свои законченные формы. С этого времени списки лиц, находящихся в розыске, составлялись и систематизировались «в литерном порядке», т.е. по алфавиту, и делились на самостоятельные группы. С течением времени, по мере дальнейшего усложнения и совершенствования учета и регистрации, происходило увеличение количества групп учета — как за счет их внутреннего подразделения на подгруппы, так и за счет появления новых видов учета и регистрации. В итоге оформились следующие их категории. 1. Список А/1 — лица, подлежащие немедленному обыску и аресту, принадлежащие к числу социалистов-революционеров, максималистов и анархистов. 2. Список А/2 — все остальные лица, подлежащие немедленному обыску и аресту. 3. Список Б/1 — разыскиваемые лица всех прочих категорий, по обнаружении которых следовало не подвергать ни обыску, ни аресту, ограничившись только установлением за ними наблюдения, надзора либо сообщением об их обнаружении разыскивающему учреждению. 4. Список Б/2 — особый список, в который включались лица, въезд которых в Империю был воспрещен или же которые были высланы безвозвратно или на известных условиях за границу, а также подлежащие особому наблюдению иностранцы. 5. Список В — со сведениями о неизвестных преступниках с приложением их фотографий на предмет опознания и установления личности. В этом же списке помешались фотоснимки неопознанных трупов и данные на них. 6. Список Г — данные на лиц, розыск которых подлежал прекращению. 7. Список Д — сведения о похищенных или утраченных паспортах, служебных бланках, документах, печатях и проч., а также найденных случайно или при обыске вещах. Статьи этого списка имели свою, особую нумерацию. 8. Список Е — данные о похищенном или утраченном оружии. 9. Список Ж — сведения о процентных бумагах, драгоценностях и другом ценном имуществе. В каждом списке фамилии разыскиваемых и прочие регистрационные данные печатались по алфавиту с обозначением порядкового номера. Каждая розыскная статья списка полностью отпечатывалась на отдельной розыскной карте. Карты служили для создания в местных органах полиции «розыскного алфавита» —картотек. Карты помещались на дугах или в ящиках. Номера циркуляров на розыскных картах не обозначались, т.к. помещаемые перед каждой фамилией порядковый номер и буква давали возможность быстро отыскать необходимый циркуляр. Установочные данные разыскиваемых лиц, их приметы и фотографии вносились как в карты, так и в розыскные списки. Розыскные карты для специальных сыскных учреждений печатались на картоне, а для прочих жандармских и полицейских органов — отдельными листами на обычной бумаге. Для включения их в «розыскной алфавит» карты необходимо было разрезать по специально обозначенным линиям. Кроме того, для становых и городских приставов изготавливались специальные экземпляры циркуляров без карт, а в случаях особой необходимости оттиски фотографий для снабжения последними жандармских унтер-офицеров на отдельных пунктах. Во избежание повторений и с целью создания лучшей систематизации сведений о разыскиваемых лицах отдельные графы сыскных статей, заключавших в себе данные о вероисповедании, родственных связях, месте привлечения к ответственности и т.д., обо значались буквами, причем каждая из них заменяла собой следующие подзаголовки: • «а» — подробное «звание»; год, месяц, число и место рождения; вероисповедание; профессия; «позднее» (последнее) место работы; • «б» — звание, имя, отчество и фамилия отца и матери (в том числе, девичья фамилия последней); живы ли они, и где проживают разыскиваемый незаконнорожденный или усыновленный, отмечалось особо; • «в» — братья, сестры и прочие известные родственники и где они проживают; • «г»— приметы; • «д» — имеется ли фотографическая карточка лица, находящегося в розыске; не подвергалось ли оно антропометрическим измерениям или дактилоскопическому исследованию; если да, то где и когда; • «е» — последнее место жительства и преступная специальность, партийная принадлежность (например, социал-революционер, анархист, бундист и т.п.); если скрылся из-под надзора, с места высылки или бежал из мест заключения, то откуда, когда и при каких обстоятельствах; • «ж» — каким жандармским управлением, судебным учреждением или должностным лицом и где именно привлечен к ответственности или по какому постановлению подвергнут высылке или надзору; • «з» — в чем именно и по каким статьям закона обвиняется, а если подвергнут высылке или надзору, то где именно, на какой срок и на каких условиях; • «и» — что надлежит сделать и кого именно уведомить по «разыскании»; • «к» -- номер делопроизводства, документа, дело и год его заведения. Ответы на эти «вопросные пункты» заносились последовательно, а если необходимые сведения отсутствовали, то соответствующая буква пропускалась и делался переход к следующему пункту-букве. Для облегчения правильного составления списков рассмотренные выше подзаголовки согласовывались с рубриками особых бланков «Розыскных ведомостей», на которых сыскные учреждения обязаны были доставлять в Департамент полиции изложенные данным способом сведения о лицах, находящихся в розыске, с обязательным обозначением максимально точно и подробно установочных данных разыскиваемых, — для приведения в исполнение распоряжения о повсеместном розыске и задержании преступников. Учитывая невозможность во многих случаях указания полностью установочных данных преступников сыскными органами, Департамент полиции предписывал: в случае обнаружения где-либо лица, в розыскной карте которого звание обозначено неполно, то есть без отчества, возраста и сословия, перед его задержанием всеми законными средствами и способами удостовериться в том, что требование о розыске действительно относится к данному лицу. В самом тексте и в отдельных словах перечисленных учетных документов делались возможные сокращения. Для этого был разработан специальный словарь сокращений, которым надлежало руководствоваться как при составлении розыскных списков, так и при разборе их текста в розыскных картах. Допускалось употребление «удобопонятных сокращений» и других слов, не входивших в упомянутый словарь. Например, там, где был известен уезд, название губернии можно было не указывать, так как достаточно было знать название уездного города, чтобы по нему найти соответствующую губернию. Вот, например, карта №А/ 2-1612 на Яна Юровича Литца (приводится с сокращениями, употреблявшимися в оригинале): — а) кр. Яунильской вол., Рижск. у.; Лифляндск.; е) г. Рига; ж) Лиф- ляндское ГЖУ; з) 126 ст. Уг. ул. (Уложения о наказаниях уголовных и исправительных); и) об., ар., прпр. н-ку Лифляндского ГЖУ; к) 72. Экземпляры розыскных циркуляров и карт распространялись среди городских уездных полицейских чинов через губернаторов, среди начальников жандармских команд на пунктах — через соответствующих начальников губернских жандармских управлений. Департамент полиции ревностно следил за качеством учетно-регистрационных данных, содержащихся в розыскных алфавитах, и незамедлительно реагировал на все изменения, когда они становились известны. Именно поэтому, например, узнав, что упоминаемый в циркуляре от 27 мая 1912 г. под №101732 известный террорист Борис Бартольд сбрил усы, Департамент полиции в срочном порядке сообщал об этом на места для внесения соответствующих изменений в учетнорегистрационные и розыскные документы. Органы российской полиции, особенно тайной, действовали в тесной связи со своими коллегами из других стран. В контакте с полицией России находились полиции английская, итальянская, балканских стран. В этой связи осуществлявшийся в царской России циркулярный розыск, а также соответствующие учетно-регистрационные формы носили международный характер. Поэтому в розыскном алфавите жандармской команды Царицына можно было встретить, в частности, карты с данными бертильонажа, составленными на французском языке где-нибудь в Париже. Сообщения с данными по важнейшим преступлениям, совершенным за рубежом, также распространялись в циркулярах экстренного розыска. Благодаря этому полиция Царицына также принимала участие в поисках, например, ценной картины Каччиа-Монкальво, изображавшей Благовещение, размером 1 м 49 см на 2м 05 см, похищенной в ночь с 16 на 17 мая 1908 г. в Италии из часовни церкви Святого Фомы в Монтабоне. Соответствующее сообщение об этом по списку «Д» также проходило в одном из розыскных, циркуляров Департамента полиции по 8-му делопроизводству. До Первой мировой войны издаваемые Департаментом полиции розыскные циркуляры, а значит, и учетнорегистрационная система преступников, включали сведения о лицах, разыскиваемых как по политическим, так и по уголовным деяниям, — вместе с подразделением их совокупности в общем порядке по установленным литерным спискам. Однако, как показала практика, такой порядок вызывал много неудобств, т.к. государственных преступников, находящихся в розыске, было гораздо больше, чем уголовных. В результате последние фактически терялись в обшей массе разыскиваемых лиц. Между тем розыск как тех, так и других имел существенные отличия. Вследствие этого Департамент полиции своим циркуляром по 8-му делопроизводству от 29 ноября 1914 г. за №159128 ввел издание трех отдельных розыскных циркуляров. В первом помещались сведения о разыскиваемых государственных преступниках, во втором — уголовных, в третьем — сведения о прекращении розыска преступников обоих категорий, применительно к литере «Г» прежних циркуляров. С этого момента сведения по литерам «А», «Б», «В» и «Д» помещались в обоих циркулярах о розыске лиц (как по политическим, так и по уголовным делам), а сведения по литерам «Е» и «Ж» включались лишь в циркуляр о розыске лиц по обшеуголовным преступлениям. В этой связи полицейские с 19 января 1915 г. при сообщении в Департамент полиции необходимых сведений о подлежащих розыску лицах в препровождаемых ими ведомостях обязаны были точно указывать, в чем именно обвиняется разыскиваемое лицо и если оно высланное, то когда, куда именно, на какой срок и за что. Вверху каждой розыскной ведомости надлежало надписью от руки указывать категорию розыска. Например: «Розыск уголовный». Очень важным элементом в учете и регистрации преступника, особенно по политическим делам, было фотографирование. Порядок и формы его производства также неоднократно менялись в целях усовершенствования. Еще в циркуляре Департамента полиции №8550 от 28 октября 1882 г. было установлено, чтобы при отправке в места водворения политических их в обязательном порядке фотографировали. Фотографии делались в 3-х экземплярах. Один подлежал доставке в Департамент полиции, другой отправке «начальству местности», в которую ссылаемый назначался, а 3-й передавался лицам, непосредственно сопровождавшим ссыльных до места их водворения. Из-за того, что данный циркуляр исполнялся далеко не всегда, розыск политических ссыльных, бежавших в пути или с места водворения, был крайне затруднен. По этой причине 30 января 1909 г. Департамент полиции циркуляром по 5-му делопроизводству (ведавшему гласным и негласным надзором полиции) №74595 не только подчеркнул необходимость неукоснительного соблюдения требований, связанных с фотографированием преступников, но и ввел фотосъемку высылаемых в 2-х положениях — сбоку (в профиль) и «с лица» (в фас). Нужно заметить, что система централизованного циркулярного розыска преступников, успешно выдержав испытание временем,- сохраняется в уголовном розыске и в настоящее время. Дореволюционный уголовный сыск должен был взаимодействовать с общей (наружной) полицией. Основания и формы их взаимоотношений были определены в упоминавшейся ранее Инструкции Министерства внутренних дел от 9 августа 1910 г. В §4 Инструкции говорилось, что члены сыскных отделений в служебной работе «стремятся к полному единению с чинами общей полиции», члены же общей полиции обязывались всегда и во всем оказывать законное содействие чинам сыскных отделений. Однако на практике все обстояло сложнее: «полное единение» сыскной и общей полиции достигалось далеко не всегда. Каждое «ведомство» заботилось о том, чтобы самому выглядеть «достойно», и мало — об объединении сил и средств. Это признавал даже журнал «Вестник полиции». В одном из его номеров отмечалось, что органы общей полиции не оказывают должного содействия уголовному сыску, «не дают справок о проживании нужных для сыска лиц, не сообщают совершенно о происшедших на участке случаях...». Приставы рассуждали по-своему: «Нашли дураков, будем мы хорошее дело передавать от себя, да мы и сами проведем его не хуже». Такое положение было достаточно типичным, что отрицательно сказывалось на общих результатах борьбы с уголовной преступностью. Достаточно познакомиться с данными о раскрываемости преступлений. Ее общий уровень, как правило, был ниже 50%. И этот показатель считался хорошим. Весьма характерен в этом отношении отчет о деятельности сыскного отделения Киевской городской полиции за 1906 г. В нем указывалось, что раскрываемость преступлений в Киеве составила 35% (из 2355 преступлений было раскрыто 793). Однако начальник сыскного отделения не считал такой показатель неудовлетворительным. «На первый взгляд, — писал он, — цифра эта кажется низкой И набрасывает тень на чинов сыскной полиции, но если принять во внимание те особенно тяжелые условия, при которых чинам сыскной полиций приходилось действовать в течение отчетного года, то процент обнаружения преступлений сравнительно с процентом обнаружения преступлений в других правильно организованных сыскных полициях в России и за границей вполне удовлетворительный». Как показывают факты, автор отчета был хорошо осведомлен о положении дел в уголовно-сыскных органах страны. Так, по данным за 1907 г., в Москве было совершено 5 705 преступлений, а раскрыто только 443, т.е. менее 10%. Подобная карти- на наблюдалась в целом по стране. В 1909 г. из 411 063 уголовных дел, по которым велось следствие, 233 770 было прекращено из-за недоказанности или нераскрытия преступлений, а 96 247 уголовных дел — из-за необнаружения виновных. Надо заметить, что такое, поистине угрожающее положение с раскрываемостью преступлений, беспокоило наиболее дальновидных чиновников сыскной полиции. Выдвигались разнообразные проекты реформирования сыскного дела. На страницах журнала «Вестник полиции» в течение нескольких лет велась дискуссия по этому поводу. В июле 1913 г. в Петербурге проходил съезд начальников сыскных отделений, на котором обсуждались различные предложения по улучшению организации уголовного сыска в России. Некоторые из них (например, по регистрации преступников, циркулярному розыску) были внедрены в практику. Однако в целом уровень работы сыскных отделений оставался невысоким. Это приводило к тому, что они не пользовались авторитетом у населения. Начальник сыскного отделения Киевской городской полиции в упоминавшемся выше отчете писал: «В обществе выработался особый, неправильный взгляд на функции органов полиции, доходивший до антагонизма и полного презрения к полиции. При столкновениях чинов полиции с преступниками население зачастую идет на помощь преступникам или, в лучшем случае, остается равнодушным...». Характеризуя уголовный сыск дореволюционной России, необходимо указать, что он выступал как классовый орган. В отношении дел, связанных с лицами из среды трудящихся, сотрудники сыскных отделений проявляли меньше активности, чем при раскрытии дел, затрагивавших интересы представителей имущих классов. Это не скрывали сами царские чиновники. Так, судебный следователь 3-го участка Москвы писал о работе сыскного отделения городской полиции: «Что касается обыденных, затрагивающих простого обывателя преступлений, то деятельность сыскной полиции сводится к нулю и обычно ограничивается канцелярской отпиской о том, что такого-то или тот-то не обнаружены». Другой чиновник сообщал: «Как обычное явление наблюдается, что по делам, в которых задеты иму щественные интересы лиц состоятельных, розыск проводится тщательно, берет на себя много времени и сил». Классовый характер уголовного сыска проявлялся и в том, что он выступал как ближайший резерв сыска политического. В Инструкции от 9 августа 1910 г. говорилось: «Все сведения, касающиеся дел политического характера, беззамедлительно сообщать начальникам губернских жандармских управлений или охранных отделений». Чины сыскных отделений выполняли эту установку. Например, в мае 1912 г. сотрудники восьмого делопроизводства Департамента полиции, ведавшего уголовным сыском, срочно изготовили по заказу Особого отдела Департамента 11 тыс. фотокарточек «политических преступников». Говоря о сыске дореволюционной России, следует остановиться на характеристике его кадрового состава, потому что качество работы сыскных отделений прямо зависело от уровня профессиональной подготовки, моральнонравственных и других индивидуальных качеств людей, которые приводили в движение механизм данного ведомства. Надо сказать, что царское правительство уделяло большое внимание проблеме кадров аппарата уголовного сыска, стремясь сделать его надежным и эффективным. Прежде всего служащий сыскного отделения должен был быть человеком благонадежным. Как устанавливалось в Инструкции чинам сыскных отделений от 9 августа 1910 г., он обязывался исполнять «службу его Императорского Величества по совести, памятуя священные слова присяги, принятой им при определении на службу». В одном из номеров журнала «Вестник полиции» говорилось, что «при назначении на должности главное внимание следует обращать не на «индивидуальные способности к сыску назначаемых лиц, а на положительную репутацию того или иного полицейского чиновника». Одновременно с этим учитывались нравственно-этические качества чинов сыскных отделений. В вышеназванной Инструкции было записано, что служащий сыскного отделения должен быть «честен, безусловно правдив, вести жизнь нравственную, трезвую и ни в чем не зазорную, исполнять свои обязанности ревностно, высказывать на службе терпение, рассудительность, мужество и решительность». Особое внимание уделялось подбору руководителей сыскных подразделений. 28 июля 1908 г. начальникам тех губерний, где предполагалось открыть сыскные отделения, Департамент полиции разослал директиву, в которой указывалось на необходимость «вручить это живое и ответственное дело (руководство сыскными отделениями. — Прим. авт.) лицам, опытным, вполне достойным доверия и по возможности ознакомленным заранее с теми приемами предстоящей работы, которые выяснены практикой». В целях обеспечения условий, при которых начальники сыскных отделений и их помощники соответствовали бы своему назначению, Закон от 6 июля 1908 г. требовал от губернатора при определении их на службу входить «в предварительное сношение» с прокурором окружного суда. Законодатель исходил из того, что именно «ему (прокурору) известны способности полицейских чинов его округа в розыскной деятельности». Чтобы привлечь на службу в новые подразделения наиболее квалифицированных чиновников, начальники сыскных подразделений были поставлены по своему служебному положению выше полицейских приставов. По Закону от 6 июля 1908 г. в сыскных отделениях I разряда должность начальника определялась в VII, а в остальных в VIII классном чине по «Табели о рангах». Полицейские же приставы состояли по должности в IX, а в некоторых крупных городах — в VIII классном чине. Тем не менее, как отмечаюсь в одном из документов Департамента полиции, «почти никто из пользующихся безупречной службой и нравственной репутацией приставов и их помощников добровольно занять пост начальника отделения не пожелал». Поэтому 75% лиц, возглавивших созданные вновь сыскные отделения, составляли бывшие участковые и становые приставы, их помощники и даже околоточные надзиратели. Профессиональный уровень этой категории полицейских чинов, как правило, не соответствовал требованиям, предъявляемым к начальнику сыскного отделения. Оставляла желать лучшего и общеобразовательная подготовка полицейских чиновников. Известное представление о ней дают следующие данные: из 1609 человек, поступивших на службу в полицию с 1 ноября 1894 по август 1895 г., высшее образование имели 17%, среднее 10,32%, низшее 72,68%. При этом 25,6% были лица, не окончившие уездные училища. Это значит, что они не получили даже начального образования. Еще хуже обстояло дело с общеобразовательным уровнем низших полицейских чинов. Большинство из них не имело начального образования. Правда, при отсугствии документа об образовании лицо, представляемое к первому классному чину (XIV класс), должно было выдержать экзамен в объеме уездного училища или иметь бессрочный стаж полицейской службы не менее 5 лет. Министерство внутренних дел стремилось как-то решить проблему общеобразовательной и профессиональной подготовки полицейских чинов, открывая школы-резервы полиции и другие учебные заведения. Например, губернские школы урядников к 1910 г. действовали в 14 губерниях. В этих школах изучались обязанности полиции по уголовным делам, производство дознаний о преступлениях, методы их расследования. С созданием сыскных отделений встал вопрос о профессиональной подготовке их служащих. В августе 1908 г. по распоряжению министра внутренних дел П.А. Столыпина для начальников сыскных отделений в Петербурге были открыты двухмесячные курсы. Обучение на курсах предусматривало теоретическую подготовку слушателей и практические занятия. Последние проводились ежедневно. Программа курсов включала в себя довольно широкий круг дисциплин: государственное и полицейское право; уголовное право; судебную медицину; методы регистрации преступников; приемы уголовного сыска; приемы самообороны; ознакомление с оружием и взрывчатыми веществами; ознакомление с гримом и приемами переодевания; тайнопись преступников (шифры и дешифровка); разбор выдающихся сыскных дел; присутствие по возможности при вскрытии трупов; посещение полицейского музея и других учреждений; практические занятия по «словесному портрету», антропометрии, дактилоскопии, по снятию слепков и рисунков следов, по исследованию документов; приемы дрессировки собак для защитных, сторожевых и сыскных целей; практику дознания; практику розыска и выслеживания преступников. Конечно, обучение на курсах способствовало повышению квалификации определенной части сотрудников уголовного сыска. Однако оно не решало проблемы в целом. Не случайно в одной из корреспонденции журнала «Вестник полиции» делался неутешительный вывод: «Отсутствие знаний — это общая полицейская хроническая болезнь». Наиболее дальновидные руководители полиции предпринимали различные шага, чтобы поднять уровень общеобразовательной и профессиональной подготовки чинов сыскных отделений. Многое делалось журналом «Вестник полиции». На его страницах печатались учебные программы занятий с теми, кто готовился к розыскной деятельности, предлагались проекты устройства частных школ для сыщиков и т.п. На состоявшемся в 1913 г. Всероссийском съезде чинов сыскной полиции обсуждался острый вопрос о требованиях, предъявляемых к личному составу, о его профессиональной подготовке, говорилось об открытии курсов для классных чинов и школ для нижних чинов сыскной полиции. Однако, несмотря на отмеченные недостатки, среди сотрудников уголовного сыска дореволюционной России было немало мастеров своего дела, истинных профессионалов, знатоков преступного мира. Часть из них после Октябрьской революции пришла на службу в советский уголовный розыск, честно и добросовестно выполняла свои обязанности, способствуя становлению и укреплению аппарата по борьбе с преступностью, участвуя в формировании его кадрового состава. Важной мерой по расширению и укреплению полицейского аппарата в стране явилось создание, по Закону от 5 мая 1903 г., в 46 губерниях России полицейской стражи «для охраны благочиния, общего спокойствия и порядка в местностях, подведомственных уездной полиции». Ее главной задачей являлось пресечение антиправительственных выступлений местного значения, с тем чтобы не отвлекать основные силы полиции. «Уездная полицейская стража, — говорилось в циркуляре Министерства внутренних дел от 12 февраля 1906 г., — есть прежде всего сила в руках губернаторов и уездных исправников для подавления беспорядков и для прекращения разбоя в губерниях и уездах, не прибегая к содействию войск и не отрывая последних от прямых обязанностей». Закон от 5 мая 1903 г. устанавливал, что общее количество стражников в губернии определялось из следующего расчета: один стражник «на каждые 2500 душ населения обоего пола». В период революционного подъема, в декабре 1905 г., полицейская стража действовала уже в 50 губерниях. Кроме того, там образовывались «особые конные команды, численностью в 25% наличного состава стражи». В феврале 1906 г. заведование строевой частью полицейской стражи было передано чинам Отдельного корпуса жандармов. Начальникам губернских жандармских управлений присваивалось звание губернских инспекторов полицейской стражи. На них возлагались строевое обучение, обучение конных чинов верховой езде, обучение владению оружием. В составе полицейской стражи учреждались должности офицеров. Кроме общих мер по расширению полицейского аппарата, в начале XX века неоднократно происходило увеличение численности полицейских сил в крупных центрах России. В июне 1904 г. были расширены штаты Киевского губернского жандармского управления. В декабре 1905 г. царь утвердил законоположение «Об усилении Московской городской полиции, об увеличении состава городовых той же полиции», в результате чего численность городовых в Москве возросла на одну тысячу человек. На порядок ниже находилась численность полицейских чинов на периферии. По данным комиссии сенатора А.А. Макарова, на 1911 г., в уездном Царицыне, число жителей которого к тому времени составляло 87 734 человека, общая полиция включала 1 полицмейстера, его помощника, 4 приставов, 6 их помощников, надзирателей, 1 секретаря и 138 пеших городовых. Кроме того, в Царицыне существовала фабрично-заводская полиция, состоявшая из надзирателя и 7 городовых. В полицейском управлении губернского города Саратова (на 217604 городских жителей) в том же году штат составляли: 1 полицмейстер, его помощник, 6 приставов, 1 их помощник, 6 письмоводителей пристава, 50 полицейских надзирателей, 1 секретарь, 4 столоначальника, I казначей, 1 архивариус, 50 полицейских служителей, 50 конных городовых и 300 пеших городовых. Дважды (в июне 1905 и в феврале 1906 г.) происходило расширение штатов офицеров и унтер-офицеров губернских жандармских управлений. Царское правительство наделяло полицейские органы весь- ма широкими, практически неограниченными, правами. Это признавали и сами руководители полиции. В частности, директор Департамента полиции с 1902 по 1905 г. А.А. Лопухин писал: «При мелочном определении всех обязанностей полиции, распространяющихся на все области жизни граждан, закон вполне естественно не мог установить самого главного: пределов власти полиции. Кому предписано вмешательство во все, того власть не может быть ограничена». Не менее красноречиво высказывание известного специалиста в области полицейского права профессора Петербургского университета В.Ф. Дерюжинского: «Постоянная деятельность вне пределов и требований закона подорвала во многих чинах администрации всякое представление о границах их власти и привела к грубому произволу». Царское правительство до последних дней своего существования укрепляло и расширяло полицейский аппарат. 30 октября 1916 г. Николаем II было утверждено «Положение об усилении полиции» в 50 губерниях империи и об улучшении служебного и материального положения полицейских чинов. Одной из основных мер, предусмотренных Положением от 30 октября 1916 г., являлось увеличение штатов рядового состава полиции. Это было произведено путем изменения норм расчета численного состава полиции в соответствии с количеством населения в городах и уездах. Так, численный состав полицейских команд определялся из расчета 1 городовой на 400 жителей обоего пола (раньше — на 500 жителей). В уездах общее число полицейских стражников определялось по расчету — один стражник на каждые 2 тыс. жителей обоего пола (раньше — на 2,5 тыс. жителей). Существенно увеличивались также и штаты командного состава полиции. Устанавливалось, что в крупных городах в штат полиции входил полицейский резерв. Он образовывался по распоряжению губернатора или градоначальника: 1) для подготовки к полицейской службе лиц, желающих занять должности классных или нижних чинов полиции, и 2) для пополнения числа чинов наружной полиции в случае необходимости временного усиления состава означенной полиции». Положение особо определяло штаты петроградской и московской полиции. В частности, численный состав полиции Петрограда превышал 6,5 тыс. человек, московской — 6 тыс. человек. Для сравнения можно указать, что численный состав московской полиции в 1904 г. составлял 2 335 человек, а в декабре 1905 г. — 4 843 человека. Полицейский аппарат был важным, но не единственным звеном карательного механизма Российского государства. Его составными частями являлись также судебные органы и армия, с которыми полиция постоянно взаимодействовала. Весьма тесными были контакты полиции с судебным аппаратом. Как указывалось в одном из секретных циркуляров Министерства внутренних дел, «наиболее действенной в числе мер, направленных против революционного движения, является быстрая и грозная судебная репрессия, беспрепятственному осуществлению которой и обязаны способствовать прежде всего все органы правительства». Во главе судебной системы России стояло Министерство юстиции, которое постоянно взаимодействовало с Министерством внутренних дел. Полиция, находившаяся в ведении последнего, своей деятельностью подготавливала материал для судебных органов. Царь Николай II написал на одной из докладных записок министра юстиции: «Уверен, что судебное ведомство действует вполне и во всем согласно с Министерством внутренних дел». Выше уже говорилось о месте и роли Особого совещания при министре внутренних дел, в состав которого входили представители обоих вышеупомянутых министерств. По мере того, как революционное движение приобретало все более широкий характер, полиция уже не справлялась с ним. В помощь ей все чаще привлекались войска. Наглядный пример этому — «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г. в Петербурге. 7 февраля 1906 г. царь утвердил Правила о призыве войск для содействия гражданским властям. Право вызова войск, по Правилам, предоставлялось широкому кругу чиновников — сенаторам, генерал- губернаторам, градоначальникам, начальникам полиции в городах, начальникам жандармских управлений на железных дорогах, начальникам мест заключения. Вызов войск предусматривался «для охранения благочиния при церковных торжествах, для прекращения народных беспорядков, массовых сопротивлений гражданским властям и насильственного похищения и разрушения имущества». Воинские начальники наделялись большими правами. Получив полномочия от гражданских властей, каждый воинский начальник мог действовать «по своему усмотрению всеми теми способами, которые признает соответственными положению дела, прибегая к увещеванию, если таковые будут признаны возможными». Если же «увещевания» не приводили к желаемому результату, то после трехкратного предупреждения применялось оружие для рассеяния неповинующейся толпы, против толпы, препятствующей движению войск и оскорбляющей войска словами. Надо сказать, что Правила о призыве войск для содействия гражданским властям довольно широко применялись на практике. Достаточно вспомнить печально известные карательные экспедиции в Сибири, Прибалтике, Закавказье, Средней Азии, подавление выступления рабочих в Москве, расстрел ленских рабочих и др. Еще одной формой использования военного ведомства в карательных целях были военно-полевые суды. Они создавались в местностях, объявленных на военном положении или положении чрезвычайной охраны по распоряжению главнокомандующего армией или губернатора. Дела рассматривались по упрощенной процедуре. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. При этом суд имел право применять любые меры наказания, вплоть до смертной казни. Полиция не только должна была оказывать помощь органам военно-полевой юстиции, но и обязана предоставлять «необходимый материал» для их деятельности. Министерство внутренних дел и Военное министерство координировали деятельность жандармерии и военной контрразведки. Особое развитие это получило в начале XX века в связи с усилившимся иностранным шпионажем накануне Первой мировой войны. Она внесла свои коррективы в практику полиции царской России, добавив к ней контрразведывательные функции. Так, задержанный в расположении 5-й русской армии и сознавшийся в «шпионстве» мальчик, житель города Пинска Александр Павлович (14 лет), показал, что он обучался в 1915 г. в немецкой «шпионской школе» в городе Ковно, или Ковеле, совместно с другими мальчиками. Из их числа он знает Ваську, 10 лет, роста малого, блондин, одет в черное пальто на вате, поддельного каракуля, черную высокую шапку, сапоги с голенищами защитного цвета, черные штаны, и Петьку, 14 лет, роста среднего, брюнет, на левой щеке шрам, одет так же, как и Васька. Сообщая об этом в своем розыскном циркуляре от 16 января 1917 г., начальник Саратовского губернского жандармского управления дал указание своему помощнику в Царицыне организовать наблюдение за появлением названных лиц, а по обнаружении немедленно их арестовать и обыскать. На всех подозреваемых и привлекаемых жандармскими органами к расследованию по делам о военном шпионаже в обязательном порядке составлялись полные регистрационные карты с фотоснимками в профиль, фас и во весь рост, а также с дактилоскопическими оттисками пальцев обеих рук, по правилам, установленным соответствующими циркулярами Департамента полиции. Правящий режим Российской империи до последних дней своего существования не допускал возможности какой-либо демократизации российского общества, незыблемо отстаивал принцип неограниченного самодержавия. Стремясь добиться этой цели, Николай II готов был прибегнуть к крайним мерам. В октябре 1913 г. он обменялся письмами с министром внутренних дел Н.А Маклаковым, из которых видно, что ни о каких уступках либерального характера не могло быть и речи. Министр сообщал, что «настроение среди фабричнозаводского люда неспокойное, а среди так называемой интеллигенции — очень повышенное. Съезжаются в столицу члены Государственной думы. Собираются в Таврическом дворце думские фракции . Готовятся спешно запросы, вырабатывается план ожесточенной борьбы думы с правительством». Для преодоления этого, по мнению министра, «необходимы будут две меры: роспуск думы и немедленное объявление столицы на положении чрезвычайной охраны». В ответном письме царь высказал полное согласие с мнением министра: «Если поднимется буря и боевое настроение перекинется за стены Таврического дворца, тогда нужно будет привести предлагаемые Вами меры в исполнение: роспуск думы и объявление Питера и Москвы на положении чрезвычайной охраны». Подобные факты, которые перерастали в неуклонно проводившуюся политическую линию, дали основание Н.А. Бердяеву сделать вывод: «Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился . Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников». Вместе с тем жандармские органы внимательно отслеживали назревавшую в России революционную ситуацию. До сентября 1915 г. их руководству вменялось в обязанность составлять подробные обзоры политического положения на вверенной территории. С декабря 1915 г. Департаментом полиции они были отменены. После этого составлялись лишь донесения «о всех выдающихся событиях общественной жизни и всяких проявлениях революционной деятельности». Указанную информацию жандармским чинам надлежало добывать исключительно агентурным путем, а также посредством «конфиденциальных разговоров» с представителями местной администрации — исправниками и проч. Все полученные таким образом в уездах сведения следовало предоставлять в губернские жандармские управления ежемесячно. Кроме того, раз в месяц составлялась специальная ведомость с указанием перечня бастовавших оборонных предприятий; числа бастовавших рабочих; количества пропущенных вследствие забастовок рабочих дней; мотивов забастовок и т.п. В феврале 1917 г. царизм оказался в полной изоляции. И только регулярная полиция, пестовавшаяся самодержавием более двух столетий, в период Февральской революции практически оказалась его единственной опорой. В Петрограде большинство солдат перешло на сторону революционных масс, и лишь полиция пыталась удержать власть династии Романовых. До последнего дня существования Петроградского охранного отделения — 27 февраля 1917 г. — в него поступали донесения секретных агентов, агентов наружной полиции, полицейских надзирателей участков. Эти сведения обобщались и передава лись градоначальнику, командующему войсками, прокурору судебной палаты и в Министерство внутренних дел. Особенностью донесений охранного отделения являлось отсутствие каких-либо обобщений, анализа событий: они похожи на простой перечень уличных происшествий. Начиная с 25 февраля сообщения поступают реже и «притом по своему характеру, по сравнительной незначительности отмечаемых и регистрируемых фактов не соответствуют всей важности нарастающих событий». С началом революционных выступлении рабочих во многих полицейских участках Петрограда состоялись экстренные совещания, на которых выражалась уверенность, «что революция будет подавлена так же, как и в 1905 году». В начале 1917 года петроградская полиция, несмотря на острую нехватку оружия в действующей армии, получила около 400 пулеметов, использовав их затем для обстрела революционных рабочих и солдат. Стремясь еще больше поднять «боевой дух» полиции, царское правительство подкупало городовых и околоточных надзирателей. Полицейским, действовавшим против демонстрантов, выдавались специальные суточные деньги. В частности, полицейские, действовавшие на Исаакиевской площади Петрограда, получили по 100 руб. каждый. Однако полиция была бессильна изменить ход событий: свершилась революция, и царизм пал. Вместе с ним была сметена и полиция. Революционные массы громили полицейские участки, арестовывали полицейских. В Петрограде восставшие, подавив сопротивление полиции и жандармерии, захватили здание охранного отделения и подожгли его. Было разгромлено и подожжено также и здание московского охранного отделения. Большинство архивов и дел политических преступников, находившихся в охранке, было уничтожено. Разгрому подверглись помещения многих полицейских участков Петрограда, Москвы и других городов. Ликвидация полиции происходила повсеместно по всей стране. «Многотысячной массой солдат и народа силой освобождено до 200 арестованных. Управление розыска, канцелярия по- лицмейстера разгромлены, разграблены . Из революционной толпы организована милиция. Большинство членов полиции спряталось от угрозы расстрела. Исполнение полицейских функций прекратилось», — говорилось в телеграмме, посланной 5 марта 1917 г. Кременчугским полицмейстером Полтавскому губернатору. Газета «Русское слово» 2 марта 1917 г. сообщала: «В Кашине (Тверской губернии. — Прим. авт.) толпа, среди которой были солдаты, вооруженные винтовками, вошла в полицейское управление и уничтожила часть дел. Далее были обезоружены полиция и станционные жандармы. Арестованы исправник, помощник исправника и пристав». В Смоленске восставшие рабочие и солдаты разоружили жандармов, «арестовали полицмейстера и его помощника, приставов». Созданное в ходе Февральской революции Временное правительство, учитывая отношение масс к полиции и считаясь с тем, что она фактически была сломлена, 6 марта 1917 г. издало постановление о ликвидации корпуса жандармов, а 10 марта 1917 г. упразднило Департамент полиции. Вместо Департамента полиции в составе Министерства внутренних дел было учреждено Временное управление по делам общественной полиции и по делам личной и имущественной безопасности граждан. 15 июня 1917 г. оно было переименовано в Главное управление по делам милиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан. ЭТИ меры соответствовали программе, провозглашенной Временным правительством в момент его образования. Один из пунктов гласил: «Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления». Правовые основы организации и деятельности народной милиции определялись в постановлении правительства «Об учреждении милиции» и во «Временном положении о милиции», изданным 17 апреля 1917 г. Согласно этим документам, милиция находилась в ведении городских и земских управ, которые избирали и увольняли начальников органов милиции на местах. Вместе с тем, милиция была поставлена под контроль губернских комиссаров и правительственных ин спекторов милиции. На губернских комиссаров прямо возлагалось руководство милицией в пределах губернии. Правительственные инспекторы, учрежденные в каждой губернии, могли принимать жалобы на действия начальников милиции и их помощников. В случае явного несоответствия начальника милиции занимаемой должности правительственный инспектор мог временно отстранить его от должности, сообщив об этом министру внутренних дел, который принимал окончательное решение. Для руководящего состава народной милиции устанавливалось требование определенного образовательного уровня. На должности начальников милиции и их помощников назначались лица, имевшие образование не ниже среднего. Учитывая важность такого звена полиции, как сыскные отделения, где особенно необходимыми были профессиональные знания и навыки, Временное правительство предложило их «не упразднять, а передать в ближайшем будущем Министерству юстиции». На губернских комиссаров была возложена обязанность «озаботиться, чтобы учреждения эти (т.е. сыскные отделения. — Прим.) возобновили свою деятельность как можно скорее». Несколько позднее при Министерстве юстиции было создано Бюро уголовного розыска. Возникшие в ходе Февральской революции Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов одновременно с народной милицией организовывали отряды рабочей милиции и другие вооруженные формирования трудящихся, которые охраняли фабрики, заводы, стояли на страже общественного порядка. В сельской местности создавались крестьянские вооруженные отряды. Временное правительство стремилось не допустить параллельного существования народной милиции и вооруженных формирований трудящихся. В своем постановлении оно указало, что милиция должна назначаться государственной администрацией. Поэтому во многих местах были приняты решения об упразднении рабочей милиции. Таким образом, народная милиция стала неотъемлемой частью государственного аппарата, сформировавшегося после февраля 1917 г. и сохранившегося к моменту победы Октябрьской революции и перехода власти в руки Советов.

<< | >>

↑

Источник: Р. С. Мулукаев, А. Я. Малыгин, А. Е. Епифанов. История отечественных органов внутренних дел.. 2006

Еще по теме Органы полиции:

- Бизнес, предпринимательство - Военное дело - Гуманитарные науки - Исторические науки - Маркетинг, реклама и торговля - Медицина - Менеджмент - Политология - Психологические дисциплины - Социология - Экологические дисциплины - Экономические науки - Юридические науки -