ЛИВИЙСКАЯ ВОЙНА: СОЦИАЛИСТЫ И КАТОЛИКИ

Некоторые итальянские исследователи избирают 1911 год в качестве точки отсчета для анализа процессов, происходивших в общественном сознании в предвоенный период. Почему? Потому что тогда «произошло сближение целого ряда мотивов, присущих как политической истории, так и истории культуры.

Мы уже писали о Преццолини. Когда он и Папини в 1903 г. создали «Леонардо», Кроче поддержал их, но потом разочаровался и заключил в одни скобки «империалистов, мистиков, эстетов или как там они себя еще называют». Имена не указаны, но этот обвинительный акт («Все они мастера одного и того же искусства: великого искусства пустоты») относился и к группе «Леонардо». Пути Папини и Преццолини разошлись. Преццолини, пройдя полосу религиозных исканий, стал крочеанцем, позднее даже написал книгу «Кроче». В атмосфере кризиса и поисков новых ценностей Преццолини с благословения Кроче создал во Флоренции еженедельник «Ла воче» («Голос»). Первый номер вышел в декабре 1908 г., а во втором номере, 27 декабря, Преццолини подчеркнул «конструктивный» характер своего нового журнала. Он писал, что не будет ни злословия, ни «инквизиции». Напротив, группа «Воче» приложит «все усилия к тому, чтобы серьезно участвовать в прогрессе итальянской культуры — теоретическом и практическом» 2.

О роли «Воче» в Италии до сих пор спорят: журнал был значительным, но противоречивым, в нем сотрудничали лркие люди, далеко не всегда единомышленники. По отношению к джолиттизму «Воче» не был так резок и непримирим, как «Леонардо» и «Реньо» — очевидно влияние джолиттианца Кроче. Когда началась Ливийская вой. а, в группе «Воче» возникли большие противоречия. Преццолини и многие другие были за войну, а Сальвеми-ни, который был против, вышел из редакционного коллектива.

Среди сотрудников «Воче» были и блестящие интеллектуалы: выдающийся литературный критик Ренато Сер-ра (1884—1915), собеседник и оппонент Кроче, погибший в первый год войны.

9 февраля 1911 г. Бенедетто Кроче дал «Воче» интервью, озаглавленное «Смерть социализма». Интервью вписывается в атмосферу времени. После книги Бономи «Новые пути социализма», после того как Биссолати заявил, что партия «превратилась в сухую ветвь», этот тезис имел некоторые основания. Манакорда пишет: «В действительности кризис социализма был в какой-то момент самым, быть может, ярким элементом кризиса, охватившего всю систему либерального правления, неотъемлемой частью которого был демократический и „градуалистский" социализм. В частности, в Италии это относилось к джо-литтианской системе. Кризис джолиттизма и кризис ту-ратианского реформизма составляли единое целое. Их происхождение имело общие причины в изменении экономической структуры Италии, в первоначальном утверждении монополистического капитализма, в ожесточении классовой борьбы. Отсюда возрождение реакционных течений, находивших общую платформу в национализме.

* Королевский дворец.

Для своего интервью Кроче избрал легкую и изящную форму: размышления об «иронии истории». Он заметил, что в середине XIX в. многие мыслители предсказывали скорую и неизбежную смерть всей буржуазной цивилизации, но этого не произошло. Интервью изобиловало парадоксами. Кроче говорил и о том, что Маркс создал «миф о героическом рабочем классе», который станет протагонистом всемирной истории в новом, XX в. Однако, заявил Кроче, рабочий класс не является ныне революционным классом, если он вообще когда-нибудь был таковым. А в конце марта произошел беспрецедентный в истории Итальянской социалистической партии эпизод. Когда Джолитти формировал свой новый кабинет, он предложил Биссолати пост министра земледелия. Биссолати советовался с Турати, и тот отговорил его. Биссолати отклонил предложение, но согласился пойти в Квиринал * для политических консультаций с королем. Кстати, чтобы подчеркнуть, что он не просто парламентарий, а представитель рабочего класса, Биссолати, нарушив протокол,

явился во дворец в пиджаке и в кепке. «Казус Биссола-ти» вызвал нечто вроде шока.

Джолитти пишет об этой истории: «Впервые социалистический депутат переступил порог Квиринала, чтобы монарх мог узнать его мнение о политическом положении. И этот факт, разумеется, вызвал много комментариев. Его осудили, словно сговорившись, экстремисты с одной и с другой стороны, т. е. реакционные консерваторы и революционные социалисты» \ Многие буржуазные га*» зеты забили тревогу по поводу того, что социалисту был предложен министерский пост и что этого социалиста принял король. Противники Джолитти получили новый повод для нападок на него. Турати откликнулся статьей — он осуждал поступок Биссолати, но пытался найти ему психологическое объяснение. Комитет социалистической федерации в Форли послал руководителям партии телеграфный ультиматум: «Изгоните джолиттианца, монархиста, махрового, роялиста Биссолати.

Через несколько дней после «жеста Биссолати» в парламенте произошел новый скандал. Джолитти, выступая в ответ на нападки консерваторов и отстаивая свою политическую линию, произнес «историческую фразу», которую не закончил из-за шума в зале. Он сказал, что прошло восемь лет с тех пор, как он предложил Турати войти в правительство, а тот отказался. За это время «страна шла вперед, Социалистическая партия весьма умерила свою программу, а Карла Маркса отправили на чердак...». В парламентском отчете сказано, что слова Джолитти были встречены бурными протестами Эстремы, аплодисментами Правой и центра. Чей-то голос добавил: «Карл Маркс умер», а социалист Этторе Чикотти из революционных групп крикнул: «Для нас Карл Маркс еще более жив, чем прежде!». Наконец навели порядок, но Джолитти так и не смог закончить речь.

Приняв вызов Джолитти, революционные группы 1 мая 1911 г. выпустили первый номер еженедельника «Ла соф-фитта» («Чердак»). Редакторами были Ладзари и Джо-ванни Лерда, который на миланском съезде был одним из трех ораторов фракции революционных групп, Лерда

5 ц. и. Кин

129

принадлежал к распространенному тогда в Итальянской социалистической партии типу людей: самоучка, прошедший школу практической работы. Это были честные, ум* ные, преданные рабочему движению люди, которые, однако, с таким подозрением относились к интеллигентам, что не верили «ни в какие формулы и догмы», в том числе, как выражался Лерда, и «в догматы так называемого научного социализма», Это очевидные отголоски и живучесть традиций операизма. Вокруг «Соффитты» сгруппировались единомышленники, журнал был связан с местными организациями и имел сеть постоянных и доверенных корреспондентов.

Что же происходило внутри Социалистической партии, пока Джолитти и ди Сан Джулиано готовили «Ливийскую операцию»? В том же 1911 г. происходили торжества по случаю 50-летия объединения Италии. В Риме и Турине были открыты международные выставки, показывавшие большие успехи промышленности, Жестокие противоречия тщательно маскируются, о катастрофическом положении Юга говорят только меридионалисты, официальная пропаганда стремится создать впечатление, что все обстоит отлично. Ливийская война явилась катализатором, оказавшим воздействие на сложные процессы, созревавшие в партии. Возникла интересная политическая и психологическая ситуация. Левые ощущают надвигающуюся опасность. Об этом дважды питгая-Ларда; он считал, что стратегический замысел Джолитти закшсЗч^авт^я в том, чтобы своей избирательной реформой «нейтрализшзатъ-с^шиалис-тов» и заставить их отказаться от активной оппозиции войне. В октябре 1911 г на чрезвычайном съезде партии в Модене один делегат из Турина, Франческо Барберис, заявил: «Пусть только нам не говорят, что экспедиция в Триполи свалилась как снег на голову. Я рабочий, я простак, но таким наивным я никогда не буду». Однако такие крупные деятели, как Турати и Тревес, до последнего момента искренне не верили в возможность военной акции. Некоторые историки делают скидку на то, что Турати на протяжении нескольких месяцев жил далеко от столицы, не имел прямой информации и пр., но это ничего не меняет. Турати упорно твердил, что шум, поднятый летом националистами и некоторыми буржуазными газетами, «на девять десятых» объясняется соображениями внутренней политики — это просто маневр, цель которого заставить социалистов отказать кабинету Джолитти в своей поддержке. Только в середине сентября Турати наконец понял, что происходит.

Кортези пишет: «Оставалось уже немного дней до начала войны. Самокритика должна была быть немедленной и беспощадной. Турати не был человеком, который пытался бы спасти свой престиж в подобных обстоятельствах, В самом деле, Турати писал в своем журнале: «Да, это тяжелое признание, но мы должны его сделать. Мы исходили из того, что абсурд не может совершиться, мы отказывались верить в возможность триполитанской авантюры, мы слишком высоко оценили разумность, патриотизм, демократическую честность итальянских правителей». А 1 октября, когда война уже началась, Турати писал в «Критика сочиале», что он и теперь не может понять, каким образом «правительство Джованни Джолитти, человека, который как будто как нельзя более непохож на Криспи, правительство, в которое входит столько лично порядочных людей, умеющих современно мыслить, правительство, обещавшее итальянскому пролетариату серьезные реформы, могло развязать эту оргию глупейшего шовинизма» 7.

Видимо, поразительная слепота Турати и его единомышленников может быть психологически объяснена только тем, что в конце XIX в. они твердо поверили в Джолитти. Сказал же тогда Тревес: «Это человек, который никогда не будет нашим, но который нас понял». Миф Джолитти был чрезвычайно силен. Анна Кулишова была, возможно, единственным человеком в руководстве партии, кто не вполне разделял иллюзии. В общем, каких бы психологических объяснений ни искать, факт тот, что руководители реформистского крыла проявили удивительную наивность и были буквально застигнуты врасплох войной. XII чрезвычайный съезд Социалистической партии открылся в Модене 15 октября 1911 г.

Наметим основные направления: правые реформисты.

левые реформисты, революционные фракции. Внутри этих течений множество оттенков, внутренних противоречий, группировок. Некоторые выступают за поддержку правительства, оправдывая «тягостную необходимость» войны; другие против систематической поддержки и за тактику «гибкого маневрирования»; третьи самым решительным образом против какого бы то ни было сотрудничества не только с правительством, но и с любыми буржуазными партиями. На Турати ожесточенно нападают и слева и справа. Лерда резко осудил непоследовательность реформистов, обвиняя их в том, что они дезориентировали партию и обманули ожидания народных масс. «Мы разрушили все,— горько сказал он,— идеал, мысль, социалистическую душу». Бономи же заявил, что «не может быть промежуточных решений между железной непримиримостью Ладзари и прямолинейным реформизмом Биссолати». Иными словами, надо выбирать: либо признать тактику коалиций с другими партиями и, возможно, участие в правительстве, или же проявлять абсолютную непримиримость, «располагаться лагерем в одиночку, осуществляя непрестанную революционную оппозицию против всей буржуазии в целом» 8. Затем Бономи напал на Турати лично: если бы съезд состоялся не теперь, а в начале сентября, «наш славный товарищ Филип-по Турати стал бы со всем своим красноречием и ловкостью защищать нашу поддержку кабинета Джолитти и логическую последовательность нашей тактики». Бономи добавил, что левые реформисты находятся в состоянии шока из-за Ливийской войны, так как они не в состоянии понять, что есть целый ряд причин, толкающих Италию в Африку. Это и международные, и экономические, и разные другие причины: итальянский капитализм заинтересован в этих колониях, а рабочий класс «по крайней мере не должен мешать» колониальной экспансии.

Лидер ВКТ Ригола был критичен и самокритичен, но в общем поддерживал линию Турати. Модильяни очень четко определил различия между «левым» и правым реформизмом. Наконец, выступил Турати. Он безоговорочно осудил Ливийскую войну, назвав ее разбоем, и заявил, что партия не может не осудить этот разбой, ибо существует «священная антивоенная социалистическая традиция». Никто из итальянских историков не сомневается в личной, субъективной искренности Турати, который ненавидел насилие в любых его формах и всегда непримиримо относился к колониализму. Турати выртупил сразу после Анджиоло Кабрини, который вызвал крайнее возбуждение съезда своей шовинистической речью. Турати яростно напал на сторонников войны, заявив, что все разговоры о «роковой исторической необходимости» — ложь, что ультиматум, предъявленный Турции,— это «циничное и отвратительное лицемерие, опозорившее Италию в глазах всех цивилизованных стран».

Но Турати не ограничился категорическим осуждением войны. Он говорил о внутреннем положении в партии и, хотя отстаивал правоту своего течения, как единственно преданного социалистическим принципам, был беспощаден и к правым и к «левым». Речь полна горечи, и может быть еще и потому, что в душе он начал сомневаться в правильности политики, упорно проводимой целое десятилетие. Самое главное, что произошло на съезде в Модене,— это четкое размежевание между «реформистами» и «революционерами». И все же был достигнут своего рода компромисс. Турати не хотел раскола и после съезда старался свести к минимуму значение разногласий с «революционерами». «Аванти!» резко усилила антивоенную пропаганду. «Соффитта» вела бескомпромиссную линию против любой формы сотрудничества с правительством и, кроме того, сомневалась в искренности левых реформистов. Для сомнений были некоторые основания, но слово «неискренность» неточное. Субъективно Филиппо Турати не мог быть неискренним. Другое дело, что ему очень хотелось поверить Джолитти, который делал социалистам всяческие авансы, заявляя, что Ливийская война «лишь горестный эпизод», что будет продолжаться демократическая политика. Партия перешла в оппозицию к правительству, но, видимо, Турати считал, что времена могут измениться и сотрудничество с Джолитти вновь станет возможным.

Интересно проанализировать позицию тех, кто в этот момент был вне партии. Сальвемини, как мы знаем, осудил войну и поэтому порвал с «Воче». Но после съезда в Модене он горько упрекал партию за то, что та вела «великолепную, но почти платоническую» кампанию против войны. Но все-таки раз уже дело дошло до войны, поражение в ней было бы катастрофой для всех итальянцев, и прежде всего для трудящихся. Так думали многие мери ди он а л исты. Они осуждали как саму войну, так и ее идеологические обоснования. Но они также надеялись, что война выведет страну из застоя, мобилизует массы, заставит действовать и, быть может, поможет разрешить проблему Юга. Этот образ мыслей был распространен уже в 1911 г., а через несколько лет ляжет в основу так называемого демократического интервенционизма. Артуро Лабриола, как и многие его единомышленники, откровенно и горячо поддерживал Ливийскую войну. Он, как и Сальвемини, находился в это время вне партии, но считал себя революционером. Мотивы, по которым «интеллектуальное крыло революционного синдикализма» было за войну, сводились к тому, что война будет «великолепной школой воспитания в массах боевого духа», а впоследствии этот боевой дух поможет осуществить революцию.

14 марта 1912 г. анархист, каменщик по профессии Антонио Д'Альба совершил покушение на жизнь короля и королевы, когда они отправлялись на богослужение в память убитого короля Умберто I. Покушение не удалось. В это время заседал парламент, депутаты прервали засе* дание и решили отправиться в Квиринал, чтобы поздравить короля с избавлением от опасности. Три депутата-социалиста: Биссолати, Бономи и Кабрини — пошли вместе с коллегами, и Бономи объяснил это как «жест человеческой солидарности и свойственной романским народам любезности». Партия возмутилась. Тревес писал в «Аван-ти!», что эти трое «уподобились дурацким куртизанкам». Буржуазная же пресса, как и после убийства Умберто I, хотя не так яростно, обвиняла социалистов в их «доле моральной ответственности».

История с Квириналом стала главным пунктом обвинения против правых реформистов на XIII съезде партии, состоявшемся в Реджо-Эмилии в июле 1912 г. Правда, и до этого революционные фракции извлекли из нее немалый политический капитал. Одна за другой местные партийные организации заявляли, что отходят от «реформистов» и присоединяются к «революционерам». Между съездом в Модене и съездом в Реджо-Эмилии внутрипартийная борьба продолжала обостряться. Парламентская фракция раскололась, между руководством партии и парламентариями возникло множество разногласий* ВКТ, вначале довольно вяло осудившая войну, стала настойчиво требовать ее прекращения. В эти месяцы вопрос об идеологической линии Социалистической партии встал с исключительной остротой. Война, в которую страна была втянута без предварительных дебатов и одобрения парламента, показала всю ограниченность парламентской демократии. А следовательно, какой смысл в поддержке правительства, на чем в течение 10 лет основывалась тактика социалистов? Перед съездом в Реджо-Эмилии «непримиримые революционеры» были полны решимости завоевать руководство и направить партию по новому пути, покончив с политикой блоков и избавившись от правых реформистов.

Съезд открылся 7 июля 1912 г.; партия могла праздновать свое 20-летие, но атмосфера была явно неподходящей. Ладзари лишь бегло упомянул о памятной дате. Данные о членстве в партии и распространении партийной печати оказались неутешительными. Политический доклад, доклады о работе парламентской группы и об «Аванти!» — все подверглось резчайшей критике. «Наступление „революционеров44, развивавшееся параллельно с развитием прогрессивного паралича руководства и парламентской группы, парализованных разногласиями между правыми и левыми реформистами, достигло момента наибольшей напряженности и эффективности накануне съезда в Реджо-Эмплии, не оставляя больше места для сомнений о том, какими будут результаты съезда. В самом деле, съезд лишь официально подтвердил неизбежность давно назревших перемен, а именно разрыва с правыми реформистами» 9.

Самую резкую речь против реформистов на съезде произнес Муссолини, входивший в фракцию революционных групп. Он выступил по вопросу о работе парламентской фракции. Точное замечание сделал Манакорда: в своей речи Муссолини не ограничился критикой недостатков в работе партии, он обрушился «на всю демократическую сущность реформизма» и осудил ее «во имя концепции социализма как доктрины силы, антидемократической доктрины» 10. Говоря о «парламентском кретинизме», Муссолини прокламировал себя самого как истинного представителя марксистской мысли. Между тем о научном социализме он имел лишь самое приблизительное представление. Однако Муссолини, ловко используя сложившееся положение, заготовил несколько эффектных демагогических афоризмов и внес проект резолюции, гласивший: «Конгресс, убедившись, что доклад парламентской группы был жалким и склеротическим, констатирует и осуждает политическую инертность этой группы». После чего Муссолини потребовал исключения из партии

Кабрини, Бономи и Биссолати за то, что они ходили в Квиринал.

К моменту съезда в Реджо-Эмилии исключение правых реформистов из партии фактически было предрешено. Вопрос тщательно обсуждался на разных уровнях; известно, с какой болью относились к этому Турати и Кулишова. Был и проект Модильяни, также предусматривавший исключение, но сформулированный мягче. Наконец, третий проект представили левые реформисты. Биссолати и другие осуждались, но не предлагалось их исключить. Большинство, однако, проголосовало за резолюцию Муссолини, и он был избран в руководство ИСП,

Съезд вызвал интерес и отклики в международном социалистическом движении. В «Правде» от 15 июля 1912 г. была опубликована статья В. И. Ленина «Съезд итальянских социалистов», в которой, в частности, говорилось: «Внутренняя борьба в итальянской социалистической дартии приняла особенно острые формы в последние годы. Сначала было два основных направления: революционеры и реформисты... Эти два основные направления, существующие в том или ином виде во всех социалистических партиях, выделили в Италии еще два крайних направления, которые совсем уходили прочь от социализма и вели поэтому к отделению от рабочей социалистической партии»

Кризис реформистского течения длился долго. Было много противоречий, столкновений, срывов, болезненных личных моментов. Арфе пишет, как главные действующие лица — «люди высокого интеллектуального уровня и большого опыта» — запутывались и попадали в тупик. Биссолати, Бономи, Кабрини — руководители группы правых реформистов — претендовали на то, что именно их течение вернее всех отражает требования и волю классовых организаций пролетариата. Но потом, «когда круг реформистского опыта будет завершен, они, исключенные из партии, окажутся, несмотря на свою моральную непреклонность, создателями и лидерами политического формирования, основанного на избирательной, порой очень двусмысленной клиентеле (Турати назовет их „партией кандидатов"), и у них не будет никаких последователей из среды организованного пролетариата» 12. И далее: «Турати, который с симпатией, хотя и с некоторыми оговорками, относился к правым реформистам, сыграет решающую роль в том, чтобы изолировать „правых" и сохранить связи партии с примкнувшим к ней профессиональным движением. Ему придется, пусть с горечью и болью, предъявить обвинение в предательстве, невольном и бессознательном, но предательстве Биссолати, другу и брату юношеских лет, верному товарищу в борьбе в годы зрелости». Ленин в статье «Съезд итальянских социалистов» подробно, называя имена, писал о синдикалистах, о «левых» и правых реформистах, об исключении Биссолати. И затем: «Раскол — тяжелая, болезненная история. Но иногда он становится необходимым, и в таких случаях всякая слабость, всякая „сентиментальность" (слово, употребленное в Реджио нашей соотечественницей Балабановой) есть преступление. Вожди рабочих не ангелы, не святые, не герои, а люди, как все. Они делают ошибки. Партия поправляет их. Немецкой рабочей партии случалось поправлять оппортунистические ошибки даже таких великих вождей, как Бебель. Но если на ошибке настаивают, если для защиты ошибки составляется группа, которая топчет ногами все решения партии, всю дисциплину пролетарской армии, тогда раскол необходим» 13.

Положение в партии оказалось парадоксальным. Победившие на съезде крайне левые группы, естественно, хотят назначить вместо Тревеса, заменившего в 1910 г. на этом посту Биссолати, нового директора центрального органа партии «Аванти!». Они предлагают этот пост Сальвемшш, хотя тот с 1911 г. находится вне партии. Но он отказывается, и после нескольких месяцев переходного периода, когда газету возглавляет некий Джованнп Баччи (многие итальянские историки даже не называют его имени), 1 декабря 1912 г. директором «Аванти!» становится Муссолини.

Кто пришел на смену Сальвемини, Артуро Лабриоле, группе правых реформистов? Манакорда с присущей ему четкостью формулировок, пишет, что итальянские социалисты стали жертвой кризиса, за который в историческом плане сами несут ответственность. В годы, непосредственно предшествовавшие первой мировой войне, «Социалистическая партия, такая, какой они ее создали, не выдерживала накала событий. Она жила, она имела свои заслуги, что признавал даже неутомимый критик реформизма Сальвемини, но теперь она должна была смириться и уступить место чему-то новому» 14. Грамши отмечал, что, ввиду отсутствия связи руководства ИСП с «пролетарским ядром» партии, в итальянском социалистическом движении всегда существовала «обстановка, благоприятствующая бонапартизму»15. Съезд в Реджо-Эмилии, на котором Муссолини присоединился к требованию об исключении из партии правых реформистов и практически обеспечил свое будущее назначение на пост директора «Аванти!», прошел в июле 1912 г. Через два с небольшим года. 24 ноября 1914 г., Муссолини сам будет исключен из партии, Пройдет еще восемь лет — только восемь лет!— и Бенито Муссолини превратится в «дуче».

Теперь обратимся к тому, что перед Ливийской войной происходило в католическом лагере. Мы остановились на жестком курсе, который проводил Пий X, и отметили, что этот курс встречался, несмотря ни на что, с некоторой оппозицией. Отчасти оппозиционный характер имело и создание знаменитого Треста католической печати. Реорганизация католической печати началась еще в 1907 г., когда «Оссерваторе каттолико» слился с более умеренной «Лега Ломбарда» («Ломбардская лига») и стала выходить ежедневная газета «Л'унионе» («Единение»), директором которой был Меда. В следующем году Грозоли стал инициатором создания «более сложного финансово-издательского организма — Римского издательского общества для организации треста национальной католической печати» 16. Через два года трест имел четыре газеты, а летом 1912 г.— уже шесть.

Параллельно, в 1911 г., прежняя Ассоциация итальянских журналистов-католиков, существовавшая в Милане с 1895 г., преобразовалась в Ассоциацию итальянской католической печати. Реакционные католические газеты отнеслись к этому очень подозрительно, а в декабре 1912 г. Пий X издал Аууе^епга *, прямо заявив, что газеты треста не отвечают пожеланиям Ватикана. Но это не могло остановить развития событий: после того как католики активно включились в политическую жизнь страны, усиление католической печати, как автономной по отношению К курии силы, стало неизбежным. Валерио Кастроново придает тресту, основанному Грозоли, очень большое значение. Он пишет, что этот трест впервые нарушил социально-политическую и идеологическую гегемонию правящего класса в печати «центра и Правой». Более того, некоторые крупные банки стали финансировать газеты католического треста.

Де Роза считает, что газеты треста хотели наверстать * Предупреждение.

потерянное время и заставить позабыть о старинной оппозиции католиков по отношению к либеральному государству. После фактической отмены поп exped.it католики, естественно, стремились играть подобающую им роль_в_ политической жизни страны. Ливийская война ускорила процесс расслоения внутри католического движения. Наиболее консервативные круги теперь оказались вовлеченными в то, что тогда называлось «националистический ветер, дующий с берегов Африки». Они приветствовали войну и тем самым сблизились с государством.. В некоторых католических газетах Ливийская война изображалась как нечто вроде крестовых походов XX в. Это, как считает Де Роза, «показывало отсталость политической мысли в определенных клерикальных кругах». Так как церковь традиционно занимала в таких делах осторожную и не компрометирующую ее позицию, Пий X был недоволен (или считал нужным казаться недовольным) тем, что в угаре шовинистических страстей газеты католического треста словно совершенно забыли об интересах церкви и соревновались с самыми пылкими сторонниками колониальной экспансии, как бы заболев «комплексом патриот тизма». Дошло до того, что в «Оссерваторе романо» появилась заметка: «Ливийская война есть чисто политическое дело. Религия как таковая к этому не имеет отношения»,

Однако к этому «чисто политическому делу» имел са* мое прямое отношение Римский банк, о котором мы много говорили в связи с банковскими скандалами. В начале XX в. этот банк играл общенациональную роль, а в 1906— 1910 гг. поместил крупнейшие капиталы в страны Средиземноморья. В 1907 г. этот банк основал филиал в Триполи и активнейшим образом вмешивался в местную экономику. Однако его операции не всегда были успешными, и наступил момент, когда банк понес тяжелые потери, Президентом банка был в то время Эрнесто Пачелли, дядя монсиньора Эудженио Пачелли, будущего папы Пия XII. Известно, что Пачелли оказывал сильнейший нажим на ди Сан Джулиано в период подготовки им «Ливийской операции».

В архивах Джолитти есть интереснейшее письмо ди Сан Джулиано, который сообщает, что распространились слухи, будтвкДачелли ведет переговоры с группой австро-венгерских башшров_и готов подписать с ними соглашение о передаче им всехГ^н^ервсогзсвоего банка в Африке. Министр считает долгом предупреДить-^Джолитти, что

Пачелли не раз высказывал эту угрозу и в личных беседах с ним, однако полагает, что угроза не будет приведена в исполнение. Во время последней встречи Пачелли высказал убеждение, что правительство не захочет компенсировать понесенные банком потери. «Но он также убежден в том, что правительство, желает оно того или не желает, силой вещей вынуждено будет оккупировать Трипо-литанию» 17.

Письмо датировано 9 августа 1911 г., а промемория ди Сан Джулиано, о которой мы упоминали (о том, что страна недовольна вялой и пассивной внешней политикой, не соответствующей национальному достоинству Италии), написана еще раньше —- 28 июля 1911 г. Джо-литти был раздражен таким грубым давлением. Сам ди Сан Джулиано, впрочем, при обсуждении бюджета своего министерства в парламенте произнес довольно умеренную речь, и газеты его резко критиковали. Даже поддерживавшая Джолитти «Стампа» писала, что министр иностранных дел «проявляет излишнее христианское терпение», что касается националистической прессы, то она выражалась куда резче. Ливийская война, которую сам Джолитти называл «фатальной неизбежностью» и которой хотел придать ограниченный характер, была явным свидетельством того, сколь многое переменилось в стране. На протяжении десятилетия разговоры о возможности войны периодически возникали и затухали. И вдруг оказалось, что общественное мнение созрело, даже слишком созрело для планов Джолитти. Оказалось, что Римский банк почти открыто толкает правительство на территориальные захваты.

Заметим еще, что в этот важный момент «система Коррьере», в сущности, не противостояла «системе Джолитти». Альбертини, в соответствии с традициями Исторической Правой, вначале занял осторожную и умеренную позицию. Эйнауди и Моска, ведущие сотрудники газеты, тоже отнеслись к идее войны очень сдержанно, но большинство журналистов «Коррьере делла сера», несмотря на огромный престиж своего директора, не соглашались с ним и выступали за войпу. Среди них были такие, как Д'Аннунцио. Много лет спустя Альбертини признал, что «Коррьере делла сера», как. и «все главные газеты, занималась риторикой». В общем, газета поддержала Джолитти. Для националистов Ливийская война была великолепным шансом, и они его хорошо использовали. Именно в период этой войны им удалось занять сравнительно прочные позиции и добиться consenso.

Ливийскую войну, как мы знаем, поддерживали многие католики. Многие были удовлетворены тем, что они наконец получили «моральное право» поддержать то самое либеральное государство, которое они так долго вообще не признавали. Но, конечно, не все было однородным: некоторые католические деятели оставались убежденными пацифистами, а дон Стурцо обвинял католиков, приветствовавших войну, «в отвратительном сервилизме». И все-таки средняя и мелкая католическая буржуазия в значительной степени присоединилась к тем. кто видел в этой войне «высшее проявление итальянского духа». Если война предоставила многим католикам возможность сблизить свои позиции с позициями правящего либерального круга, то скоро представится случай перейти к прямому сотрудничеству.