1.1. Возникновение и развитие концепции глобального гражданского общества

Трансформация мировой политики, связанная с почти мгновенным по историческим меркам крушением советского военно-политического блока в 1989-1991 годах повлекла за собой многочисленные изменения в сфере социальных наук.

Считается, что термин «глобальное гражданское общество» в академических публикациях независимо друг от друга употребили два британских специалиста по международным отношениям Кен Буз и Стивен Джил (последний позднее эмигрировал в Канаду и преподавал в университете в Торонто), чьи статьи увидели свет летом 1991 года.^[26] Важно отметить, что эти специалисты не претендовали на авторство концепции глобального гражданского общества, поскольку к этому моменту данный термин уже довольно широко использовался в неформальной

профессиональной коммуникации. Концепция глобального гражданского общества, как нового феномена мировой политики, была сформулирована годом позже в статье американского специалиста по проблемам международной безопасности Ронни Лепсхётца «Реконструируя мировую политику: возникновение глобального гражданского общества».^{[27] [28] [29] [30]}

За два десятилетия, прошедших с этого момента, концепция глобального гражданского общества приобрела множество интерпретаций, а число публикаций по данной тематике исчисляется уже десятками тысяч.

При этом мы будем акцентировать внимание на структурных трансформациях политического процесса, вызвавших потребность в формировании теоретических концепций, способных не только описывать, но и конструировать реальность, в соответствии с методологией, предложенной теорией «дискурсивных сообществ» Роберта Вусноу и

30

кембриджской традицией изучения «идей в контексте».

Лепсхётц, указывал на необходимость уделить больше внимания негосударственным акторам в системе международных отношений. Но это не объясняло использование термина «гражданское общество» с его двухвековой традицией и различными теоретическими и историческими коннотациями. Объясняя выбор данного термина для описания нового явления мировой политики, Лепсхётц прямо ссылался на его популярность в демократизирующихся странах бывшего советского лагеря. «Наше нынешнее понимание гражданского общества, - писал он, - основывается на недавнем опыте Восточной Европы и бывшего Советского Союза, где данный термин применялся для описания тех аспектов социальной и культурной жизни

31

общества, которые не были колонизированы тоталитарным государством».

Однако востребованность идеологической интерпретации концепции гражданского общества в условиях восточноевропейской демократизации ещё не объясняет факта быстрого и успешного её проникновения в академический дискурс теории международных отношений эпохи глобализации. К примеру, популярный термин «неформалы» не вошёл в концептуальный аппарат теории международных отношений для обозначения транснациональных сетевых общественных движений, существующих без официального статуса и единого центра.

Дело в том, что концепция гражданского общества, благодаря своей внутренней сложности и довольно высокой степени абстрактности за два века эволюции показала способность к преодолению различных кризисов и адаптации к изменению даже наиболее существенных характеристик политического процесса. Исходный латинский термин societas civilas в эпоху Нового времени обозначал мирное состояние общества, в котором нет войны, благодаря этому соблюдаются законы, и достигается определённый ^[31] уровень благополучия. В современных европейских языках похожее значение передаёт понятие «цивилизованное общество».

Новый смысл этому термину придал Адам Фергюсон, опубликовавший в 1767 году книгу под названием «Опыт истории гражданского общества». При этом развёрнутой концепции гражданского общества Фергюсон не представил, а само это понятие трактовал довольно расплывчатым образом, тем не менее, установив традицию разделения понятий гражданское общество и государство. Благодаря этому, «термин «гражданское общество» (societas civilas), который традиционно применялся для обозначения мирного политического строя, управляемого на основе закона, стал вместо этого использоваться для обозначения отдельной институциональной сферы жизни, не совпадающей с институтами государственной власти, существующими на данной территории».^{[32] [33] Кроме того, в трактовке Фергюсона гражданское общество понималось ещё и как цивилизованное общество, управляемое на основе законов, и в этом смысле противостоящее варварским обществам, подчиняющимся исключительно силе.}

В более акцентированном виде идея о необходимости разграничения гражданского общества и государства была выражена американским публицистом конца XVIII - начала XIX века Томасом Пейном. В своей книге «Здравый смысл» Пейн в предельно резкой форме противопоставил общество государству.

лишь необходимое зло, а в худшем случае — зло нестерпимое».^{[34] [35]} Г осударство, согласно Пейну, постоянно посягает на базовые права человека, и задача общества состоит в том, чтобы не позволить государству выйти за рамки самых необходимых задач обеспечения безопасности. Гражданское общество, избавившись от угрозы деспотизма, способно раскрыть свой потенциал в полной мере и удовлетворять человеческие потребности на основе принципа добровольного взаимодействия, преимущественно в рамках рыночного обмена. Пейн утверждает, что гражданское общество исторически предшествует государству, и этот аспект его взглядов оказался востребован спустя два века теоретиками глобализации, поскольку глобальное гражданское общество уже заявляет права на существование, а глобальное государство, очевидным образом, отсутствует.

Для Иммануила Канта проблематика гражданского общества находилась, скорее, на периферии его обширной сферы научных интересов, но разработанная Кантом концепция мирового гражданства, основанного на универсальных правовых принципах (jus cosmopoliticum) даёт некоторым исследователям основание включить Канта в перечень отцов-основателей

35

концепции глобального гражданского общества.

Вместе с тем, несмотря на всю важность и историческое значение работ Фергюсона, и, в особенности, Пейна, полноценная теоретическая модель гражданского общества была разработана уже в XIX веке немецким философом Г.В.Ф. Гегелем «Возможно, - отмечают авторы наиболее авторитетной современной обзорной работы по теории гражданского общества Джин Л. Коэн и Эндрю Арато, - гегелевская концепция гражданского общества была и не первой современной концепцией, но мы

полагаем, что автором первой современной теории гражданского общества был Гегель».^[36]

В работе «Философия права», изданной в 1820 году, Гегель подробно охарактеризовал роль и место гражданского общества в социальной и правовой системе.

Основной принцип гражданского общества, в понимании Гегеля, - эгоизм его членов. «В гражданском обществе каждый для себя - цель, всё остальное для него - ничто». Но этот эгоизм не разрушителен, а созидателен, поскольку в соответствии с принципом «невидимой руки рынка» (на который, впрочем, Гегель открыто не ссылается), «индивид, заботясь в гражданском обществе о себе, действует также на пользу

40

другим».

Гражданское общество, согласно Гегелю, включает в себя три элемента:

«А) опосредствование потребности и удовлетворение единичного посредством его труда и посредством труда и удовлетворения потребностей всех остальных, систему потребностей;

B) действительность содержащегося в этом всеобщего свободы, защиты собственности посредством правосудия;

C) забота о предотвращении остающейся в этих системах случайности и внимание к особенному интересу как к общему с помощью полиции и

- 41

корпораций».

Выражаясь современным языком, три кита, на которых держится гражданское общество, - это рыночная экономика, правовое государство и система всеобщего благосостояния.

Любопытный поворот в гегелевской концепции гражданского общества связан с ролью, которую Г егель отводит сословиям - корпорациям, которые в начале XIX века представлялись многим не более чем феодальным пережитком, поскольку они являлись недобровольными ассоциациями, принадлежать к одной из которых гражданин вынуждался законом.

Как мы увидим, акцент на роли ассоциаций несколько позже стал ключевым элементом теории гражданского общества. Но ассоциации с навязанным членством, а также очень сложными процедурами выхода из ассоциации или перехода в другую, обычно не рассматривались в качестве позитивного элемента. Однако именно такие ассоциации играют доминирующую роль в политической системе современности. Речь идёт о национальных государствах, членство в которых (гражданство) в подавляющем большинстве случаев автоматически присваивается индивидам по праву рождения. Ещё в конце XIX века в ряде государств Европы началось формирование системы социального обеспечения, предоставляющего гражданам страны определённый набор социально­экономических прав и привилегий, недоступных гражданам иных стран и лицам без гражданства, даже легально пребывающим в стране. Спустя век идея ответственности государства за благосостояние граждан, включая обязательное предоставление гражданам ряда услуг и пособий (медицинских, образовательных, страховых и т.п.) стала восприниматься в качестве само собой разумеющегося элемента современного общественного договора, и трансформировалась в нормативные модели «государства всеобщего благосостояния» и «социального государства». Именно это обстоятельство оказывается важнейшим стимулом для международной миграции, поскольку индивиды и семьи стремятся получить доступ к правам и привилегиям богатых стран.

Определённые аналогии с системой позднего феодализма неизбежны. Корпорация, как её описывает Гегель, используя имеющий набор прав и привилегий, охраняет своих членов от превратностей судьбы, заботится об усовершенствовании их способностей, и в целом выступает «по отношению к ним как вторая семья».^[44] Такого рода социальную структуру довольно сложно оправдать в рамках нормативной концепции прав человека, поскольку она предполагает неравенство, не зависящее от действий отдельного человека, и привязывает индивида к определённому социальному статусу в зависимости от случайностей его места рождения.

В той мере, в какой концепция глобального гражданского общества является нормативной, она вынуждена реагировать на создавшуюся ситуацию и предлагать решение проблемы «новой мировой сословности». Иначе говоря, ситуация напоминает проблему с сословиями и корпорациями в Европе эпохи раннего Модерна. Гегель занял по данному вопросу отчётливо консервативную позицию. «То, что в новейшее время упразднили корпорации, - писал он, - означает, что каждый человек должен сам заботиться о себе... В наших современных государствах граждане лишь в ограниченной мере принимают участие во всеобщих делах государства; однако нравственному человеку необходимо предоставить кроме его частной цели и деятельность всеобщую. Это всеобщее, которое современное

45

государство не всегда ему предоставляет, он находит в корпорации». Иначе говоря, принудительный опыт политического участия в деятельности ассоциации, согласно Гегелю, даёт больше преимуществ, чем создаёт проблем. «Не являясь членом правомочной корпорации ..., единичный человек лишён сословной чести, своей изолированностью он сведён в своей деятельности к своекорыстному аспекту промысла, его средства к существованию и потребление не обладают прочностью».^{[45] [46]} Нравственные нормы человек усваивает только в таком сообществе, на деятельность которого он в состоянии непосредственно влиять, то есть «в своём сословии член корпорации находит свою честь».^{[47] [48]} Более того, именно корпорация больше подходит на роль гаранта социального статуса, и страховки от превратностей рынка, поскольку «в корпорации помощь, получаемая бедными, теряет свой характер случайности, а равно и неправомерно унизительного, а богатство, исполняя свой долг по отношению к сообществу, не порождает высокомерия и зависти., добропорядочность обретает здесь

48

своё подлинное признание и подлинную честь».

Гегелевская аргументация, в применении к социальным государствам эпохи глобализации, просто переходит на уровень выше. Теперь

нравственные нормы, вкупе с опытом политического участия человек приобретает в качестве гражданина социального государства. А сами государства всеобщего благосостояния, утрачивая часть суверенитета, но сохраняя за собой социальные функции, превращаются в базовый элемент глобального гражданского общества.

Важное эмпирическое дополнение к теоретической модели гражданского общества было сделано в работе французского политического теоретика Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке», два тома которой вышли в свет, соответственно, в 1835 и 1840 годах. Токвиль обратил внимание на роль, которую в американской демократической системе играют добровольные ассоциации, активно участвующие в решении местных вопросов. Гражданин демократического американского государства, по мнению Токвиля, - в первую очередь член местного сообщества, «общины», и лишь во вторую очередь - гражданин государства. «Именно в общине - писал Алексис де Токвиль, - заключена сила свободных народов. Общинные институты играют для установления независимости ту же роль, что и начальные школы для науки; они открывают народу путь к свободе и учат его пользоваться этой свободой, наслаждаться её мирным характером. Без общинных институтов нация может сформировать свободное правительство, однако истинного духа свобод она так и не приобретёт».^[49]

Но и за пределами местных сообществ добровольные ассоциации в США, как заметил Токвиль, возникают значительно чаще, чем в современной ему Европе. «Американцы самых различных возрастов, положений и склонностей, - удивлялся он, - беспрестанно объединяются в разные союзы. Это не только объединения коммерческого или производственного характера, в которых они все без исключения участвуют, но и тысяча других разновидностей: религиозно-нравственные общества, объединения серьезные и пустяковые, общедоступные и замкнутые, многолюдные и насчитывающие всего несколько человек. ... И всегда там, где во Франции во главе всякого

нового начинания вы видите представителя правительства, а в Англии — представителя знати, будьте уверены, что в Соединенных Штатах вы увидите какой-нибудь комитет».^[50] Именно этот гражданский активизм Токвиль выделял в качестве важнейшего элемента устойчивости американской демократии. «Самой демократической страной в мире, - резюмировал он, является та из стран, где в наши дни люди достигли наивысшего совершенства в искусстве сообща добиваться цели, отвечающей их общим желаниям, и чаще других применять этот новый метод коллективного действия».^[51]

Тем самым, в теории гражданского общества появился институциональный элемент, который позволил ей в дальнейшем претендовать на статус не только нормативной, но и эмпирической модели современного социально-политического устройства. Общественные организации, и в особенности, некоммерческие организации, независимые от государства и не стремящиеся к прибыли, превратились в своеобразную витрину гражданского общества, воплощая в себе его лучшие характеристики. В конце XX столетия именно деятельность негосударственных общественных объединений, способных действовать в масштабе всего мира, будет привлекать наибольшее внимание эмпирически ориентированных приверженцев концепции глобального гражданского общества.

В середине XIX столетия концепция гражданского общества стала довольно быстро утрачивать популярность. Абсолютистские полуфеодальные государства ещё существовали, но у них практически не осталось сторонников, способных всерьёз отстаивать привлекательность этой формы политической организации в качестве нормативной модели. Соответственно, использовать концепцию гражданского общества в качестве

инструмента борьбы с традиционным абсолютизмом больше не имело смысла.

На политическую сцену уже выходили новые силы, для которых гражданское общество представляло собою лишь элемент отжившей свой век общественной системы, которую необходимо разрушить во имя торжества социальной справедливости. Для Карла Маркса проблематика гражданского общества в целом не была особенно значимой, но в одной из своих ранних статей «К еврейскому вопросу» он дал довольно уничижительную характеристику этому явлению. По его мнению, человек в гражданском обществе «действует как частное лицо, рассматривает других людей как средство, низводит себя самого до роли средства и становится игрушкой чуждых сил». Согласно Марксу, гражданское общество - это сфера эгоизма, где царит принцип «война всех против всех». Важнейшим элементом понимаемого таким образом гражданского общества является право на частную собственность. Человек как член гражданского общества, - это индивид, замкнувшийся в себя, в свой частный интерес и частный произвол.^{[52] [53] [54] Сама идея отделения гражданского общества от государства также не вызывала симпатии Маркса. «Политическая эмансипация - писал он, - есть сведение человека, с одной стороны, к члену гражданского общества, к эгоистическому, независимому индивиду, с другой — к гражданину государства, к юридическому лицу».[55] Этому состоянию он противопоставлял свой позитивный идеал, сводившийся, по сути, к слиянию гражданского общества с государством.}

Несмотря на то, что ряд теоретиков продолжали использовать концепцию гражданского общества в своих построениях,^[56] период конца XIX - начала XX века в целом может быть охарактеризован, по утверждению Джона Кина, как эпоха забвения принципа гражданского общества. Это утверждение, с нашей точки зрения, в целом верно, если рассматривать набиравшее всё большую популярность левое направление политической мысли, в рамках которого, в свою очередь, доминировал марксизм.

Ситуация радикально изменилась после Второй мировой войны, когда широкую известность приобрели работы итальянского марксиста Антонио Грамши, написанные в 1930-х годах, и изданные впоследствии под названием «Тюремные тетради». Важнейший вклад Грамши в теорию гражданского общества состоял в его концепции гегемонии, как организационного и идейного доминирования, за которое противоборствующие социальные силы ведут борьбу в сфере гражданского общества с помощью сочувствующих им групп интеллектуалов. «Можно отметить пока, - писал Грамши, - два больших надстроечных «этажа»: этаж, который можно называть «гражданским обществом», то есть совокупность организаций, простонародно называемых «частными», и этаж «политического общества, или государства», которым соответствует функция «гегемонии» господствующей группы во всём обществе... Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления подчинённых функций социальной гегемонии и политического управления,. для обеспечения «спонтанного» согласия широких масс населения с тем направлением социальной жизни,

58

которое задано основной господствующей группой».

Как и многие другие классические версии теории гражданского общества, концепция Грамши, - отмечают Джин Коэн и Эндрю Арато, - «снискала себе печальную известность царящей в ней терминологической ^{[57] [58] путаницей».[59] Однако это обстоятельство не помешало, а возможно даже способствовало её популярности, поскольку предоставляло последователям широкий простор для создания различных версий и интерпретаций грамшианской модели. В конце ХХ века целый ряд теоретиков левого толка с разной степенью успеха применял концепцию гегемонии Грамши для объяснения процессов, происходящих в глобальном гражданском обществе и в сфере международных отношений в целом.[60] Кроме того, включая гражданское общество в область надстройки, Грамши тем самым отделил его от экономики, сделав в первый шаг в направлении трёхчастных или даже четырёхчастных схем социальной организации (государство - гражданское общество - экономика; государство - политическое общество - гражданское общество - экономика).}

Эта идея оказалась очень выигрышной в контексте задачи конструирования постмарксистского политического дискурса. В сфере экономики, как и сфере государства, присутствует принуждение, и обе эти сферы в конце ХХ столетия активистами левого толка воспринимались в качестве естественных противников, ответственных за возникновение множества трудноразрешимых социальных проблем. В противовес им, гражданское общество, трактуемое как совокупность добровольных ассоциаций, не стремящихся к прибыли и государственной власти, концентрирует в себе важнейшие элементы социалистического идеала, такие как свобода, равенство, справедливость и самоуправление.

В конце ХХ века теорию гражданского общества развивали и интерпретировали многие видные представители социальных и гуманитарных наук, даже самый беглый обзор идей которых выходит за рамки задач настоящей работы. Но нельзя не упомянуть о концепции

публичной сферы, разработанной немецким философом Юргеном Хабермасом. Понятие «публичной сферы» обозначало независимую от государства и большого бизнеса сферу распространения информации и критического обсуждения значимых для общественности социальных проблем. В эту сферу входили независимые СМИ, публичные библиотеки, музеи и прочие элементы социальной коммуникации. Согласно Хабермасу, публичная сфера была наиболее развита в эпоху становления европейского буржуазного общества, но постепенно пришла в упадок под воздействием давления со стороны государственной бюрократии и своекорыстного монополистического бизнеса.^[61] Эти идеи оказались исключительно востребованы теоретиками глобального гражданского общества, поскольку предлагали смысл деятельности международных негосударственных объединений и неформальных сетей.

Хабермас предполагал, что коммуникативная (не инструментальная) рациональность возникает в пространстве публичной сферы, свободном от колонизации со стороны бизнеса и государственной власти. В этом контексте напрашивается идея рассматривать глобальное гражданское общество, объединённое вокруг сети Интернет, как идеальное пространство публичной сферы. Отсутствие глобального государства в этом смысле является преимуществом, поскольку никто не в силах взять глобальную коммуникацию и пространство глобальной публичной сферы под свой контроль.^[62] В рамках данного подхода, даже если структуры глобального гражданского общества не способны в большинстве случаев эффективно влиять на решения правительств и транснациональных корпораций, они создают глобальную публичную сферу и постепенно внедряют в сознание людей новые гуманистические и космополитические ценности.^[63]

Таким образом, по ряду ключевых позиций в интерпретации понятия гражданского общества теоретический консенсус к концу ХХ столетия не сложился. Сравним определения этого термина, данные ведущими теоретиками в этой области в работах, впервые увидевших свет в 90-х годах.

Эрнест Г еллнер рассматривает гражданское общество как «совокупность различных неправительственных институтов, достаточно сильных, чтобы служить противовесом государству и, не мешая ему, выполнять роль миротворца и арбитра между основными группами интересов, сдерживать его стремление к доминированию и атомизации остального общества».^[64] Кроме того «это общество, в котором государство и экономика образуют две чётко разделённые между собой сферы, причём государство носит инструментальный характер; контролируя индивидуальные интересы в их экстремальных проявлениях, оно само находится под контролем институтов, имеющих экономическую базу. Опираясь на экономическое развитие, оно требует постоянного развития знания, и потому исключает какую бы то ни было идеологическую монополию».^[65] Очевидно, что здесь гражданское общество сначала интерпретируется Геллнером как часть социальной системы (гражданское общество противостоит государству), а затем как характеристика определённого типа социальной системы в целом (гражданское общество противостоит другим типам обществ). Интерпретация Геллнера, как мы видим, достаточно близка классической традиции теории гражданского общества, в версиях Фергюсона и Пейна.

С точки зрения Джона Кина гражданское общество - это «идеально­типическая категория ..., одновременно описывающая и предвосхищающая сложный и динамичный ансамбль охраняемых законом неправительственных институтов, которым присуща тенденция к ненасильственности, самоорганизации и саморефлексивности и которые находятся в постоянных трениях друг с другом и с институтами государственной власти; последние же «оформляют», ограничивают и делают возможной их деятельность».^[66] Кин делает акцент на позитивных ценностных характеристиках, приписываемых им институтам гражданского общества, что позволяет ему провозгласить расширение сферы компетентности гражданского общества с одновременным установлением более жёстких границ деятельности государства новой перспективной целью обновлённого социалистического движения.^[67] Тем самым, Кин продолжает традицию использования понятия «гражданское общество» в качестве идеологического инструмента, продолжая в этом отношении линию Грамши.

Коэн и Арато, в свою очередь, понимают под гражданским обществом «сферу социальной интеракции между экономикой и государством, состоящую, в первую очередь, из сфер наиболее близкого общения (в частности, семьи), объединений (в частности, добровольных), социальных движений и различных форм публичной коммуникации».^[68] По их мнению «необходимо и важно отличать гражданское общество от политического общества, являющегося сферой жизни партий, политических организаций и органов публичной политики (в частности, парламентов), а также от экономического общества, состоящего из организаций, занятых

производством и распределением».^[69] Проводя грань между гражданским обществом и экономикой, с одной стороны, а также политическим

обществом, с другой стороны, Коэн и Арато, очевидно, продолжают линию

Грамши. Именно Грамши, по видимому, может быть признан наиболее востребованным на сегодняшний день теоретиком гражданского общества.

Симони Чэмберс и Джэффри Копстейн выделяют шесть основных стратегий осмысления проблемы гражданского общества в современной политической теории:

1. гражданское общество как сфера отдельная от государства;

2. гражданское общество в противостоянии с государством;

3. гражданское общество, дополняющее и поддерживающее государство;

4. гражданское общество в диалоге с государством;

5. гражданское общество как равноправный партнёр государства;

70

6. гражданское общество вне пределов государственной власти.

По их мнению, концепция глобального гражданского общества является естественной составной частью последнего направления исследований гражданского общества как уже вполне сложившейся субдисциплины социальной науки. Мы не можем вполне согласиться с этим взглядом, поскольку, как будет показано далее, в формировании концепции глобального гражданского общества значительную роль сыграли исследователи сферы международных отношений, и, если брать уже, феномена глобализации. Тем не менее, прямая преемственность концепции глобального гражданского общества по отношению к корпусу классических работ по проблематике гражданского общества и смежных направлений политической теории не вызывает сомнений.

Именно множественность и даже внутренняя противоречивость теорий гражданского общества способствовала ренессансу этой концепции в конце XX столетия. Как отмечают Хельмут Анхейер, Марли Класиус и Мэри Калдор: «одна из причин, позволяющих легко оспорить современную ^[70] трактовку гражданского общества - возможность опереться на различные классические теоретические варианты её толкования, в зависимости от

- 71

ваших сегодняшних научных или политических предпочтении».

Однако, богатство теоретической традиции, далеко не исчерпанное представленным выше кратким обзором, представляет лишь одну из причин востребованности концепции глобального гражданского общества в теоретических дискуссиях и публицистике конца XX века. Более существенное обстоятельство состоит в том, что в 70-х годах прошлого столетия понятие «гражданское общество» стало активно использоваться многими участниками политического процесса в разных странах. Коэн и Арато называют в числе этих политических сил польскую демократическую оппозицию (большей частью, связанную с движением «Солидарность»), французских «новых левых» (связанных с левым крылом социалистической партии), западногерманскую партию «зелёных» и латиноамериканское демократическое движение, боровшееся в эту эпоху против военных диктатур в регионе. С нашей точки зрения, в этот перечень необходимо включить неолиберальную критику излишеств государства всеобщего благосостояния и кейнсианской экономической доктрины, осуществлявшуюся различными экспертно-аналитическими центрами, близкими к консервативным партиям Европы и Северной Америки. Эта критика исходила из того, что «существуют два типа общественной эволюции: естественная, характеризующая процессы, протекающие в

гражданском обществе, и искусственная, насаждаемая государством сверху. Благополучно обстоят дела в тех обществах, где гражданское общество активно, а государство пассивно. Там же, где активность государства довлеет, там не только насаждаются выморочные, искусственные социальные формы, но и подрываются механизмы естественной эволюции, наступает ^{[71] [72]}

паралич гражданского общества». Общим знаменателем этих направлений политического дискурса служил антиэтатизм, и восприятие гражданского общества как последнего бастиона, защищающего свободу от враждебных сил, захвативших в свои руки государственный аппарат. При этом представление о свободе, как и программа политических действий у сторонников различных политических сил могли быть порой прямо противоположными.

Ускорение глобализационных процессов в конце ХХ века перевело дискуссии о гражданском обществе в сферу международных отношений, добавив, тем самым в теорию гражданского общества новое измерение. Концепция глобального гражданского общества быстро развивалась, пройдя за два десятилетия несколько этапов в своей эволюции. Так Р. Фалк выделяет 3 фазы в развитии феномена глобального гражданского общества во второй половине XX века.

Первая фаза характеризовалась развитием международных связей неправительственных организаций и социальных движений, постепенно наращивавших возможности для координации своих действий. В какой-то момент этот процесс стало трудно игнорировать прочим действующим лицам мировой политики. Так в 1972 году в Стокгольме в период проведения Конференции ООН по проблемам окружающей среды, неправительственные организации из разных стран сумели организовать серию экологических форумов, затмивших в СМИ и общественном мнении значение официальных мероприятий. На глазах общественности зародилось глобальное экологическое социальное движение. Тем самым была поставлена под сомнение способность государственных органов адекватно воспринимать и отстаивать интересы граждан. В этот период рождающееся глобальное гражданское общество ограничивало свои задачи воздействием на национальные государственные и официальные международные структуры с ^[73] целью добиться принятия мер по некоторым наиболее насущным социальным проблемам, таким как экология, защита прав человека и угроза

74

ядернои воины.

Вторая фаза началась на закате Холодной войны, проявившись в формировании новых социальных движений, выступавших против традиционных структур национальных государств и связанных с ними политических институтов, в том числе политических партий, основанных на идеологиях эпохи Модерна. Одним из проявлений этой тенденции стали успехи движения зелёных в ряде европейских стран, в особенности, в ФРГ. Лозунги зелёных «ни Восток ни Запад», «ни направо, ни налево, но вперёд» отражали популярность представлений о необходимости разрыва с традицией противостояния политических лагерей как в рамках отдельных стран, так и на международном уровне. Новая волна глобальной демократизации во второй половине 80-х годов, казалось, перевела идею формирования нового демократического глобального устройства, основанного на демократии и соблюдении прав человека, из стадии благих пожеланий в практическую плоскость. Почти бескровная демократизация Восточной Европы (за исключением Югославии) и мирное разрушение системы апартеида в ЮАР демонстрировали потенциал пользующихся международной поддержкой ненасильственных демократических движений в борьбе с авторитарными политическими режимами и знаменовали переход к следующей фазе развития глобального гражданского общества.

Третья фаза развития глобального гражданского общества началась в 90-е годы на фоне окончательного завершения эпохи Холодной войны и резкого ускорения процессов глобализации, нашедших своё выражение, в частности в формировании Интернета, как глобальной информационной сети, резко снизившей организационные издержки координации между группами активистов из разных стран мира. Поскольку «за крахом ^[74]

коммунизма немедленно последовал кризис либеральной универсалистской морали», знаменем этой волны стали «антиглобализм» и идея защиты глобальной справедливости. Уличные протесты в Сиэтле в 1999 году во время встречи министров в рамках ВТО привлекли внимание СМИ и подтвердили доминирование активистов левого толка в антиглобалистком движении.^{[75] [76] С этого момента протестное сопровождение крупнейших мероприятий межгосударственных структур и встреч на высшем уровне превратилось в своеобразный ритуал демонстрации сил мирового антиглобалисткого движения. Продолжением этой тенденции стало ежегодное проведение смотров антиглобалисткого движения в рамках Всемирного социального форума, начало которым было положено встречей в бразильском городе Порту-Алегри в январе 2001 года. Таким образом, в рамках третьей фазы эволюции глобального гражданского общества ведущая роль перешла к протестным социальным движениям, выступающим против так называемой «неолиберальной глобализации» в защиту интересов социальных слоёв, проигрывающих от изменений, приносимых процессами глобализации.[77]}

Характерно, что в рамках периодизации, предложенной Р. Фалком, акцент делается именно на роли протестных социальных движений, способных организовать мероприятия, привлекающие внимание мировых СМИ. При этом деятельность огромного массива структур гражданского общества, взаимодействующих друг с другом вне пределов национальных государств, но не преуспевших в производстве информационных поводов, оказывается за пределами анализа.

Очевидно, что рассмотрение глобального гражданского общества, как феномена реальной мировой политики не совпадает с анализом

формирования и трансформации концепции международного гражданского общества. Концепция начала складываться в начале 90-х годов, когда глобальное гражданское общество достигло уже определённой степени зрелости. Но с этого момента взаимозависимость между событиями в реальном мире и их теоретическим осмыслением стала стремительно нарастать. Конец века в данном случае является не просто естественной символической границей, но и обозначает действительную точку перехода в эволюции концепции глобального гражданского общества.

Дело в том, что 2001 год ознаменовался двумя важными в контексте данной проблематики событиями. Во-первых, террористические акты 11 сентября 2001 года в США показали с предельной ясностью существование тёмной стороны глобального гражданского общества, составной частью которого, несомненно, являются и радикальные террористические сети, такие как «Аль-Каида». Последовавшая со стороны США реакция, включая войну против Ирака, начатую без санкции мирового сообщества и без учёта мирового общественного мнения, продемонстрировала, что наиболее мощные национальные государства по-прежнему остаются основными субъектами мировой политики в вопросах безопасности, а также войны и мира. Следовательно, практическое влияние глобального гражданского общества на мировой политический процесс остаётся пока очень незначительным.

Во-вторых, с 2001 года в Лондонской школе экономики стал выходить ежегодник «Глобальное гражданское общество», что явилось свидетельством перехода теории международного гражданского общества в стадию институционализации, с перспективой создания доминирующей парадигмы исследований и приближением к стадии «нормальной науки» в терминологии Томаса Куна.^[78]

В данной работе мы ограничимся рассмотрением начального этапа эволюции концепции международного гражданского общества на

доинституциональной стадии развития этой формирующейся субдисциплины социальной науки. Работы более позднего периода привлекаются и используются в той мере, в какой они помогают раскрыть основные направления теоретических дискуссий о глобальном гражданском обществе в конце ХХ века, и выявить их историческое значение.

Необходимо отметить, что последнее десятилетие ХХ столетия отличалось характерной интеллектуальной атмосферой, в которой превалировали оптимизм и либеральные ценности. Идея «конца истории», выдвинутая Фрэнсисом Фукуямой, декларировавшая в неогегельянском духе завершение эпохи масштабных идеологических противоборств и победу либеральной демократии, приобрела множество сторонников. «Из всех видов режимов, которые возникали в мировой истории, - писал Фукуяма, - ... до конца двадцатого века только одна форма дожила неизменной, и это - либеральная демократия. Иными словами, для очень большой части нашего мира не существует идеологии с претензией на универсальность, которая могла бы бросить вызов либеральной демократии». На этом фоне ряд исследователей пришёл к выводу о сокращении роли насилия в мировом

политическом процессе и увеличении значимости идеологической и

80

культурной гегемонии, трактуемой как «мягкая сила».

Кроме того, в 90-х годах стала стремительно меняться структура экономики в наиболее развитых странах мира. Здесь быстро выросла роль информационно-коммуникационных технологий, в то время как старые индустриальные отрасли постепенно переносили производство в развивающиеся страны, главным образом в Китай, приобретший статус сборочной мастерской мира. Экономисты всё чаще стали говорить о

о 1

зарождении «новой экономики» в глобализирующемся мире. На фоне общего ослабления регулирующих возможностей национальных государств ^{[79] [80] [81]}

и воодушевления перспективами, открывшимися перед человечеством, активизировались усилия социальных теоретиков, нацеленные на создание новых позитивных идеологических проектов. Концепция глобального гражданского общества пришлась, как раз, ко двору. Само выражение

«гражданское общество», по утверждению некоторых специалистов, «стало

82

своеобразным символом девяностых годов».

Именно в этот период стала складываться и приобретать первоначальные очертания теоретическая концепция глобального гражданского общества. Её становление происходило в процессе бурной полемики, в ходе которой выявилось несколько важнейших проблем, и были предложены основные версии их возможных решений.

Эмпирически ориентированные исследователи изучали взаимозависимость между различными элементами глобализационных процессов и формированием гражданского общества. В этом контексте неизбежно возникал вопрос о том, какое влияние на процесс глобализации могут оказывать структуры глобального гражданского общества, и каков потенциал глобального гражданского общества в ближайшей перспективе. Предложенные варианты ответов можно в предельно упрощённой форме охарактеризовать как оптимистический и пессимистический взгляды на перспективы этого нового феномена мировой политики.

Ряд авторов сконцентрировал своё внимание на нормативном аспекте концепции глобального гражданского общества. Появились попытки интегрировать эту концепцию в структуру различных идеологических течений, в частности, либерального, социалистического и коммунитаристского.

Исследователи институтов складывающего глобального гражданского общества также выработали два конкурирующих подхода, которые можно назвать структурным и активистским. Приверженцы первого обращали внимание на количественный рост и качественную трансформацию ^[82]

взаимодействий негосударственных социальных объединений в глобальном пространстве, а сторонники второго акцентировали внимание на протестных социальных движениях и идейных позициях их активистов. Именно «глобальный активизм» привлёк внимание СМИ к феномену глобального гражданского общества, и во многом повлиял на приоритеты научного анализа этой сферы.^{[83] [84]}

Наконец, в контексте проблематики гражданского общества под новым углом были рассмотрены вопросы формирования нового планетарного сознания, создающего условиях для новых форм социальных взаимодействий вне пределов государственных границ. Космополитические доктрины стали претендовать на роль конкурентов националистическим идеям как на уровне индивидуального сознания, так и в политическом процессе ряда стран. Это в особенности касается посткоммунистических обществ, в эволюции которых в конце прошлого века космополитизм претендовал на статус одного из основных полюсов идеологического пространства.

Эти и другие аспекты формирования теоретической концепции глобального гражданского общества будут в той или иной степени затронуты в следующих разделах настоящей работы. При этом мы считает необходимым не только показать прямую и непосредственную взаимосвязь теоретической полемики с социальными, экономическими, культурными и политическими процессами, происходившими в конце ХХ столетия, но и выявить преемственность основных её элементов по отношению к классическому наследию политической теории.

Таким образом, на основании изучения возникновения и развития концепции глобального гражданского общества в конце ХХ века мы можем сформулировать следующие выводы:

1. Начальный этап формирования концепции глобального гражданского общества пришёлся на 90-е годы ХХ столетия, когда этот термин быстро завоевал популярность, как в академической среде, так и среди политических аналитиков, журналистов и активистов общественных движений разного толка.

2. Основными предпосылками формирования этой концепции стали

необходимость осмысления роли негосударственных структур в мировом политическом процессе эпохи глобализации, востребованность термина «гражданское общество» в антиавторитарном, и отчасти либеральном и социалистическом идеологических дискурсах в 70-х - 80-х годах, а также

концептуальное богатство классической политической теории гражданского общества.

3. В числе основных предшественников теоретической концепции глобального гражданского общества можно назвать А. Фергюсона с его идеей цивилизованного гражданского общества, как сферы отдельной от государства; Т. Пейна, видевшего в гражданском обществе противовес государственной тирании; Г.В.Ф. Гегеля, сформировавшего полноценную теоретическую модель гражданского общества; А. де Токвиля, обратившего внимание на роль добровольных ассоциаций; А. Грамши, отделившего гражданское общество от экономики и рассматривавшего гражданское общество как сферу борьбы за политическую гегемонию; а также Ю. Хабермаса, разработавшего концепцию публичной сферы, как пространства свободной политической коммуникации.

4. Глобальное гражданское общество как эмпирический феномен мировой политики прошло во второй половине ХХ века несколько фаз в своём развитии. При этом теоретическая концепция глобального гражданского общества начала формироваться лишь тогда, когда институциональный каркас глобального гражданского общества уже был создан.

5. В конце ХХ века теоретическая концепция глобального гражданского общества находилась на доинституциональной стадии развития этой формирующейся субдисциплины социальной науки, которая завершилась в 2001 году с началом издания профильного ежегодника в Лондонской школе экономики.

6. Исследователи глобального гражданского общества в ходе интенсивной теоретической полемики конца ХХ столетия, выделили ряд основных проблемных направлений для дальнейших исследований, включая взаимосвязь процессов глобализации и формирования глобального гражданского общества, выявление нормативного и идеологического аспектов этой концепции, изучение институциональной структуры глобального гражданского общества, а также осмысление роли космополитизма как основы индивидуального мировоззрения и как фактора политического процесса в ряде стран мира.