РУСЬ И СТЕПЬ

Еще на заре своей исторической жизни русский народ вступил в самое тесное соприкосновение с народами тюркскими. Через южнорусские степи, тесня и следуя друг за другом по пятам, прошли гунны, авары, болгары, венгры.

1 ПВЛ, ч. I, стр. 14. Эта поговорка отражает тот исторический факт, что после громких побед и образования мощной державы авары под ударами восставших славян и других народов, которых они жестоко угнетали, сходят постепенно на нет и в IX в. окончательно исчезают с исторической арены.

2 Чрезвычайно интересные и содержательные записки Приска Па-нийского в переводе и с комментариями Г. С. Дестуниса напечатаны в «Ученых записках II Отделения Академии наук», кн. VII, вып. 1. СПб., 1861, стр. 18—99. По некоторым намекам Приска можно понять, что среди гуннов был в ходу славянский язык. Между прочим, в некоторых селениях членам посольства вместо пшеницы отпускали обычно культивировавшееся славянами просо, а вместо вина — напиток, называвшийся

Не всегда отношения между восточными славянами и пришлыми тюркскими племенами принимали такой враждебный и напряженный характер. Советник византийского посольства Приск Панийский, посетивший в 448 г. ставку гуннского вождя Аттилы, сообщает, что славяне, подчинившись гуннам, мирно сожительствовали с ними и не только не подвергались с их стороны каким-либо издевательствам, но оказали на своих победителей-кочевников большое культурное влияние2.

С VII в.

сдерживавшей (постоянно давивший на ее восточные границы напор огромных кочевых масс. Однако во второй половине IX в. напор этот усилился и стал сметать все стоявшие на его пути преграды. В конце IX в. печенеги, в свою очередь теснимые с востока другой ордой тюркских кочевников — узами-торкамн, тронулись из своих кочевий между Волгой и Яиком и двинулись в Европу. В середине X в. Константин Багрянородный, имевший точные сведения о кочевниках южнорусских степей,, среди которых византийская дипломатия вела сложную игру, располагает узов между Волгой и Яиком, на бывших кочевьях печенегов, а последние в это время занимали обширные степные пространства в Крыму.

Какие причины гнали эти бесконечные массы кочевников из Азии на запад, в Европу? Ответ на этот вопрос дал К. Маркс: «...Давление избытка населения на производительные силы,— пишет он,— заставляло варваров с плоскогорий Азии вторгаться в государства Древнего мира... Чтобы продолжать быть варварами, последние должны были оставаться немногочисленными. То были племена, занимавшиеся скотоводством, охотой и войной, и их способ производства требовал обширного пространства для каждого отдельного члена племени, как это имеет место еще поныне у индейских племен Северной Америки. Рост численности у этих племен приводил к тому, что они сокращали друг другу территорию, необходимую для производства. Поэтому избыточное население было вынуждено совершать те полные опасностей великие переселения, которые положили начало образованию народов древней и современной Европы» 3.

медос, или (если отбросить греческое окончание «ос») мед (там же, стр. 46, 53-54).

3 К. Маркс. Вынужденная эмиграция. К. Маркс я Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 8, стр. 568.

Вскрытые основоположником марксизма причины наблюдавшегося на протяжении многих веков колоссального движения народов позволяют лучше понять и осмыслить те взаимоотношения, которые на первых порах установились между пришлыми кочевниками и коренным русским оседлым населением.

для жизни оно двигалось дальше на запад, к Дунаю и за Дунай, чтобы захватить в свое распоряжение побольше степных просторов для кочевий и заодно грабить Венгрию, Болгарию и Византийскую империю. Наряду с этим кочевники грабили граничившее с южнорусскими степями русское население, хищнически отнимали у него накопленное трудом многих поколений добро, а также уничтожали все поселения коренного оседлого населения, сравнивали их с землей и расчищали поля для расширения своего пастбищного хозяйства. Постоянно двигаясь в силу внутренних причин развития и под напором других орд на запад, кочевники в то же время производили нападения на русские поселения, и каждый их набег сопровождался разгромом населенных пунктов, уводом скота и грабежом другого имущества, гибелью и полоном людей, которых обычно продавали в рабство на невольничьих рынках.

Таким образом, установившиеся на первых порах между русским населением и пришлыми тюркскими кочевниками враждебные отношения диктовались не биологическими причинами, не «дурным характером» степняков, не хищнической их природой, как это пыталась изобразить дворянская и буржуазная историография, а определенными социально-экономическими причинами. Способ производства у пришлых кочевников был таков, что до поры до времени они неизбежно должны были враждовать с оседлым русским населением. Впоследствии, однако, как убедимся из дальнейшего изложения, по мере интенсификации хозяйства степняков, по мере их сближения с русским населением, оказавшим на них большое культурное влияние, былая острота отношений ослабевала и создавались какие-то предпосылки для мирного сожительства.

Первый народ, с которым столкнулось Киевское государство, были печенеги.

195

13*

укреплений, оборонявшие при Владимире Святославиче южные рубежи родной земли, любовно воспев их под видом богатырских застав.

При Ярославле система военных укреплений подвинулась еще дальше на юг. Заняв в 1031 г. червенские города, Ярослав привел оттуда много поляков и расселил их по реке Роси, вдоль которой поставил города. Через несколько лет, в 1036 г., под Киевом произошло решающее сражение с печенегами, закончившееся полным их разгромом. В этом сражении на стороне Ярослава участвовали не только киевляне, но также новгородцы и нанятые русским князем варяги4.

Разгромленные Ярославом и теснимые с востока другой кочевой ордой — узами-торками, печенеги отошли к Дунаю. В середине XI в. они перешли Дунай и вступили в пределы Византийской империи, которую терзали в течение нескольких десятилетий и вместе с сельдя^укскими турками ©два не сокрушили ее в 1091 г.

Несмотря на неизбежность враждебных действий между сохранившими свой хозяйственный уклад пришлыми кочевниками и местным оседлым населением, о чем уже выше говорилось, даже в первый период общения с кочевниками между русскими и печенегами существовали и мирные сношения.

4 Возможно, что это сражение произошло ранее. См. интересные соображения по этому поводу в кн.: Н. Н. Ильин. Летописная статья 6523 гоца и ее источник. М., 1957, стр. 120 и сл.

5 «Известия ГАИМК», вып. 91. М.— Л., 1934, стр. 8.

6 ПВЛ, ч. I, стр. 47.

С уходом печенегов на русском горизонте появились узы-торки. Но они недолго побывали в южнорусских степях. Теснимые в свою очередь многолюдными ордами половцев, торки пробовали было нападать на Русскую землю, но встретили такой отпор, который стоил им исторического существования. Первое поражение нанес им в 1054 г. на границе Переяславской земли Всеволод Ярославич. Но и после этого торки, вероятно, представляли большую опасность, так как в 1060 г. против них собрались все три Ярославича (Изяслав, Святослав и Всеволод), разделившие между собой после смерти Ярослава почти всю Русскую землю, и князь полоцкий Всеслав. Для похода князья собрали «вой бещислены», причем князья с дружиной передвигались к месту боя берегом Днепра на конях, а собранное народное ополчение, «вой» — по Днепру на лодьях. Все это — и единство действий русских князей, и собранные ими в кулак большие силы, и участие в кампании народного ополчения, которому цель похода была близка и понятна,— обеспечило полный успех предприятию. Торки понесли такое страшное поражение, от которого не могли уже больше никогда оправиться. Разбитые наголову русскими князьями, они бежали к Дунаю, понеся огромные потери от холода, голода и эпидемических болезней («и помроша бегаючи...

На смену торкам явился куда более грозный враг, прочно продержавшийся в южнорусских степях вплоть до нашествия татар. Это были половцы. Орды половецкие были гораздо многочисленнее печенеюв и торнов. Они довели до высокой ступени совершенства военную тактику и вообще боевые достоинства кочевых народов — быстроту передвижений, меткость стрельбы, выносливость, умение внезапным первым ударом конных лучников внести расстройство в ряды противника и особенно военный прием кочевников — притворным бегством заманить беспечного и недогадливого противника к засадам, где его окружали и истребляли8.

7 Там же, стр. 109.

8 Этот прием, многократно применявшийся кочевыми народами и в незначительных боях, и в решающих сражениях (например, турками в сражении с императором Исааком Ангелом близ Лардеи), отмечен еще Маврикием Стратегом в специальной главе его военного руководства («О засадах скифских»).

9 ПВЛ, ч. I, стр. 109.

Впервые в русских пределах (в Переяславщине) половцы появились в 1054 г. Это была сравнительно небольшая орда хана Балуша, гнавшаяся за торками. Всеволод Ярославич сотворил с половцами мир (т. е. откупился от них), и половцы отошли. В 1061 г. другая орда хана Сокала напала на ту же Переяславскую землю. Всеволод вышел им навстречу, но был разбит, и половцы, пограбив пограничную Переяславщину, отошли. «Се бысть первое зло от поганых и безбожных враг»,— отмечает летописец 9. В 1068 г. большие силы половцев нанесли на реке Альте крупное поражение объединенному войску всех трех Ярославичей. После этого половцы продолжали свои набеги на Русскую землю, принявшие особенно катастрофический характер в 90-х годах XI в. «Городи вси опустеша,— сокрушается летописец,— села опустеша; перейдем поля, иде же пасома беша стада конь, овця и волове, все тоще ноне видим, нивы поростьше, зверем жилища быша» 10.

Следует, однако, подчеркнуть, что не военные навыки половцев и не многочисленность их орд доставили им серьезные успехи в борьбе с Русью. Русь до этого успешно выдержала длившуюся более столетия ожесточенную борьбу с печенегами. Разбитые и рассеянные в решающем сражении с Ярославом Мудрым, они после этого в течение длительного времени заставляли трепетать перед собой Византийскую империю. После изгнания печенегов Русь сумела одним хорошо подготовленным и согласованным мощным ударом сокрушить торков и навсегда избавиться от угрожавшей с этой стороны опасности. Со времени борьбы с печенегами Русь хозяйственно окрепла и развила свое военное искусство. Если она до этого нашла в себе достаточно сил, чтобы отразить нападения степных кочевников в лице печенегов и торков, то и теперь степень развития ее производительных сил, состояние ее хозяйства, культуры и военных навыков были вполне достаточны для организации отпора новым степным кочевникам — половцам, как бы многочисленны они ни были. Об этом, между прочим, свидетельствуют организованные Владимиром Мономахом в начале XII в. походы объединенных русских князей в глубь степей, завершившиеся полным разгромом половецких сил. И если до этого половцы наносили Руси поражение за поражением, то причина этого кроется в наступивших на Руси новых политических порядках, в виде феодальной раздробленности страны. Владимир Святославич и Ярослав Мудрый имели возможность собирать людей и материальные ресурсы со всех концов страны и бросать их на самые угрожаемые участки. Им не приходилось тратить много времени, энергии и усилий, чтобы заставить своих подручных выступать туда, куда киевское правительство считало нужным их направить. За счет ресурсов всей Руси строилась мощная оборонительная система на южных и юго-западных границах Руси. Короче говоря, политическое единство Руси давало ей дополнительные преимущества в ее борьбе со степной опасностью.

Совершенно другая картина наблюдается на Руси во второй половине XI в. Союз Ярославичей, действовавших на перт вых порах согласованно, не мог в силу развития и углубления феодальных отношений долго существовать и действительно очень скоро распался. Из недавних союзников братья превратились во врагов. После их разрыва началась длительная полоса княжеских кровавых неурядиц, длившаяся почти без перег рыва на протяжении столетий, вплоть до образования централизованного государства. Большие территории опустошались и ра-

зорялись, города подвергались изнурительным осадам, сжигались и уничтожались.

В этих условиях истекавшая кровью страна не могла уже оказать половцам такого сосредоточенного и целеустремленного сопротивления, какое Русь оказывала печенегам и торкам. Каждый князь, если только половцы не угроя^али непосредственно его владениям, не желал считаться с общей опасностью, нависшей со стороны степи над всей Русской землей. Каждый князь действовал в одиночку, не я^елая и не умея согласовывать свои действия с другими князьями для организации общего отпора кочевникам.

Все эти причины ослабления оборонной мощи Руси были ясны передовым русским деятелям и писателям. Очень выпукло выявились причины слабости страны перед лицом внешней опасности в 90-х годах XI в., когда напор половцев был особенно губителен. Именно в это время громко раздается голос русских публицистов, которые, настаивая на культурном превосходстве Руси над их степными противниками, призывают князей хотя бы на время отбросить в сторону свои «которы», восстановить единство Русской земли и объединить свои усилия для дружной защиты родной страны.

Наиболее вдумчивые из русских мыслителей того времени связывали победы половцев не только с политическим моментом, но и с социальным. В цитированном уже выше Предисловии к Начальному своду, написанном, по мнению А. А. Шахматова, в самое страшное время половецких набегов, в 1095 г., летописец связывает нашествие «поганых» с «несытством» богатых, которые не хотят отступиться от «злых своих дел». В 1093 г., когда «люди смысленные» уговаривали Святополка Изяславича не обострять отношений с половцами и договориться с ними, они мотивировали свое предложение тем, что земля оскудела «от рати и продаж». «Продажи», т. е. злоупотребления княжеской администрации и чрезмерная эксплуатация подвластного населения, выступают одной из причин упадка обороноспособности страны. Еще раньше, в 1068 г., в связи с крупным поражением, которое понесли от половцев на Альте братья Ярославичи, летописец считает уместным напомнить слова библейского пророка о том, что бог обратится против «лишающая мьзды наимника, насильствующая сироте и вдовици и на уклоняющая суд криве» п.

В то же время летописец всячески подчеркивает, что свои успехи половцы одержали не по заслугам своим, а потому, что избраны промыслом орудием (божьим «батогом») для наказания согрешивших народов. «Земли же согрешивше которой либо,— говорится в статье «О казнях божиих», помещенной в Повести временных лет под 1068 г. в связи с поражением русских на Альте,—казнить бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми» 12. Эти же рассуждения повторяются в связи с половецким нашествием 1093 г. Но избранные «батогом» для наказания русского народа, половцы, подчеркивает летописец, нисколько не вознесены богом: он напустил «поганых» на Русскую землю, «не яко милуя их, но нас кажа, да быхом ся востягнули от злых дел» 13.

Описывая ужасные бедствия страны, летописец предостерегает своих читателей от вывода об отверженности русского народа: «Да никтоже дерзнеть рещи, яко ненавидими богомь есмы!». Наоборот, с большой убежденностью летописец говорит о величии своего народа: «Кого бо тако бог любить, яко же ны взлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть и възнесл? Никогоже!» 14. Можно вернуть себе былую честь и славу, но для этого нужно исправиться и прекратить злые дела. Под «злыми делами» летописец понимает не только социальную несправедливость. Проникнутый религиозным мировоззрением, он относит к злым делам и непочтительное отношение к попам, и увлечение «бесовскими играми» — трубами, гуслями, скоморохами, и непосещение церкви, но политический смысл его высказываний сводится к одному: «поганые» стоят ниже русских, их победы объясняются не их достоинствами и превосходством, а непорядками среди самих русских; стоит эти непорядки устранить, и военное счастье повернет в нашу сторону.

12 ПВЛ, ч. I, стр. 112.

13 Там же, стр. 145.

14 Там же, стр. 147.

15 Там же, стр. 16.

О том, что русские в культурном отношении и в отношении общественного развития стоят несравненно выше половцев, летописец говорит неоднократно. Уже во вводной, недатированной части Повести временных лет русские резко противопоставляются половцам. Последние, отмечает летописец, находятся еще на уровне родовых отношений («закон держать отець своих: кровь проливати, а хвалящеся о сих»), живут некультурно («ядуще мерьтвечину и всю нечистоту, хомеки и сусолы»), соблюдают обычай левирата («поймають мачехи своя и ятрови и ины обычая отець своих творять»). Совсем другое дело — русские христиане, которые, не в пример «поганым» язычникам, веруют в единого бога и имеют единый закон 15. В 90-х годах XI в., в самое тяжелое для русского народа время сокрушительных половецких набегов, русские публицисты такими высказываниями поднимали дух своего народа, внушали ему уверенность в своих силах и давали идеологическое обоснование усилиям тех государственных деятелей, которые стремились добиться прекращения княжеских неурядиц и объединения всех земель для борьбы с половцами.

Самым настойчивым из этих государственных деятелей был Владимир Мономах. После поражения у Треполя на Стугне (единственное поражение, которое он понес за всю свою долгую боевую жизнь) он становится пропагандистом и организатором объединенных походов русских князей в глубь степей. Для организации таких походов нужно было добиться примирения князей, согласования их действий, улажения всех спорных вопросов. И вот Владимир Мономах становится душой происходивших на рубеже XI и XII вв. княжеских съездов («снемов»), на которых вопрос об отпоре половцам играл важную роль. «Почто губим Русьскую землю,— говорили, по сообщению Повести временных лет, князья на первом съезде 1097 г. в Любе-че,— сами на ся котору деюще? А половци землю нашу несуть розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся в едино сердце и блюдем Рускые земли» 16. В этих словах в самом сжатом виде выражена программа передовых людей конца XI—начала XII в.: княжеские неурядицы ведут к гибели Русской земли; эти неурядицы наруку только половцам, поэтому следует уничтожить все внутренние смуты, чтобы отразить внешний натиск.

Князья как будто приняли эту программу, но достигнутое соглашение не имело никаких практических последствий^ поскольку тотчас же после съезда усобицы, в связи с ослеплением теребовльского князя Василька, возникли с новой силой. Три года продолжалась усобица, и последствия ее были ликвидированы только в 1101 г. на княжеском съезде в Витичеве. Третий съезд, состоявшийся в 1103 г. на Долобском озере, был уже целиком посвящен организации общего похода в глубь степей против половцев. Этот поход состоялся. Половцы были застигнуты русскими князьями в их зимних стойбищах и были совершенно разгромлены. Второе поражение они понесли в 1107 г., а самый сокрушительный удар русские князья нанесли им в 1111 г.

Обо всех этих походах летописец сообщает в торжественных, приподнятых тонах, придавая объединенным выступлениям князей характер большого общенародного предприятия и богоугодного дела, успеху которого активно помогают силы небесные. Если раньше княжеские «которы» объяснялись происками сатаны, то теперь, когда между князьями было достигнуто согласие и внутренние кровавые распри временно прекратились, русские книжники делали логически напрашивавшийся вывод о том, что сатана посрамлен и ввергнут в печаль, а бог сменил гаев на милость и не только не нуждается больше в половцах как в «батоге» своем, но и сам помогает разить «поганых».

Предпринятые в начале XII в. походы в глубь половецкой степи имели большое значение не только для Руси, но и для внутристелных отношений, а также для Грузии, Венгрии, Византии 17. Победы над половцами обеспечили безопасность Руси на несколько десятилетий и содействовали успеху объединительной политики Владимира Мономаха, руководящая роль которого в организации и проведении степных походов снискала ему большую популярность среди населения. Однако после смерти сына Мономаха Мстислава Владимировича (1125—1132) неизбежные, ввиду роста и укрепления феодальных отношений, княжеские неурядицы возобновились с новой силой, и как следствие этого — половцы опять появляются на русской арене, неся гибель и ужасные страдания вконец измученному населению. Если во второй половине XI в. случаи наведения князьями половцев на Русскую землю в своекорыстных целях насчитывались единицами, то, начиная с 30-х годов XII в., такие приглашения носят систематический характер.

Если раньше приглашение степных кочевников для использования их во внутриполитической борьбе летописцы рассматривали как явление необычайное и чудовищное и с негодованием обрушивались на князей, допускавших такое неслыханное дело, то теперь такие приглашения просто регистрируются в летописях, как привычный факт и будничное явление, не вызывающее никакого осуждения. Уже через три года после смерти Мстислава Владимировича, в 1135 г., половцы, приведенные Ольговичами против нового киевского князя Ярополка Владимировича, взяли три города — Городок, Нежатин и Баруч. Еще через год они вместе с Ольговичами воевали города по Суле и под Переяславлем, сотворили там «много пакости», сожгли город Устье, заняли города Треполь и Халеп и подступили к Киеву. Дружественно настроенный к Ярополку Владимировичу летописец отмечает, что он собрал много воинов и мог бы биться с Ольговичами, но «то не створив, бога ся побояв» 18, и помирился с ними, но ясно, что примирение это было вынужденным.

17 Подробнее об этом см. И. У. Б у д о в н и ц. Владимир Мономах и его военная доктрина. «Исторические записки», т. 22, стр. 92—98.

18 ПСРЛ, т. I, вып. 2. Л., 1927, стб. 204.

Проходит два года, и Ольговичи с половцами опять воюют по Суле. Позднее они взяли Прилук и хотели уже идти на Киев, но, узнав, что Ярополк соединился со своей братьей, вернулись в Чернигов. Очевидно, опасность со стороны Ольговичей была настолько велика и реальна, что Ярополку пришлось собрать многочисленное войско, в состав которого, кроме киевлян, входили отдельные дружины ростовцев, полочан, смольнян, галичан, переяславцев, владимирцев, туровцев и даже угры и 30 тысяч берендеев (цифра явно преувеличенная, по другому варианту берендеев было 1000 человек). С этими большими силами Ярополк двинулся к Чернигову, и тут, по сообщению летописца, люди черниговские обратились к Всеволоду Ольго-вичу: «Ты надеешися бежати в половце, а волость свою погу-биши, то к чему ся опять воротишь? Луче того останися высокоумен своего и проси мира; мы бо вемы милосердье Ярополче, яко не радуется кровопролитью, но бога ради всхощеть мира, то бо сблюдаеть землю Русскую» 19. Всеволод послушался и сотворил мир с Ярополком.

Летописец сильно польстил Ярополку Владимировичу, объясняя его миролюбие тем, что он «соблюдал Русскую землю». На самом деле Ярополк пользовался весьма ограниченной властью и не мог уже, подобно своему старшему брату и отцу, заставлять других князей исполнять свою волю. Указываемое в дружественно настроенной по отношению к Ярополку летописи количество собранных им против Чернигова сил явно преувеличено с целью оттенить «милосердье Ярополче». Характерно, что на стороне Ольговичей против Ярополка выступили родные племянники Ярополка — Изяслав и Святополк Мсти-славичи, а Новгород выгнал своего князя Всеволода Мстисла-вича, являвшегося ставленником Ярополка. Под «высокоуми-ем», в котором черниговцы обвиняли своего князя Всеволода Ольговича, следует понимать его стремление захватить киевский престол; недаром во всех предыдущих кампаниях он упорно двигается с половцами к Киеву. Принцип отчины нарушался со стороны князей тех волостей, представители которых в конце XI в., стремясь обособиться от Киева, были самыми ярыми защитниками этого принципа.

В 1139 г. умер Ярополк, и Всеволод, Ольгович, опять-таки при помощи половцев, участвовавших на его стороне в борьбе против Вячеслава Владимировича (младшего брата предшествующих киевских князей Мстислава и Ярополка Владимировичей) и Изяслава Мстиславича, укрепился на киевском великокняжеском столе. В течение своего княжения в Киеве (1139—1146 гг.) Всеволод Ольгович дважды приглашал половцев для участия в походах против князя Владимира Галицкого, причем в первый раз (1144 г.) половцы по пути из «Поля» взяли русские города Ушицу и Микулин. Во втором походе, состоявшемся в 1146 г., участвовали все «дикие половцы» (так назывались степные половцы в отличие от мирных кочевников, являвшихся военными поселенцами Русской земли), и можно представить себе, сколько «пакости», выражаясь языком того времени, они натворили, пройдя через ряд русских областей.

В длительной усобице, завязавшейся после смерти Всеволода Ольговича, «дикие» половцы ио-прежнему участвуют на стороне Ольговичей и их союзника Юрия Долгорукого, ведшего борьбу с Изяславом Мстиславичем. Зато последний пользуется устойчивой поддержкой со стороны черных клобуков. Это было общее собирательное название для различных родственных между собой племен и родов (торков, печенегов, берендеев, коуев, турпеев и некоторых других), «освоенных» русскими князьями и поселенных ими на границах Русской земли для защиты от половецких набегов. Не будучи особенно многочисленны (берендеи, например, выставляли обычно от 1500 до 3 тысяч всадников), черные клобуки тем не менее с 40-х годов XII в. начинают играть заметную роль в политической жизни Руси. Давно уже прошло время, когда Мономах, подозревая берендеев, торков и печенегов в нелойяльности, властной рукой выгнал их из пределов Руси. Теперь они прочно закрепились в своих поселениях (главном образом в Поросье) и не столько воевали с половцами, сколько вмешивались во внутренние княжеские распри, определяя часто своим участием успех того или иного князя.

Есть основание полагать, что в ближайшем боярском окружении Изяслава Мстиславича были мужи из черноклобуцкой знати. В 1149 г. Изяславу Мстиславичу начали наговаривать на Ростислава Юрьевича, что тот надумал на него много зла, хотел в его отсутствие въехать в Киев, забрать его дом, жену и сына. Изяслав послал за Ростиславом и выложил ему свои обиды. Но Ростислав отрицал возводимые на него обвинения. Он решительно заявил, что у него ни в уме, ни в сердце того не было, и требовал указать, кто на него наговорил; если князь, то он сам с ним расправится, а если муж какой-нибудь — из христиан или «поганых», то пусть Изяслав его с ним судит. Но Изяслав не хотел ссориться ни с христианами, ни с язычниками и предложил Ростиславу убраться к своему отцу Юрию Долгорукому. Кто же были эти «поганые» мужи Изяслава Мстиславича? Среди русских бояр в середине XII в. язычников уже, конечно, не было. С половцами, помогавшими Ольговичам и Юрию Долгорукому, Изяслав вел непрерывную и ожесточенную борьбу, и предполагать наличие половцев в его окружении никак нельзя. Остается единственное предположение — что у Изяслава Мстиславича были бояре из черных клобуков. Брат Изяслава Мстиславича Ростислав в 1161 г. приглашал к себе в Киев Олега Святославича, «ать познает кияны лепшия и берендиче и торкы» 20. Здесь речь, очевидно, идет о черноклобуцких «мужах», поставленных рядом с «леп-шими киянами», т. е. с киевской знатью.

Вернувшись к своему отцу в Суздаль, Ростислав Юрьевич заявил ему, что его хотят на княжение вся «Русская земля» (т. е. южная Русь) и черные клобуки. Последние здесь выступают как самостоятельная сила, и с их настроением князьям приходится считаться. Таких примеров можно привести немало.

Непрерывная внутренняя война, свирепствовавшая в центральных для того времени областях Руси (Киевской, Черниговской, Переяславской и некоторых других) и постоянные набеги половцев принесли свои разрушительные плоды. Уже в 50-х годах XII в. много прежде цветущих областей было совершенно опустошено и разорено. В 1159 г. Святослав Ольго-впч Яхаловался, что Изяслав Давидович хочет отнять у него Чернигов и семь пустых городов, «где ныне сидят только псари да половцы». Среди этих городов Святослав назвал и Любеч21. Древний Любеч, упоминаемый еще в договоре Олега с греками как важный центр (после Киева, Чернигова, Переяславля и Полоцка), теперь опустел и обессилел...

В условиях постоянных феодальных раздоров и всеобщего разорения населения теперь не могло уже быть и речи об организации действенных совместных походов князей в глубь степей, чтобы парализовать активность половцев. В летописях, правда, встречаем несколько сообщений о больших победах русских князей над половцами. Известия о некоторых походах производят даже впечатление, что они носили общерусский характер и в известной мере напоминали знаменитые степные походы Владимира Мономаха в начале XII в. Вчитываясь, однако, внимательно в летописные сообщения об этих походах, убеждаемся, что они представляли собой незначительные операции, которые не оказали, да и не могли оказать, никакого решающего влияния на дальнейший ход русско-половецких отношений.

20 ПСРЛ., т. II, стб. 512.

21 Там же, стб. 500.

Возьмем известный степной поход великого князя Мстислава Изяславича, предпринятый им против половцев ранней весной 1170 г. Уже в начале сказания о походе летописец пытается создать впечатление, что Мстислав задумал большое народное дело, исходя из интересов всей Русской земли. Бог вложил в сердце Мстиславу Изяславичу, пишет летописец, благую мысль о Русской земле, которой он всем сердцем желал добра. Он созвал свою «братью» и стал думать с нею и сказал ей так: «Братье, пожальте си о Руской земли и о своей отцине и дедине. Оже [половци] несуть христьяны на всяко лето у веже свои, а с нами роту взимаюче всегда переступаю-че, а уже у нас и Гречьский путь изъоттимають и Солоный и Залозный, а лепо ны было, братье,... поискати отець своих и дедов своих пути и своей чести». И угодна бысть речь его преже богу и всее братье и мужем их» 22. И торжественный тон повествования и фразеология напоминают летописные сказания о походах начала Х[[ в. Напомним, что рассказ о походе 1103 г. тоже начинается с того, что бог вложил благую мысль в сердца Святополка Изяславича и Владимира Мономаха.

22 ПСРЛ, т. II, стб. 538.

23 См. И. У. Б у д о в н и ц. Указ. статья. «Исторические записки», т. 22, стр. 89—91.

В дальнейшем создается впечатление, что в походе Мстислава Изяславича участвовали чуть ли не все князья Русской земли. Убедив в необходимости похода свою «братью», т. е. наиболее близких ему родственников, Мстислав Изяславич послал ко всем Ольговичам и Всеволодовичам (т. е. к обеим ветвям Ольговской династии), приказав им явиться к нему. Им тоже понравилась его дума, и «совокупились» все князья в Киеве — родные братья великого князя Ярослав Изяславич Луц-кий и Ярополк Изяславич Бужский, его двоюродные братья князья Смоленские Рюрик и Давид Ростиславичи, сыновья бывшего великого князя Всеволода Ольговича князья черниговские Святослав и Ярослав, их двоюродные братья Олег и Всеволод Святославичи (один из них — будущий герой Слова о полку Игореве «Всеволод буй-тур» Трубчевский), князь горо-денский Мстислав Всеволодович, князь туровский Святополк Юрьевич, сыновья Юрия Долгорукого — Глеб Переяславский и Михалко «и инии мнози». Сила действительно внушительная, не уступавшая славной коалиции начала века. И время для похода в глубь степей было избрано крайне удачное — ранняя весна, когда у половцев после зимовки кони отощали23. Князья двинулись из Киева 2 марта и шли в степь пять дней. К тому времени половцы получили весть от кощея Гаврилка Изяславича, что на них идут русские князья. Они побежали, бросив жен и детей. Узнав об этом, князья погнались за ними, захватили их вежи, а главные силы половцев были настигнуты у Черного леса. Половцы были прижаты к лесу и разбиты. Русские князья взяли множество пленных, «якоже всим руским воем наполнитися до изобилья и колод-никы и чагами и детми их и челядью и скоты и конми». Князья захватили также находившихся у половцев русских пленных, которые все были отпущены на свободу. После этого князья со славой вернулись в Киев.

Итак, летописец пытается создать впечатление полного разгрома половцев, осуществленного совместными силами почти всех русских князей. Однако ближайший анализ летопис-пого известия показывает, что победа Мстислава Изяславича сильно раздута благожелательно настроенным к нему, а может быть, и прямо от него зависящим летописцем 24. Прежде всего поражает ничтожная часть потерь многочисленной объединенной рати. Они составляют всего три человека, из которых двое было убито, а один попал к половцам в плен. Бои Владимира Мономаха с многочисленными половецкими ордами носили крайне ожесточенный характер и привели к уничтожению живой силы противника. При этом, конечно, и русская сторона понесла немало потерь. Если бы Мстиславу Изяславичу удалось нанести половцам решающее поражение и вывести из строя большое количество степняков, то дело, конечно, не обошлось бы столь ничтожными потерями. Очевидно, вся операция ограничилась неболышш столкновением, после которого основным силам половцев удалось выйти из боя и скрыться, так что русские князья не смогли даже отбить одного человека, попавшего к половцам в плен.

После победоносных стенных походов Владимира Мономаха половцы надолго были оттеснены от ваяшых торговых путей, соединявших Русь с Константинополем, Западной Европой и Востоком. Совсем другая картина наблюдается после степного похода Мстислава Изяславича. Только что наголову разбив половцев, он вынужден со всеми собранными им князьями стать у Канева на Днепре для ограждения Греческого пути от половцев же. Очевидно, половцы так мало пострадали, что могли по-прежнему «пакостить» на жизненно важных для Руси торговых путях, обеспечение безопасности которых явилось одной из главных целей похода. В лучшем случае можно предполагать, что Мстиславу Изяславичу удалось вывести из строя одну лишь половецкую орду, в то время как остальные по-прежнему могли хозяйничать и на торговых путях, и вдоль русского пограничья, и в пределах самих русских областей.

После степных походов начала XII в. сильно поднялся авторитет Владимира Мономаха, и это помогло ему стать в 1113 г. киевским князем, хотя Киев считался отчиной йзя-славичей.

24 Очевидно, в пестрой мозаике летописного свода 1199 г., составляющей первую половину Ипатьевской летописи, имеется и отдельный летописец великого князя Мстислава Изяславича.

Если обратимся теперь к походу Мстислава Изяславича, то видим, что он победой над половцами не только не укрепил своего положения, а, напротив, вызвал своими действиями недовольство остальных князей. «Братья» обиделись на него за то, что он тайком от остальных князей велел напасть на половцев ночью своим конюхам и «кощеям» (обозным), «и сердце их не бе право с ним» 25. Очень скоро после похода Мстислава Изяславича прогнали с киевского стола.

Владимир Мономах своими степными походами на несколько десятилетий обеспечил безопасность Русской земли. Разгромленные Мономахом и другими русскими князьями, половцы ушли в Грузию и Венгрию и почти совершенно очистили южнорусские степи. Ничего подобного не случилось после похода Мстислава Изяславича. Уже через два года после похода половецкий хан Кончак помогал Давиду Ростиславичу, осаждавшему в Вышгороде Мстислава Изяславича, который потерял киевский стол, и на обратном пути из Вышгорода половцы грабили русские земли и за Васильковом побили Василька Ярополковича. В том же году другие две половецкие орды пришли в Русскую землю, и одна из них (от второй удалось откупиться) грабила села и полонила русских людей. Немало «пакости» натворили половцы Руси в 1174, 1177, 1178, 1183 и 1184 гг.

25 ПСРЛ, т. II, стб. 540.

Как видим, и после «громких» походов Мстислава Изяславича и Святослава Всеволодовича русско-половецкие отношения остаются весьма напряженными. Из этого можно вывести заключение, что одержанные Мстиславом Изяславичем (как и в 1184 г. — Святославом Всеволодовичем) успехи являлись сравнительно незначительными эпизодами в русско-половецкой борьбе второй половины XII в., и только не в меру усердные по отношению к своему князю летописцы раздували эти успехи в большие победы. Летописцы времени Владимира Мономаха, страстно ратуя за единство Русской земли, смело критиковали князей, нарушавших это единство. Славя и воспевая подвиги Владимира Мономаха, они в то же время являлись его деятельными идейными сотрудниками и горячо поддерживали его объединительные усилия. Совсем другие настроения господствуют в политически раздробленной Руси конца XII в., где торжество феодальных порядков вызвало глубокие изменения в общественном сознании. Летописцы уже ни единым словом не укоряют князей за то, что они наводят половцев на родную землю. Все глуше и глуше звучит их голос в пользу объединения княжеских усилий для борьбы с «погаными». Они не выступают уже влиятельной идеологической силой, способной организовать общественное мнение, а ограничиваются ролью льстивых хронистов при «великих» князьях, как в калейдоскопе сменявшихся на киевском столе.

Таковым был и мелкий «придворный» хронист при Мстиславе Изяславиче, столь радужными красками изображавший его поход против половцев.

И вот в этих условиях идейного измельчания южнорусской публицистики, в условиях крайне запутанных отношений между русскими князьями, погрязшими в феодальных раздорах, в условиях всеобщего уныния и ужасных бедствий истощенной половецкими набегами и внутренними неурядицами Русской земли, раздается мощный голос одаренного чудесным поэтическим талантом горячего патриота и большого мыслителя, призывающего к объединению всех народных сил и политическому возрождению некогда единой, славной и непобедимой Русской земли. Это был автор знаменитого Слова о полку Игореве. Слово прозвучало как тревожный набат и грозное предостережение о смертельной опасности, которую таит в себе политический разброд и разрозненность действий единого народа. Оно отражало заветные чаяния народных масс, жестоко страдавших и от княжеских раздоров, и от половецких погромов26. Но и гениальное произведение не могло остановить процесса феодальной раздробленности, явившегося необходимым этапом в историческом развитии страны.

Под знаком отсутствия единения среди русских князей русско-половецкие отношения развивались и после несчастного игорева похода. К концу XII века, когда Русь окончательно распалась на мелкие феодальные владения, общая борьба со степью и общий отпор степным кочевникам сделались уже невозможными. В том или ином отдельном пункте русские могли добиться успеха, нанести поражение той или иной орде, но эти частичные успехи уже не могли сколько-нибудь заметно изменить общую картину.

Собственно говоря, полное умиротворение степени и не входило больше в расчеты русских князей того времени. Дело обычно обходилось только захватом вежей, коней, скота, колодников. И действительно, зачем было князьям полностью разгромить какую-нибудь орду и лишить ее боеспособности, когда она могла им оказать существенные военные услуги в борьбе с князьями-соперниками? Представляя собой большую военную силу, половцы и раньше призывались в Русскую землю для разрешения внутренних дрязг. Начиная с конца XII в., эти призывы становятся особенно часты.

26 Содержание Слова, как призыва к единению пакануне татаро-монгольского нашествия, значительно шире русско-половецких отношений, и поэтому разбор этого памятника уместно выделить в отдельном очерке.

Некоторые выступления русских князей против половцев во второй половине XII в. носили характер феодальных набегов, теряя прежнее свое значение защиты родной земли от варварских вторжений степных кочевников. С другой стороны, и набеги половцев в это время не вызываются уже теми обусловленными способом производства глубокими цричинами, которые заставляли печенегов, торков и первые пришлые половецкие орды рваться вперед в поисках новых пастбищных территорий и средств существования.

27 В своей лексикологии к Слову о полку Игореве Е. В. Барсов приводит два примера, когда словом «кощь» или «кощей» в древнерусских переводных памятниках обозначается сухопарый человек, костяй. Кощеи-рабы, отмечает Е. В. Барсов, были люди «исхудалые, изможденные от тяжелой работы и скудной пищи» (Е. В. Барсов. «Слово о полку Игореве» как художественный памятник Киевской дружинной Руси, т. III. М., 1890, стр. 397—398). Впрочем, это слово могло произойти и от тюркского «кошчи» (человек при коше, обозный).

К сожалению, источники почти не оставили нам сведений о внутренней жизни половецкой степи, хотя можно предполагать, что к концу XII в. процесс феодализации и здесь сделал большие успехи. На жизнь степных кочевников оказало большое влияние и соседство земледельческой оседлой Киевской Руси с ее высокой культурой. В то же время, как увидим, и половпы оказали некоторое культурное влияние на Русь. Это создавало известную почву для сближения феодальных верхов русского и половецкого общества, что, в свою очередь, умеряло силу негодования русской публицистики XII в. против половецкого разорения. Попробуем извлечь из русских летописей те данные, которые свидетельствуют об известном культурном сближении между обоими народами, жившими продолжительное время в самом тесном соседстве и оживленном общении друг с другом. Следует при этом оговориться, что наш основной источник по русско-половецким отношениям — летописи XI—XII вв. — главное внимание уделяет князьям и господствующему классу и больше всего интересуется политическими отношениями своего времени. Этим объясняется то, что мы обладаем более обильными данными о взаимном общении верхов обоих народов, чем народных масс. И все же в одном случае летописец приводит деталь, на которой следует остановиться. В 1170 г. кощей (т. е. раб, обозный) Гав-рилко Изяславич предупредил половцев о том, что на них идут русские князья. Если этот кощей был половец, то знаменательно, что он крестился и носил христианское имя. Если же он был русский, то не менее показательно, что этот раб нашел возможным отомстить своим господам за дурное к нему отношение27 и оказал большую услугу половцам. В свою очередь, князю Игорю помогает бежать из плена половец Овлур (Лавр), пожелавший перебраться в Русь.

Русские купцы, несомненно, вели оживленную торговлю с половцами. Выше приводилось свидетельство Константина Багрянородного о том, что русские покупают у печенегов коней и скот и тем самым улучшают условия своей жизни. Нет никаких оснований думать, что позднее, при половцах, торговля Руси со степью прекратилась или пошла на убыль. В конце XI в. митрополит Иоанн II жаловался на тех, «иже своею волею ходить к поганым купля ради, и скверное едять» 28. Такое общение, несомненно, чем дальше, тем все более развивалось.

В русских летописях мы находим некоторые следы половецкого фольклора. Таково, например, открывающее Галицко-Волынскую летопись (под 1201 г.) чудесное сказание о хане Отроке (отце Кончака), бежавшем от Владимира Мономаха в Абхазию и не пожелавшем после смерти Мономаха возвратиться обратно. Но посланный к нему братом Отрока ханом Сырчаном половецкий певец дал ему понюхать степной травы емшан, запах которой напомнил Отроку родные кочевья. Понюхав траву, он прослезился и решил вернуться из приглянувшейся ему было Абхазии в степь. «Луче есть,— сказал он при этом, — на своей земле костью лечи, нежли на чюжей славну быти» 29.

Какая-то часть избыточного степного населения нанималась к русским, у которых работала «овчюхами». Еще у Владимира Мономаха в качестве «военного специалиста» служил половец Кунуй, который в 1096 г. привел отряд Мономаха к его сыну Мстиславу и помог ему победить Олега Святославича на Колокше. Позднее встречаем среди слуг Даниила Романовича Галицкого половца Актая, прибывшего к нему в Холм сообщить, что Батый вернулся из Венгрии. Несколько лет спустя среди спутников Ярослава Всеволодовича, ездивших с ним к императору монголов Гуюк-хану, мы видим Те-мера и попа Дуберлая (первый, между прочим, был толмачом Илано Карпини). Судя по именам, это были, вероятно, обруселые половцы, которые могли прийти к Ярославу вместе с его женой, дочерью главного половецкого хана Юрия Конча-ковича. Если сам хан Юрий принял христианство, то не исключена возможность, что один из его людей, крестившись, или, может быть, будучи уже даже сыном крещеного половца, сделался православным священником30.

28 РИБ, т. VI, стб. 15.

29 ПСРЛ, т. И, стб. 716.

30 Следует указать, что обо всех этих фактах летописец не сообщает специально, а говорит о них вскользь, так что много случаев службы половцев у русских, несомненно, осталось не отмеченным.

Вообще, в конце XII в. христианство, очевидно, начало заметно распространяться среди половецкой знати, и в этом так-

211

14*

же следует усмотреть влияние русской культуры. Сыновья обоих ханов, пленивших князя Игоря и его брата Всеволода — Юрий Кончакович и Роман Гзакович были, судя по их именам, христианами 31. Из половецких ханов этой поры христианство приняли Даниил Кобякович (предводитель половцев при разгроме Киева Рюриком Ростиславичем в 1203 г.), Глеб Тириевич (сподвижник Кончака в его набеге на Русь 1183 г.), Даниил Кублобичкий (захваченный в 1184 г. Святославом Всеволодовичем в плен вместе с Кобяком и другими половецкими ханами). Как видим, принятие христианства не мешало половецким ханам воевать с русскими князьями, как принадлежность к одной вере и даже к одному народу не мешала и русским князьям постоянно находиться между собой в кровавых раздорах.

Мы встречаем христиан и среди других представителей половецкой знати. Христианином был половец Василь, приехавший в 1147 г. к Святославу Ольговичу послом от его дядей из степи осведомиться о здоровье и спросить, когда ему понадобится половецкая помощь. Тот же Святослав Ольгович в 1151 г. послал с важным поручением к великому князю Изяславу Давидовичу Георгия Ивановича, брата Шарукана. Это не пришлый половец, а постоянный муж Святослава Оль-говича, принявший христианство или, скорее, уже родившийся от отца-христианина (крещеные половцы, как, например, Юрий Кончакович, Даниил Кобякович и другие, называются не по крестному отцу, а по-настоящему). Отметим тут же, что и у отца Святослава, знаменитого Олега Гориславича, и у брата последнего Давида был видный муж — представитель степной знати Торчин, принимавший участие в Витичевском съезде.

Наряду с христианскими именами, некоторые степняки принимают русские нехристианские имена. В 1159 г. среди зачинщиков измены великому князю Изяславу Давидовичу упоминается видный берендей, носивший бытовавшее среди русской знати имя Тудора. Среди половцев, разбитых в 1190 г. Ростиславом Рюриковичем, был некий Ярополк Томзакович.

О сближении русской знати с половецкой говорят и заключавшиеся между ними браки.

31 Нельзя допускать, чтобы наши летописи искажали в данном и в аналогичных случаях половецкие имена, заменяя их близкими по созвучию русскими, так как, во-первых, Юрий Кончакович решительно во всех наших летописях так и называется Юрием, а не иначе, и во-вторых, наши летописи нисколько не затрудняются в передаче половецких имен и особенно имен ханов, которые им были хорошо известны.

Первым из русских князей породнился с половцами (с которыми он вообще был близко связан) Олег Святославич, женатый па дочери хана Аса лупа. В 1094 г., заключая мир с

32 Неясно, по какому обряду была совершена в степи свадьба. Во всяком случае, когда через два года Владимир «сам-третей» вернулся на родину с женой Кончаковной и с ребенком, их пришлось перевенчать: «Приде Володимерь из половець с Кончаковною и створи свадбу Игорь сынови своему и венча его и с детятем» (ПСРЛ, т. II, стб. 659).

33 Это тот самый хан Котян, который в 1223 г. перед битвой на Калке привел в Русь остатки разбитых татарами половцев и убедил своего зятя Мстислава Мстиславича и других русских князей в необходимости сов- местного выступления против общего врага — татар. При втором татар^ оком нашествии он бежал со своей ордой в Венгрию, король которой Бела IV наделил его шгювттев землей. На дочери Котяна был женат преемник Белы IV Стефая V.

34 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 396.

половцами, киевский князь Святополк Изяславич женился на дочери Тугорхана. В 1107 г. Владимир Мономах и Олег Святославич заключили мир с какой-то частью половцев и закрепили соглашение браком сына Мономаха Юрия Долгорукого на дочери хана Аепы, внучке Осеня (Асана) и сына Олега — Святослава на дочери другого Аепы, внучке Гиргеня. От первого брака родился Андрей Боголюбский, носивший наряду с христианским своим именем половецкое имя Кытай. Святослав Ольгович, боровшийся в союзе с Юрием Долгоруким против Изяслава Мстиславича, пользовался постоянной помощью со стороны половцев, в частности своих дядей, названных в Ипатьевской летописи под 1146 г. по именам («дикие половцы» Тюнрак Осулохович и брат его Камос). Это либо братья матери Святослава Ольговича, либо братья его тестя Аепы. В 1117 г. Владимир Мономах женил другого своего сына, Андрея Доброго, на дочери Тугорхана. Киевский князь Рюрик Ростиславич был женат на дочери половецкого хана Беглюка. Близко общался с русскими князьями известный по: ловецкий хан Кончак: он с ними то воюет, то выступает в союзе, то ссорится, то роднится. Известно, как он «по-рыцарски» обошелся с захваченным им в плен врагом и бывшим союзником князем Игорем. Попавшего к половцам в плен вместе с отцом Владимира Игоревича Кончак «опутывает красной девицей» — женит на своей дочери32. Сын Владимира от этого брака Изяслав большую часть своей бурной и полной приключений жизни провел в степи. Внучка Кончака (дочь Юрия Кончаковича) была в 1205 г. выдана замуж за сына Всеволода Большое Гнездо Ярослава (отца Александра Невского). На дочери половецкого хана Котяна Сутоевича был женат Мстислав Мстиславич Удалой33. Даниил Романович Галицкий женил своего сына на дочери половецкого хана Тегака. Наконец, Лаврентьевская летопись среди захваченных Святославом Всеволодовичем половецких ханов упоминает Тоглия — «тестя Давыдовича» (очевидно, одного из сыновей Давида Ростиславича Смоленского) 34. В летописи отмечастся и один случай выхода замуж знатной русской женщины •за половецкого хана. Под 1159 г. Ипатьевская летопись сообщает, что к Изяславу Давидовичу в Белгород пришла -большая половецкая помощь от отчима племянника Изясла-ва — Мстислава Владимировича: мать последнего, поясняет летописец, бежала к половцам и вышла там замуж за Баш-корда 35.

Как уже отмечалось, имеющиеся в нашем распоряжении источники не дают достаточного материала, чтобы воссоздать картину внутреннего развития половецкого общества в XI— XII вв. Будущие археологические раскопки в местах половецких стойбищ дадут ответ на этот вопрос. Однако по целому ряду косвенных данных можно утверждать, что половецкое общество не был застойным и что в нем, особенно в XII в., и вследствие внутренних причин развития и под культурным воздействием соседнего русского оседлого населения развивались феодальные отношения. Одним из косвенных показателей этого процесса является, между прочим, проникновение христианства в среду половецкой знати.

35 ПСРЛ, т. И, стб. 501. На основании этих слов летописца П. В. Го-лубовский рисует романтическую историю бегства вдовы Владимира Давидовичи, «увлекшейся степным красавцем» (П. В. Голубовский. Печенги, торки и половцы до нашествия татар. Киев, 1884, стр. 173). Источники не дают оснований для такого утверждения, и причины бег-ства русской княгини остаются неизвестными.

Возможно, что рост феодальных отношений среди половцев и их постоянное культурное общение с русским народом привело бы в будущем к значительному ослаблению, если не к полному прекращению остроты в русско-половецких отношениях. Но этот процесс был грубо и внезапно прерван монголо-татарским завоеванием. Как известно, Половецкая степь образовала территориальную, а половецкий народ — этническую основу Золотой Орды. Дань, стекавшаяся со всех сторон в Золотую Орду от покоренных народов, не только не содействовала развитию производительных сил татарского общества, но явилась причиной его застойности, приглушила в нем классовую борьбу, способствовала сохранению старого способа производства, задерживала процесс общественного разделения труда. В это мрачное время все былые успехи культурного сближения между русским народом и половецким были сведены на-нет; зачахли и слабые ростки христианства, совершенно не приспособленного к новым общественным отношениям в Золотой Орде и в Дешт-и Кыпчак (Половецкой степи) в частности. Снова отношения между русским земледельческим оседлым населением и степняками-кочевниками принимают остро враждебный, непримиримый характер.

Однако русскому народу, разбитому татаро-монгольским завоеванием, до поры до времени нельзя было думать об активном выступлении. Но в тяжелые годы татарского ига, когда народ исподволь накапливал силы для освободительной борьбы, передовые идеи русской общественной мысли XI— XII вв., нашедшие свое высшее воплощение в Слове о полку Игореве,— идеи единства Русской земли и необходимости сплотить все народные силы для отпора внешнему насильнику,— сыграли положительную и плодотворную роль. Они озаряли усилия народа, вдохновляли его на грядущие бои, внушали ему веру в свои силы и тем самым содействовали той объединительной политике, которая с успехами общественного разделения труда и ростом экономических связей между различными областями привела в конце концов к образованию Русского централизованного государства.