Глава 15 Труд и Искупление (А.Д. Гордон)

Хотя Гордон не считал себя социалистом в доктринерском смысле этого слова, его взгляды заняли центральное место в идеологии партии Ха-поэл ха-цаир (Молодой рабочий), собравшей вокруг себя тех из пионеров Второй алии, которые не пошли за марксистским социализмом движения Поалей-Цион. Ввиду его связи с первыми кибуцами и упора на роль физического труда как главного составного элемента еврейского возрождения он де-факто превратился в одного из учителей сионистского рабочего движения, а принципы его мышления прочно вошли в философию, и поныне характеризующую кибуцное движение и принципы «трудового поселения» (ха-хит’яшвут ха-оведет).

В статье «Меат хитбоненут» («Немножко внимания»), вышедшей в 1911 году, Гордон указывает на две альтернативы, стоящие, по его мнению, перед новым еврейским поселением Эрец-Исраэль. Одну он называет «путем жизни», имея в виду «образ жизни в диаспоре, со всей свойственной диаспоре мудростью», а другую — «путем возрождения к жизни», подразумевал путь к жизни истинной и цельной. Диаспора (галут) — это, согласно Гордону, не только географическое понятие, но и бытийно-психологический комплекс, так что «галутное» существование возможно и в Эрец-Исраэль, как и в любом другом месте. Изгнание или диаспора — это неверие в собственные силы, зависимость от других, отрыв от производительной жизни; чужбина и отчуждение — это одно и то же:

«Народ не приобретает землю иначе, как самостоятельно, приводя в действие свои физические и духовные силы, проявляя свою собственную сущность. В известной мере здесь имеет место взаимное приобретение (народа и земли), но все же прежде всего — народ, народ предшествует и земле; народ же паразитический — это не народ, то есть не живой народ.

Исторический взгляд на сущность еврейской жизни в диаспоре переплетается здесь с психолого-антро- пологической концепцией человеческого существования. Согласно Гордону, человек не заслуживает звания человека, если он не выковывает собственное бытие в непосредственном контакте с космической энергией, заложенной во Вселенной, — и этот контакт осуществляется через физический труд. Коллективное существование еврейского народа в диаспоре искажено не только потому, что народ был изгнан со своей родины, но и оттого, что, оторвавшись от своей земли, он оторвался и от земледелия и был оттеснен в область побочных и паразитических занятий торговлей и посредничеством. Народ не может вернуться к самобытности иначе, как путем непосредственного труда, а в существующих социальных и исторических условиях это возможно только в Эрец-Исраэль. Но простое переселение в эту страну, не предполагающее коренного переворота в еврейском образе жизни, — это всего-навсего перенесение диаспоры в Эрец-Исраэль. Поэтому Гордон — как и Иосеф Хаим Бреннер в тот же период — с тревогой смотрел на развитие в стране сельскохозяйственного и торгового еврейского общества, живущего чужим трудом.

Исходя из этого, Гордон примкнул к сионистскому рабочему движению, и не потому, что стоял за классовую борьбу или социалистические принципы всеобщего избавления, а оттого, что видел в рабочем движении — пытавшемся создать экономическую базу для еврейского населения, кормящегося собственным трудом, — основу еврейского возрождения в Эрец-Исра- эль.

Гордон сознавал: путь, который он называет «путем возрождения» в противоположность «пути жизни» (т. е. пути легкого приспособления к «галутной» жизни), может оказаться нелегким. Этот путь «требует от каждого индивидуума, стремящегося к возрождению и к жизни в возрождении... превратить «галутно- го» еврея внутри самого себя в еврея свободного; человека неполноценного, раздвоенного, неестественного — в человека здорового, верного самому себе; свою «га- лутную» жизнь, заклейменную внешней печатью, чуждой его духу, и внутренним клеймом, чуждым его времени... — в естественную, полную и цельную жизнь». Диаспора «засела» в душе, откуда ее необходимо выкорчевать.

Гордон указывает, что, как это ни парадоксально, жизнь традиционного еврея в диаспоре была полнее, чем жизнь еврея после эмансипации,— нотка, которую мы уже встречали в трудах других сионистских мыслителей. Религиозный еврей до эмансипации, утверждает Гордон, стремился, правда, к хорошему заработку или даже к богатству и почету, однако «таким образом, чтобы можно было жить согласно религии и соблюдать Тору во всех мелочах и деталях. Он жаждал этой жизни, и другой жизни для него не существовало». Современный же «еврей, стремящийся к «жизни» в Америке ли, в Австралии или в Эрец- Исраэль, называет жизнью все то, что можно купить за деньги, и все то, что преумножает деньги». Но подобные поиски одних лишь материальных ценностей — не важно, делается ли это в диаспоре или в Эрец-Исраэль — это принесение настоящей жизни «в жертву Азазелю» (т. е. ложным богам).

Гордон уделил в своих сочинениях значительное место связи того, что он называет «истинной и естественной жизнью», с физическим трудом, поэтому вполне понятно отождествление его концепции с понятием и термином «религия Труда», закрепившимся за его учением. В сочинении под названием «Труд» (1911) Гордон развивает принципы своего мировоззрения относительно сущности трудовой деятельности и ее связи с национальной жизнью.

«Народ, целиком оторванный от природы и на протяжении двух тысяч лет запертый меж стен (гетто); народ, приученный ко всевозможной жизни, кроме сознательной трудовой жизни во имя самого себя, — такой народ не может без напряжения всей своей силы воли вновь стать живым, естественным, трудящимся народом. Нам не хватает главного. Нам недостает Труда —не работы по принуждению, а труда, к которому человек привязан органически, естественно и посредством которого народ связан со своей землей и своей культурой, произрастающей из его земли и его труда».

Гордон признает, что и среди других народов есть немало групп, которые не трудятся и «изыскивают пути жить за счет чужого труда», но речь идет лишь о слоях, составляющих меньшинство; для подавляющего большинства каждого «живого народа», как выражается Гордон, труд всегда является второй натурой. Иначе обстоит дело у евреев: «Мы все чураемся труда, и даже те, кто трудится, работают лишь по необходимости, постоянно надеясь когда-нибудь избавиться от этого и зажить «хорошей жизнью».

Анализ Гордона беспощаден; он видит в отрыве от труда существенный исторический недостаток еврейского народа: не только условия диаспоры привели к этому отрыву. Наоборот, отрыв от трудовой деятельности углубил отчуждение, смысл которого — галут — сделал возможным приспособление к жизни в изгнании на столь длительное время: народ, жаждущий вернуться к труду, нашел бы путь и к возвращению в Эрец-Исраэль. Труд стал чуждым духу еврейского народа, и Гордон находит подтверждение этому не только в социально-исторической действительности народа, но и в ярко выраженной системе его ценностей.

Пословица «Пока Израиль исполняет волю Господню, его работа совершается другими» воспринимается Гордоном (в той же статье) как свидетельство того, что чужой труд (авода зара)35 стал не только фактом, но и ценностью в жизни еврейского народа.

Здесь несомненно влияние русского народничества, и та же подозрительность по отношению к интеллектуальной деятельности сопровождает проводимый Гордоном анализ культуры. Согласно Гордону, в общественном обсуждении тем, связанных с возрождением еврейской культуры, имеет место глубокое извращение вопроса. Гордон утверждает, что этот спор бесплоден и ведется в неверном направлении, так как большинство его участников относятся к культуре, как к чему-то чисто духовно-интеллектуальному. «Главное в культуре — это не что иное, как вопрос мнений» — так полагали и так говорили на конгрессе; в то время как для Гордона культура — это не только вопрос мнений и взглядов: «Живая культура охватывает все, создаваемое жизнью».

В этом подходе Гордона, близком европейской романтике с ее концепцией «Духа народа», заметны явственные отзвуки славянофильского национализма:

«Все, что жизнь творит во имя жизни, — это культура. Земледелие, строительство домов и всевозможных зданий, прокладка дорог и т. д. и т. п. — любой труд, всякая работа, каждое дело — это культура, это основа культуры, ее материя. Порядок, образ, форма того, как эти вещи совершаются, — это форма культуры. А то, что чувствуют, думают, как живут совершающие это, буду- чи заняты делом или в иное время, отношения, порожденные всем этим, вместе с присутствующей в этом живой природой, — все это дух культуры. Этим питается высшая культура: наука, искусство, верования и мнения, поэзия, нравственность, религия. Высшая культура или культура в узком смысле — это сливки культуры общей, культуры в широком смысле. Но можно ли получить сливки без молока? Или изготовляет ли кто- нибудь сливки из чужого молока так, что сливки принадлежат ему одному?»

Поэтому сионизм должен создать в Эрец-Исраэль лишь «академическую культуру». Ясно, что в стране следует заново создать высокую («высшую», по выражению Гордона) культуру, включая «верования и мнения, взятые из жизни, искусство жизни, поэзию жизни, религию жизни». Но все это невозможно без роста общей культуры, охватывающей жизнь народа, и без того, чтобы любая работа в Эрец-Исраэль производилась руками самого еврейского населения:

«Мы должны выполнять буквально собственными руками все работы, ремесла и занятия от наиболее сложных, чистых и (физически) легких до самых грубых, неприятных и трудных и чувствовать все, что чувствует производящий все эти работы, думать, что думает он, и жить — на свой лад — так, как живет он. Тогда у нас будет культура, ибо тогда у нас будет жизнь».

Этот интегральный момент связи между человеком- творцом, народом и национальным духом Гордон обозначает в других своих сочинениях словами «человечный народ» или «народ людей» (ам-адам), и вопрос, который он ставит перед сионизмом как вызов — сможет ли сионизм создать такой новый и радикальный момент. Национальность, утверждает Гордон в статье «Наш труд отныне» (1920), связана с космическим моментом, с тем, что человеку необходимо космическое существование. Ни одна национальность не определяется только языковой, религиозной или исторической связью. Этот космический момент, заключающийся в национальной самостоятельности и самобытности, «отсутствует у нас в странах диаспоры, и его мы стремимся обрести в Эрец-Исраэль». Именно такого самораскрытия еврейского национального Я стремится сионизм достичь путем трудовой деятельности в стране:

«Мы, оторванные от наших корней, должны познать и подготовить почву, на которую мы приходим, чтобы вжиться в нее; узнать и понять климатические условия... Мы, вырванные из природы, уже забывшие вкус естественной жизни, — мы вынуждены, чтобы выжить, заново искать связи с природой, открыть с ней новый счет».

По этой причине Гордон не считает целесообразным включение в борьбу международного пролетариата, интересы которого иные, а трудности проистекают из другого комплекса условий. Присоединение к социалистическому Интернационалу, возражает Гордон товарищам из рабочего движения, превратит сионизм в нечто побочное по отношению к усилиям международного пролетариата; а ведь именно ввиду особенностей еврейского вопроса и его трудностей сионизм требует концентрации, а не распыления национальных сил. С другой стороны, Гордон предостерегает от превращения еврейского населения в стране в еще один простой придаток мирового еврейства, настоятельно требует особого отношения к Стране Израиля и превращения ее в мировой центр еврейства.

«Мы стремимся к созданию в Эрец-Исраэль нового израильского народа, а не колонии народа, живущего в диаспоре, не продолжения галута в новой форме. Мы стремимся к тому, чтобы Страна Израиля стала метрополией группировок, находящихся в остальных странах — ее «колоний», а не наоборот».

«Учредительные» планы, вытекающие из общей концепции Гордона, идут далеко: перенос центра тяжести сионистского движения с политических организаций за рубежом в среду еврейского населения Эрец- Исраэль, воплощающего теорию в жизнь, в действительности сочетается у него с передачей политической силы общего сионизма рабочему движению, составляющему экономико-социальную основу сионизма. Несмотря на то что все это — позиция силы, а философия Гордона является культурно-антропологической и, казалось бы, аполитичной, политический вывод относительно центрального места Эрец-Исраэль в политической гегемонии рабочего движения — это практика, вытекающая из его теории. И не вследствие организационно-профессиональной мощи рабочего класса, а ввиду интегральной связи между непосредственной физической работой, исполняемой трудящимся, и коренным переворотом, имеющим космический аспект, который А.Д. Гордон считает необходимым для успеха сионизма.

В сущности, Гордон был мыслителем-пессимистом, выразителем неудовлетворенности культурой, неудовлетворенности, проходящей красной нитью через философию Европы от Руссо до Достоевского и Фрейда. Исходя из этой концепции, он с тревогой смотрит на мощь психологических и социальных факторов, отдаливших еврейский народ от производительного труда и тем самым оторвавших его от родины. Диаспора настолько укоренилась в еврейских душах, утверж дает Гордон, что сионизм воспринимается чуть ли не как бунт против двухтысячелетней еврейской истории и еврейского приспособления к состоянию отчужденности. По его мнению, в случае, если и этот радикальный бунт не сумеет снять налет с души еврейского народа, политическое дело сионизма может постигнуть жестокое разочарование.

Именно вследствие этого глубокого пессимизма — значение которого выходит за рамки времени жизни Гордона и эпохи Второй и Третьей алии — столь глубоко и значение деятельности, и личного примера всей его жизни. Сионизм для него был не набором громких фраз и лозунгов, не цепью одних лишь исторических анализов, не опьянением символами и церемониями, а заповедью жизни, религией дела. В этом диалектическая аналогия с еврейской религией, как религией практических заповедей, а не культа, в этом теоретическое оправдание его концепции, придававшей труду чуть ли не религиозный смысл.

ПРИЛОЖЕНИЕ