Решающую роль в реформации играли буржуазные еретики.
«Неистребимость,— писал Энгельс,—протестантской ереси соответствовала непобедимости усилившейся городской буржуазии. Когда эта буржуазия достаточно окрепла, ее борьба с феодальным дворянством, имевшая до тех пор местный характер, начала принимать национальные размеры. Первый акт борьбы были сыгран в Германии: так называемая реформация*104. Реформацию поддерживали в Германии низшие дворяне и крестьяне, но их восстания были вследствие нерешительности городской буржуазии подавлены. Лютеранство усилило закабаление крестьян, став орудием монархии. «Но,— пишет Энгельс,— кроме немца Лютера был еще француз Кальвин. С чисто французской резкостью выдвинул он на первый план буржуазный характер реформации, придав церкви республиканский, демократический характер. Между тем как лютеранская реформация опошлялась в Германии, ведя эту страну к гибели, под знаменем кальвинистской реформации соединились республиканцы в Женеве, в Шотландии и в Голландии и велась голландцами борьба за свое освобождение от испанского владычества и от Германской империи. Та же кальвинистская реформация доставила идеологические костюмы для второго акта буржуазной революции, имевшего место в Англии» 105. Английская революция, как известно, кончилась компромиссом (взаимной уступкой) между буржуазией и дворянством, как в области политики, так и в области религии. Не будем еще более подробно останавливаться на харак- 1 ере и на истории реформации. Для нас совершенно ясно, что Энгельс считал реформацию и протестантизм буржуазными движениями. Плебейски-революционные ереси объективно играли тоже буржуазную роль, так как помогали победе буржуазного строя. Подвести под коммунистические движения эти ереси нельзя, потому что не могло в то время быть правильных коммунистических представлений и способов борьбы и не было промышленного пролетариата. Когда же появился промышленный пролетариат, секты не могли быть коммунистическими потому, что пролетариат шел в политические партии и профсоюзы, но не в секты. Чем сознательнее и организованнее становился пролетариат, тем реакционнее становилась роль сект, мешавших пролетариату, отвлекавших внимание отсталых масс от политических вопросов и раскалывавших отсталых трудящихся на многочисленные взаимовраждующие религиозные группы , и «толки». В корне «еправ был т. Луначарский, видевший в сектантском движении передовое крестьянское движение. Тов. Луначарский писал про Толстого в предисловии к собранию сочинений Толстого, что Толстой «гениально прозревает то, что мы сейчас видим — это колоссальное распространение евангелизма, баптизма среди передового крестьянства. И он мог видеть к концу своей жизни распространившихся духоборов, несмотря на страшное гонение со стороны правительства. Это была настоящая мужицкая религия без бога. Это была попытка крестьянства создать свою социальную правду». Да, крестьян в сектах было много, но секты не выражали интересов трудящегося крестьянства. «Социальная правда» сектантства создавалась кулаком. «Свою социальную правду» без помощи и руководства пролетариата трудящееся крестьянство не могло бы найти. Религия без попов не лучше религии с попами. Представители либеральной русской буржуазии увидели, что массы «обезвериваются», они стали хлопотать о создании самоуправляющихся православных приходов по образу и подобию сектантских общин. Отдельные царские губернаторы и даже некоторые попы стали выступать за свободу совести для сектантов, когда увидели рост безбожных, революционных настроений среди пролетариата и передового крестьянства. Тем более неправильно и вредно мнение т. Луначарского о сегодняшних сектантах как передовых крестьянах. В наши дни, в условиях диктатуры пролетариата, в сектах наряду с антисоветскими элементами оста- клея лишь самые темные и духовно изуродованные и» t-рудовых крестьян. Вывеска передовых, революционных антисоветским вожакам сект очень выгодна, чтобы удерживать отсталые массы в сектах и лучше маскировать свою вредительскую деятельность. Слова т. Рыкова о «революционности» сектантов были использованы Трегубовым и К0 против безбожной печати еще более десяти лет назад. Трегубов в доказательство «революционности» сектантов приводил слова т. Рыкова, сказанные им на XIII партсъезде. «Спаситель всех народов» Мо- лодцыгин в Ростове, Ивановской области, изображает Адама в раю с ключами от врат ада и врат рая. Трудящиеся отходят от религии, и поэтому проповедники идут на американские трюки, чтобы хотя таким путем привлечь внимание к себе и к «новой» символической религии. «...т. Рыков, — писал Трегубов, — при обсуждении вопроса о сектантах на XIII съезде РКП, сказал следующее: «Мне кажется, что по вопросу о сектантах нет достаточного понимания того, что сектантство наше в высшей степени разнообразней Мы знаем, что на почве религиозного движения имели место и революционные движения, проникнутые в большой степени коллективизмом. Мы знаем сектантское движение, которое в дореволюционный период иногда сотрудничало с нами. Мы знаем, что в период заграничной «Искры» мы издавали специальный орган (журнал «Рассвет», который издавался в Женеве под редакцией т. Бонч-Бруевича), чтобы использовать те сектантские движения, которые идут по революционному руслу. Поэтому есть сектантство и сектантство, и те сектантские течения, которые под религиозным соусом проводят революционные задачи и которые иногда близки к отрицанию частной собственности, нужно использовать всячески и целиком». Неверно, что сектантство было и может быть вплоть до наших дней почвой для революционных движений. Лишь с ХШ по XVII в. сектантство было (не все) орудием прогрессивных классов. После XVII в. христианство «уже не и состоянии было поставлять религиозную одежду для стремлений какого-нибудь прогрессивного класса»106. Тов. Рыков, думающий, что даже в советских условиях есть сектанты, «которые под религиозным соусом проводят революционные задачи», противоречит Энгельсу. Журнал «Рассвет» в 1904 г. издавался для усиления и использования оппозиционных настроений, имевшихся среди демократических элементов сект. По словам же т. Рыкова выходит, что журнал издавался для сектантов, которые якобы уже шли по революционному руслу, причем т. Рыков считает революционными целые сектантские движения и течения, вне зависимости от классового расслоения внутри сект. Ленин же указывал, что 'солидарность сектантов по вопросу борьбы с абсолютизмом гораздо слабее, чем классовые противоречия внутри сект. Ленин говорил о демократических проявлениях сектантства, но не о его революционности. Ленин подходил к сектантству исторически, делая ударение на том, что время борьбы демократии и пролетариата в религиозной форме давно прошло. у Религия звала любить врагов и тем самым притупляла классовую ненависть масс. Религиозная оболочка сковывала массовые движения XIII—XVII веков. Идея бога препятствовала будить и организовывать революционные чувства масс. «Неверно,— писал Ленин,— что бог есть комплекс идей, будящих и организующих социальные чувства. Это —богдановский идеализм, затушевывающий материальное происхождение идей. Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом,-- идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу. Было время в истории, когда, несмотря на такое происхождение и такое действительное значение идеи бога, борьба демократии и пролетариата шла в форме борьбы одной религиозной идеи против другой. • Но и это время давно прошло. Теперь и в Европе и в России всякая, даже самая утонченная, самая благонамеренная защита или оправдание идеи бога есть оправдание реакции» Религиозные идеи не помогали, а мешали революционному Движению масс, и чем меньше было религиозных настроений у масс, втянутых в революционные движения, тем лучше было для движения масс. Трегубов любит ссылаться для доказательства революционности сектантов на Мюнцер а, но пантеизм Мюнцера близко примыкает к атеизму. «Его теологическое и философское учение,—писал Энгельс про Мюнцера, — нападает на основные пункты не только католицизма, но и христианства вообще. Под христианскими формами он проповедует пантеизм, обнаруживающий замечательное 'сходство с современными спекулятивными воззрениями и местами соприкасающийся даже с атеизмом» 107. Трегубов, Павлов и К0 изображают своих предшественников как сторонников «низложения сильных с престола», как защитников равенства и общности имущества. На деле левые учения сектантов вели не больше, как к установлению буржуазного общества. Энгельс по этому поводу писал следующее: ...«Нападки на частную собственность, требование общности иму щества неизбежно должны были выродиться в грубую организации благотворительности; неопределенное христианское равенство могло самое большее, вылиться в форму гражданского равенства перед за коном; упразднение всякой власти превратилось в конце-концов в уста но'вление избираемых народом республиканских правительств» 108. Стало-быть, Энгельс был весьма невысокого мнения о мнимом коммунизме сектантов. Относительно же равенства и общности имущества, имевших якобы большое распространение среди первоначальных христиан, Энгельс сделал н «Анти-Дюринге» следующее едкое замечание; «Христианство знало только одно равенство всех людей, равенство первородного греха, вполне соответствовавшее его -характеру религии рабов и угнетенных. Наряду с этим оно знало еще может быть равенство избранных, которое однако выдвигалось только в самом начальном периоде христианства. Следы общности имущества, встречающиеся гоже на первых шагах новой религии, являются скорее результатом необходимости для гонимых жить сплоченной жизнью, чем признаком высоких представлений о равенстве. Но вскоре установление противоположности между клиром и мирянами уничтожило и этот зачаток христианского равенства» 8. Из этих слов Энгельса видно, что следы общности имущества были только в самом раннем периоде христианства, причем эта общность имущества была непрочной, времен-, той и лишь результатом гонений. Гонимые христиане жили подаяниями и пожертвованиями от тайных богатых доброжелателей. Пожертвования и доходы от случайных заработков поступали в общую кассу. Это была совсем не коммуна, С исчезновением гонений исчезли постепенно и общие христианские трапезы. Ни о каком социальном равенстве в смысле уничтожения классов в христианстве и речи не могло быть. Христианство знало лишь одно равенство — равенство первородного греха. Против рабства христианская религия не возражала, она учила рабовладельцев бережно обращаться с рабами, а рабов — повиноваться своим господам не за страх, а за совесть. В дальнейшем христианство оправдывало средневековое крепостничество и все гнусности капиталистического строя. «Социальные принципы христианства, — писал Маркс, — оправдывали античное рабство, превозносили средневековое крепостничество и умеют также в случае нужды защитить, хотя и с жалкой гримасой, современное угнетение пролетариата. Социальные принципы христианства проповедуют .необходимость существования классов — господствующего и порабощаемого, — и для последнего у них находится лишь благочестивое пожелание, чтобы первый ему благодетельствовал» Отдельные представители соглашательских партий, желая опереться на сектантов, старались доказать совместимость принципов своего лжеооциализма с эксплоататорскими принципами христианства. Среди сектантов они нашли благоприятный отклик. Но были среди проповедников и такие, которые считали партии социал-примиренцев слишком «левыми». Эти проповедники с возмущением разъясняли несовместимость религии и «социализма» следующим образом: «Если социалисты, по недомыслию, по незнанию учения Христа, считают его революционером, анархистом, борцом за свободу, равенство и братство в том смысле, как это они лонимают, то верующие но Христа как сына божия, как личного спасителя во всяком случае должны знать цену всему этому, дабы «льстивые слова», обольщая слух, не обольстили сердца их... Разве наша свобода от греха, свобода внутреннего, исцеленного человека, свобода духа — та же самая свобода, к какой призывают революционеры,— свобода гражданская, свобода внешнего человека, раба греха? Разве наше равенство... основанное на любви и смирении, похоже на равенство наружное, основание на правах и обязанностях по гражданским законам, похоже на равноправие всякого гражданина? Разве «братство», красующееся на знаменах рево- .иоционерои, братство без любви, без отца, братство вымышленное, тождественно нашему братству во Христе? Мы братья потому, что у нас есть отец, а где и кто их отец? Разве могли бы быть мы братьями без отца?»1 Теперь сектанты были бы не прочь «доказать» совместимость религии и социализма, ;но им никогда не удастся этого сделать. Они объявляют себя мирными, религиозными коммунистами, но Маркс и Энгельс уже давно показали ненаучный и вредный характер всех и всяких теорий мирного коммунизма. Еще в 1847 г. в первом же пробном номере «Коммунистического журнала», редакторами которого были Маркс и Энгельс, была коммунистами дана критика теорий мирного коммунизма: «Мы не из тех коммунистов, которые всего хотят достигнуть любовью. Мы не -проливаем горьких слез при лунном свете над не- счастиями человечества и не приходим в состояние наивысшего восторга при мысли о золотом будущем. Мы знаем, наше время серьезно, мы знаем, оно требует от каждого напряжения всех его сил, и мы знаем, что эти грезы о любви не что иное, как своего рода духовное самоослабление, лишающее каждого, кто предается ии, всякой дееспособности. Мы не из тех коммунистов, которые уже теперь проповедуют вечный мир, в то время как наши враги повсюду готовятся к бою»109. Слова о любви целиком можно отнести к сектантам. Сектанты стараются навеять слушателям грезы о любви, но если бы трудящиеся стали предаваться сектантским грезам о любви, то они ослабили бы себя в классовой борьбе и лишились бы всякой дееспособности. Сектантское учение о любви особенно вредно и лицемерно сейчас, когда определенные империалистические страны готовятся к войне против СССР.