5. Церковь и политическая борьба

114 Там же, № 5, стр. 21.

Усиление Москвы, возглавившей объединение русских земель в единое централизованное государство, вызвало большие изменения в характере взаимоотношений между церковью и светской властью.

Но такое положение должно было измениться в XIV в., когда на авансцену русской жизни выступила сильная Москва, превратившая великое княжество Владимирское в отчину своего князя, обросшая другими русскими землями и заявившая права на возглавление всей Руси. Церковь, сама нуждавшаяся в сильной государственной власти, дабы держать народ в «кротости» п смирении и осуществлять эксплуатацию зависимого от нее населения, должна была примкнуть к тому княжескому центру, который обладал по сравнению с другими подавляющим материальным перевесом.

В начале века, когда исход борьбы между Москвой и Тверью был еще неясен, митрополит Максим поддерживал тверского князя. Вскоре, однако, соотношение сил изменилось в пользу Москвы, и церковь бесповоротно становится на сторону последней.

С усилением Москвы неизбежно должен был всплыть другой вопрос русской жизни —о том, чтобы русская церковь возглавлялась русским человекОхМ, а не греком-иноземцем, равнодушным к русским интересам. В условиях феодальной раздробленности возглавление митрополии русским человеком было невозможно: соперничавшие между собой русские князья не допустили бы, чтобы один из них поставил во главе русской церкви своего кандидата, который оказывал бы ему поддержку против других князей. Недаром в XII в. Клим Смолятич, кандидат и верная опора Изяслава Мстиславича, встретил такую резкую оппозицию со стороны других князей и послушных им епископов. Замещение русской митрополичьей кафедры греком, присланным «беспристрастным» константинопольским патриархом, должно было служить гарантией «нейтралитета» митрополии в межкняжеских неурядицах. Теперь положение изменилось: с возвышением одного княжества над всеми другими оно могло уже не считаться с оппозицией против митрополита из русских людей и добиваться в Константинополе, чтобы именно русский человек стоял во главе русской церкви. Само собой разумеется, что такой ставленник Москвы был бы самым рьяным и верным ее приверженцем. Так оно и случилось...

Перемены в положении русской церкви, 'происшедшие в связи с усилением Москвы, втянули в русские дела патриарший престол и императорский двор Византии. Последняя, однако, в силу своей слабости, не могла играть никакой самостоятельной роли в политических отношениях Руси и вынуждена была во всем поддерживать сильнейшего, т. е. опять-таки Московское княжество.

На протяжении всего XIV в. Византия переживала глубокий упадок. Теснимая со всех сторон внешними врагами, теряв-шая одну область за другой, значительно сократившаяся в своих пределах, раздираемая внутренними социальными потрясениями и острыми столкновениями классов, вылившимися в такое большое движение, как восстание зилотов, обуреваемая религиозной борьбой (особенно обострившейся в связи с вопросом о соединении церквей и движением исихастов), измученная непомерными поборами алчных феодалов и продажных чиновников, переживавшая непрерывные дворцовые перевороты и восстания солдат-наемников, что дало повод Карлу Марксу заметить, что Византия в середине XIV в.

По сравнению с Византией, неминуемо шедшей к своей гибели, Русь, переставшая считаться с татарами, копившая силы для свержения ненавистного иноземного ига, уверенно шедшая к объединению в единое централизованное государство, представляла ВНуШИТеЛЬНуЮ ПОЛИТИЧеСКуЮ ВеЛИЧИНу. РуСЬ НхМПОНИ-

115 К. Маркс. Хронологические выписки. «Архив Маркса и Эн- гельса, т. VI. Госполитиздат, 1939, стр. 175.

116 В настольной грамоте партриарха Филофея епископу владимир- скому Алексею на митрополию Киевскую и всея Руси от 30 июля 1354 г. патриарх в следующих словах выразил свое особо предупредительное отношение к русской церкви: «Святая божественная кафолическая и апостольская церковь... простирает свои заботы и попечение на все где-либо находящиеся святейшие епископии..., но в особенности печет- ся и промышляет о святейших церквах отдаленных, отличающихся многочисленностью народа и могуществом княжеской власти... Посему

ровала византийским церковным и светским деятелям еще тем, что отсюда более, чем из какой-либо другой православной страны, поступали обильные дары, которые, при постоянно пустовавшей императорской и патриаршей казне, всегда приходились кстати П6. Совершенно естественно, что в этих условиях патриарх пе омел выступать против своих «благодетелей»: оп ориентировался на самого богатого и самого влиятельного из русских князей, каким был князь московский, стараясь при этом по мере сил не обижать и «благодетелей» помельче. Москва полностью использовала преимущества своего полон^ения, превратив константинопольскую патриархию в свою агентуру.

В 40-х годах XIV в. патриарх Иоанн XIV учредил галицкую митрополию с подчинением ей владимирской (волынской), холм-ской, перемышльской, луцкой и туровской епархий. Но великий князь Семен Иванович Гордый и митрополит Феогност пе желали мириться с разделением единой русской церкви на две митрополии.

святейшая митрополия Киевская и всея Руси, обладающая обширнейшим уделом и правящая многочисленным народом..., приемлет особенную честь от святой божественной церкви, которая всячески хочет промышлять о ней и оказывать ей свое содействие и помощь» (РИБ, т. VI, Приложения, № 9, стб. 42).

117 РИБ, т. VI, Приложение, № 3—8, стб. 13—40. Патриарх Исидор Бухир (1347—1349 гг.), получавший богатые дары из Руси и поэтому охотно шедший навстречу желаниям московского великого князя, слыл в связи с этим русофилом. В Софии, рассказывает в своем Хождении Стефан Новгородец, «виде нас святый патриарх Царьг.рала. ему ж имя Исидор, и целовахом в руку его, понеже бо велми любить Рус'ь1» (по другому варианту: «и целовахом в руку его и беседова с нами») (М. Н. Сперанский. Из старинной новгородской литературы XIV века. Л., 1934, стр. 51-52).

В это время делами русской церкви фактически управлял уже не митрополит Феогност, а русский государственный деятель, известный впоследствии митрополит Алексей. Сын знатного боярина Федора Бяконта, Алексей был близок к московскому княнческому дому. Крестник Ивана Калиты, он рано обратил на себя внимание своими блестящими способностями и с юных лет был предназначен московским князем для занятия руководящего положения в русской церкви. Еше при Феогносте Алексей в течение 12 лет управлял всеми делами русской церкви и церковным судом. За три месяца до своей смерти Феогност возвел его на степень епископа, уступив ему собственную владимирскую епископито. Тогда же Семен Гордый и Феогност отправили в Константинополь послов к патриарху и императору с просьбой, чтобы на русскую митрополичью кафедру, когда она освободится, был поставлен Алексей.

Феоптост умер в 1353 г, от чумы одновременно с Семеном Гордым. После его смерти Алексей был вызван в Константинополь, где его поставили русским митрополитом. Правда, в Константинополе ему щжгнлость пробыть целый год — очевидно, поставление его проходило не без борьбы и трений. Патриарх, однако, вынужден был уступить и поставил во главе русской церкви не грека, а русского человека. Чтобы умалить значение этого нежелательного для Византии прецедента, в настольной грамоте новому митрополиту отмечалось, что только ввиду исключительной добродетели Алексея и доверия, которое к нему питал Феогност, принимая также во внимание, что «благороднейший великий князь кир Иоанн» (Иван Иванович Красный) писал о нем императору («хотя это совершенно необычно и не вполне безопасно для церкви»), в Константинополе согласились на кандидатуру Алексея, «но отнюдь не допускаем и не дозволяем на будущее время никого другого из русских уроженцев сделаться тамошним архиереем» 118. Перед отъездом Алексея состоялось также определение патриаршего собора о перенесении кафедры русской митрополии из Киева во Владимир 119.

Тем временем Ольгерд, не желая признать ставленника Москвы Алексея церковным главой над своими православными подданными, выдвинул в митрополиты своего кандидата Романа, который при поддержке Литвы и Твери получил две литовские епархии, волынские епископии, кафедру в Новгородке и города Полоцк с Туровом. Однако в 1364 г., после смерти Романа, литовская кафедра была вновь присоединена к киевско-влади-мирской 120.

118 РИБ, т. VI, Приложения, № 9, стб. 44—46.

119 Там же, № 12, стб. 63—70.

120 М а к а р ий. Р1стория русской церкви, т. IV. СПб., 1866, стр.42— 48; РИБ, т. VI, Приложения, № 15.

В это время Алексей был всесильным главой московского правительства и поставил всю иерархию русской церкви на службу Москве, вокруг которой складывалось Русское централизованное государство.

Особенно удачно сумела Москва использовать патриарший престол после первого похода Ольгерда на Москву. Сохранился ряд грамот патриарха Филофея, относящихся к 1370 г., в которых ои оказывает полную поддержку Дмитрию Ивановичу и Алексею. В грамоте, датированной июнем 1370 г., патриарх пишет Алексею, что он имеет к нему «любовь особенную и доверенность отменную. Сильно люблю тебя,— продолжает Филофей,— считаю своим близким другом...; если в чем имеешь нужду, пиши о том с полною уверенностью, что это будет мною исполнено». Далее патриарх извещал, что по просьбе Дмитрия Ивановича князьям, нарушившим свои клятвы и мирные условия, посланы специальные грамоты 122. Одновременно Филофей направил другую грамоту к Дмитрию Ивановичу. В этом послании патриарх хвалил великого князя за повиновение и доброе отношение к митрополиту и извещал о разосланных им грамотах к другим русским князьям 123. В этих грамотах Филофей внушает русским князьям «оказывать подобающее уважение, почтение, послушание и благопокорение преосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси» и «внимать ему и его внушениям так, как вы обязаны внимать самому богу». Митрополит, продолжает Филофей, является представителем патриарха, который физически не может обходить все земли, так что «оказываемое ему почтение, послушание и благопокорение относится к нашей мерности, а через нас переходит прямо к самому богу» 124.

121 РИБ, т. VI, Приложения, № 10, стб. 56—58; см. также № 11, сто. 59—64.

122 Там же, № 17, стб. 106-108.

123 Там же, № 16, стб. 97—104.

124 Там же № 18, стб. 110—112.

Еще одна грамота в июне же 1370 г. была направлена к новому новгородскому архиепископу Алексею. В грамоте указывалось, что патриарший собор дал право предыдущему новгородскому архиепископу носить на фелони четыре креста, по это право было предоставлено только ему лично, а не любому новгородскому епископу. Алексей же Новгородский, вопреки каноническим правилам, присвоил себе это право сам. Но не в этом центр тяжести грамоты. Основной пункт обвинений касался политической ориентации новгородского архиепископа. «И не только в этом (т. е. присвоении себе кресчатой фелони.— Я. Б.) ты виноват,— писал патриарх,— но и в том, что не оказываешь надлежащего почтения, повиновения и благопо-корения к преосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси..., ни к сыну моему, благороднейшему князю всея Руси киру Димитрию, но противишься и противоречишь им. Узнав о сем, мерность наша тяжело огорчилась, разгневалась и вознегодовала на тебя за то, что ты делаешь это вопреки повелению божественных и священных канонов». Патриарх предписывал архиепископу иметь «надлежащее почтение, повиновение и благопокорность» к митрополиту и Дмитрию, в противном случае ему угрожало низложение 125. Пользуясь своим положением митрополита всея Руси, Алексей предал церковному отлучению князя тверского Михаила Александровича и всех других русских князей, принимавших участие в войне Ольгерда против Москвы. Патриарх не только одобрил эти действия, но 11 со своей стороны предал отлучению всех русских князей, не желавших принимать участие на стороне Москвы против Литвы, объявил эту войну богоугодным делом, направленным «против чуждых нашей вере врагов креста..., скверно и безбожно поклоняющихся огню». Все русские князья, говорится в отлучительной грамоте, обязаны воевать за великого князя и поражать врагов его, «не дорожа своею жизнию и ставя выше всего любовь к богу». Подтверждая отлучение русских князей от церкви, патриарх писал, что они «тогда только получат от нас прощение, когда исполнят свои обещания и клятвы, ополчившись вместе с великим князем на врагов креста» 126.

125 Там же, До 19, сто. 116—118.

126 Там же, № 20, стб. 118—120. Такая же грамота была послана от- дельно князю Святославу Ивановичу Смоленскому, принимавшему уча- стие в 1368 г. в походе Ольгерда на Москву (там же, № 21, стб. 121 — 124).

127 Там же, № 24, стб. 136—140 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.).

Враги Москвы — Ольгерд и Михаил Александрович — пытались нейтрализовать ту большую силу, которую Москва приобрела в лице константинопольской патриархии. В Константинополь был отправлен посол Михаила Александровича с жалобой на незаконные действия митрополита, нарушившего свои обязательства и арестовавшего в Москве тверского князя, с требованием суда над ним. Еще несколько раньше и Ольгерд прислал грамоту патриарху, в которой оправдывался от возведенных на него митрополитом Алексеем обвинений и объяснял свои действия тем, что вынужден был обороняться от московских захватов. Ольгерд жаловался также, что митрополит не посещает своей паствы в литовских землях и не наезжает в Киев. В заключение он требовал назначить другого митрополита на Киев, Смоленск. Тверь, Малую Русь (Волынь.— И. />.), Новосиль и Нижний Новгород 12?.

В грамоте Ольгерда мы наблюдаем ту же политическую тенденцию, которой пронизано тверское летописание второй половины XIV в. Как и Михаил Тверской в изображении его придворных летописцев, Ольгерд выступает в оборонительной позиции и выставляет себя вынужденным предпринять боевые действия исключительно в силу натиска Москвы. В то же время из грамоты Ольгерда выявляются непомерные аппетиты Литвы, включающей в сферу своего влияния такие области, как Смоленск, Тверь и даже Нинший Новгород.

128 Оказывая безоговорочную поддержку Москве и московскому митрополиту, константинопольская патриархия питалась главным образом информацией, получавшейся из этого источника. «Из твоей грамоты,— писал, например, патриарх Филофей митрополиту Алексею в уже цитированном послании от июня 1370 г.,— я узнал обо всем, что ты пишешь и доносишь» (там же, № 17, сто. 104).

«Оборонительной» маскировке Литвы и Твери московская публицистика противопоставляла другую концепцию, нашедшую позднее вырая^ение в соборном определении патриарха Нила, вынесенном в июне 1380 г. Согласно этой концепции, несомненно внушенной патриаршему собору Москвой128, Великая Русь, являвшаяся достоянием Москвы, была со всех сторон окружена внешними врагами, готовыми в любую минуту напасть на нее и растерзать. Если раньше главная опасность исходила от Золотой Орды, то теперь, ввиду явного ослабления последней, наиболее злонамеренным внешним врагом выступает Литва, захватившая уже много русских земель и готовая наложить свою руку и на области Великой Руси. Она находит сочувствие среди некоторых русских князей, движимых низменными чувствами зависимости и алчности. В этих условиях соборное определение особенно подчеркивало историческую роль митрополита Алексея, сохранившего в малолетство Дмитрия Ивановича великое княжение целым и невредимым. Великий князь Иван Иванович, говорится в соборном определении, «перед своей смертью не только оставил на попечение того митрополита [Алексея] своего сына, нынешнего великого князя всея Руси Димитрия, но и поручил управление и охрану всего княжества, не доверяя никому другому ввиду множества врагов — внешних, готовых к нападению со всех сторон, и внутренних, которые завидовали его власти и искали удобного времени захватить ее. Когда таким образом митрополит прилагал все старания, чтобы сохранить дитя и сохранить за ним страну и власть, одни предпочитали оставаться в покое и соблюдать мир, а литовский князь-огнепоклонник, всегда готовый сделать опустошительное нападение на всякую чужую страну и покорить себе всякий город, но не находивший никакого доступа в Великую Русь, не хотел оставаться в покое, но задышал огнем [вражды} на митрополита, стараясь наносить ему самое тяжкое оскорбление» 129.

Как ни подчинена была политика константинопольской патриархии в русских делах интересам Москвы, патриарх Фи-лофей не мог оставить без внимания жалобы Ольгерда и Михаила Александровича, во владениях которых жило большое количество православного населения. Не мог патриарх не реагировать и на поступившее тогда же требование польского короля Казимира поставить особого митрополита на галицкую митрополию, угрожая в противном случае обратить всех своих православных подданных в католичество. Патриаршим соборным определением кандидат Казимира Антоний был поставлен митрополитом галицким с подчинением ему епископий холмс-кой, туровской, перемышльской и владимирской (ВОЛЫНСКОЙ) 13°. Далее по жалобе Михаила патриарх предложил митрополиту Алексею явиться на суд в Константинополь либо прислать своих бояр. При этом, однако, Филофей прямо пишет, что в своих действиях он руководится чувством дружбы к Алексею, и дает понять, что все кончится хорошо 131. Митрополит Алексей, однако, пренебрег вызовом патриарха, отказавшись явиться на суд в Константинополь или прислать туда своих представителей 132. Патриарх не только сносит это пренебрежение к его распоряжению, но спешит послать новую грамоту к Алексею, полную заискивающих ноток. Патриарх как бы оправдывается, что согласился на суд: «Что касается меня, то как мог я не дать ему (Михаилу Тверскому. — И. Б.) суда?» 133. Далее патриарх предлагает Алексею помириться с Михаилом Александровичем и навещать Киев и Литву 134.

129 Там же, № 30, стб. 166—168 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.). Далее описывается, как Ольгерд коварно арестовал и ограбил Алексея прл объезде последним Малой Руси. Излагается также история с Романом, которого Ольгерд выдвигал в митрополиты для того, чтобы при его помощи приобрести власть в Великой Руси (там же, стб. 168).

130 Там же, № 23, стб. 129—134.

131 «Если ты приедешь,— говорится в грамоте патриарха,— или пришлешь своих людей,— хорошо; в противном случае смотри, чтобы тебе не жаловаться на нас. Ибо мы делаем, что внушает нам дружба к тебе» (там же, № 26, стб. 152; грамота датирована сентябрем 1371 г.).

132 В упомянутом уже соборном определении патриарха Нила 1380 г. оправдываются действия митрополита Алексея, не пожелавшего ехать в Константинополь на суд с лицемерным Ольгердом, от которого мож- но было ожидать всяких коварных выступлений (там же, № 30, стб. 170)

133 Там же, № 28, стб. 156.

134 Там же, стб. 160.

135 Напрасно А. Е. Пресняков полагает, что во всем этом деле пат- риарх действовал с большой осторожностью, избегая столкновений обеих сторон «и подчинения своих действий одной из них» (А. Е. Пресня-

В более решительных и твердых вырая^ениях составлена патриаршая грамота к Михаилу Александровичу 135. Филофей пишет тверскому князю, что раньше он соглашался на суд. «Но теперь,—указывает патриарх,— я признаю за лучшее написать тебе другое: неприлично и не служит на пользу твоей душе, ни к чести твоего рода иметь тяжбы, распри и ссоры с своим митрополитом; ибо ссоры и распри — дело диавола. Кто из князей когда-либо судился с митрополитом? Судился ли когда твой отец, или дед или другой кто из твоего рода? Оставь же и ты ссоры и суд, приди и примирись с отцом твоим, проси у пего прощение, принеси раскаяние, чтобы он принял тебя и возлюбил, как своего сына». Если Михаил Александрович не поступит по совету патриарха и будет искать суда, то суд состоится, «но смотрите, — угрожает патриарх, — чтобы он не показался для вас тяжким». В конце послания имеется многозначительное напоминание о том, что «преступление крестного целования есть отречение от бога» 136.

ков. Образование Великорусского государства, стр. 812). Патриарх именно подчинял свои действия интересам московской стороны. Не считая для себя возможным отказать Михаилу Александровичу в суде с митрополитом, патриарх дает понять Алексею, что он действует из дружбы к нему. Когда Алексей отказался от суда, патриарх легко примирился с этим и оказывал давление на Михаила Александровича, чтобы тот просил у митрополита прощения и во всем ему повиновался.

136 РИБ, т. VI, Приложения, № 29, стб. 162—164.

137 Там же, № 33, стб. 200. Это постановление было вынесено через 11 лет после смерти Алексея, в 1389 г., когда на русском митрополичьем престоле окончательно водворился Киприан. В отличие от прочих документов, исходивших от константинопольской патриархии, данное соборное определение проникнуто враждой к покойному митрополиту- Алексею.

По свидетельству позднейшего соборного определения патриарха Антония, митрополит Алексей «совершенно отказался от примирения, но во что поставив патриаршие грамоты и отвергнув предложенную в них пользу» 137'. Вынужденный вследствие своей слабости и нужды в средствах постоянно лавировать среди врая^дебных лагерей на Руси, патриарх в 1373 г. для расследования жалобы Ольгерда послал на Русь Киприана и еще одного посла. Киприан с самого начала затеял далека рассчитанную интригу, которую он последовательно, не стесняясь никакими средствами, довел до конца. Прежде всего, чтобы избавиться от липшего свидетеля, он удалил обратно в Константинополь второго посла. Потом он прибыл в Москву, где очаровал митрополита Алексея, вошел к нему в доверие, вместе с ним посетил Тверь и обещал ему полную поддержку и всяческое содействие при патриаршем дворе в Константинополе. Получив от нового своего друга богатые дары, Киприан отправился в Литву, где таким же путем «обработал» Ольгерда и других литовских князей. Здесь он сфабриковал записи, наполненные обвинениями против Алексея, и сам от лица литовских князей составил грамоту к патриарху, в которой они треЬовали поставить на митрополию Киприана, угрожая в противном случае просить себе митрополита от католической церкви. В 1376 г. Филофей рукоположил Киприана в сан митрополита киевского и литовского с правом по смерти Алексея занять митрополию всея Руси.

Отторгнув у своего «друга» литовские епископии и осуществив таким путем первую часть своего плана, Киприан на этом не успокоился и решил на первых порах подчинить себе еще и новгородскую архиепископию. С этой целью он послал грамоту в Новгород, заявляя, что патриарх благословил его митрополитом на всю Русскую землю. Новгород, однако, враждовал в то время с Тверью и находился в союзнических отношениях с Дмитрием Ивановичем. Новгородцы посоветовали Киприану отправиться в Москву, но великий князь принял его очень сурово, заявив, по сообщению Никоновской летописи, что на Руси уже есть митрополит Алексей и незачем ставиться «на живого митрополита» 138.

В 1378 г. Алексей умер, предварительно благославив на митрополию приближенного Дмитрия Донского Михаила (Митяя). Мы не станем излагать здесь перипетии борьбы Ми-тяя (умершего по пути в Константинополь), Киприана и русских иерархов церкви Дионисия и Пимена за митрополичий престол, которой были заполнены 80-е годы XIV в. Нам важно лишь отметить ряд обстоятельств, свидетельствующих о высоком уровне русской общественно-политической мысли этой поры.

138 ПСРЛ, т. XI, стр. 25.

139 РИБ, т. VI, Приложения, № 30, сто. 184.

Во-первых, Москве удалось на время сохранить единство русской церковной организации, обнимавшей не только северовосточную Русь, но и русские земли, входившие в состав Литвы и Польши, и использовать это искусственное единство в своей политической борьбе с Литвой. Во-вторых, Москва добилась того, что во главе русской церкви стоял не чуждый русским интересам грек, а русский человек, и не просто русский человек, а такой государственный деятель, который всю свою церковную политику направлял по руслу объединения русских земель в единое централизованное государство. В 1354 г. константинопольская патриархия согласилась па рукоположение в митрополиты всея Руси русского человека только в виде исключения, но уже в 1380 г. соборное определение патриарха Нила постановило, что после Пимена «на все времена архиереи всея Руси будут поставляемы не иначе, как только * по просьбе из Великой Руси» 139. Правда, и в дальнейшем мы г.идим во главе русской церкви несколько греков 14°, но практика поставлення в митрополиты всея Руси иноземцев уже явно изживалась.

Наконец, во второй половине XIV в. Руси не только удалось освободиться от опеки константинопольской патриархии (которая и раньше не очень чувствовалась), но она заставила самое патриархию ревностным образом служить политике Москвы, сводившейся к объединению Руси, причем от имени патриархии в виде директив вселенской православной церкви распространялись мысли и положения, выработанные, сформулированные и едва ли не отредактированные передовыми государственными деятелями Москвы.

Искусно пользуясь услугами патриархии и щедро оплачивая их регулярными дарами, Москва в то же время имела основание презрительно относиться к этому институту, пришедшему в жалкое состояние. В Константинополе это чувствовали и становились иногда в позу обиженной приживалки, напоминающей о своем благородном происхождении. В 1393 г., например, патриарх Антоний, сообщая великому князю Василию Дмитриевичу о мерах, принятых против новгородцев, отказавшихся судиться у митрополита Киприана, обращается с упреком по адресу самого великого князя: «За что ты показываешь пренебрежение ко мне, патриарху, и не воздаешь мне той чести, какую воздавали [прежним патриархам] твои предки, великие князья, напротив — неуважительно относишься и ко мне и к моим людям, которых я туда посылаю, так что они не получают у вас той чести и места, какое всегда имели патриаршие люди?... Если мы, за общие грехи, потеряли города и земли, то отсюда не следует, что мы должны терпеть презрение от христиан: пусть мы уничтожены в мирской власти, но христианство проповедуется повсюду, и мы имеем ту же честь, какую имели апостолы и их преемники» 14].

140 Киприан, Фотий и Исидор. Исидор, низложенный великим князем Василием Темным, был последним русским митрополитом, избранным я поставленным в Константинополе.

141 РИБ, т. VI, Приложения, № 40, стб. 270.

С таким же пренебрежением относились в Москве и к императорской власти Византии, амбиция которой слишком не соответствовала ее реальной политической значимости. «Говорят,— продолжает свои упреки патриарх Аптоний,— что ты не позволяешь митрополиту поминать божественное имя царя в диптихах, то есть хочешь делать совершенно невозможное, и говоришь: «мы де имеем церковь, а царя не имеем и знать не хотим». Это нехорошо. Святой царь занимает высокое место

в церкви; он не то, что другие, поместные князья и государи» из.

Знаменательно, что отраженные в грамоте патриарха Антония московские настроения имели место уже за 60 лет (и даже раньше) до падения Константинополя.