Своеобразие российского политического дискурса. Советский и нацистский политический дискурс.

су бурных изменений, трансформации. Как и вся сфера общественного, политического, культурного, социально-психоло- гического, дискурс меняется на глазах.

Первый, свойственный любому политическому дискурсу европейского, западного ареала, связан с изменениями реальности: политической, экономической, социальной. Идет постоянное обновление тематики, актуализация новых образов, символов. Изменяются, перегруппировываются социальные слои — адресаты, выходят на первый план новые актуальные темы. Уходят в прошлое одни образы, превращаясь в клише, и появляются новые. Обновляются приемы, в связи с развитием техники коммуникации возникают новые способы обращения к аудитории, часть старых каналов отходит на второй план. Так, самым большим прорывом начала президентской кампании в США 2003 г. стало использование бывшим губернатором Новой Англии Говардом Дином Интернета для сбора пожертвований на свою кампанию. И наоборот, когда новые технические средства не оправдывают возлагавшихся на них надежд, опять становятся актуальными старые технологии, например агитация от двери к двери, которую активно использовал штаб основного кандидата от демократов на президентских выборах 2004 г. Джона Керри.

Такие же изменения тематики, эволюции риторических средств можно наблюдать и в российском дискурсе. Идет освоение пропагандистами Интернет-пространства. Как и во многих областях, активно в этом направлении выступает команда президента. В 2003 г. появился специальный детский сайт президента, разработанный и оформленный лучшими художниками и писателями, в частности Григорием Остером. Дискурс меняется вместе с новыми проблемами, катастрофами, чрезвычайными ситуациями, поворотами во внешней политике.

Особенность развития российского дискурса — отражение того, что в стране идут бурные политические изменения, причем разнонаправленные.

Самым большим, значимым изменением в российском дискурсе последних десяти лет стало его обновление. Важнейшим фактором изменений стала смена политического курса, резкое ограничение свободного обмена информацией, усиление государственного контроля за средствами информации, административный контроль, централизация власти. Резко снизилась агитационная активность всех партий, особенно тех, которые относят себя к оппозиции, усилилась деятельность политтехнологов в области манипуляции общественным мнением. Все это не замедлило сказаться на дискурсе: он заметно обеднел, в него стали возвращаться элементы советского дискурса: неопределенно-личные, обобщенно-личные формы обращения; интонации угрозы в дискурсе власти, патерналистские мотивы.

На расчищенном от сторонних сил политическом и информационном поле заметен только один тип игроков — политтехнологи. Причем роль их далеко не оганичивается техническим формированием общественного мнения в соответствии с нуждами политической власти. Судя по разному направлению текстов, выступлений, смене курсов, часто они выступают и как идеологи. К несомненным большим достижениям политтехнологов я бы отнес кампанию 2000-2002 гг. по дискредитации правозащитного движения, деятельности независимых негосударственных организаций, фондов; формирование образа президента Путина и нового образа власти; кампанию под лозунгом «партнерство с властью»; риторическое прикрытие кампании против ряда олигархов; формирование образов «врага», «террориста-сепаратиста»; тонкая игра с риторикой внешней политики, внешнего врага: оживление антиамериканизма, затем его приглушение. В действие идут и традиционные орудия пропаганды — речи, выступления, специально оформленные «выходы» президента, и более тонкие средства, как продвижение в печать важных для «правильного» осмысления событий материалов, расчитанных на бизнес- и интеллектуальную элиту. Причем это совсем не лобовая пропаганда: мы хотим, чтобы вы думали так-то и так-то. Вот публикация в «Известиях» — интервью с сокамерницей террористки.

Второй важной составляющей в процессе трансформации россий ского политического дискурса пока остается вектор трансформац общества — от тоталитарного общества к обществу более свободно типа. В текстах пока еще можно найти яркую речь от первого лица личное обращение. Пока еще сохраняется и важная оппозиция: ст ронники и противники реформ (сейчас в виде адресата, симпати зирующего демократическим переменам прошлых лет, и адресат приветствующего реставрацию). Идет дифференциация адресата В массе сторонников и противников национального политическ го курса выделяются отдельные социальные группы, объединенны общими интересами: по месту жительства, профессии, возрасту и т.д Общество еще движется по инерции в направлении, заданном пере менами конца 1980 и начала 1990-х гг., и в развитии дискурса замет ны еще оба процесса: революционный (демократический), сходящи на нет, и реставрационный, постепенно усиливающийся.

И все же разница между современным политическим дискурсом и дискурсом советских времен огромна.

Чтобы оценить эту разницу, разберем несколько советских текстов 1930 и 1940-х гг.

Начнем с небольшого отрывка из статьи Г. Александрова о сущности советской пропаганды[57].

«Смысл всей пропаганды и агитации нашей партии в разъяснении трудящимся всех основных... вопросов общественной жизни и мобилизации трудящихся на выполнение всех тех задач, которые встают перед рабочими, крестьянами, интеллигенцией в ходе борьбы за победу идей передового человечества над темными силами реакции. lt;...gt;

Политическая пропаганда нашей партии всегда исторически правдива. Лозунги нашей партии... всегда должны быть кристально ясны для всего народа.lt;...gt;

...Ход развития Великой Отечественной войны и общественной жизни во время ее складывается именно так, как предвидел товарищ Сталин.

Мы помним, что «смысл» пропаганды в современном дискурсе — убедить (вариант: внушить) и мобилизовать. В понимании советского пропагандиста смысл пропаганды трактуется несколько по-иному:

«разъяснить и мобилизовать». Казалось бы, небольшая разница. Но в русском языке понятие «разъяснить» связано с ситуациями: учитель—ученик, начальник—подчиненный, родитель—ребенок — с четкой иерархией: авторитетный субъект наверху — послушный и пассивный объект разъяснения внизу.

Понятие же «убедить» не имеет таких коннотаций и не несет в себе заведомо иерархических отношений между субъектом и объектом пропаганды.

Идея «мобилизации» здесь также имеет несколько иное значение, чем в современном пропагандистском дискурсе. Советский автор предлагает «мобилизацию на выполнение задач, встающих перед рабочими, крестьянами...» Современный пропагандист добивается прежде всего мобилизации на поддержку соответствующей политической силы, политика, идеи. Современный политик ищет поддержки у населения, советский пропагандист занят буквальным направлением действий людей, управлением их повседневной активностью. Политическая поддержка как задача для советского пропагандиста даже не стоит. Она, кажется, давно достигнута. Мы увидим далее, что задача эта все же реальна и для советского дискурса, но решается другими средствами. В современном дискурсе политик мобилизует на поддержку свободных людей, которые, даже поддержав его, остаются свободными людьми. В своей повседневной активности они сами ставят перед собой задачи и сами их решают. Советский пропагандист мобилизует народ, как управляющий мобилизует отряды рабочих на выполнение определенных начальством задач. Это еще не армия, но уже активность, диктуемая сверху, требующая самоотвержения и готовности подчиняться.

Идею старшинства, превосходства пропагандиста по отношению к своей аудитории мы изредка встречаем и в современных текстах.

Политическая пропаганда сегодня сохраняет идею субъективного взгляда на мир и проблемы. Автор допускает, что есть и другие точки зрения, быть может, неверные, несправедливые, но они имеют право на существование. Политический пропагандист советского образца старается уверить свою аудиторию, что пропагандируемые им идеи — это сама истина. Он выделяет слова «исторически правдива» для того, чтобы подчеркнуть: даже тогда, когда действительность, казалось бы, опровергает лозунги и заявления партии, партия все же остает

ся правой — «в исторической перспективе». Временные по не должны смущать население, которому советские лозунги и тийные лидеры обещали всегда побеждать. Их (поражения) рассматривать в исторической перспективе как начало кам в результате которой поражение ждет врага.

Эту же идею — абсолютной истинности пропагандируемой подчеркивает и второй выделенный автором отрывок: «ход тия Великой Отечественной войны...» Логика рассуждения ст следующим образом: Сталин предсказывал развитие событий войны подтвердил его предсказания. Значит, мировоззрение большевиков (Сталин и есть воплощение этого мировоззрения) твердило свою научность — т.е. способность предсказывать бу— А если руководство и лично Сталин действуют, вооруженные научной истины, народу остается только подчиняться носит истины.

Пропаганда, даже в своем теоретическом виде, строится с на риторические средства: образ «борьбы» задают две бор стороны. «Наша» сторона имеет четко положительные конн («передовое человечество», обладающее «научной истиной» как развивается история), а противная сторона — это «темные реакции». Даже превратившись в стилистический штамп, «¦ силы реакции » продолжают создавать отрицательное смысловое ко. (Только подвергнувшись сознательному осмеянию в ан и пародиях 1960—1980-х гг., выражение это утратило спос вызывать отрицательные эмоции.)

Посмотрим, как решается проблема пропаганды на прим одного материала, опубликованного в «Правде» в 1938 г.

Статья посвящена постановлению ЦК ВКП(б) и Совета на; комиссаров СССР о ведении сельского хозяйства в засушливых, нах Поволжья, приуралья и северного Казахстана. Речь в ней; о методах обработки земли, о задержке влаги на полях, нормах разных сортов семян и других специфически аграрных проб Для современного читателя и сама тема, и публикация в «Пг и содержание выглядят странно. Почему чисто агрономич проблемами занимается партийный орган? Почему материал печатает центральная пресса? Кто, наконец, адресат статьи?

кцИЯ 10. Своеобразие российского политического дискурса              249

'''""формальный адресат — аудитория газеты «Правды», органа ЦК Коммунистической паРтии- Это был высший и самый авторитетный ган советской печати с тиражом несколько миллионов экземпля- соответственно, его аудитория — это все советские и государственные органы, все коммунисты, все активные граждане. Статьи из «Правды» изучались на собраниях, на политинформациях во всех учебных заведениях страны, на производствах — т.е. многими миллионами людей.

Но проблемы сельского хозяйства в засушливых районах касаются от силы нескольких сотен тысяч человек, если считать всех сельских жителей этих районов. Это несколько процентов всех читателей газеты. И статья касается именно их. Именно эти три-четыре процента читателей и являются реальным адресатом, к которому обращается текст.

У сегодняшнего читателя возникает справедливый вопрос: зачем публиковать на первой полосе газеты материал, представляющий специфический интерес для ничтожной доли ее читателей? Это ключевая проблема советских текстов. Мы вернемся к ней позже, а сейчас посмотрим на содержание статьи.

Речь идет о постановлении ЦК партии о мероприятиях по борьбе с засухой. Вступление — о невозможности решить проблему стихийных бедствий в дореволюционной России (со ссылкой на Ленина) и о «победе колхозного строя», принесшего возможность решения проблем засухи.

Затем детально перечисляются «мероприятия», проведения которых требует ЦК от всех работников колхозов: вспашка на глубину 20-22 см, боронование в течение двух-трех дней и прочие детально прописанные действия по районам. Указаны меры поощрения и наказания за отступления от этих норм. В заключении подчеркнута важность принятого ЦК и СНК постановления для «зажиточной жизни колхозников».

Именно ЦК и СНК решают: как пахать, бороновать, на какую глубину, что именно и когда сеять, в течение скольких дней, какой вариант севооборота вводить. Они решают, куда и какую сельскохозяйственную технику поставлять. Они создают «боевые программы Действий», решают проблему стимулов. Постановление ЦК и СНК ¦Прокладывает путь» и мобилизует «широкие массы колхозников», ¦Делает крупные шаги» «на пути к зажиточной жизни... колхозов». Все действия, которые сегодня обычно предпринимаются

Ими людьми, сидящими на земле, специалистами-агрономами,

в советской действительности диктовались сверху. А люди, « кие массы» понимались как пассивный инструмент, выпол указания ЦК и СНК.

Из текста очевидным образом вырисовывается активный принимающий решения. Формально это правительство и ЦК В но все не так просто: в тексте заложена целая иерархия субъ Население понимается как нечто направляемое и управляемое, мой полагается полное послушание, отклонение от нормы пос наказывается. Население, хотя и сохраняет способность к дейс в самом тексте, в самом построении дискурса подразумевается пассивный объект воздействия.

Анализируемый материал оформлен как разъясняющий, примитивный приказ делать так-то и так-то. Текст объясняет бороновать и вспахивать определенным образом нужно, чтобы симально сберечь влагу в почве». Соответствует разъясняюще сту и его стилистика. Это директивный бюрократический cthj

Посмотрим внимательнее на вырисовывающуюся иерархию ектов действия, субъектов «разъяснения». По важности их разделить на пять групп. Правительство (СНК) и ЦК партии. Они приняли пост ние, которое «дает развернутую программу», намечает «ко мероприятия» по воплощению программы в жизнь. «Государство», которое «оказывает огромную помощь». «Мы» — советский народ. («Мы располагаем всем необ мым...») Местные работники, партийные и «беспартийные больше руководители партийных и советских органов — должны «до~ сознания всех работников...». «Местные организации, партийные организации... — «да выработать конкретный план действий»

Если вы внимательно прочли текст, то заметите, что мы тили (сознательно) еще одну, самую важную инстанцию — С Потому что принятая СНК и ЦК программа и все намеченны конкретные мероприятия «полностью вытекают из указаний рища Сталина».

Вся эта иерархия должна «довести до сознания всех ра колхозников... величайшее значение постановления партии и тельства» и заниматься «мобилизацией широких масс колхо работников МТС и совхозов на борьбу...».

" МьГвидим, что, как об этом и говорится в рассуждении о смыс- пропаганды, речь в статье идет о «разъяснении» (в нашем слу-

чае «доведении до сознания») и о «мобилизации» «широких масс».

Причем мобилизация идет не на поддержку какой-то точки зрения (как это обычно в современном дискурсе), а на выполнение определенных действий, в данном случае — ведения «борьбы за урожай», на обязательность выполнения этой задачи.

Посмотрим, в какой форме идет «разъяснение» и мобилизация «широких масс».

Всячески подчеркивается значение принятой программы: «постановление... имеет первостепенное... значение», «оно вытекает из указаний товарища Сталина», «оно дает устойчивую программу превращения... края...», «создает новые мощные стимулы», «проложен путь к подъему», «величайшее значение постановления», «крупный шаг на пути к достижению...». С помощью нагнетания превосходных степеней и ссылок на авторитет Сталина авторы пытаются придать постановлению высокий авторитет, что поддерживается модальностью долженствования.

Использование модальности долженствования, обязательности — это еще один важный прием «разъяснения» и мобилизации. «Партия и правительство требуют», «мероприятия, обязательные для всех...», «обязательное боронование», «обязаны посеять», «должны закончить сев», «необходимость тщательного контроля», «обязательно привлекать... персонал», «трактористы несут материальную ответственность», «надо добиться», «поля должны быть опоясаны...», «первейшая обязанность (работников)», «нужно твердо усвоить».

Модальность изложения имеет явно грозный, даже угрожающий смысл, дополняемый мерами поощрения и наказания.

В статье легко заметить два основных образных комплекса. Образ крестьянина из ленинской цитаты: «ограбленные... задавленные произволом... опутанные сетями... запретов, ...связанные... крестьяне... беззащитны...» («беззащитны против стихийных бедствий и против капитала»). Этот образ, необходим для характеристики прош- Лог°, когда крестьянин был беззащитен перед засухой, чтобы оттенить Настоящее. В настоящем декларируется возможность «победы над ^сухой».

Образный комплекс, связанный с «победой над засухой», и ши- ~~ к°мплекс образов военной тематики: «победа колхозного Р°я», «вооружение сельского хозяйства», «полная победа над

засухой», «решительное наступление против засухи», «сельское! хозяйство терпит урон», «острое орудие борьбы с бракоделами»а «борьба за урожай» (два раза), «мобилизация на борьбу», «боевая] программа действий ».              J

Система аргументации статьи построена с опорой на высокую сим-J волическую ценность постановления; на эмоциональную оппозицинм «прошлое—будущее» (униженная беззащитность в прошлом — уве-;1 ренность в победе в настоящем); на систему рациональных рассужде-J ний и апелляцию к разуму («максимально сохранить влагу»); с помо-1 щью угрожающей интонации (в частности, системы наказаний). 4 Образ войны, важнейший для советской риторики, оформля-ч ет действительность в рамках военных действий. Образ задает ия понимание действительности, и систему ценностей, норм, диктук] ющих, в частности, необходимость беспрекословного подчинения^ выполнения приказов, четкой военной иерархии, необходимость! жертвовать собой, возможность суровых наказаний за невыполнение! приказов.              J

Образ военных действий и другие приемы построения статьи долж-J ны внушить аудитории: иные точки зрения, иное мнение, как и отступ-1 ление от указанного в статье, — невозможно и будет сурово караться.] Об этом говорится и прямо — через возможность штрафов, и этот смыслJ заложен в каждом приеме, он априорно подразумевается.              J

Теперь постараемся ответить на вопрос: кто же реальный адресат] статьи и зачем статья о том, на какую глубину надо пахать в Куйбы-%] шевской области (нынешняя Самарская область), была напечатана на! первой странице в « Правде».              1

Смысл публикации в том, что постановление, касающееся, каза-] лось бы, только части советских колхозников, на самом деле пони-1 малось руководством страны (и самими советскими жителями!) как*] касающееся всех, всего советского народа. В начале статьи говорить-] ся: «создали в СССР условия... Мы располагаем всем необходимым,] чтобы перейти в наступление...». «Мы» — это советский народ. Любоamp;1 действие, любая программа, любое мероприятие, задуманное партией,'] правительством, вытекающее из указаний товарища Сталина, а поз-1 же — решений съездов, касается всей страны и каждого человека1 в отдельности, вне зависимости от его профессиональных занятий, i местожительства, возраста. Каждый отвечает за всех, все отвечают за каждого, бригадиры — за своих трактористов, работники — за свое руководство. Все связаны друг с другом. Страна, народ понимаются как единое целое, неразрывно, органически связанное.

Поэтому и печатается статья в «Правде». Каждый должен быть в курсе, каждый должен быть в ответе за выполнение решений партии и правительства.

Мы видим, как в рядовой передовой статье в «Правде» оказывается сосредоточен весь идейный базис тоталитарного строя. Весь текст — его приемы, образы, модальность, тематика, априорные посылки рассуждений — на всех уровнях пронизан, оформлен в соответствии с тоталитарной идеологической доктриной. Именно так, не только в прямых словах и декларациях — о руководящей роли партии, о гениальности Сталина, о единственно верном пути, — а косвенно, через уровень приемов и априорных посылок, через фразеологизмы, штампы, в отсутствие других образов, штампов, устойчивых символов фиксировалось в сознании определенным образом оформленное видение действительности. Это — социальная иерархия и место в ней «рядового колхозника»; роль начальства, управляющего, контролирующего, источника знаний и решений; это границы дозволенного и неизбежность наказаний; это и привычка к приказам и их выполнению, готовность к санкциям за невыполнение; социальная, политическая, профессиональная пассивность.

Теперь взглянем на способ подачи информационных сообщений из-за рубежа. Проанализируем заметку в «Правде» 3 ноября 1932 г. «Паника среди американских радиослушателей» (см. приложение 5).

В заметке идет речь о том, что многие американцы приняли передаваемую по радио инсценировку пьесы Герберта Уэллса «Война миров» за реальные новостные сообщения о нападении на Америку. Основная тема статьи — рассказ о возникшей панике.

Заметка построена так: название отражает суть содержания (не происшествия!). Автор, передавая случившееся, комментирует реакцию и поведение радиослушателей. Смысл этой реакции — началась «паника». Заключение статьи — обобщающий авторский комментарий. Автор ставит этот эпизод в контекст положения и настроений американского общества: «Этот эпизод живо свидетельствует о растущем беспокойстве населения США за безопасность...».

Смысл публикации этой заметки — не рассказ о забавной новости, а рассказ о «растущем беспокойстве». Даже построение заметки, особенно заключительная фраза-комментарий, оценочные моменты в ходе рассказа, — говорит о том, что автор занят не информацией, а комментарием, и этот комментарий носит очевидно пропагандистский характер.

Для автора самое важное в произошедшем — это то обстоите что американцы подвержены беспокойству, а случившееся — подтверждение этого тезиса. Как пишет Вильбур Шрамм, глав новость для советской политической журналистики — это пост коммунизма (и, добавим, умирание, загнивание, упадок буржуа общества). Все остальное — лишь подтверждение этой главной сти[58]. В данном случае подтверждением служит рассказ о «пк« среди американцев.

Посмотрим теперь, какие действия американцев автор то как «панику».

«В течение 15 минут около 4000 человек обратилось по тел в нью-йоркскую полицию... с просьбой указать, где можно по противогазы. Тысячи людей поспешно покинули театры и общ ные учреждения в поисках убежищ от воображаемой воздушной бардировки. Многие семьи выехали на автомобилях в прови ...Сотни лиц в Нью-Йорке и других городах обращались по тел на электростанции и требовали немедленно выключить свет, помешать нападению неприятельских бомбардировщиков».

Мы видим, что под «паникой» автор понимает вполне рацио ные, более того, абсолютно здравые действия. Причем замечат что часть населения занялась собственным спасением, а часть н ленно проявила завидную гражданскую активность. Назвать эти ствия паникой можно только, если рассматривать любые споит*' действия жителей по собственному спасению, самоорганизации неадекватные.

Само видение автором ситуации, сами его априорные посылки детельствуют, что норма поведения в чрезвычайной ситуации ( даже неправильно понятой), с его точки зрения, — это полный от любых действий на свой страх и риск и ожидание разъяс от вышестоящих инстанций. Именно такая реакция была и с точки зрения советского пропагандиста.

Совсем не все советские тексты писались бюрократическим ком. Для примера разберем статью «Герои Хасана», напечат в «Правде» 26 октября 1938 г. (см. приложение 6). Статья носит пропагандистский характер, но написана она в ярко-эмоцион. стиле и является примером своеобразного жанра героики, по ного в 1930-х гг., в особенности в рассказах о «военных и тру. подвигах ».

Статья сообщает о публикации указов о награждении бойцов Красной Армии, участвовавших в боях у озера Хасан, и рассказывает о военном столкновении с японскими войсками в августе 1938 г. на Дальнем Востоке. Статья наполнена яркими эпитетами («подлое нападение», «гремел гневный голос народа»), грубыми просторечными выражениями («совать свое свиное рыло в наш советский огород»4), изысканными фольклорными образами («кичливые полки» 5), бюрократическими штампами («записка следующего содержания») и советскими фразеологизмами («смерть японским захватчикам», «японская военщина», «высокиеидеи коммунизма», «великийСталин»). Рассказ о героизме армии основывается на процитированном редакцией мнении «товарища Сталина» о советской армии и о любовном отношении к ней народа. А слова Сталина тут же проиллюстрированы цитатой из письма «девушек села Прилуки» бойцам-дальневосточникам.

Статья построена как фольклорный сказ. Вначале — вводная часть: «Весть о подлом нападении японских генералов на советскую землю всколыхнула весь народ... Японская военщина... получила назидательный урок в боях у озера Хасан, урок, который надолго отобьет у кого бы то ни было охоту совать свое свиное рыло в наш советский огород» (выделено мною. — АЛ.). Затем рассказывается о героизме бойцов. Вспомним, что защита рубежей героями — один из обычных фольклорных мотивов. «...Смертью храбрых пал пулеметчик А. Ширманов... “Буду воевать до конца, насколько хватит моей силы, но врагу со своим геройским пулеметом не уступлю”... Красноармейцы не знали страха...» В заключении приведены цитата из Сталина о любви народа к армии и приводятся слова из письма Девушек бойцам: «Мы, девушки, всегда готовы встать вместе с вами в ряды... Помните! С вами весь советский народ, всепобеждающая партия большевиков во главе с великим Сталиным». И фольклорная концовка: «Честь и слава героям Хасана».

Статья, что естественно для военной пропаганды, построена как противопоставление образов двух армий: Красной армии и ее бойцов и армии японской. Народный герой побеждает врага. Красная армия ®едет «героические бои», пользуется «всенародной любовью», «доблестная», «одушевленная высокими идеями коммунизма», «вооруженная По последнему слову техники», «полная беззаветной любви

^ Это

Мо ВыРажение — явно цитата из выступления одного из советских руководителей, amp;Кич ТЬ’ Климента Ворошилова или самого Сталина.

ливые от кичиться: гордиться, быть надменным. От « кичка» (кика) — головной аамУЖних женщин.

к родине», «служит не господам, а бывшим рабам, ныне освобожденным». Бойцы умирают «смертью храбрых», «яростно уничтожают врагов».

Японская армия совершила «подлое нападение», «провокацию», на нее негодуют «беспредельно», «японские захватчики», «суют свое свиное рыло...», «кичливые полки» были выметены как «грязный сор», « пьяные японцы ».

Мы видим фольклорную избыточность образов, эмоциональную перенасыщенность. Фольклор, просторечие используются, чтобы оживить уже заштампованную речь советской пропаганды, обновить ее, скрасить приевшуюся дидактическую интонацию. И одновременно статья — это своеобразный стилистический винегрет, смесь просторечия, поэтического и бюрократического языка, причем ни о каком искреннем чувстве автора и речи быть не может. Статья сохраняет все официальные признаки пропаганды: образ единодушного советского народа; правительства, действия которого являются «отражением» народных чувств и чаяний; великого Сталина, поясняющего и разъясняющего. Герои Красной армии действуют не сами по себе, независимо, они не противопоставлены массе (как большинство фольклорных героев), они — представители народа, его боевой отряд. Замечательно, что образ народа, активного, эмоционального, полного чувств и энергии, полного «негодования», чей голос «гремит гневом», любящего свою армию — сталкивается с полным презрения описанием-разъяснением Сталина «отношений армии и народа»: «армия служит... бывшим рабам, ныне освобожденным рабочим и крестьянам». Сталин напоминает, что народ — это бывшие рабы, которых кто-то (не они сами, а большевики) освободил. Впрочем, и это несколько презрительное отношение к народу, — тема, встречающаяся в русском фольклоре.

Статья построена с опорой на эмоциональные образы и апеллирует к эмоциям, образному восприятию, не к разуму. Об этом же говорят многочисленные восклицательные знаки. Подчеркиваются теплые, любовные отношения между народом и армией и ненависть к врагу.

Адресат этого текста — самые широкие слои народа, для которых фольклорная традиция была еще живой.

Удивительно, насколько разбираемая статья по своему стилю похожа на тот стиль пропаганды, который Геббельс создавал в Германии. Не исключено, что это было сознательное подражание: эта статья кажется более фальшивой и менее искусно сделанной, чем немецкие образцы.

В приложении приводится еще один текст, связанный с военной пропагандой. Это памфлет Ильи Эренбурга «Рабы смерти» (см. приложение 8).

Этот текст написан мастером совсем другого масштаба. Стиль памфлета Эренбурга выдержан в одном ключе, нет и следа бюрократических штампов, язык, приемы и стилистические средства — говорят о мастерстве автора.

Автор использует традиционный ход агитационного военного, политического памфлета, ведущего свою традицию от афишек Ф. Растопчина и «корреспонденций» в «Сыне Отечества» во время войны 1812 г. — карикатурное изображение противника. Но автор не сводит образ немецкого солдата к карикатуре на «восторженного куроеда», так же, как он несводит образ «наших бойцов» к лубочным героям, презирающим смерть и врага. Он дополняет образ примитивного немецкого солдата образом идейного противника, «равнодушного к курятине и к “трофейным” сапогам». Именно этот идейный враг опасен по-настоящему, он «беспощаден к другим и к себе». «Это сущность фашизма, его эссенция, его философия». Этот прием — совмещение карикатуры и образа безжалостного «патологического изувера», любующегося «тленом» и «распадом плоти», близок жанру современного политического триллера. В основе и того, и другого образа лежит гипербола: гиперболизированные образы «примитивного существа» и «эссенции фашизма».

Противостоит этому гиперболическому кентавру образ «наших бойцов», образ «русского народа». Отметим важный момент: Эренбург создает обобщенные образы фашистов, но не создает такой же образ русского (советского) солдата, он использует более обобщенную форму: «наши бойцы», «советский народ», «мы».

Лица «наших бойцов» одушевлены, на них «живое горе», живые чувства, в сердцах — «презрение к смерти» (у немцев — «стремление к смерти»). «Мужество и человеческое достоинство русского народа» побеждают немцев.

Немецкий солдат (в его примитивном варианте) — это «восторженный куроед», «глубоко невежественный», готовый воевать ради заработка, а при опасности сразу сдающийся в плен, тогда как идеологически выдержанные враги — «изуверы», в их глазах — «огонь сгущенного изуверства», для них свойственно «любование тленом», «культ распада плоти», «культ смерти, извращение».

Автор не так прямолинеен, как стандартный советский пропагандист. Он допускает мысль о том, что немецкий солдат может быть

храбрым. Задача автора — объяснить, почему немцы бывают храб ми, почему они жертвуют собой. Эту задачу Эренбург решает, дис дитируя храбрость тем, что она от «тупости и жестокости». Пр делает это автор очень искусно. Эренбург не дает прямой характе тики, он ссылается на суждение о немецких солдатах, высказав] немецкой же газетой. «Я приведу показания военного корреспонд “Дойче альгемайне цайтунг”: — ...В уголках рта видна жестокость «Тупость» превращается в непобедимость».

Эренбург даже ставит «тупость» в кавычки, подчеркивая, что не его слова, а немецкого военного корреспондента.

В предложении: «Миф о “непобедимости” германской армии вывался на “тупости” молодых солдат» — кавычки использо два раза. В обоих случаях это передача мнения третьего лица. I подчеркивает — это не мои слова, так говорят сами немцы. Но вс с «непобедимостью» кавычки выполняют еще и роль ироничес «непобедимость» — это миф. Еще одни кавычки — в выраже «равнодушны к “трофейным” сапогам». Здесь кавычки упот ны в чисто ироническом значении: якобы «трофейные», а на деле — банальное мародерство гитлеровцев.

Основная задача текста — создать отрицательный портрет не' причем убедительный образ, а не лубок. И при этом созданный должен вызывать презрение. Автор замечательно справляется со задачей, одновременно создавая глубоко положительный образ скогонарода: «тупость» и «изуверство» врага «отступает перед вом и человеческим достоинством русского народа».

Адресат текста памфлета, безусловно, — образованный и тельный читатель, отнюдь не массовая аудитория. Впрочем, как в у талантливого политического памфлетиста Эренбурга, любой чита- может найти яркую запоминающуюся фразу: «восторженный ку деловитый палач», «черствый хлеб фашистской Германии».

Отметим важную деталь — изменение пропагандистской рито во время Великой Отечественной войны. Изменения коснулись сути идеологии. В памфлете ни разу не прозвучали слова «совет народ», зато появился «русский народ», «родные города и дере Появилось то, что было немыслимо в довоенной «Правде», — с на христианство как идеологию жизни, «вечной жизни» в против тавлениифашизму — «культу смерти». Глубоко чуждыми сове пропаганде были и идеи «человеческого достоинства» — как кач гуманистической морали, беспартийного человеколюбия, враЖД го классовой морали советского человека. Гуманизм, «человечес

остоинство» являются оппозицией любой тоталитарной идеологии. Правда, в гуманистической идеологии это черта отдельного человека, а автор наделяет этим свойством весь русский народ. Это внутреннее противоречие (народ в целом не может быть гуманным, гуманным может быть только отдельный человек) — важная уступка общей тенденции. Субъектом является не беспартийный человек, независимый индивидуум, наделенный человеческим достоинством, а идеологический «русский народ» — символ единения, общности. Позже, в официальном советском дискурсе будет встречаться словосочетание «советский гуманизм», «гуманизм советского народа». Но появилась эта идея только во время войны, когда в большую прессу допустили талантливых писателей, сохранивших гуманистические идеалы, таких как Илья Эренбург, Василий Гроссман.

Мы видим здесь отчетливую прагматичность Сталина в его отношении к идеологии: в момент смертельной опасности он готов допустить даже потенциально опасные для советского строя идейные отклонения, даже церковь, русский народный патриотизм и индивидуальный гуманизм. Но лишь с тем чтобы в более спокойные послевоенные годы самыми жестокими мерами вновь обозначить идеологические рамки существования советских людей.

Резкую разницу между пропагандой времен Великой Отечественной войны и послевоенной легко увидеть, если сравнить текст Эренбурга с Постановлением ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах “Звезда” и “Ленинград”»6 (см. приложение 8).