1.1.1. Вещи как объекты вещных прав

А. Проблема бестелесных вещей. Первым, наиболее очевидным и следующим непосредственно из их названия признаком вещных прав является их объект – вещь. Впрочем, одно лишь такое указание само по себе немного может прибавить к нашему знанию о вещных правах.

Признание прав вещами было необходимо на определенном этапе развития юридической мысли. Субъективное право само по себе представлялось непередаваемым, однако в тот момент, когда оно превращалось в res incorporalis, открывалась возможность для его оборота. И если широкий оборот прав требования в Древнем Риме представляется маловероятным, ведь даже достаточно развитое римское право долго (примерно до III в. н.э.) требовало делегации или процессуального представительства – далеко не самых удобных средств для передачи прав15, то оборот вещных прав и, в особенности, видимо, суперфиция, заменявший в Риме оборот строений независимо от земли, на которой они расположены, имел, очевидно, широкое распространение, учитывая практическое отсутствие ограничений на распоряжение суперфициарным правом16.

В дальнейшем, однако, произошел отказ от широкого понимания вещей. §90 ГГУ признает ими лишь материальные предметы17; «вещами являются подлежащие человеческому господству материальные предметы», - вторит ему ст.3:2 нового ГКН. Аналогичные правила закреплены в гражданских кодексах ряда стран СНГ (см. п.1 ст.135 ГК АР, п.2 ст.285 нового ГК РМ, ст.179 нового ГКУ); «вещью является материальный предмет», - гласит п.1 ст.7 эстонского Закона о вещном праве18. В широком же смысле вместо слова «вещь» стали говорить об объектах гражданских прав или, когда речь идет о тех из них, что пригодны к обороту – об имуществе.

Имущественные права при таком подходе рассматриваются как самостоятельные объекты, не имеющие ничего общего с вещами.

Помимо требований в число таких объектов, как имущественные права, включаются также права вещные. Выше уже упоминалось широкое распространение в Древнем Риме оборота суперфиция. Играющее функционально ту же роль в современной России право пользования земельным участком, предоставляемое собственнику стоящей на нем недвижимости в соответствии с п.1 ст.271 ГК РФ, также может переходить от одного лица к другому с тем, однако, ограничением, что такой переход возможен не сам по себе, а лишь с правом собственности на саму недвижимость (п.2 ст.271 ГК), т.е.

Помимо вещных прав, существует еще одна разновидность объектов прав, связанных с вещами, – доля в праве общей собственности. Конструкция доли в праве подвергается некоторыми авторами критике37, что, впрочем, нисколько не мешает им признавать возможность распоряжения этой самой долей38, коль скоро сам законодатель никогда не давал оснований для отрицания такой возможности. Так и ныне действующий ГК РФ предоставляет участнику долевой собственности право «по своему усмотрению продать, подарить, завещать, отдать в залог свою долю либо распорядиться ею иным образом» (п.2 ст.246), традиционно ограничивая его реализацию преимущественным правом других сособственников на покупку этой доли (ст.250 ГК). Это ограничение, тем не менее, нисколько не отрицает качества объекта права.

Еще одна группа прав, часто и, как представляется, обоснованно выделяемая в последнее время, – это так называемые корпоративные права, представляющие собой права на участие в управлении юридическим лицом и тесно связанные с ними полномочия контроля над деятельностью корпорации, включая право на получение информации39. Наряду с прямо названными в ГК (п.2 ст.48) обязательственными правами участников юридических лиц корпоративные права формируют такой объект прав, как доля в уставном капитале обществ с ограниченной или дополнительной ответственностью, складочном капитале хозяйственного товарищества либо пай члена кооператива. Оборот этих объектов в разной мере осложнен особыми правилами корпоративного права; лишь будучи воплощено в акцию ОАО такое право становится неограниченно оборотоспособным, а в случае, когда оно остается только правом, не приобретая через посредство ценной бумаги качеств вещи, даже наиболее либеральный режим, предусмотренный для оборота долей в капитале ООО, предполагает применение правил о преимущественной покупке доли другими участниками общества (п.2 ст.93 ГК). В отдельных случаях для перехода такого рода прав требуется согласие самого юридического лица (абз.2 п.3 ст.111 ГК) или других его участников (абз.1 ст.79 ГК). Кроме того, возможность перехода таких прав вообще может быть исключена учредительными документами юридического лица, но лишь в этом последнем случае они утрачивают качество объекта прав.

Можно заметить, что в таком качестве способны выступать лишь те права, которые в том или ином отношении ограничены. Так, обязательственное право ограничено в субъектном составе, будучи отношением между конкретным должником и кредитором, по сравнению с абсолютными отношениями, где управомоченному субъекту противостоят все третьи лица. Право-объект может быть ограничено содержательно – как ограниченные вещные права или залоговое право. Наконец, объект может представлять собой лишь, условно говоря, часть права, как это имеет место при обороте долей в праве собственности или корпоративных прав, ограниченных самим фактом существования таких же прав других лиц.

Рассмотрев некоторые разновидности имущественных прав как объектов права, обратимся теперь к вопросу о природе этого самого последнего права, имеющего такой объект. Могут ли имущественные права быть объектом права собственности? Положительный ответ не так уж и редок в современной литературе40, но обоснованность его вызывает серьезные сомнения. Попробуем представить себе такое право собственности; отличалось бы оно хоть чем-нибудь от самого имущественного права – объекта? Нисколько, их содержания совпадали бы, статус «собственника» права требования ни на йоту не отличается от статуса кредитора по этому требованию, «собственник» залогового права есть никто иной, как залогодержатель, а «собственник» доли в уставном капитале ООО – участник этого общества. Таким образом, «право собственности на право» представляло бы собой совершенно ненужное удвоение, как и при попытке сконструировать «право на право собственности». Как ни странно, к тому же выводу приходит и В.А. Белов, чей подход к самой конструкции «право на право» прямо противоположен защищаемому здесь41. Этот автор забывает лишь, что кроме права собственности существует еще великое множество других прав, чьим объектом может быть имущественное право, а отсюда и конструкция «право на право» не только допустима, но и необходима, если только не забывать того, что ни в левой, ни в правой части этой формулы не может фигурировать право собственности. Имущественные права могут быть объектами обязательств либо таких прав, которые, возникнув первоначально как вещные, доказали впоследствии свою применимость и в нашем случае; в первую очередь под таковым понимается залоговое право; теоретически вполне мыслимо также установление на права личных сервитутов, сближающихся, правда, в таком случае с арендой прав до степени смешения.

Всякое право дает его субъекту господство над объектом, «а какой-либо вид господства оказывается полнейшим»42; в случае с вещными правами таковым оказывается право собственности, без которого невозможно и существование других вещных прав. Коль скоро мы установили невозможность существования права собственности на имущественные права, на них недопустимо распространение вещно-правового режима. Следовательно, нет нужды и в признании прав вещами, хотя бы и бестелесными.

Б. Купля-продажа и объекты права собственности. В качестве опровержения сделанному выводу может быть указано на возможность продажи имущественных прав, а раз «купля-продажа квалифицирует свой объект как объект вещного права»43, то и имущественные права, казалось бы, должны быть объектами вещных прав. В связи с этим следует отметить, во-первых, расхождение среди юристов в толковании п.4 ст. 454 ГК. Так, ряд авторов (В.В. Витрянский, Ю.В. Романец44) рассматривают это правило не как включающее имущественные права в число объектов купли-продажи, а как прием юридической техники, позволяющий применять нормы, регулирующие обычную куплю-продажу, к продаже прав – обязательству во многом сходному, но разновидностью купли-продажи все-таки не являющемуся. Если принять эту точку зрения, рассматриваемый аргумент в пользу распространения вещно-правового режима на имущественные права отпадает. Только противоположный подход, среди сторонников которого можно назвать, например, М.И. Брагинского, Л.Г. Ефимову и И.В. Елисеева45, заключающийся в признании продажи прав видом купли-продажи, может служить и служит основанием для утверждений вроде: «Продажа прав стала обычной разновидностью купли-продажи, а, значит, родовой признак последней – передача в собственность – следует считать присущим и первой»46. Но даже соглашаясь с таким подходом, нельзя забывать о существенной оговорке, сделанной п.4 ст.454 ГК РФ: правила о купле-продаже применяются к продаже имущественных прав лишь в случае непротиворечия их содержанию и характеру этих последних. В связи с рассматриваемым здесь вопросом корректировки по этому основанию потребует и само определение купли-продажи, которая в действительности давно уже переросла границы отношения по передаче вещей в собственность и представляет собой обязательство по возмездной (точнее – за деньги) передаче имущества (в том числе и имущественных прав) на условиях транслятивного – в терминологии Б.Б. Черепахина47 - правопреемства. Вообще, для обязательственных отношений их объект зачастую является безразличным. Исполнение обязанности продавца при продаже вещей будет, конечно, отличаться от исполнения обязанности продавца права требования: если в первом случае он обязан совершить традицию, т.е. передачу вещи, то во втором случае исполнение будет заключаться в совершении цессии. В целом, однако же, распределение прав и обязанностей сторон обязательства в большей степени отличается в зависимости от конструкции отношения (ср., например, с обязательством по возмездному предоставлению имущества в пользование – арендой), а не от его объекта. Таким образом, и здесь мы не найдем основания для признания прав (бестелесными) вещами или хотя бы просто объектами вещных прав.

С куплей-продажей тесно связана еще одна попытка расширения перечня объектов вещных прав – включение в него энергии. Действующий ГК РФ рассматривает энергоснабжение как один из видов договора купли-продажи, в связи с чем некоторые авторы (Т.Л. Левшина, А.П. Сергеев) называют вещью и энергию48. Подобные выводы делались и на основании ранее действовавшего законодательства49. В данном случае, во-первых, применимы все те возражения, что были названы абзацем выше. Но помимо этого стоит отметить, что энергоснабжение не укладывается в рамки купли-продажи, даже определенной как обязательство по передаче не только вещей, но и объектов прав вообще потому, что энергия, вопреки мнению Р. Саватье50, вовсе не является имуществом. Электрический ток, например, определяется физиками как направленное движение заряженных частиц; при этом оно может осуществляться только в электрической цепи – от одного полюса источника тока к другому. Источник тока всегда принадлежит энергоснабжающей организации, а потребитель не получает в свое распоряжение даже заряженных элементарных частиц – они возвращаются к источнику тока. Таким образом, обязанность энергоснабжающей организации заключается не в передаче какого-либо имущества, а в поддержании нормального тока в цепи, т.е. в деятельности, результат которой не имеет материальной формы и неотделим от нее самой, – услуге по общепринятому определению51. Услугой же является и теплоснабжение, поскольку повышение температуры батарей отопления никак не может быть объектом права. Как куплю-продажу с условием доставки товара трубопроводным транспортом можно бы было рассматривать упомянутое в п.2 ст.548 ГК снабжение через присоединенную сеть энергоносителями (газом, нефтью и нефтепродуктами), водой и другими товарами жидкой или газообразной формы, поскольку они хотя бы могут рассматриваться как вещи, будучи заключены в определенный резервуар52, но к таким отношениям, в соответствии с упомянутым пунктом, правила об энергоснабжении применяются лишь субсидиарно. Несоответствие места норм об энергоснабжении сущности регулируемых отношений могло бы быть оправдано технико-юридическими соображениями, если бы можно было выиграть за счет применения к энергоснабжению общих положений о купле-продаже, но этого не происходит: отношения здесь настолько отличны, что количество правил о купле-продаже, применимых к энергоснабжению, даже меньше, чем тех, что применяются к подрядным, например, отношениям. Примечательно, что В.В. Витрянский, довольно подробно рассматривая энергоснабжение, на протяжении почти полусотни страниц лишь четырежды сослался на правила других параграфов гл.30 ГК, при этом одно из упоминаний связано с обоснованием невозможности применения в данном случае ст.475 ГК53, к другому правилу (ст.523) прямо отсылает п.1 ст.546 ГК, находящийся в §6 главы 3054, третье правило служит дополнением положениям ст.541 ГК, устанавливающим последствия неуказания в договоре количества поставляемой энергии55, наконец, целый абзац посвящен нецелесообразности субсидиарного применения к энергоснабжению правил о поставке56. Исходя из сказанного, вряд ли можно назвать помещение норм об энергоснабжении среди правил о купле-продаже значительным достижением отечественного законодателя, скорее наоборот. Тем менее следует обосновывать этим распространение на энергию понятия вещи57.

В. Проблема интеллектуальной собственности. В процессе исторического развития круг нематериальных объектов гражданских прав расширился путем прибавления к давно и хорошо известным юристам имущественным правам объектов иного рода – идей, художественных образов и т.п. результатов интеллектуальной, творческой деятельности человека. Если имущественные права, как было показано выше, не нуждаются в установлении на них какого-либо полного, вроде собственности, права, то эти объекты в первую очередь нуждались в оформлении именно таким правом, в противном случае они оказывались вне действия гражданского права, а их авторы – беззащитными перед plagiatores – похитителями их «детей» – произведений58. Из истории известны самые разные способы защиты авторских прав: так, Эйке фон Репгау – автор «Саксонского зерцала» – предпослал своему произведению проклятие в адрес всякого, кто посягнет на его авторство. Угроза геенной огненной, может быть, вполне действенная в XIII веке, в дальнейшем, однако, оказалась явно недостаточной. С развитием техники, во-первых, появилась возможность тиражирования художественных произведений, приобретших в силу этого не только моральную, но и вполне осязаемую имущественную ценность, а, во-вторых, самостоятельное значение приобрели технические решения, что явилось предпосылкой возникновения патентного права. Здесь законодательство пошло сначала по пути создания оригинальных правовых институтов, исходящих из понимания прав на такие объекты как привилегий. Во всяком случае, до Великой французской революции правовой режим нематериальных объектов не смешивался с вещно-правовым. Вызванное революцией движение за отмену привилегий должно бы было уничтожить и авторское право, что, в свою очередь, пришло бы в противоречие с идеологией Просвещения. Выход был найден в признании авторских прав видом права собственности. Так в лексикон континентальных юристов вошло словосочетание «интеллектуальная собственность», что, по словам Ф. Регельсбергера, «повлекло за собой заключения от развитого состояния права к неразвитому»59. История этого института является показательным примером того, как образное выражение, будучи понято как юридическая конструкция, повлекло целую череду недоразумений60. Какие цели преследовали авторы теории интеллектуальной собственности? Одна из них уже упоминалась – это страх, «что иначе (выделено автором. – А.Л.) защитникам патентов придется признать себя сторонниками нелиберальных монополий»61. Во-вторых, под этим именем в патентное право вошел принцип облигаторности, т.е. предоставления права не по милости властей, а в обязательном порядке при удовлетворении заявителем нормативно установленных требований62. Наконец, интеллектуальную собственность можно рассматривать как аналогическую конструкцию обычному праву собственности, коль скоро и то, и другое отношение является абсолютным63. Впрочем, сходство оказалось настолько далеким, что даже сторонники проприетарной теории вынуждены были признать, что интеллектуальная собственность есть собственность sui generis64, на что было резонно замечено, что такое определение может либо представлять собой алогизм, либо требовать пересмотра понятия собственности65 с отрицанием, добавлю от себя, его принадлежности к роду вещных прав. В результате к концу XIX - началу XX века гораздо более популярным стало название «исключительные права» – быть может, не более точное, но, во всяком случае, не вносящее путаницы в умы юристов. Однако до этого момента проприетарная теория уже успела сыграть свою роль, закрепившись, прежде всего, во французской юриспруденции. И без того склонные весьма широко понимать право собственности, французские юристы без особых затруднений рассуждают и о литературной, художественной или промышленной собственности66. Известно, что составители Свода законов Российской Империи во многом ориентировались на модель ФГК – передового по тем временам кодекса67. Отсюда и отечественное дореволюционное законодательство рассматривало исключительные права как вид права собственности68 - воззрение, свойственное даже составителям проекта ГУ в начале XX века69. Кроме того, это выражение успело попасть в ряд международных договоров, действующих по сей день70. Так что «интеллектуальная собственность», несмотря на всю ее юридическую некорректность, сохранилась в лексиконе законодателя. Более того, упоминает о ней и Конституция РФ в своей «неприкосновенной» второй главе (ст.43). И.А. Зенин называет пять предпосылок для сохранения этого выражения в отечественном законодательстве: технологическую, экономическую, психологическую, юридическую и юридико-техническую71. Не вдаваясь в их оценку, отмечу лишь, что для современных исследователей очевидной является условность выражения «интеллектуальная собственность»72, никоим образом не влекущего распространения на результаты интеллектуальной деятельности вещно-правового режима.

Нельзя не отметить особого положения результатов интеллектуальной деятельности и исключительных прав на них в перечне объектов гражданских прав, данном ст. 128 ГК РФ. По ее буквальному тексту эти объекты не являются имуществом, а права – имущественными, и это при том, что специальные законы, посвященные различным разделам права интеллектуальной собственности, утверждают прямо противоположное (ст. 16 Закона РФ «Об авторском праве и смежных правах»73, ст.11 Закона РФ «О правовой охране программ для электронных вычислительных машин и баз данных»74). Следствия этого могут быть самые разные: вплоть до того, что такие права могут оказаться исключенными, например, из состава наследственной массы, коль скоро в него входит лишь имущество (абз.1 ст.1112 ГК РФ). Впрочем, по утверждению А.Л. Маковского, проблема эта абсолютно надуманна, а проект соответствующих изменений в ст.128 ГК, исключающих всякую двусмысленность, давно уже подготовлен и ждет своего времени75. Гораздо интереснее здесь то, что, в отличие от отмеченного выше отождествления вещей и права собственности на них, результаты интеллектуальной деятельности и исключительные права на них строго различаются. Так «вкладом (в имущество хозяйственного общества или товарищества. – А.Л.) не может быть объект интеллектуальной собственности (патент, объект авторского права, включая программу для ЭВМ, и т.п.) или ноу-хау. Однако в качестве вклада может быть признано право пользования таким объектом…»76. Объекты исключительных прав могут существовать и в отсутствие прав на них, более того, они вообще неуничтожимы, при том, что имущественные права на них всегда срочны. Вещи же, наоборот, уничтожимы и не существуют для права в отсутствие права собственности на них. Вследствие такого подхода сами по себе результаты интеллектуальной деятельности выступают объектами лишь абсолютных отношений, отражающих статику их принадлежности, а в обороте участвуют исключительные права на них, и к нему безусловно применимы все названные выше правила, касающиеся оборота имущественных прав, в том числе и недопустимость установления на них права собственности.

Отечественному законодательству известен еще один нематериальный объект, на который пытаются распространить вещно-правовой режим. Федеральный закон «Об информации, информатизации и защите информационных ресурсов»77 оперирует понятием «собственник информационных ресурсов, информационных систем, технологий и средств их обеспечения». И если информационный ресурс, являющийся, по определению того же закона, отдельным документом или массивом документов, еще может с изрядной натяжкой считаться за вещь, поскольку документ, в свою очередь, представляет собой зафиксированную на материальном носителе информацию, то информационные системы, технологии и средства их обеспечения (среди которых названный закон выделяет программные, технические, лингвистические, правовые и организационные средства) никакого отношения к вещам не имеют. Тем более нематериальна сама информация, т.е. «сведения о лицах, предметах, фактах, событиях, явлениях и процессах…». Отсюда и употребление вещно-правовых терминов (собственность, владение) совершенно необоснованно. ГК РФ в этом смысле гораздо более корректен, называя в ст.139 управомоченного субъекта «обладателем информации», чье правовое положение разительно отличается от положения собственника вещи. Достаточным показателем может быть невозможность восстановления положения, имевшего место до несанкционированного разглашения информации. Можно, конечно, восстановить доступ к информации, но невозможно стереть ее из памяти лиц, получивших к ней доступ. В результате практически единственным способом защиты прав обладателя информации оказывается возмещение понесенных им убытков. В связи со сказанным следует согласиться с А. Коломийцем, не допускающим распространения на информацию вещного режима, поскольку наиболее рациональным способом регулирования оборота принципиально новых объектов является создание с этой целью и новых правовых механизмов, а вовсе не аналогических конструкций78.

Г. Вещи и объекты вещных прав. Итак, установлено отсутствие необходимости в распространении вещных прав на нематериальные объекты, а значит, и в самом понятии нематериальных вещей. Объектом вещного права может быть только вещь, т.е. «местно ограниченная часть внешнего мира, которая лишена способности быть субъектом права»79. Отечественный законодатель, однако, не стал закреплять подобное правило в тексте ГК. Более того, некоторые положения действующего законодательства могут быть истолкованы в прямо противоположном смысле. Начать хотя бы с того, что все без исключения статьи тринадцатой главы ГК упоминают только об имуществе, а вовсе не о вещах. Далее, СК РФ80 вслед за ст.256 ГК объявляет объектом совместной собственности супругов их имущество, при этом, если ГК говорит в указанной статье только о вещах, п.2 ст.34 СК расширяет понятие имущества, включая в него также «…паи, вклады, доли в капитале…», то есть то, что можно назвать res incorporales. Такое перечисление соответствует сложившемуся в нашей стране еще с позапрошлого века представлению об имуществе как о категории, объединяющей res corporales и incorporales81, однако заявленному выше тезису явно противоречит. Еще одну проблему создает формулировка п.1 ст.48 ГК, предусматривающего наличие у юридического лица имущества на праве собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления, т.е. на одном из вещных прав. В то же время вполне могут существовать такие юридические лица, все имущество которых заключается в разного рода имущественных правах; во всяком случае, ни сам ГК, ни закон «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей»82 не дают оснований для отказа в регистрации по причине отсутствия у образуемого юридического лица имущества в материальной форме. Исходя из этого М.И. Брагинский, например, утверждает, что «право собственности имеет объектом не только вещи, но и права»83. В свете предыдущего изложения, однако, куда как более обоснованной представляется точка зрения В.А. Рахмиловича, признающего за перечнем п.1 ст.48 ГК «лишь некую информационно-иллюстративную роль»84. Позиция законодателя объясняется, возможно, вполне понятным стремлением избежать догматического закрепления теоретических положений, к тому же, как было показано, далеко не общепризнанных. А нам, как и нашим предшественникам сто лет назад85, остается обосновывать тезис «объект вещного права – только материальная вещь» невозможностью владения нематериальными объектами, их неуничтожимостью, несовместимой с установлением особых правил на случай гибели объекта, особыми качествами вещно-правовой защиты, самим названием вещных прав, наконец86. Действительно, такие качества вещей, как их пространственная ограниченность и независимое от человека существование, оказывают существенное воздействие на правовое регулирование вещных отношений. Элементарный пример: контрафакция, так же как и лишение владения, есть нарушение абсолютного права, однако незаконное использование чужого объекта интеллектуальной собственности вовсе не лишает законного правообладателя возможности пользоваться тем же объектом; вообще, нематериальными объектами может пользоваться огромное число субъектов, не влияя на права друг друга (речь идет о том, что нет юридически значимого влияния, ибо экономически, конечно, положение каждого пользователя зависит от наличия конкурентов и их количества). Собственник же, лишенный владения вещью, утрачивает и возможность пользования ею, равно как и допуск к пользованию других лиц зависит во многом от качеств самой вещи. Вещь может быть создана без всякого участия человека, последний лишь завладевает ею; результат же интеллектуальной деятельности, наоборот, всегда создается человеком, даже в том случае, когда мы говорим о какой-либо мысли как об удачной находке.

С другой стороны, далеко не все вещи в их бытовом понимании могут быть признаны таковыми для целей правового регулирования. Так, «предметы, созданные природой, но на данном этапе развития человека для него недостижимые, интеллектуально и физически неконтролируемые, вещами с точки зрения права не являются»87. По этой причине не признаются вещами небесные тела, атмосферный воздух, хотя газы, например, могут признаваться объектами вещных прав, будучи помещены в какой-либо резервуар и тем самым пространственно ограничены. Более того, иногда отмечается, что для признания предмета вещью требуется возможность обращения его в собственность88, поэтому не будет вещью и предмет, находящийся вне действия какой-либо правовой системы, но только до тех пор, пока он не будет вовлечен в гражданский оборот и не попадет таким образом под действие определенных правовых норм. «Вещи превращаются в имущество благодаря тем правам, которые существуют в отношении их»89, в связи с чем невозможно представить себе вещь в юридическом смысле слова в отсутствие права собственности на нее. Поэтому необходимо признать тождество понятий «вещь» и «объект вещного права».

Последнее утверждение потребовало бы корректировки, последуй наш законодатель немецкому примеру. «Tiere sind keine Sachen»90, - гласят §285а АГУ и §90а ГГУ. Эта формулировка воспроизведена эстонским (п.3 ст.7 Закона о вещном праве) и молдавским (ст.287 ГК РМ) законодателями. Еще дальше пошли в Азербайджане: согласно п.3 ст.135 ГК АР, «растения и животные не являются вещью». Как особый объект гражданских прав рассматривает животных новый ГКУ (ст.180). ГК РФ воздержался от определения того, являются ли животные вещью или нет, но в литературе господствует положительный ответ на вопрос91, исключение если и делается, то только для диких животных в условиях их естественного обитания92, что вполне согласуется с высказанным выше мнением о неприменимости понятия вещи к объектам, находящимся вне гражданского оборота. Несмотря на противоположность подходов, результат правового регулирования оказывается одинаковым, ибо и в тех странах, где животные не признаются вещами, на них распространяется вещно-правовой режим за некоторыми исключениями. Признание животных вещами представляется более предпочтительным, поскольку, во-первых, количество исключений из общего вещно-правового режима мизерно (Т.Л. Левшина указывает всего три: приобретение права собственности на безнадзорных животных (ст.230-232 ГК РФ), выкуп домашних животных при ненадлежащем обращении с ними (ст.241 ГК РФ) и недопустимость жестокого обращения с животными (абз.2 ст.137 ГК РФ)93), а, во-вторых, такой подход позволяет сохранять четкость определения вещи.

Итак, подведем итог. Объектами вещных прав являются только пространственно ограниченные вещи, причем лишь те из них, которые доступны человеческому господству.