1. Настроение всеобщего разброда — «недоумение в людях»

В конце 30-х годов XIII столетия Русскую землю постигло страшное бедствие, наложившее зловещий отпечаток на всю дальнейшую историю страны в течение нескольких столетий. Многочисленные татаро-монгольские полчища во главе с ханом Батыем, насчитывавшие, по некоторым данным, до 300 тысяч хорошо вооруженных всадников, вторглись через пределы волжской Болгарии в Рязанскую землю, а потом сокрушили и смяли по частям все русские княжества, оставив после себя сплошные пожарища и развалины.

Монгольские орды нагрянули на Русь, окруженные уже ореолом непобедимости.

1 В способности татар распылять силы противника и бить их затем по частям половцы убедились на собственном горьком опыте. По свидетельству арабского летописца Ион ал-Насира, татары, разбив лезгин и различные тюркские племена, «прибыли к алланам, народу многочисленному, к которым уже дошло известие о них». Алланы соединились с половцами, и татары не могли их одолеть. Тогда татары заключили с половцами мир и разбили алланов, оставшихся без союзников. После этого татары вторглись в землю половцев «и отобрали у них вдвое против того, что (сами) им принесли. Услышав эту весть, жившие

291

19*

которое решило: «Луче бы нам есть прияти я на чюжей земли, нежели на своей».

Это было, несомненно, правильное решение: хорошо осведомленные о тех ужасных разрушениях, которыми сопровождался приход татар, русские князья предпочитали встретиться с ними вне границ своих владений, в ненаселенной степи.

Русские князья сошлись на Днепре у «острова Варяжского» (Хортица), переправились через реку и вскоре встретились с передовым татарским отрядом. Русские побили татар, гнались за ними «секуще» далеко по степи и захватили у них так много стад, что все воины поживились скотом. После этого русские полки шли еще восемь дней до реки Калки (Кальмиус), где имели стычку с татарскими «сторожами».

Очевидно, после удачного столкновения с передовыми татарскими силами Мстислав Мстиславич Удалой был уверен в победе и не хотел делить честь и добычу с другими князьями. Он дал указание своему зятю Даниилу Романовичу и другим полкам перейти через Калку, сам переправился вслед за ними, но двум другим Мстиславаїм из зависти ничего не сказал: «Бе бо котора велика межю има».

Южный летописец, проникнутый рыцарскими настроениями, не сетует по этому поводу. Его больше занимает самый процесс битвы и особенно молодечество, проявленное в сражении его героем Даниилом Романовичем. Будучи ранен, Даниил в пылу схватки не чувствовал раны, и только спустя много времени, очутившись уже вне поля боя и удовлетворив страшную жажду, Даниил «почю рану на телеси своем». Но до этого

вдали кипчаки бежали без всякого боя и удалились: одни укрылись в болотах, другие в горах, а иные ушли в страну русских» (В.

«татаром же бегающим, Данилови же избивающи их своим полком и Ольгови Курьскому крепко бившимся, инем полком сразившимся с ними». И совершенно неожиданно оказывается, что татары одолели русские полки и обратили их в бегство.

Победив русских, татарская рать дошла до Новгорода Свя-тополческого. На Руси не знали еще татарского вероломства («лести»), и жители города вышли навстречу победителям с крестами, но татары всех их уничтожили. Отсюда победители повернули обратно на восток и завоевали много стран, некоторые силою оружия, но большинство, отмечает летописец, коварством («иные же страны ратми, наипаче лестью погубиша»).

Калкское сражение было воспринято современниками как большое поражение и тяжелое бедствие. «Бысть победа на вси князя Рускыя,— отмечает южный летописец,— тако же не бывало никогда же» 2. Катастрофический характер поражения русских князей особенно подчеркивается в повести о Калкском сражении, написанной владимирским летописцем. Уже начало повести создает у читателя настроение какой-то мистической таинственности, связанной с появлением татар на русской арене. «Явившася языци, ихже никтоже добре ясно не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и которого плехмени суть, и что вера их. И зовуть я татары, а инии глаголють таумены, а друзии печенези. Ини глаголють, яко се суть о нихже Мефо-дий Патомьскый (описка — вместо «Патарскы».— И. Б.) епископ свидетельствует, яко си суть йшли ис пустыня Етриевьскы, суще межю востоком и севером. Тако бо Мефодий рече, яко к скончанию времен явитися тем, яже загна Гедеон, и попленять всю землю от востока до Ефранта и от Тигр до Попетьского моря, кроме Ефиопья.

2 Ипатьевская летопись. ПСРЛ, т. II, сто. 740—745.

3 Лаврентьевская летопись. ПСРЛ, т. I, вып. 2. Л., 1927, стб. 445—446.

4 В. Истрин. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно-русской литературе. Чтения ОИДР, 1897, кн. II, отд. II, стр. 239, 240-242, 244 и сл.

Летописец не случайно вспомнил знаменитое «Откровение» Мефодия Патарского. Появившееся в VII в. и известное в древней Руси по двум славянским переводам «Откровение» всегда приходило на память и волновало умы в периоды больших потрясений и общественных неурядиц, которые русскими книжниками всегда рассматривались как канун «конца света», предвестие «второго пришествия» и «страшного суда» 4. Кончину мира «Откровение» Мефодия Патарского связывало с крушением Византии, после падения которой он не мыслил себе продолжения человеческой истории. Мефодий Патарский пророчествовал, что греческие силы падут под острием меча «семени Измайлова», загнанного библейским Гедеоном в пустыню Ефривскую. «И не потому отдаст бог всю землю измаильтяиам, что любит их, но за беззаконие христиан. И никогда не было и не будет такой скорби, как во время их господства... И вознесется сердце губителям; будут под ярмом их люди, и скот, и птицы; спросят они дани себе и у мертвых, как у живых; не помилуют они нищего и убогого, обесчестят всякого старика и оскорбят, посмеются они сияющим в премудрости. И будет путь их от моря до моря, от востока до запада и от севера до пустыни Ефривской; и пойдут по тому пути в оковах старцы и старицы, богатые и убогие, алча и жанщая, мертвых называя счастливыми. Запустеют тогда города, потребится (истребится) красота гор, земля наполнится кровью и удержит свой плод» и т. д. 5

Если все эти потрясения связывались с приходом монголов, то можно представить себе, какое сильное впечатление произвело на современников их нашествие 6.

Подобно Мефодию Патарскому, владимирский летописец видит в вырвавшихся из пустыни народах орудие божьего гнева и божьей кары. Он с удовлетворением отмечает поражение половцев от внезапно явившегося незнаемого народа: «Половець безбожных множество избиша, а инех загпеша, и тако измроша убиваеми гневом божьим и пречистый его матере: много бо зла створиша ти оканнии половци Руской земли, того ради всемилостивый бог, хотя погубити и наказати безбожныя сыны Измайловы куманы, яко да отмьстять кровь хрестьянску, яже и бысть над ними безаконьными».

5 Н.

6 Татарское нашествие рассматривалось как из ряда вон выходящее историческое событие не только русскими летописцами. См. высказывания по этому поводу арабского летописца Ибн ал-Насира (В. Т и-зенгаузен. Указ. соч., т. I, стр. 2) и армянского летописца XIII в. Киракоса Гандзакеци (История монголов по армянским источникам, перевал и объяснил К. П. Патканов, вып. 2. СПб., 1874, стр. 12).

Дальше идет короткий рассказ о том, как татары прошли всю половецкую землю, как, узнав об этом, объединились против них русские князья, которые были побеждены. Князь владимирский Юрий Всеволодович послал к ним на помощь своего племянника Василька Константиновича, но он не успел своевременно дойти. Князья русские потерпели сильное поражение и

«мало их избы от смерти». Девять князей было убито и с ними бояре и множество воинов, одних киевлян погибло до 10 тысяч человек, «и бысть плачь и туга в Руси и по всей земли».

Но летописец XIII в. уяш не может стать выше местных интересов. Чувствуется, что он далек от «плача и туги всей земли». Его больше всего интересуют судьба «своей» земли и дела своего князя. С этой стороны у владимирского летописца не было оснований ни для тревоги, ни для печали. «Се же слышав Василько приключынееся в Руси, възвратися от Чернигова схранен богом и силою креста честного и молитвою отца своего Контянтина и стрыя своего Георгия и вниде в свой Ростов, славя бога и святую богородицу» 7.

В Новгородской первой летописи повесть о Калкской битве помещена с теми же вводными рассуждениями о пришествии неведомых народов, о которых пророчествовал Мефодий Патар-ский.

Далее приводятся некоторые подробности самой битвы на Калке. Передовые половецкие отряды не выдержали татарского натиска, бросились бежать и в бегстве смяли полки русских князей, не успевшие привести себя в боевой порядок («испол-читься»). Летописец Новгорода, где Мстислав Удалой пользовался популярностью, перекладывает вину за поражение на великого князя киевского Мстислава Романовича. Наблюдая поражение своих союзников, он не двинулся с места и продолжал стоять на каменном возвышенном берегу Калки, огородившись кольями. Из этого импровизированного укрепления он бился три дня. Вместе с татарами были и бродники со своим воеводой Плоскыней. Он целовал крест Мстиславу и еще двум бывшим с ним князьям, что если они сдадутся, то их не убьют, а отпустят за выкуп. Это обязательство было нарушено самым вероломным образом. Людей перебили, а сдавшихся князей связали, положили под доски, на которых татары сели обедать, и так их передавили 8.

«И тако,— заканчивает свой рассказ новгородский летописец,— за прехы наша бог въложи недоумение в нас, и погыбе много бещисла людии, и бысть въпль и плачь и печяль по городом и по селом» 9.

Таковы были впечатления о татаро-монголах. Уже из первого столкновения с ними русские люди вынесли убеждение в том, что им нельзя верить, что они коварны и вероломны, жестоки и неумолимы, что они стремятся раскалывать союзников, натравить их друг на друга, чтобы бить поодиночке. Вместе с тем от взора современников не ускользнула и основная слабость Русской земли — ее политическая раздробленность и неурядицы князей, не сумевших даже в минуту смертельной опасности объединить свои усилия. Мстислав Мстиславич Удалой «зависти ради» вступает в бой, но предупредив остальных князей. Но и они, в силу существовавшей между князьями «великой которы», остаются совершенно безучастными, когда выявляется полное поражение Мстислава Мстиславича. Всякий думает только о себе, о своей безопасности, не понимая, что в этом таится его собственная гибель.

Это настроение всеобщей растерянности, которое новгородский летописец определил метким словом «недоумения в людях», нашло свое отражение и в официальной летописи, на страницах которой близкий к княжескому двору владимирец с удивительным цинизмом выражает свою радость по поводу того, что Василько Константинович не участвовал в Калкской битве, приписывая его благополучное возвращение силе честного креста и благочестивым молитвам.

8 НПЛ, стр. 61—63; ср. Воскресенскую летопись. ПСРЛ, т. VII, стр. 131.

9 НПЛ, стр. 63.

Когда в южной Руси плакали и тужили, во Владимире и Ростове бурно выражали свою радость, «славя бога и святую богородицу». Можно даже высказать предположение, что вводное рассуждение о татарах как о народе, предвещающем «конец мира», было вставлено во владимирскую и новгородскую летописи значительно позднее битвы на Калке, когда и северная Русь сделалась добычей кровожадных завоевателей. Ибо о каком «конце света» могла быть речь в 1223 г., когда произошел всего лишь обыкновенный набег, от которого Суздальская земля вообще не пострадала? Едва ли кто из русских деятелей того времени ожидал, что это бедствие предвещает настоящую катастрофу. Татаро-монгольская рать повернула обратно на восток, и все успокоились, причем высказывалось даже удовлетворение, что их руками были поражены «безбожные» половцы. Кратковременное хозяйничанье татар в русских пограничных местностях воспринималось как неожиданная буря, которая разом налетает, производит массу бед, поражает всех, кто имел несчастье попасть в ее мощный поток, но быстро проходит, оставив после себя ясное, невозмутимое небо. Годы, последовавшие после Калкского побоища, наполнены неумолчным звоном мечей, бесконечной бранью русских земель с соседними государствами и между собою.

Между тем татарам весьма любы показались кочевья половцев 10, которых они уже в 1223 г. называли «нашими конюхами». Было много признаков, что они не окончательно ушли, а еще вернутся, чтобы занять земли половцев и волжских болгар. Под 6737 (1229) г. летопись отмечает, что «саксини и по-ловци възбегоша из низу к болгаром перед татары и стороже-ве болгарьскыи прибегоша бьени от татар близь рекы ейже имя Яик» п. Через три года «придоша татарове и зимоваше, не до-шедые Великого града Болгарьского» 12. Насколько можно судить по сохранившимся и дошедшим до нас памятникам, все эти зловещие признаки приближения завоевателей не вызвали никакой реакции со стороны русских князей.

Осенью 1236 г. татары вторглись в пределы волжских болгарг захватили их столицу и самым жестоким образом расправились с ее жителями 13. После этого катастрофа быстро разворачивалась.