Р а здел I ОБЪЕКТИВНЫЕ И СУБЪЕКТИВНЫЕ ОСНОВАНИЯ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ И ИХ ЕДИНСТВО

Всякое гражданское правонарушение, как об этом говорит самое слово, означает нарушение действующего советского гражданского права, его норм 1. Иными словами, правонарушение есть посягательство на социалистический гражданский правопорядок, наносящее известный ущерб нашему обществу и его членам.

Само собой разумеется, что такое посягательство является результатом определенных действий человека. Противоправное действие, как и всякое действие, естественно, может сопровождаться известными психическими переживаниями человека и вызывать определенные изменения в окружающем мире. Мы выразим ту же мысль, если скажем, что противоправное действие характеризует определенное, противоречащее нашему праву, поведение лица, т. е. противоправное поведение.

Для того чтобы противоправное поведение повлекло за собой гражданско-правовую ответственность, оно должно иметь известные обязательные признаки или элементы. Совокупность таких непременных элементов является составом гражданского правонарушения. Элементы этого состава могут быть объективными и субъективными. К объективным элементам состава гражданского правонарушения относятся: противоправное действие, вредный результат этого действия и причинная связь между противоправным действием и вредным результатом. Субъективным элементом состава гражданского правонарушения является вина правонарушителя. При отсутствии хотя бы одного из этих элементов нет состава гражданского правонарушения и, как правило, нет ответственности. Таким образом, общим основанием гражданско-правовой ответственности служит состав гражданского правонарушения, представляющий собой единство объективных и субъективных его элементов.

1 Говоря о гражданских правонарушениях, мы всюду имеем в виду не только деликты (которые часто и называются именно правонарушениями), но также различные нарушения договорных обязательств.

23

Это дает право заключить, что элементы состава гражданского правонарушения являются одновременно и основаниями гражданской ответственности.

Как видим, указанные основания гражданско-правовой ответственности, совпадая с элементами состава правонарушения, могут также быть объективными (противоправность, вредность, причинная связь) и субъективными (вина). Поэтому в дальнейшем, говоря об элементах состава правонарушения, мы одновременно будем иметь в виду и основания гражданско-правовой ответственности.

Между всеми названными выше элементами состава гражданского правонарушения существует диалектическая взаимосвязь, и вместе с тем, они обладают качественными особенностями, которые определяют их содержание. Не ставя своей задачей дать исчерпывающую характеристику объективных элементов состава гражданского правонарушения, мы должны, однако, рассмотреть каждый из них в отдельности, установить их взаимную обусловленность и прямую связь с субъективным элементом состава правонарушения, а затем перейти к подробному анализу этого элемента состава правонарушения, сделав его предметом специального исследования. Изолированное же изучение субъективного признака состава правонарушения, в отрыве от объективных его признаков, не дало бы возможности правильно и полно уяснить его.

Анализируя элементы состава гражданского правонарушения, мы не рассматриваем учения о субъекте гражданского правонарушения. Советское гражданское право (в отличие от уголовного) не включает субъекта в число элементов состава правонарушения. Оно рассматривает дееспособность субъекта (возраст и психическое состояние физических лиц и необходимые признаки правосубъектности юридических лиц) в качестве субъективной предпосылки или условия гражданско-правовой ответственности и отводит субъекту правонарушения (как и субъекту гражданских правоотношений в целом) особое место в общей части гражданского права 1.

1 О том, в какой связи находится проблема дееспособности (вменяемости) с проблемой виновной ответственности, будет сказано в разделе II.

24

лиц за совершенные гражданские правонарушения, мы имеем в виду в дальнейшем нормальных (в возрастном и психическом отношении) граждан СССР, а также различные общественные образования, признанные законом юридическими лицами, не касаясь общей проблемы дееспособности.

Глава 1. ПРОТИВОПРАВНЫЕ ДЕЙСТВИЯ

Действие в самом широком и общем смысле этого 'слова есть объективированная во вне воля (и сознание) человека, т. е. его целеустремленное и волевое движение или, напротив, целеустремленное и волевое воздержание от определенного движения. Будучи объективным фактом действительности, человеческое действие является, по общему правилу, сознательным актом. Сознательная же деятельность человека обычно характеризуется целеустремленностью действий и предвидением их результатов '. Именно этим отличаются нормальные действия людей от поведения животных, в основе биологического состояния которых заложены инстинкты, а не разум. Маркс писал: «...самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого 'начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, т. е. идеально»2.

Субъективные и объективные стороны каждого действия следует рассматривать только в их сочетании. Изолированные друг от друга они безразличны для права: помыслы и чувства человека без проявления их в форме действий не имеют значения для права. «Лишь постольку, — пишет Маркс, — поскольку я проявляю себя, я вступаю 'в область действительности, я вступаю в сферу действий 'закоиодателя. Помимо своих поступков, я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом» 3.

С другой стороны, действия и их объективный результат, взятые отвлеченно и независимо от субъективного состояния

1 «Действиями называются отдельные акты поведения, которые исходят из определенных мотивов и направлены на определенную цель» (Б.

2 К. Маркс, Капитал, т. 1, М., 1950, стр. 185.

3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. I, стр. 120. Эту же мысль развивает В. И. Ленин. «По каким признакам судить нам о реальных «по-мыслях и чувствах» реальных личностей?» спрашивал он. И отвечал: «Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих лично-

25

деятеля, также безразличны для трава: одни и те же действия, порождающие внешне одинаковые последствия, могут вызвать или не вызвать правового реагирования в зависимости от того, задевают или не задевают они установленный правопорядок. Действие становится противоправным только тогда, когда оно направлено против существующего правового строя, нарушает нормы права.

Отнесение определенных действий к противоправным, т. е. их правовая квалификация, носит глубоко исторический, классовый характер. Взятое отвлеченно от конкретных условий действие представляет собой голую абстракцию: внешне одинаковые действия по-разному квалифицируются социалистическим и буржуазным правом. Многие человеческие действия поощряются или, во всяком случае, признаются «нормальными» в буржуазных условиях (например, спекуляция, обман, нажива, сбыт 'недоброкачественного товара — непременные спутники капиталистической торговли), напротив, в советское время такие действия рассматриваются как совершенно недопустимые, с которыми наше право ведет энергичную борьбу.

Такова наиболее общая характеристика противоправных действий как элемента состава гражданского правонарушения.

Мы не касаемся здесь таких действий, которые не являются результатом полноценной воли и 'сознания деятеля, например, так называемых непроизвольных действий, а также совершенных против воли и сознания лица (например, действий по при-' нуждению).

Сказанное о противоправном действии в полной мере относится и « противоправному бездействию: 'бездействие и действие обладают одними и теми же внутренними признаками. Так же, как и действие, бездействие может приводить к определенным вредным последствиям, т. е. вызывать известные изменения в окружающем мире.

стей,— а так как речь идет только об общественных «помыслах и чувствах», то следует добавить еще: общественные действия личностей, т. е. социальные факты» (В. И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 385).

«Ни мысль, ни желание в уголовном праве не наказуемы, а лишь действия, непосредственно направленные к осуществлению преступного замысла» — записано в одном определении УКК Верховного суда РСФСР (Сборник постановлений УКК Верховного суда РСФСР за 1925 г., вып. 1, стр. 154). Это определение УКК с полным основанием можно в общем распространить и на случаи гражданских противоправных действий.

26

Следует, вместе с тем, уточнить термин бездействие. С точки зрения юридической, бездействие не может быть сведено к простой пассивности субъекта. В правовом смысле бездействие представляет собой несовершение конкретного действия, т. е. такого действия, которое предписывалось данному субъекту, вменялось ему в обязанность. Например, ст. 139 Кодекса законов о труде РСФСР возлагает на предприятия и учреждения обязанность осуществлять необходимые меры по технике безопасности. В случае неосуществления этих мер, т. е. несовершения определенных действий по технике безопасности, предприятие (учреждение) обязано ликвидировать вредные последствия своего бездействия. Именно в этом виде бездействие, как и действие, может рассматриваться как противоправное поведение лица, заключающееся в воздержании от определенных действий.

Сторож магазина уснул на посту, благодаря чему произошло хищение товара.

В этом отношении характерно 1следующее дело: гр. Скрып-ник работал сторожем стройучастка. Во время охраны склада Скрьшник подвергся бандитскому нападению, был сильно избит и в течение суток пролежал в холодном подвале склада в бессознательном состоянии, в результате чего у него оказались обмороженными ноги. После ампутации ног Окрыпник был признан инвалидом первой группы и ему была назначена пенсия. Скрьшник обратился в суд с иском о дополнительном возмещении вреда (в сумме разницы между пенсией и прежней зарплатой). Народный суд 2-го участка Амур-Нижнедне-провского района, Днепропетровской обл., иск Скрыпника удовлетворил. Днепропетровский областной суд в иске отказал по тем мотивам, что ответчик не может отвечать за действия бандитов.

Иначе это дело разрешила Судебная коллегия Верховного суда СССР. Отменив определение областного суда, Судебная коллегия указала: «После нападения бандитов Скрыпник в бессознательном состоянии пролежал сутки на цементном полу в холодном подвале, куда был брошен бандитами. Это обстоятельство свидетельствует о том, что администрация стройучастка, в нарушение существующих правил, не проверяла сторожевого поста. Если бы сторожевой пост проверялся, то Скрыпнику своевременно могла быть оказана медицинская помощь, и он не обморозил бы ног... Следовательно, инвалидность Скрыпника наступила в результате преступного без-

27

действия страхователя, и в силу ст. 413 ГК УССР Скрыпник имеет право на дополнительное возмещение за причиненный ему вред» '.

Разумеется, если лицу не вменялись определенные обязанности по совершению известных действий, оно не может рассматриваться как бездействующее.

По вопросу о бездействии в советской юридической литературе высказаны, однако, и противоположные мнения. Так, М. Д. Шаргородский, не отвергая ответственности за бездействие, вместе с тем считает, что бездействие не способно породить объективного результата, а потому между бездействием и его последствием отсутствует объективная причинная связь. «При бездействии, — пишет он, — причинная связь отсутствует и нужно решать вопрос не о том, когда бездействие является причиной наступившего результата, а только о том, когда человек отвечает за бездействие» 2.

Аналогичных воззрений по вопросу о бездействии в гражданском праве .придерживается Б. С. Днтимонов. По его мнению, «...наш закон (автор имеет в виду ст. ст. 117, 121, 413 ГК РСФСР.—Г. М.), говоря о «причинении бездействием», употребляет лишь вошедшее в повседневный язык идиоматическое выражение. Речь идет в законе всегда только о виновном бездействии, т. е. об упущении, а ответственность возлагается в таких случаях не за действие (его ведь нет) и не за его последствия (не 'за чем следовать), а за события, которые, естественно, произошли в отсутствии действия (его должен был совершать обязанный, но виновно не совершил)»3.

К такому же выводу, что и М. Д. Шаргородский, приходит Б. С. Антимонов по вопросу о причинной связи при бездействии. Он также полагает, что три 'бездействии отсутствует причинная связь и в 'подтверждение своей позиции ссылается на известное положение Энгельса о том, что причина, которая не действует, не есть причина 4.

Взгляды М. Д. Шаргородского и Б. С. Антимонова уже подвергнуты критике на страницах нашей печати и признаны

1 Определение ГСК ВС СССР от 30 декабря 1950 г. по делу № 36/1297.

2 М.Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, Ученые труды ВИЮН, вып. X, 1947, стр. 185.

"Б. С. Антимонов, К вопросу о понятии и значении причинной связи в гражданском праве, Труды научной сессии ВИЮН 1—6 июля 1946, М., 1948, стр. 65. Автор повторяет эти соображения в своей работе «Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении», М., 1950, стр. 144—145.

4 См. ф. Энгельс, Анти-Дюринг, М., 1950, стр. 358. Отметим сразу же, что это положение Энгельса приведено Б. С. Антимоновым совсем не кстати. В указанном месте «Анти-Дюринга» Энгельс высмеивает тех исследователей-механистов, которые, говоря о причине, зачем-то добавляют к слову «причина» — слово «действующая». Это добавление, говорит Энгельс, не уточняет понятия причины, а только запутывает его, так как причина, которая не действует, не есть причина.

2«

неприемлемыми для советской науки, как ^леханистически переносящие закономерности природы на развитие общественных отношений людей '. Эта критика совершенно 'справедлива. Человеческие поступки не могут быть сведены к .простым естественным явлениям. Общественная жизнь, хотя и определяется материальными условиями, но развивается благодаря сознательной деятельности людей, а последняя состоит не только из одних действий. Не меньшее значение для развития общественной жизни имеют иногда и воздержания от действий, тем более, когда эти «воздержания» принимают организованный характер. «Бездействие лица в общественных отношениях при определенных условиях,— правильно пишет А. А. Пионтков-ский,—не есть ничто, а есть определенное поведение, есть нечто. В обществе, при наличии широкого разделения труда, бездействие лица может вызвать определенные изменения во внешнем мире» 2.

Мы присоединяемся к этому мнению. Бездействие как акт внешнего поведения человека, с точки зрения юридической принципиально не отличается от действия: как то, так и другое могут сопровождаться волевыми и интеллектуальными переживаниями лица, могут вызывать противоправный результат, т. е. определенные изменения в объективном мире3. Для марксистской теории права неприемлемы такие взгляды на бездействие, согласно которым бездействие само по себе не может вызвать вредного результата. По мнению сторонников этих взглядов, этот результат причинно не обусловлен бездействием, а развивается по своим собственным причинам, т. е. по причинам, не связанным с поведением лица: бездействующее лицо рассматривается в этом случае не как активный создатель вредного результата, а лишь как «при сем присутствующее» лицо, не вмешивающееся в естественный ход событий.

Несостоятельность этих взглядов особенно резко проявляется в советском гражданском праве, где противоправные бездействия по .своему объему занимают относительно большее место, чем в уголовном. Если в уголовном праве случаи преступного бездействия могут быть сведены к относительно небольшому перечню, то в гражданском праве (особенно в дого-

1 См. Н. Д. Д урманов, Понятие преступления, 1948, стр. 54—56;

А А Пионтковский, Проблема причинной связи в праве, Ученые записки ВИЮН и ВЮА, 1949, стр. 88—89; В. Н. Кудрявцев, К вопросу о причинной связи в уголовном праве, жур. «Советское государство и право», № 1, 1950, стр. 37—38; И. Б. Новицкий и Л. А. Л у н ц, Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 313—316.

2А А Пионтковский, Упомянутая выше статья в «Ученых записках» ВИЮН и ВЮА, стр. 88—89.

3 Б. С. Антимонов, напротив, усматривает качественные отличия действия от бездействия («Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении», М., 1950, стр. 144).

29

верном) противоправные бездействия имеют большее значение, чем действия. Именно здесь (ст. ст. 117, 121, 122 ГК.) * мы чаще всего говорим об ответственности за неисполнение обязательств, когда последнее является результатом 'противоправного бездействия должника. Без установления объективной причинной связи .между неисполнением договора (как бездействием) и наступившим результатам (убытком) здесь вообще немыслимо было бы рассуждать об ответственности причини-теля2.

Во всех этих случаях речь идет о 'бездействии 'не как о привычном «идиоматическом выражении» (Антимонов), а как о совершенно реальном и объективном факте поведения лица, имеющем определенные последствия в окружающей обстановке.

Так представляется нам решение вопроса о бездействии как элементе гражданского правонарушения. Поскольку, однако, этот вопрос связан также с выяснением природы противоправного результата, а также с установлением существа причинной связи и значения вины, как элементов состава правонарушения, то мы еще вернемся к нему в последующих разделах работы.

*

Все сказанное выше о действии (бездействии) как об элементе состава правонарушения относится как .к гражданским, так и к уголовным противоправным действиям 3.

Вместе с этим гражданские и уголовные противоправные действия существенно отличаются друг от друга: во-первых, по своему объекту (т. е. по тому, на что они направлены) и, во-вторых, по степени своей общественной опасности.

1 ГК здесь, как и в дальнейшем, означает Гражданский кодекс РСФСР во всех случаях, когда гражданские кодексы других союзных республик не расходятся с ним.

2 Б. С. Антимонов ошибочно полагает, что в нашем гражданском законе речь всегда идет лишь об ответственности за виновное бездействие и что «в законе нашем нет ни одного случая, когда при гражданском правонарушении ответственность возлагалась бы за невиновное бездействие» (указанная выше работа, стр. 145). На этом основании автор считает, что понятие бездействия невозможно проанализировать раздельно от понятия вины как субъективного основания ответственности. В опровержение этого можно указать на безвиновную ответственность владельцев источников повышенной опасности за причинение «случайного» вреда лицам, посторонним для этого источника по ст. 414 ГК.

О. С. Иоффе также рассматривает бездействие как упущение и считает, что «для признания противоправным бездействия необходимо, чтобы лицо должно было и могло совершить соответствующее действие». («Обязательства по возмещению вреда», Л., 1952, стр. 21).

Как видим, признание бездействия противоправным ставится автором в зависимость от субъективного момента — от возможности совершения действия. Налицо смешение объективного понятия противоправного действия с субъективным понятием виновности.

3 В дальнейшем, говоря о действии, мы будем иметь в виду и бездей-стве, т. е. объединим их общим понятием действия.

30

Объектом уголовных противоправных действий принято считать социалистические общественные отношения (1) и соответствующие нормы социалистического права (2), которые регулируют эти отношения и в результате преступного действия оказываются нарушенными преступником 1.

Первую часть этого определения объекта преступного действия (социалистические общественные отношения как базисного, так и надстроечного характера) можно в общем распространить на гражданские, как и на всякие другие правонарушения. Несомненно, что объектом всех противоправных действий являются общественные отношения, а поэтому последние не .служат специфическим объектом посягательства со 'стороны одних только преступлений.

Сложнее дело со второй частью этого определения. В доктрине советского уголовного права принято считать, что преступные действия нарушают объективное право (т. е. нормы социалистического права). Иное мы наблюдаем в гражданском праве: гражданские противоправные действия нарушают не только 'нормы объективного права, но вместе с тем и субъективные права граждан и юридических лиц как субъектов гражданского права. Последние в случае нарушения их субъективных прав выступают в процессе в качестве истцов 2.

В этой связи нельзя не отметить, что некоторые преступные действия иногда также сопровождаются нарушением субъективных прав (например, при умышленном присвоении чужого имущества, при злонамеренном невыполнении договорных обязательств, при злостном неплатеже алиментов на содержание детей и т. д.). Противоправное действие, повлекшее за собой нарушение субъективных гражданских прав, во всех этих случаях не перестает быть преступным. Тот факт, что оно вызывает (в совокупности с другими элементами состава правонарушения) не только личную, но и материальную ответственность (гражданский иск в уголовном деле), не означает, что оно тем

1 См. «Советское уголовное право», часть общая, 1952, стр. 175—179;

«Уголовное право», общая часть, 1948, стр. 291; А. Н. Т р а и н и н, Основные принципы социалистического уголовного права, жур. «Советское государство и право», 1947, № 10. Советские криминалисты не единодушны в определении объекта преступления (см. например: Б. С. Никифоров, Об объекте преступления, жур. «Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 40; Я. М. Б р а и н и н, Некоторые вопросы учения о составе преступления в советском уголовном праве, «Ученые записки юрфака Киевского госуниверситета», вып. IV, 1950, стр. 53; Е г о ж е, Принципы применения наказания по советскому уголовному праву, Ученые записки юрфака Киевского госуниверситета, 1953, № 6, стр. 65; В. Н. Кудрявцев, К вопросу о соотношении объекта и предмета преступления, жур. «Советское государство и право», 1951, № 8, стр. 51—60; ср. А. Н. Т р а и н и н. Состав преступления по советскому уголовному праву, М., 1951, стр. 174—182.

2 В отдельных случаях, когда того требуют интересы государства и трудящихся, в качестве истца может выступить и прокурор, однако решение о восстановлении нарушенного права всегда выносится в пользу потерпевших граждан и юридических лиц (ст. 2 ГПК РСФСР).

31

самым 'превращается в гражданское правонарушение: противоправное действие в подобных случаях нарушает уголовный закон, поэтому остается уголовным противоправным действием.

Такое сочетание личной и имущественной ответственности в случаях, когда преступным действием нарушено не только объективное, но и субъективное право, ни в какой мере не отражается на специфике гражданских противоправных действий, так как деятель, нарушая объективное право (гражданский закон) , вместе с тем всегда одновременно нарушает субъективные права граждан и юридических лиц. Напротив, уголовные противоправные действия всегда являются нарушением только объективного права и лишь в относительно редких случаях также и субъективных гражданских прав. Такова первая особенность гражданских противоправных действий, отличающая их от уголовных — по их объекту1.

Вторым специфическим признаком гражданских противоправных действий является степень их общественной опасности.

Всякое уголовно-наказуемое действие является общественно-опасным, т. е. опасным для основ советского строя или для социалистического правопорядка. Однако отсюда совершенно не следует, что все другие противоправные действия, в том числе и гражданские, не являются общественно-опасными. Они также опасны для советского строя и социалистического правопорядка, но менее, чем уголовные. Специфика их состоит, 'следовательно, 'в степени 'общественной опасности, т. е. :в .серьезности этой опасности для советского общественного строя и для социалистического правопорядка. И действительно. Разве не представляют определенной общественной опасности такие гражданские противоправные действия, как: неисполнение условий договора поставки, нарушающее советский товарооборот; невыполнение требований по качеству строительства по договору подряда, наносящее вред расширению и восстановлению основных фондов социалистических предприятий; причинение вреда здоровью гражданина и тому подобные гражданские противоправные действия?

Иное дело, что по своей серьезности для основ советского общественного строя эти действия (если они, конечно, одновременно не нарушают уголовного закона и не вызывают уголовной ответственности) не представляют той опасности, которую представляют преступления. В этом и состоит вторая особенность гражданских противоправных действий, отличающая их от уголовных.

' Мы не касаемся здесь вопроса о разграничении объекта и предмета правонарушения. В науке советского гражданского права достаточно выяснено, что объект гражданского правонарушения всегда находит конкретное и непосредственное выражение в определенном предмете посягательства (имущественные права и охраняемые законом личные блага).

32

В советской литературе вопрос о разграничении различных видов противоправных действий поднят Н. Д. Дурмановым в книге «Понятие преступления». Он пишет: «Таким образом, можно сделать следующий вывод: преступление 'всегда является деянием общественно опасным. Для других видов правонарушений, являющихся, конечно, деяниями вредными и порицаемыми, наличие момента общественной опасности необязательно» (стр. 136) '.С таким толкованием общественной опасности, объявляющим ее непременным признаком только одних уголовных противоправных действий и не обязательным для других, в том числе, очевидно, и для гражданских (?), согласиться нельзя. В условиях 'нашего общественного строя, где общественные и личные интересы сочетаются, всякие нарушения социалистического правопорядка представляют определенную (большую или меньшую) опасность для общества. Поэтому наше общество, государство и право 'не безразличны к ним.

Это, конечно, не дает ни малейших оснований к смешению уголовных и гражданских противоправных действий, к отождествлению их. Те и другие принципиально, качественно отличаются друг от друга. И отличие их друг от друга проводится, прежде всего, по признаку общественной опасности: по мере нарастания этого признака, Советское государство объявляет определенные противоправные действия преступными и ведет с ними борьбу путем наказания 2. В этом смысле гражданские противоправные действия менее общественно опасны, чем уголовные. Но это правильно лишь в том случае, когда сравнивается общая масса гражданских и уголовных правонарушений. В отдельных же случаях ('когда сравниваются отдельные более общественно 'опасные гражданские правонарушения с некоторыми менее общественно опасными уголовными правонарушениями) этого может и не быть.

Мы не касаемся проблемы соотношения противоправности и общественной опасности в целом. Отметим лишь, что в социалистических условиях противоправность едва ли может означать что-либо другое, чем правовое выражение общественной опасности.

Необходимо также вкратце остановиться на таких гражданских противоправных действиях, которые внешне, по своим вредным последствиям для других лиц, хотя и содержат все

1 Ср. А. Н. Т р а и н и », Состав преступления по советскому уголовному праву, М., 1951, стр. 114; «Советское уголовное право». Часть общая, Учебное пособие для вузов, Госюриздат, 1952, стр. 3.

2 Например, выпуск недоброкачественной продукции из торговых организации является гражданским правонарушением, а массовый и систематический выпуск недоброкачественной продукции преследуется в уголовном порядке. Достаточно ясно, что массовость и систематичность являются здесь показателем особой общественной опасности.

признаки противоправности (а, следовательно, и общественной опасности), однако в действительности не являются ни опасными, ни противоправными, а напротив, при известных обстоятельствах являются дозволенными (правомерными) и общественно полезными действиями. К подобного рода действиям относятся, в частности, действия, совершенные в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости '.

Под действиями, совершенными в состоянии необходимой обороны, имеются в виду такие действия, которые осуществлены в целях защиты от посягательств на интересы Советского государства либо на личные интересы, а также на интересы других граждан и юридических лиц. Действия эти наносят вред посягателю, но этот вред правомерен и не подлежит возмещению.

В гастрономический киоск, расположенный на окраине рабочего поселка, ворвался гр. Арский и попытался завладеть дневной выручкой. Продавец киоска Благов не смог воспрепятствовать хищению, так как Арский угрожал ему. Когда Арский стал удаляться с деньгами, Благов, желая задержать вора, бросил ему вслед гирю и попал ею в голову, в результате чего Арский получил тяжелое увечье и стал инвалидом. Действия Бла-гова были совершены в состоянии необходимой обороны и не могут расцениваться как противоправные2.

Разумеется, что действия, совершаемые в состоянии необходимой обороны, ограничены в советском праве рядом условий, несоблюдение которых рассматривается как превышение пределов необходимой обороны и влечет за собой ответственность причинителя в общем порядке3. Эти условия касаются

1 По терминологии ГК, причинитель при осуществлении этих действий «управомочен» на причинение вреда, а поэтому освобождается от его возмещения (стр. 403). Гражданский кодекс не конкретизирует и не определяет этого «управомочия». Это делает наука советского гражданского права и судебно-арбитражная практика. Советское уголовное законодательство, напротив, содержит прямые указания на необходимую оборону и крайнюю необходимость как на обстоятельства, освобождающие причинителя от уголовной ответственности (ст. 9 «Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», УК РСФСР, ст. 13). Как правильно отмечал М. М. Агарков, эти указания уголовного законодательства соответственно применяются и при решении вопроса об исключении противоправности действия в гражданском праве (см. «Гражданское право». Учебник для юридических вузов, т. 1, 1944, стр. 321).

2 Из практики Верховного суда Украинской ССР, 1948 г. См. также:

дело Кошеренкова, Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1940 г., М., 1941, стр. 184. Дело Тотрова, там же, стр. 90—91, дело Мургвилиани, Судебная практика Верховного суда СССР, 1945, № 5, стр. 20—21; дело Бекеладзе, Судебная практика Верховного суда СССР, 1946, № 6, стр. 17.

' Иллюстрацией тому может служить дело Бондяшева, получившее окончательное разрешение в постановлении Пленума Верховного суда СССР. Анализ этого дела дает М. М. Исаев («Вопросы уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного суда СССР», М., 1948, стр. 98—102).

34

как нападения (нападение должно быть противоправным, но не дозволенным, наличным, но не предполагаемым, реальным, но не мнимым), так и защиты: защита должна быть соразмерной интенсивности нападения, но не превышать ее, защита должна быть своевременной, но не запоздалой1.

Под действиями, совершенными в состоянии крайней необходимости, имеются в виду такие, которые осуществлены в целях предотвращения грозящей опасности. Действия эти также наносят вред, но не лицу, от которого грозит опасность (как это имеет место при необходимой обороне), а третьим лицам, кои не имеют отношения к источнику опасности и не причастны к происходящим событиям. Эти действия не являются противоправными, так как наш закон не воспрещает защищать как свои, так и чужие законные интересы, если их защита осуществляется с соблюдением определенных условий2.

Таким образом, при крайней необходимости происходит столкновение двух охраняемых советским правом интересов, когда сохранение одного может быть достигнуто только путем нарушения другого3.

Само собою разумеется, что действия, совершаемые в состоянии крайней необходимости (так же, как и действия, совершаемые в состоянии необходимой обороны), ограничены в нашем праве рядом условий. Эти условия касаются как опасности (опасность должна быть наличной, но не прошедшей, реальной, но не мнимой), так и защиты: причиненный вред должен быть менее того вреда, который был предотвращен, и не мог быть предотвращен никакими другими средствами. Следует также отметить, что в отличие от необходимой обороны, где предотвращается всегда какое-либо неправомерное действие, при крайней необходимости источники опасности могут быть самые

1 См. В. Ф. Кириченко, Основные вопросы учения о необходимой обороне, изд. АН СССР, М.—Л., 1948; И. И. Слуцкий, Необходимая оборона в советском уголовном праве, Ученые записки Ленинградского госуниверситета, 1951, вып. № 3, стр. 161—235. Авторы этих работ анализируют необходимую оборону с позиций уголовного права, однако многие их положения применимы и к гражданскому праву.

2 См. в связи с этим следующие, наиболее характерные примеры из судебной практики: дело Денисенко, «Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1942 г.», М., 1947, стр. 93—94;

дело Шибанова, там же, стр. 94; дело Ильиной, «Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1943 г.», М., 1948, стр. 113; дело Саакян, «Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1944 г.», М., 1948, стр. 153; дело Максалиева, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1946, № 2, стр. 12; дело До-лидзе, «Судебная практика Верховного суда СССР», 1949, № 3, стр. 41.

3 «Различие между состоянием необходимой обороны и состоянием крайней необходимости следует искать не в направлении действий защищающегося лица, а в том, что в состоянии необходимой обороны происходит коллизия неправа с правом, а в состоянии крайней необходимости — права с правом» (Б. С. Никифоров, Выступление на защите диссертации В. Ф. Кириченко, жур. «Советское государство и право», 1947, № 3, стр. 88).

35

различные. К ним относятся, кроме неправомерных действий, и различные события, создающие опасность, например, стихийные.

В противоположность уголовному праву, где понятие действий, совершенных в состоянии крайней необходимости, в общем исчерпывается отмеченными выше моментами, в гражданском праве в связи с этими действиями возникает еще один вопрос, который не возникает в уголовном праве. Этот вопрос заключается в следующем: обязано ли лицо, совершившее действие в состоянии крайней необходимости и этим оградившее свой либо чужой законный интерес, но причинившее своим действием материальный вред третьему лицу, возместить этот вред? Как отмечено выше, состояние крайней необходимости устраняет противоправность вредных действий. Потерпевшее лицо не вправе воспрепятствовать этим действиям. Но почему оно должно принимать на себя стоимость избавления другого лица от угрожавшей ему опасности? Этот вопрос не нашел окончательного разрешения ни в законодательстве, ни в теории советского гражданского права. Большинство советских авторов, однако, склоняется к тому, чтобы признать целесообразным возмещение вреда лицом, причинившем его.

Эту же позицию, повидимому, отразит и будущий Гражданский кодекс СССР.

Таковы действия, совершенные в состоянии крайней необходимости ).

На этом мы заканчиваем рассмотрение противоправных действий как первого элемента состава гражданского правонарушения. Мы остановились на них лишь в той мере, в какой их общая характеристика потребуется нам в дальнейшем, при анализе проблемы соотношения противоправности и виновности.

Глава 2. ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОТИВОПРАВНЫХ ДЕЙСТВИЙ

Вторым элементом состава гражданского правонарушения являются вредные последствия противоправных действий, их результат, вызывающий определенные изменения в окружающей обстановке2.

Результат противоправных действий непосредственно отражается на объекте правонарушения, т. е. на тех защищаемых

1 Мы не останавливаемся на других моментах, исключающих противоправность действии (согласие потерпевшего, осуществление профессиональных функций, исполнение приказа, осуществление своего права), так как они не представляют большого интереса для практики и теории советского гражданского права.

2 «Результат действия или бездействия,—пишет Н. Д. Дурманов, имея в виду преступный результат, — следует рассматривать, как некоторую реальность, как изменение объективного мира» («Понятие преступления», М, 1948, стр. 57).

36

законом общественных отношениях, которые оказались объектом посягательства. В наших условиях результат гражданского противоправного действия наносит реальный ущерб социалистическим организациям и гражданам. По .своему характеру этот ущерб может быть самым разнообразным: личным и имущественным, договорным и внедоговорным. Имущественный ущерб, в свою очередь, может выражаться в положительном ущербе и упущенной выгоде, в прямых и косвенных убытках.

Вредный результат противоправного действия является непременным признаком гражданского правонарушения. В этом смысле гражданское правонарушение можно рассматривать как определенное единство противоправного действия и его вредного результата: с точки зрения советского гражданского права безвредных, безрезультатных противоправных действий, как правило, не бывает1.

Иначе в уголовном праве. В целом ряде случаев уголовное правонарушение признается наступившим и тогда, когда вредные последствия для объекта посягательства и не наступили (например, неисполнение приказа военнослужащим признается воинским преступлением независимо от того, произошли от этого неисполнения приказа какие-либо дальнейшие вредные последствия или не произошли). Другими словами, советскому уголовному праву известны такие преступления, в состав которых вредные последствия могут и не входить как непременный элемент. В зависимости от этого в уголовном праве принято различать формальные и материальные преступления. Преступления, в которых объективной стороной состава признается самый факт совершения человеком действия или бездействия, независимо от дальнейших последствий, вызванных им во внешнем объективном мире, признаются формальными преступлениями (например, словесная обида, оставление в опасности). Преступления, для наличия объективной стороны состава которых требуется наступление вредных последствий, как результата преступного действия или бездействия, признаются материальными преступлениями (например, хищение, убийство) 2.

Положение, при котором вредный результат не является обязательным элементом состава преступления, не означает, конечно, что отсутствие или наличие такого результата безразлично для советского уголовного права или что формальные преступления рассматриваются всегда как менее тяжкие, чем материальные. Разглашение военной тайны военнослужащим,

1 На исключениях из этого правила мы остановимся ниже, при анализе договорной ответственности за случаи неисполнения договора, когда последствия неисполнения не выражаются в точно установленных убытках и когда ответственность неисправного контрагента ограничивается штрафными санкциями независимо от наличия убытков.

2 См. «Уголовное право», общая часть, М., 1948, стр. 299; ср. «Советское уголовное право», часть общая, М., 1952, стр. 169, 185.

37

если оно даже не имело вредных последствий, полагается более тяжким преступлением, чем промотание военного имущества, нанесшее материальный ущерб государству. Вместе с тем характер и степень вредных последствий преступления имеют существенное значение как для наличия состава преступления в одних случаях, так и для определения тяжести совершенного преступления, в других. «Характер последствий деяния, — пишет Н. Д. Дурманов, — отнюдь не безразличен для правовой оценки самого деяния, так как степень причиненного вреда означает степень ущерба, нанесенного социалистическому обществу, государству, личности, социалистическому правопорядку» 1. Значительная часть составов преступлений сформулирована у нас поэтому так, что преступление признается оконченным только при наступлении определенных вредных последствий (например, фактическое завладение чужой вещью при хищении), а ненаступление их по тем или иным причинам рассматривается как покушение на него.

Таковы отличия уголовно-наказуемых деяний от гражданских противоправных действий по их последствиям, т. е. по их вредным результатам для объекта посягательства 2.

В этой связи необходимо отметить еще одну особенность гражданских правонарушений, отличающую их от уголовных, состоящую в следующем. В советском уголовном праве принято различать отдельные стадии развития умышленных преступлений: приготовление к преступлению, покушение на него, законченное преступление. Преступление считается законченным, когда оно имеет все признаки данного состава как объек-

* Н. Д. Дурманов, Понятие преступления, М., 1948, стр. 59. 2 Положение, согласно которому вредный результат преступного действия относится к числу факультативных, но не обязательных элементов состава многих уголовных преступлений, не является общепризнанным. См. А. Н. Т р а и н и », Учение о составе преступления, М., 1946: «Объект и последствие друг от друга неотрывны»,— пишет он на стр. 82. «Если без объекта нет посягательства,— поясняет эту мысль Б. С. Никифоров,— нет его и без ущерба этому объекту... Последствие представляет собой соединительное звено между действием и правоохраняемым объектом» (Б. С. Никифоров, Об объекте преступления, жур. «Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 46). (Иначе М. Д. Шаргородский, жур. «Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 88).

Отвергая наличие «беспоследственных» преступлений, А. Н. Трайнин уточняет затем самое понятие «последствий», полагая, что таковыми «должны быть признаны не только изменения, происходящие в сфере внешней физической природы, но и факгы, относящиеся к сфере политической, психической, моральной. Конкретнее: как объектом посягательства могут быть, с одной стороны, завод, дом или человеческая жизнь, с другой стороны,— национальная политика государства, престиж власти, личное достоинство и т. я., так и последствиями могут в одинаковой мере быть, с одной стороны, разрушенный завод, сожженный дом или смерть жертвы, а с другой стороны,— нарушение национальной политики, ослабление престижа власти или унижение человеческого достоинства». (Там же, стр. 83). В работе «Состав преступления по советскому уголовному праву», изданной в 1951 г., А. Н. Трайнин аргументирует свою точку зрения новыми материалами. См. стр. 174—182 этой работы.

38

тивные, так и субъективные (иногда независимо от наступления преступного результата, например, в формальных преступлениях и в преступлениях с «усеченным» составом, когда развитие вредного результата не достигло еще своего полного завершения). Помимо ответственности за законченные преступления таковая ответственность предусмотрена также за приготовление к умышленному преступлению и за покушение на него, что имеет в советском уголовном праве весьма важное значение, так как совершение действий, направленных на осуществление преступного замысла (но не приведших к его окончательному завершению), свидетельствует уже об их общественной опасности 1.

В гражданском праве имеют значение (выражаясь по-криминалистически) только законченные правонарушения; незаконченных (т. е. незавершенных) правонарушений гражданское право не знает. Гражданская ответственность наступает лишь тогда, когда противоправное действие (например, неуплата долга по договору займа или причинение увечья) окончательно завершилось и причинило определенный реальный ущерб потерпевшему2.

Как сказано выше, этот ущерб по своему характеру может быть самым разнообразным. Он может быть личным и имущественным, договорным и внедоговорным. Имущественный ущерб, в свою очередь, может выразиться в положительном ущербе и упущенной выгоде, в прямых и-косвенных убытках. Все эти различные виды ущерба требуют краткого объяснения.

Личный ущерб является последствием таких противоправных действий, которые нарушают личные неимущественные права. Эти личные права могут принадлежать как гражданам (право на имя, на честь и достоинство, на неприкосновенность и безопасность жилища, жизни и здоровья, авторские права, личные права, вытекающие из семейных и супружеских отношений, и т. д.), так и юридическим лицам — социалистическим

' См. «Уголовное право», общая часть, 1948, стр. 391—400; «Советское уголовное право», часть общая, 1952, стр. 271—282.

2 Как уже отмечено, исключением в этом отношении могут быть лишь такие гражданские правонарушения, которые влекут за собой штрафную ответственность в форме неустойки, когда взыскание последней производится независимо от того, понес ли контрагент реальный имущественный ущерб от неисполнения договора или не понес. Это имеет место при так называемой штрафной неустойке, которая взыскивается независимо от убытков, либо наряду с ними (сверх их), а также частично и при так называемой оценочной неустойке, когда потерпевший контрагент ограничивается взысканием неустойки, чтобы избежать доказывания убытков. В этом своем виде неустойка в нашем праве играет не столько восстановительную роль (как способ возмещения ущерба), сколько роль стимулирующую: побудить контрагента к реальному исполнению договорных обязательств, являющихся формой реализации народнохозяйственного плана.

39

организациям: право на фирму, авторские права и пр. Последствия нарушения этих прав в зависимости от наличия либо отсутствия материального ущерба могут быть двоякими: в одних случаях нарушение личных прав не сопровождается материальным ущербом для потерпевшего; в других случаях, напротив, нарушение личных прав сопряжено с серьезными материальными последствиями (например, лишением заработка при увечьи). В этой связи личный ущерб разделяется на две категории: на личный неимущественный и личный имущественный.

Советское социалистическое гражданское право не признает имущественной оценки личных неимущественных прав и отвергает денежную компенсацию в случае их нарушения. Социалистическое общество обеспечивает всестороннее развитие человеческой личности и всемерно удовлетворяет все духовные и политические запросы граждан. Защита личных неимущественных прав людей обеспечивается у нас различными средствами, в том числе мерами уголовного и гражданско-право-вого воздействия на нарушителей. Гражданско-правовые способы защиты личных неимущественных прав (в отличие от уголовных) направлены на восстановление нарушенных прав, что достигается путем удовлетворения исков о признании за потерпевшим тех или иных личных прав (если последние кем-либо нарушены или оспариваются), а также исков о прекращении определенных противоправных действий либо о совершении определенных положительных действий, обеспечивающих восстановление нарушенных личных прав1.

Таков личный неимущественный ущерб 2.

' См. «Советское гражданское право», т. 1, 1950, стр. 194; а также Е. А. Ф л е и ш и ц, Личные права в гражданском праве СССР и капиталистических странах, М., 1941; В. А. Р я сенце в, Неимущественный интерес в советском гражданском праве, Ученые записки Московского юридического института, вып. 1, 1939.

2 Принципиально по-иному решается этот вопрос в буржуазном праве. Гражданские законодательства и судебная практика иностранных государств трактуют о так называемом «моральном вреде» (унижение имени, доверия и чести, причинение нравственных страданий и «беспокойства», обезображение и т. я.). См. например: §§ 12, 253, 847 Германского гражданского уложения; ст. 28 Швейцарского гражданского кодекса; весьма широко говорится о «моральном вреде» в английском праве и Калифорнийском гражданском кодексе. Французская судебная практика распространяет на возмещение «морального вреда» общие статьи Гражданского кодекса 1804 г. о деликтах (1382—1383). Особенно омерзительна в буржуазных условиях денежная компенсация «морального вреда». Она встречает возражение даже в среде самих буржуазных юристов. Г. Ф. Шершенсвич писал: «Законодательство, устанавливающее принцип денежной вознагра-димости нравственного вреда, вызывает безнравственные мотивы в представлении самих граждан. Нужно проникнуться глубоким презрением к личности человека, чтобы внушить ему, что деньги способны дать удовлетворение всяким нравственным страданиям. Переложение морального вреда на деньги есть результат буржуазного духа, который оценивает все на деньги, который считает все продажным» (Г. Ф. Ш е р ш е н е в и ч, Общая теория права, вып. 3, М., 1912, стр. 683).

40

Существенно отличается личный имущественный ущерб, связанный с посягательством на такие личные права, нарушение которых сопровождается потерей заработка либо другими материальными убытками. Этот вид ущерба связан, преимущественно, с лишением жизни и нарушением здоровья человека.

Возмещение этого ущерба регулируется у нас следующими основными правилами.

В случае лишения жизни кормильца семьи право на получение вознаграждения от причинителя принадлежит лицам, фактически состоявшим на иждивении умершего н не имеющим других средств к существованию1.

Кроме этих лиц, право на вознаграждение принадлежит также тем, которые хотя и не состояли на иждивении умершего, но в силу закона имели право на получение от него средств к жизни (например, несовершеннолетние дети или нетрудоспособные и нуждающиеся родители). Возмещение за вред в этих случаях определяется в соответствии с той частью заработка умершего, которая приходилась на содержание членов семьи или иждивенцев2.

В случае повреждения здоровья человека (увечье) размер убытков, подлежащих взысканию с причинителя, определяется в соответствии со степенью (процентом) утраченной потерпевшим трудоспособности и его средним заработком до нанесения увечья3. Если вследствие увечья потерпевший нуждается в уходе, то суд может обязать причинителя оплачивать потерпевшему стоимость ухода сверх возмещения за потерю заработка. Суд может также возложить на причинителя обязанность возместить потерпевшему фактически понесенные им расходы на дополнительное питание, протезирование, специальное лечение, в том числе на санаторно-курортное, если потерпевший нуждается в том для восстановления своей трудоспособности и не получает ее через соответствующие организации бесплатно4.

Возмещение вреда, причиненного жизни и здоровью, тесно связано с принципами социального страхования и социального обеспечения. В противоположность буржуазному строю, где система социального страхования и обеспечения либо совершенно отсутствует, либо же построена на весьма шатких и непрочных гарантиях для трудящихся,—статья 120 Конституции СССР гарантирует советским гражданам право на матери-

1 Ст. 409 ГК.

2 Ст. 5 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда». Сб. действующих постановлений Пленума и директивных писем Верховного суда СССР 1924—1944 г., М., 1946, стр. 176.

3 Ст. ст. 6, 7 и 8 того же постановления Пленума Верховного суда СССР.

4 Ст. 10 того же постановления Пленума Верховного суда СССР.

41

альное обеспечение в случае болезни и потери трудоспособности. Рабочие и служащие в СССР застрахованы на случай нетрудоспособности в порядке обязательного социального страхования.

Этим непосредственно определяется у нас и порядок возмещения вреда, причиненного увечьем либо смертью: лицо, застрахованное в порядке социального страхования, в случае увечья и утраты трудоспособности получает удовлетворение (в виде пособия при временной нетрудоспособности либо пожизненной пенсии при постоянной нетрудоспособности, т. е. инвалидности) от органов социального страхования или от органов социального обеспечения 1. Лица и предприятия, вносящие страховые взносы за потерпевшего в порядке социального страхования, не обязаны поэтому возмещать вред, причиненный наступлением страхового случая, даже в том случае, когда пособие или пенсия и не покрывает всего ущерба 2. Освобождение страхователя от возмещения вреда потерпевшему не распространяется, однако, на случай, когда потерпевший был поставлен в такие условия труда, которые не обеспечивали охраны его здоровья и жизни. Если вред причинен «преступным действием или бездействием предпринимателя»3, потерпевший, поскольку он не получает полного возмещения вреда от органов социального страхования или социального обеспечения, имеет право дополнительно требовать от предпринимателя разницу между получаемой пенсией и прежним заработком с учетом сохранившейся у него общей и профессиональной трудоспособности.

В иных условиях находятся у нас потерпевшие, коим вред причинен не страхователем, а другими лицами или предприятиями: «Если причинивший вред не является страхователем потерпевшего,—говорится в ст. 414 ГК,—последний, поскольку он в порядке социального страхования не получает полного возмещения вреда, имеет право дополнительного требования к причинившему вред». Органы социального страхования и социального обеспечения в этом случае (равно как и в том случае, когда вред причинен страхователем, но по его вине) имеют право обратного требования к причинителю в размере выданных потерпевшему (либо его иждивенцам) пенсий и пособий (регресс) Аналогичное право регресса принадлежит также предприятиям, учреждениям и организациям по отношению к

» Ст. 412 ГК.

2 Ст. 413 ГК.

3 «Под преступным действием или бездействием страхователя понимается установленное компетентными органами несоблюдение страхователем или лицами, осуществляющими технический надзор за работами, действующих правил об охране труда, технике безопасности и иных постановлений, регулирующих применение труда, имевшее своим последствием несчастный случай с потерпевшим» (ст. 18 указанного постановления Пленума Верховного суда СССР).

42

их работникам; предприятия, учреждения и организации вправе переложить материальную ответственность на своих работников, если последние виновны в причинении вреда 1.

Как видим, меры социального страхования и социального обеспечения, с одной стороны, и меры гражданско-правового обеспечения лиц, понесших личный вред, с другой, не исключают, а дополняют друг друга: первые создают гарантию организованного обеспечения потерпевших через систему специальных государственных органов (что особенно важно в случаях безвиновного причинения вреда, а также в случаях неплатежеспособности причинителя), вторые — материальную ответственность действительных причинителей вреда. «Социалистическое общество заинтересовано в том, чтобы от противоправно причиненного вреда не страдали ни общество в целом, ни потерпевший 2.

Таков личный имущественный ущерб, связанный с посягательством на такие личные права, нарушение которых сопровождается лишением заработка либо другими материальными лишениями для потерпевшего.

Имущественный ущерб является последствием нарушения имущественных прав граждан и юридических лиц. Противоправный результат от нарушения этих прав всегда выражается в причинении определенных убытков. Под убытками же, в самом широком смысле этого слова, в гражданском праве понимают такое причинение, которому обычно соответствует обязанность лица, причинившего вред, возместить нанесенный ущерб, загладить вредные последствия своих противоправных действий.

Понятие убытка в этом смысле слова, однако, не одинаково. Советское гражданское право различает внедоговорный и договорный убыток. Под первым убытком имеют в виду ущерб, нанесенный в результате внедоговорного правонарушения (деликта), когда причинитель нанес вред имуществу потерпевшего, не состоя с последним, однако, в договорных отношениях по поводу этого имущества. Например, лицо, неосторожно обращаясь с огнем, поджигает колхозный стог сена, в результате чего наносит колхозу ущерб, каковой обязано возместить. В этом случае перед нами внедоговорный ущерб, а само обязательство возместить его называют внедоговорньм, или деликт -ньш, обязательством.

Под так называемым договорным убытком понимают ущерб, наступивший в результате неисполнения или ненадлежащего исполнения договорных обязательств. Так, тарный завод по договору с заготовительной конторой обязался поставить послед-

' Ст. 19 указанного постановления Пленума Верховного суда СССР. 2 «Гражданское право», т. 1, М., 1944, стр. 319.

43

ней партию бочек под засолку грибов. Своих обязательств завод не выполнил, в результате чего часть заготовленных грибов оказалась неотгруженной и пришла в негодность. Заготовительная контора понесла известные убытки, которые завод обязан возместить.

Как видим, обязательства из деликтов и обязательства из неисполнения договора имеют между собой много общего. Это общее состоит в том, что как в одном, так и в другом случае речь идет о возмещении причиненного ущерба. Вместе с тем они имеют и существенные отличия: в деликтном обязательстве стороны оказались связанными между собой правами и обязанностями лишь с момента причинения вреда; в договорном обязательстве стороны .связаны взаимными правами и обязанностями с момента заключения договора, и обязанность неаккуратного контрагента возместить образовавшийся от нарушения договора убыток является как бы продолжением его договорных обязательств.

Проблема возмещения договорного и внедоговорного убытка, по существу, является общей для гражданского права, так как она вращается, в конечном счете, вокруг одного и того же вопроса — когда и в каких пределах должно отвечать одно лицо перед другим, если последнее понесло известный ущерб по причине, зависящей от первого лица. Следовательно, принципы возмещения того и другого убытка (и, в частности, основания ответственности за него) могут быть общими. Тем не менее мы должны рассмотреть эти убытки раздельно, так как они имеют свои отличительные признаки. На один из них мы уже указали, подчеркнув, что внедоговорный убыток является последствием деликта, в то время как договорный убыток возникает в результате нарушения договора. Правда, как в том, так и в другом случае убыток является следствием нарушения определенных, защищаемых законом, субъективных прав, но характер этих прав различный:

1) Нефтесбыт обязался по договору поставить мыловаренному заводу определенные виды нефтесырья. Своих обязательств поставщик в срок не выполнил, в связи с чем завод имел длительный простой, принесший ему большой убыток. 2) Автомобиль, несущийся с недозволенной скоростью, задевает велосипедиста и наносит повреждения велосипеду, ремонт которого приносит хозяину известный ущерб. Как в том, так и в другом случае нарушены определенные субъективные имущественные права. Разница, однако, между ними состоит в том, что в первом случае оказались нарушенными относительные права, вытекающие из договора сторон, а во втором абсолютные субъективные права, вытекающие из права собственности.

Указанное обстоятельство имеет важное значение для определения договорного и деликтного вреда. Возмещение дого-

44

верного убытка регулируется у нас не только общими нормами Гражданского кодекса, но и условиями договора, существующего между сторонами, а также специальными законами.

Иначе определяются условия возмещения деликтного вреда. Они квалифицируются у нас по принципу общего деликта, выраженному в ст. 403 Гражданского кодекса: «Причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред». Это означает, что наш Гражданский кодекс не формулирует конкретных составов деликтов, а исходит из общего предположения о том, что каждый участник советского гражданского оборота обязан не нарушать субъективных прав другого, гарантированных ему советским общественным строем и законодательством. «Этот прием в советском праве, — пишет М. М. Агарков, характеризуя принцип общего деликта, — находится в полном соответствии со всем нашим правом и, в первую очередь, со Сталинской Конституцией. Именно благодаря этому приему осуществляется наиболее полная защита социалистической и личной собственности» 1. Таковы сходные и отличительные черты договорного и деликтного вреда. Как мы увидим в дальнейшем, эти различия между договорным и деликт -ным вредом имеют важное практическое значение, так как основания договорной и деликтной ответственности по советскому праву не всегда совпадают друг с другом. Учитывая это, Пленум Верховного суда СССР своим постановлением от 10 июня 1943 г. предупредил о недопустимости смешения договорной и деликтной ответственности, так как такое смешение привело бы к- применению режима, установленного для одной ответственности, к другой. Пленум указал: «Правила ст. ст. 403—415 ГК РСФСР и соответствующих статей ГК Других союзных республик должны применяться судами лишь в тех случаях, когда взыскивается возмещение за вред, возникший вне договорных отношений. Если же причиненный истцу вред возник вследствие неисполнения обязательства, принятого на себя ответчиком по договору или возложенного на него в силу закона, то ответственность за вред должна определяться или в соответствии с условиями договора, существующего между сторонами (ст. ст. 117—122 ГК РСФСР и соответствующие статьи ГК других союзных республик), или же по правилам того закона, который регулирует данное правоотношение».

Согласно ст. 410 ГК возмещение деликтного вреда «должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков». Как видим, восстановление прежнего состояния (т. е.

1 М. М. Агарков, Обязательство по советскому гражданскому праву, М., 1940, стр. 150.

45

того состояния имущества, которое было до деликта) стоит здесь на первом месте, и только в том случае, когда такое восстановление невозможно, допускается возмещение причиненных деликтом убытков.

Аналогичное правило содержится в Гражданском кодексе о договорном убытке. «В случае неисполнения должником обязательства,—сказано в ст. 117 ГК,—он обязан возместить кредитору причиненные неисполнением убытки». Как видим, ст. 117 не говорит подобно ст. 410 «о восстановлении прежнего состояния». Это и понятно, так как восстановление нарушенного состояния осуществляется здесь в других формах: большинство договорных обязательств направлено на совершение созидательных (положительных) действий (выполнить определенную работу, например, построить дом, поставить товар, предоставить в пользование вещь, уплатить долг и т. п.). Неисполнение этих обязательств, т. е. несовершение предусмотренных договором действий, причиняет кредитору известные убытки, кои должник обязан возместить и этим восстановить нарушенное имущественное равновесие кредитора 1.

Каковы же эти убытки, которые обязаны возместить потерпевшему делинквент и должник? Ограничены ли они какими-либо пределами, или же под убытками понимается всякий имущественный ущерб, так или иначе отразившийся на материальном состоянии потерпевшего?

Конкретизируя эти вопросы, мы приведем следующие примеры из судебно-арбитражной практики.

1. Трикотажная фабрика имени Розы Люксембург (г.Киев) заключила годовой договор с прядильной фабрикой «Красный перевал» на поставку пряжи, потребной трикотажной фабрике для выработки своих изделий. В результате недопоставки пряжи во втором квартале трикотажная фабрика имела простой, в связи с чем понесла 35 000 руб. убытка по зарплате за вынужденные прогулы и по общецеховым расходам. Кроме того, простой предприятия повлек за собой недовыполнение пром-финплана, в связи с чем фабрика недополучила 3000 руб. плановой прибыли. С иском о возмещении убытка (в общей сумме 38000руб.) трикотажная фабрика обратилась в арбитраж. Спрашивается: в какой сумме должен быть удовлетворен данный иск — в сумме ли действительных потерь в имуществе, вызванных нарушением договора (35 000 руб.) или же в полной сумме убытка (38000 руб.), включая и упущенную плановую прибыль (3000 руб.)?

2. Промыслово-кооперативная артель «Транзит» (гор. Казань) заключила договор с поликлиникой на вывозку дров с берега реки Волги на склад поликлиники. Своих обязательств артель не выполнила, ссылаясь на перегрузку транспорта. Не

1 На принципе «реального исполнения договорных обязательств» в советских условиях мы остановимся ниже.

46

получив дров, поликлиника вынуждена была срочно закупить более дорогое топливо (отходы пиломатериалов) у столярной мастерской стройтреста, в связи с чем перерасходовала 400 руб. Прошедшие, между тем, сильные, весьма редкие для данной местности, дожди создали угрозу разлива реки и затопления дров, что вынудило поликлинику перенести дрова в безопасное место, в связи с чем она израсходовала 500 руб. С иском о взыскании убытка (в общей сумме 900 руб.) поликлиника обратилась в суд. Спрашивается: в каком размере должен быть удовлетворен иск поликлиники —в размере ли убытков, явившихся прямым результатом неисполнения договора (переплата за топливо, купленное у столярной мастерской,—400 руб.) или же в полной сумме ущерба, включая и расходы от переноски дров в безопасное место, ввиду возникшей угрозы их затопления, т. е. убытки, понесенные в результате привходящих обстоятельств (сильные дожди, создавшие угрозу разлива реки и гибели дров), лишь косвенно связанные с нарушением договора?

Ответы на эти вопросы мы находим в советском гражданском законодательстве, которое делит всякий имущественный (как договорный, так и деликтный) ущерб, во-первых, на положительный ущерб в имуществе и упущенную выгоду, и, во-вторых, на прямые и косвенные убытки.

Деление убытка на положительный ущерб и упущенную выгоду имеет место тогда, когда к рассмотрению его подходят с учетом характера тех имущественных утрат потерпевшего, которые оказались последствием противоправного действия (бездействия) : если утрачено наличное имущество, то перед нами один конкретный вид убытка — положительный ущерб; если же нарушена возможность извлечь определенные имущественные выгоды в будущем, то перед нами другой конкретный вид убытка — упущенная выгода.

Прямые указания об этом содержатся в ст. 117 ГК, которая, говоря об обязанности должника возместить кредитору причиненные неисполнением договора убытки, поясняет, что «под убытком разумеется как положительный ущерб в имуществе, так и упущенная выгода, возможная при обычных условиях оборота». Отсутствие аналогичной статьи в разделе ГК, посвященном деликтным обязательствам, не означает, что деликтно-му вреду чуждо это деление. Ст. 410 ГК, постановляя о том, что возмещение за деликтный вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков, имеет в виду оба эти вида убытков, т. е. как положительный ущерб в имуществе, так и упущенную выгоду. Следует отметить, однако, что возмещение упущенной выгоды приобретает в данном

47

случае особую форму. Практически оно имеет место здесь, главным образом, в делах о возмещении личного имущественного вреда, где уменьшение (или полная потеря) заработка в связи с увечьем и утратой трудоспособности может рассматриваться как специфическая форма упущенной выгоды (неполучение трудовых доходов в будущем).

Особую форму принимает в современных условиях также возмещение упущенной выгоды в отношениях между социалистическими организациями. Совершенно ясно, что в обстановке планового хозяйства мы можем говорить не о гадательных и предположительных выгодах хозорганов, а о совершенно реальной категории плановой прибыли, получение которой может быть поставлено под угрозу как в результате деликта, так и в результате нарушения договорных обязательств в отношениях между социалистическими организациями.

Вот недавний случай взыскания плановой прибыли, происшедший в итоге невыполнения договора поставки. Одесский спирто-водочный завод имел однодневный простой ввиду недополучения спирта-сырца, в результате чего понес убытки, выразившиеся в непроизводительных административно-технических расходах (31 500 руб.), а также в недополучении запланированной прибыли (3600 руб.). По делу было установлено, что простой завода и недовыполнение промфинплана произошли в результате ошибочной отгрузки занаряженного спирта-сырца другой организации. С иском о взыскании понесенного убытка завод обратился в арбитраж.

Удовлетворение такого иска, включающего в себя не только положительный ущерб, но и упущенную плановую прибыль, вполне отвечает задачам советского гражданского права, ибо оно способствует укреплению договорной дисциплины в отношениях между социалистическими организациями, реально стимулирует выполнение народнохозяйственного плана 1.

' В гражданско-правовой литературе прошлых лет (С. Ф и д е л е в, Проблема возмещения убытков и зачет договорных санкций, жур. «Арбитраж» № 20, 1937, стр. 10; А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, Л., 1935, стр. 113—114) целесообразность возмещения плановой прибыли оспаривалась. По мнению Фиделева, утеря плановой прибыли «не может почитаться реальным убытком, реально снизившим имущество контрагента, а является той упущенной предполагаемой выгодой, которая хотя и запланирована в качестве накопления, но как предполагаемая остается все же гадательной, а потому и нереальной». Практика социалистического строительства опровергла эти высказывания. Прибыль, которую предусматривают социалистические предприятия в своих планах, также реальна и достижима, как и весь план их производственной и торговой деятельности. Реальность ее зависит от того, насколько руководители хозорганов обеспечили поднятие производительности труда, эффективное использование основных и оборотных средств, борьбу с потерями и бесхозяйственностью, насколько они научились вести счет каждой советской копейке. В системе мероприятий, обеспечивающих высокую производительность труда и рентабельность (прибыльность) социалистических предприятий, огромное значение приобретают методы гражданско-правового регу-

48

Таково разграничение убытка на положительный ущерб и упущенную выгоду. Как видим, в основу этого разграничения положен экономический признак.

Деление убытков на прямые и косвенные имеет .место тогда, когда к рассмотрению имущественного ущерба подходят с точки зрения тех причин, которые вызвали этот ущерб. Если ущерб явился существенным и закономерным результатом противоправных действий — перед нами прямой убыток. В нашем примере с нарушением договора перевозки дров артелью «Транзит» — это переплата за более дорогое топливо. Если же ущерб явился лишь косвенным результатом противоправного действия, а существенной причиной, его вызвавшей, являются различные сопутствующие обстоятельства, увеличивающие ущерб,— перед нами косвенный убыток. В указанном примере — это расходы по переноске дров в безопасное место в связи с обильными дождями и угрозой затопления дров.

Совершенно очевидно, что косвенный убыток не находится в закономерной связи с противоправными действиями. Он мог бы и не наступить, если бы не произошли определенные события, увеличивающие материальный ущерб. Но в косвенной свя-

лирования деятельности этих предприятий и среди них, в первую очередь, метод имущественного воздействия на контрагентов, срывающих свои договорные обязательства. У нас нет решительно никаких оснований к аннулированию института упущенной плановой прибыли.

Советская арбитражная практика долгое время относилась отрицательно к возмещению упущенной плановой прибыли. Разрешая дела об убытках в отношениях между социалистическими организациями, арбитражи обычно взыскивали лишь положительный ущерб, а во взыскании плановой прибыли отказывали. Сейчас эта практика решительно 'осуждена. В 1951 г. Госарбитраж при Совете Министров СССР предложил всем арбитражным органам при рассмотрении дел об убытках твердо руководствоваться ст. 117 ГК и взыскивать убытки в полном объеме, т. е. возмещать как положительный ущерб, так и упущенную выгоду (см. в связи с этим инструктивное письмо Госарбитража при Совете Министров СССР от 18.1У 1951 г. № И-1-13).

Практика советских судебных органов по делам о возмещении убытков между гражданами, а также между гражданами и социалистическими организациями (главным образом по делам, связанным с выплатой утраченного заработка, по делам о потравах и т. п.) отличалась от арбитражной значительно большей устойчивостью. Она всегда придерживалась ст. 117 ГК и к возмещению упущенной выгоды относилась, в общем, положительно. Анализ этой практики (на опыте Верховного суда Украинской ССР) дан нами в статье «О вине как основании деликтной ответственности» в «Ученых записках юрфака Киевского государственного университета» за 1950 г., вып. 4, стр. 71—84. В последнее время практика Верховного суда СССР по делам о взыскании упущенной выгоды (в делах о потравах) отличается крайней неустойчивостью. Ср. Определение ГСК ВС СССР от 26 апреля 1952 г. по делу № 03/360 по иску прокурора к сахарному заводу; Определение ГСК ВС СССР от 26 апреля 1952 г. по делу № 03/349 по иску прокурора к Сторожевскому леспромхозу; Определение ГСК ВС СССР от 23 июля 1952 г. по делу № 03/673 по иску прокурора к совхозу «Терестан-балы».

зи оба эти обстоятельства (противоправное действие и косвенный убыток), 'несомненно, состоят: если бы противоправное действие (бездействие) не имело места, то косвенного убытка не было бы. Иначе говоря, косвенный убыток создается в результате нескольких причин, одной из которых является противоправное действие (бездействие), а другими—различные сопутствующие обстоятельства, увеличивающие ущерб. Если бы не было противоправного действия (бездействия), то последующие причины не повлекли бы за собой ущерба (в нашем примере — если бы договор о перевозке дров был выполнен артелью, то последующие дожди и угроза разлива реки не причинили бы ущерба поликлинике).

Деление убытков на прямые и косвенные по признаку причинной связи между ущербом и противоправными действиями вызывается, конечно, практическими соображениями. Оно имеет серьезное правовое значение, так как касается пределов ответственности причинителя. Иначе говоря, без этого деления убытков невозможно ответить на вопрос, часто возникающий перед судом: отвечает ли причинитель только за прямые убытки, явившиеся естественным результатом противоправного действия, либо же он отвечает за все убытки, так или иначе связанные с противоправным действием, т. е. и за косвенные убытки.

Несмотря на явную целесообразность такой постановки вопроса, необходимость разграничения убытков на прямые и косвенные сильно оспаривается в нашей литературе. Высказываются соображения, что это разграничение совершенно излишне для советского гражданского права, так как последнее ограничивает ответственность причинителя только прямыми убытками и освобождает его от ответственности за косвенные. При этом обычно смешивается вопрос об отграничении прямых убытков от косвенных, т. е. вопрос о причинной связи между противоправным действием и его результатом, и вопрос об ответственности причинителя за косвенные убытки, т. е. вопрос о пределах этой ответственности, как будто положительное решение первого вопроса обязательно предрешает положительное же решение и второго '.

' «Советское право полностью отвергает существующее в буржуазном праве деление убытков на прямые и косвенные,— писал С. Фиделе в.— Всякий реально понесенный убыток, причинивший ущерб в имуществе, является по нашему праву убытком, подлежащим возмещению. Возникновение же этого убытка от прямого невыполнения договора или же от причин, привходящих и сопутствующих невыполнению договора,—обстоятельство, с точки зрения возмещения убытка, совершенно безразличное. Не то важно, какое действие или бездействие причинило ущерб в имуществе, а важно установление непосредственной связи между действием или бездействием и ущербом» (указ. выше статья, стр. 11). Автор забывает, что при косвенном убытке как раз и нет этой непосредственной, т. е. закономерной, существенной связи между противоправным действием и ущербом. Совершенно неубедительна также ссылка автора на те, что деление убытков на пря-

50

Практика советского гражданского оборота, а также богатейший опыт советских судебно-арбитражных органов .в разрешении гражданских дел об убытках решительно опровергают эти возражения. Становится очевидным, что без правильно-то разрешения вопроса о причинной связи между противоправным действием и вредным результатом (т. е. убытками) невозможно разумное разрешение вопроса и о пределах имущественной ответственности причинителя.

Такова краткая характеристика различных видов вредных последствий гражданских противоправных действий. Мы не могли не остановиться на ней, так как правильное разграничение видов имущественного (и неимущественного) ущерба имеет прямое отношение к вопросу о причинной связи между противоправными действиями и их результатами, а также к вопросу об объеме материальной ответственности правонарушителя в зависимости от степени его виновности. Эти вопросы будут рассмотрены нами в дальнейшем.

Глава 3. ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ МЕЖДУ ПРОТИВОПРАВНЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯМИ

Объективная причинная связь между противоправным действием и его последствием является третьим обязательным элементом состава гражданского правонарушения. Это же можно сказать, конечно, об уголовных, административных и иных правонарушениях. Поскольку, однако, общая теория советского права до последнего времени не поставила и не разрешила проблемы причинности в праве в целом (мы имеем в виду причинность, как объективное основание ответственности за совершение любых правонарушений), то разработкой данной проблемы занимаются конкретные дисциплины советского социалистического права 1. Наибольшие успехи в этом направлении достигнуты наукой советского уголовного права, представители

мые и косвенные свойственно буржуазному праву и принципиально чуждо советскому.

Проблема причинной связи между противоправным действием и вредным результатом, поскольку она касается деления убытков на прямые и косвенные, одинаково интересует как советское, так и буржуазное право, так как без разрешения этой проблемы невозможно определение пределов гражданской ответственности. Разница только в том, что буржуазное гражданское право решает проблему причинной связи идеалистически, в то время как советское гражданское право к разрешению этой проблемы подходит с материалистических позиций.

Своеобразную точку зрения по вопросу о разграничении убытков на прямые и косвенные высказал Л. А. Лунц (И. Б. Н о в и ц к и и, Л. А. Лун ц, Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 272—273). На ней мы остановимся ниже.

1 Учебник теории государства и права, изд. Академии наук СССР, 1949 г., как и отдельные работы советских юристов по теории права, не освещают этого вопроса.

51

которой посвятили проблеме причинной связи специальные исследования '.

Что же касается науки советского гражданского права, то здесь только начато изучение данной проблемы. Она ждет всесторонней разработки. Мы не ставим себе такой задачи, однако не можем не сделать нескольких критических замечаний по поводу распространенных в нашей литературе мнений о причинной связи и попытаться положительно разрешить эту проблему в той мере, в какой она касается разбираемого нами вопроса о вине как основании гражданско-правовой ответственности.

Вопрос о том, является ли причинная связь между противоправным действием и вредным результатом этого действия одним из необходимых оснований гражданско-правовой ответственности или не является, т. е. служит ли причинная связь непременным элементом состава гражданского правонарушения или не служит, сам по себе не вызывает сомнений и разрешается в нашей литературе положительно. Без связи между противоправным действием как причиной и вредным результатом этого действия как следствием гражданских правонарушений не бывает2.

В большом количестве случаев вопрос о причинной связи не возникает перед судом, так как эта связь между действием и результатом часто оказывается очевидной. Так, например, если всадник сбивает прохожего и причиняет ему увечье, то

1 См. Н. Д. Д у р м а н о в, Общие основания учения о причинной связи в уголовном праве, сб. «Вопросы уголовного права», вып. 1, М., 1945;

М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, Ученые труды ВИЮН, вып. X, М., 1947; А. А. Пионтковский, Проблема причинной связи в праве, Ученые записки ВИЮН и ВЮА, М.., 1949; Т. Л. Сергеева, Вопросы причинной связи в судебной практике по уголовным делам Верховного суда СССР, жур. «Советское государство и право», 1950, № 3, стр. 26—37; В. Н. Кудрявцев, К вопросу о причинной связи в уголовном праве, жур. «Советское государство и право», 1950, № 1, стр. 37—44; А. Н. Т р а и н и н, Состав преступления по советскому уголовному праву, М., 1951, стр. 100—125.

2 Исключением могут служить лишь «безвредные» правонарушения. Они встречаются, главным образом, при нарушениях договора поставки, когда неисполнение договора (недопоставка товара) не влечет за собой достаточно ощутимых для покупателя убытков, однако, несмотря на это. поставщик очень часто все же не освобождается от ответственности за нарушение договора и обязывается к уплате штрафа за недопоставку. В этих случаях правонарушение неаккуратного поставщика будет состоять не из четырех (как обычно) элементов, а только из двух — противоправного нарушения договора и вины нарушителя. В таких случаях, естественно, нет надобности выяснять наличие причинной связи между нарушением договора и убытками, ибо их нет. Нельзя не отметить, однако, что случаи подобного рода практически часто имеют место тогда, когда контрагент, желая избежать трудного процесса доказывания убытков, идет по более легкому пути и взыскивает штраф, каковой обязана уплатить другая сторона независимо от наличия убытков.

52

причинная связь между действием и вредом здесь настолько ясна, что наличие ее обычно никем не оспаривается. Вопрос о причинной связи разрешается здесь сам по себе.

Значительную трудность составляет разрешение этого вопроса в том случае, когда вред вызывается действием не одного какого-либо определенного лица, а действием целого ряда других фактов и обстоятельств, которые усложняют данный случай. Так, в приведенном выше примере, увечье прохожего может усложниться такими объективными и субъективными обстоятельствами, как: темная яочь, ехавший на лошади вынужден был спешить, так как преследовал преступника; потерпевший был пьян и не слышал окриков ехавшего; лошадь понесла, так как испугалась внезапного выстрела; стоявший рядом человек толкнул потерпевшего или потерпевший упал сам, так как была гололедица; последствия увечья отразились на трудоспособности потерпевшего не сразу, а через год и т. д. Такие и подобные им запутанные обстоятельства часто приходится разбирать суду ).

Каковы же пути правильного разрешения вопроса о причинной связи в гражданском праве? Где те критерии, при помощи которых мы могли бы с уверенностью решить вопрос о наличии либо отсутствии причинной связи между действием данного лица и наступившим ущербом в каждом конкретном случае?

Для науки советского гражданского права не представляет сомнений, что единственно правильное решение вопроса о причинной связи возможно только на базе марксистско-ленинских положений о причинности как объективной реальности. Дело, однако, не ограничивается тем, чтобы признать это основное и исходное положение материалистической философии о причинности. Задача советских юристов состоит в том, чтобы практи-

1 На необходимость тщательного установления причинной связи между действием и ущербом неоднократно указывали наши высшие судебные органы (см. постановление Пленума Верховного суда СССР от 14 августа 1942 г. «О судебной практике по гражданским колхозным делам», Сб. действующих постановлений Пленума и директивных писем Верховного суда СССР' 1924—1944 гг., М., 1946, стр. 170; постановление Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда», там же, стр. 175).

Подобные указания содержатся также в многочисленных определениях Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР. Так, например, в определении Коллегии по делу конторы Заготконь с отделением Госбанка сказано: «Банк несет имущественную ответственность за неправильные действия своих служащих, если между неправильными действиями работников банка и убытком имеется причинная связь» («Судебная практика Верховного суда СССР», 1944, № 1, стр. 17). См. также инструктивное письмо Госарбитража при СНК СССР от 8 апреля 1944 г. «О рассмотрении имущественных споров, связанных с недостачами продукции при поставке и транспортировке», «Арбитраж в советском хозяйстве», М., 1949. стр. 229—230.

53

чески распространить это положение на правовые отношения людей и, в частности, на отношения в гражданском праве.

К чему сводятся основные положения марксистской философии о причинности в природе и обществе? Как распространить эти положения на область гражданских правонарушений?

В литературе по советскому гражданскому праву по вопросу о причинности высказано несколько мнений, однако некоторые из 'них являются глубоко ошибочными. К последним, несомненно, относится идеалистическая концепция адэкватной причинной связи, имевшая у нас большое распространение.

А. А. Пионтковский, делая заслуженный упрек нашим цивилистам в признании этой концепции, с полным основанием пишет: «Если мы откроем учебник гражданского права, и первое, и второе издания 1, то найдем там в параграфе о причинной связи ряд ценных цитат из Маркса и Ленина о причинности, но дальше спокойно излагается,— в первом издании достаточно развернуто, а во втором издании умышленно свернуто — так называемая «адэкватная» теория причинности в праве, которая... является в своей основе идеалистической теорией причинной связи»2.

Нельзя не признать, что адэкватная теория долгое время была действительно господствующей в литературе по советскому гражданскому праву3. Нельзя не отметить также, что и в литературе по советскому уголовному праву значительный период господствовала не менее вредная теория причинной связи, покоящаяся на принципе сопсИНо зше циа поп.

В чем существо этих теорий и почему они не приемлемы для науки советского права?

Марксизм учит, что природа и общество должны рассматриваться не как случайное и хаотическое скопление предметов и явлений, изолированных и независимых друг от друга, а как связное, единое целое, где предметы и явления органически связаны, зависят друг от друга и обусловливают друг друга. Ни одно событие в природе и обществе не может быть понято и объяснено, если взять его в изолированном виде, вне связи с окружающими явлениями, с окружающими условиями. И наоборот, любое событие может быть понято и обосновано, -если оно рассматривается в его неразрывной связи с окружающими

* Имеются в виду учебники по гражданскому праву ВИЮН, 1938, (стр. 395—398) и 1944 (стр. 326—328), автором соответствующих разделов которых был М. М. Агарков.

2 А. А. Пионтковский, Проблема причинной связи в праве «Ученые записки ВИЮН и ВЮА», 1949, стр. 72.

3 Говоря о причинности как об одном из основании договорной ответственности, мы также стояли, по существу, на позициях теории адэкватной причинной связи в работах: Виды договорных убытков, Ученые записки юрфака Киевского госуниверситета, № 1, 1940, стр. 85; К вопросу о вине как основании договорной ответственности, там же, вып. II, 1948, стр. 134.

54

явлениями, в его обусловленности от окружающих его явлений '.

Устанавливая взаимосвязь и обусловленность одних явлений от других, мы всегда обнаруживаем взаимодействие между отдельными явлениями: одно явление неизбежно вызывает другое, за одним явлением непременно следует другое, причем следует именно в таком порядке, что без первого никак не может появиться второе. С точки зрения марксизма, взаимодействие явлений носит закономерный характер. Одной из сторон этой универсальной закономерности является причинность, т. е. последовательность и зависимость одних явлений от других. В этом смысле всякое явление обязательно имеет свою причину, равно как всякая причина обязательно порождает определенное следствие. Отсюда причиной будет такое явление, которое вызывает другое и предшествует ему, а следствием — такое явление, которое следует за причиной и является ее результатом. Таким образом, понятие причинности как последовательности и зависимости одних явлений от других не характеризует еще всей полноты универсального взаимодействия между явлениями. «Каузальность, обычно нами понимаемая,— писал В. И. Ленин, — есть лишь малая частичка всемирной связи, но (материалистическое добавление) частичка несубъективной, а объективно реальной связи»2. Таково гениальное ленинское определение одной из основных философских категорий: причинность есть объективная реальность, существующая в природе независимо от нашего сознания.

Это положение марксизма-ленинизма о причинности имеет прямое отношение к разбираемому нами вопросу. Однако абстрактно, вне связи с конкретными правовыми отношениями как специфическими (надстроечными) общественными отношениями, оно еще не вскрывает всей остроты проблемы причинности в праве. Советское социалистическое право регулирует общественные отношения особыми, только ему одному присущими, методами воздействия иа людей. Суд и арбитраж имеют дело с отдельными случаями, «вырванными» из общей взаимосвязи с другими явлениями в природе и обществе. Рассматривая эти случаи, они .выделяют из общей взаимосвязи явлений только два факта: противоправное действие и вредный результат. Устанавливая причинную связь между этими фактами, судебноарбитражные органы учитывают при этом, что «человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упрощает объективную связь явлений природы, лишь приблизительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового прсхцеоса» 3.

См. Историю Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс, ОГИЗ, 1945, стр. 101.

2 В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 136. * В. И. Ленин, Материализм и эмпириокритицизм, М., 1950, стр. 139.

55

Это и понятно. Юриста не интересует и практически не может интересовать (когда он имеет дело с совершенно конкретным действием и результатом) универсальное взаимодействие отдельного случая со всем миром в целом.

Если к противоправному действию и вредному результату подходить с точки зрения «единого мирового процесса», то они оказываются связанными между собой не одной, точно определенной причиной, а бесчисленным множеством причин и следствий, которые постоянно меняются местами. Между тем, судья и арбитр, разрешая конкретное дело, могут и должны абстрагироваться от этого множества причин и следствий, всегда несколько упростить объективную связь явлений и при всем этом установить взаимную обусловленность действия и результата '. Это не значит, что причинность в праве приобретает такие формы, которые качественно отличают ее от причинности в философии. Материалистическая философия трактует причинность как объективную реальность и говорит о приблизительно верном отражении этой реальности 'в сознании людей. Юристы упрощают такую объективно реальную связь явлений, но это не означает, что, упрощая ее, они отходят от позиций философского 'материализма. Суд и арбитраж в процессе всей своей деятельности, на основании своего жизненного опыта и тщательного изучения обстоятельств дела, производят своеобразную «проверку причинности», находят «доказательства причин ности», создают определенное «представление о' причинности», т. е. «представление о том, что одно движение есть причина другого» 2. Рассматривая конкретный жизненный случай и устанавливая его причинную обусловленность, суд и арбитраж (ограничивая рамки своего исследования) имеют в виду лишь существенные обстоятельства и, отвлекаясь от несущественных, отбрасывают их, если они не способствуют установлению объективной истины 3.

' Говоря о задаче научного исследования отдельных, частных явлений, Энгельс замечал: «Чтобы познавать отдельные стороны (частности), мы вынуждены вырывать их из их естественной или исторической связи и исследовать каждую в отдельности по ее свойствам, по ее особым причинам и следствиям и т. д.» («Анти-Дюринг», М., 1950, стр. 20—21).

2 Ф. Энгельс, Диалектика природы. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 405.

3 В одном из определений Верховного суда СССР записано: «Таким образом, не установлено никакой связи между действием осужденных и смертью Ованесова, и в их действиях отсутствует состав преступления» (Дело Геворкяна и Барсегяна, Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1938—1939 гг., М„ 1940, стр. 106). Совершенно очевидно, что, говоря о том, что в данном случае «не установлено никакой связи», Верховный суд имеет в виду существенную причинную связь между действиями и результатом, т. е. понимает эту связь в общепринятом правовом смысле, а не в смысле «универсального взаимодействия» всех явлений в природе и в обществе. В этом же смысле наши судебные органы иногда говорят о «непосредственной» причинной связи, имея в виду существенную причинную связь. См., например, Инструктив-

56

Если предприятие поставило некомплектную машину и причинило этим ущерб покупателю, то, разбирая этот случай с точки зрения причинности, суд (арбитраж) из общей цепи явлений может принять во внимание только два звена: поставку некомплектной машины как причину и ущерб как следствие этой поставки, оставляя без рассмотрения 'множество других фактов, как предшествующих, так и последующих (например, почему оказались недопоставленными именно данные детали машины, а не другие, почему поставка некомплектной машины вызвала данный ущерб, а не иной и т. д.). Это, конечно, ограничивает исследование полного взаимодействия данного факта с другими явлениями, но это ограничение не препятствует установлению истины.

Основные философские направления решают проблему причинности по-разному. Идеалисты рассматривают причинность как субъективную категорию, как нечто присущее только нашему сознанию и привносимое 'в явления природы и общества при помощи логики 1. Материалисты рассматривают причинность как объективно реальную категорию, отраженную в нашем сознании. В. И. Ленин писал: «...субъективистская линия в вопросе о причинности, выведение порядка и необходимости природы не из внешнего объективного мира, а из сознания, из разума, из логики, и т. п. не только отрывает человеческий разум от природы, не только противопоставляет первый второй, но делает природу частью разума, вместо того, чтобы разум считать частичкой природы. Субъективистская линия в вопросе о причинности есть философский идеализм... Признание объективной закономерности природы и приблизительно верного отражения этой закономерности в голове человека есть материализм» 2.

Решая проблему причинности в праве, юристы не могут отвлекаться от этих основных положений марксистско-ленин-ской философии и изобретать какой-либо «свой», «независимый», «чисто юридический» метод ее разрешения. Доказательством тому служат уже упомянутые выше теории причинной связи: теория сопсИНо зте ^иа поп и адэкватная теория.

Почему наука советского гражданского права отвергает эти теории?

Согласно теории сопсИНо зте ^иа поп (теории условий) причинная связь между противоправным действием лица и вредным результатом признается тогда, когда это действие

ное письмо Госарбитража при Совете Министров СССР № И-1—13 от 18-апреля 1951 г., где говорится о «непосредственной» причинной связи между неисполнением договора и убытком.

' «Понятие причины,—пишет Кант,— есть, таким образом, чистое рассудочное понятие» (И. Кант, Пролегомены, М., 1934, стр. 175).

2 В. И. Ленин, Материализм и эмпириокритицизм, М., 1950, стр. 138.

БГ

было одним из необходимых условий наступления этого результата. Другими словами, эта теория трактует о равноценности всех без исключения условий, которые так или иначе способствовали или принимали участие в наступлении результата. Криминалисты иллюстрируют эту теорию обычно следующим школьным примером: человек, получивший легкое ранение, погиб по дороге в больницу от случайной аварии автомашины или умер 'в больнице из-за плохого медицинского ухода. С точки зрения указанной теории, легкое ранение можно расценивать как причину смерти человека, а причинителя рассматривать как убийцу: объективные условия для уголовной ответственности здесь налицо, и если таковая в данном случае (за убийство) и не наступит, то по соображениям не объективного, а субъективного порядка (за отсутствием вины). Таким образом, по мнению представителей этой теории причинителю можно вменить даже отдаленные и случайные последствия его действий, что ведет, естественно, к безграничному расширению ответственности.

А. А. Пионтковский замечает: «Если криминалисты выход из затруднительного положения, в которое их ставит теория причинности сопсИНо зте ^иа поп, находят в ограничении пределов ответственности путем требования установления субъективной виновности лица, то цивилисты часто оказываются лишенными этой возможности, ибо в области гражданского права в целом ряде случаев ответственность за причинение наступает и без наличия вины. Тем самым, те отдельные последствия, которые наступают в связи с совершением данного действия и с точки зрения теории сопсШю зте ^иа поп, являются причинением, должны давать основание для требования возмещения гражданского ущерба» '.

Мы не будем останавливаться здесь на том, почему цивилисты считали теорию условий менее удобной и предпочли ей адэкватную теорию. Отметим другое — главное: теория необходимых условий не отводила места случайности как объективной категории, не понимала ее соотношения с необходимостью и рассматривала причинность не как объективную реальность, а как форму нашего сознания, так как признание равноценности всех причин и условий, участвующих в результате, «а деле означает признание беспричинности этого результата. Именно в этом (главном) данная теория не отличается, а родственна адэкватной теории. Это всего лишь варианты одной и той же идеалистической концепции причинности.

«Удобство» же адэкватной теории для цивилистов состояло в следующем. Представители адэкватной теории трактуют причинность как привычку нашего сознания, т. е. субъективистски, не как реально существующую связь между явлениями внешне-

1 А. А. Пионтковский, Указанная выше статья в Ученых записках ВИЮН и ВЮА, стр. 74.

58

го мира, а как категорию, порожденную нашим сознанием. Это достигается чисто логическим приемом: как и сторонники предыдущей теории условий, адэкватисты на словах признают, что все явления в природе и обществе причинно обусловлены, но так как обусловливающих причин множество, то необходимой причиной противоправного результата (ущерба) могут быть признаны лишь те действия причинителя, которые не только в данном конкретном случае, а вообще (обычно, всегда) приводят именно к этому, а не к другому ущербу. Иными словами, по мнению представителей этой теории, результат должен всегда соответствовать обычному представлению, т. е. быть типичным, адэкватным.

Цивилисты иллюстрируют адэкватную теорию обычно следующими, также школьными, примерами: 1) одно лицо в шутку ударило другое ладонью по лбу. У потерпевшего была ненормальная хрупкость костей, которая до того не обнаруживалась (либо потерпевший перенес недавно мозговую операцию), и на черепе образовалась трещина; 2) одно лицо толкнуло другое и причинило ему легкое телесное повреждение, которое прошло бесследно, 'но потребовало двухнедельного лечения. Потерпевший просит возместить вред, состоящий из расходов на лечение и стоимости путевки в дом отдыха, которую он своевременно не мог использовать из-за лечения. М. М. Агарков в связи с этим пишет: «В примерах, указанных выше, причинная связь не типична, и нет достаточных оснований возлагать ущерб на ответчика», так как причинная связь может служить достаточным основанием для ответственности за вред только тогда, «если эта связь принадлежит к числу типичных причинных связей, которые учитываются на практике». Такова адэ-кватная теория причинности.

Мы не будем останавливаться на различных вариациях этой теории — укажем лишь, что отдельные представители ее по-разному подходят к оценке типичности причинной связи:

одни из них — с точки зрения самого причинителя (насколько он сам сознавал и предвидел связь явлений), другие подходят к оценке типичности с точки зрения третьих лиц, например, судей (насколько им, со стороны, представляется вероятной связь явлений, обычно учитываемая на практике на основании повседневного опыта). Эти вариации не меняют, а подтверждают общую характеристику адэкватной теории как субъективистской, идеалистической, открывающей простор «судейскому усмотрению» в вопросе о причинности, а потому и непригодной для советского гражданского права '.

1 «Суд должен установить,— пишет М. М. А г а р к о в,— принадлежит ли связь между противоправным действием и вредом к типичным причинным связям, с которыми приходится считаться на практике. Практика является тем критерием, которым в конечном счете должен руководствоваться суд». («Гражданское право, Учебник ВИЮН», т. 1, 1944, стр. 327).

59

Таковы основные теории причинности, имевшие значительное распространение в литературе по советскому гражданскому (и уголовному) праву.

Как видим, они декларативно признавали причинную обусловленность противоправных действий и их последствий, однако, в действительности трактовали причинность в праве так» что она не мыслилась без человека и вне его сознания, т. е-иа деле приходили к отрицанию причинности как объективной реальности.

То, что суд, а не кто-либо другой устанавливает наличие или отсутствие причинной связи — это, конечно, верно. То, что суд руководствуется при этом практическим жизненным опытом,—это тоже в общем правильно. Но неправильно то, что суд оценивает причинность по признаку типичности связи между явлениями. Связь может оказаться не «типичной» (см. приведенные выше примеры), но причинной. При установлении причинности:

нельзя исходить из умозрительных субъективных предположений, т. е. из. того, как она, эта причинность нам представляется, кажется. Причинность есть объективная категория, которая существует независимо от нашего сознания. Все явления в природе и обществе взаимно причинно обусловлены. Другое дело, насколько эта причинная обусловленность является существенной между явлениями, в какой мере данное обстоятельство оказалось решающей, веской причиной именно данного результата. В приведенных выше примерах (легкий удар по голове и легкие ранения вызвали не «типично» тяжелые последствия), причинная связь между противоправным действием и вредным результатом имеется, причем эта связь является достаточно существенной и активной силой, приведшей к вредным последствиям. Нас не должно интересовать — представляется ли эта связь для суда «типичной» или «не типичной», т. е. «неслыханной», с точки зрения «нормального жизненного опыта». Она существует здесь независимо от нашей субъективной оценки. Другой вопрос — достаточна ли одна эта связь в данных случаях для возложения ответственности за вред на при-чинителя? Если подойти к основаниям этой ответственности не только с учетом объективных элементов состава данных правонарушений (действие, вред, причинность), но и с учетом субъективного элемента этого состава (т. е. с учетом виновности), то возможно суд и не возложит на причинителя материальной ответственности за причиненный вред.

Однако этот вопрос мы сознательно отграничиваем здесь от вопроса о причинной связи с тем, чтобы возвратиться к нему в дальнейшем. Мы уже отмечали выше, что субъективное основание ответственности (виновность причинителя) не может быть понята в отрыве от объективных оснований этой ответственности. Тем не менее, прежде чем говорить о виновности причинителя и о его ответственности за вредный результат, надо установить, находится ли этот результат в причинной связи с его действиями, т. е. выяснить — вызван ли он этими действиями или же он порожден другими обстоятельствами, в числе которых действие причинителя играло столь незначительную роль, что суд не может поэтому считать его причиной вредного результата.

Таким образом, если иметь в виду только вышеуказанные примеры, то наше разногласие с М. М. Агарковым может быть сведено к двум пунктам: во-первых, мы считаем, что причинная связь между противоправным действием (легким ударом или легким ранением) и вредным результатом в данных случаях имеет место несмотря на то, что она представляется нетипичной; во-вторых, субъективный критерий типичности или нетипичности не может быть признан научным, так как не является материалистическим.

60

Материалистическая теория причинности, если изложить ее кратко, может быть сведена к следующим основным положениям.

Как было установлено выше, причинность является лишь «малой частичкой» объективно реальной связи, лишь одной из

•форм всеобщей взаимосвязи, а поэтому и не характеризует всей полноты универсального взаимодействия между явлениями (Ленин). Следующим шагом по пути наиболее полного раскрытия закономерностей определенного явления будет анализ этого явления в свете таких философских понятий, какими являются необходимость и случайность.

Диалектический материализм, разделяя все объективные связи между явлениями на необходимые и случайные, учит, что необходимыми являются такие связи, которые при наличии определенных условий обязательно наступают1. Отличительным признаком необходимой связи оказывается, следовательно, ее устойчивый характер. Стало быть, та взаимозависимость явлений, которая при определенных условиях становится существенной, определяющей, есть связь необходимая.

В отличие от необходимых связей случайными являются

•такие, которые могут и не иметь места, но при определенных условиях все же проявляются. Следовательно, специфическим признаком случайной связи является ее неустойчивый характер: случайная связь выступает в данном процессе как нечто второстепенное, не определяющее, без нее этот процесс мог бы происходить самостоятельно2.

Прежде чем сказать о значении этих философских категорий для советского гражданского права, нельзя не остановиться на соотношении необходимости и случайности.

Беспощадно критикуя метафизику, согласно которой нечто

•является либо случайным, либо необходимым, но не тем и другим одновременно, а также до конца разоблачая механический детерминизм, который на словах отрицает случайность в общем, чтобы на деле признать ее в каждом отдельном случае, Ф. Энгельс противопоставил обеим этим концепциям совершенно ясное положение диалектики о том, «что случайное необходимо, что необходимость сама определяет себя как случайность и что, с другой стороны, эта случайность есть скорее абсолют-

1 Раскрывая сущность понятия необходимости, И. В. Сталин ставит знак равенства между необходимостью и объективными законами. См. «Экономические проблемы социализма в СССР», Госполитиздат, 1952, стр. 6.

2 «В то время как случайность,— пишет М. М. Розенталь,— имеет своей сферой внешние связи, поверхность, где сталкиваются и перекрещиваются самые различные процессы и события, необходимость имеет своей сферой внутренние, решающие связи и отношения, обусловливающие закономерное, естественное, необходимое течение событий и процессов» («Марксистский диалектический метод», М., 1952, стр. 75).

61

ная необходимость» '. На многочисленных примерах из жизни общества и природы Энгельс показал, что случайность и необходимость, если их рассматривать раздельно, превращаются друг в друга, но если их рассматривать относительно друг к другу, по отношению к определенному явлению, то они меняются местами 2.

Следовательно, случайность и необходимость не исключают^ а дополняют друг друга, взаимно связаны между собой: случайное необходимо, поскольку каждая случайность включена в господствующую в природе и в обществе связь явлений. Но вместе с тем случайное не необходимо, поскольку случайность не является существенно важной для развития данной закономерности и вместо одной случайности при той же общей закономерности возможна иная, обусловленная другими причинами. Таким образом, случайность и необходимость как явления объективного мира могут быть правильно поняты лишь во взаимосвязи друг с другом, относительно друг друга. Обвал породы в шахте и последовавшее увечье рабочего могут быть иногда расценены как случайное событие по отношению к деятельности шахты, но вместе с тем, если рассматривать эти явления по отношению к естественно развивающимся процессам в земной коре, то их нельзя не признать 'необходимыми и закономерными. Другими словами, данное событие (обвал породы и увечье рабочего) в обоих 'случаях причинно обусловлено, но в первом случае (по отношению к деятельности шахты) оно причинно случайно, а во втором случае (по отношению к естественно развивающимся процессам земной коры) — причинно необходимо.

К разграничению причинных связей на причинно-необходимые и причинно-случайные нельзя подходить с различными субъективистскими мерками вроде общезначимости, вероятности, типичности и пр.

По поводу высказывания Богданова: «Объективный характер физического мира заключается в том, что он существует не для меня лично, а для всех» (Эмпириомонизм, III, стр. 25), В. И. Ленин замечает: «Неверно! он существует независимо от

' Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1948, стр. 176. 2 Т а м же, стр. 172. Ту же мысль развивает Энгельс в другом месте. Анализируя закон единства противоположностей и указывая на то, что противоположности неотделимы друг от друга, он говорит, что причина и следствие — суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю. «Но как только мы будем рассматривать этот отдельный случаи в его общей связи со всем мировым целым, эти представления сходятся и переплетаются в представлении универсального взаимодействия, в котором причины и следствия яв-стоянно меняются местами; то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тогда следствием и наоборот». («Анти-Дюринг», М., 1950, стр. 22).

62

«всех» '. Общезначимость и типичность не являются исчерпывающими критериями объективности 2.

Физический мир существует независимо от нас и от нашего опыта, он существовал и тогда, когда не было никакой «социальности» и никакой «организации» человеческого опыта. Усматривать поэтому объективную причинную связь явлений в зависимости от того, представляется ли она нам типичной или нетипичной, нельзя. Но нельзя по этому критерию отграничивать также и необходимые причинные связи от случайных. Все явления в природе и обществе причинно обусловлены, а 'поэтому и необходимы, но не все они причинно-необходимы, если их рассматривать относительно друг друга. Пример: невывезен-ный своевременно с берега реки груз смыло разливом реки, явившимся результатом небывалого в данной местности ливня — явление причинно-случайное, если его рассматривать по отношению к факту неисполнения договора по вывозке груза, но по отношению к закономерностям природы ливень и гибель груза — явления причинно-необходимые. Ф. Энгельс писал:

«...где на поверхности господствует случайность, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной 'внутренним, скрытым законам. Все дело в том, чтобы открыть эти законы» 3.

Следовательно, необходимость есть объективная закономерность, т. е. такое развитие явлений, которое закономерно вытекает из предшествующих явлений, из всего внутреннего хода событий. Но случайность существует тоже объективно, хотя и не вытекает из закономерного развития данного явления.

Не напрасно Энгельс указывал, что случайное представляет собою лишь-форму, за которой скрывается необходимость 4.

Положения диалектического материализма о необходимости и случайности имеют непосредственное отношение к разбираемому нами вопросу, так как причинная связь между противоправным действием ,и вредным результатом также может быть как необходимой, так и случайной.

Вопрос можно поставить так: является ли обязательным элементом состава гражданского правонарушения всякая причинная связь между противоправным действием и его результатом (т. е. как необходимая, так и случайная) или же только необходимая, а случайная связь лежит за пределами оснований

1 В. И. Ленин, Материализм и эмпириокритицизм, 1950, стр. 107.

2 «Общезначимость» учения религии большая, чем учения науки, так как большая часть человечества держится еще поныне первого учения, но это ни в какой мере не означает, что учение религии отражает объективный мир правильнее, чем учение науки (См. об этом у В. И. Ленина, там же, стр. 170).

'К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 667.

4 См. там же, стр. 664.

63

ответственности и не должна поэтому признаваться достаточной в качестве элемента состава правонарушения?

Этот вопрос в одинаковой мере интересует как цивилистов, так и представителей других отраслей советского права, где так или иначе говорится об ответственности лица за последствия противоправных действий, поскольку эта ответственность имеет в качестве одного из объективных оснований причинную связь между действием и результатом.

В литературе по советскому гражданскому и уголовному праву на этот счет высказаны различные точки зрения. Одни авторы полагают, что не всякая причинная связь между действием и результатом может служить объективным основанием ответственности, а только необходимая связь. Что же касается случайной связи, то она не является достаточным объективным основанием ответственности и поэтому не может рассматриваться как элемент состава правонарушения. Так, А. А. Пионт-ковский пишет: «При решении вопроса о причинности в праве следует различать причинно-необходимые и причинно-случайные связи между явлениями... Вопрос об уголовной ответственности может ставиться лишь в отношении необходимых последствий данного действия человека, т. е. о тех последствиях от данного действия во внешнем мире, которые были реально возможными последствиями при совершении этого действия в данных конкретных условиях, закономерно вытекали из него. Все случайные последствия данного действия лица лежат за пределами интересов уголовного права. За эти последствия лицо ни при каких условиях не может нести уголовной ответственности. Для уголовного права имеют значение лишь причинно-необходимые связи» '.

1 «Уголовное право», общая часть, М., 1948, стр. 303. Другими словами, по мнению А. А. Пионтковского, границы уголовной ответственности очерчены лишь необходимыми последствиями противоправного действия, а за пределами их начинаются объективно-случайные последствия, которые не могут быть вменены правонарушителю, за ними начинается безусловная уголовная безответственность (ненаказуемость), так как каждый отвечает только за необходимые, но не за случайные последствия своих действии. Это положение А. А. Пионтковского нельзя понимать в том смысле, что он трактует уголовную ответственность по принципу объективного вменения и говорит о безусловной ответственности причинителя за всякие объективно необходимые последствия его действий. «Положительное решение вопроса о наличии необходимой причинной связи,— пишет А. А. Пионт-ковский,— еще не предрешает вопроса об уголовной ответственности данного лица за причиненный им результат» (там же, стр. 305). Для наступления уголовной ответственности за результат требуется, чтобы необходимая причинная связь охватывалась (или должна была охватываться) еще предвидением этого результата причинителем, осознавалась им (или должна была осознаваться). «Может оказаться,—пишет автор,—что объективно необходимые последствия от действий данного лица являются для него самого в субъективном отношении случайностью» (там же). Иначе говоря, для наступления уголовной ответственности, помимо объективного основания (объективно необходимая связь) нужна еще вина причинителя.

64

Позиция А. А. Пионтковского станет более понятной, если добавить, что, по мнению автора, суд не должен входить в обсуждение вопроса о вине лица при объективно-случайном причинении результата, и обязан освободить это лицо от ответственности за этот результат (т. е. оправдать его) еще до рассмотрения вопроса о его вине, поскольку при объективно случайном причинении всякая психическая связь отсутствует. А. А. Пионтковский пишет: «Вопрос о том, должно или не должно было лицо предвидеть наступление последствий в отношении объективно случайных последствий своих действий, всегда должен получить лишь отрицательное решение. Такие последствия никто не мог и не должен был предвидеть, так как не было и реальной возможности их наступления в момент совершения данным лицом соответствующего действия или бездействия. Поэтому и постановка вопроса о том, должен был или не должен субъект предвидеть эти последствия, лишена всякого смысла» '.

Другие авторы считают, что объективным основанием ответственности может служить всякая причинная связь между действием и результатом, т. е. как необходимая, так и случайная. Так, В. Н. Кудрявцев полагает, что «в определенной конкретной обстановке субъект вполне может в ряде случаев предвидеть вероятность наступления не только объективно необходимых, но и объективно случайных последствий своих действий» 2.

Исходя из этого, В. Н. Кудрявцев решительно не соглашается с мнением А. А. Пионтковского о разграничении причинных связей на необходимые и случайные и с его последующим отказом от анализа субъективной стороны состава преступления при случайном причинении. Он считает, что объективным основанием уголовной ответственности могут быть как необходимые, так и случайные причинные связи между действием и результатом; поэтому при анализе объективной стороны состава преступления нужно отказаться от их разграничения по двум соображениям: во-первых, потому, что такого разграничения не признает наш закон, а во-вторых, потому, что для такого раз-" граничения отсутствует точный научный критерий. Попытки такого разграничения, по словам автора, могли бы привести судью «в лучшем случае ни к чему иному, как к старой теории адэкватной причинности», «подкрашенной на марксистский

лад» 3.

Сделав такой вывод, В. Н. Кудрявцев считает, что разрешение конкретных дел допустимо начинать с анализа субъективной стороны состава преступления, т. е. с установления того,

1 «Уголовное право», общая часть, М., 1948, стр. 340. Ср. «Советское уголовное право», часть общая, М., 1952, стр. 189.

2 В. Н. Кудрявцев, К вопросу о причинной связи в уголовном праве, жур. «Советское государство и право», 1950, № 1, стр. 41.

3 Т а м же, стр. 43—44.

З. Г. Матвеев " )

мог ли (или обязан ли был) причинитель предвидеть и предотвратить вредные последствия своих действий, и в зависимости от этого решать вопрос о его ответственности. Он пишет:

«Проблема причинной связи разрешена в нашем законе вполне определенно: всякое виновное причинение влечет ответственность независимо от того, является ли причинная связь между действиями лица и общественно-опасными последствиями необходимой или случайной. И мы считаем такое решение вопроса единственно правильным» '.

Отметим, наконец, что В. Н. Кудрявцев не считает разграничение причинных связей на необходимые и случайные лишенным всякого значения для установления уголовной ответственности. Он признает это разграничение, но полагает, что значение его весьма ограничено: оно способствует лишь анализу субъективной стороны состава преступления, а поэтому и отражается в конечном счете на тяжести уголовной ответственности. Он заключает: «Необходимая причинная связь легче поддается предвидению и обусловливает поэтому, как правило, вину субъекта в форме прямого умысла, что влечет и повышение ответственности. Наоборот, случайная причинная связь может быть предусмотрена с большим трудом, и это ведет к тому, что преобладающие формы вины при случайном причинении — косвенный умысел и самонадеянность, что означает соответственно понижение ответственности» 2.

В. Н. Кудрявцев отвергает безусловную ненаказуемость (безответственность) объективно случайного причинения и считает, что ненаказуемость может распространяться только на «случай» (казус), который он (как и А. А. Пионтковский) резко отграничивает от объективно случайного причинения, противопоставляя казус виновному причинению.

Таковы две, по существу, противоположные концепции по вопросу о причинной связи в советском праве. Они находят своих сторонников как среди криминалистов, так и среди цивилистов. Так, например, Б. С. Антимонов пришел к выводу, что «практика наших судов постоянно применяет диалектическое различие причинно-случайного и причинно-необходимого» и что обсуждение вопроса о причинности всегда производится у нас отдельно и независимо от вопроса о виновности причинителя3.

1 В. И. Кудрявцев, К вопросу о причинной связи в уголовном праве, жур «Советское государство и право», 1950, № 1, стр. 44.

2 Т а м же. Элемент предвидения вводится автором, таким образом, в самое понятие причинности и растворяется в нем. В дореволюционной литературе это особенно ясно выражал Вл. Сергеевский: «Причиной в смысле уголовного права должно считаться такое действие, которое, во-первых, является причиной в общем смысле для запрещенного явления, а во-вторых, совершилось при возможности предвидения этого явления как последствия» («О значении причинной связи в уголовном праве», 1880, стр. 46).

3 См. Б. С. Антимонов, указ. выше статья, стр. 79. Приводя, далее, в качестве примера известное дело Карлина («Сборник постановлений

66

Л. А. Лунц, разрешая проблему причинной связи применительно к гражданским правонарушениям и задаваясь вопросом,— при наличии каких признаков действие правонарушителя (выделенное из совокупности всех фактов, обусловивших данный вредоносный результат) должно рассматриваться как причина этого результата, вслед за А. А. Пионтковским и Б. С. Ан-тимоновым приходит к такому выводу: «Эта конечная задача может быть разрешена лишь, если мы будем исходить из различения «причинно-необходимых» связей и «причинно-случайных» связей между фактами в том смысле, как это различение дано в философии диалектического материализма» '.

Л. А. Лунц поясняет затем, что действие человека может быть признано причиной результата лишь в том случае, если связь этого действия с результатом является проявлением необходимости и закономерности, а не носит характера случайного стечения событий, и указывает, что «необходимое следствие не есть «роковое» следствие, не есть неизбежность»2. Автор считает также, что вопрос о причинности между действием и результатом должен решаться в каждом конкретном случае независимо от вопроса о виновности причинителя, и предупреждает о недопустимости смешения их. «Такое смешение,— пишет он,— происходит чаще всего тогда, когда вопрос о наличии причинной связи между поведением лица и данным результатом решается в зависимости от того, предвидело ли и могло ли предвидеть действующее лицо данный результат своего поведения или нет. На самом же деле, предвидение результата не есть признак для разрешения вопроса о причинной связи, ибо никак нельзя сказать, что человек причинил лишь то, что он предвидел или мог или должен был предвидеть. Предвидение результата своего поведения со стороны действующего лица есть признак, существенный для решения вопроса о вине, а не о причинении» 3.

Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1940 г.», М., 1941, ст. 104—105), автор заключает, что в определении по этому делу «причинно-случайный фактор не признан причиной вредоносного результата, независимо от оценки виновности поведения лица». К такому же заключению приходит и А. А. Пионтковский, приводя этот пример на стр. 308 учебника уголовного права (1948 г.). Другими словами, установив причинно-случайную связь между действием лица и вредным результатом, суд не занимается исследованием виновности этого лица, так как для освобождения его от ответственности достаточно отрицательного решения вопроса о причинной связи, как об одном из оснований ответственности.

1 И. Б. Н о в и ц к и и и Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 307.

2 Т а м же, стр. 308.

3 Т а м же, стр. 301. Указывая далее на то, что вина в противоположность причинности субъективна и что раскрывается она путем исследования субъективного состояния человека, Л. А. Лунц пишет: «Причинная связь— вся в объективной зависимости результата от действия или бездействия лица», так как «поступки людей вызывают те или иные изменения во внешнем мире, независимо от того, какими внутренними мотивами действующего

67

Взгляды В. Н. Кудрявцева на причинную связк^ разделяют:

в уголовном праве А. Н. Трайнин и в гражданском — О. С. Иоффе. А. Н. Трайнин считает, что различение необходимых и случайных связей не имеет практического смысла для уголовного права, так как «вполне мыслимы и реальны ситуации, когда «необходимое» в философском смысле причинение может составить «случай» (казус) в понимании уголовного права и, наоборот, когда случайное в философском смысле не образует условного понятия случая в смысле уголовного права» !.

Иначе говоря, А. Н. Трайнин, в отличие от А. А. Пионтков-ского, считает, что уголовная ответственность может иметь место как тогда, когда причинная связь между действием и ущербом объективно необходима, так и тогда, когда эта связь оказывается объективно случайной.

Правильное решение вопроса о причинности А. Н. Трайнин усматривает в установлении ее степеней. Причинность имеет свои градации, говорит А. Н. Трайнин. Она может быть главной и второстепенной, большей или меньшей. Она может выражаться иногда в «микроскопической доле» и совсем не приниматься в расчет2. «Причинная связь в уголовном праве поэтому — не только объективное основание ответственности,— заключает автор,— но в некоторых случаях и объективный критерий ответственности: действие лица, образовавшее главную причину общественно-опасного результата, при прочих равных условиях, должно влечь за собой большую уголовную ответственность, чем действие лица, игравшего второстепенную роль в причинении этого результата» 3.

Конкретных признаков определения степени причинности, отличных от философских критериев разграничения необходимости и случайности, А. Н. Трайнин, однако, не дает. Установление этой степени возлагается, таким образом, на суд, на субъективное усмотрение судьи.

Подобно трактует вопрос о причинности в гражданском пра-

лгца они вызваны». Следует отметить, наконец, что Л. А. Лун ц не проти-вяюстааляст вяну и причинение, а рассматривает к:-: в сочетании и единстве друг с другом, поскольку «причинная связь между поступком человека и следствием этого поступка получает то или иное (положительное, в форме предвидения или отрицательное, в форме непредвидения) отражение в сознании действующего лица, что так или иначе определяет волю и поведение этого лица; с другой стороны, вина, т. е. отношение сознания и воли лица к его поведению получает внешнее выражение (объективируется) в поступках человека —в его действии или бездействии» (там же, стр. 302).

Аналогичных взглядов на причинную связь в гражданском праве придерживаются: 3. И. Шкундин и В. И. Серебровский в учебнике по советскому гражданскому праву для юридических школ, М., 1950, стр. 261—264 и 518—519; Е. А. Флейшиц в работе «Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения», М., 1951, стр. 52—69.

1 А. Н. Трайнин, Состав преступления по советскому уголовному праву, М., 1951, стр. 103.

-' См. там же, стр. 117—118.

3 Т а м же, стр. 119.

68

ве О. С. Иоффе. Отвергая деление причинных связей в праве на необходимые и случайные, он полагает, что это деление «само по себе не может решить вопроса об ответственности, ибо объективно случайную причинную связь можно не только предвидеть, но и прямо использовать для достижения противоправных целей» '.

В другой работе2 О. С. Иоффе формулирует эту точку зрения более определенно: «Вопрос о наличии причинной связи может быть решен положительно только в том случае, когда, совершая определенное действие, которое обусловило наступление результата, лицо предвидело или должно было предвидеть либо самый результат, непосредственно вытекающий из его действия, либо, кроме того, привхождение других прямо из этого действия-невытекающих причин, но обусловливающих наступление желательного для данного лица результата. Иначе говоря, граница, отделяющая причинно-случайный результат от результата причинно-необходимого, полностью совпадает с границей, определяющей предвиденные обстоятельства от обстоятельств, которые выходят за пределы предвидения. Поэтому вне учета субъективного момента проблема причинной связи в праве решена быть не может» з.

' О. С. Иоффе, Рецензия на работу Б. С. Антимонова «Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении», «Вестник Ленинградского университета», 1951, № 2, стр. 134.

2 О. С. Иоффе, Значение вины в советском гражданском праве. «Ученые записки Ленинградского университета», 1951, № 129, Юридический сборник № 3.

3 Т а м же, стр. 155. Исходя из этого, О. С. Иоффе считает невозможным раздельный анализ причинных связей и виновности как различных оснований ответственности и предлагает свое решение данного вопроса, которое он видит в том, что, «оценивая каждое из обстоятельств, сыгравших роль в наступлении противоправных последствий, суд должен установить, какие из этих обстоятельств создавали лишь возможность наступления последствий, а какие обусловили превращение возможности в д е и-ст в и т е л ь н о с т ь» («Обязательства из причинения вреда», Л., 1952, стр. 25), и в зависимости от наличия последних обстоятельств—решить вопрос об ответственности.

Несостоятельность этой точки зрения станет ясной из следующего примера: торговая база Херсонского облпотребсоюза отправила киевской базе Укоопснаба различные товары и в том числе огнетушители. Вопреки существующим правилам, ящик с огнетушителями не имел предупредительных надписей. При перевозке огнетушители были повреждены, а жидкость, вытекшая из разбитых огнетушителей, сожгла другие товары (ткани и обувь). Встал вопрос об ответственности поставщика за убытки. С точки зрения О. С. И о ф ф е поведение поставщика (неуказание предупредительных надписей) создало лишь возможность наступления вредных последствий, которая была превращена затем в действительность при транспортировке. Следовательно, между поведением поставщика и возникшими убытками, по мнению О. С. Иоффе, отсутствует причинная связь, и поставщик должен быть освобожден от ответственности.

Иначе разрешил это дело арбитраж. Установив между поведением поставщика и убытком вполне закономерную необходимую причинную связь, он возложил на поставщика ответственность за происшедшие убытки. (Архив арбитража при Укоопсоюзе за 1950 г.. Решение от 1 августа 1950г.)

69

в виду главный пункт этих 'разногласий, то он, в конечном счете, сводится к различному пониманию необходимости и случайности.

А. А. Пионтковский, распространяя эти философские категории на причинные связи между противоправным действием и его результатом, рассматривает последний как необходимое последствие совершенного действия, «когда уже в конкретных условиях его совершения имелась объективная реальная возможность его наступления, когда его наступление являлось закономерным» '. Напротив случайный (не вменяемый) результат, по мнению А. А. Пионтковского, является последствием такого действия, «когда в конкретных условиях его совершения объективно не содержалось реальной возможности его наступления, когда его наступление не являлось закономерным последствием» 2.

Такая трактовка необходимости 'в форме юридического критерия «реальной возможности» уже оспаривалась в нашей литературе Т. В. Церетели. Не отвергая деления причинных связей на необходимые и случайные, она, вместе с тем, считает сомнительной возможность обосновать ответственность только за те последствия, которые с внутренней необходимостью вытекали из данного действия. Понятие необходимости включает в себя моменты не только закономерности, но и неизбежности, а поэтому необходимое последствие, по мнению Т. В. Церетели,— это такое последствие, которое при определенных обстоятельствах не могло не произойти и ;не могло произойти иначе, чем на самом деле. На основании этого Т. В. Церетели приходит к выводу, что точка зрения А. А. Пионтковского не может быть воспринята советским уголовным правом, так как «допущение ответственности лишь за необходимые последствия действия может создать у судьи такое представление, будто ответственность должна иметь место только тогда, когда поступок лица неизбежно должен был повлечь за собой наступление общественно опасного последствия» 3.

Критикуя А. А. Пионтковского за неправильное понимание и механическое перенесение категории необходимости на правовые явления в форме «реальной возможности», Т. В. Церетели предлагает критерий разграничения необходимых и случайных связей в виде «реальной возможности вмешательства», суть которого она усматривает в том, что причинная связь между действием и результатом может быть признана достаточной только тогда, когда без данного действия вредный результат не имел бы места, «если при этом в момент совершения поступка лицо имело реальную возможность вмешаться в объективный

1 Уголовное право, общая часть. М., 1948, стр. 304 (Разр. наша.—Г. М.).

2 Т а м же, стр. 305.

3 Т. В. Церетели, Причинная связь в уголовном праве, М., 1949,

ход событий и своим вмешательством оказать воздействие на этот ход событий». Напротив, если в момент совершения действия у лица не было реальной возможности вмешательства и его действие лишь в силу случайных обстоятельств оказалось в цепи событий, породивших вредный результат, «то данное действие следует считать лишь несущественным, незначительным условием наступившего последствия, неспособным обосновать уголовную ответственность за это последствие» '.

Ценность критических соображений Т. В. Церетели состоит в том, что она вполне правильно и своевременно обратила внимание советских юристов на раскрытие действительного содержания понятия необходимости, однако мы сомневаемся в правильности ее собственного понимания необходимости в форме «реальной возможности вмешательства». Т. В. Церетели уже было указано на то, что категорию необходимости нельзя смешивать с фатальностью (как это делает она, говоря о необходимости как о неизбежности), а также яа то, что критерий «реальной возможности вмешательства» не всегда способствует раскрытию действительного содержания понятия необходимости 2. «Категория реальной возможности вмешательства, — пишет Т. Л. Сергеева,— означает только одну субъективную возможность данного лица, т. е. характеризует собой такую ситуацию, которая открывает ему возможность оказывать воздействие на фактический ход событий» 3.

Т. Л. Сергеева следующим образом объясняет понятие необходимого причинения. Начав с критики положений А. Н. Трайнинз о причинности как «необходимом условии» 4, она оспаривает также выводы А. А. Пионтковского, который своим критерием «реальной возможности» не дает суду достаточно ясных указаний о понятии необходимости, поскольку он характеризует известную неустойчивость, неопределенность, так как возможность не есть еще действительность, а также и потому, что этот критерий (как и ранее указанные юридические критерии Т. В. Церетели и А. Н. Трайнина) «необоснованно расширяет объективные основания уголовной ответственности» 5.

Предлагая свое определение понятия необходимых последствий преступного действия, Т. Л. Сергеева пишет: «Послед-

' Т. В. Церетели, Причинная связь в уголовном праве, М., 1949, стр. 7.

2 См. Т. Л. Сергеева, Вопросы причинной связи в судебной практике по уголовным делам Верховного суда СССР, жур. «Советское государство и право», 1950, № 3, стр. 30.

'Там же.

* Т. Л. Сергеева имеет в виду положение А. Н. Трайннна: «Таким образом, причинность, как объективное основание ответственности, будет всегда там, где действие (или бездействие) человека было одним из необходимых условий наступления преступного результата» (А. Н. Т р а и д и н, Учение о соучастии, М., 1941, стр. 58).

5 Т. Л. Сергеева, Указ. соч., стр. 31.

72

ствие следует признать необходимым тогда, когда преступный результат наступил в силу определенного поведения лица, при наличии определенных условий. Именно в этом смысле понимается необходимость в марксистской философии и в советском уголовном праве» 1. Исходя из того, что суд, добиваясь установления объективной истины, должен выявлять действительную причину вредного результата деяния, Т. Л. Сергеева поясняет затем, что «действительное причинение имеет место тогда, когда поведение лица, являясь одним из необходимых условий наступления преступного результата, вместе с тем, претворило в действительность реальную возможность наступления этого результата, созданную им самим, другими лицами или иными силами, или активно участвовало в этом претворении совместно с другими лицами или силами»2.

Такое понимание необходимого (действительного) причинения, как нам кажется, больше других приближается к правильному. Оно вносит некоторую ясность в понятие необходимого причинения, однако применительно к гражданскому праву нуждается в дальнейших уточнениях и дополнениях, которые мы попытаемся дать ниже.

Устанавливая наличие или отсутствие необходимой причинной связи между данным противоправным действием и вредом, советский суд (арбитраж) руководствуется 'марксистско-ленинским пониманием законов развития объективного мира, своим жизненным опытом, практикой. Суду и арбитражу не могут быть заранее предписаны готовые и раз навсегда данные методы установления причинной связи вроде «типичности» или «вероятности» причинных связей, ибо одна и та же, внешне сходная, причинная связь может иногда показаться суду нетипичной и невероятной, между тем на самом деле быть реальной, и наоборот. Такие, чисто схоластические, наперед данные, приемы установления причинной связи, будучи сугубо субъективными, сковывают инициативу суда и арбитража в выборе средств установления причинности и на практике ведут к недопустимому шаблону в работе суда, т. е. к грубым ошибкам в разрешении дел.

Безусловно, «типичная» и «вероятная» причинная связь между двумя или несколькими явлениями может иногда совпасть с объективно необходимой причинной связью между ними. Больше того, как показывает практика, «типичная» и «вероятная» причинная связь в представлении опытных совет-

1 Т. Л. Сергеева, Ук. соч., стр. 30.

2 Т. Л. Сергеева, Вопросы виновности и вины в практике Верховного суда СССР по уголовным делам, М., 1950, стр. 90.

73

ских судей, как правило, совпадает с объективно необходимой связью. В этом^ смысле признак «типичности» или «вероятности» не может быть отвергнут в практике совсем, но он не может быть исключительным, универсальным, т. е. заменяющим собой все другие приемы установления объективной истины. Короче, он не может быть возведен в принцип, в общее правило. Советская действительность в условиях современного развития науки и техники богата такими сложными и, на первый взгляд, «невероятными» сочетаниями причин и следствий, что в представлении разных по своему культурному и политическому уровню лиц одни и те же сочетания предметов и явлений могут показаться для одних типичными и вероятными, для других — нетипичными и невероятными. Следовательно, объективно реальная причинная связь между данным действием и результатом может быть 'наиболее правильно и точно установлена только на основе глубокого изучения законов развития данного явления и всестороннего ознакомления с его конкретной обстановкой.

Подтверждением этого, не претендующего на оригинальность, вывода (так как он фиксирует только богатейший опыт нашей практики) могут служить бесчисленные примеры из практики советских судебных и арбитражных органов. «Поставленная перед советским судом задача установления материальной истины по делу требует,— записано в одном из определений Верховного суда СССР,— чтобы выводы суда о фактах и причинной связи между ними были достоверными, т. е. соответствующими действительности. Обоснование приговора вероятными фактами или вероятной причинной связью может привести лишь к выводу о вероятности виновности подсудимого, что противоречит принципам советского правосудия».

Изучив эту практику советских судебных и арбитражных органов', мы пришли к следующим выводам:

1 См. следующие примеры из практики, где вопрос о причинной связи между действием и результатом был главным предметом обсуждения: дело по иску Исакадзе к Боржомской аптеке («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1940 г.», М., 1941, стр. 225);

дело Геворкян и Барсегян (там же, стр. 106); дело Романенко и Шкреба (там же, стр. 49); дело Карлина (там же, стр. 104—105); дело Гегучидзе (там же, стр. 156—157); дело Головенко (там же, стр. 128); дело Сысоева и Петрова (жур. «Социалистическая законность», 1941, № 5, стр. 28); дело Точилова («Судебная практика Верховного суда СССР», вып. II, 1942, стр. 19); дело Песнячевскои («Судебная практика Верховного суда СССР», вып. III, 1943, стр. 16); дело Израйлева («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда за 1944 г.», М., 1948, стр. 139);

дело Ходарева и Гогия (там же, стр. 88); дело по иску Заготконторы к Госбанку («Судебная практика Верховного суда СССР», вып. I, 1944, стр. 16); дело по иску Одинцовой к Новосельцевой и Др. («Судебная практика Верховного суда СССР», вып. V, 1945, стр. 27—29); дело по иску Мироновой к Химзаводу («Судебная практика Верховного суда СССР», вып. II, 1946, стр. 10); дело Моржовой и Цуваревой («Судебная практика

74

1. Советское гражданское право не нуждается в особых «юридических критериях» разграничения объективных причинных связей. Оно неуклонно руководствуется положениями марксистско-ленинской философии о причинности и с успехом применяет ее критерии отграничения необходимых связей от случайных как единственно правильные. Разграничивая все объективные причинные связи между действием и результатом на объективно необходимые (т. е. настолько существенные связи для данного результата, без которых он не имел бы места) и объективно случайные (т. е. настолько несущественные для данного результата связи, без которых этот результат все равно наступил бы), советское гражданское право не нуждается в иных критериях этого разграничения, отличных от принятых в материалистической философии: необходимые связи между противоправным действием и результатом служат достаточным объективным основанием ответственности, а случайные связи, напротив, исключают эту ответственность, так как не могут рассматриваться как полноценный элемент состава гражданского правонарушения.

2. Объективная причинная связь между действием и результатом должна устанавливаться судом независимо от субъективной стороны состава гражданского правонарушения, т. е. без учета субъективной способности причинителя предвидеть и предотвратить вредный результат. Исследование субъективного отношения причинителя к противоправному действию и его результату может явиться лишь последующим

Верховного суда СССР», вып. VII, 1946, стр. 10—11); дело Березиной («Судебная практика Верховного суда СССР», № 2, 1949, стр. 32); дело Бобылева («Судебная практика Верховного суда СССР», № 3, 1949, стр. 40);

дело Боцвадзе («Судебная практика Верховного суда СССР», № 11, 1949, стр. 42); дело Гончарова, подробный анализ которого дает М. М. Исаев («Вопросы уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного суда СССР», М., 1948, стр. 78—81 и 84—97); дело по иску Ра-китянского сахарного завода к киевскому заводу «Большевик» (жур. «Арбитраж», 1937, № 16); дело по иску Московского театра музыкальной комедии к Харьковскому гастрольному бюро (там же). Анализ этих арбитражных дел дан в нашей статье «К вопросу о вине, как основании договорной ответственности» («Ученые записки юрфака Киевского госуниверситета», № 2, 1948, стр. 134—136).

Из судебной практики последних лет укажем на следующие определения Судебной Коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР:

от 19 октября 1949 г. по делу № 36/1114 по иску Шелестова к Управлению Юго-Восточной железной дороги; от 19 января 1950 г. по делу № 36/1447 по иску Баккоопторга к Управлению Азербайджанской железной дороги;

от 10 мая 1950 г. по делу № 36/432 по иску колхоза «Красный опытник» к Убинской сплавной конторе; от 8 октября 1951 г. по делу № 36/872 по иску Чкаусели к Грузвзрывпрому; от 14 ноября 1951 г. по делу № 36/957 по иску Митюрниковой к Красноуральскому рудоуправлению; от 15 октября 1952 г. по делу № 03/865 по иску Масаилова к Крестецкому леспромхозу;

от 13 декабря 1952 г. по делу № 03/1035 по иску Ворона к Велико-Октябрьскому комбинату; от 28 января 1953 г. по делу № 03/43 по иску Шатиловой к тресту «Октябрьуголь». У

75

этапом рассмотрения дела, когда суд проверяет наличие или отсутствие виновности причинителя. Что же касается причинных связей между противоправным действием (в котором воля и сознание человека объективировались во внешнем мире) и вредным результатом (как определенным изменением объективного мира), то установление их .не может зависеть от учета субъективного состояния причинителя, поскольку эти связи являются объективно реальными и изучение их возможно только на основе сопоставления внешних фактов, но не на основе того, какое отражение эти факты получили в сознании причинителя.

Само собой разумеется, что такое «изолированное» от субъективной стороны состава правонарушения установление причинных связей допустимо лишь на предварительном этапе исследования конкретного дела как методический прием советского суда, необходимый для проверки наличия лишь одного из элементов состава правонарушения, а вместе с тем, и одного из оснований гражданско-правовой ответственности лица. Если суд установит отсутствие объективно необходимых связей между действием и результатом, он прекратит дальнейшее исследование дела и, в частности, проверку виновности причинителя (за отсутствием одного из элементов состава);

если же суд установит наличие объективно необходимых связей между действием и результатом, он перейдет затем к анализу субъективной стороны состава, т. е. к проверке виновности причинителя. В завершающем этапе суд будет рассматривать вопрос об ответственности причинителя с учетом всех наличных элементов состава (противоправного действия, его вредного последствия, объективно необходимой связи между ними и вины причинителя) в их сочетании и взаимодействии, так как общим основанием гражданско-правовой ответственности служит у нас состав гражданского правонарушения, представляющий собой диалектическое единство объективных и субъективных его элементов.

Идя таким путем и не будучи связанным наперед предписанными «юридическими критериями» установления причинных связей (вроде: «необходимого условия», «типичности», «реальной возможности», «реальной возможности вмешательства» и пр., которые, как показывает практика, не способствуют установлению истины), советский суд может правильно разрешить вопрос о причинности только при том условии, если он будет твердо руководствоваться положениями марксистско-ленинской философии и ее категориями необходимости и случайности. Такой подход к решению вопроса о причинной связи не поведет ни к необоснованному расширению, ни к сужению гражданской (как и всякой иной) ответственности и не вызовет какого-либо «произвола» суда—упреки, которыми так часто взаимна обмениваются в полемике совет -

76

ские юристы, отстаивая облюбованный ими тот или иной чисто «юридический критерий» разграничения причинных связей1.

Нельзя не отметить, что поводом к указанным выше разногласиям между советскими юристами по вопросу о соотношении необходимости и случайности послужили, на наш взгляд, недоразумения и недоговоренности, порой чисто методического характера.

Все советские юристы исходят из основного положения марксистско-ленинской философии об объективности причинных связей: как необходимые, так и случайные связи в природе и обществе существуют реально, независимо от нашего сознания. Однако некоторые юристы забывают, что когда мы говорим об этих связях, то всегда имеем в виду лишь внешние объективные, т. е. связи между действием причинителя как объективированной во-вне волей человека и вредным результатом (как фактом, вызвавшим определенные изменения во внешнем мире). Это — те объективные причинные связи, которые мы рассматриваем как третий элемент правонарушения; но говоря о нем, мы должны помнить, что есть еще и четвертый его элемент — вина причинителя, анализируя которую мы обязаны исследовать субъективную способность причинителя предвидеть и предотвратить вредный результат.

Итак, основаниями ответственности лица являются как внешняя связь противоправного действия и результата, так и внутренняя обусловленность воли и действия. Все эти обстоятельства являются равноценными элементами состава всякого правонарушения. При окончательном решении вопроса об ответственности лица все эти обстоятельства рассматриваются в единстве и во взаимосвязи. Но единство объективных и субъективных элементов состава правонарушения не означает

' Упрекая А. А. Пионтковского в том, что он, деля причинные связи на необходимые и случайные, не дает точного критерия их разграничения, Н. В. Кудрявцев пишет: «Но ведь суд, согласно конструкции автора, вынужден все же при рассмотрении дела решить вопрос о характере причинной связи — необходимая она или случайная. Чем же он будет руководствоваться? Отсутствие точного юридического критерия означает полный произвол в решении вопроса, который, согласно этой конструкции, является определяющим судьбу обвиняемого. Это значит, что признание последствий случайными или необходимыми целиком зависит от усмотрения суда. Чем же помогла теория практике?» (Указ. статья, стр. 43). Мы согласны с тем, что А. А. Пионтковский действительно не дает точного критерия разграничения причинных связей на необходимые и случайные. Правильно также и то, что предложенный А. А. Пионтковским критерий «реальной возможности» не является удачным. Но разве нужен такой «юридический критерий» и разве он может быть отличным от философского критерия? Ведь Н. В. Кудрявцев также не дает такого юридического критерия. Больше того, не найдя такого критерия, он вообще отказывается от разграничения объективных причинных связей на необходимые и случайные и предлагает •суду принимать во внимание всякие связи, в зависимости от субъективной возможности причинителя предвидеть эти связи. Но разве в этом случае оценка причинных связей по субъективному признаку, выражаясь словами Н. В. Кудрявцева, не означает «произвола суда»?

77

их тождества. Как уже было сказано выше, на первом этапе исследования каждого конкретного правонарушения суд обычно устанавливает наличие объективных элементов (противоправное действие, вред, причинная связь между ними), а затем переходит к анализу субъективного элемента, т. е. к установлению психического отношения деятеля к своим действиям и к их результату. Достаточно понятно, что, анализируя объективные элементы правонарушения, суд берет во внимание только внешние факты, находящиеся как бы на поверхности явления, и абстрагируется на .время от субъективного состояния причинителя. Такое абстрагирование является методически обычным этапом исследования. Однако некоторые юристы, в частности В. Н. Кудрявцев, минуя этот этап, переходят сразу к рассмотрению субъективного элемента состава правонарушения, решая, таким образом, вопрос об ответственности причинителя в зависимости от его субъективной возможности предвидеть и предотвратить вредный результат.

Такое игнорирование анализа объективных элементов состава правонарушения, а вместе с тем и объективных оснований ответственности, вносит упрощенчество в разрешение проблемы ответственности. Советское социалистическое гражданское право рассматривает правонарушение как определенное единство объективной и субъективной сторон состава правонарушения \ Возлагая на лицо ответственность за правонарушение, советский закон исходит из основного предположения о том, что внешняя причинная связь между действием и результатом и внутренняя обусловленность воли и действия совпадают в каждом конкретном случае. Если же внешняя причинная связь между действием и результатом и внутренняя обусловленность воли и действия причинителя расходятся, не совпадают, то и ответственность его, по общему правилу, не имеет места. Такое совпадение возможно только на. основе объективно необходимых связей между действием и результатом; если же эти связи объективно случайны, то совпадения внешней причинной связи и внутренней обусловленности между действием и результатом не будет. Точнее — такое совпадение иногда может иметь место, но оно не может служить достаточным основанием для всех случаев ответственности.

Таким образом, полноценным элементом состава правонарушения, а вместе с тем и основанием ответственности могут быть только объективно необходимые связи между действием

' К гражданскому правонарушению в принципе применимо следующее положение науки советского уголовного нрава, сформулированное А. А. П и о я т к о в с к и м: «Каждое преступное действие представляет собой определенное единство объективных и субъективных свойств действия. Лишь в теоретическом, анализе можно разделить рассмотрение отдельно объективных и субъективных свойств преступного действия» («Уголовное право», общая часть. М., 1948, стр. 284. Ср. «Советское уголовное право», часть общая, М„ 1952, стр. 162—168).

78

и результатом 1. Но наличия одних объективно необходимых связей между действием и результатом еще недостаточно для возложения ответственности на причинителя. При окончательном решении вопроса об ответственности причинителя суд примет во внимание как объективные, так и субъективные моменты конкретного дела — в их сочетании и взаимодействии. Предпосылкой же для такого окончательного и правильного разрешения вопроса об ответственности будет всегда служить глубокий и всесторонний анализ всех элементов состава данного правонарушения2.

Так представляется нам решение вопроса о причинных связях в советском гражданском праве. Мы отвергаем поэтому различные «юридические критерии» причинных связей и считаем, что дискуссия между авторами этих критериев не достигла цели 3.

Как показывает практика, наши судьи и арбитры пользуются такими критериями разграничения причинных связей, которые приняты в марксистско-ленинской философии, и в особых «юридических критериях» такого разграничения не нуждаются. Достаточным основанием гражданско-правовой ответственности они считают лишь необходимую причинную связь между противоправным действием и его последствиями, но не случайную. Они полагают также, что субъективное предвидение последствий противоправного действия не может служить всеобщим критерием установления причинных связей, так как последние существуют объективно и независимо от восприятия, а также и потому, что в случаях безвиновной

* Ср. «Советское уголовное право», часть общая. Учебное пособие для вузов, Госюриздат, 1952, стр. 189—190. Авторы учебного пособия пишут, что «для признания данного действия причиной определенного события следует установить, что это событие явилось при данных конкретных условиях необходимым, закономерным последствием совершенного действия». Что же касается других обстоятельств, хотя и связанных с преступным действием, но явившихся лишь одним из условий-его наступления, то причинную связь следует считать отсутствующей, если «наступившее последствие не имело основания в совершенном лицом действии, а имело свое основание в другой цепи причинности, оказавшейся случайно связанной с развитием последствий от совершенного данным лицом действия».

2 Обстоятельной и яркой иллюстрацией такого анализа может служить известное дело Безбабичева, бывшее предметом обсуждения Пленума Верховного суда СССР, разбор которого дает М. М? Исаев — «Вопросы уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного суда СССР», М., 1948, стр. 84—97. См. также Постановление Пленума Верховного суда СССР по делу «Е», описанное в жур. «Социалистическая законность», 1947, № 2, стр. 29—30 и определение Судебной коллегии Верховного суда СССР по делу Платова («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1943 г.», М„ 1948, стр. 133—134).

3 На это обратила внимание редакция журнала «Вопросы философии», которая в статье «О состоянии юридических наук» писалг^: «Вопрос о причинности исчерпывающе освещен в марксистской литературе, и никакой «особой» причинности в уголовном праве, разумеется, нет, и быть не может» (1953, № 1, стр. 97).

79

ответственности (например, по ст. 404 ГК) суд и арбитраж не анализируют субъективную сторону дела, а устанавливают объективные причинные связи без учета предвидения их при-чинителем 1.

Анализируя причинные связи между действием и результатом в свете основных философских категорий необходимости и случайности, мы получаем возможность успешного разрешения практических вопросов причинности в гражданском праве, в том числе таких, которые с точки зрения различных «юридических критериев» не находят удовлетворительного разрешения. К числу последних относится вопрос о делении убытков на прямые и косвенные и вопрос о соотношении казуса и непреодолимой силы.

Как сказано выше, деление убытков на прямые и косвенные проводится по признаку причинных связей между противоправным действием и ущербом: если ущерб явился существенным и закономерным (т. е. необходимым) результатом противоправного действия — перед нами прямой убыток; если же ущерб связан с противоправным действием лишь косвенно, а действительной его причиной являются различные сопутствующие (несущественные для данного случая, т. е. случайные) обстоятельства — перед нами косвенный убыток.

В качестве иллюстрации этого деления убытков нами был приведен пример невыполнения договора перевозки дров с

2 Из того положения, что вредный результат может оказаться необходимым (закономерным) следствием противоправного действия, вовсе не вытекает, что правонарушения в СССР оказываются закономерными (необходимыми) явлениями социалистического общества. Утверждать так, значит отождествлять частное с общим. Как отмечено выше, социалистический строй по своей природе не порождает объективных условий для совершения правонарушений. Последние носят у нас временный, преходящий характер и являются результатом влияния пережитков капитализма на сознание отдельных отсталых советских людей. Но если правонарушение произошло, юриста интересует конкретная (частная) сторона дела: нужно выяснить характер причинных связей между противоправным действием и вредным результатом и установить, являются ли они необходимыми или случайными.

Поэтому кажется довольно странной позиция О. С. Иоффе, отвергающего допустимость разграничения причинных связей между противоправным действием и вредом на необходимые и случайные по такому «принципиальному» мотиву: «Если бы внутренняя закономерность была заложена в самом неправомерном поведении, борьба с ним правовыми мерами оказалась бы лишенной всякого смысла», так как «признание необходимого причинения единственно возможным объективным основанием ответственности вело бы на практике к полной безответственности правонарушителей» («Ответственность по советскому гражданскому праву», Л., 1954, стр. 30). Такая аргументация понадобилась О. С. Иоффе только для того, чтобы вместо объективного критерия разграничения причинных связей на необходимые и случайные предложить субъективный критерий их разграничения «на возможные и действительные» по признаку предвидения вредного результата причиннтелем.

80

берега реки Волги артелью «Транзит», которая не выполнила своих обязательств перед поликлиникой, в результате чего последняя вынуждена была срочно закупить более дорогое топливо и переплатить за него известную сумму (прямой убыток). Наступившие, между тем, сильные, весьма редкие для данной местности, дожди создали угрозу разлива реки и затопления дров, в связи с чем поликлиника произвела переброску дров в безопасное место и снова израсходовала на это дополнительные средства (косвенный убыток). Совершенно очевидно, что косвенный убыток не находится здесь в «прямой» связи с нарушением договора: он мог бы и не наступить, если бы не произошли определенные события, случайно увеличивающие материальный ущерб, но в «косвенной» связи с нарушением договора он все же состоит (если бы договор был выполнен своевременно, этого убытка не было бы, так как отсутствовала бы надобность в переброске дров в безопасное место). Иначе говоря, косвенный убыток является здесь результатом нескольких причин, одной из которых было нарушение договора, а другими — различные сопутствующие, случайные обстоятельства, увеличивающие ущерб.

Л. А. Лунц, разбирая многочисленные ошибки в разграничении убытков, которые допускались в нашей литературе1, констатирует, что деление убытков на прямые и косвенные основано на неправильном понимании причинной связи, а затем приходит к выводу, что от него вообще следует отказаться 2.

1 Такие ошибки действительно имели место. См., например, «Гражданское право», т. II, М'., 1938, стр. 61 (авторы соответствующей главы М. С. Липецке? и 3. И. Ш к ундин), где смешивается положительный ущерб с прямыми убытками. Аналогичную ошибку допускает М. М. А г а р-ков, см. «Гражданское право», т. 1, 1944, стр. 381. Напротив, в другом месте учебника (стр. 330) он правильно отграничивает прямые и косвенные убытки от положительного ущерба и упущенной выгоды по признаку причинной связи, но трактует таковую с позиций теории адэкватной причинности. Особенно четкое разграничение отдельных видов убытка М. М. Агарков проводит в своей статье «Понятие убытков в международном праве» (Известия АН СССР, Отд. экономики и права, 1945, № 6).

2 Оспаривая положение М. М. Агаркова о том, что наше гражданское законодательство содержит общее правило, согласно которому возмещению подлежат только прямые, но не косвенные убытки («Гражданское право», т. I, 1944, стр. 381), Л. А. Л у н ц полагает, что «для такого общего правила нет в нашем гражданском праве достаточных оснований: ограничение ответственности лишь так называемыми прямыми убытками является по существу отступлением от общего принципа полного возмещения убытков» (И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 372). Как на пример такого «отступления» Л. А. Лунц указывает на ст. 368 ГК, согласно которой страховая сумма не может превышать размера прямых убытков и «косвенные убытки могут быть застрахованы, лишь поскольку это разрешено правилами страхования». Такое утверждение совершенно неправильно. В действительности дело обстоит иначе:

наше законодательство, говоря об убытках, всегда имеет в виду лишь прямые убытки, т. е. такие, которые обусловлены существенными, объективно

Мы не разделяем этого вывода. С точки зрения различных «юридических критериев» причинной связи такое деление убытков действительно приводит в тупик '. В свете философских положений о необходимости и случайности деление убытков на прямые и косвенные вполне разрешимо. Мы это деление представляем следующим образом: прямой убыток всегда находится в объективно необходимой связи с противоправным действием, так как оно (противоправное действие) является определяющей и настолько существенной причиной данного ущерба, без которой убыток не имел бы места. Установив закономерность между действием и результатом и найдя тем самым объективное основание для ответственности должника, мы обнаруживаем, таким образом, третий элемент состава правонарушения (два первых — противоправное действие и его вредный результат — предполагаются данными). Обнаружив его, мы переходим к анализу субъективного основания ответственности, т. е. к отысканию четвертого, последнего, элемента состава, каким является вина причинителя: если будет установлено, что должник виновен в неисполнении договора, суд обяжет должника возместить причиненный ущерб. Так определяется прямой убыток.

необходимыми причинными связями с противоправным действием причинителя, и отрицательно относится к возмещению косвенных убытков. Ст. 368 ГК, допускающая страхование косвенных убытков, является в этом отношении исключением из общего правила.

Против разграничения убытков на прямые и косвенные, а также на положительный ущерб и упущенную выгоду выступил также Л. И. Карту -жанский, который (без веских доказательств) утверждает, что в наших условиях «вообще утрачивает свое значение самая классификация убытков, будет ли это классификация по признакам положительного ущерба и упущенной выгоды или по признакам прямых и косвенных убытков» (Л. И. Картужанский, Ответственность за неисполнение договоров в социалистическом хозяйстве, «Вестник Ленинградского университета», 1950, № 4, стр. 102).

' В качестве примера такого безуспешного разграничения убытков на прямые и косвенные Л. А. Лунц справедливо указывает на теорию так называемой «непосредственной причинной связи», с помощью которой некоторые юристы пытались отграничить одни убытки от других, (указ. работа, стр. 305—306). Эта теория действительно несостоятельна: возлагать обязанность возмещения убытка на «последнего причинителя» на практике не всегда оказывается правильным, так как действия этого «последнего причинителя» в общей цепи причинных связей, обусловивших ущерб, могут оказаться иногда совсем несущественными.

Несостоятельность этой теории Л. А. Лунц убедительно показывает на примере применения ст. 1151 Французского гражданского кодекса, ограничивающей ответственность должника лишь «непосредственным и прямым следствием невыполнения соглашения». Эта статья, .пишет Л. А. Лунц, «воспроизвела механистическое, примитивное представление о том, что из фактов, во времени предшествующих результату, те, которые во времени стоят ближе к этому результату, являются будто бы всегда решающими для наступления данного результата, а более отдаленные во времени, якобы, вовсе не имеют значения». Французская, а также англо-американская практика и сейчас руководствуется этой «теорией», так как она дает возмож-

82

Иначе определяется косвенный убыток, который находится с противоправным действием (бездействием) в объективно случайной связи. В разбираемом нами примере (расходы по переброске дров в безопасное место) косвенный убыток является следствием такого события, как небывало сильные дожди. Это событие развилось благодаря собственной закономерности (атмосферные явления природы) и по отношению к факту невыполнения договора оказывается поэтому случайным обстоятельством: между невыполнением договора и расходами по переброске дров имеется лишь случайное сцепление двух рядов причин, которого могло и не быть, так как эти расходы не связаны необходимой закономерностью с нарушением договора. Установив этот объективный факт, суд откажет в иске поликлиники о взыскании с артели «Транзит» косвенных убытков за отсутствием состава правонарушения 1 (а иначе — за отсутствием одного из элементов этого состава — объективно необходимой связи между действием и вредом), не входя в обсуждение субъективного момента, т. е. виновности артели. В этом своем виде косвенный убыток выступает перед нами как результат непреодолимой силы 2.

ность ограничить ответственность крупных предприятий за всякого рода вред, причиняемый их деятельностью (Л. А. Лунц, Гражданское и торговое право капиталистических стран, М., 1949, стр. 280—281). Но несостоятельность этой теории (как и многих других механистических либо идеалистических теорий) еще не означает, что для правильного разграничения убытков на прямые и косвенные не могут быть найдены научно обоснованные пути. Л. А. Лунц правильно указывает на эти пути, когда признает, что при установлении причинных связей между противоправным действием и вредом следует исходить из общефилософских категорий необходимости и случайности. Однако, когда на деле нужно применить эти категории к разграничению убытков на прямые и косвенные, Л. А. Лунц отказывается от них и трактует о возмещении всех убытков (указ. работа, стр. 355—373), хотя достаточно ясно, что говорить о возмещении всех убытков — это значит говорить как о тех убытках, которые находятся в объективно необходимой связи с противоправным действием, так и о тех, которые находятся с ним в объективно случайных связях. Став на такой путь, Л. А. Лунц должен признать, что объективным основанием гражданско-правовой ответственности может служить всякая причинная связь между действием и результатом (как необходимая, так и случайная), т. е. присоединиться к вышеупомянутой концепции В. Н Кудрявцева, которую Л. А. Лунц справедливо критикует как механистическую, так как она «приводит к тем же последствиям, что доктрина сопсП1ю зше аиа поп» (Указ. работа. стр. 310).

1 Среди цивилистов не принято говорить «за отсутствием состава». Это выражение криминалистическое, хотя оно точно отображает смысл и могло бы быть воспринято и цивилистами.

2 Мы не останавливаемся на других советских цивилистах, пытающихся изгнать из гражданского права институт прямых и косвенных убытков. Говоря кратко, противников этого института можно разделить на четыре основные группы: первые отвергают этот институт по «принципиальным» соображениям, считая его буржуазным (см. предыдущую главу); вторые смешивают прямые и косвенные убытки с положительным ущербом и упущенной выгодой (см. выше); третьи отрицают практическую необходимость этого института по тем мотивам, что наш закон обязывает к возме-

83

Вторым вопросом, который не находит удовлетворительного разрешения с точки зрения различных «юридических критериев», но успешно разрешается в свете общефилософских категорий необходимости и случайности, является вопрос о соотношении «случая» (казуса) и непреодолимой силы.

Разногласия советских юристов в разрешении этого вопроса касаются, по существу, общей проблемы соотношения причинности и виновности, а конкретно сводятся к следующему.

Одни советские юристы рассматривают казус как понятие, противоположное понятию вины, т. е. как отсутствие вины. В этом своем виде казус существенно отличается от понятия случая в философии 1.

Другие юристы, напротив, считают, что «случай» (казус) в праве и случай в философском понимании — это идентичные понятия. Так, например, определяет случай М. Д. Шаргород-ский: «Понятие случая в уголовном праве, — говорит он, — есть общее понятие диалектического материализма, и из него надо исходить» 2.

щению всех убытков (т. е. как прямых, так и косвенных) и что это различение убыков может иметь значение как исключение из общего правила, а потому излишне (Лунц); наконец, четвертые не находят «теоретического обоснования» для разграничения убытков на прямые и косвенные, хотя на деле и пользуются им. К числу последних можно отнести, например, В. И. Кофмана. Считая, что разделение убытков на прямые и косвенные «не имеет теоретического обоснования», он приходит к выводу, что от такого разделения следует отказаться, а связанные с исчислением убытков затруднения устранять в порядке «специально установленной ограниченной ответственности определенного рода предприятий или трудящихся» («Основные вопросы причинной связи в свете общей проблемы гражданской ответственности», «Вестник Ленинградского университета», 1950, № 10, стр. 125). Трудности в науке автор перелагает таким образом на законодателя. Такое нормативное определение убытков, как показывает практика, не находит у нас большого применения (см. об этом в нашей работе «Об определении размеров договорного убытка», «Ученые записки юрфака Киевского госуниверситета», № 3, 1948, стр. 115—131).

1 «Отрицательный ответ на вопрос, должен ли был субъект предвидеть возможность наступления последствий своей деятельности,— пишет А. А. Пионтковский,—влечет за собой признание отсутствия в его действиях вины и наличия «случая», за который он не подлежит уголовной ответственности» («Уголовное право», общая часть, 1948, стр. 348). Ср. «Советское уголовное право», часть общая, 1952, стр. 239.

Так же определяют казус почти все советские цивилисты, например:

М. М. Агарков, В. И. Серебровский, Л. А. Лунц, Д. М. Генкин. Последний говорит: «Понятие казуса — простого случая лежит в ряду понятия виновности как отрицательное понятие, как отсутствие какой-либо 'вины» (Отчет о заседании сектора гражданского права ВИЮН, посвященном вопросу о вине в гражданском праве», жур. «Советское государство и право», 1949, № 11, стр. 73).

2М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, «Ученые труды ВИЮН», 1947, т. X, стр. 195. В литературе по советскому гражданскому праву этой точки зрения придерживается О. С. Иоффе («О некоторых вопросах науки гражданского права», «Вестник Ленинградского университета», 1948, № 3, стр. 94).

84

Это, конечно, неправильно. Понятие казуса нельзя отождествлять со случаем в философии. Случайность в философии трактуется как объективная категория, существующая независимо от нашего сознания, поскольку она всегда противополагается другой объективной категории — необходимости 1. Напротив, казус есть понятие субъективное, поскольку оно всегда противопоставляется другому субъективному понятию — вине причинителя 2.

К обсуждению казуса суд обычно переходит только после того, как установит наличие объективно необходимых связей между действием и результатом. Так, в нашем примере с легким ранением, вызвавшим утрату путевки в дом отдыха, суд, установив наличие объективно необходимой связи между противоправным действием и результатом, перейдет к обсуждению виновности причинителя и, не найдя виновности, освободит его от ответственности за казус по тому мотиву, что при-чинитель не знал и не должен был знать о наличии путевки. В этом своем виде (на базе объективно необходимой связи между действием и результатом) казус выступает, так сказать, в чистом виде. Именно в этом виде он выступает в советском уголовном праве, которому неизвестна безвиновная ответственность. В том же виде казус выступает и в советском гражданском праве, но-только тогда, когда последнее юворит о виновной ответственности.

Но советскому гражданскому праву известны случаи безвиновной ответственности. Такова, например, ответственность владельца источника повышенной опасности за «случайное» причинение вреда (ст. 404 ГК). Такова ответственность воздушного перевозчика за всякое причинение вреда (ст. 78 Воздушного кодекса СССР).

1 «Случайность также существует объективно, но она не вытекает с необходимостью из закономерного развития данного явления, хотя и имеет -свою причину» («Краткий философский словарь», М., 1952, стр. 331).

2 Отождествив казус и случай, О. С. Иоффе неправильно трактует понятие случая. Он пишет: «Гражданско-правовой случай может рассматриваться поэтому и как случай в философском смысле, с учетом субъективного отношения к нему лица, действия которого подлежат гражданско-пра-вовой квалификации» (указ. выше статья, стр. 93). Иначе говоря, О. С. Иоффе рассматривает казус и случай как субъективные понятия: «Случайными признаются лишь такие непредотвратимые для причинителя обстоятельства, о возможности наступления которых он не знал и не должен был знать» (стр. 92). Явно игнорируя положение диалектического материализма об объективности случая и о недопустимости сведения случайности к субъективной непознанности, О. С. Иоффе приходит к выводу о том, что «в гражданском праве виновное отграничивается от случайного, как познанное от непознанного» (там же). Очевидно» потеряв всякую надежду на уяснение различий между казусом и случаем, О. С. Иоффе предложил затем вообще выбросить из науки гражданского права эти понятия, а вместе с ними и понятие непреодолимой силы, находя, что «гражданско-правовое деление случаев на две их разновидности нельзя также ни обосновать, ни. тем более, оправдать при помощи философской аргументации» (там же. стр. 94).

85

В первом примере, поскольку речь .идет о «случайном». (казусном) причинении вреда, ответственность не беспредельна. Она ограничивается здесь понятием так называемой непреодолимой силы, за последствия которой владелец источника повышенной опасности не отвечает. Напротив, во втором примере такого ограничения ответственности нет: воздушный перевозчик отвечает за случайный вред, который так или иначе связан с эксплуатационной деятельностью воздушного перевозчика \

В связи с такой градацией объема гражданско-правовой ответственности (ответственность за вину, казус и непреодолимую силу) в практике и в науке советского гражданского права возникают весьма важные вопросы, во-первых, о границах между виной и казусом и, во-вторых, о границах между казусом и непреодолимой силой.

Первый вопрос в одинаковой мере интересует как гражданское, так и уголовное право, поскольку в данном случае речь идет о пределах виновной ответственности причинителя. Наоборот, второй вопрос является сугубо цивилистическим и ни в какой мере не интересует уголовное право, поскольку в данном случае говорится о пределах безвиновной ответственности.

Так как вопрос о пределах виновной ответственности будет рассмотрен в дальнейшем, мы сосредоточим сейчас главное внимание на вопросе о пределах безвиновной ответственности или, иначе говоря, на вопросе о разграничении казуса и непреодолимой силы, ибо он имеет прямое отношение к разбираемой нами проблеме причинности.

По вопросу о разграничении казуса и непреодолимой силы в буржуазной литературе выдвинут целый ряд теорий. Если оставить в стороне промежуточные (по существу, эклектические) теории, то все они могут быть сведены к двум основным теориям: к субъективной и объективной.

Субъективная теория (Гольдшмидт2, Тель, Леонард, Винд-шейдт, Дернбург, Вейнрих, Губер, Шершеневич3, Гордон4) разграничивает .казус и непреодолимую силу по степени пред-«твратимости вреда: казус рассматривается как обстоятельство, субъективно непредотвратимое для данного лица, а непреодолимая сила («квалифицированный случай») как обстоятельство,. непредотвратимое для всех вообще, несмотря на

1 Об условиях атои ответственности будет сказано в следующей главе.

2 Гольдшмидт является главнйм выразителем этой теории, см. Оаз гесерШт, паигагит, саиропит, в1аЬи1апогит, 2е11. {йг Дав @еэат1е Н. К. 1860, В. 3. 1

3 Г. Ф. Шершеневич, Учебник русского гражданского права, М, 1910, стр. 581.

4 А. О. Гордон, Принцип ответственности железных дорог за ущерб, причиненный при эксплуатации, 1887, стр. 50.

86

все возможные в современных условиях меры предотвращения 1.

Объективная теория (Экснер, Вене, Бринц, Брукнер, Гаф-нер, Пернице 2) разграничивает казус и непреодолимую силу по внешнему признаку: казус рассматривается как обстоятельство, специфически и внутренне связанное со сферой деятельности причинителя (его предприятия), а непреодолимая сила— как обстоятельство, являющееся внешним по отношению к сфере деятельности причинителя (его предприятия) и специфически не связанное с его внутренней деятельностью.

Несостоятельность данных теорий убедительно показывают сами сторонники этих противоположных концепций, критикуя друг друга. Это можно ясно увидеть из полемики между сторонниками данных теорий в советской литературе и, в частности, из полемики между X. И. Шварцем и М. М. Агарковым.

Критикуя субъективную теорию, X. И. Шварц указывает, что эта теория ограничивает ответственность принятием таких мер предосторожности, которые возможны на базе уже достигнутого уровня техники, между тем как задача, которую преследует институт ответственности за повышенную опасность, это—максимальное содействие дальнейшему развитию техники. Субъективное определение непреодолимой силы, таким образом, суживает ответственность за создание повышенной опасности ровно настолько, насколько оно расширяет понятие непреодолимой силы, «что идет в направлении, противном превентивным целям института ответственности за событие повышенной опасности». Не соответствует субъективистское опре-

1 В нашей литературе субъективная теория разделялась с некоторыми оговорками М. М. Агарковым. Он писал: «Неопреодолимая сила'» является квалифицированным случаем, т. е. случаем, обладающим некоторыми специфическими признаками. Таким признаком является неотвратимость наступления события. Непреодолимой силой является событие, которое не может быть предотвращено никакими мерами. Ответственность должника до пределов непреодолимой силы означает, что должник несет ответственность, если событие, повлекшее за собой невозможность исполнения, принадлежит само по себе к числу предотвратимых, хотя бы в данном конкретном случае должнику и нельзя было бы вменить в вину непринятие мер предосторожности... Не является непреодолимой силой такое событие, которое вообще может быть предотвращено, хотя и не могло быть предотвращено данным ответчиком» (М. М. А г а р к о в, К вопросу о договорной ответственности. Сб. «Вопросы советского гражданского права», М., 1945, стр. 121—122). Ср. Р. Ь е о п п а г и, АП^егпешез 5спи1о.гесп1, § 227. Его же. Нбпеге Ое\уа11, Рез^сЬгШ: {иг Тгае-^ег, 1926. Не усматривая различий между казусом и непреодолимой силой, О. С. Иоффе определяет непреодолимую силу следующим образом: «Непреодолимой силой является такое чрезвычайное обстоятельство, которое непредотвратимо для данного лица всеми доступными для него средствами, хотя бы оно и знало о наступлении этого обстоятельства» («Обязательства по возмещению вреда», Л., 1952, стр. 49).

2 Главным выразителем этой теории является Экснер. См. Оег Ве^гИ{ йег попегеп ОелуаН 1т гоп-ивспеп ипс1 НеиНдеп УегкеЬгэгесЫ., Огйг11и15 2е|15с1шП 1йг Рпуа{- ипс1 ОеНепШсЬез Кесп1, 1883, В. 10.

87

деление категории непреодолимой силы и другой функции этого института — функции восстановления нарушенных прав потерпевшего: «всякий, кто терпит ущерб от действий сил источника повышенной опасности, вправе ожидать возмещения этого ущерба, независимо от того, сделал ли со своей стороны владелец этого источника все возможное для предупреждения вреда или нет» '.

Критикуя объективную теорию, М. М. Агарков отмечает, что эта теория необоснованно расширяет ответственность владельца источника повышенной опасности: «если проводить ее последовательно, то ответственность по ст. 404 ГК, должна наступать всякий раз, когда вред причинен источником повышенной опасности». «Действительно, — пишет он, — если вред причинен «внешним случаем» (например, землетрясением. — /'. М.), -его нельзя считать причиненным той деятельностью, которая представляет повышенную опасность для окружающих. Понятие непреодолимой силы делается излишним. За «внешний случай» нет ответственности просто потому, что вред причинен не источником повышенной опасности. Между тем, ст. 404 имеет в виду именно создать специальное основание для осво-. бождения от ответственности за вред, причиненный источником повышенной опасности»2.

Но эта критика 'не достигает цели, так как она имеет методологически порочные основания. Отграничивая понятие «случая» (казуса) от понятия непреодолимой силы, обе теории пытаются отделить эти понятия по признаку их причинной обусловленности, однако обусловленность эту понимают либо идеалистически (по признаку предвидимости), либо механистически (по признаку внешних и внутренних связей). Между тем единственно правильным критерием отграничения казуса от непреодолимой силы может быть только такой критерий, который исходит из материалистического учения о причинных связях. Трактуя о взаимной обусловленности всех явлений природы и общества и рассматривая причинность как объективную реальность, марксистско-ленинская философия создала стройное и последовательное учение о необходимых и случайных связях. Распространяя это учение на область гражданско-пра-вовой ответственности за безвиновное причинение ущерба, мы имеем все основания сказать, что казус и непреодолимая сила, с точки зрения их причинной обусловленности, лежат в разных плоскостях: казус как понятие противоположное вине лежит в плоскости объективно необходимых связей между деятельностью причинителя и вредным результатом 3.

1 Указанная выше работа, стр. 51.

2 «Гражданское право», т. 1, М., 1944, стр. 340.

' Понятие казуса можно иллюстрировать следующим примером. Прокурор Гомельского района, Гомельской обл., обратился в Народный суд с иском к гр. Мосякову о возмещении вреда, причиненного колхозу им. Ки-

88

Напротив, непреодолимая сила как понятие, не связанное с субъективным моментом вины, лежит в плоскости объективно случайных связей между деятельностью причинителя и вредом 1.

Такое решение вопроса о разграничении казуса и непреодолимой силы по признаку необходимых и случайных связей впервые в нашей литературе было предложено Д. М. Генки-ным, который довольно определенно сказал, что «вина и казус лежат в ряду необходимой причинности, непреодолимая же сила связана с понятием случайной причинности»2.

В полном соответствии с учением классиков марксизма-ленинизма об относительности различия случайного и необходимого 3, Д. М. Генкин указал на относительность казуса и непреодолимой силы. «Необходимо иметь в виду, — сказал он, — что благодаря развитию человеческого познания природы и активного воздействия человека на природу, случайно-причинное может оказаться впоследствии необходимо-причинным, а в связи с этим то, что в свое время считалось непреодолимой силой, может быть в дальнейшем отнесено к понятию простого случая или даже к вине. Например, в настоящее

рова, на том основании, что по вине ответчика погибла колхозная лошадь. Иск прокурора был удовлетворен в пользу колхоза. По протесту Генерального прокурора СССР данное дело было пересмотрено Судебной коллегией Верховного суда СССР, которая отменила решение и в иске отказала по следующим мотивам: колхозник Мосяков возил на лошади из леса дрова;

при перевозке дров лошадь наступила передней ногой на конец лежавшего под снегом кола, второй конец которого поднялся при этом и вонзился в брюшину лошади. Мосяков с помощью колхозников уложил раненую лошадь на сани и повез ее к ветеринарному врачу, однако дорогой лошадь вследствие потери крови пала. «При наличии таких данных,— сказано в определении Коллегии,— свидетельствующих о том, что лошадь, принадлежащая колхозу, погибла в результате несчастного случая, который не мог быть предвиден и предотвращен ответчиком, суд не имел оснований к возложению на Мосякова ответственности за гибель лошади». (Из практики Прокуратуры СССР по надзору за соблюдением законности, Март, 1953 г.)

1 Понятие непреодолимой силы можно представить на следующем примере: гр. Чхеидзе и Еганов предъявили иск к Грузинскому отделению Художественного фонда СССР о возмещении ущерба от разрушения дома, ссылаясь на то, что при возведении художественных мастерских ответчик повредил ливнеотводные сооружения, в результате чего прошедшим ливнем затопило подвал их дома, что привело, в конечном счете, к разрушению дома. Иск Чхеидзе и Еганова был удовлетворен частично. По протесту Генерального прокурора СССР дело было пересмотрено Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда СССР, которая все состоявшиеся по делу решения отменила и в иске отказала на следующем основании: в то время как ответчик получил участок земли под строительство, ливневых сооружений на этом участке не было, поэтому ответчик и не мог их разрушить; дом истцов оказался поврежденным не действием ответчика, а в результате прошедшего ливня, т. е. в результате стихийного бедствия как непреодолимой силы. (Из практики Прокуратуры СССР по надзору за соблюдением законности, Октябрь, 1951 г.).

2 Отчет о заседании Сектора гражданского права ВИЮН, посвященном вопросу о вине в гражданском праве, жур. «Советское государство и право» № 11, 1949 стр. 73.

3 В. И. Ленин. Материализм и эмпириокритицизм, 1950, стр. 146.

89

время крушение поезда вследствие землетрясения должно быть отнесено к непреодолимой силе, но если наука сможет предвидеть момент землетрясения, а строительная техника — предотвращать последствия землетрясения, крушение поезда не будет 'непреодолимой силой и может быть даже вменено в вину железной дороге» 1.

Именно так понимают относительность казуса и непреодолимой силы наши судебные органы.

Архангельский областной суд удовлетворил иск Котласского речного порта к конторе «Заготзерно» о взыскании 13554 руб. штрафа за невыполнение плана перевозок.

Судебная коллегия Верховного суда РСФСР решение областного суда оставила в силе.

Прокурор СССР опротестовал это-..решение по следующим мотивам: контора «Заготзерно» не могла представить к перевозке запланированное количество груза в силу непреодолимых обстоятельств, так как территория сенопункта, откуда должен был перевозиться груз, была затоплена вследствие разлива вод.

Судебная коллегия Верховного суда СССР признала, что доводы протеста «не могут служить основанием для освобождения ответчика от уплаты штрафа, так как весенний разлив вод нельзя рассматривать как стихийное явление». На 'основании этого Коллегия, сославшись на договор сторон и постановление СТО от 30 июля 1934 года 2, согласно которому грузоотправитель (как и пароходство) отвечает не только за виновное, но также и за «случайное» невыполнение государственного плана .перевозок грузов и освобождается от ответственности только в том случае, если план не мог быть выполнен в силу стихийных обстоятельств, решение Областного суда оставила в силе, а протест прокурора отклонила 3.

Не менее характерно в этом отношении дело по иску гр. Мироновой к химзаводу о взыскании 92 350 р. в возмещение убытков от пожара, происшедшего при таких обстоятельствах:

18 июня 1944 г. на прирельсовом складе химзавода загорелась кристаллическая сода. Пожар сразу принял большие размеры и распространился на соседние жилые дома, притом с такой быстротой, что жители ничего не успели спасти из своего имущества. В числе пострадавших оказалась также и истица.

Дело это неоднократно пересматривалось различными су-

1 Указанный отчет о заседании Сектора гражданского права ВИЮН, стр. 73.

2 СЗ СССР 1934, № 35, стр. 281.

3 «Сб. постановлений Пленума и определении коллегий Верховного суда СССР за 1943 г.», М., 1948, стр. 221—222. См. аналогичное дело по иску управления Нижне-Иртышского речного пароходства к Омской областной конторе Востокзаготзерно о взыскании 1 156696 руб. 30 коп. штрафа за невыполнение плана перевозок зерна по причине «позднего в том году созревания хлебов и уборки в Омской области». («Сб. постановлении Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1944 г.», М., 1948, стр. 292—293).

90

дебными инстанциями, причем главные разногласия, которые возникли при его рассмотрении, сводились к вопросу о том — признать ли происшедший пожар казусом или же непреодолимой силой. Химзавод, как предприятие, перерабатывающее огнеопасные химические вещества, в пожарном отношении является источником повышенной опасности, а поэтому отвечает по ст. 404 ГК. не только за виновное, но и за «случайное» причинение вреда и освобождается от ответственности за последствия непреодолимой силы.

Народный суд 3-го участка Октябрьского района г. Москвы признал, что в «материалах дела отсутствует указание на причинную связь между гибелью принадлежащего Мироновой имущества и деятельностью склада» и пришел к выводу, «что пожар явился непреодолимой силой для самого ответчика». На этом основании (т. е. на том основании, что в данном случае отсутствует объективно необходимая причинная связь между деятельностью химзавода и ущербом Мироновой и что эта связь является объективно случайной) Народный суд в иске Мироновой отказал.

Признавая это решение ошибочным, Председатель Верховного суда СССР принес протест, в котором указал: «В данном деле нет никаких оснований считать, что возникший на складе пожар относится к явлениям стихийного порядка и как проявление непреодолимой силы должен считаться обстоятельством, освобождающим завод от ответственности перед Мироновой». Ссылаясь, далее, на выводы экспертизы по данному делу. Председатель суда отметил, что эти выводы «исключают всякую возможность считать причиной пожара 'проявление непреодолимой силы».

Соглашаясь с протестом и находя, что обстоятельства данного дела требуют дополнительного исследования причин пожара, Судебная коллегия Верховного суда СССР решение Народного суда (и определение Московского городского суда, оставившего это решение в силе) отменила и передала дело на новое рассмотрение \

Не менее интересна в этом отношении и арбитражная практика. Приведем для примера следующее дело. Строительное

' «Судебная практика Верховного суда СССР», 1946, № 7, стр. 27—28. См. также дело по иску Беломорско-Балтийского комбината к Беломорско-Онежскому пароходству («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда за 1941 г.», М., 1947, стр. 132—133); дело по иску Лопатнна к Горьковской ж. д. («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1942 г.», М., 1947, стр. 159); дело по иску треста «Сызрайьнефть» к управлению ж. д. им. Куйбышева («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1943 г.», М., 1948, стр. 231); дело Тер-Арутюнова («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1944 г.», М., 1948, стр. 142); дело по иску Государственного Академического Большого театра к Тульской областной конторе Госбанка (там же, стр. 242).

91

управление треста «Узводстрой» осуществляло строительство дамбы. В результате сильных дождей дамба была разрушена (размыта) и вода затопила посевы и огород подсобного хозяйства Фархадской ГЭС, причинив ущерб в 85 124 руб.

Фархадская ГЭС предъявила к тресту «Узводстрой» иск о возмещении ущерба. Ответчик иска не признал, сославшись на то, что прорыв дамбы произошел в результате явлений стихийного характера (сильный ливень). Это возражение, однако, не было принято Госарбитражем при Совете Министров Узбекской ССР и иск ГЭС был удовлетворен. Госарбитраж при Совете Министров СССР, рассматривавший настоящее дело в порядке надзора, 'с решением республиканского Госарбитража согласился, указав, что основное назначение дамбы состоит в том, чтобы сдерживать дождевые воды, а потому прорыв дамбы не может быть отнесен к явлениям непреодолимой силы (надзорное производство Госарбитража при Совете МинистроЕ СССР по делу № Н-Уз-99 за 1952 г.).

Поскольку определенное событие само по себе не является решающим для отнесения его к явлениям непреодолимой силы, наши хозорганы не могут заранее предусмотреть события, которые бы освобождали их от договорной ответственности. Именно этим объясняется тот факт, что наши арбитражи ведут борьбу с попытками хозорганов включать в договоры условия об освобождении от ответственности при наступлении определенных «объективных обстоятельств», хотя и не отвергают в принципе возможности освобождения от ответственности при наличии явлений непреодолимой силы, если эти явления будут выявлены при рассмотрении конкретных арбитражных дел '.

Анализируя практику по гражданским делам, можно сделать вывод, что наши судебные и арбитражные органы, разрешая вопрос о причинной обусловленности ущерба, явившегося результатом казуса или непреодолимой силы, всегда исходят из марксистско-ленинского учения о причинных связях, разграничении этих связей на объективно необходимые и объективно случайные и об относительности этих связей. Тот факт, что наши суды и арбитражи, оформляя свои решения ^определения, не пользуются соответствующей «философской терминологией» (и часто говоря, например, об «отсутствии причинных связей», имеют в виду отсутствие объективно необходимых связей), не должен смущать исследователя. Терминология практики не всегда совпадает с научной.

Изучая причинные связи, мы должны при этом отметить их особенность, которая свойственна гражданскому праву, но не известна советскому уголовному праву. Последнее, трактуя о виновной ответственности, всегда имеет в виду объективные причинные связи между противоправным действием и его вред-

' См. Инструктивное письмо Государственного арбитража при Совете Министров СССР от 30 сентября 1946 г., № И-1-35.

92

ным результатом. Иначе в гражданском праве, поскольку речь идет о некоторых случаях безвиновной ответственности. Например: самолет, в результате совершенно не предполагаемого (в данной местности и на данной высоте) обледенения, потерпел аварию, при которой один из пассажиров получил увечье. Впоследствии он обратился с иском о возмещении

ущерба.

Предположим, что в итоге тщательного и всестороннего изучения обстоятельств этого дела, суд квалифицировал данный ущерб, как результат непреодолимой силы. Суд обяжет владельца самолета возместить причиненный ущерб (ст. 78 Воздушного кодекса СССР).

Суду не потребуется здесь устанавливать вину ответчика. Основаниями его ответственности будут здесь объективные обстоятельства и в числе их причинная связь между ущербом и чем? — Противоправными действиями? Но их в данном случае нет, так как владельца самолета нельзя упрекнуть в противоправности. Противоправными могут быть лишь действия, а не события '.

Ясно, что в данном случае речь идет о причинных связях (необходимых либо случайных) между ущербом и общей сферой деятельности владельца источника повышенной опасности, но не между ущербом и противоправным действием, как это имеет место при виновной ответственности. Что же включает в себя эта «общая сфера деятельности» источника повышенной опасности? Очевидно, что она включает в себя не только деятельность людей, но и различные явления природы (в нашем примере — изменения температуры и влажности воздуха и т. д.)

Следовательно, в отдельных случаях безвиновной ответственности суд устанавливает причинную связь между ущербом и различными событиями, как обстоятельствами, не связанными с поведением лица2.

Этот вывод ни в какой мере не противоречит общим положениям марксизма-ленинизма о причинности, так как она трактуется материалистической философией как часть общего взаимодействия явлений в природе и обществе.

Сила марксистско-ленинского научного познания состоит в том, что оно не только с точностью вскрывает внутренние закономерности каждого явления (большого и малого), но учит

1 О юридической природе этих «правонарушений», в которых отсутствуют такие -важные элементы, как противоправность действий и виновность, см. в следующей главе.

2 Необходимая причинная связь в подобных случаях имеет место, конечно, между вредом и непреодолимой силой, поразившей сферу деятельности ответственного лица. Если этой связи нет, то, естественно, данный вред имеет какую-то другую причину (например, одно дело, если пассажиру самолета причинено увечье в связи со случайной авариен самолета, и другое дело, если пассажир заболел или умер во время полета от других причин).

93

людей управлять этими закономерностями, направлять их развитие.

Изучая закономерности данного явления с учетом его конкретной обстановки, суд, учитывая объективные факты, всегда установит, что вредный результат является закояомерным'следствием данного противоправного действия или же, наоборот, отвергнет эту версию и скажет, что этот результат порожден не действием, а событием. Но в обоих случаях суд решит этот вопрос на основании объективных фактов, а не в зависимости от того, сознавал или не сознавал причинитель причинную обусловленность вреда.

Все это не означает, конечно, что раскрытие виновности не способствует раскрытию причинности. На практике оба эти фактора (субъективный и объективный) часто сочетаются друг с другом и обусловливают друг друга1. Но это не дает оснований к смешению понятий виновности и причинности. Смешивая эти понятия, некоторые юристы (идя от вины к причине, вместо того, чтобы итти от причины к вине) говорят: нет вины— значит нет и причины, тогда как правильнее сказать — нет объективно необходимой причины, а 'потому и не может 'быть вины. Или иначе: раз нет такого элемента состава правонарушения, как объективно необходимая связь .между действием и результатом, то нет надобности отыскивать и другой его элемент — вину причинителя.

Таким образом, вопрос о разграничении казуса и непреодолимой силы, в свете общей проблемы соотношения причинности и виновности, может быть успешно разрешен только в том случае, если мы:

а) вину и казус будем рассматривать как противоположные понятия по субъективному признаку предотвратимости вреда, но, вместе с тем, как понятия, находящиеся в одном причинном ряду, т. е. в ряду объективно необходимой связи, которую при казусе причинитель не предвидел и не должен был предвидеть;

б) казус и непреодолимую силу будем рассматривать как противоположные понятия по признаку их объективной причинной обусловленности.

Для того, чтобы закончить краткое рассмотрение проблемы причинности в гражданском праве, необходимо остановиться на причинной связи между бездействием и его результатом.

Как было отмечено выше, бездействие и действие обладают одинаковыми внутренними признаками. Это означает, что бездействие, как невыполнение действия, предписываемого данному лицу правовой нормой, может рассматриваться как про-

1 С-'.1. в связи с этим определение ГСК ВС СССР от 29 июля 1953 г. по делу № 03/556 по иску колхоза «Заветы Ильича» к гр. Гаркуновой и Хо-вановои.

94

тивоправное поведение лица, выражающееся в целеустремленном и волевом воздержании от определенных движений, имеющем своим последствием известные изменения в окружающем мире.

По вопросу о бездействии в советской литературе высказаны и противоположные мнения. Так, М. Д. Шаргородский и Б. С. Антимонов, хотя и не отвергают ответственности за бездействие, но, вместе с тем, считают, что бездействие не способно породить объективного результата (т. е. вызвать известные изменения в окружающей обстановке), а потому между бездействием и его последствиями отсутствует объективная причинная связь '.

Б. С. Антимонов полагает, что когда говорят о бездействии, то имеют в виду лишь виновное бездействие, т. е. упущение, и что ответственность возлагается в таких случаях не за действие (его ведь нет) и не за его последствия (не за чем следовать), а за события, которые естественно произошли в отсутствии действия (его должен был совершать обязанный, но виновно не совершил) 2. Исходя из этого, Б. С. Антимонов приходит к 'выводу, что обусловленность бездействия и вредного результата следует строить не в плане реальной причинной связи между ними, а в плане связи предполагаемой (по опыту в других случаях), т. е. в плане типичной связи. При бездействии, пишет он, «речь идет уже не о действительной причинной связи, а лишь о возможном предполагаемом ходе событий. Но этот возможный ход событий должен быть естественным, типичным, хорошо известным по опыту в вещах. Предположе-вие, следовательно, опирается и здесь на действительную причинную связь, но не в данном случае, а в других» 3. Как видим, к оценке причинной связи между бездействием и вредным результатом автор подходит с позиций теории адэкватной при-

1 «При бездействии причинная связь отсутствует и нужно решить вопрос не .о том, когда бездействие является причиной наступившего результата, а только о том, когда человек отвечает за бездействие. Если преступник не желал наступления преступного результата, его действие должно рассматриваться как самостоятельное преступление и караться лишь тогда, когда оно специально предусмотрено законом (йеНсгит вш ^епепз), например, неоказание помощи погибающему и т. д.» (А1. Д. Шаргород-с к и и. Причинная связь в уголовном праве. Ученые труды ВИЮН, вып. X, 1947, стр. 185—186). Таким образом, М. Д. Шаргородский допускает уголовную ответственность и без наличия причинной связи и поясняет затем, что при умышленном бездействии преступник «отвечает как за причинение, хотя причгнной связи и нет, так как обязан был действовать», а при неосторожном бездействии он отвечает «как за самостоятельное преступление» (т а м же).

2 См. Б. С. А н т и м о н о в, К вопросу о понятии и значении причинной связи в гражданском праве. Труды научной сессии ВИЮН 1—6 июля 1946 г., М., 1948, стр. 65.

'Там же.

95

чинности, чего он и не скрывает, ссылаясь на М. М. Агар-кова 1.

Взгляды М. Д. Шаргородского и Б. С. Антимонова по вопросу о причинной связи при бездействии подвергнуты вполне обоснованной критике в нашей литературе2. Мы также не разделяем этих взглядов.

Противоправное бездействие принципиально не отличается от противоправного действия. Сопровождаясь определенными волевыми и интеллектуальными переживаниями деятеля, оно, так же как и действие, вызывает определенные последствия в объективном мире, которые также обусловлены реальной причинной связью. Т. В. Церетели правильно пишет, что бездействие в сфере общественных (а следовательно и правовых) отношений «не есть голое отрицание, полная пустота, а несовершение чего-то определенного, что в данный момент ожидалось от данного лица. Человек в силу своих общественных отношений может быть поставлен в такие условия, что получает господство над силами, которые представляют собой опасность для охраняемых правопорядком объектов. Выпустив эти силы из своей власти и предоставив их свободному течению, лицо своим воздержанием от действия объективирует свою волю в определенном направлении. Благодаря этому его бездействие становится моментом связи, моментом развития в общей причинной цепи, приведшей к результату» 3.

Как отмечалось выше, правонарушения в форме бездействия в советском гражданском праве занимают относительно большее место, чем правонарушения в форме действия. Это наиболее ярко выражается в неисполнении или ненадлежащем исполнении договорных обязательств. Без выяснения объективной причинной связи между неисполнением договора и наступившим вследствие этого вредом здесь вообще немыслимо было бы рассуждать об ответственности причинителя4.

1М.М.Агарков пишет: «С изложенной точки зрения (т. е. с точки зрения теории адэкватной причинности. — Г. М.} разрешается и вопрос о причинной связи между вредом и воздержанием от действия (упущением)». (Гражданское право, т. 1, 1944, стр. 328).

2 Н. Д. Д у р м а н о в. Понятие преступления, 1948, стр. 54—56. А. А. П и о н т к о вс к и и, указ. статья в «Ученых записках ВИЮН и ВЮА», стр. 88—89; И. Б. Новицкий, Л. А. Л у н ц, Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 313—316; А. Н. Т р а и н и н, Состав преступления по советскому уголовному праву, М., 1951, стр. 121.

3 Т. В. Церетели, Причинная связь в уголовном праве, М., 1949, стр. 13.

4 Примером могут служить дела о недопоставках. Здесь налицо два объективных факта — неисполнение договора в форме бездействия и последовавшие за ним убытки. Если мы скажем, что эти факты не связаны между собой определенной причиной, то, естественно, возникает вопрос — что же породило эти убытки? Выходит, что некоторые явления (убытки) не имеют своей причины? Материалистическая философия отвергает, однако, беспричинные явления.

96

Отсюда можно сделать вывод, что все сказанное выше о причинных связях между действием и результатом распространяется также и на причинные овязи при бездействии.

Практика рассмотрения гражданских и уголовных дел дает все основания сделать такой вывод г.

Глава 4. ВИНА ПРИЧИНИТЕЛЯ

Вина причинителя ущерба является субъективным основанием гражданско-правовой ответственности и вместе с тем субъективным элементом состава гражданского правонарушения. Наличие этого элемента обязательно; отсутствие его'свидетельствует о том, что состава правонарушения нет, поэтому не может быть, по общему правилу, и ответственности за причиненный ущерб.

Вопрос о том, должно ли советское гражданское право придавать' значение субъективному состоянию причинителя или же не должно придавать этому значения и решать вопрос об ответ-

' «В судебной практике,— пишет А. А. Пионтковский,— никогда не возникает сомнений о наличии необходимой причинной связи между бездействием стрелочника, который своевременно не перевел стрелку, и крушением поезда, которое из-за этого произошло. Те, кто отрицает причинную связь между бездействием и результатом, но не отрицает необходимости ответственности за него, фактически льют воду на мельницу тех буржуазных реакционных теорий уголовного права, которые отрицают вообще необходимость установления причинной связи как объективного основания уголовной ответственности. Отрицание причинной связи при бездействии используется неокантианцами для обоснования ими своих реакционных взглядов на чисто нормативный характер уголовной ответственности» (Указ. статья в «Ученых записках ВИЮН и ВЮА», 1949, стр. 89). См. в связи с этим: дело Амосенко, «Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1938—39 гг.», М., 1940, стр. 31; дело Чи-чагова и других, там же, стр. 20; дело Лебедева, там же, стр. 103; дело Романенко и Шкреба, там же, стр. 49, дело Магамедова, «Судебная практика Верховного суда СССР», № 2, 1949, стр. 32: дело Блинова, «Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1942 г.», М., 1947, стр. 111. В определении по этому делу сказано: «Наступившие последствия могут быть поставлены в вину обвиняемому только в том случае, если они находились в причинной связи с его действиями или бездействием»; дело по иску Исакадзе к Боржомской городской аптеке («Сб. постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1940 г.», М., 1941, стр. 225), анализ которого дан Л. А. Лунцем в работе «Общее учение об обязательстве», 1950, стр. 316. В данном вопросе Л. А. Лунц в общем разделяет взгляды А. А. Пионтковского, хотя и оговаривает, что «при том разделении труда, которое является характерны:,! для современной техники производства, всегда очень трудно (а иногда невозможно) разграничить поступки, являющиеся бездействием, и поступки, являющиеся положительным действием». Приводя в подтверждение этого положения примеры из практики, Л. А. Лунц замечает: «В сущности говоря, в каждом из этих случаев налицо сложный состав поведения, в котором упущения сочетаются с вредоносными положительными действиями» (указ. работа, стр. 314). Разграничить действие и бездействие на практике действительно часто бывает очень трудно. Это, однако, лишний раз подтверждает правильность исходного положения о единстве действия и бездействия.

ственности причинителя независимо от его субъективного состояния, долгое время решался у нас по-равному и являлся едва ли 'не самы-м спорным в теории советского гражданского права.

Разногласия в разрешении этого вопроса сводились к двум основным концепциям, в основе которых лежали различные принципы гражданско-правовой ответственности: принцип причинения и принцип вины, суть которых состоит в следующем.

Сторонники принципа причинения основанием гражданско-правовой ответственности признают наличие только факта причинения ущерба. Они не интересуются внутренними (субъективными) причинами этого ущерба. Возлагая на причинителя ответственность за последствия деликта либо неисполнения договора, они ставят перед собой один вопрос — существует ли внешняя объективная причинная связь между противоправным действием и образовавшимся ущербом. Если такая связь существует, говорят они, то дальнейшее исследование причин, вызвавших ущерб, должно быть прекращено; суду остается только проверить размеры ущерба, а затем обязать неисправного контрагента либо делинквента возместить причиненный ущерб 1.

Как видим, концепция причинения полагает весь риск невыполнения договора (если иметь в виду договорную ответственность) лежащим на должнике, вступившим в договор и этим взявшим на себя полную и безусловную ответственность за его исполнение до пределов непреодолимой силы; такая безусловная ответственность должника, когда вся тяжесть последствий «случайного» (казус) неисполнения лежит на нем, выгодна, понятно, другому контрагенту (кредитору), так как должник не может снять с себя этой ответственности ссылкой на различные субъективные моменты, сделавшие исполнение договора невозможным. Также, по мнению сторонников данной концепции, строится и деликтная ответственность: делинквент отвечает не только за виновное^ но и за «случайное» причинение — до пределов непреодолимой силы2.

' Эта причинная связь не мыслится сторонниками принципа причинения беспредельной: она простирается до границ непреодолимой силы, т. е. распространяется только на казус.

2 Аргументация сторонников теории причинения по существу очень примитивна и сводится к тому, что «если не виновен в причинении убытка его фактический причинитель, то уж совсем не виновен в этом потерпевший, а потому фактический причинитель и обязан возместить ущерб, независимо от своей вины». Так именно и говорили Биндинг, Гирке, Матайя, Штейнбах, А. Гордон. Последний писал: «Лицо пострадавшее уже во всяком случае ни в чем неповинно; за что же оно должно нести на себе всю тяжесть ущерба, между тем как лицо, причинившее убыток, остается свободным от ответственности?.. Человек поскользнулся, упал и разбил мою ценную вещь. Положим даже, что он упал от того, что с ним случилось головокружение, припадок, нервный удар. Он не виновен в причинении мне убытка. Его ни в чем упрекнуть нельзя. Это несчастье. Но мне от этого не легче. Я тут уже решительно ни в чем не виновен. Я не вижу основания, отчего я должен

98

Сторонники принципа вины основаниями гражданско-правовой ответственности, кроме объективных обстоятельств, признают также [виновность правонарушителя. Факт причинения ущерба о.ни считают лишь первичным толчком для возникновения деликтной и договорной ответственности, но наличие этого объективного факта еще недостаточным для .наступления ответственности. Эта ответственность может и не наступить, если будет доказано, что деликт либо неисполнение договора произошли против воли и сознания причинителя. Поэтому причинитель обязан возместить не всякий ущерб, а лишь тот, который является следствием его виновности. Только виновное противоправное действие или бездействие причинителя может быть признано достаточным основанием его ответственности.

Таковы, в общих чертах, две основные концепции гражданско-правовой ответственности, из которых первая строит эту ответственность, исходя исключительно из объективных оснований, а вторая в основание ответственности кладет еще и субъективный момент, т. е. виновность причинителя, не отвергая, однако, и объективных моментов^

Каково, далее, историческое развитие этой проблемы и каковы основные позиции современных буржуазных законодательств в вопросе об основаниях гражданско-правовой ответственности?

^Если обратиться к древнему праву (древнеримскому, древнерусскому, древнегерманскому и др.) и иметь в виду преимущественно деликтную ответственность (которая разработана там значительно полнее, чем договорная ответственность), то следует признать, что на первых порах его развития господствующим в нем был принцип причинения. Субъективным моментам, при установлении обязанности возместить причиненный ущерб, не придавалось тогда существенного значения 1.

нести материальные последствия приключившегося с другим несчастья, а не он сам?» (А. Гордон, Принцип ответственности железных дорог за ущерб, причиненный при эксплуатации, 1887, стр. 41).

Такой эгоистический и бездушный подход к решению проблемы гражданско-правовой ответственности пропагандировали сторонники принципа причинения.

' И. А. Покровский, анализируя развитие этой проблемы в римском праве и ставя вопрос о том, достаточно ли было там для наличности правонарушения и ответственности за него одного лишь внешнего момента деяния, пишет: «Как показывает история, всякое древнее право отвечало на этот вопрос утвердительно. Ответственность связывалась тогда с простым фактом причинения вреда, ни в какие вопросы субъективной виновности примитивное право не входило. Желал ли правонарушитель причинить вред или не желал, сознавал ли он свое деяние или не сознавал,— все это было безразлично, все это были такие моменты, которым не придавалось никакого значения... Подобно тому как при договорах древнее право держалось за сказанное слово или за внешнюю форму, независимо от того, соответствуют ли они внутренней воле или нет, так же точно и здесь оно останавливалось на внешнем факте причинения вреда, не вдаваясь в вопрос о внутреннем отношении лица к своему деянию». («Основные проблемы граж-

99

Нельзя не отметить, что принцип причинения был характерен также и для древнего (рабовладельческого) уголовного права, особенно для того периода его развития, когда древнее право не знало еще строгой дифференциации отдельных отраслей права и когда между наказанием и возмещением вреда почти не' существовало никакого различия 1.

Дальнейшее развитие древнего права идет в направлении все большего отрицания принципа причинения и признания принципа вины как основания гражданско-правовой ответственности 2.

Более позднее древнее право (например, римское — начиная с Ьех А^и^1^а3, русское — с «Русской пра1вды»4) широко проводит положение, согласно которому только виновное причинение создает ответственность причинителя перед потерпевшим 5.

данского права» Пг., 1917, стр. 281). Ср. Муромцев, Гражданское право древнего Рима, 1883, стр. 90.

1 «Между наказанием и обязательством возмещения убытков исторически существовала... тесная связь. В древнем праве весьма трудно отличить оба института один от другого. Вместе с тем, в древнем праве придавалось чрезвычайно мало значения моменту вины при определении юридических последствии преступления (наказания). Вывод отсюда является ясным и, на самом деле, мы можем констатировать, что при возмещении убытков момент вины более или менее игнорировался, совершенно аналогично тому, как это имело место при наказании» (А. Кривцов, Общее учение об убытках, Юрьев, 1902, стр. 96).

2 «Мало-помалу историческое развитие привело к тому, что при назначении наказания стали руководствоваться субъективным моментом. В силу указанной выше связи обоих институтов (между наказанием и обязательством возмещения убытков.— Г. М.} это должно было неизбежно отразиться и на возмещении убытков. Действительно, момент вины также и здесь приобретает решающее значение». (А. Кривцов, там же).

3 Оа{ III, 215—219. См. И. А. Покровский, История римского права, Пг., 1918, стр. 313—314, 338—339.

4 См. напр., ст. ст. 12, 15 и 19 «Краткой Правды» и ст. 84 «Пространной Правды» («Правда русская», изд. АН СССР, 1947, т. 2, стр. 95—98, 105—109, 132—147, 590—593). См. М. М. Исаев, Уголовное право Киевской Руси, Ученые труды ВИЮН, вып. VIII, стр. 159—161; С. В. Ю ш к о в, Общественно-политический строй и право Киевского государства, М., 1949 стр. 483—485; В. И. Сергеевич, Лекции и исследования по древней истории русского права, СПб, 1903, стр. 370—375. Иначе (без доказательств) утверждает Л. А. Л у н ц («Общее учение об обязательстве», М., 1950, стр 323).

5 И. А. Покровский, характеризуя дальнейшую историю римского права в вопросе о гражданско-правовой ответственности, замечает: «Дальнейшая эволюция приводит и здесь к тому, что мало-помалу центр тяжести переносится внутрь: не причинение вреда само по себе вызывает ответственность, а лишь причинение в связи с виновностью-умыслом или небрежностью. Деяние, которое не может быть вменено в вину, рассматривается как несчастный случай, за который никто не отвечает. Впервые римское право отчетливо формулировало этот новый принцип, принцип вины: правила «сазиэ а пи11о ргаез{а1иг» (за случай никто не отвечает ) и «сазит зепШ Йотшиз» (случай остается на том, кого он поражает) были основными заповедями его юридической системы» («Основные проблемы гражданского права, Пг., 1917, стр. 284).

100

Общие положения древнего права об основаниях деликтной ответственности применялись затем и к договорным обязательствам, когда они выделились в особую отрасль гражданского права и когда, по общему правилу, только виновное неисполнение обязательства порождало ответственность должника за последствия нарушения договора. Все же остальные случаи неисполнения обязательства (когда нельзя было усмотреть виновности должника) объединялись здесь в понятии невозможности исполнения1.

Ранние буржуазные законодательства и теории придерживались, как правило, принципа вины как основания гражданско-правовой ответственности2. Исторически это было вполне закономерным. Буржуазия, пришедшая к власти под лозунгами «свободы частной собственности», «равенства и независимости сторон в договоре», не могла не признать различных субъективных теорий, положивших в основу гражданско-правовых отношений «свободную волю», «автономию личности» и т. д. Мы не будем останавливаться здесь на формальном и противоречивом характере вины в буржуазном гражданском праве, а также на современных буржуазных теориях о вине3. Отметим лишь, что принцип виновной ответственности долгое время лежал в основе всех буржуазных законодательств. Особую позицию в вопросе о вине как основании гражданско-правовой ответственности некоторое время занимало англо-американское договорное право. Доводя до крайности «свободу договора» и исходя из предположения, что освобождение от ответственности за его неисполнение участники договора (если они того пожелают) могут предусмотреть в момент его заключения, англоамериканское право, как правило, допускало безусловную от-

1 Из этих общих положений об основаниях договорной ответственности римское право знало некоторые исключения, устанавливающие особый режим ответственности для отдельных договоров. Эти исключения сводились к двум моментам. Во-первых, для некоторых договорных отношений устанавливалась более широкая ответственность, выходящая за пределы виновности должника и включающая ответственность за казус. Такая ответственность, например, устаиавливалась для хозяина гостиницы за сохранность оставленных вещей. В случае пропажи или порчи этих вещей хозяин гостиницы отвечал независимо от его виновности также и за «случайную» пропажу их. Он не отвечал лишь за \'1з тарг, т. е. за непреодолимую силу (вещи, оставленные в гостинице, погибли во время землетрясения или Другого стихийного события). Во-вторых, для некоторых договорных отношений устанавливалась здесь ограниченная ответственность, исключающая ответственность контрагента за легкую неосторожность (си1ра 1еу1з). Такая ограниченная ответственность устанавливалась, например, в отношении дарителя за качество переданной вещи; безвозмездного поклажепринимателя за утрату вещи; должника при просрочке кредитора и т. д. Они отвечали только за умысел (ао1ив) и грубую неосторожность (си1ра Ыа).

2 См., например, ст. ст. 1147—1150, 1382—1383 Французского гражданского кодекса 1804 г., § 1294—1295 Австрийск. гражд. улож. 1811 г.

3 Об этом будет сказано в следующем разделе.

101

ветственность должника за неисполнение, т. е. ответственность егои без вины, за «случайное» неисполнение договора 1.»

•Среди современных чбуржуазяых юристов^все более усиливается движение за отказ от принципов вины и за возврат к принципам причинения 2.

Эта тенденция появляется как в договорном, так и деликт-нам праве, однако причины, 'обусловливающие эту тенденцию, там и тут различны^

Капитализм переживает последнюю, империалистическую стадию своего развития. Он «окончательно превратился в пережиток истории, в ее тормоз, в реакционное явление нашего времени» 3. В области гражданского права эта реакционность находит свое выражение в различных теориях «классовой соли-

1 Правда, англо-американская судебная практика всегда признавала (и признает в последнее время) многочисленные «подразумеваемые условия» и «молчаливые оговорки» («Ргиз^гайоп», «1трПе(1 согкИНоп») об освобождении должника от ответственности за неисполнение, которые сводили на нет принцип безусловной ответственности. См. М. М. А г а р к о в, К вопросу о договорной ответственности, Сб. «Вопросы советского гражданского права», 1945, стр. 136—137; X. И. Шварц, Англо-американское деликтное право, жур. «Советское государство и право» № 2, 1940, Р. О. Х а л ф и н а, Гражданское законодательство в Англии в период второй мировой войны, жур. «Советское государство и право», 1946, № 1.

2 И. А. Покровский, говоря об эволюции взглядов буржуазных юристов на вопрос об основаниях ответственности, пишет: «Вместе с рецепцией римского права принцип вины вошел затем в право народов и стал, казалось, незыблемым основным началом всякого культурного правопорядка. Однако со второй половины XIX в. начинаются колебания, которые мало-помалу переходят в полное отрицание справедливости и социальной целесообразности этого начала» («Проблемы» стр. 288). Характерно, что И. А. Покровский, разбирая оба эти принципа гражданско-правовой ответственности, не дает своего ответа на поставленный вопрос и нерешительно склоняется к пресловутому принципу «конкретной справедливости» и «усмотрению суда». Он заключает: «...может быть, действительно, дальнейший процесс права заключается в переходе к этому «третьему принципу»?,, Быть может, перед лицом этой новой идеи терпит крушение не только принцип причинения, но н принцип вины? Мы снова стоим перед той же заманчивой мыслью, перед которой мы уже стояли много раз,— перед мыслью об отказе от «всяких принципов» и о предоставлении всего на усмотрение судьи» (там же, стр. 287).

Активный сторонник принципа причинения А. Кривцов, находя, что «теория вины противоречит простой справедливости», заявляет: «...новейшие течения в литературе обнаруживают тенденцию сосредоточить центр тяжести учения о нашем институте именно на моменте вреда самого по себе, потери имущества в качестве таковой. Другими словами, стараются придать вреду характер принципиального основания для обязательства возмещения убытков. Эта тенденция не может быть признана столь непонятною, какой она кажется с первого взгляда. Она явилась как реакция против одностороннего взгляда, господствовавшего раньше в литературе предмета» (А. К Р и в ц о в„ Общее учение об убытках, Юрьев, 1902, стр. 46, 47).

«Каждый человек, пользующийся свободой в гражданском обороте, должен нести последствия своих действий, независимо от того, виновен ли он или нет» (там же, стр. 96),—вот вывод, к которому склоняется большинство современных буржуазных юристов.

3 В. М. М о л о то в, Доклад XVIII съезду ВКП(б) о третьем пятилетнем плане развития народного хозяйства СССР, М., 1939, стр. 50.

102

дарности», «социальных функций» и т. п., демагогический характер которых очевиден. Оправдывая наступление 'на элементарные права граждан, буржуазные юристы приходят к прямому отрицанию субъективных гражданских прав 1.

Подобные рассуждения находят особенно большое распространение в буржуазном договорном праве. В обстановке неограниченного господства монополистических объединений и одностороннего диктата своих условий остальным участникам гражданского оборота «свобода договора» и «равенство» его сторон звучат горькой иронией: 'классовая, эксплуататорская сущность буржуазного договора для всех ясна. Былой относительной устойчивости договорных связей пришел конец. Заключая договор, буржуа меньше всего может положиться сейчас на индивидуальное поведение «делового человека». В обстановке буржуазного хаоса и неуверенности поведение «делового человека» становится слишком шатким критерием гражданско-правовой ответственности: в условиях всеобщего кризиса капитализма доказать свою субъективную «невиновность» и свести все к «'непредотвратимым случаям» не трудно. Неудивительно, что капиталист, вступая в сделку, стремится обеспечить себя теперь более прочными гарантиями, чем виновная ответственность контрагента. Эта гарантия оказывается для него просто недостаточной. Заключая договор, он стремится обеспечить себя безусловной ответственностью^ Эта безусловная, наперед установления ответственность за всякое (виновное и «случайное») неисполнение договора означает не что иное, 'как возврат к • принципам причинения,—к «древним» способам зашиты договорных связей, что свидетельствует о явном кризисе современного буржуазного договорного права 2.

Если, однако, движение за отказ от принципов виновной ответственности в договорном праве распространилось главным образом в теории буржуазного гражданского права (а также имеет сильное влияние на практику буржуазных судов), но почти не коснулось законодательства о договорах, то в области де-

' Эти и подобные им «теории» особенно яростно отстаивает сейчас глава современных реакционных буржуазных юристов Кельзен. «С лакейским сервилизмом стремится он «научно» оправдать фактическую ликвидацию элементарных прав граждан, обрушиваясь на самое понятие субъективных прав и используя с этой целью реакционную, давно известную немецкую «теорию рефлекса» (Е. П. Филимонова, Реакционная сущность правовой концепции Кельзена, М., 1950, стр. 7).

2 Общую тенденцию к отказу от вины в буржуазном договорном праве наиболее четко (в позднейшей литературе) выражает Годэмэ. Он пишет:

«Требование вины, как элемента ответственности, в общепринятом учении кажется последним остатком смешения гражданской и уголовной ответственности, возмещения вреда и уголовного наказания. С карательной точки зрения действие должно составлять вину; с точки зрения обязанности гражданского возмещения вреда достаточно причинной связи». («Общая теория обязательств», М., 1948, стр. 320).

103

ликтного права дело обстоит иначе: переход к принципам причинения был начат здесь с издания важных законодательных актов. Эти акты относятся к ответственности владельцев различных источников повышенной опасности: железных дорог и пароходств, горнорудных и других промышленных предприятий, эксплуатация которых сопряжена с применением сложных машин и агрегатов.

Работа на этих предприятиях представляет для рабочих огромный риск. Как показывает официальная (далеко не полная) буржуазная статистика, с развитием крупной промышленности резко возросло количество несчастных случаев (увечий и смертей) на производстве'.

В погоне за извлечением максимальной прибыли капиталисты всеми мерами уклоняются от организации охраны труда и техники безопасности, а также упорно препятствуют проведению социальных мероприятий 'по обеспечению потерпевших от несчастных случаев. Все это вызывает известные «непроизводительные расходы». -Куда проще и на много дешевле оправдаться перед буржуазным судом и отклонить иск потерпевшего от увечья рабочего ссылкой на «случайность» вреда и «невиновность» предприятия, тем более, что доказать «случайность» (невиновность) несчастных событий в условиях крупного предприятия не представляет .больших трудностей.

По мере роста организованности и сознательности рабочего класса усиливается борьба пролетариата с жестокой и без-^удержной эксплуатацией. Эта классовая борьба принимает различные экономические и политические формы и постепенно перерастает в революционное движение, угрожающее основам существования капиталистического строя. Буржуазия пытается. отвлечь внимание пролетариата от основных его задач, расколоть его единство и возбудить ложные надежды на «мирное» урегулирование 'классового конфликта, на постепенное «улучшение» условий существования рабочего класса. Одним из таких средств «смягчения» классовой борьбы является «фабричное законодательство», на которое вынуждена итти 'буржуазия под давлением революционного движения пролетариата.

Анализируя историю фабричного законодательства в связи с революционным движением пролетариата в бывшей царской России, И. В. Сталин писал: «Пока движение было беспомощно, пока оно не приняло массового характера, реакция знала про-

' В США только в 1946 г. в результате отсутствия техники безопасности и охраны труда погибло 16 500 чел., а 2 млн. чел. получили тяжелые увечья. По официальному сообщению Министерства труда, в промышленности США каждые 4 минуты происходит несчастный случай, причем каждые 16 минут — несчастный случай со смертельным исходом. См. «Факты о положении трудящихся в США», М., 1949, стр. 70; Ю. Кучинский,. История условий труда в Великобритании и Британской империи (перевод. с английского), М., 1948, стр. 222.

104

тив пролетариата только одно средство, это средство — тюрьма, Сибирь, нагайка и виселица...

Но дело повернулось совершенно иначе, когда движение приняло массовый характер... наряду со старыми средствами необходимо было новое, «более культурное» средство, которое, по' мнению реакции, могло бы углубить разногласия в лагере пролетариата, возбудить ложные надежды у отсталой части рабочих, заставить их отказаться от борьбы и объединить их вокруг правительства.

Именно таким новым средством и является «фабричное законодательство» '.

Не вдаваясь в историю «фабричного законодательства» различных капиталистических стран, укажем лишь, что упомянутые выше законодательные акты, которыми был ознаменован переход к принципам причинения в буржуазном деликтном праве, были изданы в прошлом столетии и в начале текущего столетия почти во всех развитых капиталистических государствах.

В России такой закон был издан 2 июня 1903 г. Согласно этому закону предприниматель отвечал не только за виновное причинение вреда, но также и за различные «несчастные случаи» на производстве за исключением тех, которые произошли по вине потерпевшего2.

Под напором революционного движения русского пролетариата царское правительство вынуждено было издать этот закон и тем пойти на некоторые уступки рабочему классу. «Это, однако, вовсе не значит,—писал И. В. Сталин в 1906 г.,—что пролетариат не может использовать подобные законы. Правда, реакция, издавая «фабричные законы», имеет свои планы,— она хочет обуздать пролетариат, но жизнь шаг за шагом разрушает ее планы, и в таких случаях в закон всегда вкрадываются полезные пролетариату статьи. И это происходит потому, что ни один «фабричный закон» не появляется в свет без причин, без борьбы, ни один «фабричный закон» не издается правительством до тех пор, пока рабочие не выйдут на борьбу, пока правительство не станет перед необходимостью удовлетворить их требования. История показывает, что каждому «фабричному закону» предшествует частичная или всеобщая стачка»3. Касаясь закона 2 июня 1903 г., И. В. Сталин говорит:

«Законы 1903 года (об «ответственности предпринимателей» и «фабричных старостах») были прямым результатом «южных стачек» в том же году» 4.

) И. В. Сталин, Соч., т. 1, стр. 287—288.

2 Он был дополнен затем законом от 28 июня 1912 г. «О вознаграждении пострадавших вследствие несчастных случаев служащих, мастеровых и рабочих на железных дорогах, открытых для общего пользования, а равно членов сих семейств лип».

3 И. В. Сталин, Соч., т. 1, стр. 290—291.

4 Т а м же, стр. 291.

105

Таковы действительные причины издания буржуазных законодательных актов об ответственности предпринимателей как владельцев источников повышенной опасности за «случайное» причинение вреда, в которых принцип причинения лег в основу деликтной ответственности и заменил собою принцип вины. Эти акты явились, таким образом, определенным революционным завоеванием пролетариата1.

Таковы изъятия из принципа виновной ответственности по современному буржуазному деликтному праву. Как видим, эти изъятия имеют иные конкретные социально-экономические причины, чем аналогичные изъятия в современном договорном праве капиталистических государств.

Вместе с тем, нельзя не отметить, что причины тех и других изъятий, которые так резко проявляются в последний период, в конечном счете обусловливаются общим кризисом капитализма, в условиях которого революционная борьба пролетариата переплетается с острыми противоречиями внутри самого господствующего класса, между его различными прослойками, «экономические интересы которых постоянно приходят 'в столкновение и нуждаются в таком урегулировании, которое обеспечит удовлетворение интересов сильнейшей из этих прослоек» 2.

«Традиционные» устои буржуазного договорного и деликт-иого права подвергаются сейчас таким изменениям, которые служат яркой иллюстрацией гнилости и распада капиталистического общества, банкротства его правовой системы в целом.

1 Буржуазные юристы потратили немало усилий, чтобы свести на нет это завоевание.

Достаточно указать на различные буржуазные теории (теорию «профессионального риска», теорию «разложения вреда» и т. д.), по-своему объясняющие вышеуказанные законодательные акты. Все они тщательно вуалировали подлинный характер повышенной ответственности предпринимателей и нередко звучали прямым издевательством в отношении потерпевших от несчастных случаев. Так, например, Е. Годэмэ, анализируя французский закон 1898 г., имеет наглость писать: «рабочий в известной мере пользуется выгодами прибыльности предприятия, ибо его заработная плата увеличивается, когда увеличивается производительность труда; следовательно, он должен нести долю профессионального риска; он будет иметь право только на единовременное возмещение, которое может не равняться вреду» («Общая теория обязательств», 1948, стр. 351). Но тот же Е. Годэмэ оказывается поразительно правым, когда характеризует средства', с помощью которых предприниматели перелагают свою ответственность за увечья на других (в конечном счете на рабочий класс); «Очень тяжелая обязанность, возложенная, таким образом, законом 1898 г. на французскую промышленность,— сокрушается Годэмэ,— смягчена страхованием. Хозяева страхуются против риска. Когда происходит несчастный случай, вознаграждение уплачивается страховой компанией за счет премий, вносимых всеми застрахованными хозяевами, это приводит к распределению риска между всеми застрахованными; это—своего рода взаимное страхование (там ж е, стр. 353).

2 О. С. Иоффе и А. И. Картужанский, Рецензия на учебник ВИЮН «Гражданское и торговое право капиталистических стран», «Вестник Ленинградского университета», № 5, 1950, стр. 129.

106

Советское социалистическое гражданское право в вопросе об основаниях ответственности за совершение противоправных действий последовательно проводит принцип вины.

Принцип вины лежит в основе всей гражданско-правовой ответственности, т. е. как договорной, так и деликтной. Как было отмечено выше, обе эти отрасли советского гражданского права хотя и отличаются во многом друг от друга, однако, с точки зрения оснований гражданско-правовой ответственности (договорной и деликтной) могут рассматриваться как единые. Единство их может быть проиллюстрировано следующим сопоставлением оснований договорной и деликтной ответственности:

а) в случае виновного неисполнения или ненадлежащего исполнения договорного обязательства кредитор может потребовать от должника уплаты предусмотренных договором или законом штрафных санкций либо возмещения причиненных неисполнением договора убытков 1. В отношениях между социалистическими организациями уплата штрафных санкций и возмещение убытков 'не освобождают должника от реального исполнения договора 2, если такое исполнение не исключается законом (планом), не утратило смысла, либо же не стало невозможным по обстоятельствам, за которые должник не отвечает. Должник освобождается от ответственности, если докажет (бремя доказывания лежит на нем), что невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, которого он не мог предотвратить, либо, что она (эта невозможность) создалась вследствие умысла или небрежности самого кредитора 3. Другими словами, безвиновная невозможность исполнения прекращает обязательство и освобождает должника от ответственности за неисполнение4.

Таковы основные принципы договорной ответственности.

б) В случае внедоговорного причинения вреда личности ил'л имуществу причинитель обязан возместить этот вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет (бремя доказывания лежит на нем), что он не мог предотвратить вреда, либо что был управомочен на причинение вреда, либо что вред возник вследствие умысла или грубой неосторожности потерпевшего. Другими словами, невиновное причинение вреда, по общему правилу, не создает обязательства, а потому и освобождает причинителя от обязанности возместить причиненный ущерб 5.

Таковы основные принципы деликтной ответственности.

» Ст. ст. 117, 141. 145, 146 ГК.

2 Ст. 19 Постановления СНК СССР от 19 декабря 1933 г., СЗ, 1933, № 73, ст. 445.

3 Ст. ст. 118, 122, 144 ГК. < Ст. ст. 118, 129 ГК. 5 Ст. ст. 403, 410 ГК.

107

Как видим, договорная и деликтная ответственность по советскому гражданскому праву основывается на одинаковых принципах: «сходство между ними,— писал М. М. Агарков,— заключается в том, что основные понятия, которыми мы пользуемся при установлении как договорной, так и внедоговорной ответственности, являются общими»1. Такими общими понятиями являются: противоправное действие (деликт либо нарушение договора), вредный результат этого действия, причинная связь между действием и результатом, и, наконец, вина делин-квента либо нарушителя договора.

^•отя принцип вины и лежит в основе этих двух видов гражданско-правовой ответственности, однако, в своем конкретном применении в обеих случаях он приобретает некоторые особенности. Так, например:

а) в деликтном праве причинитель освобождается от ответственности, если вред возник вследствие умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего (его легкая неосторожность не оказывает влияния на ответственность) 2. Напротив, в договорном праве должник освобождается от ответственности в случае всякой (в том числе и легкой) неосторожности кредитора 3.

б) в деликтном праве лица недееспособные не отвечают за причиненный вред (за них отвечают лица, виновные в неосуществлении надзора за ними), а за вред, виновно причиненный несовершеннолетними (в возрасте от 14 до 18 лет), субсидиарно отвечают их родители 4. В договорном праве, наоборот, лица, обязанные осуществлять надзор за недееспособными, а также родители (опекуны) за несовершеннолетних не отвечают5.

в) деликтное право не знает общего правила об ответственности за «чужую вину»: ответственность юридического лица по ст. 403 ГК предполагает виновность органа юридического лица либо виновность его участников (членов или рабочих и служащих); ответственность учреждения по ст. 407 ГК предполагает виновность должностного лица и т. д. Договорное право, наоборот, допускает ответственность за «чужую вину» в виде общего правила 6.

' М. М. А г а р к о в, К вопросу о договорной ответственности. Сб. «Вопросы советского гражданского права», М., 1945, стр. 144.

2 Ст. 403 ГК.

3 Ст. 118 ГК. « Ст. 405 ГК.

5 Ст. 9 ГК.

6 Согласно части 2 ст. 119 ГК, невозможность исполнения договора не освобождает должника от ответственности, если лица, на коих в силу закона или поручения должника возложено выполнение обязательства, умышленно или по неосторожности вызвали или не предотвратили обстоятельства, сделавшего исполнение невозможным. Эти случаи ответственности за «чужую вину» будут рассмотрены ниже.

108

Таковы основные особенности принципа вины, обнаруживающиеся при конкретном применении его в деликтном и договорном праве. Они не означают, однако, принципиальной противоположности деликтной и договорной ответственности по их основаниям. Оба эти вида гражданско-правовой ответственности предполагают вину причинителя обычно в качестве обязательного субъективного основания.

Положения е^ветскето гражданского права о вине как субъективном основании договор-ной и деликтной ответственности долгое время в нашей литературе освещались неправильно. Некоторые юристы трактовали правила Гражданского кодекса о вине как «некритически заимствованные» нами из буржуазных кодексов. Авторы двухтомника «Хозяйственное право» заявляли, например, что нашему 'праву «не по пути с буржуазной теорией вины, хотя ее положения (по крайней мере формально) и нашли (?) свое отражение в Гражданском кодексе». «Гражданский кодекс в ряде статей воспроизводит буржуазную теорию вины и учение о невозможности исполнения» писал А. Ка-равайкин 1.

Многочисленные высказывания по вопросу об основаниях гражданско-правовой ответственности сводились, в общем, к одному: принцип 'вины необходимо заменить другими правилами об ответственности. В связи с этим предлагалось много «рецептов». Так, например, Гойхбарг в качестве универсального основания ответственности рекомендовал «простое причинение вреда одним лицом (физическим или юридическим) другому». Стучка, в качестве критерия гражданско-правовой ответственности, предлагал растяжимое 'понятие «социально-опасных» и «социально-вредных» действий и т. д.

Несколько позднее А. В. Венедиктов, применительно к договорному праву, выдвинул правило о «принципиальной недопустимости освобождения от ответственности за неисполнение обязательства»2. Вместо твердых условий освобождения от ответственности (отсутствие противоправности, вреда, причинной связи между неисполнением договора и вредом, отсутствие виновности), он предлагал установить лишь общую «директиву», предусматривающую возможность освобождения должника от ответственности «в тех исключительных случаях, когда невозможность исполнения создается вне зависимости от каких-либо производственно-технических и организационно-

1 А. Каравайкин, Исполнение договоров, М., 1934, стр. 51. 8 А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 125. Имея в виду это место данной работы, мы ни в какой мере не думаем опорочить ее в целом. Данная работа по существу впервые в нашей литературе обобщила богатейший опыт советских договорных связей и на сегодня не утратила значения ценного пособия для советских юристов.

109

хозяйственных дефектов в работе неисправного должника и когда он не в состоянии устранить создавшихся препятствий,. несмотря на использование всех имеющихся у него, как хозрасчетного предприятия, возможностей» 1. I

Все эти (и многие другие) предложения, однако, не были признаны удовлетворительными, во-первых, потому, что исходили из методологически неправильного взгляда на нормы нашего Гражданского кодекса о вине, как на механически перенесенные, якобы, из буржуазного права (исторический, классовый характер вины как основания ответственности игнорировался) ; во-вторых, потому, что вместо четких и твердых оснований ответственности предлагали расплывчатые и неопределенные правила, которые вместо того, чтобы облегчить работу судьи и арбитра, могли ввести их в заблуждение.

Принцип вины служит одним из основных начал гражданско-правовой ответственности. Он вполне согласуется с общими положениями советского социалистического права и вытекает из. них. Марксистско-ленинское учение о праве не отрицает вины как основания всякой (в том числе и гражданско-правовой) ответственности. Наоборот, только исходя из указаний классиков марксизма о воле, сознании и поступках человека, можно правильно понять и разрешить вопрос об основаниях гражданско-правовой ответственности. Сторонники концепции «хозяйственного права» разрешали этот вопрос без учета субъективного' фактора в общественной жизни и деятельности людей. Положив в основу ответственности- голый факт причинения и отвергая необходимость учета субъективных моментов в поведении чело-

'А.В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности» 1935, стр. 175. Как видим, автор явно непоследователен. Приведенное положение об «исключительных случаях» освобождения от ответственности, когда невозможность исполнения создается «вне зависимости от каких-либо производственно-технических и организационно-хозяйственных дефектов в работе неисправного должника», представляет собой не что иное как перефразированное (применительно к отношениям хозорганов) правило ст. 118 ГК о невозможности исполнения договора, обусловленной непредотвратимьши обстоятельствами. В таком случае отпадают все «принципиальные» заклинания против вины. Ведь последняя, как субъективное основание ответственности, немыслима в отрыве от понятия непредотвра-тимых обстоятельств (как условия для освобождения от ответственности). Это — стороны одного и того же принципа. Нельзя, поэтому, отрицать одну из них (вину) и признавать, хотя бы частично, другую (непредотвратимые обстоятельства).

Неубедительна также ссылка автора на «исключительные случаи» освобождения от ответственности, так как Гражданский кодекс также имеет в виду эти исключительные случаи: сначала он устанавливает общее правило об ответственности за деликт и неисполнение договора (ст. ст. 403 и 117), а затем говорит о невиновности (ст. ст. 403 и 118) как условии освобождения от ответственности, причем (и это не случайно) там и тут бремя доказывания невиновности возлагает на делинквента или неисправного должника.

110

века, они трактовали наше право с реакционнейших буржуазных позиций. Их утверждения были в прямом противоречии с советской действительностью, так как советским принципам руководства чужда обезличка и круговая порука. Для них характерна личная, персональная ответственность лица за его действия. При оценке же этих действий не могут не иметь существенного значения субъективные моменты.

В. И. Ленин в письме к Д. И. Курскому, говоря о борьбе с различными организационными дефектами, между прочим, писал: «Нужно научиться притягивать и примерно сурово наказывать как раз ответственных виновников этих «организационных дефектов», а не каких-то других лиц» '. В другом месте, давая директивы по налаживанию работы «комиссии содействия хозяйственным органам», В. И. Ленин указывал:

«Основная задача комиссии: поднять хозяйство, улучшить постановку дела, добиться реальной личной ответственности»2.

В своих многочисленных высказываниях о значении кадров, о подборе людей и проверке исполнения, как самом главном и решающем во всей организационной работе, И. В. Сталин неустанно требовал установления именно личной ответственности за порученные задания3.

Важнейшим методом организационной работы во всех областях хозяйственной и культурной жизни является у н^с индивидуальная ответственность. А отсюда—огромное значение приобретают критерии (основания) этой ответственности. Представители чуждых нам 'концепций предлагали установить таким критерием простой объективный факт причинения, т. е. ввести в наше право так называемую безусловную ответственность, которая не совместима с основными принципами советского права, не соответствует методам социалистического труда, не обеспечивает коммунистического воспитания советских людей. Напротив, виновная ответственность служит ярким подтверждением подлинно демократического характера советского гражданского права. «В социалистическом обществе ответственность не может иметь места, если поведение человека было безупречно», правильно писал М. М. Агарков. «Введение в советское право начала причинения привело бы к снижению сознания ответственности перед Советским государством и перед согражданами» 4.

Как показывает всестороннее изучение практики, советские судебные и арбитражные органы последовательно проводили принцип виновной ответственности на всех этапах социалисти-

' В. И. Ленин, Соч., т. XXIX стр. 417.

2 В. И. Л е н и н, Соч., т. XXVI, стр. 469.

3 См. И. В. С т а л и н, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 349, 447—482.

4 М. М. Агарков, Обязательства из причинения вреда, жур. «Проблемы социалистического права» № 1, 1939, стр. 56.

ческого строительства. Не является исключением в этом отношении и период Великой Отечественной войны, когда принцип вины подвергся серьезной проверке во всех областях советского социалистического права.

Последовательное проведение принципа вины способствует осуществлению основных задач наших государственных органов, в деятельности которых на первый план выдвинуты сейчас хозяйственно-организаторская и культурно-воспитательная работа, укрепление социалистической законности, борьба против частнособственнических пережитков, борьба за дальнейшее укрепление общественной собственности и повышение государственной дисциплины во всех областях нашей деятельности.

Вина является важным, но не непременным основанием гражданско-правовой ответственности. Как договорная, так и деликтная ответственность в советском гражданском праве может наступать в отдельных случаях, если того требуют интересы социалистического государства и трудящихся, и независимо от вины.

Как было сказано выше, случаи безвиновной ответственности в советском гражданском праве сводятся к двум основным видам: во-первых, к ответственности за казус, т. е. к ответственности за причинение такого ущерба, который хотя и находится в объективно необходимой связи с деятельностью причинителя, но причинен им без умысла и неосторожности, и, во-вторых, к ответственности за объективно случайное причинение ущерба, т. е. к ответственности за последствия непреодолимой силы.

Каков же круг конкретных случаев безвиновной ответственности в советском гражданском праве?

Не задаваясь целью перечислить все случаи безвиновной ответственности, мы отметим лишь главные из них, как наиболее характерные для договорной и деликтной ответственности.

Примером ответственности за казус в договорном праве могут служить: 1) ответственность по ст. 121 ГК, согласно которой должник, допустивший по своей вине просрочку в выполнении договора, отвечает за «случайно» наступившую после просрочки невозможность исполнения; 2) ответственность по нормам транспортных уставов СССР (ст. 68 Устава железных дорог СССР 1935 г., ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР 1929 г.), согласно которым транспортные организации отвечают не только за виновную, но и за «случайную» утрату и порчу груза, а также за вред, причиненный жизни и здо-

112

ровыо пассажира (например, за последствия крушения поезда, происшедшего от «случайной» поломки рельс), но не отвечают, однако, за последствия непреодолимой силы (например, за последствия крушения поезда, явившегося результатом землетрясения) .

Примером ответственности за последствия непреодолимой силы в договорном праве может служить ответственность по ст. 78 Воздушного кодекса СССР 1935 г., согласно которой владелец воздушного судна во время нахождения его в движении (при стартах, полетах и посадках) отвечает перед пассажиром за всякое, в том числе и за случайное, причинение смерти или телесное повреждение, если они явились даже результатом непреодолимой силы.

Таковы случаи безвиновной ответственности в советском договорном праве, которые могут рассматриваться как изъятия из общих принципов договорной ответственности. Каждый из этих случаев имеет свое оправдание. Так, изъятие, установленное статьей 121 ГК (в силу которой должник, виновно просрочивший с исполнением договора, отвечает затем и за «случайно» наступившую после просрочки невозможность исполнения), может быть рассматриваемо как дополнительная санкция в отношении должника, устанавливающая его повышенную ответственность за последствия просрочки. Такая повышенная ответственность просрочившего должника вполне отвечает задачам укрепления советской договорной дисциплины: отнесение «случайного» риска, наступившего после просрочки, на счет кредитора было бы для него полной неожиданностью и явилось бы совершенно несправедливым. В обстановке повышенной ответственности транспортных организаций перед клиентом, последний может быть спокоен как за свою личную судьбу, так и за целость и сохранность груза. Это не означает, однако, что перевозчик в какой-то мере должен расплачиваться за последствия халатности и нераспорядительности самого клиента: перевозчик освобождается от ответственности перед клиентом, если личный или имущественный ущерб причинен ему в результате собственного умысла или грубой неосторожности (легкая неосторожность клиента не принимается во внимание).

Наиболее типичным примером безвиновной ответственности по советскому деликтному праву является ответственность по ст. 404 ГК, согласно которой лица и предприятия, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих, как-то: железные дороги, трамвай, фабрично-заводские предприятия, строительные организации и т. п., отвечают за вред, причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы либо умысла или грубой небрежности самого потерпевшего.

Иными словами, владельцы источников повышенной опасности отвечают не только за виновное причинение вреда, но также за последствия казуса. Они не отвечают лишь за последствия непреодолимой силы, а также за последствия собственной виновности потерпевшего в виде умысла или грубой не-©сторожности (последствия легкой неосторожности потерпевшего здесь, как и в транспортном праве, не принимаются во внимание и ложатся на причинителя).

Нельзя не отметить, что повышенная ответственность за «случайное» причинение личного и имущественного ущерба по ст. 404 ГК имеет у нас относительно узкую сферу применения. Она установлена лишь для тех случаев, когда вред причинен источником повышенной опасности лицам, не связанным трудовой деятельностью с этим источником (например, пассажиру либо прохожему), и не касается лиц, работающих на данном предприятии (например, водителя или кондуктора трамвая).

Это положение советского гражданского права не может быть истолковано в том смысле, что лица, связанные трудовой деятельностью с источниками повышенной опасности, несут ответственность за все последствия «случайного» причинения. В противоположность буржуазным странам, где отсутствует система обязательного социального страхования рабочих от несчастных случаев и где, поэтому, несчастный случай на производстве всецело падает на рабочего 1, в Советском Союзе, с первых лет существования советской власти, все лица, работающие по найму, застрахованы в порядке социального страхования как на случай временной, так и постоянной утраты трудоспособности. Поэтому лица, пострадавшие от несчастных случаев на своем производстве, получают удовлетворение от органов социального страхования (при временной нетрудоспособности) либо от органов социального обеспечения — при постоянной нетрудоспособности, в связи с чем владелец источника повышенной опасности освобождается от ответственности за «случайное» причинение вреда и не отвечает перед потерпевшими и застрахованными им рабочими как за последствия казуса, так и непреодолимой силы2. Иными словами, ответственность владельца источника повышенной опасности перед своими рабочими и служащими построена у нас по принципу вины: предприниматель отвечает перед застрахованными им рабочими и служащими (если они

1 В законодательствах буржуазных государств почти повсюду отсутствует специальная норма (подобная нашей ст. 404 ГК) об особой ответственности за деятельность, связанную с повышенной опасностью. Такая ответственность устанавливается там (далеко не везде) применительно к отдельным отраслям хозяйства (железные дороги, некоторые отрасли промышленности).

« Ст. ст. 412 и 413, ч. 1 ГК.

114

не получают полного возмещения через соцстрах) лишь в тех случаях, когда вред причинен его «преступным действием или бездействием» *.

Наоборот, ответственность владельца источника повышенной опасности перед лицами, посторонними для этого источника, построена у нас по принципу причинения: если причинивший вред не является страхователем потерпевшего, последний, поскольку он в порядке социального страхования не получает полного возмещения вреда, имеет право дополнительного требования к причинителю вреда 2. Лица, не застрахованные в порядке социального страхования, обращаются за возмещением непосредственно к причинителю, минуя органы соцстраха 3. Иными словами, .владелец источника повышенной опасности отвечает перед всеми этими лицами (не связанными с ним трудовой деятельностью) как за виновное, так и за «случайное» причинение вреда, т. е. отвечает за последствия казуса, но не отвечает за последствия непреодолимой силы 4.

Иначе складываются взаимоотношения между социалистическими предприятиями и их рабочими и служащими, находящимися в условиях повышенной опасности. Рабочие и служащие наших предприятий, прежде чем включиться в сложный производственный процесс, проходят предварительную стадию производственно-технического обучения. Они осваивают не только основы своей технической квалификации, но тщательно знакомятся со всеми деталями производственного процесса и приобретают все необходимые навыки работы в условиях повышенной опасности. Охрана труда и техника безопасности подняты на социалистических предприятиях на такой уровень, при котором несчастные случаи на производстве стали еди-

' Ст. 413, ч. 3. См. ст. 18 Постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда». В случае виновного причинения вреда своим рабочим и служащим ответственность предпринимателя не ограничивается выплатой потерпевшему разницы между прежней его зарплатой и назначенной пенсией или пособием по линии соцстраха (собеса): орган соцстраха (собеса), удовлетворивший потерпевшего в этом случае, имеет право обратного требования к предпринимателю в размере выданного потерпевшему пособия (ст. 413, ч. 2 ГК).

2 Ст. 414 ГК. Удовлетворив претензию потерпевшего, органы соцстраха (собеса) имеют в этом случае также право регресса к причинителю, причем это право (в отличие от аналогичного права по ст. 413 ГК) не ограничивается здесь только случаями виновного причинения вреда: причинитель обязан возместить соцстраху (собесу) выплаченные им потерпевшему суммы как при «случайном», так и при виновном причинении вреда, поскольку он не является страхователем потерпевшего. Пособие (пенсия) соцстраха (собеса) выступает в этом случае в виде своеобразного гарантированного минимума для потерпевшего.

3 Ст. 415 ГК.

4 Причинитель не отвечает также за последствия собственной виновности потерпевшего в форме умысла и грубой неосторожности, о чем сказано выше.

115

яичными и редкими явлениями. Рассматривая работу на социалических предприятиях как свое кровное дело, советские рабочие и служащие неустанно совершенствуют производственно-технический процесс, вносят много ценных технических и организационных предложений, всемерно повышают производительность труда.

Примером этого может служить движение передовиков-многостаночников, которое, с точки зрения буржуазного травматолога, могло бы рассматриваться как «нежелательное явление», однако в условиях социалистического производства это движение, как форма социалистического соревнования, приобрело такой размах и поставлено в такие условия научной организации труда, при которых количество несчастных случаев на производстве у нас не только не увеличивается, но, наоборот, резко снижается, а на многих предприятиях несчастные случаи исчезли совсем. Если учесть, что все лица, работающие на предприятиях с повышенной опасностью, застрахованы от несчастных случаев в порядке социального страхования и получают возмещение за случайный вред в виде гарантированных пожизненных пособий, то станет понятным, почему советский законодатель строит эту область деликтного права не по принципу причинения, а по принципу вины.

Это не значит, конечно, что принцип вины не может быть в дальнейшем заменен в данном случае принципом причинения. В условиях все возрастающей заботы Советского государства и Коммунистической партии о материальных и культурных запросах и нуждах трудящихся наше законодательство может с течением времени и пересмотреть свою позицию в данном вопросе. Поскольку принцип причинения в этой области деликтного права расширяет гарантию интересов лиц, потерпевших от несчастных случаев, этот шаг советского законодательства послужит новым доказательством все увеличивающегося попечения социалистического государства о нуждах нашего народа 1.

' Мы не останавливаемся специально на причинах установления безвиновной деликтной ответственности владельца источника повышенной опасности за «случайно» причиненный ущерб, так как освещение этого вопроса выходит за пределы нашей темы. Совершенно ясно, что главной причиной, побудившей советского законодателя к установлению такой ответственности, является подлинная забота социалистического государства о трудящихся нашей страны, соприкасающихся с источниками повышенной опасности. Устанавливая безвнновную ответственность владельцев этих источников, Советское государство как бы говорит им: хотя вы и не виновны в причинении ущерба, но интересы трудящихся требуют того, чтобы этот ущерб был все же возмещен; организуйте деятельность источника повышенной опасности так, чтобы свести на нет причинение «случайного» вреда, используя для этого все достижения науки и техники. Следовательно, задачи института безвиновнои деликтной ответственности не расходятся с общими целями советского гражданского права.

116

Таким образом, если подытожить все сказанное выше об основаниях гражданско-правовой ответственности по советскому праву, то можно сделать вывод, что такими основаниями являются различные объективные и субъективные моменты. Одним из них советское гражданское право полагает виновность правонарушителя з форме умысла или неосторожности. Вместе с этим, советское гражданское право не считает субъективное состояние правонарушителя единственным и всепоглощающим условием ответственности. Не меньшее (а в некоторых случаях — исключительное) значение приобретают объективные основания ответственности в виде противоправного действия и вредного результата, находящихся в определенной причинной связи между собой.

Субъективные и объективные основания гражданско-правовой ответственности выступают в сочетании и единстве между собой только в условиях виновной ответственности, которая является общим принципом советского гражданского права. Как исключения из этого общего принципа нашему праву известны отдельные случаи безвиновной ответственности, которые по своим основаниям существенно отличаются от виновной ответственности.

Эти отличия безвиновной ответственности могут быть сведены к следующим основным признакам:

1) ответственность за казус предполагает наличие вреда и объективно необходимой причинной связи между ним и деятельностью причинителя1. Здесь отсутствует субъективное основание ответственности — вина причинителя, т. е. его умысел или неосторожность. В этом виде казус выступает перед нами как субъективный случай, т. е. как «случайное» причинение, которое хотя и находится в объективно необходимой связи с деятельностью причинителя, но не осознается и не должно осознаваться им при данных конкретных обстоятельствах;

2) ответственность за непреодолимую силу, т. е. за объективно случайное причинение, предполагает наличие только одного (объективного) основания — наличия вреда. Здесь нет

' Под «причинителем» мы всюду в подобных случаях безвиновной ответственности имеем в виду не только лицо, непосредственно причинившее «случайный» ущерб (например, собственника автомобиля, управлявшего своей машиной и сбившего прохожего), но и всех других лиц, ответственных за «случайное» причинение вреда, хотя бы они и не являясь непосредственными причинителями ущерба', однако отвечают за него. Например, ст. 404 ГК, гласит, что «лица и предприятия, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих... отвечают за вред, причиненный источником повышенной опасности» (скажем, прохожий был «случайно» сбит автомашиной, которой управлял наемный шофер, а собственник машины находился в ней на положении пассажира либо даже совсем не присутствовал при этом несчастном случае).

117

других объективный и субъективных оснований ответственности: 1) противоправности, так как противоправными могут быть только действия, но не события, как обстоятельства, не зависящие от воли и сознания человека; 2) объективно необходимой причинной связи между противоправным действием и вредом; вместо нее выступает здесь объективно случайная причинная связь между вредом и поведением ответственного лица 1, и 3) вины ответственного лица, так как- последнее не могло (и не обязано, было) предвидеть и предотвратить объективно случайный вред. В этом виде объективно случайное причинение является результатом события, которое поражает потерпевшего независимо от поведения ответственного лица.

Оба эти вида безвиновной гражданско-правовой ответственности за казус и за случайное причинение вреда являются поэтому такой ответственностью, которая возникает не из правонарушения, как сложного фактического состава, а из специальных юридических фактов.

Как указано выше, гражданское правонарушение представляет собой диалектическое единство объективных и субъективных элементов. Ответственность за него наступает лишь тогда, когда налицо полный его состав (все его составные элементы). Если отсутствует хотя бы один из этих элементов, — состава правонарушения нет и ответственность за его совершение, по общему правилу, не наступает. Отсутствие состава правонарушения влечет за собой, как правило, гражданскую безответственность.

Римское право формулировало это правило в основных своих заповедях: сазиз а пи11о ргаез1;а1иг (за «случай» никто не отвечает), сазит зепШ аоттиз («случай» остается на том, кого он поражает). И если оно делало изъятия из этого правила, то руководствовалось при этом интересами господствовавшего класса — класса рабовладельцев. Буржуазное гражданское право, как мы видели, пошло по тому же пути: случаи безвиновной ответственности установлены там либо в интересах защиты наиболее крупных частных собственников — монополистов, либо же (под напором революционной борьбы) формально провозглашены в интересах трудящихся (например, ответственность предпринимателей за «случайное» причинение вреда источником повышенной опасности, которая в действительности зачастую сводится на нет различными формальными и процессуальными затруднениями, создаваемыми для потерпевших).

1 В предыдущей главе было отмечено, что в подобных случаях необходимая причинная связь имеет место между вредом и непреодолимой силой, поразившей сферу деятельности ответственного лица. Если этой связи нет, то, естественно, данный вред вызван какой-то другой причиной (например, одно дело, если пассажиру самолета причинено увечье в связи со случайной аварией самолета, и другое дело, если пассажир заболел или умер во время полета от других причин).

118

По иному пути пошло советское гражданское право. Исходя из принципа сочетания общественных и личных интересов, наше законодательство разрешило вопрос о безвиновной ответственности иначе.

Говоря отвлеченно, советский законодатель мог бы разрешить вопрос о последствиях безвиновного (казус) и случайного причинения вреда одним из следующих способов:

1) отнести этот вред на счет самих потерпевших;

2) возложить этот вред на счет государства (социальное обеспечение) либо организовать возмещение его путем страхования (госстрах, соцстрах, взаимное страхование);

3) переложить этот вред на коллектив, в котором состоит потерпевший, либо отнести его на предприятие, в котором работает потерпевший;

4) возложить ответственность за этот вред на причи-нителя.

Советское государство разрешило вопрос о последствиях казуса и случая, исходя из сочетания всех этих способов возмещения безвиновного вреда. В одних случаях этот вред относится на самого потерпевшего (преимущественно в сфере личной деятельности, не связанной с государственным либо кооперативно-колхозным производством). В других — организуется страхование безвиновного вреда через соцстрах и госстрах (страхование всех лиц, работающих по найму, в органах социального страхования на случай нетрудоспособности от несчастных случаев на производстве; страхование домостроений, посевов, скота и другого имущества в органах госстраха, взаимное страхование членов промысловой кооперации и т. д.) либо возмещение его в порядке социального обеспечения трудящихся (инвалиды войны, а также инвалиды труда, утратившие трудоспособность в результате несчастных случаев на производстве или в результате заболеваний и т. д.). В третьих случаях этот вред перелагается на коллектив, в котором состоит потерпевший (например, на колхоз за счет его общественных'фондов) либо на предприятие, в котором работает потерпевший (лица, не застрахованные предприятием).

Наконец, в исключительных и относительно редких случаях Советское .государство возлагает беэвияовный вред на причи-нителя, например, как на владельца источника повышенной опасности в деликтном праве (ст. 404 ГК), либо на контрагента потерпевшего в договорном праве (ст. ст. 119, ч. 1, 121 ГК, ст. 78 Воздушного кодекса СССР, ст. 68 Устава железных дорог СССР, ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР).

Все эти виды безвиновной ответственности имеют непосредственное отношение к проблеме оснований гражданско-правовой ответственности, однако в последующем изложении мы не рассматриваем их, так как они не имеют прямого касательства к вопросу о вине в гражданском праве, поскольку последняя

119

трактуется как одно из оснований ответственности за гражданское правонарушение. Ответственность же за безвиновное (казус) и случайное причинение вреда возникает не из правонарушения, как сложного фактического состава, а из специальных юридических фактов и регламентируется иначе, чем ответственность из правонарушения.

Говоря о вине, как об одном из оснований гражданско-правовой ответственности, мы будем иметь в виду в дальнейшем лишь один вид безвиновной ответственности — ответственность за субъективный случай (казус), поскольку он всегда противопоставляется вине как ее антипод. Эта ответственность за казус, возникая из специальных юридических фактов, строится только на одних объективных основаниях, без учета субъективного основания (вины), в то время как ответственность за правонарушение возникает всегда при наличии как объективных, так и субъективных оснований. Ответственность из правонарушения отличается от других видов ответственности тем, что она предполагает наличие точно определенных в законе объективных и субъективных оснований (противоправное действие, ущерб, объективно необходимая связь между ними и вина правонарушителя), в то время как все другие виды гражданско-правовой ответственности предполагают только одни объективные основания (да и то иногда не все, а только некоторые из них) и объясняются иными мотивами, чем ответственность из правонарушения '.

По вопросу о юридической природе безвиновных «правонарушений» высказаны и другие мнения. Так, например, М. М. Агарков находил, что правонарушения могут состоять не только из четырех обычных элементов (противоправное действие, ущерб, причинная связь и вина), но при отсутствии некоторых из них, например, виновности. «Если право, — писал он, — считается с умыслом и неосторожностью, то это не значит, что там, где нет умысла и неосторожности, право не имеет значения и не может быть правонарушения. Закон связывает определенные последствия и с теми случаями человеческого поведения, когда лицо, нарушившее норму, делает это без умысла и не по неосторожности» 2. В подтверждение этого он указывает на случай изъятия вещи у добросовестного (а потому и невиновного) приобретателя, а также на взыска-

' Ответственность за безвиновное причинение вреда в советском гражданском праве не ограничивается перечисленными случаями. Видов беэ-виновнои ответственности значительно больше. К числу их можно отнести, например, обязанность лица возместить вред, причиненный другому в состоянии крайней необходимости. Здесь нет противоправности и виновности причинителя, а есть ущерб, находящийся в объективно необходимой связи с действием. Этот вид ответственности возникает также не из правонарушений, а из специальных юридических фактов.

2 М. М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940, стр. 145.

120

ние долга с лица, которое не знало о своем долге, и на другие случаи, когда лицо не осознает противоправности, а потому и не является виновным, однако привлекается к гражданско-правовой ответственности.

Мы не разделяем этого мнения. Правильное разрешение этого вопроса зависит от того, как понимать самое противоправное действие. Как было уже сказано, противоправным действием обычно признается объективированная во-вне воля лица, т. е. его целеустремленное и волевое движение, имеющее. своим результатом известные (вредные) изменения в объективном мире. В этом своем виде действие представляет собой определенный объективный фактор. Но это вовсе не означает, что все противоправные действия должны быть в одно и то же время обязательно виновными (т. е. умышленными или неосторожными) . Противоправными действиями могут быть, например, так называемые непроизвольные действия, но их нельзя отнести к виновным (скажем, тяжело больной человек конвульсивно уничтожает чужую вещь). Значит, противоправными могут быть не только виновные действия, но и безвиновные. Такое противоправное причинение ущерба, очевидно, нельзя рассматривать как гражданское правонарушение (в нем нет элемента виновности). Это — «случайное» (казусное) причинение ущерба. Но к числу «случайных» относится также и такое причинение, которое явилось результатом других каких-либо явлений, но не действий в обычном их понимании (скажем, рабочий-забойщик .получил увечье от «случайно» обрушившейся породы в шахте). В данном случае также имеет место казус, но причинная обусловленность ущерба связана здесь не с действием, в узком смысле этого слова, а с «общей сферой деятельности» источника повышенной опасности, которую в данном случае также можно назвать противоправной, поскольку каждому предприятию с повышенной опасностью вменяется у нас в обязанность всемерное предупреждение «несчастных случаев». Такое противоправное причинение ущерба, однако, нельзя расценить как правонарушение, так как в нем отсутствует один из его элементов — виновность причинителя. Подобные случаи причинения ущерба можно лишь условно назвать «безвиновными правонарушениями» или «случайными правонарушениями», поскольку они поставлены у нас в условия иного правового режима, нежели обычные правонарушения.