«КРЕЩЕНИЕ РУСИ»

Сложный и длительный процесс распространения христианства в Киевской Руси, возникший и развившийся на почве глубоких изменений в социально-экономической и культурной жизни русского народа, в нашей летописи изображается как единовременный акт крещения Руси «святым равноапостольным» князем Владимиром Святославичем.

Когда составлялся Древнейший летописный свод, христианство па Руси имело уже за собой длительный период существования.

Очень рано возникают занесенные в летопись легенды о приходе к Владимиру миссионеров — представителей различных религий — магометанской, иудейской, католической и православной.

Подобные легенды бытовали и среди соседних с Русью народов — скандинавов, болгар, хазар и других. А. А. Шахматов, например, неоднократно указывал на связь летописного сказания о крещении Владимира с болгарской письменностью. Если и нельзя согласиться с общим утверждением А. А. Шахматова о том, что «русское сказание перелицевало болгар

ское» {, то все же остаются в силе его соображения о влиянии различных легенд относительно крещения болгарского царя Бориса на повесть о крещении Владимира 2.

Несмотря на явно легендарный характер летописного рассказа о крещении Руси, он лег в основу освещения этого события виднейшими представителями русской дворянской и буржуазной историографии, которые также рассматривали проникновение и распространение христианства на Руси, как результат миссионерской деятельности. Н. М. Карамзин полностью воспроизводит схему Повести временных лет. Как и летописец, Н. М. Карамзин сводит борьбу христианства с язычеством на Руси к личной заслуге князя Владимира Святославича, и это дает ему возможность расцветить летописный рассказ приемами «исторической живописи» 4.

1 А. А. Шахматов. Один из источников летописного сказания о крещении Владимира. Сборник статей по славяноведению, посвященный М. С. Дринову. Харьков, 1908, стр. 74. См. возражения против этого построения у Р. В. Жданова. Крещение Руси и Начальная летопись. «Исторические записки», т. V, стр. 3—15.

2 См. А. А. Ша х м а т о в. Один из источников..., стр. 63—74; его ж е. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, стр. 152-153.

3 П. К. Коковцов. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932. стр. 78—80, 94—97. Любопытно, что летописный рассказ о посылке Владимиром послов в рашые страны для испытания вер находит себе параллель и даже какой-то отзвук в сказаниях далекого Востока (см. В. Б а р-т о л ь д. Новое мусульманское известие о русских.

4 Н. М. Карамзин. История Государства Российского, изд. 5, кн. I. СПб., 1842, стб. 127, 129—133.

5 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, изд. «Общественная польза», ка. I, стб. 161.

С. М. Соловьев изображает крещение Руси как торжество более совершенного христианского учения над несостоятельным язычеством 5. Правда, С. М. Соловьев делает попытку связать принятие христианства с изменениями, происшедшими в жизни Киевского государства. Однако эти изменения он в сущности сводит к тому, что с течением времени киевляне сумели познакомиться с другими религиями и уяснить себе их преимущества перед язычеством. Киевляне «употребили все средства для поднятия своей старой веры в уровень с другими,— и все средства оказались тщетными; чужие веры, и особенно одна, тяготили явно своим превосходством... При старой вере нельзя было оставаться, нужно было решиться на выбор другой». Полностью доверяя летописному рассказу об «испытании вер», С. М. Соловьев видит в этом событии «особенность русской истории», поскольку «европейский смысл» Руси из всех религий выбрал христианство. Что касается роли Владимира в этом акте, то и он, закоренелый язычник, по мнению Соловьева, был покорен подавляющим превосходством христианства над старой верой 6.

Характерно, что и видный представитель буржуазной историографии С. Ф. Платонов, писавший уже в начале XX в., также объясняет введение христианства превосходством новой религии над слабым и плохо организованным язычеством. «Учение Христа,— пишет С. Ф. Платонов,— встречалось на Руси с нетвердым языческим миросозерцанием, а православная иерархия столкнулась с общественным порядком, еще мало установившимся.

6 Там же, стб. 164—166.

7 С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории, изд. 5. СПб., 1907, стр. 68—69.

8 См. В. И. Ленин. О значении воинствующего материализма. Соч., т. 33, стр. 202, 203, 204, 209.

Итак, представители русской дворянской и буржуазной историографии, вслед за летописцем, объясняют распространение христианства на Руси не процессами внутреннего развития ее общества, а «достоинствами христианской веры», дававшими ей, по их мнению, безусловное преимущество перед всеми другими религиями, и особенно перед язычеством. В этой концепции еще и еще раз проявилось стремление «дипломированных лакеев поповщины», как называл их В. И. Ленин8, «научными» средствами укреплять религию, являющуюся в руках господствующего класса мощным средством закабаления и эксплуатации народных масс.

При чтении истории «крещения Руси» в изложении летописца и следовавших за ним представителей дворянско-буржуаз-ной историографии невольно возникает естественный вопрос: почему же христианство не было принято русскими князьями задолго до Владимира? Ведь и в IX в. и в первой половине X в. в Византии не было недостатка в опытных и красноречивых «философах»-миссионерах; почему же они не сумели, например, обратить в свою веру появившегося под стенами Константинополя Олега? 9.

Были, правда, попытки в русской исторической литературе приписать христианство и предшественникам Владимира (не считая княгини Ольги, которая, судя по многочисленным свидетельствам, действительно приняла крещение). В. А. Пархоменко, например, весьма скептически относящийся к совершенно ясным и недвусмысленным показаниям нашей летописи и в то же время дающий волю своей фантазии, на основе самых невероятных домыслов приходит к выводу, что христианином был уже киевский князь IX в.

9 Если верить занесенному в летопись преданию, то послам Олега, которые в 911 г. оформляли мирный договор с византийским императором, специально приставленные к ним «царевы мужи» тоже показывали «церковную красоту, и полаты златыа и в них сущаа богатество, злата много и паволокы и камьнье драгое, и страсти господня и венець. и гвоздие, и хламиду багряную, и мощи святых, учаще я к вере своей и иоказующе им истинную веру» (ПВЛ, ч. I, стр. 29). Однако русские дружинники начала X в. не прельстились ни церковным благолепием, ни убеждениями «царевых мужей».

10 В. Пархоменко. Начало христианства Русн. Полтава, 1913, стр< 75—79, 88—89, 158—Ш, 166,188—189. См. также рецензию А. А. Шах- матова на данную книгу В. А. Пархоменко, где он, между прочим, доказывает полную беспочвенность предположений В. А. Пархоменко о крещении Ярополка (ЖМНП, 1914, август, стр. 338).

11 ЖМНП, март, 1908, стр. 155—156.

В дореволюционной русской исторической литературе, наряду с общепринятым взглядом на крещение Руси как на результат миссионерской деятельности византийского «философа» и личного сознательного выбора «святого» князя Владимира, высказывалось и другое мнение. Сводится оно к тому, что жить в христианстве удобнее, выгоднее, интереснее, чем в язычестве, и как только славяне в этом убедились, они переменили свою старую языческую веру на христианскую. Впервые этот взгляд высказал Ф. Ф. Зигель и. Этот взгляд поддерживал и развивал тот же В. Л. Пархоменко, который считал, что еще задолго до крещения Руси христианство «стучалось в душу грубого славянина путем по преимуществу чисто внешним, действуя на его воображение, вызывая интерес к более культурной и более в материальном отношении интересной жизни исповедников христианского бога» 12.

Этот взгляд Зигеля — Пархоменко в такой те мере идеалистичен, как и приведенные высказывания Карамзина, Соловьева, Платонова и других историков, разделявших концепцию древнерусского летописца.

Совсем по другому подошла к вопросу советская историография, рассматривающая крещение Руси не как эпизод из личной жизни Владимира и его психологических переживаний и не как механическое заимствование новой веры извне под влиянием красноречивых убеждений «философа»-миссионера, сумевшего доказать русским «варварам» неоспоримое совершенство христианской религии, а как явление, связанное с общественным развитием Древнерусского государства.

Первую подобную попытку сделал С. В. Бахрушин в своей статье о крещении Руси, напечатанной в 1937 г. Однако и он в деле распространения христианства на Руси придает преуве-личенпое значение перекрещивающемуся влиянию соседних феодальных государств и особенно Византии 13.

12 В. А. Пархоменко. Указ. соч., стр. 106; см. также стр. 75, 153-156, 171.

13 С. В. Б а х р у ш и н. К вопросу о крещении Киевской Руси. «Исто- рик-марксист», 1937, кн. II. стр. 52, 55, 58—59.

14 Там же, стр. 63—76.

С. В. Бахрушин придает преувеличенное значение и прогрессивной стороне введения христианства на Руси 14. Он пишет о большой роли церкви во внедрении прогрессивного для того времени феодального способа производства, в разработке феодального законодательства, в идеологическом обосновании и укреплении власти киевского князя, в развитии огородничества, строительной техники и ремесла. По мнению С. В. Бахрушина, особенно сильным было влияние византийской христианской культуры в художественной области и в просвещепии. С. В. Бахрушин настолько преувеличивает это значение, что даже такое самобытное явление, как поэму Слово о полку Игореве, он объявляет «скомпонованной по образцам переводной поэзии», игнорируя национальные истоки развития культуры Киевской Руси.

Более четкое определение причин возникновения и распространения христианства на Руси дает в своем известном труде о Киевской Руси Б. Д. Греков. «Принятие христианской религии,— пишет Б. Д. Греков,— свидетельствует о большом сдвиге в области идеологии киевского общества. Языческая религия, созданная в родовом строе, не похожа на религию классового общества. Религия родового строя не знает классов и не требует подчинения одного человека другому, не освящает господства одного человека над другим; классовая религия имеет иной характер». Уже с IX в. стало проникать в Киевскую Русь христианство, она давно была знакома и с другими религиями, возникшими в классовом обществе,— с иудейской и мусульманской. «Но дело не только в том, что христианство уже давно стало проникать на Русь, а в том, что в конце X века власть Древнерусского государства сочла необходимым признать эту веру обязательной, государственной». Хотя народные массы стояли за старую религию, правящий класс был достаточно сильным и многочисленным, чтобы сделать новую религию господствующей. «Вся предыдущая история классов и процесс феодализации в Древнерусском государстве создали базу для признания христианства в качестве господствующей религии» 15.

Из соседивших с Русью стран, где классовые религии уже утвердились раньше, феодальные отношения больше всего были развиты в Византии, где христианская религия была наилучшим образом приспособлена к освящению и оправданию феодального гнета. Именно поэтому, а не в силу, конечно, какого-то «превосходства» христианства над другими религиями, на Руси стало утверждаться византийское православие.

15 Б. Д. Г р е к о в. Киевская Русь. Госполитиздат, 1953, стр. 476—478; ср. «Очерки истории СССР. Период феодализма. IX—XV вв.», ч. 1. М., 1953, стр. 102-113.

16 ПВЛ, ч. I, стр. 45.

Конечно, идеологическое оформление совершающихся в обществе социально-экономических перемен является процессом длительным. Новая идеология при всей ее своевременности не сразу внедрилась в жизнь. Если бабка Владимира, княгиня Ольга, была уже христианкой, в ближайшем окружении которой был священник, ездивший с ней в Константинополь, то сын Ольги, Святослав, не принял крещения. Летописец выразительно рассказывает о том, с каким равнодушием Святослав внимал настояниям своей матери, уговаривавшей его креститься: «пебрежаше того, ни во уши приимати» 16. На повторные настойчивые уговоры Ольги летописец вкладывает в уста Святослава такой ответ: «Како аз хочю ин закон прияти един? А дружина моа сему смеятися начнуть» 17. Оставаясь язычником, Святослав, однако, проявлял полную веротерпимость. Если кто-нибудь хотел креститься, то «не браняху, но ругахуся тому», т. е. ему не препятствовали принять новую веру, но над ним смеялись, издевались. Так своеобразно изображает летописец борьбу старой, уходящей языческой идеологии с повой христианской, идущей ей на смену. При Владимире христианская идеология, в связи с дальнейшим ростом феодальных отношений, делает такие большие успехи, что стало возможным с его именем связать крещение Руси.

Таким образом, крещение Руси — это длительный процесс распространения христианства среди населения Древнерусского государства, начавшийся задолго до Владимира и не завершившийся при нем. Есть много свидетельств о том, что христианство начало проникать в Киевскую Русь (а, может быть, даже и до образования Древнерусского государства — в среду восточных славян) еще в IX в. Здесь нет необходимости разбирать все эти свидетельства, многие из которых носят несомненно легендарный характер. Наиболее достоверным из них является свидетельство Фотия, сообщающего в окружном послании 867 г. о крещении той самой Руси, которая нападала в 860 г. на Константинополь, и о принятии ею епископа. Едва ли Фотнн стал бы в официальном документе придумывать такую вещь.

О славянах-христианах сообщают и арабские писатели. Ибп-Хордадбег, «Книга путей и государств» которого появилась в 40-х годах IX в., пишет, наприме|р, о служивших у купцов-русов переводчиками евнухах-славянах, которые называли себя христианами и потому платили подушную подать 18. Для первой половины X в. мы имеем свидетельство Аль-Масуди. Основываясь на источниках IX в., он сообщает, что часть славян исповедует христианство. Тут же он приводит и такие бытовые подробности: «Они имеют многие города, также церкви, где навешивают колокола, в которые ударяют молотком, подобно тому, как у нас христиане ударяют деревянной колотушкой по доске» 19.

17 Там же, стр. 46.

18 «Памятники истории Киевского государства IX—XII вв.», подг. Г. Е. Кочин. Л., 1939, стр. 26.

19 А. Я. Гаркав и. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870, стр. 125.

Документально засвидетельствовано, что еще при Игоре среди киевской знати было немало христиан. В первой статье договора Игоря с греками 945 г. представители князя Игоря делятся на тех, «елико их крещенье прияли суть», и тех, «елико их есть не хрещено». В конце договоров опять упоминаются

«елико нас хрестплися есмы». Характерно, что в ту же первую статью договора вплетаются христианские мотивы: представители обеих сторон решили возобновить старый мир и «ненавидящего добра и враждолюбьца дьявола разорити» 20. Конечно, из этих фактов нельзя делать такие далеко идущие выводы, какие делают Е. Е. Голубпиский и М. Д. Приселков, по мнению которых киевские христиане при Игоре настолько «нравственно... преобладали над язычниками», что «они составляли партию политическую, господствующую, и в их руках находилось ведение государственных дел», что сам Игорь был «внутренним христианином» и принадлежал к этой партии21.

20 ПВЛ, ч. I, стр. 35, 38.

21 Е. Е. Г о л у б и н с к и й. История русской церкви, т. I, первая половина, изд. 2. М., 1901, стр. 65 и сл.: М. Д. Приселков. Очер- ки церковно-политической истории Киевской Руси. СПб., 1913, стр. 4—6.

22 ПВЛ, ч. I, стр. 39.

23 В. Пархоменко. Указ. соч., стр. 102—103, 111.

Нельзя также согласиться с мнением Е. Е. Голубинского о том, что эти христиане были варягами. Правда, летописец, описывая церемонию приведения к присяге представителей Игоря — христиан в киевской церкви св. Ильи, прибавляет от себя: «мнози бо беша варязи хрестияни» 22. Этому замечанию, однако, не следует придавать большого значения. Во-первых, эта приписка принадлежит позднейшему летописцу-норманисту, который всячески стремился подчеркнуть роль варягов в истории Руси. Этот же летописец допускает явный модернизм, называя христианскую Ильинскую церковь времен Игоря соборной. Во-вторых, автор позднейшего летописного свода, ведущий историю христианства на Руси со времен Владимира, старается вычеркнуть из предыдущих летописных текстов все сведения, говорящие о проникновении христианства на Русь в до-владимирские времена; встретив в документе указание на наличие христиан при Игоре, летописец, чтобы выйти из затруднения, объявил этих христиан варягами. В. А. Пархоменко глубоко прав, оспаривая приведенное положение Е. Е. Голубинского о том, что упоминаемые в договоре Игоря христиане были норманны. В. А. Пархоменко приводит много достоверных исторических фактов, свидетельствующих о том, что в Скандинавии христианство прочно утвердилось только в XI—XII вв., и если бы христианское влияние шло в Киев из Скандинавии, то оно проявилось бы раньше в Новгороде и вообще в северо-западной Руси, а между тем христианство у нас раньше появилось на юге 23. Доводы В. А. Пархоменко в этой части столь убедительны, что даже норманист А. А. Шахматов вынужден был призпать, что В. А. Пархоменко «несомненно удалось огранп-

чить роль норманнов в деле насаждения на Руси христианства» 24.

2* ЖМНП, 1914, август, стр. 347.

25 В. П а р х о м е н к о. Указ. соч., стр. 115 и др.

26 А. Л. Шахматов. Введение в курс истории русского языка, ч. 1. Пгр., 1916, стр. 81—82.

27 Н. К. Никольский. Повесть временных лет, как ИСТОЧНИК для истории начального периода русской письменности и культуры, вып. I. Л., 1930.

28 Особенно усердно проводил этот взгляд Н. Коробка, считавший главными «просветителями» Руси норманнов (Н. Коробка. К вопросу об источнике русского христианства. ИОРЯС, т. XI, кн. 2. СПб., 1906, стр. 367—385). О том, как слабо латинская пропаганда коснулась Ру- си, см.: А. Д. Воронов. О латинской пропаганде на Руси Киевской в X и XI веках. ЧИОНЛ, кн. 1. Киев, 1879, стр. 1—21. Там же опровергается домысел католических ученых, считающих Бонифация-Бруно «просве- тителем» и «мучеником»' Руси.

Отрицая влияние скандинавов на христианизацию Руси, В. А. Пархоменко в то же время совершенно игнорирует связанные с внутренним развитием киевского общества обстоятельства, содействовавшие распространению и утверждению христианства. По мнению В. А. Пархоменко, русские до Владимира «перенимали» христианство главным образом у хазар, а отчасти — у греков 25. А. А. Шахматов считает, что христианство пришло в Киев из Болгарии, откуда пришли также богословские кнпги и вся письменность, причем древнеболгарский язык был усвоен образованными слоями Киева уже в X в.26 Н. К. Никольский в своем труде о Повести временных лет считает, что Киевская Русь до конца X в. заимствовала христианство, ппсьменность и вообще культуру в более широком смысле из Чехии и Моравии27. Другие авторы в поисках стран, «просвещавших» древнюю Русь, останавливаются на Западной Европе 28. Во всех этих поисках «источников русского христианства» сказывается стремление дореволюционных историков всячески отмахнуться от тех материальных условий жиз-нп, которые породили то или пное идеологическое движение, и перенести вопрос в такую плоскость, чтобы можно было связать культурное развитие нашей страны с иноземным влиянием. Между тем вопрос о том, из какой страны христианство пришло на Русь, имеет второстепенное значение: откуда бы христианство ни пришло, оно, чтобы привиться, должно было встретить на новой почве определенные условия. Поэтому вопрос о христианизации Руси следует рассматривать прежде всего в связи с внутренним развитием общества Киевской Руси. Когда это общество достигло определенного этапа в своем социально-экономическом развитой, христианская идеология, более соответствовавшая новым условиям жизни и новому экономическому строю, стала вытеснять старую языческую идеологию.

83

6*

Не надо, однако, думать, что этот процесс совершался ровно и без всяких скачков. Именно при Владимире, в связи с непрерывным ростом феодальных отношений и необходимостью укрепить центральную власть разросшейся во все стороны обширной державы, правительство не могло уже ограничиться только терпимым отношением к адептам христианства («не браняху»), а доляшо было принять какие-то государственные меры, способные внедрить новую религию в жизнь. Едва ли, однако, при этом произошло массовое крещение населения в том виде, как это описывает Повесть временных лет. Самый рассказ летописи о массовом крещении киевского народа сбивчив и противоречив. С одной стороны, люди всех состояний как будто «с радостью идяху» на крещение, с другой, они сокрушаются по поводу ниспровержения Перуна и даже матери детей «нарочитой чади» (киевской знати) плачут над своими ребятами, которых Владимир приказал определить в школы: «еще бо не бяху ся утвердили верою» 29.

Поразительным является и то обстоятельство, что уже ко времени составления Древнейшего летописного свода никто толком не помнил о массовом крещении киевского населения, а ведь со времени этого воображаемого события прошло всего около 50 лет. Еслп бы в 988 г. или несколько раньше действительно происходило массовое крещение сотен и тысяч людей, то несомненно, что в 30-х годах XI в. оно жило бы еще в памяти народа, о нем помнили бы и многие книжники, которые могли бы описать это событие по личным воспоминаниям или, по крайней мере, по рассказам своих отцов. Массовое крещение жителей Киева и его окрестных областей, если бы оно действительно имело место, должно было, как явление совершенно исключительное и незаурядное, запечатлеться в умах многочисленными характерными деталями, но мы таких подробностей не находим ни в одном из сказаний о крещении Руси.

В акте массового крещения собственно и не было необходимости. Если непосредственным поводом к принятию христианства Владимиром послужил его брак с принцессой Анной, то для византийцев было вполне достаточно, чтобы принял христианство русский князь без массового крещения его подданных. Наконец, сколько бы попов Владимир ни вывез из Корсуня, их было бы недостаточно, чтобы обслуживать все население Киева и значительную часть населения остальной Руси.

29 ПВЛ, ч. I, стр. 81.

Если бы обращение Владимира в христианство сопровождалось феерическими сценами крещения тысяч, а, может быть, даже десятков тысяч людей, в том числе многочисленных купцов, связанных с иноземными государствами, то такое эффектпое событие должно было найти какое-то отражение в иностранных хрониках. Между тем византийские хроники если в говорят скупо о крещении Владимира, то совершенно умалчивают о массовом крещении русского населения. Нет ничего о крещении Владимира ни в польских анналах, нп в венгерских хрониках, ни у Козьмы Пражского, ни в современных документах папского престола, ни у немецких хронистов. Из последних крещение Владимира отмечает один только Титмар Мерзебург-ский, но он так мало осведомлен об этом событии, что даже спутал византийскую царевну Анну с Еленой, а само крещение Владимира отнес ко времени после 996 г.30. Какие бы политические соображения ни руководили хронистами, едва ли такое дружное замалчивание крещения Владимира имело бы место, если бы в него были втянуты тысячи людей.

Один только Яхъя Антиохийский сообщает, будто император Василий Болгаробойца поставил Владимиру условие, чтобы «крестился народ его стран, а они народ великий». Однако из дальнейшего текста Яхъи Антпохийского выходит, что это условие было выполнено только впоследствии и было сопряжено с постройкой Анной многочисленных церквей в стране ру-сов, что, конечно, не могло явиться актом одновременным. Последующий арабский писатель, использовавший материал Яхъи Антпохийского,— умерший в 1233 г. багдадский астроном Ибн-ал-Атир толкует крещение Владимира и женитьбу его на Анне таким образом, что «это было началом христианства у ру-сов» 31.

30 Ф. Ф о р т и п с к н й. Крещение князя Владимира и Руси по запад- ным известиям. ЧИОНЛ, кн. 2. Киев, 1888, отд. II, стр. 103—105, 103, 110—113, 114-115, 126-127.

31 В. Р. Розен. Император Василий Болгаробойца. СПб., 1883, стр 22—23, 201 (подчеркнуто мной.—Я. Б.).

32 ПВЛ, ч. I, стр. 87. Даже принимая корсунский вариант крещения Владимира, различные летописцы разноречат в деталях. По Лавренть- евской летописи, например, крещение Владимира в Корсуни произошло в церкви св. Василия, по Ипатьевской — св. Софии, по Радзивиловской Академической — св. Богородицы, по Устюжскому летописному своду, как и по хранящемуся в Государственном Историческом музее лето- писцу, названному М. Н. Тихомировым «Владимирским»,— в церкви Спа- са (М. Н. Тихомиров. Летописные памятники бывшего Синодального (Патриаршего) собрания. «Исторические записки», т. 13, стр. 25?).

О том, что крещение Руси не было актом единовременным п массовым, говорит и то обстоятельство, что древнейшие наши источники не дают ответа на вопрос, где и когда произошло крещение. Автор Повести времепных лет, настаивая на том, что крещение произошло в Корсуни после осады и взятия города, считает необходимым ополчиться против тех, кто «не сведуще право», утверждает, «яко крестилъся есть в Кнове, инип же ре-ша: в Василеве, друзии же инако скажють» 32. Разногласят источники и в отношении крещения киевлян: одни утверждают, что крещение происходило в Днепре, другие уверяют, что киевляне крестились в притоке Днепра — Почайне. Спор о том, где и когда крестились Владимир и киевляне, перешел и в русскую историческую литературу, пекоторые представители которой потратили много труда, времени и остроумия, чтобы доказать правильность показаний того или иного источника 33. Нас, конечно, не могут занимать эти малозначащие мелочи, но они представляют интерес в том отношении, что косвенно подтверждают легендарный характер известия о единовременном и массовом крещении киевлян. Если о месте н времени крещения Владимира могли и не сохраниться точные данные, поскольку свидетелями этого событпя были немногочисленные лица, то о единовременном крещении сотен и тысяч людей, если бы оно действительно имело место, памятники не могли бы так сильно разноречить. Расхождения тут допустимы только в деталях, но место и время события должны были твердо удержаться в памяти ближайшего поколения и зафиксироваться в источниках в виде непререкаемых и достоверных известий.

Но если не было крещения Руси в том виде, как описывают этот акт летопись и некоторые другие исторические источники, то в чем же заключалась религиозная реформа Владимира?

Владимир был первым представителем высшей государственной власти на Руси, который принял крещение в связи с важным политическим предприятием, поднявшим престпж Киевского государства на международной арене п внутри страны. Речь идет о той решающей роли, которую Владимир сыграл во внутриполитической жизни Византийской империи конца X в.

Вскоре после войны с русским князем Святославом Византия стала испытывать внешние поражения и внутриполитические неурядицы, потрясавшие империю в течение долгих лет. Не видя другого выхода из всех бедствий, Византия обратилась за помощью к русскому князю Владимиру Святославичу. Владимир принял предложение креститься и породниться с византийским императорским домом, женившись на сестре Василии Анне, а прославленный им шеститысячный корпус восстановил спокойствие в империи.

33 См., например: В. Пархоменко. Указ. соч., стр. 174—175, 178; В. 3 а в и т н е в п ч. О месте и времени крещения св. Владимира и о годе •крещения киевлян. «Труды Киевской духовной академии», 1888, январь, стр. 126-152 и ЧИОНЛ, кн. 2. Киев, 1888, отд. II, стр. 284—285; А. И. Соболевский. Год крещения Руси. ЧИОНЛ, кн. 2, отд. II, стр. 1—6 и его же рецензия на работу В. Завитпевнча в ЖМНП, 1889, июнь, стр. 396-403.

Мы не станем здесь останавливаться на разборе всех источников, повествующих о крещении Владимира, — на версии Повести временных лет, названной А. А. Шахматовым «корсун-ской легендой», на Памяти и похвале Иакова мниха, содержащей сведения, отсутствующие в Начальном своде и Повести временных лет, на византийских хрониках, сознательно и тенденциозно искажающих много важных, но неприятных для Византии фактов, на арабских источниках и особенно на летописи Яхъи Антиохийского, дающей точную картину событий. Все эти источники в своей совокупности не оставляют сомнения в том, что в столкновения, связанные с кризисом, который в то время переживала Византийская империя, были втянуты многочисленные области и народы — Сирия и другие мусульманские владения Среднего Востока, Египет, грузины, армяне и, наконец, русские, при помощи которых этот сложный и запутанный узел был разрублен. Мы узнаем далее, что до обращения Василия II к Владимиру они были врагами, и для того чтобы перетянуть русского князя на свою сторону, византийский император должен был предложить ему исключительно выгодные условия, такие, какие до него ни одному русскому князю не предлагались. Такими условиями был «договор о свойстве». Здесь уместно вспомнить, с каким презрением и негодованием император Константин Багрянородный говорил о притязаниях «неверных и худородных жителей севера» «войти в родство с царем Ромейскнм» и как он решительно предлагал сыну категорически отклонять такие «неразумные и неприличные» домогательства34. Не прошло 40 лет, как внук Константина Багрянородного по собственной инициативе предложил «худородному жителю севера» породниться с ним... Однако, успешно справившись при помощп русского войска с Бардою Фокой, Василий II счел для себя возможным не выполнить договора с русским князем. Владимир снова превратился во врага империи и совершил поход на Корсунь, предварительно обезопасив от печенегов место переволоки судов у днепровских порогов.

34 «Известия ГАИМК», вып. 91, М.—Лм 1931, стр. 13. Зй А. Бертье-Делагард. Как Владимир осаждал Корсунь. ИОРЯС, т. XIV, кн. 1. СПб., 1909, стр. 306.

Длительная осада Корсуни увенчалась взятием этой крепости войсками Владимира. До этого русским не приходилось брать таких сильных укреплений, и занятие Корсуни явилось крупнейшим успехом Владимира 35. Несмотря на свои победы над болгарами, на свое примирение с Вардой Склиром и на успехи византийского оружия на Среднем Востоке, Василий II не имел достаточно сил, чтобы отнять у Владимира завоеванный им Корсунь. Оставить же за русским князем этот жизненно важный для нее оплот в Крыму Византия не могла, и Василию оставалось только помириться с Владимиром, уступить его требованиям, выдать за него царевну Анну и восстановить нарушенный Византией договор.

Из обзора внешнеполитических событий, связанных с принятием христианства Владимиром Святославичем, видно, что крещение русского князя с самого начала преследовало определенные политические цели. Крещение Владимира сопровождалось блистательным военным и дипломатическим успехом молодого Древнерусского государства, сумевшего заставить Византию выполнить нарушенные ею обязательства.

Крещение Владимира имело тем более важное значение, что к его времени христианство пустило уже среди господствующего класса довольно глубокие корни. Об этом можно судить по тому, что, как отмечено выше, уже при Игоре виднейшие представители киевской знати, составлявшие непосредственное окружение князя, являлись христианами, а процесс христианизации шел в общем поступательно. При Владимире же христианская религия стала государственной.

Потребность в государственной религии чувствовалась уже и до крещения Владимира. Он думал удовлетворить эту потребность устройством пантеона языческих богов на Киевском холме. Но языческая религия возникла при родовом строе, в условиях общественной собственности на землю п орудия производства, в условиях отсутствия классов и государственного аппарата, обеспечивающего власть господствующего класса над эксплуатируемым большинством населения. Ясно, что такая религия, как часть старой надстройки, не соответствовала уже в конце X в. новому экономическому строю общества. Заранее обречепная на провал, попытка Владимира не увенчалась успехом. Когда государственной религией стало христианство, языческие требы были прекращены, и на том самом холме, где красовался Перун с прочими языческими богами, была построена па государственный счет церковь св. Василия (это имя Владимир получил при крещении).

Вскоре после этого Владимир прп помощи греческих мастеров построил обширную Десятинную церковь, которая по размерам превосходила построенную прп Ярославе Софию. Причт этой соборной церкви, стоявший при Владимире во главе всей церковной иерархии, получал содержание не от верующих, а от самого князя в виде десятины с его доходов. Отныне христианская религия распространяется при самой деятельной помощи со стороны государства и при его материальной поддержке.

В связи со всеми этими мероприятиями стоят и заботы Владимира о распространении «ученья книжного». Какие цели преследовал Владимир, отдавая детей «нарочитой чади» в «ученье кпижное»? «Ученье книжное» это не простая грамматлка, а какой-то курс наук 36. Нельзя думать, что школы, в которых учились дети «нарочитой чади», были созданы для того, чтобы дать им какие-то общие познания, так сказать, повысить их общекультурный уровень, без определенных целей. В те времена училища имели определенное «профессиональное» назначение. Нельзя также думать, что училища Владимира готовили рядовых священников: знатная молодежь предназначалась для занятия в обществе более высокого положения. Когда читаешь наставления высших иерархов древнерусской церкви, третирующие рядовых священников, осуждающие их невежество, их тесное общение с грешным миром, нетвердость в вере и проч., то убеждаешься в том, какая пропасть лежала между еппскопами и другими высшими клириками, принадлежавшими к господствующему классу, и рядовыми священниками.

Наиболее правдоподобным будет предположение, что из детей «нарочитой чади» готовили высших иерархов русской церковной организации. Рассказывая, что матери плакали над отдаваемыми в «учение книжное» детьми, как над мертвецами, летописец как бы дает понять, что дети предназначались для какой-то повой, совершенно непривычной и необычайной деятельности, связанной с введением христианства,— недаром стенания матерей он объясняет тем, что они не укрепились еще в повой вере.

Еще В. И. Ламапский считал «необъяснимым и непонятным», «как из пяти-семилетнпх ребят, крещенных с своими отцами п матерями по приказу княжескому в 990-х гг., мог через 30—40 лет явиться на Русь целый ряд известных и неизвестных деятелей христианской культуры, письменности и литературы, переписчиков древнеславянских рукописей, как Упырь Лихой, переписавший для князя Владимира Ярославича в Новгороде книги пророков с толкованиями в 1047 г., или дьякон Григорий, писец Остромирова евангелпя, в 1057 г. Кто решится утверждать,— продолжает В. И. Ламанский,— что таких писцов в половине XI века было очень и очень мало?» 37.

^ ^Ом. Б. Д. Греков. Культура Киевской Руси. М.— Л., 1944, стр.

37 В. И. Л а м а н с к и й. Славянское житие св. Кирилла как религиозно-эпическое произведение и как исторический источник. Пгр., 1915. стр. 166.

Последний вопрос В. И. Ламанского вполне уместен и законен, и нет сомнений, что, кроме писцов, имена которых случайно сохранились, было очень много таких, имена которых до нас не дошли. Прав В. И. Ламанский, когда он утверждает, что еще до принятия Владимиром христианства существовали уже «русские священники, дьяконы, псаломщики, вообще воспитанники и члены старой христианской общины, выросшие... на славянском богословии и воспитанные «славянскою грамотою» 38. Но В. И. Ламанский не прав, когда думает, что училища Владимира имели целью подготовить писцов. Если бы дело обстояло так, то 50—60 лет, отделяющие книги пророков Владимира Яросла-вича и евангелпе Остромнра от набора детей «нарочитой чади» — срок вполне достаточный, чтобы подготовить самых искусных писцов. Но писцы (если только одновременно они не являются и писателями) — это ремесленники, правда, ремеслеп-ники очень грамотные, искусные, художники своего дела, но все-таки ремесленники, и совершенно невероятно, чтобы дети киевской знати были отданы в обучение ремеслу. Все эти сомнения и недоумения отпадают, если допустить единственно правдоподобное предположение, что из детей «нарочитой чади» готовили епископов и других представителей высшей церковной иерархии. Любопытно, что, по данным позднейших летописных сводов, кончавшие училища при Владимире проходили еще какой-то круг богословского обучения у митрополита, «и бысть от сих множество любомудрых философов» 39.

38 В. И. Л а м а п с к и й. Указ. соч., стр. 167.

39 ПСРЛ, т. IX, стр. 58.

40 М. Д. П р и с е л к о в. Указ. соч., стр. 14.

Вопрос о церковной иерархии имеет две сторопы. Это, во-первых, вопрос о вхождении русской церкви в систему константинопольского патриархата п, во-вторых, вопрос о составе руководящих лиц русской церкви. В своих «Очерках по церков-но-политической истории Киевской Руси» М. Д. Приселков изображает дело таким образом, что, начиная с Владимира Святославича, русские князья были заняты мучительными поисками приемлемой церковпой перархип. Еще до Владимира якобы за подходящей церковной иерархией ездила в Константинополь княгиня Ольга. Не добившись там успеха, она завязала сношения с Западом. Потерпев и тут неудачу, она вынуждена была отказаться от власти, и в Киеве произошла «смена правительства, партии и политики» 40. Нагромождая множество гипотез, М. Д. Приселков пытается доказать, что Владимир получил церковную иерархию из Болгарии от Охридской патриархии, с завоеванием же Болгарии Византией русская церковь вынуждена была признать над собой власть константинопольского патриарха, и последний учредил в Киеве митрополию. Из сочинений М. Д. Приселкова не совсем ясно, являлось ли учреждение митрополии победой Руси, добившейся относительно почетного положения в системе Константинопольской патриархии, или же, наоборот, это следует считать поражением Руси и победой Византии, которая в лице киевской митрополии получила готовый аппарат для проведения на Руси своего политического влияния.

Дело разрешается гораздо проще. Несмотря на все успехи христианизации при Владимире, число христиан на Руси в то время было еще сравнительно невелико, так что вопрос об учреждении митрополии тогда еще не вставал. В связи с этим (не говоря о других, приведенных в литературе соображениях) приходится отвергнуть известие Никоновской летописи и некоторых других позднейших летописных сводов о существовании перво-го русского митрополита Михаила, якобы являвшегося деятельным помощником Владимира в деле распространения христианства на Руси. В летописи, правда, приводится под разными годами целый ряд подробностей миссионерской деятельности Михаила, утверждавшего христианство в Новгороде и по всей Русской земле «и до Ростова». Летопись дает и характеристику Михаила, причем наряду с такими общими местами, что он был «учителей зело, и премудр премного и житием велик и крепок зело», был тих «и кроток и смирен, и милостив премного», сообщаются и такие индивидуальные детали, что Михаил был родом •сириец и что при всей своей кротости он бывал «иногда же страшен и свиреп, егда время требоваше» 41.

Все эти подробности могут относиться к какому-либо другому церковному деятелю, они могли быть выдуманы и каким-нибудь ростово-суздальским летописцем XII — начала XIII в., которому важно было показать, что его край, соперничавший с Киевом, принял крещение от самого Владимира и его «митрополита» одновременно с южной Русью. Подозрительно в приведенных сообщениях п то, что Михаил действует совместно с епископами, которых дал ему в помощь патриарх Фотий, живший за сто с лишком лет до Владимира. Во всяком случае, если и существовал какой-нибудь церковный деятель Михаил, то митрополитом он не был ввиду малочисленности «паствы». По этой же причине приходится отвергать и свидетельства позднейших летописных сводов о существовании вслед за Михаилом двух других митрополитов — Леонтия и Иоанна. Первым русским митрополитом был, несомненно, Феопемпт, хотя и в его время, несмотря на то, что христианство при Ярославе сильно распространилось, Иларион жаловался на малочисленность «стада».

41 ПСРЛ, т. IX, стр. 57-58, 63—64.

Что касается вопроса о составе церковной иерархии, то, за исключением митрополита и некоторых епископов (последние вообще и в первые два века христианства на Руси насчитывались единицами) с их ближайшим окружением, основная масса служителей русской церкви состояла из русских же людей. При всем обилии в Византии безработных и праздношатающихся клириков п монахов, жаждавших должностей и доходов, нельзя себе представить, чтобы их прельщала перспектива занять место скромного священника с незначительными доходами в далекой неведомой стране. Да и вообще совершенно невозможно представить себе болгарина, а тем более грека, не знающего русского языка, в роли рядового священника, повседневно общающегося с населением. Поскольку христианские общины и даже церкви (например, церковь св. Ильи в Киеве) существовали на Руси и до Владимира, то, несомненно, в стране имелись уя^е готовые кадры священнослужителей, составлявших костяк будущей разветвленной церковной организации.

Что касается прогрессивного значения принятия христианства, то дворянская историография и историки русской церкви подходили к этому вопросу с точки зрения клерикальной: они усматривали положительное значение крещения в том, что русские люди, наконец, сподобились исповедовать «истинную» веру и избавились от язычества, приобщились к христианской морали, смягчили свои нравы т. д. Буржуазная историография пыталась выявить некоторые реальные черты прогрессивного влияния христианства в первые века после крещения, но и эти реальные черты объясняла идеалистически. С. Ф. Платонов, например, отмечая действительно имевшую место борьбу церкви против рабства, объясняет это тем, что церковь не могла терпеть рабства «в силу своего нравственного учения» 42; на самом же деле в этом вопросе она руководствовалась хозяйственными соображениями.

Буржуазная историография, подчеркивая положительное влпянпе христианства на быт, нравы и культуру русского народа, совершенно умалчивала о том, что, внедряя в жизнь феодальный способ производства, содействуя закрепощению свободных людей и сама безжалостпо их закрепощая, церковь усиливала феодальный гнет, душивший большинство народа.

Советская историческая наука свободна, конечно, от идеализации роли церкви, в частности в первые века христианства на Руси; советские историки рассматривают прогрессивное значение крещения Руси во всей диалектической противоречивости этого явления.

42 С. Ф. П л а т о н о в. Указ. соч., стр. 69—70.

Дошедшие до нас источники тенденциозно умалчивают о том, -как воспринимали христианизацию Руси широкие массы народа или отделываются общими местами, заявляя, что народ «с радостью» шел на крещение. Только в использованной В. П. Татищевым так называемой Иоакимовской летописи рассказывается, что, когда Добрыня и Путята пришли крестить новгородцев, последние, под руководством своего верховного жреца Богомила и тысяцкого Угоняя, оказали вооруженный отпор крестителям. Новая вера была водворена только после кровопролитной «злой сечи». «Сего деля людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем»43.

Существование Иоакимовской летописи вызывает законные сомнения, но мы располагаем другими данными, свидетельствующими о том, что народные массы на своей спине почувствовали гнет новой религии и в меру своих сил вели против нее борьбу. Если при своем зарождении в Римской империи христианство было движением угнетенных и выступало «сначала как религия рабов и вольноотпущенных, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов» 44, то на Руси христианство начало внедряться как государственная религия классового общества, призванная освящать и поддерживать своим авторитетом власть господствующего класса. Попы, указывает В. И. Ленин, «из кожи лезли, доказывая, что крепостное право одобрено священным писанием и узаконено богом...» 45.

Естественно, что, выступая против угнетателей и освящавших их гнет служителей церкви, порабощаемое население с симпатией относилось к представителям старой языческой религии. И действительно, во время целого ряда народных восстаний, о которых летописи сохранили самые скудные известия, во главе недовольных стоят волхвы 4б.

В Ростове, где с успехом подвизались волхвы, еще во второй половине XI в. епископ Леонтий и преемник его Исайя подвергались сильным нападкам со стороны населения. В Муроме христианство стало утверждаться только в самом конце XI в., а киевопечерский монах Кукша, проповедовавший в первой половине XII в. христианство среди вятичей, был убит язычниками 47.

43 В. Н. Татищев. История российская с самых древнейших вре- мен, кн. I. ч. I, М., 1768, стр. 38—40.

44 Ф. Э н г е л ь с. К истории раннего христианства. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 1-е, т. XVI, ч. II, стр. 409.

45 В. И. Ленин. К деревенской бедноте. Соч., т. 6, стр. 384.

46 ПВЛ, ч. 1, стр. 99—100, 116—117, 117—119, 120—121, 141.

47 М а к а р и й. История русской церкви, т. II, изд. 2. СПб., 1868, стр. 34—35.

48 ПВЛ, ч. I, стр. 114.

Наряду с открытым сопротивлением распространению христианства наблюдалась и более пассивная форма — непосещение церквей. На плохое посещение церквей, которым народ предпочитает языческие «игрища», жалуется летописец в записи под 1068 г. 48 Позднее, в XII в. знаменитому проповеднику Кириллу Туровскому приходилось сталкиваться с равнодушным отношением к его выступлениям, имевшим целью укрепить христианскую религию среди народных масс. С горечью отмечает Кирилл в начале Слова на пятую неделю по пасхе, что он надеялся собрать в церкви больше людей «на послушание божественных словес», но пришло мало. Несколько раз на протяжении Слова Кирилл обращается к своим слушателям с мольбой, «да приучають неприходящих, и увещайте а приходи-ти в церькви» 49.

Все эти факты свидетельствуют о том, что народ не только не принял введение новой религии «с радостью», как это изображает летописец, но оказывал ей упорное и длительное сопротивление.

Выявляя роль церкви, как идеологической опоры господствующего класса, освящающей своим авторитетом угнетение трудовых масс народа, показывая ее как феодальный институт, принимавший наряду со светскими феодалами самое энергичное и безжалостное наступление на свободных общинников, советские историки в то же время отчетливо видят и те прогрессивные последствия, которые были связаны с принятием христианства. Положительные результаты крещения Руси сказались прежде всего в том, что христианская церковь содействовала впедрению передового для того времени феодального способа производства. В своих собственных хозяйствах церковь не пользовалась малопроизводительным трудом рабов, превращая получаемых ею в дар рабов в феодально зависимых людей. Именно тем, что труд рабов был малопроизводительным и не выгодным, а вовсе не «нравственным учением» христианства, объясняется энергичная проповедь христианской церкви против рабства, хотя проповедь эта, конечно, прикрывалась моральными мотивами.

Будучи поборницей феодального способа производства, христианская церковь принимала участие в разработке феодального права, которое должно было закрепить господство феодалов пад закрепощенными смердами.

Большую роль сыграла христианская церковь в усилении господствующего класса и укреплении его государственной власти. Старые языческие верования и местные «боги» не могли стать единой государственной религией, способной идеологически спаять господствующий класс разнородных частей обширного государства; эту роль выполняла религия христианская.

49 Рукописи графа А. С. Уварова, т. II. Памятники словесности, вып. 1. СПб., 1858, стр. 74-75.

Прогрессивное значение христианизации Руси проявлялось и в том, что, распространяясь по областям Руси, находившимся на различной ступени экономического, общественного и культурного развития, охватывая такие отсталые районы, как, например, землю вятичей, где еще сильны были остатки племенной обособленности, христианство прививало населению огромной страны единый быт, способствуя дальнейшей консолидации восточнославянских племен в единый русский народ.

Принятие христианства способствовало сближению Киевской Руси с другими пародам Европы, среди которых было распространено христианство. Наконец, христианизация Руси дала известный толчок ее дальнейшему культурному развитию. Отныне в круг чтения образованных слоев русского общества входят литературные произведения, связанные с христианской идеологией Византии,— русские переводы евангелия и других богословских книг, византийские исторические хроники, «научные» книги вроде «Шестоднева», наконец, светские литературные произведения. Особенно большой размах перевод греческих книг на русский язык принял при Ярославе Мудром, о котором летопись свидетельствует, что он «книгам прилежа» и читал их днем и ночью. Ярослав создал при храме Софии библиотеку, сыгравшую, по-видимому, большую культурно-воспитательную роль. Описывая эту сторону деятельности Ярослава, летописец дает восторженную оценку книгам, несущим «великую пользу» и мудрость50.

Христианизация дала также некоторый толчок развитию на Руси строительного искусства и связанных с ним некоторых художественных ремесл (роспись стен, резьба по камню, изготовление церковной утвари и т. д.), хотя необходимо оговориться, что и до введения христианства строительное искусство на Руси стояло на довольно высоком уровне. Особенно большие размеры приняло после введения христианства строительство храмов, украшавших площади Киева и других городов. Некоторые храмы являлись настоящими шедеврами архитектурного искусства и, сохранившись до наших дней, и сейчас пленяют совершенством своих форм и художественной отделки.

50 ПВЛ, ч. I, стр. 102-103.

Отмечая прогрессивное влияние введения христианства на развитие ряда областей материальной и духовной культуры страны, нельзя думать, как это делают многие историки и, в частности С. В. Бахрушин, что этими прогрессивными последствиями внедрения христианства Русь была обязана греческому духовенству. Как уже указывалось, к греческому духовенству принадлежали только митрополиты, их ближайшее окружение и некоторые (далеко не все) епископы. Возглавлявшие русскую церковь митрополиты-греки были совершенно изолированы от русского общества. Читая сочинения митрополитов-греков — Иоанна, Никифора и некоторых других, можно лишний раз убедиться в том, как далеко они стояли от русской жизни, как чужды они были ее запросам, как безразлично относились они к животрепещущим вопросам русской современности. Их больше всего занимают вопросы догматические и внешней обрядности, они разжигают полемику против католиков в связи с разделением церквей, к которому русские деятели относились довольно равнодушно, как к событию, мало затрагивавшему интересы Руси 51. Стоит сравнить с этими сочинениями знаменитое Слово митрополита-«русина» Илариона или послание к Фоме другого митрополита из русских, Климента Смолятича (XII в.) — произведения, затрагивающие самые острые политические и социальные вопросы дня, чтобы мертвечина и отвлеченность писаний греческих иерархов церкви еще более бросилась в глаза. Изолированные от русского общества, равнодушные к его нуждам и интересам, греки — руководители русской церкви не могли оказать серьезного влияния на ход русской жизни. Недаром митрополит Никифор (начало XII в.) жаловался: «Безгласен посреде вас стою и молчу много» 52.

51 Характерно, что известное антикатолическое Послание киевского митрополита Льва II (1104) об опресноках так и осталось на всем про- тяжении истории русской письменности неиереведенным с греческого на русский язык (РИБ, т. XXXVI, № 2).

52 П. В. Владимиров. Древнерусская литература. Киевский пе- риод XI—XII вв. Киев, 1901, стр. 149.

53 С. В. Бахрушин. Указ. соч., стр. 63—76.

54 Там же, стр. 73—74.

В советской историографии наиболее полно исследовал прогрессивные последствия введения христианства на Руси С. В. Бахрушин53. В этом его заслуга, но в то же время почти во всех прогрессивных последствиях крещения Руси он склонен видеть руку греческого духовенства, являющегося проводником византийского влияния. Особенно подчеркивает С. В. Бахрушин византийское влияние в области просвещения и литературы. Он отмечает, например, что «произведения, переведенные с греческого языка, становятся источником собственной киево-новгородской культуры», создав образованных людей, которые были воспитаны на византийских литературных образцах. Таким путем, по мнению С. В. Бахрушина, возникли Слово Илариона, проповеди Кирилла Туровского, жития Ольги и Владимира, Начальный свод и другие русские литературные памятники. Подражанием византийским Домо-строям, известным на Руси по болгарским изборникам, является, как полагает С. В. Бахрушин, и Поучение Владимира Мономаха, а Слово о полку Игореве, как уже выше отмечалось, он объявляет сколшонованным по образцам переводной поэзии54. Все эти положения не соответствуют действительности. Русское летописание ни с какой стороны не напоминает греческие исторические хроники. В отличие от этих хроник, являющихся

типичными произведениями придворпой историографии, льстивой и угодливой, тенденциозной в худшем смысле этого слова, стремившихся зафиксировать только факты, приятные их высокопоставленным читателям, раньше русские летописи проникнуты глубокими патриотическими чувствами, гражданскими мотивами, острой публицистичностью, тревогой за судьбы родной земли. Все это обусловило и другой жанр летописания, совершенно не похожий на «греческие образцы». То же можно сказать о Слове митрополита Илариона и о первых русских житиях. Жития Ольги и Владимира былп направлены своим острием против Византии и греческого духовенства, они прославляли правителей, при которых Древнерусское государство достигло высокой степени могущества. Это же относится и к житиям Бориса и Глеба, в которых четко проведена актуальная для того времепи идея о необходимости подчинения младших князей старейшему п о пагубностп княжеских междоусобиц. Оригинальным литературным произведением является Поучение Владимира Мономаха, возникшее на русской почве и являющееся продуктом совершенно оригинального творчества. Можно категорически утверждать, что в византийской литературе нет ни одного «домостроя», который можно было бы назвать литературным образцом Поучения Владимира Мопомаха. Даже проповеди Кирилла Туровского, более всех других произведений древнерусской литературы напоминающие византийские образцы, возникли на почве русских политических и социальных отношений своего времени (см. очерк девятый).

Большое преувеличение С. В. Бахрушин допускает, отмечая влияние Византии и в других областях русской жизни. Едва ли, например, можно согласиться с техМ, что «культура многих овощей занесена была из Византии вместе со студийским уставом» 55. Отметим кстати, что в земельных владениях, которые князь Ростислав Мстиславич передал в середине XII в. смоленской епископпп, огород имелся уже до того, как эти земли попали в руки церкви56. Варлаам Хутынский в 1192—1207 гг. дал «святому Спасу» «землю, и огород, и ловища рыбьпая и гоголиная, и пожни» 57.

55 Там же, стр. 69.

56 Епискогшя получила «и на горе огород, с капустником и с Лхопою и с детми» (ДАИ, т. I, № 4, стр. 6).

57 Грамоты Великого Новгорода и Пскова, под ред. С. Н. Валка. М.—Л., 1949, До 104, стр. 161. (Подчеркнуто мною.— И. Б.)

С. В. Бахрушин правильно отмечает, что феодальная церковь в какой-то мере способствовала укреплению моногамной семьи. Нельзя, однако, согласиться с теми далеко идущими выводами, какие делает из этого факта С. В. Бахрушин. «С торжеством моногамной формы,— пишет он,— отошли в область преданий и те кровавые раздоры, которые характерны для семей, объединявших многочисленных братьев от различных матерей, и делалась невозможной такая ^мзеждубратская резня, какая имела место после смерти Святослава и по смерти Владимира» 58. Можно указать немало случаев распрей, доходивших до кровавых столкновений, между родными братьями уже после торжества христианства и укрепления моногамной семьи (например, между сыновьями Ярослава Мудрого — Изяславом, Святославом п Всеволодом или между сыновьями Всеволода Большое Гнездо — Константином, Юрием и Ярославом). С другой стороны, рожденне от разных матерей не мешало дружбе и сотрудничеству между сыновьями Всеволода Ярославича — Владимиром Мономахом и Ростиславом.

Влияние христианства больше всего сказывалось в социально-политической области. Христианская церковь бесперебойно выполняла те функции, которые больше всего были ей свойственны,— освящала своим авторитетом власть господствующего класса и созданного им государственного аппарата. И в этой области русская церковь преследовала свои собственные политические цели, подчас резко расходясь с иптересами Византии.

Если автор Повести временных лет воспользовался «корсун-ской легендой», чтобы подчеркнуть роль греков в крещении Руси, то другие многочисленные писатели XI в. проводят совершенно другую тенденцию. Заслугу приобщения Руси к христианству они приписывают не грекам, а исключительно князю Владимиру. Отсюда становится понятным, почему первые летописные своды приурочивают ко времени Владимира массовое крещение киевлян, хотя они не могут привести ни одной мало-мальски характерной подробности этого события.

58 С. В. Б а х р у ш и н. Указ. соч., стр. 64. (Подчеркнуто мною.— И. Б.).

Для автора Древнейшего летописного свода и современных ему других русских книжников Владимир — равноапостольный князь и как таковой является для них национальным героем. В представлении этих книжников крещение Руси, происшедшее, правда, в результате убеждений миссионера, остается все-таки личным подвигом Владимира, который из разных религий сознательно выбрал христианство. Оттенить роль Владимира в принятии христианства было особенно важно для русских писателей первой половины XI в. в связи с борьбой за его канонизацию. Подробности этой борьбы нам неизвестны, но можно догадаться, что Византия из соображений престижа не желала канонизировать русского князя, который доставил ей столько хлопот и унижений. Патриотически настроенные русские писатели не желали мириться с таким положением, и в целом ряде

русских литературных произведений весьма остро и с большим полемическим задором выдвигалась необходимость канонизации «апостола в князех». В своей «Памяти и похвале» мних Иаков много раз называет Владимира блаженным, а один раз — даже божественным.

Отвергая канонизацию Владимира и Ольги, византийская сторона среди прочих доводов выдвигала и то обстоятельство, что у их гробов не совершается «чудес». Иаков мних отвергает этот довод. Ольга, пишет он, лежит нетленна, это можно видеть через оконце «на верху гроба». Если кто-нибудь «с верою при-деть, отворится оконце, и видеть честное тело лежаще цело и дивися чюду таковому». Если же другие «не с верою приходять, не отворится оконце гробное, и не видять тела того честнаго, но токмо гроб».

Чувствуя, вероятно, всю шаткость своего построения, напоминающего известную сказку о голом короле, Иаков мних не останавливается перед тем, чтобы вообще отрицать необходимость посмертных чудес для признания святости праведника. Страсти до того кипят, что у Иакова мниха вырывается фраза вообще против чудес, которые и волхвы совершают «бесовским метанием». Даже поход против Корсуня, являвшийся, вероятно, серьезным препятствием к канонизации Владимира, Иаков изображает как богоугодное дело «блаженного князя», ставившего себе при этом исключительно цель добыть из Корсуня попов, чтобы они научили русских людей христианскому закону. Именно из-за этих благочестивых целей похода, указывает Иаков мних, бог внял молитвам Владимира и предал ему город. Легенда о массовом крещении Руси в политических целях так раздувалась, что Иаков мних в заголовке своей «Памяти и похвалы» приписывает Владимиру массовое крещение не одних уже только киевлян, а всей Руси: «крести же всю землю Рус-кую от коньца и до коньца» 59.

59 Текст «Памяти и похвалы» Иакова мниха непечатан в кн.: Е. Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, первая половина, стр. 240-244.

60 Н. К. Никольский. Указ. соч., стр. 82.

Борясь против тенденции, выраженной в «корсунской легенде», русские книжники проводили мысль о том, что русский народ принял веру от самого бога. Особенно категорически эта мысль выражена в некоторых списках славянского жития Константина-философа, где помещено в виде приписки «Сказание о грамоте русстей», в свою очередь внесенное в полную редакцию «Толковой палеи». В этой приписке, появившейся, по соображениям Н. К. Никольского, в конце XI или начале XII в.60, роль греков крайне ограничена: Владимир прибег к

99

7*

их услугам только для того, чтобы они совершили над ним внешний обряд крещения и передали ему «наряд церковный», но сама вера, как и грамота русская, признаются богооткровен-ными 61.

Энергично, последовательно и образно митрополит-«русии» Иларион проводит свою излюбленную мысль о том, что «новые люди», пришедшие к христианству последними, не только не уступают старым адептам «истинной» веры, но, представляя собой «новые мехи для нового вина», во многом их превосходят. Ту же мысль приводит Нестор в «Чтении» о Борисе и Глебе.

Самый рассказ о крещепии русские писатели XI в. пронизывают политическими моментами, имеющими целью укрепить авторитет княжеской власти, приписать ей божественное происхождение и внушить читателям необходимость беспрекословного подчинения ей. Выше уже отмечалось, что летописец, описывая крещение Руси, впадает в противоречие: с одной стороны, люди «с радостью идяху» на крещение, с другой — они жалеют Перуна, а жены «нарочитой чади», не утвердившиеся еще в новой вере, плачут над детьми, отдаваемыми в обучение. Это противоречие вызвано желанием летописца подчеркнуть дисциплинированность населения, его доверие к власти и готовность без колебаний выполнять ее предписания. Приказывая киевлянам, от богатых до последнего нищего, идти к крещению, Владимир предупреждает: «Аще не обрящеться кто заутра на реце..., противен мне да будеть». Но угроза оказалась совершенно излишней. Получив приказ, жители, погрязшие, казалось, в язычестве, не сомневались в целесообразности полученного распоряжения: «Аще бы се не добро было, не бы сего князь и боляре прияли» 62. В Чтении Нестора о Борисе и Глебе, после слов о том, что киевляне «с радостью» шли к крещению, автор добавляет: «Но акы издавьна научены, тако течаху радующеся к крыцению» 63. Автор и здесь, очевидно, хотел подчеркнуть дисциплинированность населения, издавна наученного с радостью выполнять распоряжения власти.

61 О. Вод я не кий. Кирилл и Мефодий, собрание памятников. Чте- ние ОИДР, 1863, кн. II, отд. III, стр. 31; см. также И. В. Ягич. Рассуж- дения юягао-славянской и русской старины о церковно-славянском язы- ке. Сб. «Исследования по русскому языку», т. I. СПб., 1885—1895, стр. 308.

62 ПВЛ, ч. I, стр. 80, 81.

63 «Памятники древней русской литературы», выя. 2, изд. Отделения русского языка и словесности Академии наук, Пгр., 1916, стр. 4.

Со свидетельством летописца о том, что люди с радостью шли к крещению, любопытно сравнить соответствующее место из Слова Илариона. Ни один человек, пишет Иларион, не противился повелению Владимира; правда, кое-кто крестился «не любовию, но страхом повелевшаго», поскольку «бе благоверие его с властию съпряжено» 64. Иларпон не рисует такого идеала, как летописец; в его изображении население не подчиняется власти безотчетно и бездумно. И все же решительно все, малые и великие, рабы п свободные, юные и старые, богатые и убогие, выполняют распоряжение князя, ибо власть его крепка, и он умеет авторитет «благоверия» подкреплять авторитетом «страха».

Тот же Иларион проводит идею божественного происхождения княжеской власти. Призывая Владимира встать из гроба и посмотреть на великие плоды своих усилий, Иларион просит его помолиться о сыне Георгии (Ярославе), чтобы он в мире и здравии проплыл пучину жизни и без помех управлял богом данными ему людьми 65.

Те же идеи проводятся и в рассказе летописца о том, как епископы обратились к Владимиру с предложением наказывать разбойников. «Ты поставлен еси от бога,— говорили епископы Владимиру,— на казнь злым, а добрым на милование» 66. Этот мотив в течение долгих столетий будет повторяться в древнерусской литературе на разные лады.

Весьма показательно, что уже в первом из дошедших до нас древнерусских поучений, принадлея^ащем новгородскому епископу Луке Жидяте, почитание князя сопоставляется со страхом божьим. Среди ряда помещенных в конце поучения кратких наставлений, извлеченных Лукой из священного писания и апостолов, дается и такое: «бога ся бойте, князя чтите», ибо, прибавляет от себя Лука, «раби первое бога, также господу (т. е. господина, государя)...» 67.

64 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы», вып. 1. СПб., 1894, стр. 71. 60 Там же, стр. 76.

66 ПВЛ, ч. I, стр. 86-87.

67 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы», вып. 1, стр. 16.

Влияние христианства проявлялось главным образом в том, что идеологическими средствами христианская церковь содействовала внедрению передового для того времени феодального способа производства и укреплению государственной власти. Русские писатели XI в. искусно использовали христианскую религию, чтобы внушать «новообращенному» народу идею божественного происхождения княжеской власти и необходимость беспрекословного повиновения ей. Наряду с этим они выступали с патриотическим обоснованием культурной самостоятельности и независимости Руси, которая приобщилась к христианству не через Византию, а в силу собственного «благого помысла».

Распространение христианства на Руси происходило в обстановке напряженной классовой борьбы. Это наложило особый отпечаток на культуру Киевской Руси. В литературе той поры господствующий класс и особенно духовенство начинают внушать своим читателям необходимость «любви» (которая понимается как всеобщее согласие), послушания, покорности, смирения, довольства своими уроками. С другой стороны, духовенство советует господам хорошо относиться к рабам, не слишком натягивать струну, чтобы не доводить их до крайностей и революционных выступлений. Церковь утешает страяч-дущих, обещая им вознаграждение за основную христианскую добродетель — смирение — в потустороннем мире. Это «утешительное» направление, зародившееся в русской литературе под влиянием христианства в XI в., наложило большой отпечаток на все дальнейшее развитие общественно-политической мысли.

Восстаниями и другими проявлениями острого социального протеста отвечал народ на усиление феодального гнета. В этой обстановке христианство выполняет свою роль «опиума для народа», освящая и поддерживая классовый гнет. Духовенство всеми силами старалось укрепить господствующий класс и его государственный аппарат, проповедуя эксплуатируемому населению необходимость послушания п покорности, обещая вознаграждение в потустороннем мире за основную христианскую добродетель — смирение. Одурманивая сознание трудящихся масс, затушевывая и приглушая классовые противоречия, не давая им раскрыться и тем самым тормозя ход общественного развития, эта проповедь на протяжении долгих столетий игоа-ла самую реакционную роль.