КИРИЛЛ ТУРОВСКИЙ

Из произведений древнерусской письменности большой популярностью в течение многих веков пользовались проповеди и молитвы Кирилла Туровского, знаменитого оратора и поэта XII в.

1 «Рукописи графа А. С. Уварова», т. II. Памятники словесности, вып. 1. СПб., 1858, вступительная статья М. И. Сухомлинова «О сочинениях Кирилла Туровского», стр. XI (в дальнейшем — «Рукописи А. С. Уварова»); Творения святого отца нашего Кирилла епископа Туровского, изд. преосв. Евгения. Киев, 1880, вступительная статья И. И. Малышевского, стр. ЪХХ1У, ЬХХХ—ЬХХХ1 (о принадлежности этой стлтыт И. И. Малышевскому см.: В. С. И ко н н и ко в. Опыт русской историографии, т. II, кн. 2. Киев, 1908, стр. 599).

Все издания, преследовавшие исключительно церковпо-прак-тические цели, ни с какой стороны, конечно, не удовлетворяли научным требованиям. В ученой литературе впервые о Кирилле Туровском упоминает Н.

ственное известное Карамзину сочинение Кирилла Туровского 2. Но по-настоящему открыл Кирилла Туровского науке К. Ф. Калайдович, издавший в 1821 г. «Памятники словесности XII века», среди которых было напечатано 15 сочинений Кирилла. «Исторгая сии памятники дарований из рук времени и забвения», К. Ф. Калайдович предпослал им обстоятельную статью: «Творения Кирилла, епископа Туровского, российского витии XII века», в которой было точно определено, что под Туро-вом следует разуметь не Туровль полоцкий, где польские и униатские ученые ошибочно полагали существование древней епархии, а Туров пинский, лежащий на Припяти3. Впервые использовав запись в Прологе XVI—XVII вв. о Кирилле, К. Ф. Калайдович определил также время деятельности Туровского проповедника (вторая половина XII в.) 4 и обратил внимание на литературные достоинства его произведений.

2 Н. М. К а р а м з и н. История Государства Российского, изд. 5, кн. 1. СПб., 1842, прим. 29 к т. III.

3 «Памятники русской словесности XII века, изданные с объяснением, вариантами и образцами почерков К. Калайдовичем». М., 1821, стр. IX—XIV (в дальнейшем — «Памятники XII века»). После К. Ф. Калайдовича в 1854 г. в «Известиях Академии Наук по Отделению русского языка и словесности» были напечатаны по новым спискам приписываемые Кириллу Туровскому Слово о мудрости (т. III, стб. 371—372/ и Слово душеполезно о хромци и о слепци (там же, стб. 372—381). В этом же издании по более древним спискам XIV и начала XV в. напечатано Слово о мытарствах (там же, 1855, т. IV, стб. 178—184), которое К. Ф. Калайдович приписывал Кириллу Туровскому, но в действительности ему не принадлежит. Несколько ранее, в 1851 г., А. В. Горский (анонимно) напечатал приписываемое Кириллу Туровскому послание к игумену киево-ночерскому Василию, не вошедшее в издание К. Ф. Калайдовича (Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе, ч.

4 «Памятники XII века», стр. XV, XXIII—XXIV.

5 «Вестник Европы», 1822, ч. СХХИ, № 1, стр. 44—57; № 2, стр. 130—138.

«Памятники» К. Ф. Калайдовича вызвали скептические замечания со стороны М. Т. Каченовского 5, который отрицал за творчеством Кирилла Туровского всякое самостоятельное значение, считая его лишь переводчиком или даже простым переписчиком Иоанна Златоуста 6.

Дальнейшие исследования, однако, опровергли эти утверждения главы «скептической школы». М. И. Сухомлинов, издавая сочинения Кирилла Туровского по рукописям А. С. Уварова, предпослал им обстоятельное исследование, в котором выясняет влияние на Кирилла Туровского византийских мастеров красноречия. Среди них действительно оказались Иоанн Златоуст и его подражатели, Прокл Константинопольский, Тит Востр-ский, Евлогий Александрийский, Кирилл Александрийский, Епифаний Кипрский, Симеон Логофет и другие. Но при всем этом М. И. Сухомлинов приходит к выводу, что у византийских писателей «Кирилл заимствовал не столько слова, сколько манеру вообще».7

6 Иоанн Златоуст, писал М.

7 «Рукописи А. С. Уварова», стр. XIII—XXXII. Статья эта перепечатана в «Исследованиях по древнерусской литературе» М. И. Сухомлинова (Сб. ОРЯС, т. 85, № 1, стр. 273—349). К таким же выводам приходят и позднейшие исследователи. А. И. Пономарев, например, пишет, что в поучениях Кирилла Туровского он не нашел прямых и буквальных заимствований из творений «святых отцов», «хотя каждую его страницу можно было бы сравнивать и иллюстрировать соответственными местами из соседних с ним святоотческих поучений» (А. И. Пономарев. Святой Кирилл, епископ туровский, и его поучения. «Памятники древнерусской церковно-учителыюй литературы», вып. 1, стр. 114). В. П. Виноградов после детального анализа семи бесспорно принадлежащих Кириллу Туровскому поучений и тщательного сличения их с византийскими источниками приходит к заключению, что «творчество знаменитого древнерусского витии — вполне компилятивного характера. Но и компиляция бывает различного рода и различной ценности. Бывает компиляция грубо-механическая, и может быть компиляция талантливо-художественная. Творчество Кирилла — это художественная мозаика. Здесь отдельные мелкие элехменты, как драгоценные камни, взяты готовыми из различных источников; оттуда же берется и самый план, канва, по которой размещаются эти чудные... словесные перлы..., но выбор их, взаимосочетание, наконец, слияние их с канвою нового плана — все это выполнено самостоятельно и высокохудожественным образом» (Вас. Виноградов. О характере проповеднического творчества Кирилла, епископа туровского. Сб. «В память столетия императорской Московской духовной академии», ч. 2. Сергиев Посад, 1915, стр. 313—395; цитированное место на стр.

О жизни Кирилла Туровского сохранились самые скудные* сведения, имеющиеся в проложном сказании, древнейший список которого относится к XV в. Сказание это заканчивается молитвой к Кириллу Туровскому, этому второму (после Иоанна Златоуста) златословесному учителю на Руси, (который «восия паче всех», чтобы он избавил русских людей «от безбожных агарян, присно мучащих нас»; сказание, стало быть, составлено после татарского погрома, т. е. значительно позднее того времени, когда жил и творил сам Кирилл Туровский. Родился он, по сказанию, в Турове у богатых родителей, но, презрев богатство и тленную славу мира сего, более всего приле-жал к изучению божественных книг «и добре извыче божест-венныя писания». Потом он вступил в монастырь, сделался монахом и усердно работал на бога, «уча и поучая мнихы в покорении и послушании быти ко игумену». Тем самым он настолько прославился по всей стране, что умолением князя и людей того города был поставлен там епископом. Он славно подвизался в церкви божией, обличив ересь епископа Феодорца и предав его анафеме. Он составил много посланий Андрею Бого-любскому от евангельских и пророческих указаний, а также Слова на господские праздники и много других душеполезных творений, молитвы, похвалы, канон великий о покаянии и канон господу по буквам азбуки, «которые он передал церкви и которыми доныне все благоверные русские люди просвещаются и веселятся. И так, благочестиво прояшв свою жизнь, он преставился в вечный покой» 8.

Сочинения Кирилла Туровского подтверждают некоторые конкретные данные проложного сказания о литературной деятельности туровского проповедника: в них действительно содержатся воспевание господских праздников, наставления к инокам, чтобы они беспрекословно подчинялись власти игумена, в них встречается также обличение недостойных иереев, хотя, правда, епископ Феодор по имени не назван. В остальном про-ложное сказание, и без того краткое, загромождено общими местами и обычным житийным шаблоном, изображая Кирилла Туровского не от мира сего затворником, удалившимся в столп и занятым только подвигами благочестия.

К. Ф. Калайдович в общей оценке Кирилла Туровского останавливается исключительно на его литературных достоинствах, отмечая «чистоту, обилие и плавность языка» Кирилла, его «сильные противуположиости и счастливые сравнения» 9.

ь «Рукописи А. С. Уварова», стр. 1—2.

9 «Памятники XII века», стр. XXXVIII.

10 С. Шевырев. История русской словесности, ч. 2, изд. 2. М., 1850, стр. 254 (первое издание вышло в 1846 г.).

С. П. Шевырев находит, что проповедь Кирилла Туровского «не представляет никаких отношений к современным событиям» и «вовсе чужда политического характера» 10.

С. М. Соловьев ограничргвается передачей содержания нескольких слов Кирилла Туровского, объясняя их красноречие и стиль особым темпераментом автора — «южного русина»: «изучая внимательно сочинения древнего владыки Туровского, нетрудно открыть в нем предшественника и земляка позднейшим церковным витиям из юго-западной Руси, которые так долго были у нас почти единственными духовными ораторами и образцами. Как слог поучения Луки Жидяты обличает новгородца, так слог Слов Кирилла Туровского обличает в сочинителе южного русина» 11.

О. Ф. Миллер утверждает, что «в словах Кирилла решительно нет ничего современного, кроме разве одного указания в слове на Фомино воскресенье — указания на то, что в числе даров, приносимых людьми воскресшему Спасителю, ненавидящиеся должны приносить духовную любовь. Таких ненавидящихся в то время междоусобий было не мало! Время было вообще таково, что могло бы вызвать проповедника на прямое противодействие именно тому роду зол, которые тогда преобладали» 12.

А. Д. Галахов, как и многие другие историки русской литературы, считает, что произведения Кирилла Туровского нельзя приурочить к какой-либо определенной исторической эпохе, что они, следовательно, были как бы вне времени и пространства. «Хотя в словах Кирилла Туровского,— пишет А. Д. Галахов,— есть некоторые указания на современные обстоятельства, например на равнодушие паствы к его поучениям и на суеверия..., но преобладающий характер их — отвлеченный. Содержание их относится к религиозным истинам, общим и равнозначительным во всякое время, без отношения к особенному состоянию той или другой эпохи, того или другого христианского общества» 13.

11 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, изд. «Общественная польза», кн. 1, стб. 755—759; цитированное место на сто. 756.

12 Орест Миллер. Опыт исторического обозрения русской словес- ности, ч. 1, вып. 1, изд. 2. СПб., 1865, стр. 299 (первое издание вышло в 1862 г.).

13 Л. Галахов. История русской словесности, древней и новой, т. I, изд. 2. СПб., 1880, стр. 287 (первое издание вышло в 1863 г.).

Такого же мнения придерживается и И. Я. Порфирьев, полагающий, что сочинения Кирилла Туровского не только были оторваны от современности, но по своей литературной манере были вообще непонятны современникам. «Слова и поучения Кирилла,— пишет И. Я. Порфирьев,— не касаются современной русской жизни...». Хотя современники, дродолжает И. Я. Порфирьев, называли Кирилла «вторым златословесным витиею» и видели в нем русского Златоуста, ему, в отличие от Иоанна Златоуста, «недостает практического нравственного направления, общедоступности и современности». Указав на витиеватость

Слов Кирилла, насыщенность аллегориями и риторическими украшениями, И. Я. Порфирьев замечает: «Трудно допустить, чтобы такие проповеди были понятны большинству тогдашнего русского народа, который не имел никакого образования» и.

Е. Е. Голубинский, как известно, считал, что в «домонгольский период» русской истории настоящего «просвещения» в широком смысле этого слова, т. е. культуры, у нас еще не было. И вот в древней Руси, совершенно лишенной «просвещения», появляется замечательный писатель, оратор, вдохновенный поэт, настолько широко образованный, чтобы использовать образцы греческой проповеднической литературы 15, и вместе с тем настолько искусный, чтобы не подражать им дословно. Чтобы примирить это противоречие, Е. Е. Голубинский усматривает в Кирилле Туровском явление «исключительное», «странное» и «несообразное», ничего общего не имеющее с современной ему действительностью. Дальше Е. Е. Голубинский обвиняет Кирилла Туровского в том, что красноречие было для него не средством для нравственного назидания слушателей, а самоцелью. Красноречие Кирилла Туровского, повторяет несколькими страницами дальше Е. Е. Голубинский, имело лишь ту ценность, что давало возможность насладиться им в течение нескольких минут самому оратору. Что касается того обстоятельства, что сочинения Кирилла Туровского так усердно переписывались, то Е. Е. Голубинский объясняет это исключительно их занимательностью 1б.

Вслед за Е. Е. Голубинским А. Н. Пыпин утверждает, что сочинения Кирилла Туровского представляют в письменности XII в. «совсем особенное явление», т. е. яркий вид творчества на «почве» полного отсутствия «просвещения». А. Н. Пыпин не дает разбора сочинений Кирилла Туровского, ограничиваясь небольшой сравнительно выпиской из Е. Е. Голубинского; в «биографических примечаниях» он замечает, что Кирилл Туровский «был восторженный аскет и мастер ораторского слова» 17.

14 И. Порфирьев. История русской словесности, ч. 1, изд. 5. Ка- зань, 1891, стр. 397—308, 402—403 (первое издание вышло в 1870 г.).

15 Сам Е. Е. Голубинский указывает, что Кирилл Туровский настоль- ко хорошо знал греческий язык, что пользовался толкованием Евангелия !>оофилакта Болгарского и Словами Симеона Логофета, которые в то время еще не были переведены на славянский язык (Е. Е. Голубин- ский. История русской церкви, т. I, первая половина, изд. 2. М., 1901, стр. 802, прим. 1; первое издание вышло в 1880 г.).

16 Там же, стр. 798, 802—803.

17 А. Н. Пыпи п. История русской литературы, т. 1, изд. 2. СПб.. 1902, стр. 93, 120 (первое издание вышло в 1898 г.).

А. И. Пономарев полагает, что приводимого в Прологе факта обличения Кириллом Туровским епископа-еретика Феодорца, а также приписываемых ему посланий к Андрею Боголюб-скому, «достаточно, чтобы с вероятностию предположить, что он был очень деятелен и принимал живейшее участие в наиболее важных церковных и не-церковных событиях своего времени, волновавших тогдашнее общество». Но вывод этот делается на основании не дошедших до нас памятников. В известных же сочинениях Кирилла Туровского А. И. Пономарев не находит никаких публицистических элементов, отмечая отсутствие в них «прямого назидательно-поучительного приложения к современности слушателей» 18.

Е. В. Петухов повторяет уже установившийся до него взгляд на туровского проповедника. «Кирилл Туровский, как автор,— категорически утверждает Е. В. Петухов,— имеет лишь специально-литературный интерес» 19.

В. М. Истрин не видит никаких данных, чтобы связать произведения Кирилла Туровского с современностью. «Слова Кирилла Туровского,— пишет В. М. Истрин,— по своему содержанию — характера общего». Они «не касаются совсем современности и не дают никаких указаний на действительные события» 20.

18 А. И. Пономарев. Указ. соч., стр. 101, 114.

19 Е. В. Петухов. Русская литература. Древ<ний период. Пг., 1916, стр. 10 (первое издание вышло в Дерпте в 1911 г.).

20 В. М. Истрин. Очерк истории древнерусской литературы до- моежовского периода (11—13 вв.). Пг., 1922, стр. 180. В другом месте В. М. Истрин указывает, что «Слова Кирилла Туровского, не отражая ни общественных событий, ни особого умонастроения, находятся в связи с особым направлением учительства, идущим из Византии, с направле- нием ораторского в собственном смысле проповедничества» (там же, стр. 25; ср. также стр. 16).

21 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVI вв. М.—Л., 1937, стр. 74 (в издапии 1945 г.—стр. 61).

22 Н. К. Гудзий. История древней русской литературы, изд. 6-е. М., 1956, стр. 90, 93. См. также изд. 1-е. М., 1938, стр. 92, 95—96.

Приведем еще два подобных высказывания о Кирилле Туровском. «Его произведения,— пишет А. С. Орлов,— далеки от современной действительности» 21. Н. К. Гудзий допускает, что в обличении епископа еретика Феодорца и особенно в посланиях к Андрею Боголюбскому, если они вообще существовали, «Кирилл Туровский вряд ли мог обойти те или иные факты современной ему жизни и так или иначе, несомненно, должен был на них откликнуться». Однако в отношении известных нам произведений Кирилла Туровского И. К. Гудзий приходит к выводу, что в них «живая современность не нашла никакого отклика». «Кирилл Туровский,— пишет Н. К. Гудзий,— в своих произведениях, дошедших до нас, почти совершенно не откликался на современную ему злобу дня и не обнаружил в себе публицистических склонностей в такой мере, как Иларион» 22.

Впервые порывает с этой твердо установившейся традицией ТТ. П. Еремин (автор главы об «учительной литературе» в академической многотомной «Истории русской литературы»), считающий, что Кирилл Туровский выступает и «в роли публициста, обличителя пороков своих современников». Но элементы публицистики И. П. Еремин находит только в кирилловой притче о хромце и слепце, представляющей собой облеченный в аллегорическую форму памфлет против епископа-еретика Фео-дорца 23.

Я нахожу возмояшым расширить круг публицистических произведений Кирилла Туровского, но для этого необходимо напомнить о тех основных проблемах общественной жизни, которые волновали его современников, другими словами — уяснить себе тот «дух времени», отсутствие которого в творчестве Кирилла Туровского так настойчиво и единодушно провозглашают все исследователи.

Два вопроса стояли в центре внимания русских книжников XII в. Это, во-первых, вопрос о том, как избежать всеобщего недовольства, вызывавшегося «ненасытством» богатых и сильных людей, которые, по словам писателя XII в. Климента Смо-лятича, «прилагали дом к дому и села к селам». Вторая проблема, волновавшая передовых мыслящих людей того времени,— это вопрос о прекращении княя^еских усобиц, об объединении Русской земли для отпора наседавшим на нее врагам и в первую очередь — степным кочевникам.

23 «История русской литературы», т. 1. М.— Л., 1941. стр. 361 —

362.

Для установления мира и доброго согласия между людьми проповедники, с одной стороны, учат сильных мира сего умерять свои аппетиты, не гоняться за безмерными богатствами, кротко обходиться со своей челядью, миловать ее, кормить досыта, одевать, обувать, довольствовать всем необходимым. С другой стороны, и добрые слуги должны работать на своего господина, как на самого бога... Эта проповедь имела, конечно, мало успеха. Никакие благочестивые пожелания не могли остановить сильного роста и углубления феодальных отношений, которые в XII в. привели уже к закрепощению значительных слоев населения деревни и города. Уже в XI в. разоренные свободные общинники, лишенные средств производства и находившиеся в безвыходной кабале, пренебрегают сладкоречивой христианской проповедью и берутся за оружие, поднимая восстания. Их ярость обращается не только против непосредственных своих угнетателей, но и против представителей христианской религии, которые «проповедуют необходимость существования классов — господствующего и угнетенного, и для последнего у них находится лишь благочестивое пожелание, дабы первый ему благодетельствовал» 24.

Если при своем зарождении христианство было движением угнетенных, выступавшим «сначала как религия рабов и вольноотпущенных, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов» 25, то на Руси христианство начало внедряться как государственная религия классового общества, призванная освящать и поддерживать своим авторитетом власть господствующего класса. Естественно, что, выступая против угнетателей и поддерживающих их слуячителей церкви, порабощаемое население впротивовес последним с симпатией относится к представителям старой языческой веры — волхвам.

Официальная церковь яростно боролась не только с волхвами, но со всеми остатками язычества в быту. Последние очень цепко держались и в XII в., и в последующие века. Более того, в XII в. во многих областях Руси язычество было еще свежо в памяти народа. В Ростове, где с таким успехом подвизались волхвы, еще во второй половине XI в. епископ Леонтий и преемник его Исайя подвергались сильным нападкам со стороны язычников. В Муроме христианство стало утверждаться только в самом конце XI в., а киево-печерский монах Кукша, проповедовавший в первой половине XII в. христианство среди вятичей, был убит язычниками 26.

Даже из этой короткой справки можно убедиться, что пропаганда христианства и внедрение его в толщу населения выходили за пределы богоугодного подвига и преследовали важные социально-политические задачи.

24 К. Маркс. Коммунизм газеты «Rheinischer Beobachter». К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е, т. 4, стр. 204.

25 Ф. Энгельс. К истории раннего христианства. Там же, изд. 1-е, т. XVI, ч. II, стр. 409.

26 Мак арий. История русской церкви, т. II, изд. 2. СПб., 1863, стр. 34—35.

27 ПВЛ, ч. I, стр. 118.

Передавая богословские прения, которые якобы велись между усмирителем восстания в Ростовской области и Белоозере Яном Вышатичем и волхвом, летописец приписывает последнему не столько языческие, сколько еретические воззрения. Волхв, например, так объясняет зарождение человеческого рода: бог мылся в бане и, вспотев, вытерся тряпкой, которую бросил с неба на землю. Тут поспорили сатана с богом, кому из тряпки сотворить человека, и сотворил человека дьявол, а бог вдохнул в него душу; вот почему когда человек ухМирает, то тело уходит в землю, а душа — на небо 27. Эти слова вполпе соответствуют учению еретиков-богомилов, которые также верили, что человека создал Сатанаил, но не мог его воодушевить, и человек ожил

только после того, как бог вдохнул в него душу. Очевидно, лето^-писец вкладывает в уста волхвов те речи, которые в то время привычно было слышать от других врагов христовых — еретиков.

По данным позднейших летописей, ереси на Руси появились почти одновременно с принятием христианства. Уже в 1004 г., т. е. еще при Владимире Святославиче, в Киеве появился какой-то скопец, монах Адриан, который начал хулить церковь и уставы ее, а также священников и иноков. Против него восстал митрополит Леонт, еретика отлучили от церкви и заключили в темницу 28. В 1123 г. в Киеве подвизался некий Дмитр, которого летопись называет злым еретиком. Его обличил митрополит Никита и заточил в городе Синелице 29.

Нас пе должна смущать скудость известий о ересях в Киевской Руси. Как и в последующие века, государственная власть и официальная церковь всеми имевшимися в их распоряжении средствами жестоко боролись со всяким шатанием умов и еретическими учениями. Литературные произведения еретиков не переписывались и не хранились. Выступая против них с обличениями, церковники старались избегать изложения их взглядов во избежание соблазна 30. Когда острота споров и борьбы миновала, не было уже надобности увековечить в летописи дерзновенные речи и стойкость «злых еретиков». Характерно, что сведения о ереси Адриана сохранились лишь в Никоновской летописи и в Степенной книге (и то, вероятно, только потому, что он раскаялся и после этого вел себя примерно) , а о ереси Дмитра — в одной лишь Никоновской летописи; в остальных летописях о них нет ни слова.

28 ПСРЛ, т. IX, стр. 68; т. XXI, первая половина, стр. 124.

29 ПСРЛ, т. IX, стр. 152.

30 В своем известном «Слове на сбор святых отец 318» Кирилл Ту- ровский, изложив в самом кратком виде выступление еретика Ария на Никейском соборе, прибавляет: «Се же ему изъглаголавшю и множайша к сим, их же не леть >нам писати, ни вам слышати», т. е. Арий произнес еще много других речей, о которых не следует ни мне писать, нп вам слышать (ТОДРЛ, т. XV, стр. 345).

Между тем исторические условия русской жизни XII в.— возросшая роль города и городского веча, обострение социальных отношений и городские восстания — были весьма благоприятны для развития ересей. На всем протяжении средневековья для таких периодов особенно характерно возникновение различных еретических толков и обострение догматических споров. При всей скудости источников о еретических движениях XII в., вызванной указанными выше причинами, летописи сохранили все-таки большой материал о страстных догматических спорах по поводу того, можно ли есть мясо в среду и пятницу, если эти дни падают на большие господские и

259

17*

богородичные праздники, или в дни прославленных, «нарочитых» святых. Споры эти захватили широкие круги русской церкви, в них было втянуто много виднейших духовных лиц и среди них патриарх константинопольский Лука Хрисоверг, митрополит киевский Константин II, архиепископ новгородский Нифонт, епископы ростовские Нестор и Леонтий, черниговский Антоний, киево-печерский игумен Поликарп, князь черниговский Святослав Ольгович и владимирский Андрей Боголюбский и ставленник последнего владимирский епископ Федорец. В 1168 г. для разрешения спора в Киеве был даже созван большой церковный собор.

Все эти догматические споры отражают реальные политические интересы, которые сводились к тому, что сильный суздальский князь желал иметь «своего», послушного и преданного ему епископа, совершенно независимого от киевского митрополита; более того, он «дерзнул» устроить свою автокефальную митрополию во главе с Федорцем, которая еще более возвысила бы значение его мощного княжества 31. История Фе-дорца закончилась тем, что князь Андрей отправил его в Киев к митрополиту Константину, который предал Феодора лютой казни: как злодею и еретику, митрополит велел отрезать ему язык, отрубить правую руку и ослепить его. Рассказав с особенным злорадством об этой казни, летописец заключает свое повествование знаменательной припиской: «Се же спи-сахом, да не наскакають неции на святительный сан».

31 См. стр. 249—250.

32 О догматических спорах по поводу соблюдения поста в среду и пятницу и о случае с Федором см. ПСРЛ, т. IX, стр. 220—229 236, 239—241; т. I, вып. 1, стб. 355—357; т. II, стб. 551—554; М а к а р и й. Указ. соч., т. III, стр. 24—29, 105—111; Б. Е. Голубинский. Указ. соч., т. J, первая половина, стр. 330—382, 43Q—443; вторая половина, стр. 466—470

Ужасная казнь Феодора свидетельствует о крайней ожесточенности внутрицерковной борьбы в XII в. Этой же ожесточенностью объясняется и преувеличение преступлений, приписываемых летописцем Феодору. В Никоновской летописи сообщается даже, что злодей Федорец варил людей в котлах, причем тут же указывается, что Феодор «закон божестве-ный укори, и на самого господа бога и на пречистую богородицу хулу изглагола». Мы опять, стало быть, сталкиваемся с еретическим движением, охватившим такой богатый город, как Владимир, живший интенсивной политической жизнью, движением, сопровождавшимся закрытием церквей, острой борьбой внутри церковной иерархии, сплетавшимся с политическими расчетами сильного владимирского князя, который стремился использовать церковную распрю в своих интересах 32.

История с Феодором, во время которой Андрей Боголюб-скйй, будучи совершенно независим от Киева, пытался обособиться от «матери городов русских» и в церковном отношении, имела прямое отношение к большой проблеме о единстве Русской земли, волновавшей русских публицистов XI—-XII вв. Закрепощение свободного крестьянского населения и превращение отдельных земельных владений в замкнутые вотчины-сеньерии шли параллельно с процессом политического расчленения государства. В середине XII в. обособились от Киева и стали совершенно независимыми не только такие крупные «волости», как Переяславль Южный, Чернигов, Владимир Волынский, Новгород, Ростово-Суздальская земля и другие, но и такие мелкие владения, как княжество Туров-ское. Последнее обособилось от Киева в 1157 г., превратившись в самостоятельное феодальное владение во главе с князем-изгоем Юрием Ярославичем (внуком киевского князя Святополка Изяславича, княжившего перед Владимиром Мономахом). Предпринятая в 1160 г. попытка коалиции князей во главе с великим князем киевским отобрать Туров у Юрия закончилась полной неудачей. Отстояв свою самостоятельность, Туровское княжество во второй половине XII в. переживало время политического расцвета, и только позднее, в начале XIII в., оно распалось на еще более мелкие владения — княжества собственно Туровское, Пинское, Клецкое и др.

В XII в. в Турове было несколько монастырей и церквей, являвшихся в то время центрами культуры 33. В исторической литературе высказывалось предположение, что в Турове в епископство Кирилла и его преемника Лаврентия при епископской кафедре и при соборном храме велись летописные записи, в незначительном количестве вошедшие в Киевскую и в Га-лицко-Волынскую летописи 34. В монастырях в церквах Туро-ва несомненно подвизались ученые-греки; у них Кирилл Туровский мог изучить греческий язык, которым хорошо владел, и перенять византийское образование.

33 И. И. М а л ы ш е в с к и й. Указ. статья, стр. ХЪУ1—ХЫХ, ЪХХТУ.

34 В. С. Иконников. Указ. соч., т. II, кн. 1. Киев, 1908, стр. 588.

Как писатель и церковный деятель Кирилл Туровский созрел в условиях борьбы Турова за свою феодальную самостоятельность. Проблема единства Русской земли не стояла в Турове так остро, как в княжествах, непосредственно граничивших со степью и подвергавшихся нападениям половцев. Здесь не раздавались призывы к объединению князей для борьбы с кочевниками: напротив, всякая коалиция князей представляла угрозу для самостоятельности незначительного Турова. В то же время, однако, такое маленькое княжество, как Туров, вовсе не было заинтересовано в раздроблении русской церковной организации, к чему стремился, например, Андрей Боголюб-ский. Сильная единая церковь неизменно выступала против княжеских «распрей и котор», от которых мелкие владения больше всего страдали. За крепкую церковную организацию, остававшуюся единой после феодального расчленения Руси, стояли, следовательно, такие политические образования, которые выиграли от нового порядка вещей.

В связи с описанными явлениями общественной и политической яшзни Кирилл Туровский не представляется писателем впе времени и пространства, а творчество его — красноречивым, но пустым плетением словес, оторванным от окружающей действительности. В произведениях Кирилла Туровского действительно имеется много рассуждений общеморального характера (против лихоимства, сребролюбия, гордости и т. д.), много избитой риторики, стереотипной патетики. Однако если отбросить все эти груды византийского шаблона, то можно без труда обнаружить, что в творчестве Кирилла Туровского нашли отражение те основные проблемы русской жизни XII в., о которых речь шла выше. Мы находим в Словах и притчах Кирилла Туровского энергичное выступление против язычников и еретиков, против дерзких иереев, расшатывающих церковные устои, за единую, сплоченную, экономически сильную и независимую церковь со строгой иерархией сверху донизу.

Прежде всего следует отметить, что Кирилл Туровский, помимо всего прочего, является популяризатором Евангелия. В увлекательных, драматических картинах он излагает перед своими слушателями сцены из Нового Завета, особенно подробно останавливаясь на воплощении Христа, на троичности божества и на других христианских положениях, которые больше всего подвергались критике со стороны еретиков. В сочинениях Кирилла Туровского имеются и прямые выпады против еретиков, а также против «бесовских игр». Сама форма, в которую Кирилл облекает свои Слова, ее торжественность, цветистость, риторическая украшенность и патетика соответствуют пышности византийского церковного обряда и имеют целью подавить воображение слушателей, подчеркнуть никчемность, убожество проповеди еретиков и язычников.

Выше уже отмечалось, что И. П. Еремин считает притчу о хромце и слепце полемическим выступлением против епископа Федорца. Так оно, несомненно, и есть. Возможно даже, что притча и представляет собой то обличение Феодора, о котором говорится в проложиом сказании о Кирилле Туровском. Нас не должно смущать то обстоятельство, что Феодор не назван по имени: мастер аллегории, иносказаний и намеков. Кирилл Туровский прямо не выступает ни против кого. Притча о хромце и слепце представляет собой перевод с греческого, но у Кирилла Туровского вместо краткого объяснения притчи, имеющегося в подлиннике, все ее эпизоды сопровождаются подробным толкованием35, направленным против дурных стражей божьего алтаря».

Некий домовитый человек, рассказывается в притче, насадил виноградник, обвел его изгородью и устроил ворота. Придя домой, он стал думать, кого поставить стражем к винограднику. Сделать стражем кого-нибудь из своих рабов он не решался: зная его кротость, раб присвоит себе виноград. И вот он надумал приставить к воротам хромца и слепца: если кто-либо захочет украсть виноград, то хромец его увидит, а слепец почует. Если же сами стражи захотят попасть в виноградник, то хромец не сможет туда войти, а слепец если и войдет, то, заблудившись, попадет в яму и разобьется. Но стражи обошли своего господина: слепец посадил на себя хромца и, руководимый им, зашел в сад и наворовал плодов. Толкуя притчу, Кирилл Туровский сравнивает этих стражей, обманувших своего господина, с дурными епископами: бог поставил их стеречь его алтарь, но они самым недостойным образом нарушили свой долг. Кирилл не жалеет сильных слов, чтобы обличить служителей церкви, которые поставлены «стрещи святых тайн от враг христов, сиречь от еретик и зловерных искуснах (т. е. искусителей.— Я. Б.)» зс, но не оправдывают своего высокого назначения. Далее, имея, несомненно, в виду Федорца, Кирилл Туровский обрушивается на церковника, который недостоин иерейства, «но имене деля высока и славна житья, на епископскый взиде сан» 37.

35 Ср. параллельный текст притчи Кирилла Туровского с переводом с греческого в «Памятниках А. С. Уварова», стр. ХЬУП — Ы. Легенда с хромце и слепце была широко распространена на Востоке: она встре- чается в «Тысяче и одной ночи» и в вавилонском Талмуде (М. И. Сухо- млинов. Два семитических сказания, встречающиеся в памятниках русской литературы. Сб. «Исследования по древней русской литературе», <етр. 675-677).

36 ТОДРЛ, т. XII, стр. 342.

37 Там же, стр. 343.

38 Там же, стр. 344.

Притча направлена не только против Федорца, но и против его покровителя Андрея Боголюбского. «Разумейте же ныне, безумнии в людех сановници и буии во иереех!» — поучает Кирилл Туровский через голову своих слушателей «безумных -сановников» 38. Кирилл сравнивает с дерзкими и недостойными эпископами Каина, который, не будучи священником, дерзнул на священнический чин; библейских сынов Кореевых, «иже с Дафаном и Авироном взем бо кадилницю и поидоша в скинию.

неосвящении суще, и пожре я земля». Здесь, несомненно, содержится выпад против еретиков, считавших, что каждый «простец» мэжет быть священником. И действительно, вслед за приведенными словами говорится: «Того древа вкусиша ерети-ци, иже злохитрьемь аки ведуще душевный путь заблудиша, и не приимше покаяния ногибоша» 39.

Обличая и осуждая стремящегося к автокефалии епископа, Кирилл Туровский превозносит церковную иерархию, возглавляемую константинопольским патриархом: «...Славьный и честный дом — церкви, — читаем мы в Слове в неделю цветоносную,— имееть искусны строителя: патриархы и епископы, ерея же и игумены, иереи и вся церковныя учителя...» 40.

«Недостойным пастырям», расшатывающим церко шую организацию, Кирилл Туровский противопоставляет «святых отцов», подвижников христовых, крепко ополчившихся против еретиков. Им посвящено Слово Кирилла Туровского на Никей-ский собор, начинающееся следующим торжественным призывом: «Якоже историци и ветия, рекше летописьци и песнотвор-ци, приклоияють своя слухы в бы иная межю цесари рати и въпълчения, да украсять словесы и възвеличать мужьствова-въшая крепко по своемь цесари, и не давъших в брани плещю врагом (т. е. не обратившихся в бегство.— И. Б.), и тех елавя-ще похвалами венчають, колми паче нам лепо есть и хвалу к хвале приложити храбром и великым воеводам божиям, крепко под виза въшимъся по сыне божий...» 41. Излагая деяния собора, осудившего ересь Ария (элементы которой можно обнаружить почти во всех последующих христианских ересях), Кирилл заканчивает свое Слово обширным панегириком по адресу «бого-блажетшых архиереев, высокопарящих орлов», недремлющих стражей церкви42. Такова резко консервативная направленность слоз Кирилла Туровского.

39 ТОДРЛ, т. ХП, стр. 344.

40 ТОДРЛ, т. ХШ, стр. 409.

41 ТОДРЛ, т. XV. стр Ч\.

42 Там же, стр. 347—348.

43 «О горе, языче грешен! Како прельстися! Почитая пророкы, пи савша о Христе, не разумеете, и чаявшим света бысть им тма» (ТОДРЛ, т. XIII, стр. 413—414).

Обличение равнодушия к церкви и прямые выпады против язычников содержатся в Слове Кирилла Туровского па пасху. Драматично описывая воскресение Христа, Кирилл восклицает: «О горе тебе, грешный народ, что, читая пророкоз, писавших о Христе, ты не разумел их и все-таки прельстился и, ожидая света, пребываешь во тьме» 43. Речь тут идет не о иудеях, приверженцах «ветхого закона», отвергпшх Христа, а о современниках Кирилла Туровского. Именно к ним обращается он, восклицая: «Мы же, братие, воскресение христово видевше, поклонимся глаголюще: ты еси бог наш — развее тебе иного не знаєм» 44.

Самому Кириллу, прославленному, «модному», как мы бы сейчас выразились, проповеднику, приходилось сталкиваться с равнодушным отношением к его выступлениям. С горечью отмечает он в начале Слова на пятую нецелю по пасхе, что он надеялся собрать в церкви больше людей «на послушание божественных словес», а пришло мало. Если бы я, указывает Кирилл, о себе говорил, то вы хорошо бы сделали, не придя в церковь, по я ведь возвещаю вам владычные заповеди 45.

44 Там же, стр. 414.

45 «Аз убо. друзии и братие, надеахся на всяку неделю бою събрати в нерьковь людии на послушание божественных словес: ныне менпг* при- ходять; но аще бы о собе глаголал, то добре бысте творили, не приходя- ще: ныне же владычыя заповеди възвещаю вам...» («Рукописи А С.Ува- рова», стр. 74). Это Слово не имеет надписания имени Кирилл Ту- ровского. И. П. Еремин, не приведя никакой аргументации, категори- чески заявляет, что Слово Кириллу не принадлежит (ТОДРЛ, т. XI, стр. 349). Надо, однако, принять во внимание не тотько то обстоя- тельство, что Слово помещено в сборнике, содержащем другие несо- мненно принадлежащие Кириллу произведения, но и соображение по этому поводу Е. Е. Голубинского. Последний правильно укалывает, что если исключить это Слово из числа произведений Кирилла Туровского, то остается непонятным, почему он, написав Слова с недети цветоносной до недели святых отнов на все недели подряд, пропустил одну пятую неделю (Е. Е. Г о л у б и н с к и й. Указ. соч., т. I, первая половина, стр. 804, прим. 1). Кроме того, это Слово по содержанию родственно другим произведениям Кирилла Туровского.

46 «Рукописи А. С. Уварова», стр. 75.

47 Там же, стр. 77.

48 Там же. Р>след за этим в одом из приводимых М. И Сухом типовым списков (из собрания Погодина, хранящегося в Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина, № 1005) следует сильный конец, направленный в сущности против внешнего, показного благочестия и ханжества. Вот этот отрывок: «Подобает всем верным рассмотряя дсяти вся, да не вот- ще труд будет, и в неведении погибель души. Что есть, иже ся постим, а правды но творяще, то что есть успеем... Аще, рече, и пепд кто зо- баст, а неправду деет, зла обычая не предстает, то не можем сдастися. Аще воздержатися хощеши от рыб и от мяса, то первие останися гнева и ярости гордости, и клеветы, и обиды, и татбы, пиянства, и бтужния, и

Несколько раз на протяжении Слова Кирилл обращается к своим слушателям с мольбою, «да поучають неприходящих, и увещайте а приходити в церькви» 4б. Снова возвращаясь к тем, кто пренебрег проповедью, Кирилл говорит: «Въпрошу же вы, отвещайте ми, аще злато или сребро въ вся раздавал бых. любо мед любо си вино, не бысте ли приходили сами и не призываеми, и друг друга бесте варили? Ныне же словеса божиа раздаваю, лучьша паче меду и ста, лишает их, не приходяще к церькви» 47. И в заключение обращение к пришедшим: «Аще суседа имате, или родина, или я^ену, ли дети, то призывайте к церькви вся...» 48.

Одно явление из церковной жизни радует Кирилла Туровского и наполняет его гордостью. Это рост и укрепление хозяйства монастырей, превратившихся в XII в. в крупные феодальные владения. Кирилл испытывает удовлетворение от того, что пчелы «мнишьскаго образа» добились «самокормия» и могут уже своими средствами обеспечить все потребности самого монастыря и его обитателей: «Ныне,— говорится в Слове в неделю Фомину,— мнишьскаго образа трудолюбивая бчела, свою мудрость показающи, вся удивляеть: якоже бо они в пустынях самокормиемь живуще, аньгелы и человекы удивляють, и си на цветы възлетающи, медвеныя с[о]ты стваряють, да человеком сладость и церкви потребная подасть» 49.

веяния злобы, и неправды: тогда не будем зверю подобнии, но упо-домъся святым, добрая дела к правду творяще. Аще кто пития не испивает, ни мяса не ясть, а злобу держит и порабощает неповипньна, пу-нге скота таковый: не ест бо скот мяса, ни пития пиет. Аще кто и на шли земли легает, по вся нощи сия молится, а зломыслит и деет неправду и не милует убогих и не подает просящим бога ради, пи тако ся хвали: не требует постели скот, но ни тех злоб имат... кая ми помощи от яди воздержатись, а не блуд совокуилятися, и наполнятися неправдами имения?» и т. д. (там же, стр. 77—78). С этим же окончанием Слово помещено в рукописи Румянцевского собрания № 181 иод названием Слова Иоанна Златоуста «како жити крестьяном», хотя среди известных поучений Иоанна Златоуста такого Слова нет (см. «Памятники XII века», вступительная статья К. Калайдовича, стр. XXXIII). Нет сомнения, что этот конец приписан каким-то еретиком в порядке полемики с Кириллом Туровским. Он содержит основные положения еретиков: и осуждение внешнего, показного благочестия, не подкрепляемого добрыми делами, и призыв к нравственному совершенствованию, к помощи ближним, и протест против насилия, злобы и «неправд», против действий ханжей и насильников, которые «невинных порабощают» и неправдами множат богатства. Все это идет вразрез с общим духом других Слов Кирилла Туровского, который как раз был горячим сторонником внешнего благочестия.

49 ТОДРЛ, т. XIII, стр. 413.

50 Ихменно А. В. Горский приписывает «Послание некоего старца» Кириллу Туровскому (см. прим. 3 на стр. 253). однако без достаточных оснований (см. по этому поводу соображения И. П. Еремина — ТОДРЛ, т. XI, стр. 345). Мы привлекаем два высказывания из этого послания только потому, что они вполне соответствуют другим высказываниям подобного рода в произведениях, принадлежность которых Кириллу Ту- ровскому не вызывает сомнении.

41 «Прибавления к изданию творений св. отцев», ч. X, стр. 34?—347.

В приписываемом Кириллу Туровскому «Послании некоего старца» автор послания хвалит своего адресата (как полагает Л. В. Горский — игумена Василия50) за его хозяйственную деятельность по устройству Киево-Печерского монастыря. Автор называет Василия вторым Феодосием, равным ему по святости, но еще более вознесенным богом: Феодосии только начал строить церковь, а Василий не только устроил церковь, но и обвел монастырь прекрасной высокой оградой из камня51.

«Ты создал— пишет Кирилл,— стены каменьны около всего печерьского монастыря на тверде основе высокы и красъны», но, подчеркивает Кирилл, наряду с этим необходимо соблюдать строгое монашеское житие, без которого монастырь и за каменной оградой будет разрушаться 52.

Отсюда вытекает проповедь строжайшей монашеской дисциплины, беспрекословного подчинения иноков игумену. Вопросу этому посвящено «Сказание о черноризьчьстемь чину». «Подобно свече,— говорит Сказание, обращаясь к иноку,— ты имеешь свою волю только до церковных дверей, а потом уже не смотри, как и чем тебя сделают; подобно одежде ты знай себя только до тех пор, пока не попадешь в руку к тому, кто тебя получит, и не помысли ничего худого, если даже тебя раздерут на онучи. Только до монастыря ты имеешь свою волю; приняв же монашеский образ, всего себя повергай в покорение, не тая в сердце своем ни малейшего своевольства...» 53.

52 Там же, стр. 348.

53 «Свеща ли есть, токмо до церковных двьрий в своей воли буди, и о томь не расматряй, како и чим тя потваряеть. Риза ли еси, до при- емлющаго тя в руку, знай собе; ктому не помысли, аще и на онучи растерган будеши. Точью до монастыря имей свою волю, по въепри- ятьи же образа всего собе повьрзи в покорение, ни мала своевольства утай в сердци твоемь...» (ТОДРЛ, т. XII, стр. 355).

54 «Аще ли прилепишися... к милующем тело свое мнихом, и ризы лзменящих, и изветомь праздышка особную тряпезу с пивомъ творя- ща, и тамо на лица събирающася, и до поздьнаго пребывающа, и ищю- ща над старейшиньствы взяти свою волю, и не бога ради, ни о ползе съвет творяща, яростьный дьржаща супруг, и бестудно на иконома и на келаря нападающа...» (там же, стр. 357).

55 ТОДРЛ, т. XII, стр. 356. В притче о слепце и хромце Кирилл обра- щается с призывом к монахам: «...Не продадим божия слова на лъжи крадуще, грабяще, обидяще, на игумена злое мыслящи, клятвою ся оправдающе». Кирилл здесь, разумеется, имеет в виду не тех, кто гра- бит и обижает бедняков-мирян, а тех, кто наносит ущерб мона-

С ростом монастырского хозяйства, с превращением монастырей в богатые феодальные владения начинают обнажаться язвы монастырской жизни, несовместимые со строгой дисциплиной, за которую ратовал Кирилл Туровский. Он умоляет тех, к кому обращено его Сказание, не льнуть к монахам, которые холят свое тело, меняют одежды, под предлогом праздника устраивают особую трапезу с пивом, собираются в компании и сидят допоздна, стремятся навязать свою волю старейшим, творят совет не бога ради, не для пользы, но устраивают яростное сообщество, чтобы бесстыдно нападать на эконома и на келаря 54, «И не ревнуй,—- говорится до этого в Сказании,— мужем бе[с] страха божия живущим в монастыри, точью о чреви и одежи мыслящем, п велоричьемь гглрдящеся, свары же и укоризны всем бещино укидающем, земныя чести и власти о себе въехи-тающа...» 55.

* * *

Мы видим, таким образом, что Кирилл Туровский откликался на большие проблемы, волновазшие мыслящих русских людей его времени. Изучаемое на фоне социальной, политической и церковной борьбы на Руси в середине и во второй половине XII в., творчество Кирилла Туровского принадлежит не только истерии русской литературы, но и истории русской общественной мысли.

Предшественник «стяжателей», приветствовавший увеличение монастырских имений и отдавший свой талант делу укрепления церковной организации как идеологической опоры феодального строя, Кирилл Туровский не нашел в своем богатом литературном арсенале ни одного слова в защиту разоряемого и порабощаемого населения. Ставленник местного князя, ограниченный удельным туровским горизонтом, Кирилл, не в пример своим литературным современникам, и особенно гениальному азтору Слова о полку Игореве, не выступает также за объединение Русской земли. В творчестве его, как и в идеологических мероприятиях Андрея Боголюбского, нашел отражение наступивший на Руси новый политический порядок — период феодальной раздробленности.

Русская официальная церковь высоко оценила услуги, оказанные ей туровским проповедником. Вскоре после смерти он был канонизирован, и культ его, как уже отмечалось, быстро распространился по всем областям Руси. В приведенном выше проложном сказании нет ни одного воображаемого чуда, совершенного «блаженным» Кириллом Туровским. Его подвиги благочестия (пост и молитвы) не представляют собой ничего исключительного, чтобы причислить его к лику святых. Надо полаять, что, кроме воздаяния за его борьбу, направленную к соблюдению «чистоты веры» и сохранению единства церкви со строгой иерархией, Кирилл Туровский был канонизирован еще и из соображений национального престижа. В русском пантеоне ужо был свой «апостол» в лице равноапостольного князя Владимира Святого; были свои «великомученики» в лице князей Бориса и Глеба, свои великие «подвижники» и «чудотворцы» в лице Антония, Феодосия и других киево-печерских угодников. Теперь к их сонму присоединился и свой Златоуст, «второй златословесный учитель на Руси».

стырскому хозяйству. Далее он призывает монахов к подвигам «в алка-нии и в бдении и в молитвах, в служебных трудех, да не раслабевше обьядениемь и ньяньством, и плотскыми похотми» (там жэ, стр. 354),