ИЗУЧЕНИЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (1917—1963)

Создавая теорию научного коммунизма, ее основоположники К. Маркс и Ф. Энгельс дали глубокий анализ всех этапов развития социализма «от утопии к науке». Марксизм, по словам Ленина, явился «...непосредственным продолжением учения величайших представителей философии, политической экономии и социализма» К Утопический социализм (французский в первую очередь) и стал одним из трех источников учения Маркса.

Надо с самого начала сказать, что изучение этого источника марксизма, как и двух остальных, в советской науке происходило неравномерно. После периода, когда учеными было сделано довольно много во всех трех лаправлениях, получил распространение ошибочный, ложный взгляд, будто интерес к такого рода тематике преуменьшает революционный переворот, произведенный в науке Марксом и Энгельсом. В учениях величайших представителей домарксистской философии, политической экономии и социализма стали подчеркивать почти исключительно антинаучные и реакционные черты. Так, философию Гегеля одно время характеризовали исключительно как аристократическую реакцию на Великую французскую буржуазную революцию. Классиками английской политической экономии вовсе перестали заниматься, а слово «утопический», применительно к 'социалистическим учениям, приобрело весьма односторонний осуждающий оттенок. В домарксовом социализме некоторые советские авторы отмечали только слабое, отвергнутое научным социализмом. Соответственно почти одн'ой черной краской писали и историю чартистского движения, отрицая в нем зачатки соединения массового рабочего движения с развивающейся социалистической мыслью. Вообще положение 3)нгельса о развитии социализма от утопии к -науке как-то стало подменяться метафизическим представлением об отсутствии здесь развития, подготовившего возникновение научного коммунизма. Понятно, что такое представление — одно из проявлений идеалистического культа личности в 'истории, что -оно начисто порывало € ленинским анализом трех источников марксизма.

После ‘исторического XX съезда КПСС начался благотворный поворот ;И на данном участке 'исторической науки. Под руководством партии советские ученые прилагают усилия для исправления этих идеологических ошибок, :в том числе для дальнейшего -развертывания и подъема исследования одного из трех источников марксизма — утопического -социализма1. Сами Маркс и Энгельс придавали огромное значение роли этого источника в формировании своего мировоззрения. Следует вспомнить, что уже 'вскоре после знакомства Маркса и Энгельса у них возникла мысль о создании библиотеки по истории французского и английского социализма и коммунизма с начала XVIII в. 7 марта 1845 г. Энгельс писал Марксу: «Мы здесь собираемся переводить Фурье и, если удастся, вообще издавать «Библиотеку выдающихся иностранных социалистов». Лучше всего было бы начать с Фурье»2. В этом же письме Энгельс просил Маркса рекомендовать сочинения других французских социалистов-утопистов, которые тот счел бы пригодными для библиотеки. Десять дней спустя в -письме к Марксу Энгельс вновь возвращается к этому вопросу. «...Необходимо,— пишет -он,—сразу же начать с таких работ, которые оказали -бы практическое, решающее воздействие на немцев и избавили 'бы нас от необходимости еще раз повторять то, что другие сказали до нас... Я за то, чтобы давать только такие вещи, позитивное содержание которых и теперь еще в значительной степени представляет интерес» 3. В записной книжке Маркса, относящейся к этому же времени, помещена любопытная таблица, в которой упомянуты имена многих утопических социалистов и коммунистов, а также и некоторых других представителей общественной мысли Франции и Англии. Среди них мы находим Морелли, Мабли, Буонарроти, Сен-Симона, Фурье, Оуэна, Годвина, Дезами, Консидерана4. Отмечая, что идея создания библиотеки пришла в голову как одному из них, так и другому, Энгельс ратовал за необходимость ее реализации. К 'Сожалению, отказ издателей не дал осуществиться этим планам. А через 60 лет, в другой стране и при совершенно иных условиях, после всемирно-исторической победы Октябрьской социалистической революции, ее вождь Владимир Ильич Ленин ставил вопрос о необходимости воздать должное выдающимся представителям домарксовой социалистической мысли.

Вспоминая свой разговор с Лениным, состоявшийся зимой 1918—1919 гг., А. В. Луначарский приводит ряд ленинских мыслей о важности монументальной пропаганды, с помощью которой молодая Советская власть должна была вести просветительную работу среди широких масс трудящихся. «Вы .помните,— обращался Ленин к своему собеседнику,— что Кампанелла в своем «Солнечном государстве» говорит, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство — словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений»5. И далее Ленин ставил вопрос о необходимости составления списка предшественников социализма, а также его теоретиков и борцов, имена которых должны быть увековечены. Эти идеи Ленина нашли свое отражение также и в издании трудов со'циалистов-утопистов, появлении обширной литературы, раскрывающей различные стороны :их мировоззрения и 'практической деятельности. Вклад советской историографии в изучение истории социалистических идей достаточно значителен и весом. Однако следует отметить, что потребность советского читателя в глубоких научных исследованиях по истории социалистических учений была удовлетворена далеко не сразу. В первые годы, последовавшие за Октябрем, еще очень заметно давало себя знать отсутствие необходимых марксистских кадров историков, что и определило качество литературной продукции по рассматриваемой нами теме. В известной своей части это была агитационная литература, принадлежавшая перу теоретиков кооперации, которые стремились все внимание акцентировать лишь на этой стороне деятельности утопических социалистов, восхваляя в их лице «пророков 'кооперации»6. Однобокий подход к вопросу приводил к попыткам противопоставить утопический социализм научному, оценить второй ниже первого7. Немало путаницы было и в работах авторов, еще не 'порвавших с буржуазной методологией8. Несвободными от ошибок оказались и многие из .первых марксистских статей и брошюр, изданных в начале 20-х годов 9.

Наряду с работами, посвященными отдельным социалистам- утопистам, были изданы сборники статей и курсы лекций, в которых была сделана 'попытка связного изложения истории 'социалистической мысли. В значительной степени приходилось еще обращаться к переводной литературе. Одним из характерных ее образцов может служить сборники, включивший статьи из немецкой социал- демократической «Народной энциклопедии», выходившей под редакцией Вурма в 1894—1897 гг. Переведенные статьи из «Народной энциклопедии» были дополнены некоторыми другими немецкими материалами, имевшими в значительной степени узкосправочный характер. Известный интерес в ряду переводной литературы представляли книги французского реформистского историка Поля Луи, в которых автор стремился наметить линии развития утопического и научного социализма во Франции 10. Среди названных им утопических социалистов мы находим Бабефа, Сен-Симона и его школу, Фурье, Консидерана, Пьера Леру, Пеккера, Кабе, Бланки, а также представителей мелкобуржуазного социализма Л. Блана, Ф. Видаля, Прудона. Из других переводных работ по истории утопического социализма надо упомянуть также книги М. Беера 11 и К. Каутского 12. Среди очерков по истории социализма отечественных авторов были опубликованы работы Г. Наумова13, Б. И. Горева14, Н. Чердынцева 15, В. Святловского16, А. Вышинского17, А. Венедиктова18, Б. А. Фингерта19, А. И. Анекштейна20 и др., качество которых оставляет желать много лучшего. Особенно этот вывод применим к поверхностным, убого комниляторским лекциям А. Я- Вышинского21 и конспекту В. В. Святловского. Последний явился также составителем указателя литературы но истории утопического социализма («Каталог утопий»)22. Как в библиографии, так и в двух изданиях конспектов лекций В. В. Святловского по истории социализма23 видна полная теоретическая беспомощность автора. Часто он попросту без всякой критической оценки излагал работы буржуазных авторов (Пёльман л др.), рассматривал в качестве утопических произведения, никогда к этому жанру не принадлежавшие.

Во втором издании «Очерков» В. В. Святловский счел возможным опустить утопические системы Т. Мора и Т. Кам'панеллы, введя вместе с тем в общий ряд утопий работы Беркли, Бекона, Гаррингтона и др., весьма далекие от утопического социализма. Книги Святловского грешат и самыми грубыми фактическими ошибками. Так, в качестве вождя диггеров у него выступал Джон Лильберн. Бриссо характеризовался как представитель течения французского революционного коммунизма конца XVIII в., а учения В. Вейтлинга, Л. Блана и П.-Ж. Прудона, выступивших накануне «первой пролетарской революции 1848 г.» (!), которые автор считал возможным ставить рядом, явились, по его мнению, «мостом от утопизма к будущему научному социализму». Это дало основание для резкой критики работы Святлов- ского в нашей печати. «Я не могу припомнить,— писал рецензент В. П. Волгин,— другой книги, которая была бы так нелепо скомпонована, которая содержала бы в себе такое невероятное количество крупных и мелких ошибок, неверных и прямо вздорных утверждений24. Как мы видим, в «трудах» Святловского, считавшего себя, кстати, марксистом, были доведены до крайности ошибки, присущие известной части литературы по истории утопического социализма, появившейся до середины 20-х годов. Советской марксистской исторической науке необходимо было создать решительный перелом в данной отрасли, и это было осуществлено как путем издания хрестоматий, включавших тексты работ домарксовых социалистов25, так и опубликованием ряда серьезных сводных трудов по истории утопического социализма, значительная часть которых принадлежала перу крупнейшего представителя советской историографии нового времени— В. П. Волгина (1879—1962). * * * Примкнув к социал-демократии еще в конце XIX в., Вячеслав Петрович Волгин с 1901 г. становится членом РСДРП. Активное участие в революционном движении навсегда определило главное направление его научной деятельности. Поступив на историко-филологический факультет Московского университета в 1899 г., В. П. Волгин смог окончить его только в 1908 г., так как во время обучения за активное участие в революционном движении он неоднократно подвергался репрессиям.

Еще в студенческом семинаре В. П. Волгиным был подготовлен доклад «Социализм в древнем мире». В дальнейшем он почти целиком посвящает себя изучению социалистических идей нового времени, избирая, в частности, темой своей кандидатской диссертации жизнь и деятельность одного из самых интересных представителей раннего французского утопического коммунизма— Жана Мелье. В этот же период (1914) начинается преподавательская деятельность В. П. Волгина, впервые прочитавшего курс лекций по истории социализма в Народном университете им. Шанявского и руководившего там же несколькими семинарами по повой истории. После Великой Октябрьской социалистической революции совместно с М. Н. Покровским, Н. М. Лукиным, Д. Б. Рязановым, М. А. Рейснером и др. В. П. Волгин участвовал в создании Социалистической академии (1918) и Института красной профессуры (1921), в котором он длительное время руководил семинаром по истории социалистических идей. В 1919 г. В. П. Волгин становится профессором Московского университета, а в 1921—1925 гг. был ректором МГУ. В 1922 г. он избирается действительным членом Института истории Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН). В. П. Волгин был членом Государственного ученого совета. Вся эта большая общественная и педагогическая деятельность совмещалась В. П. Волгиным с дальнейшими научными исследованиями в области истории социалистических идей. Одним из первых историков -;м а р к с ис го в он был избран в 1930 г. действительным членом Академии наук СССР и ее непременным секретарем. Плодотворны и многогранны труды В. П. Волгина в последующие годы. Его капитальные работы по истории общественной мысли нового времени, в которых автору удалось изложить основное содержание домарксового этапа социалистическо-коммунистической мысли 26, были по заслугам отмечены в 1961 г. Ленинской премией. Первым крупным обобщающим .исследованием В. П. Волгина явились «Очерки по истории социализма», выдержавшие за 1923—1935 гг. четыре издания27. В этой работе сделана впервые в советской марксистской историографии попытка наметить важнейшие этапы в развитии социалистической мысли до середины XIX. в., установить ее основные закономерности. И если первое и идентичное с ним второе издания включали пять глав: «Жан Мелье и его «Завещание»», «Морелли», «Уравнительные теории XVIII в.», «Идейное наследие бабувизма», «Сенсимонизм», то в третьем и особенно в четвертом издании «Очерков» автор существенно расширил хронологические рамки своего исследования. Так, в третье издание он включил главу о социализме в древней Греции, а в четвертое вошли новые главы о Кампанелле, Фурье, английских социалистах 20—30-х годов XIX в., доклады по истории социалистических идей, прочитанные на международных конгрессах историков в Осло в 1928 г. и в Варшаве в 1933 г. Следующим выдающимся вкладом В. П. Волгина в изучение домарксового социализма было опубликование его университетского курса лекций «История социалистических идей»28. Говоря -о задачах своей книги, автор отмечал, что ,в отличие от «Очерков», составленных из этюдов по отдельным проблемам истории социализма, в своей новой работе он стремился «дать связное изложение развития социалистических идей в ожатой и по возможности доступной форме»29 за все время истории классовоантагонистического общества. В первую часть книги были включены новые материалы по истории английского социализма XVII—XVIII вв., а также французской социалистической мысли XVIII в. Касаясь взглядов английских утопистов периода революции XVII в., В. П. Волгин наиболее обстоятельно рассматривал воззрения руководителя диггеров Джерарда Уинстенли, а также взгляды писателей-квакеров — представителей кооперативного социализма Корнелиса и Джона Беллерса. Переходя к рассмотрению социалистических идей в Англии XVIII в., В. П. Волгин связывал их в первую очередь с именами Уоллеса, Спенса, Огильви, Холла и Годвина. Автор считал, что самой яркой фигурой среди представителей английского утопизма XVIII в. был Уильям Годвин. Охарактеризовав затем основные черты развития социалистической мысли XVIII в., представленной в этой книге воззрениями Мелье, Буасселя, Бабефа и некоторых других французских писателей и уже отмеченных нами английских утопистов, В. П. Волгин во второй части «Истории социалистических идей» исследует взгляды величайших ооциалистов-утопи- стов XIX в. Сен-Симона, Фурье, Оуэна. Далее специальное внимание он уделял распространению социалистических идей в английской публицистике 1830—1840 гг. Научная задача В. П. Волгина состояла отнюдь не только в учете, анализе и систематизации идей предшественников научного социализма различных исторических эпох. Надо было со всей возможной точностью определить предмет изучения, т. е. специфику именно социалистических идей, отличающую их от других передовых революционных демократических учений и систем. Главным теоретическим результатом 'исследований В. П. Волгина явилось то, что он в высшей степени отчетливо и тонко сумел провести разграничение утопического социализма и эгалитаризма (уравнительства). В живом потоке истории передовой общественной мысли прошлых столетий социалистические и эгалитарные воззрения и идеалы были тесно оплетены, так что подчас практически очень трудно отчленить их друг от друга. Но теоретически марксизм-ленинизм дает возможность четко различить их. Эгалитаризм ;не поднимался до идеала общественной собственности на средства производства, он видел идеал справедливого общественного устройства не в «общности и.му- ществ», а в «равенстве имуществ». Шла ли речь о равенстве потребительском или об уравнении собственности на землю и иные средства производства, уравнительство не покушалось на принцип частной собственности. И все-таки оно является покушением, ибо уравнение имуществ подразумевало разрушение, уничтожение реально существующей собственности, иначе говоря, экспроприацию имуществ богатых. В этом отрицании неравенства и неприкосновенности частных имуществ— общий теоретический корень как эгалитаризма, так и социализма. Однако социалистические учения, даже самые неразвитые, выступали за установление общественной собственности в тех или иных формах. Это и являлось демаркационной линией между социалистической утопией и любой формой уравнительства. В. П. Волгин применил этот критерий для отбора тех фактов из истории общественной мысли, которые он счел необходимым включить в «Очерки по истории социализма» и в «Историю социалистических идей». Критерий этот вполне оправдал себя как орудие исследования, по кр/айней мере, как говорится, в первом приближении. Учитывал В. П. Волгин и такой признак социалистических учений, как представление о коллективной общественной организации производства в будущем обществе. Эта черта общественного идеала характеризовала многие социалистические утопии, однако она выражена в них в ,весьма различной степени; у ряда утопистов, безоговорочно признающих общественную собственность на средства производства, труд все же рисуется преимущественно как индивидуальный труд, по типу ремесленного. Иными словами, применять данный критерий для отнесения или кеотнесения какой-либо утопии к числу социалистических приходится с большой осторожностью, памятуя его растяжимость и нежесткую обязательность. Далее В. П. Волгин столкнулся в научной литературе с фактом применения к утопическим системам эпитетов «социалистический» и «коммунистический» то в тождественном, то в различ ном смысле. Он предложил употреблять их ,в зависимости от того, предполагает ли автор утопии в 'будущем обществе распределение благ по труду (социализм) или по потребностям (коммунизм). Такое разграничение, как видно, вполне соответствует теории научного коммунизма, однако на практике оно оказалось трудноприменимым, поскольку приходило в противоречие с терминологией самих источников. Большинство советских исследователей пользуется выражениями «утопический социализм» и «утопический коммунизм» как равнозначными. Хотя исследования В. П. Волгина посвящены истории социалистических идей до возникновения марксизма, тем более до торжества марксизма-ленинизма в СССР и других странах социализма, история социалистических идей рассматривалась В. П. Волгиным всегда именно в этой перспективе. Изучение утопистов не было для него самоцелью. Он видел В' них не что иное, как «предшественников научного социализма». Так он и назвал всех тех мыслителей, которым отвел после тщательного отбора место в своей величественной галерее. В своей трактовке развития социализма от утопии к науке В. П. Волгин был далек от обеих встречавшихся подчас в нашей литературе крайностей. Он никогда не терял из виду глубочайшего рубежа, отделяющего научный коммунизм Маркса и Энгельса от предшествовавших ненаучных исканий великих провидцев, не допускал смешения понятий «источник марксизма» (утопический социализм) и «составная часть марксизма» (научный социализм). Но он никогда и не отделял основоположников научного социализма пропастью от их предшественников, той абсолютной пропастью, с 'помощью которой иные советские авторы думали показать революционный переворот, произведенный в науке Марксом и Энгельсом. Величественная плеяда мыслителей-социалистов прошлого выглядела в представлении В. П. Волгина славным постаментом Марксу 'и Энгельсу. В трактовке В. П. Волгина речь шла не только о противопоставлении утопии науке, но и о развитии от утопии к науке, следовательно о накоплении общественной мыслью тех догадок, прозрений, отдельных правильных положений, которые подготовили возможность создания научной теории коммунизма. Тем самым история социалистической мысли была под пером В. П. Волгина не просто каталогом, а наукой о развитии, о прогрессе социалистических учений. Особенно важное место в этом прогрессе как своего рода переломной точке, резюмирующей прошлое и намечающей будущее, В. П. Волгин отводил Бабефу и бабувизму. Хотя он и не писал специальных трудов о возникновении марксизма, В. П. Волгин изучал историю социалистических учений прежде всего в свете этого вопроса. Он был большим знатоком социалистических школ, направлений, сект 40-х годов XIX в., а также и тех течений, с которыми Маркс и Энгельс вели идейную и политическую борьбу в Международном Товариществе Рабочих, в мировом рабочем движении. Труды В. П. Волгина призваны помочь пониманию этой борьбы Маркса и Энгельса с луиблановщиной, бланкизмом, прудонизмом, бакунизмом, мадзинизмом, лассальянством. С годами внимание В. П. Волгина все более привлекал и другой актуальный аспект изучения утопического социализма. Строительство социализма в нашей стране вдохновляло его на серию последовательных опытов сопоставления нашей социалистической действительности с догадками и мечтами предшественников научного социализма. Он был увлечен возможностью показать не их слабости и ошибки, а огромное богатство тех явлений, где подлинный, живой социализм наших дней, как и проступающие в нем черты завтрашнего коммунизма перекликаются с их мечтами. Эта серия работ, посвященных воплотившемуся в нашей жизни наследию социалистической мысли, представляет собою как бы окончательный итог всех исследований В. П. Волгина в области истории социалистических учений30. В одной из этих предсмертных статей, анализируя «сквозное» развитие принципа общности, В. П. Волгин указывал, что в направлениях социальной мысли, подготовивших возникновение научного коммунизма, следует различать два течения в трактовке формы общественной собственности. «Отличительная особенность одного из них,— отмечал он,— исторически более раннего, состоит в том, что хозяйственной единицей и распорядителем общей собственности является небольшая хозяйственно независимая община» 31. Этот принцип «общинного» коммунизма 'Волгин усматривал в практической деятельности коммунистических сект средневековья, в «Завещании» Жана Мелье и в более поздних утопиях Шарля Фурье и Роберта Оуэна. Истоки второго течения в утопическом социализме, связанного с представлением о едином, централизованном общественном хозяйстве, В. П. Волгин видел уже у Томаса Мора, а затем у ряда других мыслителей, пошедших в этом вопросе за ним (Кампанелла, Морелли, Сен-Симон и др.). В этой же статье Волгин анализировал ряд других важнейших положений, выдвинутых утопическим социализмом: обяза тельность труда в обществе, уничтожение противоречия между умственным и физическим трудом, социалистическое и коммунистическое распределение, условия перехода от антагонистического строя к социалистическому и роль государства в этом процессе, значение революционной борьбы как необходимого условия создания нового общества. Характеризуя вклад, внесенный утопическим социализмом, В. П. Волгин приходит к следующему общему выводу: «Утопический социализм сыграл в свое время положительную роль: своей критикой капитализма, своей пропагандой идеи бесклассового общества, свободного от эксплуатации человека человеком, он в известной мере содействовал политическому просвещению пролетариата. Но в дальнейшем, по мере роста классового самосознания пролетариата, утопический социализм утрачивал свое положительное значение. Ни одна из утопических систем не отвечала потребностям растущего пролетариата на новой ступени его развития, ни одна из них не могла служить теоретическим обоснованием его классовой борьбы»32. Такова оценка исторической роли утопического социализма, даваемая этим крупнейшим советским исследователем 33. Деятельность В. П. Волгина .в области изучения истории социалистических идей далеко не исчерпывалась опубликованием общих трудов, посвященных домарксовой социалистической мысли. Ему .принадлежит инициатива в создании нескольких серий книг, включавших труды социалистов-утопистов, которым предшествовали очерки об авторе той или иной утопии, написанные обычно самим В. П. Волгиным 34. В первую по времени .серию, опубликованную под общей редакцией В. П. Волгина и получившую название «Предшественники современного социализма», вошло лишь три издания: Мо- релли «Кодекс природы, или истинный дух ее законов» (1921), Сен-Симон «Избранные сочинения» (1819—1825) (1923), и «Изложение учения Сен-Симона» (1923). В середине 30-х годов в издательстве «Academia» также под общей редакцией В. П. Волгина начала выходить новая серия—«Социальные утопии», которая включила утопические творения Кампанеллы, Т. Мора, Дени Вераса, Ретифа де ля Бретона, Э. Кабе 36а. Однако особое значение имела серия «Предшественники научного социализма», начавшая выходить под редакцией В. П. Волгина с 1947 г. в Издательстве Академии наук СССР 35. В этой серии, над которой Волгин трудился буквально до последних дней своей жизни, в 1947 г. вышла книга «Изложение учения Сен-Симона» (2 изд. 1961) и сочинения следующих авторов: Т. Мора (2 изд. 1953), Морелли (2 изд. 1956), Кампанеллы (2 изд. 1954); в 1948 г.— Сен-Симона (т. I—II), Э. Кабе, Ф. Буонарроти (т. I—II); в 1950 г.— Оуэна (т. I—III), Д. Уинстенли, Г. Мабли; в 1951—1954 гг.—Ш. Фурье (т. I—IV); в 1952 г.—О. Бланки; в 1954 г.—Ж. Мелье (т. I—III); в 1956 г.— Д. Вераса, Т. Дезами; в 1961 г.— Ж- Пийо; в 1962 г.— В. Вейт- линга. Серия «Предшественники научного социализма», как справедливо отметил один из ее рецензентов В. С. Алексеев-Попов, явилась практическим осуществлением мысли Маркса и Энгельса о создании библиотеки социализма и коммунизма36. Тщательно отобранные В. П. Волгиным книги этой серии раскрыли важнейшие этапы развития социалистической мысли до возникновения научного коммунизма Маркса — Энгельса. В. П. Волгиным была создана единая структура издания. В начале каждого выпуска, как мы уже отметили, помещена его вступительная статья, затем следует текст источника. Далее, в третьем разделе издания ломещены приложения, содержащие в ряде случаев выдержки из других работ авторов утопий, а иногда и их переписку. Последний раздел — «Комментарии»— содержит биографический очерк, сведения об изданиях и переводах данной утопии, примечания и библиографию. К сожалению, этот справочный материал в отдельных изданиях далеко не равноценен. Особенно интересны комментарии А. И. Малеи- на, Ф. А. Петровского, И. И. Зильберфарба, В. В. Альтмана, Э. А. Желубовской, В. М. Далина. Кстати, работа над комментариями была одним из путей формирования круга высококвалифицированных сотрудников В. П. Волгина. Значение серии трудно 'переоценить. Она познакомила советского читателя со многими трудами социа'листов-утопистов, впервые переведенными на русский язык, сделала доступными некоторые издания, 'ставшие в последние годы библиографической редкостью, собрала воедино замечательные памятники домарксовой социалистической мысли. И надо надеяться, что кончина основателя 'серии не остановит выхода ее (последующих томов, .куда могут быть включены труды уже известных авторов (например, Бабефа, Дешана, английских утопистов XVIII—XIX вв.). К тому же выявлены ранее неизвестные утописты37, а также переведены некоторые новые тексты уже известных советским читателям авторов утопий. * * * Переходя к обзору сочинений об отдельных социалистах- утопистах, опубликованных в СССР, мы должны констатировать, что отбор авторов, произведенный В. П. Волгиным для серии «Предшественники научного социализма», и его упоминание мыслителей, пока еще не 'вошедших в серию, охватывают почти все основные источники домарксовой социалистической мысли XVI—XIX вв. В их хронологическом ряду первое место принадлежит Томасу Мору. Первые издания «Утопии» Мора были осуществлены на русском языке еще до революции, в 1903, а затем в 1905 г. Это же издание было дважды повторено и в советское время38. Однако, как показал лучший переводчик «Утопии» А. И. Малеин, первый ее перевод был явно неудовлетворителен, ибо в его основу был положен не латинский оригинал Мора, а перевод на немецкий язык, осуществленный Коте (Kothe) в 1846 г., использовавшим, в свою очередь, не оригинал, а плохой французский перевод «Утопии». И только третье советское издание39, вышедшее в 1935 г. под редакцией В. П. Волгина, явившееся переводом с подлинника 1516 г., находилось на должном научном уровне. Это же издание с некоторыми дополнениями и значительно расширенной вступительной статьей В. П. Волгина «Историческое значение «Утопии»», было воспроизведено в серии «Предшественники научного социализма»40. В приложение к «Утопии» включены отрывки из переписки Томаса Мора и Эразма Роттердамского. Определяя значение «Утопии», В. П. Волгин писал: ««Утопия»— книга, в которой впервые отчетливо сформулирован ряд положений, характерных для утопического .социализма. В этом — источник ее неубывающей притягательной силы»41. В то же время Волгин подчеркивал, что лишь IB новое время, на основе роста капиталистических отношений, утопический социализм мог быть создан «как законченная система взглядов». Заслуга Мора, отмечал Волгин, и заключается ъ том, что он первый изложил эту систему. «Т. Мор,— говорил он далее,— не ограничивается анализом отдельных недостатков общественного порядка и изысканием частных мер борь'бы с ними. От анализа частных зол он поднимается к той общей причине, которая лежит, по его мнению, в основе всех общественных зол. Эта общая причина — господство частной собственности»42. Волгин особо отличал оригинальность Мора ъ постановке и решении стоявшей перед ним задачи — конкретного показа организации общественного производства на началах равенства, без частной собственности. «В этой области у него нет учителей и предшественников»43. В. П. Волгин отмечал 'прогрессивное значение рационализма Т. Мора, который на рубеже XV—XVI вв. «означал освобождение общественной мысли от религиозного тумана...». И несмотря на то, что Мор делает подчас ряд уступок старому, как и большинство гуманистов пытается найти компромисс между религией и разумом, он должен, по словам В. П. Волгина, по праву «занять почетное место в рядах борцов за новое, светское миросозерцание». «Величайшая заслуга Мора,— приходит к выводу автор,— состоит в том, что под воздействием глухих толчков от обездоленной деревни он сумел, используя свое гуманистическое обра зование, построить социальную схему, стоящую на уровне несравненно более высоком, чем уровень социального сознания самого пролетаризированного крестьянства»44. Ставя Т. Мора чрезвычайно высоко, Волгин указывал, что первый английский утопист среди ранних провозвестников принципа общности имуществ занимает особое место. Он считал, что в истории социалистической мьгсли вплоть до французской революции конца XVIII в. нельзя найти ни одного произведения, которое по своему значению было бы равно «Утопии». «Т. Мор,— заключал Волгин,— может быть с полным правом назван родоначальником и одним из величайших представителей утопического социализма»45. Из других работ о Т. Море наибольший интерес представляет исследование М. А. Алексеева о славянских источниках «Утопии»46. Тщательно сопоставив- различные источники, М. П. Алексеев стремился доказать, что для Мора его личные наблюдения имели при написании «Утопии>5 не меньшее значение, чем труды греческих или римских классиков. Особое внимание М. П. Алексеев обращал на роль бесед, которые вел Мор с рядом путешественников и иностранцев, проживавших в Англии. Так, он указывал на общение Т. Мора с венецианским- посланником Джустиниани, от которого, по мнению Алексеева^ английский утопист получил данные о славянских 'владениях Венеции. Не соглашаясь с В. П. Волгиным, считающим, что Т. Мор всецело стоит на почве городской средневековой организации ремесленного производства, М. 'П. Алексеев высказал соображение о том, что Мор исходил в своих построениях из мысли о сельской общине. Он полагал, что именно во время бесед с Джустиниа'ни Мор узнал о югославской большой семье («задруге»), 'которая явилась для него одним из источников «Утопии», до сих пор еще в достаточной степени не учтенном в. исследованиях о Т. Море. Ряд материалов о Томасе Море содержится также в исследовании В. Ф. Семенова, посвященном аграрной истории Англии XVI в.47, и в 'неопубликованной кандидатской диссертации И. Н. Осиновского48. Яркая фигура английского утописта вызвала также появление некоторого числа научно-популярных работ о Т. Море49. Второй выдающийся социалист-утопист, Томмазо Кампанел- ла, так же как и Томас Мор, привлек внимание русского читателя еще до революции. Первый перевод «Города Солнца» был осуществлен в 1906 г., затем без изменений воспроизведен в 1918 и 1923 гг.50 Переводчиком трактата Кампанеллы явился уже известный нам А. Г. Генкель, который и в этом случае оказался далеко не на высоте, ибо изданный перевод слишком разнился с латинским оригиналом книги Кампанеллы. Точный перевод с латинского текста в двух его вариантах был сделан Ф. А. Петровским лишь в 1934 г.51 В основу этого перевода было положено издание «Города Солнца», опубликованное в 1623 г. В дальнейшем перевод был переиздан в серии «Предшественники научного социализма» в 1947 и 1954 гг.52. Последнее издание содержит в приложении работу Кампанеллы «О наилучшем государстве» и семь написанных им сонетов. Все вышеуказанные издания снабжены вступительной статьей В. П. Волгина «Коммунистическая утопия Кампанеллы». В. П. Волгин отмечал, что из всего обширного литературного наследства итальянского утописта продолжает сохранять свое значение лишь «Город Солнца». Допуская возможность влияния на трактат Кампанеллы «Утопии» Т. Мора, а также некоторых эгалитаристских учений древности и средневековья, Волгин вместе с тем подчеркивал, что создатель «Города Солнца» стремился преобразовать литературную традицию 'в соответствии с «потребностями своего времени и тех социальных групп, интересы которых он выражал», хотя его утопия все же значительно 'менее оригинальна, чем работа Т. Мора. «Город Солнца» продолжает оставаться одним из выдающихся образцов ранних утопий, и его а'втору, по словам В. П. Волгина, «...история общественной мысли с полным основанием отводит... место одного из зачинателей нового исторического ряда,—одного из основоположников утопического социализма нового времени»53. 1 Социально-политические взгляды Т. Кампанеллы рассматриваются также в кандидатской диссертации Л. С. Чиколини54, к сожалению, неопубликованной. Разделы этой работы, посвященные обзору источников «Города Солнца», историографии вопроса, а также анализу Литературного наследия итальянского утописта, представляют большой интерес. О Кампанелле издано ^акже несколько научно-популярных и историко-биографических произведений 55. Наше представление о раннем итальянском социалистическом утопизме 'расширено Появлением в последние годы работ Л. С. Чиколини. Значителькый интерес представляет ее статья о социальных воззрениях Старшего современника Кампанеллы Антонио Франческо Дони5*. Полемизируя с исследователями, касавшимися работ Дони (П. JI. Лавров, А. Свентоховский), считавшими, что труды этого итальянского мыслителя не заслуживают серьезного внимания, Л. С. Чиколини проходит к иному заключению. Анализируя произведения Дони, в первую очередь его книгу «Миры небесные, земные и адские», автор ясно показывает развитие Дони идеи общности. Резко осуждая неравенство и богатство, ДОни доказывал, что все «рождаются и умирают равными». Происхождение богатства он объяснял стремлением Людей к «низменным вещам» и их жадностью. Чиколини отмечает, что у Дони проскальзывает мысль о том, что богатые, эксплуатирующие бедных, живут за счет труда последних. А богатство превращает в рабов не только бедняков, но и самих богачей. Автор отмечает борьбу Дони против людского невежества, критику современного воспитания и обучения, брака и семьи. Требуя уничтожения частной 'собственности и уравнения всех людей в правах, требуя осуществления принципа всеобщего труда, Дони, однако, не призывал к активным действиям. И не случайно коммунистический общественный строй, о котором он мечтал, не мог не носить черт мелкобуржуазной уравнительности и аскетизма. Отсюда следует и общий вывод автора. «В целом,— указывает Чиколини,— положительный идеал Дони противоречив и двойственен... Дони возвышает трудящегося человека, заботится о благополучии всего общества, о предоставлении каждому условий для удовлетворения необходимых человеческих потребностей; он понимает, что положение людей и их счастье зависят от материальных условий, от имущественных и социальных отношений; Дон и зовет к решительному изменению этих отношений и перестройке всего общества на основе коллективной собственности, 'всеобщего труда и уничтожения эксплуатации. В то же время отчетливо вырисовывается идеалистическое представление Дони об обществе, стремление поставить духовные начала над материальными, ограничить /материальные потребности людей в угоду духовным 56. Однако при 'всем этом предвосхищение Дони роли труда в обществе, основанном на коллективной собственности, стацит его, по мнению автора, в данном вопросе выше Томаса Мора и непосредственно связывает его с Кампанеллой и его идеальным «Городом Солнца». Л. С. Чиколини принадлежит заслуга открытия для советских читателей и еще одного утописта — современника и соотечественника Кампанеллы. Анализ идей Фабио Альбергати Р® показал всю ошибочность мнения о (Кампанелле как о гениальном непонятом одиночке, поставил последнего в связь с плеядой единомышленников и предшественников. Ранний утопический социализм — один из симптомов, возвещавших приход на смену религиозному представлению нового мировоззрения, по существу противоположного религии. Но первые шаги его характеризовались скрытым противоречием, а н^ открытым разрывом с религией. Если утопии Мора и Кампа- неллы были заключены еще в католическую оболочку, то ранние социалистические учения, возникшие в Германии и в Англии в период подъема народных революционных движений, гораздо более открыто были связаны с реформацией. Утопический социализм в Германии ведет начало от величественной революционной фигуры вождя народной реформации Томаса Мюнцера. Энгельс писал, что его «'религиозная философия... приближалась к атеизму, его политическая программа была близка к коммунизму»57. Разработке этой мысли Энгельса советские историки посвятили несколько трудов, среди которых центральное место принадлежит капитальному исследованию М. М. Омирина58. Главной задачей автора быз^о, с одной стороны, проследить связь 'философской мьгсли и общественного идеала Мюнцера с предшествовавшей и современной ему оппозиционной религиозной идеологией — со средневековой мистикой и иоах'имитством, с прочими ересями и уклонениями от христианской ортодоксии, с анабаптизмом, а с другой стороны, показать ту принципиальную грань, которая отличала Мюнцера от его предшественников и современников. Эту грань М. М. См'ирин видит в абсолютно новом социальном содержании лозунгов и деятельности Мюнцера, ибо он был одним из вождей первой в человеческой истории буржуазно-демократической революции- Коммунистический идеал Мюнцера. идеал установления «божьего царства» не на небе, а на земле, отражал чаяния огромных хчасс поднявшегося трудового люда Германии, неразрывно сочетался с усилиями направить ход революции по самому радикальному, самому демократическому и подлинно национальному пути, но не получил детальной положительной разработки. Тем более важно исследование коммунистической утопии последователя Мюнцера Герготта, опубликованное В. Е. Майером59. Типограф Иоганн Герготт, издавший одно из произведений Мюнцера, а затем и собственный памфлет «О новом преобразовании христианской жизни», был казнен в Лейпциге через два года после Великой крестьянской войны — в 1527 г. В своем сочинении он попытался придать 'конкретные очертания мюнцеровскому идеалу «царства божия». Это общество, где не будет частной собственности, где все имущество будет общим. В сфере потребления Герготт провозглашал принцип уравнительного пользования общественным имуществом, но производство будет общественным, в форме совместного труда. Герготт детально разработал картину управления будущим обществом. Несомненна большая идейная близость Герготта к Мюнцеру, хотя мы уже не видим здесь каких-либо призывов к новому крестьянскому и плебейскому восстаниям. Коммунистическая утопия Герготта, как и Мюнцера, носит религиозную оболочку, связанную с реформацией, а именно с радикальной народной реформацией. Другие сходные явления из истории утопического коммунизма связаны с английской буржуазной революцией XVII в. Развитие капиталистических отношений в Европе, повлекшее за собой неизбежное обострение 'классовой борьбы ,и рост социальной дифференциации, наиболее ярко проявилось в первой буржуазной революции общеевропейского масштаба — английской. И неудивительно, что в этот наиболее напряженный период английской истории середины XVII в. были сделаны первые попытки отойти от традиционной (формы утопического романа и представить идеальное общество как результат решения конкретных и 'вполне реальных задач, поставленных на повестку дня 'современными событиями. Попытки эти были в первую очередь связаны -с деятельностью диггеров и их вождя Джерарда Уинстенли, явившегося 'создателем самого выдающегося памфлета эпохи английской революции XVII в.— «Закона свободы». Впервые анализ памфлета 'был осуществлен В. П. Волгиным в уже упоминавшейся нами «Истории социалистических идей» (ч. I). Затем взгляды Джерарда Уинстенли 'были подвергнуты рассмотрению в статьях В. А. Стального60. Отмечая, что Уинстенли выступал как типичный утопист, который не видел перед собой силы, способной осуществить его программу, Стальный вместе с тем приходил к выводу, что автор «Закона свободы» 'был величайшим реалистом в построении общих контуров нового общественного здания. Он целиком стоял на английской почве и пытался строить будущее общество из того материала, который был у него под ногами61. В. А. Стальный, высказывая свое несогласие с мнением В. П. Волгина об идеализации Уинстенли порядков, существовавших в Англии до норманского завоевания, приходит к заключению, что осуществление коммунистических отношений Уинстенли связывает с вполне определенной политической формой— республиканским строем. «Для него (Уинстенли),— пишет автор,— коммунистическое общество не литературная фантазия, как для Мора, а программа, план социальных преобразований» 62. Отсюда следует и другой вывод Стального: в основе системы взглядов Уинстенли лежит естественное право исконного равенства людей, их право на землю и признание труда в качестве единственного источника всех богатств. Эта система взглядов и привела английского утописта к мысли, которую В. А. Стальный считает центральной, о признаний частной собственности на землю основным источником всех социальных бедствий. «Система Уинстенли,— делает общее заключение Стальный,— появилась на стыке народных религиозно-коммунистических движений эпохи феодализма и рационалистического социализма мануфактурного периода,— самые ее противоречия отражают перелом в истории социалистических идей» 63. Несмотря на исключительный интерес памфлетов Джерарда Уинстенли, их первый русский перевод был издан лишь в 1950 г. в серии «Предшественники научного социализма»64. Перевод был сделан с первого английского издания 1652 г. Вступительная статья «Диггеры и Уинстенли» была написана Б. П. Волгиным. Характеризуя сущность английского коммунизма эпохи революции, автор отметил сочетание в нем традиций средневековой общественной мысли с зачатками идей, характерных для уже более позднего этапа развития утопического коммунизма. Волгин подчеркнул веру Уинстенли в возможность установления республиканского строя общности мирным путем, хотя это положение не исключало применения, в случае необходимости, и революционных методов. Учение Уинстенли Волгин считает очень важным и оригинальным звеном в развити коммунистической мысли, заслуживающим самого пристального внимания историка. Это мнение В. П. Волгина было подтверждено недавно опубликованной статьей М. А. Барга, в которой автор, проведя тщательный анализ «Закона свободы», пришел к ряду интересных заключений. М. А. Барг доказал наличие тесного идейного родства между Уинстенли и Мелье, которые среди всех утопистов XVI—XVIII вв. наиболее «отчетливо связывали идеалы коммунистического переустройства общества с социальными чаяниями класса, лишенного собственности» 65. Автор считает, что во взглядах Уинстенли выявлялись в основных чертах те элементы материалистических концепций, которые характеризуют основное содержание выводов французских утопистов, сделанных лишь сто лет спустя. Уинстенли, делает заключение Барг, явился не только первым на английской почве последователем Томаса Мора, но и первым, «то с такой глубиной выразил чаяния наиболее эксплуатируемых масс народа. Это обстоятельство и придало работам Уинстенли особую оригинальность, которая могла быть порождена лишь потребностью самой жизни. В своей другой статье, посвященной диггерскому движению в целом 66, М. А. Барг приходит к заключению, что «утопиче ские примитивно-коммунистические воззрения Уинстенли составляют лишь одну сторону проблемы. Вторая заключается в- том, чтобы попытаться установить связь между идеологией диггеров и борьбой английского крестьянства против буржуазно-дворянского аграрного переворота, против системы лендлор- дизма, за торжество крестьянской собственности и свободы» 67. Барг отмечает, что произведения Уинстенли в одно и то же время и уже и шире идеологии диггерства. В связи с этим, чтобы ясно разобраться в идеологии диггеров, необходимо, по его мнению, наряду с памфлетами Уинстенли рассмотреть более ранние памфлеты, не принадлежащие Уинстенли, но уже содержащие основные крестьянско-плебейские требования аграрной программы 40-х годов XVII в. Другой исследователь социально-политических воззрений диггеров, Ю. М. Сапрыкин, обращает особое внимание на факт перехода диггеров от идеи общественной собственности на землю к идее общественной собственности на ее шлоды. «В силу того,— писал Сапрыкин,— что идеология диггерства 'была идеологией массы полупролетариев-полукрестьян, несущих на себе не только гнет феодальной, но и капиталистической эксплуатации, крестьянская идея общей собственности на землю в ней соединялась с идеей общности имущества, т. е. с идеей уничтожения всякой частной собственности 'И наемного труда, с 'идеей уничтожения классов. Это дает нам основание видеть в диггерах предшественников научного коммунизма» 68. * * * После появления работ Д. Уинстенли в развитии утопического социализма и коммунизма наступил длительный период преобладания французских авторов. Этот момент и заставляет- нас провести «сквозное» рассмотрение трудов советских (историков, изучавших французский утопический социализм, тем более, что их венцом явились капитальные исследования В. П. Волгина, в значительной степени подведшие итог этим трудам. У истоков французской утопической литературы стоит автор «Истории севарамбов», Дени Верас. Первое издание' этого романа-утопии было осуществлено у нас в 1937 г. Второе- издание, в серии «Предшественники научного социализма», опубликовано в 1956 г.69 Автором вступительной статьи «Французский утопист XVII в.» для обоих изданий явился В. П. Волгин. «Историю севарамбов» Волгин оценивал как первый и едва •ли не лучший образец французского утопического романа «с четкой коммунистической тенденцией». Разницу между «Историей севарамбов», с одной стороны, «Утопией» и «Городом Солнца», с другой, В. П. Волгин видел в том, что французская утопия близка к тому типу литературных произведений, которые именуются «романами путешествий», в то время как утопии Мора и Кампанеллы 'представляют собой «рассуждения, облеченные в повествовательную форму». Отмечая «моральный» характер критики Вераса, В. П. Волгин указывал, что автор «Истории севарамбов» «не видит в обществе внутренних сил, способных преобразовать его в коммунистическое общество. Он, как Мор и значительное число социалистических писателей XVIII в., возлагает поэтому задачу реформирования общества на «мудрого правителя», на идеализированного представителя просвещенной монархии. Народ — даже фантастический народ, живущий в условиях примитивного коммунизма,— способен лишь сочувствовать, повиноваться реформам»70. Волгин подчеркивал наличие резкого противоречия взглядов Вераса с политическими доктринами, господствовавшими в век «короля-солнца» Людовика XIV. Но вместе с тем утопический роман Вераса имел, по мнению В. П. Волгина, немало точек соприкосновения и связей с тем обществом, в пределах которого юн возник. Так, Верас высказывается за божественное происхождение власти, аристократию ума, неравноправие женщин, рабство и т. д. Однако заслуга Вераса в развитии идей утопического социализма заключалась в том, что он «сумел аккумулировать в своем сознании едва еще зарождающиеся общественные настроения, ярко выявившиеся лишь в социальной литературе XVIII века»71. Интерес «Истории севарамбов» для истории социализма В. П. Волгин видел и в том, что утопия Вераса явилась хотя и не первым, но вполне самостоятельным вариантом коммунистической утопии и одним из важнейших звеньев, связавших «Утопию» Мора с французским социализмом XVIII в. Именно к французскому социализму — демократической идеологии XVIII в.— советская историография проявила особый интерес. 1 Наибольшее количество работ посвящено анализу самого выдающегося памятника коммунистической литературы предреволюционной Франции — «Завещанию» сельского священника Жана Мелье. Несколько слов следует сказать о советских изданиях тек ста «Завещания». Первое из них72 было до предела сокращено и имело чисто агитационное значение. Второе, вышедшее под редакцией А. М. Деборина в серии «Атеистические памфлеты XVIII столетия», было также еще весьма неполным73. И лишь третье издание74, воспроизводившее текст «Завещания», опубликованный Рудольфом Шарлем в Амстердаме в 1864 г., отвечало необходимым научным требованиям. Последнее, четвертое, издание75, вошедшее в серию «Предшественники научного социализма», идентично третьему. Первым советским исследователем взглядов Ж. Мелье, как уже было отмечено выше, явился В. П. Волгин, приступивший к анализу «Завещания» еще до революции. Однако в полной мере реализовать свои творческие планы ему удалось лишь .после Октября. Часть исследования В. П. Волгина о Мелье была опубликована в виде статьи 76, а затем оно в целом вышло в свет отдельным изданием77. Волгин дал Мелье чрезвычайно высокую оценку. Он указывал, что Мелье был единственным социалистом-революционе- ром, ибо другие утописты были более или менее чужды идее революционного преобразования общества. Волгин тщательно рассматрел социально-политическую среду, в которой возникло «Завещание», и дал обзор литературного материала, использованного Мелье. В центре внимания автора анализ социально-политических идей Мелье. В. П. Волгин указывал, что критика Мелье политической системы абсолютизма и феодализма в их основных принципах имеет своим источником не книги, а кизнь. Именно поэтому в «Завещании» совершенно не заметно влияние ранних утопистов — Мора и Кампанеллы. «Только у Мелье,— писал В. П. Волгин,— коммунизм и материализм сливаются в стройное и последовательное учение. Только у Мелье коммунизм сочетается не с морализирующим утопизмом, а с революционной идеей международной классовой борьбы»78. «Завещание» Мелье дало возможность выявить смутные настроения и чаяния, бродийшие в головах обездоленного французского крестьянства. В. П. Волгин видел в «Заве щании» исключительный случай перевода на литературный язык тех глубинных течений, которые поднимались на поверхность лишь в условиях самых острых революционных взрывов. Подобные же заключения мы находим и в последней по времени работе В. П. Волгина на эту тему — «Мелье и его «Завещание»»79, представляющей собой вступительную статью к четвертому изданию книги Мелье. Особенно Волгин стремится подчеркнуть революционную сторону взглядов французского мыслителя. Отмечая, что среди представителей общественной мысли Франции XVIII в. было немало сторонников идеи социального равенства и общности имуществ, он подчеркивает, что «только у Мелье эти идеи сочетаются с призывом к объединению угнетенных для борьбы с угнетателями». Подводя итог своим взглядам о специфических особенностях коммунизма Мелье, В. П. Волгин пишет: «Конечно, представления Мелье о путях и способах борьбы против царящей в обществе неправды весьма примитивны, утопически наивны. Примитивны, утопически наивны также и его представления о «справедливом и разумном» порядке общности. Но в ряду утопистов XVI—XVIII вв. фигура Мелье выделяется весьма резко. Этот деревенский священник начала XVIII в.— несомненный предшественник коммунистов времени буржуазной революции, Ба- бефа и его соратников, поднявших в 1796 г. знамя «восстания во имя равенства»80. Следует отметить, что в оценке Мелье советская историография весьма единодушна. Это подтверждается как работами 20-х81 и 30-х82 годов, так и исследованиями, появившимися уже в послевоенный период. А. М. Деборин83, анализируя политические идеи Мелье, называет французского мыслителя провидцем грядущего. Деборин считал Мелье прямым предшественником утопического социализма первой половины XIX в. Призывая к ниспровержению тиранов и эксплуататоров, М'елье, па словам автора, указывал пути подготовки к революции. Идеи В. П. Волгина о социальных корнях взглядов Ж. Мелье были в дальнейшем разработаны в исследованиях Б. Ф. Порш- нева84. Автор тесно связывает критику христианства у Мелье, его атеистическую материалистическую философию, идеи уравнительного коммунизма, веру в массовую народную революцию, способную ниспровергнуть эксплуатацию, государство и церковь, со смутными настроениями и чаяниями такого рода, обнаруженными им в народных восстаниях XVII в. Этот сельский кюре превратил в цельное мировоззрение преимущественно негативные требования и лозунги крестьян и городского плебейства, стихийно боровшихся против феодально-абсолютистского строя. Второй основной тезис Б. Ф. Поршнева состоит в том, что «Завещание» Ж. Мелье было гораздо шире известно среди французских просветителей XVIII в., чем было принято думать, и оказало большое влияние на развитие передовой общественной мысли вплоть до Бабефа и бабувистов. Первым (и по существу почти единственным) исследователем взглядов другого видного представителя утопическо-коммунистической мысли — Морелли— явился В. П. Волгин. Интересно отметить, что именно перевод «Кодекса природы» Морелли, осуществленный в 1921 г.85 в серии «Предшественники современного социализма», выходившей под общей редакцией В. П. Волгина, был первым в СССР научным переводом трудов домарксовых социалистов. Этот перевод был сделан с французского издания книги Морелли, вышедшей в 1910 г. в серии «Collection des economistes» под редакцией Э. Дол- леана. Все последующие издания (1938 86, а также 1947 и 1956 гг.87), вошедшие в серию «Предшественники научного социализма», повторяли первое издание. И лишь в издание 1956 г., кроме «Кодекса природы», были включены отрывки из первого и второго томов «Базилиады». Всем изданиям предшествовала вступительная статья «Коммунистическая теория Морелли», написанная В. П. Волгиным. Оценивая значение Морелли, В. П. Волгин указывал, что основная его заслуга заключается в том, что, исходя из принципов буржуазной общественной мысли XVII—XVIII в:в.— рационализма, идей общественного договора и естественного права, французский мыслитель попытался теоретически осмыслить тогда еще стбль неясные социальные чаяния пролетариата. В Морелли Волгин видел как учителя Бабефа и «равных»* так и учителя коммунистов первой половины XIX в. (в первукн очередь Кабе и Дезами). «Конечно,— писал В. П. Волгин,— коммунизм Морелли весьма далек по своей методологии и по своим выводам от пролетарского, научного коммунизма. Еще много времени должно было пройти, пока социалистическая теория, связав свою судьбу с классовой борьбой пролетариата, смогла освободиться от свойственных учению Морелли рационализма и утопизма»88. И тем не менее система Морелли, по словам Волгина, явилась крупным шагом вперед в развитии социалистической мысли. Не случайно Морелли ближе всех подходил к идее уничтожения противоположности физического и умственного труда* хотя и со свойственными для того времени уравнительными чертами. Важно, что его коммунизм носил централистический; характер, в силу чего будущее коммунистическое общество мыслилось Морелли как единое хозяйственное целое, учитывающее потребности своих членов и распределяющее между ними труд. Учение Морелли, связывающее Мора и Кампанеллу с Бабе- фом и утопическими коммунистами XIX в., ее могло, по мнению В. П. Волгина, явиться опорой для широкого массового, движения. «Оно осталось смелой мечтой, способной найти отклики лишь в небольшой группе демократической интеллигенции, близкой к трудящимся массам по своему положению и сочувствующей их страданиям. К числу таких интеллигентов- демократов принадлежал, очевидно, и сам Морелли...»89. Третьим выдающимся представителем утопическо-коммуни- стической идеи предреволюционной Франции был Габриэль Мабли. Анализ его взглядов, так же как и взглядов Мелье и Морелли, впервые был осуществлен В. П. Волгиным еще в начале 20-х годов. Но если в «Очерках по истории социализма» автор причислял Мабли наряду с Руссо к эгалитаристам, то в «Истории социалистических идей» он ставил его, хотя и с некоторыми оговорками, рядом с Мелье и Морелли, признавая тем самым за Мабли право именоваться коммунистом. Перевод избранных произведений Г. Мабли опубликован в серии «Предшественники научного социализма» лишь в 1950 г.9* В это издание вошли следующие работы французского мыслителя: «О законодательстве, или принципы законов» (1776), «Сомнения, предложенные философам-экономистам по поводу естественного и необходимого порядка политических обществ» (1768 г.), «О правах и обязанностях гражданина» (1758 г.,-напечатано лишь в 1789 г.). Вступительная статья к сборнику («Социальное учение Мабли») написана В. П. Волгиным. В. П. Волгин указывает, что Мабли — моралист с явйо выраженными аскетическими наклонностями, для которого истинной целью политики являются социальные добродетели. Как и большинство мыслителей XVIII в., Мабли разделял теорию естественного права. Общественный порядок, говорит Волгин, не отделяется у Мабли от естественного права резкой гранью, но он и не противостоит естественным правам человека. Единственным источником верховной власти, по Мабли, является народ, который всегда сохраняет за собой право изменять существующее положение. В. П. Волгин отмечал, что хотя Мабли и признает революцию, он это делает чисто теоретически, считая куда более желательной реформу. Выдвигаемая Мабли программа реформ очень близка, по мнению В. П. Волгина, к программе Руссо. Но вместе с тем Мабли решительно выступал против частной собственности, видя в ней источник всех страданий человечества. «Строй, основанный на частной собственности,— утверждал Мабли,— не естественный порядок, а наоборот, нарушение естественного порядка»90. Идеальным же общественным строем, по Мабли, приходит к заключению В. П. Волгин, является 'коммунизм, хотя Мабли, в отличие от Морелли, считал уже невозможным возвращение человечества к этому «естественному порядку». И тем не менее своей защитой коммунистического строя, хотя и не осуществимого, но наиболее соответствующего природе человека, Мабли, говорил В. П. Волгин, немало содействовал распространению коммунистических идей в предреволюционной Франции. Исследование связи социальных идей Мабли с его политическими воззрениями провел С. С. Сафронов, автор кандидатской диссертации о коммунистической системе французского мыслителя91. Останавливаясь на проектах Мабли о политическом преобразовании Франции, Сафронов говорит о возможно сти считать Мабли одним из первых республиканцев во Франции дореволюционного периода. Он доказывал, что коммунистическая утопия Мабли, в которой видно стремление ее создателя найти опору в исторических фактах, относящихся к эпохе господства общинной собственности, значительно «богаче, живее и, в некотором, весьма условном смысле, реальнее», чем коммунистическая утопия Морелли. «Мабли,— пишет С. С. Сафронов,— создал относительно цельную коммунистическую тео рию. Такие положения его теории, как общность имуществ, организация общественного производства, обязательность труда .для всех членов общества, труд, как почетная обязанность для „всех граждан, прославление общественного труда, идея трудового соревнования... все эти идеи Мабли явились крупным достижением коммунистической мысли XVIII века»92. Исключительно высокую оценку нашли взгляды Мабли и ;в работе А. И. Казарина93, считающего этого французского мыслителя самой яркой и вместе с тем наиболее сложной личностью среди французских утоп исто в-коммунистов XVIII в. Источники теоретических воззрений всех трех выдающихся французских утопистов изучал А. А. Бирало, защитивший кандидатскую диссертацию на указанную тему94 и опубликовавший на основе ее несколько статей95. Значительное внимание в своих работах А. А. Бирало уделил анализу философских воззрений этих французских мыслителей. Обстоятельный анализ социалистического трактата Ф. Буасселя 96, одного из весьма интересных и мало исследованных „представителей общественной мысли Франции в годы революции конца XVIII в., дал С. С. Сафронов 97. Автор указывает, что главным вопросом, интересовавшим Буасселя в его «Катехизисе рода человеческого», был вопрос о собственности. Причем право собственности создал, по его мнению, исключительный раздел земли. Сафронов подчеркивает, что по сравнению с Мабли Буассель сделал шаг вперед «в развитии социалистической мысли, выдвинув практический план перехода к коммунистическому строю. Стержнем этого Цлана является организация общественного воспитания» 98. Коммунистический проект Буасселя, отразивший мечту крестьянских и плебейских масс об установлении равенства, явился, по мнению Сафронова, первым наброском плана практического перехода к коммунистическому обществу. План Буасселя представляет собой промежуточную ступень между проектами Мабли и Бабефа, что и определяет его значение в развитии французского социализма XVIII в. На видном месте в ряду утопических произведений мыслителей предреволюционной Франции XVIII в. стоит «Истинная система», принадлежащая перу бенедиктинского монаха Леоде- гара-Мари Дешана, опубликованная полностью Ж. Тома и Ф. Вентури только в 1939 г.99. С переводом части работы JI.-M. Дешана советский читатель познакомился в 1930 г. благодаря розыскам, осуществленным в библиотеках Парижа и Пуатье азербайджанским ученым Дж. Нагиевым, скопировавшим ряд рукописей Дешана. Изданный в Баку первый том работы Дешана 100 включал преимущественно философскую часть. Разработка Дешаном вопроса о переходе к будущему обществу должна была войти во второй том издания, однако опубликован он не был. Эта сторона воззрений французского мыслителя стала известна советскому читателю лишь из статьи В. П. Волгина «Истинная система» Дешана. В. П. Волгин отмечал, что произведения Дешана отличаются большим своеобразием и смелостью ,в анализе социальных отношений и в изображении будущего общественного порядка. Однако «в соответствии с той общественной средой, в которой эта теория возникла,— делал вывод В. П. Волгин,— она дает нам исключительный в своем роде образец сочетания утопического социального построения с совершенно чуждой XVIII в. схоластическо-метафизической системой» 101. Предреволюционная и революционная Франция подготовила также появление ряда других идей, оставивших определенный след в истории 'развития социалистических учений. Характеризуя общественную мысль этого периода, К- Маркс писал: «Революционное движение, которое началось в 1789 г. в Cercle social, которое в середине своего пути имело своими главными представителями Леклерка и Ру, и наконец, потерпело на время поражение вместе с заговором Бабефа,— движение это породило коммунистическую идею, которая после революции 1830 г. снова введена была во Франции другом Бабефа Буонарроти'» 102. Эти идеи нашли свое отражение, главным образом, в воззрениях ряда 'представителей движения «бешеных» и деятелей «Социального кружка» 108. В статье «Джон Освальд и «Социальный кружок»»- Л. Р. Иоаннисян пришел к ряду чрезвычайно плодотворных выводов. Анализируя книги одного из участников «Социального кружка», англичанина Д. Освальда, «Обозрение конституции Великобритании» (1792) и «Правление народа, или план конституции для всеобщей республики» (1793), Иоаннисян с полным основанием утверждает, что история «Социального кружка» не ограничивается 1790—1791 гг. «Идейная эволюция Освальда показывает, как в ходе революции, по мере обострения классовых противоречий внутри якобинского блока и подъема революционной активности плебейских масс, некоторые приверженцы «Социального кружка» переходили... уже в 1793 г... от эгалитаризма к коммунизму...» 109 В статье сделан и другой очень важный вывод о связи «Социального кружка» с английским радикально-демократическим движением, демонстрирующий проявление интернационалистских идей Великой французской буржуазной революции конца XVIII в. Продолжая свои исследования по истории коммунистических идей во Франции [периода Великой революции, А. Р. Иоаннисян подверг обстоятельному анализу «Социальный план»’ Ж--П. Шапюи 109а, впервые опубликованный только в 1942 г., а также разыскал в фондах парижского Национального архива ряд планов и проектов коммунистического характера 1096, созданных в годы революции Г. Борьё, Ж- де. Сабаро и другими. Однако наибольшее значение для становления коммунистической мысли сыграли теоретические работы и практическая деятельность самых выдающихся представителей революционного коммунизма XVIII в.— Бабефа и его сторонников, основателей движения «равных». 108 См1. Я. М. 3 а х е р. К вопросу о значении взглядов «бешеных» в предыстории социалистических идей. В кн.: История социалистических учений. Сборник статей. М., 1962; С. С. Сафронов. Социальные воззрения Пьера Доливье. Там же; В. С. Алексеев-Попов. «Социальный кружок» и его политические и социальные требования. В кн.: Из истории социально- политических идей. Сборник статей... М., 1955; о н ж е. «Социальный кружок» и демократическое республиканское движение 1791 г. В кн.: Из истории общественных движений и международных отношений. Сборник статей в память академика Е. В. Тарле. М., 1957, а также ряд других работ В. С. Алек- сеева-Попова и т. п. 109 А. Р. Иоаннисян. Джон Освальд и «Социальный кружок»,— «Новая и новейшая история», 1962, № 13, стр. 75. 1°9а А. Р. И о а н н и с я н. Социальный план Жана-Клода Шапюи,— «Новая и новейшая история», 1963, № 2. 1086 А. Р. Иоаннисян. Из истории коммунистических идей в 1792 1796 годах. В кн.: «Французский ежегодник. 1962». М., 1963. Исключительное значение для исследователей историографии бабувизма сыграла работа одного из ближайших друзей Гракха Бабефа, активного участника движения «равных» Филиппа Буонарроти, опубликованная в Брюсселе в 1828 г. Первый советский .перевод книги Буонарроти 103 был осуществлен в 1923 г. с сокращенного издания этой работы, выпущенного з 1869 г. Артюром Ранком, и имел ряд дефектов. Особенно неудачно предисловие В. В. Святловского, вносящее, как и все его работы, большую путаницу в рассмотрение истории социалистических .идей. Полный научный перевод «Заговора во имя равенства» вышел лишь в серии «Предшественники научного социализма» в 1948 г. 104 со вступительной статьей В. П. Волгина «Движение «равных» — и их социальные идеи». В. П. Волгин явился автором большого количества трудов, посвященных Бабефу и бабувистам, ставших, по сути дела, первыми 'советскими 'исследованиями движения «равных». Уже в своих ранних работах о Бабефе105 В. П. Волгин очень верно указал главную заслугу Бабефа и его сторонников, которая заключалась в том, что бабувисты поставили проблему коммунизма как проблему практическую. Значение этого этапа в истории социалистической мысли и заключалось, по мнению В. П. Волгина, в том, что бабувизм был практическим движением во имя интересов пролетарской и полупролетарской бедноты. В. П. Волгин обращал особое внимание именно на практическую сторону деятельности Бабефа и его сторонников, так как, по его мнению, факт практической постановки Бабефом проблемы коммунизма должен был заставить бабувистов решить ряд таких вопросов, которые для их предшественников, чистых теоретиков, вообще не существовали (вопросы создания революционного правительства, политическая организация государства после переворота и т. д.). Что же касается теоретических взглядов бабувистов, то истоки воззрений «равных», по мнению В. П. Волгина, следует искать у Морелли. В то же время В. П. Волгин указывал наличие прямой идейной преемственности между Бабефо^ и Марксом. «В истории революционного коммунизма,— писал он,— предшественником марксизма по прямой линии является бабувизм»106. И, развивая эту мысль, автор говорит, что приняв коммунистическую идею бабувистов как «идею нового мирового порядка», создатели научного коммунизма Маркс и Энгельс использовали также все ценное, что они нашли у Сен-Симона и Базара (в области философско-исторической) и у Фурье (в области критики общественных отношений капитализма). Несколько лет спустя после опубликования первой статьи В. П. Волгина, о бабувистах появились работы о Бабефе, принадлежащие А. Г. Пригожину. Однако в отличие от четких и последовательных выводов о сущности бабувизма, сделанных В. П. Волгиным, А. Г. Пригожин вносил в решение этого вопроса немало неясностей 'и ошибок. Определяя содержание процесса становления идеологии бабу вистов, В. П. Волгин отмечал: «Эволюция взглядов Бабефа и многих его соратников от мелкобуржуазного эгалитаризма к революционному коммунизму является как бы символом отщепления пролетарских элементов от той мелкобуржуазной массы, в которой они до того растворялись» 114. Эта мысль В. П. Волгина ясно ставила проблему социальной базы бабувистской идеологии. Что же касается А. Г. Пригожина, то он настаивал, что идеология бабувизма, даже в ее наиболее совершенной стадии, не была идеологией рабочего класса. Пригожин заявлял, 'что как в термидорианский период, так и в эпоху от Термидора до конца Конвента Бабеф не был коммунистом, а свою публицистическую деятельность после 9 термидора он начал якобы как типичный якобинец. И «лишь в октябре 1795 г.,— писал историк,— Бабеф, выйдя на волю, окончательно ставит перед собою проблему коммунистического переворота... Якобинский период (А. Г. Пр'игожин считал, что в первые месяцы после 9 термидора Бабеф принадлежал к левому флангу якобинцев.— Авт.) несомненно приблизил его 'к коммунизму» 115. Никак нельзя обнаружить ясность и в другом утверждении А. Г. Пригожина, что «...бабувизм есть идеология городской и деревенской бедноты, есть мореллизм, переведенный мелкобуржуазными слоями на политический язык» П6. Бесспорный вклад ,в дело изучения бабувизма был внесен трудами П. П. Щеголева. Первая книга П- П. Щеголева о Бабефе 117 была основана на печатных источниках, находящихся в Ленинградской публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, и комплектах газет Бабефа. Для написания второй работы о Бабефе 118 П. П. Щеголеву удалось привлечь также материа- 114 В. ГГ. Волгин. Очерки по истории социализма. Изд. 4, доп. М., 1935, стр. 229. 115 А. Пр и г о ж и н. Гракх Бабеф — провозвестник диктатуры трудящихся. «Вестник Коммунистической академии», кн. 10, 1925, стр. 148. 116 «Вестник Коммунистической академии», кн. 10, 1925, стр. 169. Еще в более резкой форме об этом сказано в монографии А. Г. Пригожина «Гракх Бабеф — провозвестник диктатуры трудящихся». М., 1925 (см. стр. 169 идр). 117 П. П. Щеголев. Заговор Бабефа. JI. 1927. 118 П. П. Щеголев. Гракх Бабеф. М., 1933. лы, найденные им во Французском национальном архиве. Исследование П. П. Щеголева «Заговор Бабефа» — первый капитальный труд советской историографии в области изучения бабувистского движения. П. П. Щеголев делал некоторый шаг вперед по 'Сравнению с работами А. Г. Пригожина, когда он проводил мысль, что Бабеф, отвергая политику диктатуры и террора, осуществлявшуюся якобинцами, вместе с тем решительно противопоставлял свою 'позицию термидорианцам. И далее П. П. Щеголев отмечал уже весьма зримое изменение отношения Бабефа к Робеспьеру, наступившее с осени 1795 г. С другой стороны, утверждение П. П. Щеголева о том, что «в первые месяцы термидорианской реакции Бабеф выступает как довольно банальный антиякобинец»107, показывает, что в своей оценке этого этапа деятельности Бабефа советская историография продолжала оставаться на ошибочных позициях. Когда знакомишься с другими страницами книги П. П. Щеголева, на которых автор подробно рассматривает стремление Бабефа установить политический блок с уцелевшими деятелями якобинской диктатуры, убеждаешься в поспешности вышеуказанного утверждения историка 108. В общей же своей оценке бабувистской теории П. П. Щеголев, вслед за В. П. Волгиным, приходит к совершению определенному выводу. «Историческое значение этой теории,— писал ок,— заключается в том, что она фактически перестала быть теорией. Перефразируя известные слова Маркса, можно сказать: «Философы XVIII века лишь объяснили мир, Бабеф решил его изменить» 109. Эту же мысль П. П. Щеголев развивал и в своей второй книге, указывая, что теория у Бабефа всегда идет рука об руку с практикой, а часто даже носит служебный и подчиненный характер, ибо «на первом плане стоит революционная практика, осуществление на деле отвлеченной, казалось, схемы общественного переустройства» 110. Именно поэтому, делая общие выводы о движении бабувистов,4 П. П. Щеголев возражал против именования его заговором. Вопрос шел не о заговоре, писал он, а о «подготовке вооруженного восстания парижских народных масс против правительства буржуазной реакции» 111. Самым замечательным в бабувизме П. П. Щеголев считал то, что «он увязал проблему собственности с .проблемой революции, сделал коммунистическую утопию конечной целью великого революционного движения» 112. Дальнейшие успехи, достигнутые советской историографией в изучении бабувистского движения, явились свидетельством ее особого внимания к этому важнейшему этапу домарксовой коммунистической мысли. В. П. Волгин сохранил до самых последних дней своей жизни особый интерес к Бабефу и бабуви- стам 113. В работах, подведших итог его многолетним исследованиям о движении «равных», В. П. Волгин рассматривал самые различные аспекты темы. Анализируя обстановку во Франции в период зарождения бабувистского движения, он определял основную задачу бабувистов— свержение существующего строя революционным путем. Французская революция, по 'их представлению, была 'Предтечей новой, уже последней революции. По мнению бабувистов, после успеха восстания государство трудящихся должно немедленно принять меры к созданию коммунистической организации национальной общины. Разбирая структуру и деятельность этой общины, В. П. Волгин показывал сущность уравнительного социализма Бабефа. В то же время он делал вывод, что несмотря на примитивизм в оценке характера классовых отношений и грядущей революции, пропаганда бабувистов составила важнейшее промежуточное звено между социалистами-рационалистами дореволюционной эпохи и коммунистами XIX в. Анализ социально-политической доктрины Бабефа и выяснение ее истоков осуществлены в статье А. М. Деборина 114. Высказывая мысль, что коммунистическое мировоззрение сложилось у Бабефа еще до написания им «Постоянного кадастра», а>втор считал исторической заслугой французского мыслителя не только создание коммунистической доктрины, но и решение осуществить ее на практике при помощи восстания, после победы которого на повестку дня должен был быть поставлен вопрос о переходе к общности имуществ. Большой вклад в изучение бабувизма внесен за последние годы трудами В. М. Далина, опубликовавшего в советской и французской печати ряд статей о Бабефе и защитившего недавно докторскую диссертацию о руководителе движения «равных» 115. Первая статья его цикла работ о Бабефе была посвящена взаимоотношениям Бабефа и Марата 116. Используя ,в качестве основного источника неопубликованные документы Бабефа из архива Института марксизма-ленинизма, в частности, его лондонскую переписку (в связи с обзором событий октября 1789 г., которую Бабеф предполагал издать в Лондоне), автор вскрывает корни расхождений между Бабефом и Маратом. В основе их было стремление Бабефа выйти за рамки создавшегося буржуазного порядка, в то время как Марат при всем своем бесстрашии и мужестве оставался представителем революционной буржуазной демократии. В исследовании «Бабеф весной 1793 г.» 117 В. М. Далин, также используя документы из бабефовской коллекции, доказывает, что уже в это время Бабеф со всей решительностью ставил вопрос о необходимости 'коренного переустройства общества. Полемизируя с работами А. Матьеза, Ж. Лефевра и П. П. Щеголева, В. М. Далин утверждает, что коммунистические идеи Бабефа к началу 1793 г. уже окончательно сложились. Интересные выводы сделаны В. М. Далиным и по вопросу об отношении Бабефа к Робеспьеру118. Отмечая, что деятельность Робеспьера была известна Бабефу уже с 1789 г., а не с 1791 г., как это считалось до сих пор, Далин объяснял причины изменения отношения Бабефа к Робеспьеру после установления якобинской диктатуры, сущность которой Бабеф не понял так же, как и «бешеные». Вместе с тем В. М. Далин, на основе документов 1796 г., показал, что Бабеф имел достаточно мужества признать ошибочность своей борьбы против революционного правительства. В специальной статье 119 В. М. Далин выясняет отношение Бабефа к Дантону в. 1790 г. Работа над архивом Бабефа привела В. М. Далина к находке рукописи французского мыслителя, до сих пор неизвестной. Этой рукописи, под названием «Философский свет на действительно истинное в том, что именуют: естественное право, между народное лраво, гражданское .право», относящейся, по-видимому, к 1790—1791 гг., В. М. Далиным посвящено обстоятельное исследование 120. Хотя мысли, которые Бабеф развивал в указанной рукописи, он находил в значительной степени у своих предшественников, теоретические взгляды Бабефа, по заключению В. М. Далина, отличаются значительной оригинальностью. Он выступал решительным .противником частной собственности на землю, выдвигал положение о том, что общество обязано «обеспечивать нуждающимся классам существование трудом», подчеркивал необходимость революционного насилия для преобразования общества и т. д. И нельзя не согласиться с конечным выводом В. М. Далина о том, что «уже в 1790—1791 гг. Бабеф стоял много выше слепых поклонников формальной буржуазной демократии» 121. Любопытные наблюдения по поводу участия Бабефа в революционном движении в Пикардии летом 1790 г. сделаны В. М. Далиным в одной из его последующих статей 122, характеризующей начальный этап политической деятельности будущего руководителя движения «равных». Как уже отмечено выше, все эти предварительные выводы сведены воедино и дополнены обильными новыми в монографии В. М. Далина, вышедшей в 1963 г. Связь Бабефа с электоральным клубом, которой вскользь касался еще П. П. Щеголев 123, получила более обстоятельное рассмотрение в работе крупнейшего советского исследователя движения «бешеных» Я. М. Захера. Автор выдвинул мнение, что в первые месяцы после термидорианского переворота взгляды Бабефа и одного из лидеров «бешеных», Варле, на основные проблемы текущего момента полностью совпадали, но совпадение это было очень непродолжительным. И если Варле продолжал и далее придерживаться тех же взглядов, Бабеф уже спустя несколько месяцев после 9 термидора понял, как он ошибался в оценке событий самого 9 термидора, а также якобинской диктатуры и сменившего ее термидорианского режима 124. Для полноты картины, характеризующей работы советских авторов по истории бабувизма, следует еще упомянуть хорошую брошюру В. Зеймаля 125, изданную к 130-летию со дня рождения Г. Бабефа, а также кандидатскую диссертацию В. С. Калашниковой126, качество которой оставляет желать много лучшего. Широко изучая взгляды Бабефа, советская историография обратила внимание и на воззрения одного из участников движения «рав'ных», Сильвена Марешаля. Первым осуществил анализ произведений Марешаля X. Н. Момджян 127. Автор показал путь Марешаля от эгалитаризма к коммунизму, который, по его словам, был обусловлен дальнейшим ухудшением положения трудящихся масс, их глубоким разочарованием в исходе буржуазной революции. «Если раньше фактическое равенство мыслилось Марешалем 'как наделение всех граждан одинаковой собственностью,— говорит X. Н. Момджян,— то сейчас [в годы Директории] он отвергает аграрный закон и прямо ставит вопрос об уничтожении частной собственности» 128. Эволюция взглядов С. Марешаля прослежена также и в статье И. А. Никитиной. Высказывая соображения о том, что полной ясности о времени перехода Марешаля с позиций уравни- тельства на позиции борьбы за ликвидацию частной собственности в литературе еще нет, Никитина рассматривает содержание разногласий, существовавших между С. Марешалем и Г. Бабефом. «Свойственные Марешалю анархистские воззрения,— пишет она,— не были преодолены им и в дальнейшем, что явилось влажнейшей причиной расхождения между Марешалем и Баб©фО)м» 129. По мнению И. А. Никитиной, расправа с бабу- вистами оказала большое влияние на Марешаля. Она считает* что в последние годы жизни вера Марешаля в революционные методы борьбы была поколеблена и в- его воззрениях преобладали анархистские тенденции идеализации жизни ,вне общества. Эта точка зрения не была поддержана Г. С. Кучеренко* обстоятельно исследовавшим взгляды Сильвена Марешаля130. «Произведения,— писал он,— созданные после разгрома «Заговора равных», в годы термидорианской реакции и первых лет господства Наполеона Бонапарта, когда Марешаль скрывал свое участие в заговоре... по содержанию... в общем не ревизуют «Поправок в интересах революции» и «Манифеста равных»» 143. Намечая периодизацию в литературном творчестве Маре- шаля, автор указывал, что идея революции наиболее ясно видна в произведениях, написанных с начала 80-х до конца 90-х годов XVIII в. (то Кучеренко второй период), когда особенно чувствовалось влияние на Марешаля Жана Мелье, а затем Бабефа. «Однако у Марешаля,— писал автор,— в противоположность Мелье, общество коллективной собственности не нечто новое, доселе невиданное, а просто возвращение к старому патриархальному времени, к золотому веку...» 144. Анализ взглядов автора большого количества романов, в том числе утопий, Ретифа де ля Бретона — предмет многолетних исследований А. Р. Иоаннисяна 145. Одно из произведений Ретифа, «Южное открытие»146, было издано в СССР в середине 30-х годов в серии «Социальные утопии». А. Р. Иоаннисян, внимательно исследуя весь долгий творческий путь, пройденный Ретифом, дал очень высокую оценку этому своеобразному французскому писателю. Считая Ретифа де ля Бретона первым социалистическим мыслителем, вышедшим из среды зарождающегося пролетариата, автор указывал, что во всех произведениях писателя видна пропаганда социалистических идей. «Ретиф,— писал А. Р. Иоаннисян,— выгодно отличается от своих предшественников тем, что рассматривает социалистическое общество не как нечто застывшее, неизменное, раз навсегда установленное, а как находящееся в процессе развития» 147. Бесспорный интерес, по мнению Иоаннисяна, 'представляет и другой вывод Ретифа де ля Бретона — о неизбежности в социалистическом обществе низшей и высшей фазы. «Предшествующие Ретифу коммунистические мыслители,— 'писал автор,— даже такие крупные, как, скажем, Мор, Кампанелла, Морелли, в своих утопиях или теоретических трактатах ограничивались непосредственным противопоставлением существующих общественных порядков идеальному общественному строю. Ретиф так или иначе пытается подойти к вопросу о фазах развития коммунистического общества» 148. 143 История социалистических учений, стр. 167. 144 Там же, стр. 184. 145 См. А. Р. Иоаннисян. Утопия Ретифа де ля Бретона. «Известия АН СССР», VII серия. Отд-ние обществ, наук. Л., 1931, № 2 и 7; он же. Ретиф де ля Бретон. В кн.: Ретиф де ля Бретон. Южное открытие..., М., 1936; он же. Из истории идей утопического коммунизма во Франции в период Директории. «Вопросы истории», 1957, № 6 и др. 146 Ретиф де ля Бретон. Южное открытие, произведенное летающим человеком, или французский Дедал. Общ. ред. В. П. Волгина. Вступ. статья и KOMMeHf. А. Р. Иоаннисяна. М.— Л., 1936. 147 А. Р. Иоаннисян. Утопия Ретифа де ля Бретона. «Известия АН СССР», VII серия, 1931, № 2, стр. 200. не рехиф де ля Бретон. Южное открытие..., стр. LVI. А. Р. Иоаннисян отмечал, что выступая против социальных несправедливостей, Ретиф обращался со своим революционным призывом прежде всего к деревне. Так, по мнению А. Р. Иоан- нисяна, в утопии «Южное открытие» «сквозь самую необузданную фантазию и абстрактные рассуждения бурно прорываются революционные настроения французской деревни конца старого режима, превращая это столь причудливое и, казалось бы, совершенно оторванное от жизни произведение в одно из интересных и знаменательных выражений революционного возбуждения общественных низов накануне Великой буржуазной революции» 14э. Подчеркнув решающее влияние, оказанное на умонастроение Ретифа термидорианским переворотом, А. Р. Иоаннисян вместе с тем указывал, что именно в 1795—1796 гг. Ретиф заканчивает произведение, в котором наиболее отчетливо были изложены его общественно-политические воззрения. Этот труд, составивший 14 и 15-ю части его многотомной автобиографии «Monsieur Nicolas», был опубликован в середине 1797 г. Специальный раздел работы под названием «В чем состоит строй, основанный на собственности, в чем состоял бы коммунизм?» обосновывал коммунизм как идеальный общественный строй и восхвалял его преимущества. В то же время А. Р. Иоаннисян делал вывод, что коммунистические воззрения Ретифа не воспроизводили бабувистские идеи. В книге Ретифа, писал Иоаннисян, «...мы не находим того, что является наиболее ценным и исторически значимым в идейном наследии бабувизма, а именно представлений о новой социальной революции, о диктатуре трудящихся, о путях постепенного построения коммунистического общества»131. А. Р. Иоаннисян справедливо отмечал, что произведение Ретифа, созданное во Франции в период укрепления нового буржуазного общества, носит двойственный характер: с одной стороны, оно было одним из последних образцов коммунистической литературы XVIII в., с другой же стороны, в нем уже проглядывала критика нового буржуазного строя, «предвосхищавшая некоторыми своими чертами построения социалистов-утопистов XIX в.». Называя Ретифа, с полным основанием, эпигоном французского утопического коммунизма XVIII в., А. Р. Иоаннисян приходил к следующему выводу: «Книга Ретифа представляет исторический интерес также как документ, свидетельствующий, что носителями коммунистических идей во Франции в период Директории были не только одни бабувисты» 132. Недавно А. Р. Иоаннисян сделал достоянием советской науки 133 работу Николя Бюнье «La Philosophie du Ruvarebohni» (т. e. «Философию истинного счастья»), опубликованную в период наполеоновской диктатуры в 1809 г. Эта книга, уничтоженная полицией Империи, стала настоящей библиографической редкостью, ибо только нескольким экземплярам работы, разосланным автором своим знакомым, посчастливилось уцелеть. Анализируя произведение Н. Бюнье, А. Р. Иоаннисян показал, что как в последние годы Директории, так и в эпоху Империи Наполеона и в последующий период коммунистические идеи не были преданы забвению. В «Философии истинного счастья», написанной в духе традиционных утопических романов XVI—XVIII вв. и опубликованной «в наивысший расцвет наполеоновской империи, проявляются отголоски общественного недовольства режимом Наполеона и 'прежде всего его бесконечными войнами» 134. Н. Бюнье, как указывает А. Р. Иоаннисян, видя основную причину всех общественных бедствий в наличии частных семей и частной собственности, провозглашал общность имущестз единственной разумной и справедливой основой общества. Центральная же мысль Н. Бюнье сводилась к тому, что для перехода к коммунизму нужно время. Причем в период начавшегося во Франции промышленного переворота, автор «Философии истинного счастья» особое место отводил науке и технике. «Это произведение,—подводит итог А. Р. Иоаннисян,—проникнутое просветительной, рационалистической идеологией XVIII в., (которая и в последующее десятилетие лежала в основе утопического социализма и коммунизма), было первым коммунистическим трактатом XIX столетия» 135. ?J’ XIX век, отмеченный бурным развитием капиталистического строя, был качественно новым этапом в развитии общественных идей, в том числе и социалистических. Учения великих социа- листов-утопистов Сен-Симона, Фурье, Оуэна подготовили создание самого выдающегося творения человеческого ума — теории научного коммунизма. По этому поводу один из ее основоположников, Фридрих Энгельс, писал: «...Немецкий теоретический социализм никогда не забудет, что он стоит на плечах Сен-Симона, Фурье, Оуэна — трех мыслителей, которые несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадле- жат к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно...» 136. Большое количество исследований советских ученых, 'посвященных Сен-Симону, Фурье и Оуэну, свидетельствует об исключительном внимании советской историографии к самым важным этапам домарксовой социалистической мысли. Обратимся к французским социалистам-утопистам Сен-Симону и Фурье. Уже спустя несколько лет после Великой Октябрьской социалистической революции было опубликовано два издания избранных сочинений Сен-Симона 137. Первое из них, вышедшее при участии В. В. Святловского, включало следующие работы Сен- Симона: «Письма женевского обитателя к современникам» {1802); «Всеобщее тяготение» (1813); «Очерк науки о человеке» (1813, 1816, 1825); «Притчу» (1819); «Письма к американцу» (1817—1818); «Новое христианство» (1825); «Катехизис промышленников», тетради 1-я и 2-я (1823—1824) и автобиографию (1810). Значительная часть трудов Сен-Симона, вошедших в это издание, была переведена и издавалась еще до революции. Большую путаницу вносит предисловие к «Собранию сочинений» Сен-Симона, написанное В. В. Святловским. Став по с>ти дела 'на путь апологии французского утописта и заявляя, что весь «XIX век развивался под знаком Сен-Симона», B. В. Святловский . вместе с тем так и не смог определить истинного места французского мыслителя в развитии социалистических учений. Что, кроме полного недоумения, могла вызвать у читателя следующая мысль Святловского: «Сен- Симон, в конце концов, меньше всего утопист; он резко отделяется от диаметрально противоположных ему Шарля Фурье и Роберта Оуэна, с которыми его так часто соединяют. Сен-Симон не утопист и даже не соииалист в общепринятом смысле этого слова. И между тем, в общем ходе истории мысли — он и социалист и исторический материалист, а все учение Маркса о классах бесконечно обязано ему — этому гениальному и своеобразному мыслителю XIX в.» 138. " На неизмеримо более высоком уровне было второе упомянутое нами издание, опубликованное под общей редакцией и с предисловием В. П. Волгина. В издание вошли работы Сен-Симона, относящиеся к последнему периоду жизни французского мыслител-я: «Притча» (1819); «Извлечение из моего труда о тео рии общественного устройства» (1819); «О промышленной системе» (1821); «О старой и новой политической системе» (1822); «Катехизис промышленников». Тетради 1-я, 2-я и 4-я (1823— 1824); «Рассуждения литературные, философские и промышленные» (1825); «Об общественной организации» (отрывки из неизданного сочинения) (1825); «Новое христианство» (1825). Через тридцать пять лет после выхода в свет этого издания в- серии «Предшественники научного социализма» также под общей редакцией В. П. Волгина с его вступительной статьей «Социальное учение Сен-Симона» вышло самое полное советское издание избранных сочинений Сен-Симона, опубликованное в двух томах 139. В первый том включены следующие произведения Сен-Симона: «Жизнь Сен-Симона, описанная им самим» (4 отрывка за 1808—1812); «Письма женевского обитателя к современникам» (1802); «Очерк науки о человеке» (1813); «Труд о всемирном тяготении» (1813); «Письма к американцу» (1817); «Взгляд на собственность и законодательство» (1818); «Притча» («Парабола») (1819—1820); «О теории обществен* ной организации» (1819). Во второй том вошли: «О промыт- ленной системе» (1821); «Продолжение брошюры «О Бурбонах и Стюартах»» (1822); «Катехизис промышленников» (1823— 1824); «Рассуждения литературные, философские и промышленные» (1825) и «Новое христианство» (1825). Имя В. П. Волгина связано не только с изданиями текстов произведений Сен-Симона. Выдающийся советский историк явился также автором большого количества исследований, посвященных французскому утописту. Уже в своей первой статье о Сен- Симоне и сенсимонизме, а также в вышедшей вслед за ней книге140 В. П. Волгин стремился наметить основные линии» раскрывающие сложный комплекс идей Анри де 'Сен-Симона. Он указывал, что основным стержнем системы Сен-Симона является идея закономерности. Наряду с этим В. П. Волгин видел в сенсимонизме элементы материалистического анализа исторических явлений. Значительное место В. П. Волгин отводил характеристике отрицательных сторон сенсимонизма, которые определены, по его мнению, в первую очередь тем,что сенсимонизм не мог выйти за пределы кругозора интеллигенции и оценить пролетариат не только как страдающую, но и как активную силу в истории. В этом В. П. Волгин усматривал корни исторического идеализма, Сен-Симона, причину его отрицательного отношения к классовой борьбе. Но эти бесспорные выводы В. П. Волгина не дают основания согласиться с другим утверждением, характеризующим его точку зрения в те годы, о том, что Сен-Симон, как и его современник Фурье, был «социалистом более чем сомнительным» 141. Многие идеи Сен-Симона были, по мнению В. П. Волгина, социалистическими лишь в потенции и явились только сосудом, из которого черпали свои выводы его ученики (Базар и др.). Наиболее четко В. П. Волгин сформулировал этот тезис во второй части своего обобщающего труда по истории социалистических идей142. «Представление о Сен-Симоне — социалисте должно быть ’нами сейчас отвергнуто со всей решительностью. Однако в его учении есть некоторые черты, которые дали впоследствии его ученикам основание сделать из его системы выводы социалистического характера» 143. На подобных же позициях в тот период стояли и ученик В. П. Волгина по Институту красной профессуры И. С. Фен- дель 144 — автор нескольких работ о великом французском утописте, и один из первых советских популяризаторов истории международного рабочего и социалистического движения А. И. Анещитейн (Арк. А — н) 104, написавший научно-популярную книгу о жизни и деятельности Сен-Симона. В частности, И. С. Фендель утверждал, что основное содержание социального учения Сен-Симона состоит не столько в устранении соццальных бедствий, вызываемых капитализмом, сколько в упрочении этого строя, устранении всего, что мешает его развитию. И далее Фендель делал вывод, что «наряду с Фурье и Оуэном следовало бы поставить не Сен-Симона, а Базара» 145. По его мнению, в «великий социалистический триумвират» Сен-Симон вошел не столько по своим собственным заслугам, сколько благодаря заслугам его учеников Анфантена и особенно Базара. Те же позиции в этом плане отражали и статьи Ц. Фридлянда 146 и Г. С. Зайделя. Автор первой статьи доказывал, что значение Сен-Симона заключается исключительно лишь в том, что он явился идеологом индустриализма и капиталистической системы. «Сен-Симон,— писал он,— представлял собой... основателя системы научно-обоснованного капитализма, но не социализма» 147. Вторая статья 148- посвящена критике взглядов представителей неосенсимонизма и реформистского синдикализма (М. Левуа, М. Бурбоне и Др.). На реалистическую сторону учения Сен-Симона, широкое осуществление на практике его планов обратил особое внимание в своей научно-популярной книге о Сен-Симоне С. Вольский 149. После опубликования работы С. Вольского в течение ряда лет в советской историографии не появлялось работ о Сен-Симоне 150. И только в связи с изданием избранных трудов французского утописта в серии «Предшественники научного социализма» В. П. Волгиным была написана статья о гениальном французском мыслителе. В центре внимания автора исследования находится философско-историческая система Сен-Симона, оказавшая огромное воздействие на последующую социалистическую мысль. Подчеркивая идеализм системы Сен-Симона, В. Г1. Волгин отмечает вместе с тем материалистические элементы в его анализе исторического процесса, определенные черты диалектики, хотя при всем этом, по словам В. П. Волгина, концепция Сен-Симона не теряла своего идеалистического характера на протяжении всей многолетней деятельности великого утописта. Как отмечает автор, согласно идеалистической концепции Сен-Симона установить новую общественную систему удастся лишь при условии высокого развития знаний. Крайне важно, по мнению В. П. Волгина, отношение Сен-Симона к пролетариату. Он не выделен им в особый класс, но само существование пролетариата как группы, отличной от группы собственников в пределах промышленного класса, указано Сен-Симоном вполне определенно. И, наконец, уже несколько иначе, чем в своих ранних работах, формулирует В. П. Волгин вопрос о характере социалистических взглядов Сен-Симона. «Социальная система Сен-Симона,— пишет он,—не может быть признана социалистической в там смысле, в каком мы употребляем это слово в наши дни. Сен-Симон сохраняет в своем идеальном обществе частную собственность, классы предпринимателей и рабочих, предпринимательскую прибыль. Сен-Симон нигде не говорит об обобществлении средств производства, хотя бы даже частичном»151. В. П. Волгин уже не считает возможным отказать Сен-Симону р праве называться социалистом, хотя и говорит, что концепция великого мыслителя не может считаться социалистической в том смысле, в котором этот вопрос понимают в настоящее время. Еще дальше в этом отношении идет Н. Е. Застенкер, справедливо указывающий ,в своей статье «Анри де Сен-Симон», что для правильной оценки исторического значения критико-утопического учения французского мыслителя необходимо учесть ряд обстоятельств. Так, он отмечает, что «все коммунистические утопии и теории XVI—XVIII вв. пытались построить свой идеал бесклассового общества на базе производительных сил ремесленного и мануфактурного'производства ,и застойной техники патриархального сельского хозяйства» 152. И между подобными представлениями о социализме и коммунистическом обществе и уравнительными принципами в области распределения существует, по словам Н. Е. Застенкера, вполне понятная прямая связь. Творческая же деятельность Сен-Симона развивалась в качественно иной обстановке, определенной растущей активностью пролетариата, порожденной промышленной революцией. «Между тем,— пишет Застенкер,— ни исторические воззрения Сен-Симона, ни его общественный идеал «промышленной системы» не были бы возможны вне этой связи» 153. Автор подчеркивает, что у Сен-Симона на первом плане всегда стояли интересы трудящихся масс. Н. Е. Застенкер решительно возражает против всех попыток упростить содержание взглядов Сен-Симона, представить его как буржуазного реформатора. Он утверждает, что Сен-Симон не имеет ничего общего с апологетами капитализма. В то же время «нити, которые связывали французский пролетариат и его борьбу с идеями Сен-Симона, становились более многочисленными, более крепкими» 154. И далее автор приходит к тезису, по его мнению бесспорному, что несмотря на реакционные стороны, мысли Сен-Симона «направлялись к социалистической цели — к необходимости уничтожить эксплуатацию пролетариата» 155. Именно поэтому, отмечает Застенкер, ученики Сен-Симона, «устранив наиболее кричащие противоречия» «промышленной системы» своего учителя, сделали из нее далеко идущие социалистические выводы. К публикации и разбору прочитанных в 1828—1829 гг. лекций учеников Сен-Симона, излагавших учение великого утописта, советская историческая наука обратилась еще в начале 20-х годов. Первое издание «Изложения учения Сен-Симона» — перевод первой его части французского издания 1854 г. (во второй части рассматривалась сенсимонистская религиозная доктрина), вышло в серии «Предшественники современного* социализма» под общей редакцией и с предисловием В. П. Волгина 156. Этот перевод, осуществленный М. Е. Ландау, был положен также в основу последующих изданий «Изложения учения Сен-Симона» 157, вышедших в серии «Предшественники научного социализма», с вводной статьей В. П. Волгина «Социальное учение раннего сенсимонизма». Рассматривая лекции, прочитанные Базаром и обсужденные Анфантеном, Родригом и другими учениками Сен-Симона, В. П. Волгин показывает дальнейшее углубление сенсимонистами учения о будущем, 'наименее разработанного у самого Сен-Симона. В. П. Волгин чрезвычайно высоко оценивал «Изложение», считая его наряду с книгой Буонарроти о «Заговоре равных» одним из крупнейших социалистических произведений первых десятилетий XIX в. Он подчеркивал, что ни в одной из социалистических систем этого периода не была выражена .с такой четкостью, как у сенсимонистов, идея централистической организации общественного шроизводства. В. П. Волгин отмечал, что сенсимонизм возник в среде интеллигентских групп, тесно связанных с развитием [промышленности и банкового дела. И хотя он внес, по словам Волгина, много нового и свежего материала в социалистическую теорию, «выйти за пределы кругозора этих групп, оценить пролетариат как активную силу истории, а не только как страдающую эксплуатируемую массу, он был еще не в состоянии»158. И именно это обстоятельство определило в первую очередь неспособность сенсимонизма привлечь к себе широкие народные массы. Но вместе с тем В. П. (Волгин приходил к общему заключению, что за время, прошедшее от появления в свет работ Сен-Симона до выхода лекций его учеников, во Франции происходит сдвиг в сторону социализма, который способствует усилению и развитию социалистических тенденций, имевшихся в теории Сен-Симона. Кроме В. П. Волгина, специальным изучением взглядов сенсимонистов занимался С. В. Гингорн 17Э, который наряду с общей высокой оценкой многих социалистических выводов в концепции учеников Сен-Симона проводил мысль о том, что «все социалистически-утопические учения оппортунистичны по природе своей» 18°. Поэтому и политика сенсимонизма была, по утверждению автора, оппортунистической и насквозь буржуазной. Исследованием, подведшим итог изучения советской исторической наукой взглядов и практической деятельности Сен-Симона и его учеников, явилась книга В. П. Волгина «Сен-Симон и сенсимонизм», вышедшая в связи с 200-летием со дня рождения французского мыслителя. В первой главе, посвященной анализу социально-философских идей Сен-Симона, В. П. Волгин подробно рассматривает основной стержень системы Сен-Симона — идею закономерности. В. П. Волгин обстоятельно разбирает высказывания Сен-Симона об отдельных этапах истории человечества. Особенно он подчеркивает, что основным содержанием исторического процесса с XV в. является, по Сен-Симону, борьба общественных классов, без которой он вообще не мыслит существование человеческого общества. Характерной чертой социального идеала Сен-Симона является, по мнению Волгина, стремление к возможно более широкому удовлетворению человеческих потребностей. В. П. Волгин считает, что к концу жизненного пути Сен-Симона в его воззрениях на первый план все больше и больше начинают выдвигаться положения, которые позволяют говорить о наличии социалистических тенденций в его теории. В частности, такие- положения, как идея общественного плана работ, иерархия способностей, принцип наибольшего блага наиболее многочисленного класса, послужили в дальнейшем, по мнению В. П. Волгина, «основанием для построения социалистической системы». Сам же Сен-Симон, говорит автор, не сделал из этих положений необходимых социалистических выводов, и «они остаются у него социалистическими, так сказать, в потенции»159. Однако в общем развитии социализма «энергия» и «пафос», с которыми Сен-Симон пропагандировал свою систему, последовательный детерминизм его философско-исторической концепции, стремление вскрыть классовую сущность общественного- развития и общественной борьбы, хотя и не додуманные Сен- Симоном до конца, сыграли весьма существенную роль. И все это дает основание, заключает В. П. Волгин, «чтобы отвести Сен-Симону почетное место в истории социализма» 160. Вторая глава книги Волгина посвящена рассмотрению социального учения раннего сенсимонизма. Останавливаясь на деятельности учеников Сен-Симона,, В. П. -Волгин показал, как подготавливались лекции сенсимонистов, положенные затем в основу изложения учения Сен- Симона. В. П. Волгин подчеркивает последовательность сенсимонистов в вопросе о характере исторического процесса, трактуемого ими чисто идеалистически. Правда, «следует отметить,— говорит автор,— что в противоположность Сен-Симону, для которого духовный прогресс — прежде всего прогресс разума, для сенсимонистов первенствующую роль играет прогресс морали, чувства» 161. Основное значенле сенсимонистов для развития социалистиче- ских идей В. П. Волгин видит в их философии истории и учении о всемирной ассоциации трудящихся. Сенсимонисты, указывал Волгин, «попытались, хотя и в несовершенной форме, подвести под социализм исторический фундамент, обосновав его неизбежность анализом прошлого и настоящего человеческого общества. Но они оказались неспособны полностью порвать с сенсимо- новокой идеей «бесклассовой», а по существу буржуазной «индустриализации»» 184. В заключительной, третьей главе В. П. Волгин характеризует деятельность сенсимонистской школы с начала 30-х годов XIX в., после процесса над сенсимонистами, состоявшегося в 1832 г. С этого времени, указывает автор, сенсимонизм как социально- политическое течение, утрачивает всякое влияние. Отдельные его представители частично переходят к фурьеризму, частично, как Бюше, Леру, Пеккёр и Конт, создают свои собственные социальные системы. * * * Не меньшее внимание советской историографии привлекала фигура второго гениального французского утописта XIX в., Шарля Фурье. Уже в 1918 г. были изданы два небольших сборника сочинений Фурье, подготовленные к печати деятелями русского кооперативного движения В. Ф. Тотомианцем и Б. Р. Фромметтом 185. Поставив перед собой задачу показать вклад, внесенный Фурье в развитие кооперации, Фромметт и Тотомианц по существу стали на путь апологии французского мыслителя. Так, Б. Р. Фромметт, во многом следуя за М. И. Туган-Барановским, эклектически связывая имена Гёте, Маркса, Шопенгауэра и Толстого, утверждал, что всех их превзошел гений Фурье и «если кому-либо следует давать титул отца научного социализма, то именно Фурье» 162. Недостатки этих изданий были убедительно вскрыты В. П. Волгиным 163, отметившим в рецензии на «Избранные сочинения» Фурье необходимость ознакомления широких народных масс с трудами социалистов. В то же время он обращал взимание на то, что делать это необходимо более тщательно и целеустремленно. Однако научный перевод Ш. Фурье, осуществленный с французского издания 1841 г., был опубликован лишь много лет спустя, в 1938—1939 гг. В шервый том этого издания избранных сочинений Фурье 164 вошла «Теория четырех движений и всеобщих судеб», а во второй том — «Новый промышленный и общественный мир, или изобретение метода привлекательной и естественной индустрии, организованной по сериям, построенным на страстях». И, наконец, четырехтомное издание трудов Шарля Фурье в переводе с французского издания 1841—1845 гг., включенное в серию «Предшественники научного социализма», содержащее вступительную статью В. П. Волгина «Система Фурье» и чрезвычайно ценные комментарии И. И. Зильберфарба, явилось последним по времени и самым полным на русском языке собранием трудов гениального утописта 18Э. Говоря^ о советской историографии Фурье, следует подчеркнуть, что этому великому социалисту-утописту посвящено, пожалуй, наибольшее количество работ. Среди исследователей взглядов Шарля Фурье необходимо отметить таких видных историков социалистических идей, как В. П. Волгин, А. Р. Иоан- нисян, А. И. Анекштейн (Арк. А — н), И. И. Зильберфарб. Первые советские работы, посвященные французскому мыслителю, принадлежали А. И. Анекштейну165, высказавшему ряд соображений об учении и социальной системе Шарля Фурье. Подчеркивая непримиримые противоречия в системе идей Фурье, автор в то же время отмечал, что для Фурье уже достаточно ясен классовый характер современного государства. Что же касается главной идеи учения Фурье, то ею, по мнению А. И. Анекштейна, «является идея о единстве вселенной, т. е. о единой закономерности, господствующей во всей природе, человеческом обществе и самом человеке»166. Основой же этого единства является движение. Отмечая, что Фурье принадлежал к числу первых социальных мыслителей, выдвинувших рабочий вопрос, А. И. Анекштейн особенно подчеркивал выдающуюся заслугу Фурье, давшего предельно глубокую и всестороннюю критику капиталистического общества. В определении социализма Фурье А. И. Анекштейн весьма осторожен. Хотя он и признает возможность причисления Фурье к социализму, делается это с оговорками и выдвижением другого тезиса — что Фурье следует рассматривать как одного из родоначальников анархизма. К числу незрелых произведений о Фурье принадлежит книга Я. Л. Харапинского 167, утверждавшего, что попытка Фурье философски обосновать свою социальную теорию была не только интересной, но и «методологически правильной» (!). Немало интересных наблюдений о воззрениях Фурье сделано уже в первых работах о нем В. П. Волгина 1Э3. Решающая сила Фурье, по его 'мнению, в его огромном даре острого наблюдения и критики. Там, где Фурье соприкасается с конкретными фактами, он ближе всего к материалистическому пониманию процессов, происходящих в обществе. Оценивая общий характер теории Фурье, В. П. Волгин в то время относил ее к теориям мелкобуржуазным. «Система Фурье,— писал он,— выражает настроения определенного слоя мелкой буржуазии в определенный период исторического развития. Эта мелкая буржуазия, стоящая уже на пороге экспроприации, чувствующая свое бессилие подняться без некоторого объединения на путях обычного для нее индивидуального хозяйствования» 168. Что же касается права Фурье называться социалистом, то этот вопрос В. Г1. Волгин решал также отрицательно, как он решал его в тот период в отношении Сен-Симона. Столетие со дня смерти Ш. Фурье, отмеченное в 1937 г., вызвало появление ряда работ советских исследователей жизненным элементом построений переходного периода Фурье,— писал автор,— оказались, естественно, его кооперативные идеи, идеи потребительской, сбытовой кредитной кооперации» 172. Значительное место в своей работе А. Р. Иоа'ннисян уделил сравнению «ассоциативных» общественных проектов Фурье и Ретифа де ля Бретона, доказывая наличие у них большого количества точек соприкосновения. Он считал вполне естественным «предположить, что Фурье был знаком с некоторыми основными произведениями Ретифа и не только испытал влияние известных его идей, но и заимствовал даже у него некоторые запомнившиеся ему выражения, формулировки, примеры»173. Это мнение о значительном влиянии предшественников Фурье па формирование его взглядов, о чем А. Р. Иоаннисян говорит и в следующей главе своей книги, посвященной анализу проектов ассоциаций второй половины XVIII в., не встретило поддержки у других советских исследователей. Так, И. И. Зильберфарб приходит к выводу, что это влияние было незначительно и что общность некоторых идей Фурье и идей других социальных мыслителей конца XVIII и начала XIX в. «объясняется только общими историческими условиями» 174. А. Р. Иоаннисян подчеркивает редкую проницательность и глубину критики современного капиталистического общества, составляющую, по его словам, наиболее ценную часть учения Фурье. «Строя свой идеал гармонического общества, противопоставлявшегося им капиталистическому,— говорит А. Р. Иоаннисян,— Фурье развил и обосновал целый ряд гениальных идей, идей по существу социалистических, прочно вошедших в последующие социалистические системы и оказавших непосредственное влияние на основоположников марксизма» 175. Много оригинальных и новых мыслей по сравнению с предшествующими работами высказано В. П. Волгиным в его исследовании «Система Фурье». Выдвигая соображение о том,, что вряд ли можно найти какую-либо иную систему, в которой «гениальные и передовые идеи» были бы столь тесно переплетены «с идеями вздорными и отсталыми», как в системе Фурье, В. П. Волгин дает ей тем не менее чрезвычайно высокую оценку. «По его мнению,— писал В. П. Волгин,— существует некий предустановленный план социального порядка, соответствующий природе человека. Этот план можно открыть при помощи изучения основных свойств человека. Так как определяющими свойствами природы человека, выражающими в человеке волю божества, Фурье признает страсти, то задача построения нормального общественного порядка приводит к созданию таких условий, при которых свободное удовлетворение страстей обеспечивало бы гармоническое сочетание человеческих индивидуумов» 176. Основной ячейкой гармонического строя является, по Фурье, ассоциация, именуемая им фалангой. И хотя между фалангами Фурье отсутствуют принудительные связи, гармонический строй неизбежно должен привести к установлению «мирового единства», достижение которого невозможно в условиях цивилизации. В. П. Волгин подробно рассмотрел эту схему лучшего общественного устройства, выработанную Фурье, разобрал сущность ассоциаций и подверг анализу их деятельность. В то же время он указывал, что в социальной теории Фурье много мелкобуржуазных черт: идея мирного сотрудничества капитала с трудом, примирения классов в фаланге и т. д. Идеи Фурье, ведущие не к уничтожению частной собственности, а к ее распространению и закреплению, являются типично мелкобуржуазной утопией. «Социальный строй гармонии, взятый в целом,— говорил В. П. Волгин,— отнюдь не соответствует классовым интересам и чаяниям пролетариата. Но в социальной теории Фурье имеется ряд положений, сближающих ее с социализмом. Это идея коллективной организации производства и потребления, идея свободного труда — наслаждения, принципиальное отрицание наемного труда, гарантия минимума средств существования, устранение противоположности между городом и деревней, между физическим и умственным трудом и т. п. Это своеобразное сочетание разнородных и противоречивых со- ниальных идей, отражая своеобразие дарования Фурье, в то же время отвечало противоречивости положения и сознания трудящихся масс начала XIX столетия» 177. Общий '-вывод В. П. 'Волгина сводится к тому, что теория Фурье оказала исключительно большое воздействие на развитие социалистической мысли XIX в. Отражая, «хотя и в фантастической форме», протест против капиталистической эксплуатации, она служила интересам пролетариата — наиболее угнетаемого капитализмом класса. Существенный вклад в изучение взглядов Ш. Фурье и его последователей внесен работами И. И. Зильберфарба, изучавшего самые различные стороны мировоззрения великого утописта (в том числе и его педагогические идеи). Так, в статье о социальной философии Фурье И. И. Зильберфарб 178, давая широкий обзор историографии вопроса, говорил, что философия французского мыслителя, при всех своих недостатках, обусловленных особенностями эпохи, а также несмотря на социальную ограниченность и 'непоследовательность самого Фурье, в огромной 'мере обогатила передовую общественную мысль как в отношении общего взгляда на историю человечества, так и в отношении критики существующего общественного строя. Весьма интересна другая статья И. И. Зильберфарба — «Творческий путь Шарля Фурье» 179, представляющая как бы итог его многолетней работы над этой темой. Указывая на то, что исследователи истории социалистических идей обычно мало останавливаются на этапах формирования той или иной социалистической системы, автор заявляет, что его цель состояла в возможно более подробном рассмотрении творческого пути Фурье, выяснении процесса формирования его «социетарного» учения, исследованного в литературе, по его мнению, еще недостаточно. Основной вывод, к которому приходит автор статьи, заключается в том, что теория Фурье «вовсе не возникла сразу как цельная система на основе изучения литературы, а складывалась постепенно, дополнялась и исправлялась преимущественно в результате знакомства Фурье с экономической, социальной и политической действительностью Франции, в частности Лиона, и других стран на протяжении последних лет XVIII в. и первых трех с половиной десятилетий XIX в.» 180. Бесспорно плодотворно, что И. И. Зильберфарб обратил внимание на сочинение Фурье о двух противоположных системах хозяйства. В этой работе, написанной Фурье в последние годы жизни, он внес некоторые коррективы в систему распределения доходов при «социетарном» строе в сторону уменьшения нетрудового дохода. Завершает этот цикл статей И. И. Зильберфарба его работа, раскрывающая банкротство эпигонов фурьеризма, выродившегося в буржуазную секту. Автор показал, как возглавляемые Консидераном мелкобуржуазные сторонники «миротворческой демократии», стремясь сохранить основы существующего политического и социального порядка, пытались в период назревания революции 1848 ir. использовать взятую ими у Фурье идею ассоциации, оторванную от всей социально-исторической концепции Фурье в целом. Основной причиной этой внутренней слабости «социетарной» школы является, по мысли автора, то, что последователи Фурье «не были охвачены той горячей ненавистью к строю буржуазной «цивилизации» и тем стремлением к всеобщему и коренному социальному обновлению, которыми был проникнут сам Фурье» 181. Отсюда понятно, почему они держались за слабые стороны мировоззрения Фурье, отвергая одновременно революционные тенденции, имевшиеся во взглядах их учителя. Обобщающая монография И. И. Зильберфарба о Фурье выходит за хронологические рамки настоящего обзора. Содержательную, интересно написанную научно-популярную работу о жизни и деятельности Фурье создал А. Р. Иоаннисян182. В первой главе автор рассмотрел основное содержание утопического социализма Сен-Симона и Оуэна. Последующие главы книги целиком посвящены Фурье и его школе. Большое место уделено изложению учения Фурье об идеальном общественном строе, взаимоотношениям великого утописта с учениками, деятельности «социетарной» школы. Книга А. Р. Иоан- нисяна ярко показывает, что блестящая критика капитализма и гениальные предвидения Фурье дают право замечательному французскому мыслителю занять одно из самых почетных мест в истории утопического социализма. ж * * Всесторонний анализ политических и социальных идей во Франции 30—40-х годов XIX в. дан в многочисленных исследованиях В. П. Волгина. В статье «Уравнительные и социалистические тенденции во французских тайных обществах 1830— 1834 годов» 183 показан рост рабочего движения и усиление политической активности рабочих, создание республиканских обществ. Касаясь деятельности общества «Друзья народа», автор отмечал его стремление создать секции в рабочей среде. В. П. Волгин говорил, что программа общества была основана на признании принципа частной собственности и четких социалистических требований не выдвигала. После прекращения существования общества «Друзья народа» в 183? г. на смену ему пришло '«Общество прав человека». В программе нового общества, кроме политических требований, существовали и требования социального порядка, конкретные мероприятия по облегчению положения пролетариев. Но и здесь также имелась неясность социальной программы 1834 год, указывал В. П. Волгин, явился поворотным пунктом в истории республиканской партии. К этому времени «Общество прав человека» выступает не только с политической пропагандой, но и мобилизует силы для борьбы с июльской монархией. Восстание 1834 г. и уроки этого года на ряд лет сплотили буржуазию вокруг правительства Луи-Филиппа. Буржуазия Ьтошла от республиканского движения. И состав тайных обществ с этого времени становится иным—чисто рабочим. Возникает идея самостоятельной политической организации пролетариата. Начинается новая полоса в политическом развитии французского рабочего класса. Продолжением вышеупомянутой явилась другая работа В. П. Волгина184, посвященная тайным обществам 30—40-х годов. Автор показывал в ней, как 'после разгрома республиканских организаций в 1834 г. происходят сдвиги в социальном составе и изменения в лозунгах и программе обществ. В. П. Волгин доказывал это на основе анализа программ обществ «Семейства» и «Времена года». Отметив наличие уравнительных и социалистических тенденций во французской прессе тех лет, автор подчеркивал, что одновременно с идеей революционной борьбы за коммунизм в рабочий класс проникает идея единства классовых интересов пролетариата. Об этом свидетельствует пропаганда ассоциации рабочих, проводимая Марком Дюфрессом, Кабе, Леру и в особенности Тристан185. В. П. Болтин обращал внимание на центральное положение учения Флоры Тристан — требование классового единства пролетариата, необходимость его организации, явившееся для своего времени новым и прогрессивным. Но, по мнению автора, лишь передовое меньшинство французских рабочих могло в тот период сознательно усвоить идею революционного коммунизма как идею международной организации пролетариата. О ряде французских социалистов 30—40-х (годов186 В. П. Волгин опубликовал специальные исследования. Так, им написаны статьи о взглядах Э. Кабе, П. Леру, Ж.-Ж. Пийо, Т. Дезами, Л.-О. Бланки, К. Пеккёра. Из работ перечисленных представителей утопического социализма советскому читателю больше всего знакомо «Путешествие в Икарию» Этьена Кабе. Первое сокращенное издание «Путешествия» вышло еще в 1924 г.187, однако полностью оно было опубликовано лишь в серии «Социальные утопии» под общей редакцией В. П. Волгина в 1935 г.188 со вступительной статьей Н. Л. Мещерякова «Этьен Кабе и его Икария». Отмечая желание Кабе осуществить социалистический строй мирным, законодательным путем, Н. Л. Мещеряков высказывал мысль о мелкобуржуазном и рационалистическом характере учения Кабе, отсутствии оригинальности в его практике. Последнее издание «Путешествия в Икарию», являющееся переводом французского издания 1840 г., вышло в серии «Предшественники научного социализма»189 со вступительной статьей В. П. Волгина «Этьен Кабе»190. В. П. Волгин отмечал, что хотя французские коммунисты 30—40-х годов оказались не в состоянии разрешить проблему «синтеза коммунизма и рабочего движения», вновь возникающие коммунистические системы «являются симптомом глубокого идейного брожения, предвещающего и подготовляющего появление научного коммунизма Маркса и Энгельса»191. Анализируя взгляды Кабе, В. П. Волгин указывал, что по своей социальной философии французский утопист примыкает к дореволюционной коммунистической традиции. По его мнению, Кабе как теоретик значительно ближе к Морелли или Мабли, чем к Фурье или Сен-Симону. Автор подчеркивал мысль Кабе о том, что основной причиной невозможности реализации идеи равенства является невежество людей. А равенство может обеспечить только коммунизм, представляющий собой некую «всеобщую ассоциацию», которая должна, по мнению Кабе, обеспечить взаимное счастье рабочих и их хозяев. В. П. Волгин раскрыл характерную для Кабе веру в действенность общественного мнения и силы убеждения. Отмечая утверждение Кабе о бессмысленности угроз и насилия, Волгин показал, что подобное положение было определено упорными попытками Кабе примирить «собственников с коммунизмом». «Среди социальных мыслителей первой половины XIX в.,— писал ВлП. Волгин,— было немало наивных утопистов. Но рационалистический утопизм Кабе резко выделяется даже на этом фоне. Трудно понять, как мог писатель 40-х годов до такой степени игнорировать рост классовых противоречий и обострение классовой борьбы в окружающем его обществе»218. По словам В. П. Волгина, Кабе не являлся оригинальным мыслителем и ничего существенно нового в теорию коммунизма не внес. Мелкобуржуазные настроения, пронизывающие коммунистическую пропаганду Кабе, по словам Волгина, содействовали закреплению мелкобуржуазных тенденций в сознании французского рабочего класса. Заслугой же Кабе, отмечал автор, является популярное изложение идей, выработанных его предшественниками, главным образом французскими коммунистами XVIII в., резкая критика эксплуатации трудящихся, пропаганда преимуществ коммунистического строя. Тот факт, что доступное для широких масс «Путешествие в Икарию» способствовало распространению коммунистических представлений в рабочей среде, дает право Кабе, по мнению В. П. Волгина, на определенное место в истории социализма. К мирным методам при решении социального вопроса призывал и Пьер Леру. Характеризуя взгляды этого французского утописта, В. П. Волгин отмечал, что для Леру, как и для сенсимонистов, основным условием социального преобразования является преобразование моральное. В. П. Волгин отмечал тесную связь в сознании Леру тенденций мелкобуржуазных и тенденций пролетарских, что определило весьма противоречивое отношение утописта к таким 'принципиальным вопросам, как классовая борьба, революция и т. д. Зашедшая в тупик в своем стремлении синтезировать коллективизм и индивидуализм «пропаганда Леру, по заключению В. В. Волгина, с ее реакционной мистикой, с ее учением о моральном преобразовании общества, о социальной гармонии, могла лишь тормозить развитие классового самосознания пролетариата и в этом смысле имела несомненно реакционное значение»192. Две статьи В. П. Волгина посвящены эволюции взглядов французского мелкобуржуазного социалиста-утописта Константина Пеккёра 193. В первой из них он показывает критику Пек- кёром капитализма и разработку им основных принципов будущего строя. Исходным пунктом философско-исторического построения Пеккёра является бог. Критерием же совершенства идеального общества могут быть, по Пеккёру, лишь разум и справедливость. Волгин отмечал особое значение, придаваемое Пеккёром материально-техническому прогрессу в развитии общества. Волгин проанализировал проекты Пеккёра о мирном переходе к социализму и его религиозную аргументацию этих планов. Указывая противоречия во взглядах Пеккёра, В. П. Волгин признавал вместе с тем ценность ряда его выводов о будущем социалистическом обществе. Он отмечал, что в разработке основных принципов будущего строя Пеккёр пошел дальше своих предшественников Сен-Симона и Фурье. Однако Пеккёр боялся классовой борьбы, отводя главную роль в социальном преобразовании н-е рабочему классу, а «культурным» средним классам. Отсюда В. П. Волгин делал вывод о том, что «идеалистическая философия общества мешает Пеккёру полностью понять ту роль, которую играют в историческом 'процессе общественные классы, оценить значение классовой борьбы как средства осуществления ассоциации»194. Волгин подчеркивал, что взятое в целом учение Пеккёра являет собой весьма наглядный пример «эклектического соединения весьма разнородных элементов». А создать цельную систему из отдельных частей Пеккёру не удалось. В то же время В. П. Волгин обращал внимание на большую четкость социалистических выводов учения Пеккёра, противопоставляя его не только системам его предшественников сенсимонистов и фурьеристов, но и таких современников Пеккёра, как Бюше, Леру и Луи Блан. Существенное изменение- взглядов Пеккёра В. П. Волгин показал в статье «Пеккёр после 1848 года». Он отмечал, что революция 1848 г. обогатила представление Пеккёра о путях перехода к социализму рядом новых идей 195. Теперь Пеккёр уже склонен признать насильственный переворот не только законным, но и более вероятным способом осуществления прогресса. Ведущую роль в переходе к будущему обществу он отводил уже не среднему классу, а пролетариату, хотя по-прежнему его представления о путях 'перехода к социализму остаются неизменно эклектическими. Специальное место советская историография уделила анализу воззрений таких представителей французского буржуазного и мелкобуржуазного утопического социализма, как П.-Ж- Прудон и^Л. Блан, реформаторская деятельность которых активизировалась в канун и во время революции 1848—1849 гг. Уже в 1919 г. была переиздана вышедшая еще до революции книга Прудона о собственности 196, а несколько ранее опубликована научно-популярная брошюра о французском мыслителе, принадлежавшая Ю. М. Стеклову. Автор правильно подчеркивал отсутствие у Прудона истинных контактов с рабочим классом, отмечая, что даже ассоциацию, которая в то время была боевым лозунгом трудящихся, «он допускал лишь как средство укрепления мелкой собственности» 197. Деятельность Прудона в 1848—1849 гг. и осуществление его экономических планов путем создания «Народного банка» рассматривались в статье М. М. Смирина. Именно в этот период, по мнению автора, Прудон сформулировал свою ассоциативную программу общественного преобразования. Главное в ней заключалось в ярко выраженной тенденции доказать, что «успех экономической реформы зависит от интереса, который проявит к ней буржуазия, что пролетариату, склонному к революционным методам, не может принадлежать инициатива ее проведения» 198. Большой вклад в изучение взглядов Прудона внесен многолетними исследованиями Н. Е. Застенкера 199. Анализируя записные книжки Прудона, его статьи в газете «Representant du peuple», различные работы французского утописта, Н. Е. Застенкер приходит к заключению, что деформистские идеи приобрели у Прудона весьма конкретное звучание еще до революции 1848 г. Так, набросок первоначального проекта плана ассоциации—«коллективного общества на командитных началах»,— именуемой Прудоном «промышленным обществом», фи- гурирует уже в его записных книжках первой половины 40-х годов. К прудоновскому термину «ассоциация» следует, как справедливо отмечал Застенкер, относиться весьма осторожно. «В набросках Прудона речь шла не об ассоциации коллективного производства, а об организации обмена самостоятельных производителей» 200. Это истинное содержание реформаторства Прудона было хорошо понято Марксом и Энгельсом. «Своей критикой прудоновской ассоциации,— пишет Застенкер,— Энгельс делал первый шаг на пути раскрытия в прудоновском реформаторстве зерна буржуазного социализма 201. И в этом же плане весьма плодотворно другое наблюдение автора, что если в «Нищете философии» Маркс оценивал воззрения Прудона как «кодекс мелкобуржуазного социализма», то уже год спустя в «Коммунистическом Манифесте» прудонизм именуется одной из разновидностей «консервативного или буржуазного социализма». Н. Е. Застенкер рассмотрел и дальнейшую эволюцию прудонизма, наиболее ярко отразившуюся в таких работах Прудона, как «Solution du probleme social» и «La revolution sociale, demontree par le coup d’Etat du 2 decembre». Выступления Прудона против демократии и классовой борьбы определяют весь последующий путь прудонизма после февральской революции 1848 г. Застенкер пишет: «Принципам демократизма Прудон противопоставлял утопическую идею национального единства, демократическому государству—«единую волю» народа. В этой фикции единства капиталистического общества, в этом искусственно воссоздаваемом единстве нации и заключалась реакционная изюминка всей прудоновской критики демократии» 229. А отсюда вполне естественна прослеживаемая Н. Е. Застенке- ром идейная связь между прудонизмом и бонапартизмом. И благодаря поддержке наполеоновского режима прудонизму, являвшемуся накануне революции небольшой сеткой, после победы контрреволюции удалось значительно увеличить свое влияние во Франции. Иначе обстояло дело с воздействием на французский пролетариат идей Луи Блана, работа которого «Организация труда»230 получила особое распространение незадолго до революции 1848 г. Однако советские авторы (А. Н. Вигдорчик, Г- И. Чавка и др.) 231 исследовали преимущественно практическую деятельность Л. Блана, лишь мимоходом останавливаясь на основных положениях утопического учения французского мыслителя. Сравнительно больше внимания этому вопросу уделялось в статье А. Н. Вигдорчик, указывающей, что, по мнению Л. Блана, преобразование общества должно было взять на себя демократическое государство, которое снабдило бы рабочих необходимыми орудиями труда. И постепенно, как полагал Луи блан, вся промышленность в целом превратится в огромную ассоциацию трудящихся. Развитие буржуазной и мелкобуржуазной утопической мысли во Франции шло параллельно с распространением идей революционного утопического социализма, к изучению которого советская историография обратилась еще в конце 20-х годов. Большой интерес представлял анализ взглядов французских революционных социалистов 40-х годов XIX в. — Ж-Ж-Пийои Т. Дезами. Первым их исследователем явился Г. С. Зайдель, опубликовавший две статьи, посвященные Пийо и Дезами, и выступивший с докладом «Бабувизм и марксизм» 232 на Пер- „ ^ 229 Н. Е. Застенкер. Прудон и февральская революция 1848 г. «Фран- > цузский ежегодник. 1960». М., 1961, стр. 423. 230 Л. Б л а н. Организация труда. Пер. с франц. Л., 1926. 231 А. Н. Вигдорчик. Тактика Луи Блана в революции 1848 г. «Уч. зап. Ленинградского ун-та», № 127. Серия ист. наук, вып. 17, 1950; Г. И. Чавка. Луи Блан и образование Люксембургской комиссии. «Уч. зап. Чувашского пед. ин-та», вып. VIII, 1958. 232 Г. С. Зайдель. «Бабувизм и марксизм». В кн.: Труды Первой всесоюзной конференции историков-марксийтов. 1928—1929, т. 2. М„ 1930. В Щ>е~,i 5 История социалистических учений вой всесоюзной конференции истори,ков-марксистов. В докладе на основании использования большого количества разнообразных источников — французской социалистической и коммунистической прессы 40-х годов, отчетов о процессах 1840—1841 гг.г памфлетной и мемуарной литературы, найденной Г. С. Зайделем в Парижской национальной библиотеке, была сделана попытка показать влияние бабувизма на рабочее движение Франции этого времени. В специальной статье о Ж.-Ж. Пийо, анализируя рабочее движение во Франции в начале 40-х годов, Г. С. Зайдель пришел к заключению, что именно 1840 год знаменовал новый этап в развитии коммунистического движения. Это было связано, по его мнению, с начавшимся отмежеванием коммунистического движения от мелкобуржуазного, чисто демократического движения. И в этой обстановке работы французского утописта, выразившего стремление к немедленной революции, дают основание, по мнению Г. С. Зайделя, считать Пийо «если не фактическим, то идейным организатором... немногочисленной группы «коммунистов прямого действия»» 202. Другим исследователем воззрения Ж.-Ж. Пийо явился В. П. Волгин, опубликовавший в различных изданиях исследования о французском утопическом коммунисте203. В. П. Волгиным было также подготовлено издание «Избранных сочинений» Пийо 204 в серии «Предшественники научного социализма». В это издание вошли следующие брошюры Ж.-Ж. Пийо: «Ни дворцов, ни хижин, или положение социального вопроса в 1840 году» (1840); «История равных, или средство установить безусловное равенство среди людей» (1840); «Общность больше не утопия! Последствия процесса коммунистов» (1841)—последнее из опубликованных сочинений Пийо. В приложение включена речь Пийо на первом коммунистическом банкете 1 июля 1840 г. Оценивая взгляды Пийо, В. П. Волгин высказывал суждение, что французский утопист, подобно мыслителям XVIII в., стремится сохранить рационалистический метод построения общественной науки, которому у Пийо соответствуют рационали стические представления о возникновении человеческого общества и о законах его развития 205. В. П. Волгин указывал, что естественное следствие зол старого порядка, не считавшегося с правами народа, Пийо видел, в революции. Призывая к абсолютному равенству, французский мыслитель вместе с тем считал, по словам В. П. Волгина, что достичь этого можно только при господстве принципа общности, единственного способа осуществления равенства. Но Пийо понимал, что переход к этому строю общности невозможен без борьбы. Пийо считал, что только народ в состоянии обеспечить лучшее будущее человечества.. Задача тех, кто хочет бороться за это будущее, состоит в том, чтобы «внушить народу идею общности, объединить его под этим знаменем» 206. И отсюда Ж.-Ж. Пийо делал свой основной вывод, что дело преобразования человеческого общества возложено историей именно на коммунистов.. Первым в советской историографии исследователем общественно-исторических взглядов выдающегося представителя революционного утопического коммунизма 40-х годов. Теодора Дезами также явился Г. С. Зайдель. Дезами, по словам историка, в ряде вопросов шел впереди многих современников, был последовательней их, ибо его мировоззрение было более пролетарским. Выступая в своем «Кодексе общности» против возвращения к деревенской жизни и, наоборот, требуя внедрения в нее техники, Дезами обращал главное внимание на мастерские и фабрики с их пролетариатом. «Это,— констатирует Г. С. Зайдель,— несомненный шаг вперед по сравнению с прежними системами»*207. Именно эти прогрессивные тенденции в воззрениях Т. Дезами определили его решительное требование беспощадной расправы с врагами пролетариата и установления революционной диктатуры, его энергичное выступление против заговорщической тактики. Однако, как отмечал Г. С. Зайдель, в вопросе о том, кого понимать под пролетарием, у Дезами не было настоящей ясности, и он ориентировался не столько, на рабочий класс в. нашем понимании этого слова, сколько на. городскую и сельскую бедноту. Кроме Г.. С. Зайделя, изучением идей Дезами занимался В. П. Волгин* написавший вводную статью «Утопический коммунизм Дезами» к первому изданию на русском языке «Кодекса общности»208, переведенного с французского издания 1843 г. Ь этот сборник работ Т. Дезами, кроме его основного труда, вошли в качестве приложения статьи «Ламенне, опровергнутый им самим» (1841), «Клевета и политика мсье Кабе» (1842), «Кодекс общности» (1842), а также отрывки из произведений Дезами, отмеченные К. Марксом. В статье В. П. Волгина Т. Дезами оценивался как один из наиболее интересных представителей материалистического крыла французского утопического коммунизма 40-х годов XIX в. В. П. Волгин обратил внимание на мысль Дезами о том, что идея «общности» имеет давние и глубокие исторические корни. Он отмечал, что учение Дезами о будущем обществе некоторыми своими положениями напоминает системы утопистов XVIII в. (в первую очередь Морелли), хотя в нем чувствуется влияние и более поздних социальных мыслителей (Буонарроти и Фурье). Дезами, указывал В. П. Волгин, придавал очень большое значение научной теории «общности» и ее распространению среди масс. Согласно учению Дезами, существующий порочный порядок был результатом заблуждения, суеверий, религиозных предрассудков. «Основными недостатками своей эпохи,— по мнению В. П. Волгина,— Дезами считал убийственную анархию индивидуальных интересов, антагонизм классов, эксплуатацию и бесчеловечное угнетение пролетариата» 209. Всему этому Дезами противопоставлял порядок естественный, вытекающий из самой природы человека. Большую роль в достижении его французский коммунист отводил знанию. Получив знания, народ сможет ликвидировать порочный порядок, не останавливаясь перед самыми крайними мерами. Именно поэтому идея революции, по словам В. П. Волгина, занимала прочное место 'в построениях Дезами. В. П. Волгин подчеркивает, что все преобразования, намеченные Дезами, становились совершенно ? невозможными без революции. В то же время он указывает, что Дезами ясно видел опасности, ожидающие 'народ после революции, и не случайно ставил вопрос о необходимости для революционеров сочетания быстроты и смелости с осторожностью во время их действий, направленных на осуществление принципрв равенства й братства. «Конечную цель развития человечества,— писал В. П. Волгин,— Дезами видит в международном торжестве коммунизма. Он мечтает о времени, когда падут все барьеры между нациями, когда все народы сольются в единый народ... Победа коммунизма в одной стране — лишь начало»210. Характеризуя истоки системы Дезами, В. П. Волгин считал, что она была подготовлена особенностями развития Франции в последние восемь лет существования июльской монархии. В эти годы идеология утопического социализма в связи с тяготением рабочего класса к революционному коммунизму утрачивала свое влияние. «Социализм,— писал Энгельс,— означал в 1847 г. буржуазное движение, коммунизм — рабочее движение» 211. И ,в этой обстановке, возникшее на подобной почве учение Дезами и явилось, по словам Волгина, «попыткой дать ему [этому движению] теоретическое обоснование и оправдание» 212. Признавая несомненно донаучный характер учения Дезами, В. П. Волгин обращал внимание на исключительную оригинальность идей французского мыслителя, его большие заслуги перед коммунистической мыслью. Никто из утопистов до Дезами, писал Волгин, «не придавал такого значения для дела социального преобразования активности пролетариата, какое придавал ей Дезами (хотя он и не сумел полностью оценить роль пролетариата в революции). Заслуживает уважения также попытка Дезами сочетать коммунизм с материализмом, несмотря на то, что эта попытка не могла дать желательных результатов на основе явно непригодного для этой цели материализма XVIII в. Наконец, для истории социализма представляет большой интерес -скрещение в творчестве Дезами традиций революционного бабувизма с традициями утопического социализма Фурье» 213. Коммунизм Дезами, делал вывод В. П. Волгин, вырос на базе революционных событий 30-х годов, когда в результате подъема стачечного движения, несмотря на его распыленный характер, росли организационные навыки, росло сознание общности интересов рабочего класса. Это и определило характер коммунизма Дезами, считавшего пролетариат силой грядущей революции. Хотя для Дезами причины возникновения пролетариата и его роста как общественного класса еще неясны, никто из утопистов XIX в., указывал В. П. Волгин, не поставил с такой четкостью проблему социальной революции, пусть даже и не сумев разрешить ее. Завершал ряд французских утопистов, включенных в серию «Предшественники научного социализма», один из выдающихся революционеров, «вечный узник» — Огюст Бланки. Литературное наследство Бланки невелико. И тем не менее работы, включенные в наиболее полное издание его избранных произведений на русском языке 214, представляют немалый интерес. В это издание вошли статьи и выступления Бланки до 1848 г., а также связанные, с революцией. Кроме того, опубликованы статьи и заметки Бланки из сборника «Социальная критика», изданного в 1885 г., и статьи из газеты «Patrie en danger», написанные в 1870 г. В заключение приведена первая (общая) часть составленной Бланки в 1868 г. «Инструкции к вооруженному восстанию» 215. Однако как практическая деятельность Бланки, так и анализ его теоретических взглядов привлекли внимание советской историографии еще задолго до издания его «Избранных произведений». J Первыми исследователями Бланки явились Б. И. Горев и С. М. Красный 216. В статье С. М. Красного была сделана попытка показать этапы идейного развития Бланки. Так, автор писал, что в начале 1830-х годов Бланки может быть назван социалистом лишь с очень большими оговорками, а взгляды его той поры, по мнению автора, крайне неясны и расплывчаты. С. М. Красный считал, что только к 1848 г. социалистические убеждения Бланки полностью созрели, а на опыте революции 1848 г. французский утопист пришел к признанию идеи диктатуры пролетариата. Бесспорная идеализация взглядов Бланки привела автора к утверждению, что Бланки, выступая с требованием вооруженного восстания, считал якобы, что оно «ни в коей мере не может быть выполнено силами небольшой кучки людей» 217. Это затушевывание одной из основ бланкизма — его заговорщической тактики — было характерно для выводов С. М. Красного. Иные оценки социалистических взглядов Бланки содержатся в исследовании Е. С. Николаева «Бланкисты и Рабочая партия (1879—1881 гг.)». Рассматривая процесс разложения бланкизма, автор пришел к заключению, что в 70—80-х годах бланкизм, сохраняя свои старые основы, стал на путь вырождения. Отмечая сильное влияние теории бесконечного прогресса Кондорсе на теоретические построения Бланки, Николаев показывал также близость бланкистского понимания развития коммунизма к поссибилистской теории Брусса. Отсюда он делал вывод, что «учение Бланки о «переходном периоде» после завоевания власти сводится к эволюционному 'В результате распространения просвещения развитию коммунизма» 218. Полемизируя с С. М. Красным и некоторыми другими исследователями взглядов Бланки, Е. С. Николаев упрекал их в стремлении стереть грань между бланкизмом и марксизмом. Бланки при всех его заслугах, делал общее заключение Николаев, был, «по существу, политический революционер», социалист «только по чувству», которому оригинальной социалистической теории выдвинуть так и не удалось. Четкий анализ взглядов Бланки сделан В. П. Волгиным 219. Отмечая преданность Бланки делу коммунизма, Волгин вместе с тем пришел к выводу, что Бланки, социалистические убеждения которого полностью оформились к 1834 г., в своем идейном развитии остановился на уровне, достигнутом в 30—40-х годах. Автор говорит, что Бланки не обладал научной теорией социализма, не освободился от заговорщических настроений и идеалистических традиций, унаследованных им от просветителей XVIII в. Анализируя взгляды Бланки, В. П. Волгин писал, что французский социалист признает историческое развитие явлением прогрессивным. Но этот прогрессивный характер ему придают разум и воля, размышление и опыт человека. Основное содержание истории общества, по Бланки,— движение к коммунизму. Критика капитализма у Бланки, отмечал Волгин, идет преимущественно с точки зрения морали и разума. Поэтому «в соответствии со своим идеалистическим пониманием истории,— писал В. П. Волгин,— Бланки утверждал, что каждый шаг по пути ассоциации является результатом работы человеческого разума»220. В. П. Волгин подчеркивал неверие Бланки в возможность использования средств, «предлагавшихся различными школами утопического социализма». Бланки считал, что все утопические ученая дали лишь материал (хотя и ценный) для «практических» коммунистов. «Мечта утопистов,— говорит В. П. Волгин,— о построении нового общества без ниспровержения старого правительства представляется Бланки абсолютно неосуществимой»221. Но в то же время Волгин подчеркивает непонимание Бланки классовой структуры общества, в силу чего французский утопист растворял пролетариат в общей массе народа. Не сумев освободиться от старых заговорщических представлений о революции, Бланки, не смог правильно оценить историческое значение классовой борьбы пролетариата. Указанные исследования советских историков о Бланки не исчерпывают имеющейся о нем литературы. Яркая фигура мужественного революционера вызвала появление нескольких научно-популярных работ, среди которых можно назвать книгу Ю. М. Стеклова 222 и статью Н. Певзнера 223, склонных, однако, к известной идеализации воззрений французского утописта. * * * Социалистические и коммунистические идеи, зародившиеся во Франции, оставили огромный след на пути развития домарксовой общественной мысли. Поэтому вполне естественно стремление советских историков установить ее основные общие закономерности, ее характерные особенности. И здесь вновь необходимо отметить огромный вклад, внесенный В. П. Волгиным, еще в 1940 г. опубликовавшим свой первый обобщающий труд но истории французской общественной мысли 224. Специальная глава этого исследования была посвящена автором анализу коммунистических идей и кооперативных планов второй половины XVIII в. В своем следующем обобщающем труде — «Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке» 225, написанном много лет спустя, В. П. Волгин существенно расширил рамки «Социальных и политических идей во Франции перед революцией». В новой монографии В. П. Волгина дан глубокий анализ теорий Вольтера и Монтескье, физиократов Кенэ и Тюрго, Дидро и энциклопедистов, демократов Руссо, Ленге и Бриссо, разбор политических и социальных систем раннего коммунизма XVIII в. Мелье, Морелли, Мабли и Дешана. В специальных разделах книги автор рассматривает кооперативные проекты (Ретиф де ля Бретон), памфлетную и публицистическую литературу (Сийес, Кондорсе), уравнительные и коммунистические тенденции в предреволюционные годы (Госселен и Буассель). Высказывая соображение о том, что по мере приближения к революции радикальное течение политической мысли все крепнет, В. П. Волгин в то же время приходит к заключению, что «социалистические теории этого времени, составляя самостоятельный поток идеологического развития и занимая значительное место в истории социальной мысли, не имели действенного характера, не объединяли вокруг себя массы»226. В предреволюционное время, по словам Волгина, социализм был утопической мечтой лишь немногих интеллигентов. И лишь в заключение революционного периода происходит первое само стоятельное выступление трудящихся, вдохновленных Бабефом на борьбу во имя коммунизма. Отмечая специфические особенности французских коммунистических теорий XVIII в., В. П. Волгин подчеркивал их связь с традициями утопий XVI—XVII вв. «Но развивая положения, выдвинутые Мором, Кампанеллой, Верасом, они в то же время,— указывал автор,—опираются на господствующие формулы и принципы, выработанные буржуазной мыслью их времени»227. XjVIII век В. П. Волгин считал новой фазой в истории коммунизма, ибо французская коммунистическая теория оказала большое влияние на дальнейшее развитие общественной мысли. И, наконец, фундаментальным трудом, завершившим все предшествующие исследования В. П. Волгина, явилась обобщающая монография «Французский утопический коммунизм» 228. Эта книга Волгина состоит из трех частей. Первая из них посвящена утопическому коммунизму XVII и XVIII вв. Автор подробно анализирует коммунистическую систему Д. Вераса, отмечая, что по сравнению с Томасом Мором французский утопист проявляет гораздо больший интерес к конкретному описанию и изображению будущего общества, чем автор «Утопии». Подводя итог своим многолетним исследованиям взглядое Мелье, Морелли и Мабли, В. П. Волгин приходит к еще одному весьма важному заключению, а именно, что следы влияния коммунистических представлений, сочувствие «порядку общности» можно найти и у достаточно далеких от коммунизма людей. Среди них Волгин в первую очередь назвал Дени Дидро — автора таитянской утопии «Добавление к путешествиям Бугенвиля». Эта утопия Дидро, по мнению Волгина, по своим основным тенденциям весьма близка к коммунистическим теориям и фантастическим романам XVIII в. Заканчивается первая часть- монографии В. П. Волгина рассмотрением бабувизма и взглядов Ретифа де ля Бретона. Центральное место в работе, на что указывал и сам автор, занимает вторая часть 'книги, посвященная анализу коммунистических идей во Франции в 30—40-х годах XIX в. Значительное место В. П. Волгин уделяет рассмотрению деятельности республиканских обществ, способствовавших росту активности рабочего класса и в определенной степени подготовивших его к восприятию коммунистических идей. Отмечая успех пропаганды коммунистических идей в 40-х годах среди французских трудящихся,- В. П. Волгин в то же время приходит к заключению, что сознательно усвоить принципы коммунизма в то время могли только лишь передовые слои рабочего класса, хотя пролетариат, шедший навстречу величайшим классовым сражениям 1848 г., уже весьма существенно отличался («не только количественно, но й качественно») от французских рабочих 1830 г. И делая общее заключение об основных особенностях французского домарксового коммунизма, В. П. Волгин писал: «Французский коммунизм 40-х годов — коммунизм утопический. Его теоретики не смогли создать научной теории, освежающей дальнейшие пути классовой борьбы пролетариата. Тем не менее, следует признать, что в идеологическом развитии французского рабочего, класса утопический коммунизм 40-х годов сыграл значительную роль» 229. Значительное место в работе В. П. Волгина уделено анализу французской коммунистической прессы конца 30-х и начала 40-х годов XIX в.230 Автор обозревает журналы 30-х годов «L’Intelligence», «La Tribune du peuple», «L’Homme libre», «Le Moniteur republicain», особо отмечая издававшийся Т. Дезами журнал «L’Egalitaire», открыто примкнувший к коммунистическим традициям XVIII в. Из французских журналов 40-х годов В. П. Волгин упоминал «Le Communautaire», «L’Hu- manitaire», «Le Populaire», «Le Travail» и некоторые другие, подчеркивая большое значение периодики этих лет в пропаганде коммунистических идей. «Коммунистическая пропаганда журналов,— писал автор,— поставила ряд новых для утопизма проблем: проблему социальной революции и роль в 'ней рабочего класса, .проблему самостоятельной организации пролетариата. Но теоретические системы, которыми они вдохновлялись, были бессильны разрешить задачи, поставленные историей 'перед рабочим движением, бессильны создать теорию, которая могла бы научно осмыслить историческую роль борьбы пролетариата, иаучно обосновать неизбежность социальной революции и победы коммунизма» 231. Третья часть книги В. П. Волгина, названная автором «Теоретики утопического коммунизма перед 1848 годом», содержит исследования взглядов ряда пропагандистов принципа общности. Воззрения некоторых из них (Э. Кабе, Т. Дезами, Ж--Ж- Пийо, О. Бланки) В. П. Волгин анализировал уже и раньше. О других (Лаотьер, Ф. Вильгардель, А. Эскирос, A. J1. Констан) столь подробно историк сказал впервые. Взгляды этой последней группы сторонников принципа общности в силу свойственного им эклектизма «е оказали сколько-нибудь заметного влияния на развитие коммунистической мысли, но сбрасывать их со счета вообще Волгин считал неправильным. Значение монографических трудов В. Г1. Волгина, посвященных французской идеологии XVII—XIX вв., трудно переоценить. Его исследования явились выдающимся вкладом советской исторической науки в область изучения истории общественной мысли нового времени. В научном подвиге В. П. Волгина можно увидеть две ярко выраженные линии. Это, во-первых, стремление вычленить и проанализировать то течение в потоке передовой общественной мысли, которое может составить содержание истории социалистических или 'коммунистических идей. Этой задаче В. П. Волгин посвятил главную часть своих творческих сил. Он разработал точные критерии, отличающие мыслителей социалистов или коммунистов от хотя бы и близких им по духу эгалитаристов, демократов, революционеров. Эта задача включала в себя также выявление с возможной полнотой представителей утопической социалистической мысли. Наконец, к ней же относится внутренний анализ их систем, отделение здесь самого существенного от второстепенного и случайного, сопоставление их между собой, выяснение социальных и литературных влияний. Вторая задача формально >как бы противоположна первой: показать, что обособление социалистической или коммунистической мысли не носит какого-то абсолютного, метафизического характера. Социалистические или коммунистические учения органически вписаны в историю всей прогрессивной общественной мысли. В. П. Волгин не только противопоставлял социализм и эгалитаризм, но подчас показывал их глубокую связь. Он изучил не только галерею предшественников научного социализма, но и таких мыслителей, которые, как, например, Дидро, лишь отдали ту или иную дань социалистическим и коммунистическим мечтаниям. Говоря шире, В. П. Волгин, с одной стороны, выделил данное идеологическое явление, с другой стороны,— наметил пути выяснения его влияния на широкий круг идеологий, мировоззрений другого рода. Рассмотренные нами труды В. П. Волгина оказали большое Елияние на советских историков более молодого поколения, создавших к настоящему времени немало работ, посвященных вопросам домарксовой социалистической мысли в зарубежных странах, и во Франции в первую очередь. Они продолжали дело одного из тех замечательных советских ученых, которые стояли у колыбели марксистско-ленинской исторической науки с первых шагов ее существования. Наш обзор обобщающих работ о французском утопическом социализме будет неполным, если мы не упомянем книгу Б. Ю. Сливкера «Утопический социализм — один из источников марксизма» и статью М. А. Алпатова «Французские утопические социалисты и буржуазная теория 'классовой борьбы XIX в.». Значительная часть работы Б. Ю. Сливкера посвящена характеристике французского утопического социализма и коммунизма. Наибольшее место автор отводит великим французским социалистам-утопистам Сен-Симону и Фурье, выделяя в их воззрениях три главные, по его мнению, проблемы. Первой из них Б. Ю. Сливкер считал проблему социальной науки, следующей — проблему исторической закономерности и последней — выявление критических элементов во французском утопическом социализме. «Великие утописты,— писал Сливкер,— глубоко и всесторонне охватывали своей критикой весь строй жизни буржуазного общества, и эта критика является самой сильной" стороной их учений... Последующие домарксовские 'социалистические и коммунистические системы отправлялись от этой критики, дополняя ее в соответствии с дальнейшим развитием и углублением противоречий капитализма (Пеккёр, Дезами и др.)» 232. Основной вывод 'статьи М. А. Алпатова сводился к тому, что первые элементы домарксового понимания классов и классовой борьбы во французской историографии появляются в эпоху Просвещения, причем не у идеологов буржуазии, а у идеологов народных масс. Отмечая соответствующие этапы, связанные с появлением понятий классовой борьбы и существования классов, М. А. Алпатов указывал на огромное влияние концепций Мелье, Морелли, Мабли, бабувистов и Сен-Симона на последующую историографию. В частности, автор пришел к заключению, что взгляды первых (буржуазных теоретиков борьбы классов О. Тьерри и Ф. Гизо во многом напоминают исторические идеи Мабли и Сен-Симона. «Первые мысли о существовании классов, и классовой борьбы,— констатировал М. А. Алпатов,— принадлежат представителям домарксовой социалистической мысли» 233. * * * Уделяя особенно пристальное внимание изучению идей французского утопического социализма, советская историография в то же время посвятила ряд работ анализу взглядов до- марксовых социалистов Англии и Германии. Из английских утопистов XVIII—XIX вв. наиболее обстоятельному исследованию подверглись воззрения Уильяма Годвина, Роберта Оуэна, Джона Грея и Джона-Френсиса Брея. Первый советский историк, изучавший развитие социально- политических идей в Англии XVIII в., это опять-таки В. П. Волгин234. Отмечая наличие аналогий между ними и соответствен- лыми французскими системами, он подчеркивал вместе с тем, что английская утопическая литература имеет и ряд своеобразных черт. Останавливаясь на взглядах Годвина, стремившегося доказать, что в основе нового общества должно лежать лишь индивидуальное начало, В. П. Волгин пришел к заключению, что этого английского утописта можно рассматривать как родоначальника индивидуалистического анархизма. Подобной же точки зрения придерживался и Н. И. Кареев, написавший о Годвине специальную статью 235. Нельзя, однако, согласиться, с другим выводом Н. И. Кареева, считавшего Годвина, хотя и с рядом оговорок, коммунистом. Наиболее обстоятельный анализ воззрений Годвина был сделан в работе В. П. Волгина «Социальные идеи В. Годвина», явившейся вступительной статьей к книге Годвина, «О собственности», переведенной с английского издания 1793 г., вошедшей в серию «Предшественники научного социализма». Останавливаясь на «Рассуждениях о политической справедливости» Годвина, В. П. Волгин подчеркивал, что основным принципом английского утописта является идея «всемогущества человеческого разума». С полным основанием Волгин делал вывод, что для Годвина человек является лишь мыслящим механизмом, все поведение которого определяет разум. «Учение Годвина,— писал В. П. Волгин,— можно считать образцом самого последовательного применения рационалистического метода к исследованию проблем социальной и политической жизни» 236. Выступая против общественных учреждений и законов, Годвин восстал и против основных моральных 'принципов человеческого поведения. «Индивид в учении Годвина является в сущности как бы отдельным независимым государством, 4 в котором разум служит одновременно и законодательной, и исполнительной, и судебной властью» 237. Такова основа рационалистического подхода Годвина к критике важнейших установлений общества — государства и собственности. Ставя вопрос об уничтожении государства и отвергая его в принципе, Годвин, по словам В. П. Волгина, считал все же необходимым сохранить в течение определенного переходного периода государственную организацию, хотя и в ослабленных формах. Что касается собственности, то в ней Годвин видел «одно из самых вопиющих зол», источник насилия и обмана. Однако если он ^признал принцип распределения по потребностям, чем он, по мнению Волгина, приближается к теориям современного ему утопического коммунизма, решительное высказывание Годвина, против общественной организации потребления и общественной организации труда не дает права английскому мыслителю именоваться коммунистом. Анализ утопии Годвина дает, по мнению историка, достаточные основания для отнесения его к числу крайних представителей уравнительной школы, ибо идеал Годвина — общество* мелких, независимых друг от друга производителей. Но вместе с. тем В. П. Волгин нашел у Годвина положения, которые способствовали развитию социалистических идей в Англии, оказав,, в 'частности, бесспорное влияние на формирование воззрений выдающегося английского утописта Роберта Оуэна. Огромный интерес представляет весьма своеобразное для XVIII в. учение Годвина о труде как единственном источнике всякого дохода и решающем значении коллективного начала в хозяйственной жизни общества. Но выступая против внезапных и неподготовленных преобразований, Годвин наилучшим способом борьбы с несправедливостью существующего порядка считал «слово и убеждение». «Борьба за высокие цели освобождения человеческого разума и преобразования человеческого общества на началах справедливости,— писал Волгин,— вдохновляющая идея всего рассуждения Годвина» 238. Огромный политический пафос, наряду с глубокой верой в- силу разума человека, способствовал тому широкому воздействию, которое «Политическая справедливость» Годвина оказала на английскую общественную мысль конца XVIII— начала XIX в. Именно в этот период на ее горизонте появляется человек, взгляды которого стали вершиной английского домарк- сового утопического социализма. Роберту Оуэну — этому третьему великому социалисту-утописту — советская историография, наряду с его французскими современниками Сен-Симоном и Фурье, уделила особенно пристальное внимание. Вопрос о взаимоотношениях Оуэна и Рикардо исследовал Д. Б. Рязанов 239, отметивший, что влияние Оуэна на Рикардо заставило последнего в конце жизни существенно изменить свои взгляды и присоединиться к -ряду требований, выдвигавшихся Робертом Оуэном. В 20-е годы к исследованию взглядов- Р. Оуэна обратился и А. И. Анекштейн (Арк. А — н) 240, рас смотревший воздействие пропаганды Оуэна на различные категории английских рабочих и ремесленников. Большое место уделено Роберту Оуэну в обобщающей работе В. П. Волгина «История социалистических идей». Отмечая, что исторические проблемы не вызывали слишком большого интереса у английского мыслителя, В. П. Волгин указывал, что Оуэн был единственным из великих утопистов, кто попытался связать — пусть на основе неудовлетворительной и внутренне противоречивой теории — проблему социалистического переворота с живыми формами рабочего движения. «Самые недостатки оуэновской теории,— писал автор,— должны быть ь- значительной мере сведены к сложности и противоречивости настроений английского рабочего класса того времени»241. Сложное и противоречивое положение английского рабочего класса того периода, и в первую очередь ремесленного пролетариата, приводило к тому, что в среде последнего оуэнизм имел наибольшее распространение. В последних разделах своей «Истории социалистических идей» В. П. Волгин анализировал развитие воззрений Р. Оуэна в работах его последователей Томпсона, Брея, Годскина. Завершалась книга рассмотрением воздействия социалистических идей на чартистов и обзором публицистики наиболее видных чартистских деятелей. Первая монографическая работа о практической деятельности и теоретических взглядах Оуэна написана А. И. Анекштей- ном 242. Большое место автор книги уделил рассмотрению филантропической деятельности Р. Оуэна и его педагогических идей. Останавливаясь на эволюции взглядов Оуэна от филантропии к коммунизму, А. И. Анекштейн утверждал, что в сочинениях и высказываниях великого утописта 1815—1820 гг. уже д*аны основы его коммунистического миросозерцания. А. И. Анекштейн пришел к выводу, что Оуэн ясно видел все основные пороки существующего строя и «первым из социальных мыслителей понял, что средства избавления от бед капитализма нужно искать в самом капитализме... Но что замечательнее ёсеп>, точка зрения Оуэна (на движение вперед, а не назад) основывалась не на субъективно-утопических мечтах, а на ясно осознанной неизбежности и необходимости этого движения вперед» 243. Историк отмечал, что Оуэн хорошо понимал прогрессивную роль' капитализма, а также и его отрицательные стороны и с удивительной глубиной осознал, что «в недрах капитализма вырабатывается его противоядие» 244. Анекштейн заключает, что таким образом Р. Оуэн обнаружил большую глубину в понимании капиталистической экономики и классовой структуры общества. Но вместе с тем он отмечает существенные противоречия, в которые впадал английский мыслитель, когда он лереходил к вопросу о средствах уничтожения капиталистического строя и достижения рекомендуемого им коммунистического строя общности. Останавливаясь на пропаганде оуэновского социализма, А. И. Анекштейн намечает три ее основных момента, к которым он относит кооперацию, интернационализм (установление интернациональных связей) и пропаганду в фабричных кругах. Автор пришел еще к одному важному заключению: что Роберт Оуэн был лервьгм среди своих современников, кто понял «значение промышленной революции как социально-экономической грани между старыми и новыми отношениями...» 245. Глубокая оценка значения роста производительных сил в эпоху промышленного переворота, имеющаяся в трудах Оуэна, отмечается и другим исследователем взглядов великого утописта А. А. Макаровским 246. Автор считал, что у Оуэна уже видна идея о том, что развитие производительных сил, имеющее место при капитализме, является материальной подготовкой социализма- Издание избранных сочинений Оуэна в двух томах со вступительной статьей В. П. Волгина «Роберт Оуэн» в серии «Предшественники научного социализма» 247 дало возможность советскому читателю познакомиться с наиболее ценными работами английского мыслителя. В первый том издания вошли доклады и речи Р. Оуэна в период 1816—1820 гг. В приложении к тому помещена конституция общины «Новая Гармония», а также статьи и сообщения Оуэна, опубликованные в журнале «Crisis» в 1832—1834 гг. Некоторая часть документов, вошедших в приложение, хотя и не принадлежит Оуэну, отразила влияния пропаганды его идей. Во второй том включены произведения Р. Оуэна 1836—1849 гг., в частности избранные главы из его работы «Книга о новом нравственном мире» (1842—1844) и «Революция в сознании и деятельности человеческого рода, или грядущий переход от неразумия к разумности» (1849). Во вступительной статье В. П. Волгина к указанному изданию автор излагает вывод, что основные положения социального учения Роберта Оуэна сложились в основном уже к 1820 г. В течение же последующего времени Оуэн, по мнению В. П. Вол гина, только уточнял и конкретизировал, вносил небольшие изменения и некоторые новые аргументы в эту систему. Говоря об особенностях учения Оуэна, Волгин подчеркивал, что несмотря на рост классовой борьбы в Англии и многолетнюю связь великого утописта с рабочими организациями, Оуэн до конца остался верным рационалистической теории просветителей XVIII в. Поэтому понятно, что источником любого зла является для него невежество и заблуждение, в противовес которым Оуэн выдвигает принципы разума и знания. Разумная же общественная система должна, по словам Оуэна, основываться на законах природы. В. П. Волгин отмечает высказывание Р. Оуэна о «Троице зла», состоящей, по мнению английского мыслителя, из религии, частной собственности и брака. Особенно резкую критику Оуэн направлял против частной собственности, указывая на несправедливость и неразумность ее существования. Однако боясь революции и пытаясь ее предупредить, Оуэн видел свою задачу в том, чтобы разрешить общественный кризис мирным путем. «Для оуэновского рационализма,— писал В. П. Волгин,— возможность такого мирного перехода к новой общественной системе не подлежит спору» 248. Поэтому и уверял Оуэн, что переход от старого общества к новому не затронет ничьих интересов. Отсюда вполне закономерный вывод, сделанный В. П. Волгиным, что как в теоретической системе, так и в практических планах Оуэна весьма много противоречивого, связывающего мыслителя с мелкобуржуазной идеологией. Это не мешало автору дать самую высокую оценку заслугам Р. Оуэна. «Наряду с другими великими утопистами,— заключал В. П. Волгин,— он [Оуэн] дал яркую и глубокую для своего времени критику капитализма. Сорок лет служил он неустанно интересам рабочего класса, как он их понимал. Сорок лет проповедовал он, хотя и в утопической форме, идеи коммунизма» 249. Вопрос о связи Р. Оуэна с чартистским движением явился предметом исследования А. М. Деборина250. Автор отмечал параллельное развитие чартизма и оуэнизма, делая вывод, что хотя Оуэн никогда не отказывался от мысли о возможности разрешения социальной проблемы при помощи власть имущих, он вынужден был обратиться непосредственно' к рабочим, поскольку именно рабочие заинтересовались его планами, втянули его в свою орбиту. А. М. Деборин считал, что Оуэн в своем понимании процесса развития общества поднялся выше других утопистов, и в этом на воззрения мыслителя оказала решающее влияние его связь с рабочими массами, чем Оуэн резко отличался от других великих утопистов — Сен-Симона, Фурье, никогда с рабочими не соприкасавшихся. А. М. Деборин считал одной из выдающихся заслуг великого утописта его поворот от индивидуализма к коллективизму и коммунизму. Историк указывал, что Оуэном были выдвинуты две важнейшие проблемы — воспитание новых поколений в духе 'коммунистической нравственности и создание изобилия продуктов для осуществления принципа «каждому по его потребностям». Оуэн, писал А. М. Деборин, «строил свои планы преобразования общества, исходя из бесконечного приумножения производительных сил. Это было ново, это был совершенно неожиданный для современников подход к общественным явлениям» 282. Дальнейшее развитие вопрос о взаимоотношениях между оуэнистами и чартистами нашел в статье Б. А. Рожкова 283. Прослеживая на материалах публичных дискуссий характер и главные направления идейных расхождений между теми и другими, автор пришел к выводу, что «идейная преемственность между утопическим коммунизмом Оуэна и оуэнизмом принципиально отлична от преемственности между Оуэном и чартизмом. Представители оуэнистского направления в рабочем движении ограничивались механическим перенесением учения Оуэна на почву новых исторических условий, 'что привело их к столкновению с действительным положением вещей, к неудачам, к отрыву от рабочих и дальнейшему сближению с буржуазными течениями» 284. Преемственность же между утопическим коммунизмом Оуэна и взглядами чартистов имела, по мнению Рожкова, иной характер. В ее основе «лежал творческий момент», что в итоге способствовало росту организованной массовой борьбы английских рабочих. Что же касается главной причины возникновения идейных противоречий между оуэнистами и передовыми английскими рабочими, то ею, по словам Рожкова, «явилось враждебное в твоей основе отношение оуэнистов к самостоятельным действиям рабочих, в особенности к политическим действиям» 285. Однако сам глава школы оуэнистов относился к чартизму благожелательно и скорее помогал чартистам, чем их противникам. В заключение автор делает следующий вывод: «Принадлежа к прошлому, оуэнизм оказался неспособным идти вперед в развитии учения Оуэна, и по мере того как реакционность учеников 282 Из истории рабочего класса и революционного движения, QTp. 618. 283 Б. А. Рожков. Идейная борьба между оуэнистами и чартистами. В кн.: История социалистических учений. Сборник статей. М., 1962. 284 Там же, стр. 259. 285 Там же, стр. 267. Оуэна принимала все более открытую форму, сам основатель утопического коммунизма отходил от них. Чартисты же, воспринимая учение Оуэна о коммунизме, сделали шаг вперед в развитии коммунистической теории» 251. Среди научно-популярных работ о великом утописте можно упомянуть брошюру С. О. Цедербаума 252, вышедшую в серии «Биографическая 'библиотека», и статью В. С. Виргинского 253, опубликованную в связи со 170-летием со дня рождения гениального английского мыслителя. Во многом близки Р. Оуэну его младшие современники и в известной степени ученики Д. Грей и Д.-Ф. Брей. Сочинения Грея, включившие его работы «Лекции о человеческом счастье» (1825); «Социальная система. Трактат о принципах обмена» (1831); «Верное средство против бедствий народов» (1842) и «Лекции о природе и употреблении денег» (1848), изданы под редакцией и с предисловием И. Г. Блюмин а в 1955 г. Особый ’интерес представляют «Лекции о человеческом счастье», которые расцениваются И. Г. Блюминым как один из наиболее ярких документов раннего английского утопического социализма. Написанные живо и популярно, «Лекции» резко критиковали капиталистический строй современной им Англии и привлекали к себе 'большое внимание английского рабочего класса. Анализируя идеи Грея, И. Г. Блюмин отмечал отсутствие в них оригинальности. По его мнению, Грей преимущественно «повторил взгляды Оуэна, Томпсона и других представителей раннего английского социализма, но он облек их выводы в яркую публицистическую форму и обеспечил тем самым широкое распространение этих идей среди английских рабочих» 254. И. Г. Блюмин фиксировал внимание на мелкобуржуазных тенденциях в воззрениях Грея, отмечая попытки английского утописта объяснить основное содержание пороков капитализма не его внутренними противоречиями, а несовершенной организацией обращения. Проект так называемых «рабочих денег», созданный Д. Греем, ставивший своей целью устранить привилеги- рова'нное положение денег путем уравнения их с товарами, был насквозь утопичен. И в то же время И. Г. Блюмин отмечал, что при всех «теоретических ошибках литература раннего английского социализм.** сыграла положительную роль — она вскрыла эксплуататорскую природу капиталистической прибыли и других доходов господствующих классов буржуазного общества, она последовательна и настойчиво проповедовала передачу всего национального дохода трудящимся, т. е. устранение эксплуатации человека человеком» 255. Другой автор, рассматривавший взгляды Грея, А. И. Казарин256, присоединяясь к выводам И. Г. Блюмина, отмечал у Грея движение вперед по сравнению с Оуэном. Это движение Казарин видел в том, что Грей стремился начинать необходимые преобразования не с перевоспитания людей, а с изменения важнейших звеньев общественной организации. Не меньший интерес представляют социальные взгляды второго представителя английского утопизма 20—30-х годов XIX в. Джона-Френсиса Брея, привлекшего в свое время пристальное внимание К. Маркса, но, к сожалению, как и большинство английских социалистов этого времени, слабо изученного в советской историографии. Первый советский исследователь Д.-Ф. Брея В. П. Волгин257 считал, что Брей, хотя и воспринявший ряд основных положений Оуэна, проделал существенную эволюцию и в итоге пришел к ряду выводов, совершенно несвойственных концепции его учителя. В частности, В. П. Волгин указывал, что в работах Брея можно найти «чрезвычайно интересное развитие идеи переходного периода от капитализма к последовательному коммунизму. Существу оуэновской концепции идея переходного периода чужда» 258. В. П. Волгин отмечал, что, по Брею, существует два источника общественных зол — частная собственность на землю и неравенство обмена, ликвидировать которые может только рабочий класс. Но в то же время английский социалист выступал против политической борьбы пролетариата. И не случайно развитие его взглядов, как это показал В. П. Волгин, шло от оуэнизма к синдикализму. «Главный интерес Брея состоит в том, что он фиксирует для историка в законченной форме систему идей, распространенных в рабочей интеллигенции его времени и представляющих весьма радикальную переработку оуэнизма» 259. Наибольший интерес для истории социалистических идей имеет книга Д.-Ф. Брея «Несправедливости в отношении труда и средства к их устранению', или век силы и век справедливости», изданная впервые в 1839 г. Ее первый перевод на русский язык был осуществлен в 1956 г. под редакцией И. Г. Блюмина с предисловием Д. И. Розенберга. Отмечая значительное совпадение программ Д.-Ф. Брея и Р. Оуэна и подчеркивая верность Брея оуэнизму, Д. И. Розенберг считал, что своим проектом реорганизации денежного обращения и кредита Брей стремился осуществить по-новому эти принципы. Причем, так же как и Д. Грей, Д.-Ф. Брей, автор одного из вариантов организации обмена, считал возможным искать панацею от бед, порождаемых капитализмом, в реформе обмена, без необходимой реорганизации производства. «Не ставя проблемы организации производства,— писал Д. И. Розенберг,— Брей полагает, что в будущем обществе, основанном, согласно его проекту, на принципе равного обмена, каждый будет работать столько, сколько сам захочет, не согласуя свою работу с работой других. Тем .самым проблема соревнования и подтягивания отстающих передовыми работниками снимается» 260. Наибольшую ценность, по заключению Д. И. Розенберга, представляют третья — восьмая главы книги Брея, в которых дана резкая и боевая критика капиталистической системы и взглядов буржуазных экономистов и которые дают полное основание английскому мыслителю занять достойное место в истории социализма и политической экономии. # * * Идеи утопического социализма в Германии в новое время получили значительно меньшее развитие, чем в Англии и особенно во Франции. Тем не менее некоторые советские исследователи истории общественной мысли склонны видеть проявление идеи общности в работах ряда представителей раннего Просвещения. Так, А. М. Деборин в статье, посвященной главе немецкого Просвещения Томазию 261, указывал, что немецкий просветитель пришел к идее коммунизма от этики, а в целом его коммунистическая утопия ни в коей мере не противоречит идеологии буржуазии, активно пробуждающейся к общественной и политической жизни. Анализируя труды другого немецкого просветителя, Г. В. Лейбница, и в первую очередь его произведения «Град божий» и «Общество и хозяйство», А. М. Деборин писал, что для Лейбница стремление к общности имуществ было определяющим моментом в истории развития человечества. Немецкий мыслитель, -по словам Деборина, верил в то, что исторический процесс приведет к строю, основывающемуся на общности имуществ 262. Автор подчеркивал, что только Лейбницу удалось понять истинное значение хозяйства и политической экономии для будущего строя общности, что осталось недоступным для Томазия 263. Две немецкие забытые утопии конца XVIII в. возвращены к жизни Ю. Я. Мошковской. Исследуя немецкую 'революционную литературу этого периода, Мошковская обратила внимание на опубликованные в 1792 г. социальные утопии Фрёлиха и Циген- хагена. Первая из них, вышедшая в Берлине под заглавием «О человеке и об его условиях жизни», представляет собой памфлет, в котором мысли автора изложены в виде десяти бесед двух друзей-крестьян — Филемона и Эраста. Большой и весьма рыхлый трактат Цигенхагена был издан в Гамбурге под весьма пространным заглавием: «Учение о правильном отношении к божьим творениям и о всеобщем человеческом счастье, которого можно достигнуть лишь через общественное введение этого учения». Ю. Я. Мошковская отмечает, что главным содержанием обеих работ явилась резкая критика современного им германского общества, основанного на частной собственности, религии, институте брака, всех бедствий, на которые обречены народные маюсы. Однако автор подчеркивает, что Фрёлих и Цигенхаген не ограничивались этой критикой. «Они набрасывают в своих произведениях смелую программу радикального преобразования всего существующего строя, создания нового общества, свободного от зол и бедствий, несущего людям свободную счастливую жизнь»264". Вместе с тем Мошковская указывает и на разницу '.подхода к теме, имеющуюся у Фрёлиха и Цигенхагена. Фрёлих с позиций немецкого крестьянина XVIII в. делал попытку «объединить защиту интересов крестьянских масс с установлением коммуны, построенной на общности имущества, которая должна гарантировать эти интересы» 265. Что же касается Цигенхагена, то для него, как для купца и бюргера, деревенская коммуна была явно недостаточна. «Он,— пишет Мошковская,— искал такой формы ассоциации, которая удовлетворяла бы более широким потребностям, включала бы в себя и сельское хозяйство, и промышленность, и обмен, а также научную и художественную деятельность»266. Особое внимание Цигенхаген обращал на организацию учета и торговли. Как и прочие социалисты-утописты, выражавшие надежды трудящихся масс, Фрёлих и Цигенхаген решительно требовали отмены частной собственности на средства производства и ее передачи обществу, введения всеобщего обязательного труда, общественной плановой организации производства и т. д. И в то же время, отражая все слабые стороны, присущие утопическому социализму XVIII в., обе немецкие утопии исходили из антиисторического и идеалистического взгляда на общество. Но тем не менее оба эти произведения явились выдающимися образцами немецкой общественной мысли на исходе XVIII в.267 И с полным основанием Ю. Я. Мошковская пришла к заключению, что при дальнейшем исследовании и публикации этих трудов «забытые утопии Фрёлиха и Цигенхагена предстанут перед нами не как случайные явления, а как закономерные звенья на пути развития прогрессивной традиции немецкой общественной 'мысли, как проявление идеологии до сих пор мало изученных крестьянских и пролетарских социальных движений в Германии XVIII в.» 268. Эта мысль уже сейчас нашла свое полное подтверждение в работах историков Германской Демократической Республики, вплотную приступивших к исследованию немецкого утопизма конца XVIII в.269 В серии «Предшественники научного социализма» утопическая мысль Германии представлена работами Вильгельма Вейт- линга 270, которым предпослана вступительная статья В. П. Волгина «Социальное учение Вейтлинга» 271. Первый и весьма удачный перевод на русский язык основного произведения Вейтлинга «Гарантии гармонии и свободы» осуществлен с юбилейного издания его трудов, подготовленного Ф. Мерин- гом в 1908 т. и воспроизводящего первое издание 1842 г. «Человечество, как оно есть и каким оно должно было бы быть», переведенное с немецкого издания 1895 г., было издано впер вые на русском языке в крайне неудовлетворительном переводе еще в 1906 г., а затем переиздавалось без изменения текста в 1918—1919 гг. Среди советских историков наиболее обстоятельный разбор теоретических воззрений В. Вейтлинга дал В. П. Волгин. Анализируя взгляды немецкого утописта, В. П. Волгин подчеркивал наличие в философских рассуждениях Вейтлинга» так же как и в учениях других утопических коммунистов его времени, целого ряда положений, сближающих их с социальными мыслителями XVIII в. Но вместе с тем В. П. Волгин отмечал вывод Вейтлинга о том, что никогда не было такого общественного порядка, который мог быть признан совершенным и не подлежащим никаким изменениям, ибо подобное положение означало бы остановку в развитии человеческого общества. Согласно теории Вейтлинга, история человечества начинается с некоего золотого века, весьма похожего на «естественное состояние», проповедуемое Морелли или Мабли. Причем самым большим злом, повлекшим за собой огромное количество различных общественных бедствий, явилось установление частной собственности, одним из последствий которого являются, по мнению Вейтлинга, войны. В. П. Волгин писал, что, по мнению Вейтлинга, «в основе учреждений, создаваемых человеческим обществом, независимо от того, хороши они или плохи, всегда лежит некий изначальный элемент, к которому необходимо восходить при всяких изменениях. Этот элемент — человеческие страсти разного рода и разной силы» 272. Влечения этих страстей и являются основным содержанием человеческих отношений. В. П. Волгин пришел к заключению, что Вейтлинг отказался от детальной разработки общего плана коммунистической системы, но тем не менее мыслитель «дает в своих произведениях немало положений, характеризующих его представления о принципиальных основах и об отдельных сторонах будущего общества. Эти положения логически связаны с его теорией страстей» 273. Автор привел мысли Вейтлинга о необходимости создания общества, базирующегося на законах прогресса, в котором господствуют равенство и общность, а ведущая роль в руководстве им отводится науке и знанию. Управлять таким обществом смогут лишь самые способные, и «господству личных интересов будет положен конец». В. П. Волгин подчеркивал понимание Вейтлингом укоренив- шегося в обществе зла, устранить которое с помощью частных подачек, по его мнению, невозможно. Но когда Вейтлинг подходит к проблеме революции, она в его рассуждениях принимает характер стихийного бунта. Не понимая истинного содержания борьбы рабочего класса за свои политические права и часто ее просто осуждая, Вейтлинг обращался к христианской морали, видя в ней союзника в деле преобразования общества. Все это дало основание В. П. Волгину прийти к общему выводу, что «произведения Вейтлинга 30-х и начала 40-х годов, несомненно, отражают низкий уровень классового самосознания немецкого пролетариата, лишь начинающего освобождаться от мелкобуржуазных тенденций, присущих ремесленным подмастерьям. Этими же условиями определяются, безусловно, и мессианистские черты вейтлинговского 'миросозерцания, сочетание в нем рационалистического утопизма нового времени с пережитками религиозного коммунизма средних веков и эпохи реформации»274. В этих словах выдающегося советского исследователя истории домарксоЕОй социалистической мысли четко сформулированы причины того, почему Вейтлинг оказался не в состоянии подняться до уровня научного коммунизма, хотя его первые- работы получили высокую оценку Маркса275. * * # Перечисленные выше представители домарксового социализма во Франции, Англии, Германии, Италии далеко не исчерпывают всей картины истории утопического социализма. Советская историография в небольшой мере обращалась и к наследию мыслителей из других стран. Но здесь следует специально сказать об огромном вкладе обширной школы советских историков в изучение истории домарксистских социалистических учений и движений в России. Эта тема выходит за рамки настоящего обзора и потребовала бы не меньше места. Необходимо лишь подчеркнуть, что исследования истории утопического социализма на Западе и в России не могут оставаться изолированными друг от друга. И опять-таки В. П. Волгин в своем последнем крупном исследовании, посвященном социализму А. И. Герцена276, показал глубокую связь истории «русского социализма» с идейным наследием и влиянием западноевропейской социалистической мысли. Он показал, что лишь на фоне крушения веры во французские социалистические системы после революции 1848 г. могут быть поняты искания какого-то нового, специфически русского социализма, так же как и обратно, разочарованием в этих исканиях объясняется наметившийся возврат Герцена к общеевропейскому революционному и социалистическому движению и к его оплоту—I Интернационалу. Эта работа В. П. Волгина как бы завещала советским историкам расширить дальнейшие исследования о взаимосвязи истории утопического социализма на Западе и в России. Мы можем закончить наш обзор, указанием на некоторые книги, знаменующие начало объединения сил специалистов и синтизирования итогов советской исторической науки в области истории социалистических идей. Первой такой книгой явился сборник, выпущенный к 75-летию В. П. Волгина277. Значительная часть статей этого солидного научного издания посвящена социалистическим и революционно-демократическим идеям (часть из них упоминалась выше). Товарищи и ученики В. П. Волгина старались отразить здесь наличие в советской исторической науке сложившихся традиций и школы в изучении истории социалистической мысли. Вторым шагом в том же направлении явился еще более целенаправленный сборник «История социалистических учений», выпущенный в 1962 г. группой по изучению истории социалистических идей Института истории АН СССР278. Этот сборник был составлен еще при активном участии покойного В. П. Волгина и открывался его статьей «Наследие утопического социализма». Сборник явился серьезным смотром состояния данной отрасли исторической науки. В составлении его приняли участие не только советские, но и зарубежные специалисты. Наряду со •специальными статьями (в (большинстве отмеченными выше) в сборнике содержатся обзорные статьи, характеризующие зарубежную 'историографию. Для сборника характерна попытка, не ограничиваясь историей домарксового социализма, осветить также некоторые вопросы истории научного коммунизма Маркса и Энгельса и борьбы с донаучными социалистическими течениями. Положительное значение указанного сборника как этапа в координации «сил советских исследователей было отмечено в периодической ^.печати — в журналах «Коммунист», «Вопросы истории», «Вопросы истории КПСС», «Новая и новейшая история». Наконец, в 1963 г. издательство «Высшая школа» опубликовало первый опыт пособия для вузов по истории социалистиче- глубоко проникал и в эту область исторического знания. И это вполне закономерно. Социалистические и коммунистические идеи, воплощающие многовековые освободительные мечтания и устремления угнетенных трудящихся масс человечества, не могли не привлекать к себе пристального внимания великого пролетарского революционера, посвятившего все свои силы претворению в жизнь этих благороднейших мечтаний. Не менее закономерно и то, что именно Ленин, подняв на новую вершину социалистическую мысль после Маркса и Энгельса, смог поднять на новый научный уровень и понимание всей истории ее развития. Здесь, как и во всех других разделах общественной науки, позиция Ленина выковывалась в непримиримой борьбе против искажений и опошлений революционной теории марксизма ревизионистами, эклектиками и догматиками II Интернационала. Для них было характерно более или менее явное отречение от материалистического взгляда на историю социалистической мысли, отрыв ее от классовой борьбы в капиталистическом обществе, приближение к буржуазно-идеологической трактовке вопроса. Образчиком этого могли служить даже произведения «марксистского столпа» II Интернационала К. Каутского, который в лоисках «предшественников новейшего социализма» чаще всего уходил в раннекапиталистическую эпоху и подкреплял примерами того времени свои скользкие построения о решающей роли буржуазной интеллигенции как 'носительницы идей современного социализма. В сочинениях Каутского внешне убедительно показывались факты внесения социалистического сознания в рабочее движение извне, но в то же время материалистическое понимание этого явления искажалось. Каутский силился представить дело так, что «социализм и классовая борьба возникают рядом одно с другим, а не одно из другого, возникают при различных предпосылках» К Утверждение Каутского фактически порывало с материалистической теорией в решающем пункте, там, где Ленин, ставя вопрос о «внесении сознания извне» в рабочее движение, признавал общественно-исторической основой социализма классовую борьбу пролетариата. Он видел социалистическую природу пролетариата, 'проявляющуюся и в том, что «всякая стачка наводит рабочих с громадной силой на мысль о социализме»280, и в том вообще, что в самом пролетариате социалистическая мысль всегда встречает «инстинктивное влечение к социализму»281. В этом вопросе, как и во всех других проблемах истории социализма, Ленин неуклонно руководствовался требованием «смотреть на суть дела, а не на фразы», и поэтому требовал «исследовать классовую борьбу, как основу «теорий» и учений, а не наоборот»282. Понимая всю сложность связей идеологии с ее социальными корнями и относительную самостоятельность идеологических процессов, Ленин, однако, никогда не отрывал социальных идей от их почвы. Он подчеркивал, что «социальная идея, т. е. такая, которая порождается известной социальной обстановкой и может действовать на известную социальную среду, а не остается личной причудой»283, может быть понята только в связи с анализом ее социальной почвы, только если за любыми социальными идеями и построениями разыскивают интересы тех или иных классов. Отсюда вырастала исследовательская позиция Ленина в вопросах истории идей, которая так выделяла его из всех современных ему историков социализма. Ленину были органически чужды поверхностные представления о естественной передаче идей от мыслителя к мыслителю, об эстафете поколений, постепенном просветлении умов и прочие идиллии теорий филиации идей, превращающих их историю в «склад мнений». Ленин и в этой области руководствовался требованием материалистической диалектики о всестороннем исследовании общественных явлений и сведении внешнего,, кажущегося, к коренным движущим силам, к развитию производительных сил и к классовой борьбе. Ленин рассматривал развитие идей не только как отражение, адекватное или искаженное, -общественной борьбы классов, но видел в истории идей самую эту борьбу, ее особую сферу и форму. Выдвигая это г методологический принцип марксизма на передний план, Ленин подчеркивал, что «история идей есть история смены и, следовательно, борьбы идей», и предупреждал, что если «относиться бессознательно к борьбе идей... тогда трудненько браться за ее историю»284. Сформулированная Лениным многоплановость марксистского' анализа истории идей намного раздвигала горизонты исторического рассмотрения вопроса. В области истории социализма этот методологический принцип впервые обеспечивал цельный взгляд ка процесс развития социализма от утопии к науке, взгляд, который мог вместить в себе и связующие звенья, и разграничительные водоразделы этого сложного идеологического процесса, так как исходил из марксистского положения о том, что классовая борьба — основа социалистических учений и теорий285. Применением этого цельного взгляда, основы которого изложены в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса, и являлись воззрения Ленина на утопический социализм. В мыслях Ленина о нем особенно ярко отразился его научный подход к вопросам истории социализма. Ведь о Ленине можно- сказать, что его гений отличался необыкновенно реалистическим анализом действительности. В силу одного этого Ленин не мог не быть заклятым врагом всяких иллюзорных, обманчивых, утопических суждений. Легко понять поэтому, как страстно и непримиримо Ленин развенчивал са'мообманы утопического’ социализма, его «детских побасенок», содержавших подчас гениальные, но бессильные мечтания. Верный марксистской методологии, Ленин связывал такие мечтания со слабостью и несамостоятельностью определенных классов в социальной борьбе и писал, что непонимание классовой борьбы делает человека утопистом286. «Мечтательность — удел слабых»287,— резюмировал Ленин историческую критику утопического социализма. Но Ленин всегда видел за этими мечтаниями тяжкий исторический путь борьбы трудящихся. Он понимал, что об уничтожении классовой эксплуатации человечество и его лучшие умы мечтали много веков и много тысячелетий, но мечтания эти оставались мечтаниями до тех пор, пока миллионы эксплуатируемых не стали объединяться для последовательной и стойкой борьбы против капитализма. «Социалистические 'мечтания превратились в социалистическую борьбу миллионов людей только тогда, когда научный социализм Маркса связал преобразовательные стремления с борьбой определенного класса. Вне классовой борьбы социализм есть пустая фраза или наивное мечтание» 288. Такие и подобные им характеристики наивных мечтаний утопического социализма можно найти в большом количестве в произведениях Ленина всех периодов его жизни. Приведем лишь еще одно, наиболее известное: «Первоначальный социализм был утопическим социализмом. Он критиковал капиталистическое общество, осуждал, проклинал его, мечтал об уничтожении его, фантазировал о лучшем строе, убеждал богатых в безнравственности эксплуатации. Но утопический социализм не мог указать действительного Еыхода. Он не умел ни разъяснить сущность наемного рабства при капитализме, ни открыть законы его развития, ни найти ту общественную силу, которая способна стать творцом нового общества» п. Однако все такие высказывания Ленина об утопическом социализме не дают никаких оснований отождествлять его мысли с нигилистическими оценками последнего. Образцом лжемарксистского гиперкритицизма в этом вопросе являлось известное рассуждение 'Сталина о «пустыне утопического социализма», в которой пришлось очень долго «вслепую блуждать» социалистической мысли, пока не появился научный социализм. Оценка эта была, в сущности, молчаливым отрицанием ленинских взглядов на историю социалистических идей. Достаточно сопоставить эту теорию о «пустыне утопического социализма» с положением классиков марксизма-ленинизма о том, что научный социализм завершил развитие социализма от «го примитивных, утопических форм289, и противоположность выраженных в этих формулировках подходов к истории социализма будет совершенно очевидна. Не случайно в период культа личности особенно рьяные его приверженцы открыто брали под сомнение работу Ленина о трех источниках и трех составных частях марксизма. И действительно, гениальное ленинское решение проблемы исторического соотношения между утопическим и научным социализмом не могло не восприниматься как свидетельство полной несостоятельности версии о «пустыне утопического социализма». Широчайший кругозор ленинских воззрений на историю социализма здесь рельефно сопоставлялся с узостью исторического кругозора автора теории «пустыни». Своим учением о трех источниках марксизма Ленин дал великолепный образец диалектического понимания сущности переворотов в истории идей и науки. Говоря о том, что научный социализм представлял высшее развитие всей исторической, экономической и философской науки Европы, Ленин отводил почетное место среди источников научного социализма теориям утопического социализма. Таким образом, Ленин включал эти теории и идеи в число великих достижений общественной мысли передовых стран. Только в качестве такого достижения они и могли служить одним из источников марксизма, и только поэтому марксизм мог завершить собой развитие этих идей. В данной мысли содержался ключ к ленинскому пониманию переворота, осуществленного в социалистических идеях марксизмом. Этот революционный переворот, как показывал Ленин, явился полным отрицанием утопических теорий предшествующей социалистической мысли. Но такое отрицание и преодоление пороков предшествующей мысли, как всегда в истории наук, не означало огульного отказа от тех приобретений, какие были плодотворным историческим наследием утопического социализма. В развитии социалистических идей отрицание утопических теорий научным социализмом явилось формой сохранения их позитивных элементов: теория научного социализма вобрала в себя эти элементы и включила в переработанном виде в совсем иную, научную систему взглядоз. Социалистическая мырль впервые получила возможность опереться на науку об обществе, которую она создала и которой, отмечал Ленин, в сущности до Маркса еще не было290. Благодаря этому научный коммунизм, марксизм смог соединить социализм с рабочим движением, выяснить и обосновать всемирно-историческую роль пролетариата как созидателя коммунистического общества, выработать теорию, программу и тактику революционного пролетарского социализма и диктатуры пролетариата. Пронизанный историзмом ленинский взгляд на развитие социализма от утопии к науке нельзя ограничивать 'рамками непосредственного вопроса о перевороте, осуществленном в социалистических идеях марксизмом. Такое сужение неправильно даже для уяснения масштаба великой эпохальной идеологической революции марксизма. Она не может быть ни полностью измерена, ни правильно оценена без учета всего того, что Ленин относил к характеристике предшествующей социалистической мысли. Говоря об источниках марксизма, Ленин имел в виду отнюдь не просто литературную связь идей. За формулой о трех источниках необходимо видеть глубинное построение ленинской мысли, которая сумела диалектически поставить и решить вопрос о соотношении социализма утопического и научного благодаря тому, что ясно понимала противоречивый процесс творимой трудящимися истории. Перед глазами Ленина стояло реальное историческое содержание социалистических идей, то, что было представлено во множестве социалистических утопий и утопических теорий. Многообразие социалистических видений и воззрений Ленин не стремился преуменьшить с помощью ограничительных дефиниций по формальным признакам их конструктивных предложений. Педантские, гелертерские и неисторичные дефиниции такого рода Ленин отвергал. Он ставил вопрос о социалистических идеях на социально-историческую почву и рассматривал эти идеи сквозь призму их классовых мотивов и корней. Ленин видел в социалистических идеях порождение классовых противоречий и классового гнета трудящихся, отражение их стремлений и порывов к созданию общества, свободного от социального неравенства, от всех форм эксплуатации и угнетения человека человеком. Еще в работе «Экономическое содержание народничества» Ленин демонстрировал исторический подход к этому вопросу, показывая, что «наличность эксплуатации всегда будет порождать как в самих эксплуатируемых, так и в отдельных представителях «интеллигенции» идеалы, противоположные этой системе»14. Именно представления, мечтания и обоснования социальной системы, в которой отсутствует классовая эксплуатация трудящихся, Ленин считал самым существенным признаком социалистической мысли. В том же произведении Ленин говорил, что «социализмом называется протест и борьба против эксплуатации трудящихся, борьба, направленная на совершенное уничтожение этой эксплуатации...»15. Что такое опре- 14 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, стр. 435. 15 Там же, стр. 281. 7 И стория социалистических учений деление не было плодом импровизации, вызванной полемикой с народниками, свидетельствует то, что оно повторялось в разных вариантах во многих последующих ленинских работах. В известном обращении «К деревенской бедноте» (1903 г.) Ленин снова разъяснял, что социализмом называется учение о создании «нового, лучшего устройства общества», без эксплуатации человека человеком, без паразитизма кучки богатеев, общества, в котором «все трудящиеся должны пользоваться плодами общей работы»291. Памятуя о требовании непременной и строжайшей научности, которое предъявлял Ленин ко всякой массовой литературе социалистической пропаганды и агитации, можно оценить всю значимость данного ленинского определения социализма. Поставленное в ряд подобных же других его определений, оно служит еще одним доказательством единой ленинской мысли. Ее можно расшифровать до конца, лишь учитывая всесторонность ленинского рассмотрения вопроса о социалистических идеях. Важнейшее их содержание Ленин усматривал не только в представлениях о лучшем устройстве общества, но также и в критике классовой эксплуатации, в критике капитализма. Ленин видел органическую связь между этими составными частями всякой социалистической идеологии, он отчетливо представлял себе их взаимную обусловленность при переплетении в них даже противоречивых тенденций. Но это означало прежде всего требование о преодолении всякой доктринерской узости при рассмотрении идей социализма, поскольку научный анализ этих идей может основываться лишь на том, что история показывала и показывает различные способы критики капитализма 292. Отстаивая такой исходный пункт марксистских представлений о социалистических идеях и настаивая на нем, Ленин по существу защищал точку зрения и методологию «Коммунистического Манифеста», ярко проявившуюся при характеристике в нем различных направлений домарксового утопического социализма. Развивая положение великого -программного документа, научного коммунизма, Ленин неоднократно подчеркивал, что «социализм бывает разный», поскольку «критика капитализма бывает разная... критиковать капитализм можно и с сентиментальной и с научной точки зрения» 293. Забвение этого важнейшего положения вело многих марксистов, обращавшихся к истории социализма, к неправомерному сужению поля исследования, к отказу от рассмотрения всего многообразия социалистических идей,— «как будто бы история не показывала самые разнородные приемы и способы критиковать противоре чия капитализма»1э. Напротив, ясное понимание закономерности развития разнородной критики капитализма с различных направлений дало Ленину возможность очертить гораздо шире круг социалистических идей, весь масштаб идеологической истории социализма. Достаточно, например, оживить в памяти знаменитую ленинскую характеристику толстовского учения. Оно бралось в неразрывной связи с породившей его исторической эпохой ломки крепостнических устоев в России и назревания в ней крестьянской буржуазно-демократической революции, зеркалом которой было все творчество великого писателя и порождением которой было учение его, содержавшее своеобразную критику капитализма и поставившее конкретные вопросы демократии и социализма. Напомним, какими словами Ленин ярко и ясно очертил историческую разницу между утопическими патриархально- крестьянскими толстовскими идеями и реакционными идеями в узкоклассовом и корыстноклассовом смысле. «Учение Толстого безусловно утопично и, по своему содержанию, реакционно в самом точном и в самом глубоком значении этого слова. Но отсюда вовсе не следует ни того, чтобы это учение не было социалистическим, ни того, чтобы в нем не было критических элементов, способных доставлять ценный материал для просвещения передовых классов. Есть социализм и социализм. Во всех странах с капиталистическим способом производства есть социализм, выражающий идеологию класса, идущего на смену буржуазии, и есть социализм, соответствующий идеологии классов, которым идет на смену буржуазия»294. Эти бессмертные слова Ленина многократно цитировались и цитируются по разным поводам, но удивительно, как мало внимания обратили историки на громадной важности принципиальный вывод, бесспорно вытекающий из этих слов Ленина для всей истории социалистической мысли: вывод о том, что нельзя и неправильно исключать из круга социалистических идей и теорий те направления общественной мысли, которые выражали критику капитализма и отображали антикапитали- стические устремления и интересы эксплуатируемых трудящихся масс, даже если в таких учениях обильно представлены были и реакционные тенденции и реакционные построения. Мнение Ленина на сей счет было определенным, полностью соответствующим точке зрения «Коммунистического Манифеста». Отстаивая ее, Ленин подчеркивал, что «социализм бывает разный, есть даже на свете поповский социализм, есть социализм мещанский, есть социализм пролетарский»295. Разумеется, Ленин доказывал при этом и блестяще всегда обосновывал неоспоримую правоту научного пролетарского социализма — марксизма и утопичность всех учений и направлений непролетарского, некоммунистического социализма, ибо только общественная собственность на средства производства, только устройство крупного общественного, плано'мерного хозяйства, а не индивидуальная или коллективная, «ассоциированная» частная собственность в состоянии положить конец всякой эксплуатации. Своими определениями социализма Ленин высоко поднимал значение духовных ценностей социалистических идей, в том числе и утопических. Показателем подлинного историзма ленинского диалектического мышления является то, что величайший реалистический политик, мыслитель и вождь пролетариата, будучи заклятым врагом всяких обманов и самообманов, чтил мечтателей социалистов-утопистов и видел в них «целую фалангу талантливейших людей, излагавших эти идеи, и убежденнейших социалистов»296. В силу своего исторического подхода Ленин мог установить сущность и содержание мечтаний утопического социализма о лучшем, о человечном, о справедливом общественном строе. Он раскрывал и показывал невидимую связь гуманистических ценностей социализма с историей борьбы трудящихся против эксплуататоров. Как мудро Ленин расценивал, скажем, великую идею социальной справедливости! Известно, какую важнейшую роль играла эта идея во всех теориях домарксового социализма. Она была, можно сказать, их лейтмотивом и вокруг нее более всего концентрировались системы утопического социализма, обнаруживая здесь ярчайшим образом свои идеалистические представления об обществе и его развитии и тяготение к визионерскому пониманию прогресса человечества. После блестящей материалистической критики Марксом и Энгельсом идеалистических построений утопического социализма .о справедливости как главном двигателе общественного»’ прогресса и его цели, среди марксиствующих и даже почитай-что марксистских историков появилось немало охотников развенчивать идею справедливости и ее роль в общественной борьбе, сводить задачи материалистического объяснения истории социализма к показу экономической подоплеки этой идеи. Конечно, Ленин прекрасно видел те причины, по которым справедливость с большой буквы подразумевается в множестве иксов и игреков алгебраических формул решения социального вопроса, предлагавшихся различными течениями утопического социализма. Многократно Ленин обнажал экономические и социальные корни такой абсолютизации справедливости и ее прямые связи с производственными отношениями товарного, хозяйства. Но трактовка идеи социальной справедливости у Ленина решительно отличалась от той, которая не хотела видеть заложенного в этой идее протеста трудящихся против классового угнетения и эксплуатации. Мысль Ленина охватывала этот вопрос со всех сторон и выявляла тот исторически важнейший факт, что социализм внес новое содержание в гуманистические идеи, и в том числе в идею справедливости и что влияние и роль этой идеи далеко не исчерпывались тем, что вкладывали в нее создатели утопических теорий, но непрерывно росли вместе с увеличением роли масс в истории. В полемике с Горьким о идее справедливости Ленин писал, что «правда-справедливость» — это «доброе желание», которое остается личным достоянием. Но «раз вы его написали, оно пошло в массу, и его значение определяется не вашим добрым пожеланием, а соотношением общественных сил, объективным соотношением классов»297. Поэтому Ленин решительно отвергал «экономическое» опошление материалистического понимания идеи справедливости, как действенной силы социального прогресса, унаследованной гуманизмом социалистической революции. Ленин писал: «Справедливость — пустое слово, говорят интеллигенты и те прохвосты, которые склонны объявлять себя марксистами на том возвышенном основании, что они «созерцали заднюю» экономического материализма». «Но для масс полупролетариев, для большинства мелкой буржуазии города и деревни... это не фраза, а самый острый, самый жгучий, самый большой вопрос о голодной смерти, о куске хлеба»298. Данный пример классово-аналитического определения действенного значения одной из тех социалистических идей, которые вобрал в себя и развил научный социализм, не был в трудах Ленина единичным. Ленинские высказывания по этому вопросу, при всей их разбросанности, были звеньями в единой цепи, освещались единой мыслью. Лучше всего раскрывает внутреннюю связь мыслей Ленина' по данному вопросу тот обобщающий вывод, каким он сопроводил известные слова Энгельса, высказанные по поводу экономических теорий английских социалистов-рикардианцев начала XIX в.: «Ложное в формально-экономическом смысле может быть истиной в всемирно-историческом смысле». Во вдохновенном комментарии к этим словам Ленин не только повторил «замечательное изречение Энгельса», но открыл в нем сильнейшую обобщающую мысль. Ленин писал: «Энгельс высказал это глубокое положение по поводу утопического социализма: этот социализм был «ложен» в формально-экономическом смысле. Этот социализм был «ложен», когда объявлял прибавочную стоимость несправедливостью с точки зрения законов обмена. Против этого социализма были правы в формально-экономическом смысле теоретики буржуазной политической экономии, ибо из законов обмена прибавочная стоимость вытекает вполне «естественно», вполне «справедливо». Но утопический социализм был прав в всемирно-историческом смысле, ибо он был симптомом, выразителем, предвестником юго класса, который, порождаемый (Капитализмом, вырос теперь, к началу XX века, в массовую силу, способную 'положить конец капитализму и неудержимо идущую к этому»299. Руководствуясь этой глубоко верной мыслью, Ленин выделял во всей истории социалистических идей тот период рождения этих идей в связи с зачатками классовой борьбы пролетариата, когда социализм уже «ищет своей дороги, ищет себя»300. Отличительную черту тогдашнего утопического социализма и коммунизма Ленин усматривал в том, что его утопии выводились из ломки старых общественных отношений промышленным переворотом. Поэтому утопии эти отражали не только протест масс против капиталистической эксплуатации, но и известное прозрение их насчет будущего направления общественного прогресса. При оценке теорий критико-утопического социализма Ленин тонко применил историческое наблюдение марксизма о том, что идеи, выражающие потребности, интересы, стремления и чаяния определенного класса, с определенного времени «носятся в воздухе». Под зорким взглядом Ленина в учениях великих социалистов-утопистов все яснее выступали «носившиеся в воздухе» направления мыслей нарождавшегося пролетариата, перемешанные с буржуазными и мелкобуржуазными идеями. Следует отметить, что симптоматичными предвестниками и выразителями таких смутных антикапиталистических идей и устремлений рабочего класса Ленин называл не только Фу;рье, но и Оуэна и Томпсона. «Указанные писатели,— отмечал. Ленин,— предвосхищали будущее, гениально угадывали тенденции той «ломки», которую проделывала на их глазах прежняя машинная индустрия. Они смотрели в ту же сторону, куда шло и действительное развитие; они действительно опережали это развитие»301. Как видим, Ленин включал в число творцов передовых теорий утопического социализма не только великих французских утопистов, но и английских рикардианцев, этих утопических социалистов, повернувших против буржуазии классическую теорию буржуазной политической экономии. Поразительно верная оценка их Лениным была полностью подтверждена опубликованными много позднее появления этих ленинских строк «Теориями прибавочной стоимости» К. Маркса. Основоположник научного коммунизма именовал в этой работе указанных английских социалистов «пролетарские противники политико-экономов (буржуазных. — Н. 3.), исходившие из рикардовской теории»302. Но еще важнее отметить, что высокая оценка, данная Лениным в первых же его произведениях английским утопистам первой половины XIX в., в дальнейшем развивалась и привела к очень важным заключениям о социалистических теоретиках английского пролетариата как представителях передовой социалистической мысли домарксистского периода. Ленин показывал фантастичность и далее пошлость реформаторских планов оуэновского кооперативного социализма, призывавшего строить новое общество из добродельных, чистеньких, прекрасно обученных людей, которые будут приготовлены в парниках и теплицах. Но Ленин указывал и на то, что «английское рабочее движение той эпохи гениально предвосхищает многое из будущего марксизма»303. Свою мысль Ленин расшифровал указанием, что чартизм «во многих отношениях был подготовкой марксизма, «предпоследним словом» к марксизму»304. Невозможно понять эту важную мысль без учета того, как всесторонне оценивал Ленин идейное оружие передовой части английского рабочего класса. Каким бы слабым, разнородным и дефектным ни было это оружие, великие исторические деяния чартистов в организации первого массового, политического, рабочего движения с целью завоевания политической власти для социального преобразования общества идейно восходили к тем выводам, какие делались ими, вопреки неполитическому оуэновскому социализму, из важнейших теоретических положений того же оуэнизма и социалистического рикардиан- ства: о превращении капиталистического общества в театр военных действий враждебных лагерей работодателей и рабочих, капитала и труда, о том, что неравенство богатств и власти сохраняется благодаря господству первого над вторым, о том, что мощные производительные силы машинной индустрии стали залогом и основой социального переворота и капиталистическое общество, оплодотворенное машинизмом, будет им и уничтожено. Суждение Ленина об английском «предпоследнем слове к марксизму» имело принципиальное значение. Оно по существу признавало правомерность и возможность дополнений в данную *ш характеристику источников марксизма. И в самом деле: можно ли отрицать за «предпоследним словом», которое подготовляет великое научное открытие и великую научную теорию, значение одного из ее источников? Мы видим поэтому в мысли Ленина о чартизме как «предпоследнем слове марксизма» еще одно признание им плодотворной необходимости дальнейших научных исследований источников марксизма. Ленин € полным основанием отводил среди трех идейно- теоретических источников марксизма важнейшее место французскому утопическому социализму, особенно богатому идейным содержанием, гениальными догадками и революционными стремлениями. Но Ленин не закрывал этим вопроса о других социалистических и социальных учениях, которые могли оказаться источниками идей, вошедших в теорию научного коммунизма. В гениальной концепции Ленина об источниках марксизма, которая проложила историографии социализма пути для научного решения этого вопроса, главное состоит в том, что, как указал Ленин, марксизм был венцом развития всей передовой общественной мысли Европы, он был тем, «чего добилась ценой столетних поисков человеческая мысль, стремившаяся понять общественные явления...»305. Эта сердцевина исторической и теоретической концепции Ленина нисколько не колеблется и, напротив, только подкрепляется дальнейшими научно обоснованными исследованиями источников марксизма в предшествующей социалистической мысли. Такие исследования сделают еще более очевидным показанное Лениным существенное различие между детски наивными мечтаниями пролетариата, восходящего класса, для которого утопии служили предварительной формулировкой его чаяний и требований, и утопическими мечтаниями мелкой буржуазии, являвшимися выражением сущности класса, которому органически свойственно стремление к недостижимому и неосуществимому. * * * В числе важнейших результатов, достигнутых ленинскими исследованиями домарксового утопического социализма, следует особо выделить по ее громадной актуальной значимости критическую концепцию исторического содержания мелкобуржуазного социализма. Никому из марксистов не удалось с такой глубиной разобраться в этом важнейшем вопросе, как Ленину. Объяснение этому следует искать не только в индивидуальных свойствах ленинского гения. Были исторические причины, по которым именно идеи мелкобуржуазного социализма привлекали к себе особое внимание Ленина. Ведь эти утопические идеи и теории никогда не были для него только страницами истории. С отечест венными разновидностями мелкобуржуазного социализма Ленин непосредственно общался с юношеских лет, он уже тогда изучал их и критически преодолевал на собственном пути к марксизму. Хорошо известно, в какой трагической форме еще в ранней молодости Ленина предстал перед ним вопрос об оценке народнических взглядов и методов освободительной борьбы. Но обостренное внимание Ленина к идеям мелкобуржуазного социализма было вызвано не только обстоятельствами героической жизни и гибели А. И. Ульянова. Для русского марксизма в целом мелкобуржуазный социализм не был мертвым или полумертвым противником, он был противником живым, с идеями которого пролетарский социализм в России должен был вести непрестанную, самую решительную борьбу. Причины этого коренились в 'ряде особенностей исторического развития России. Более длительное сохранение феодально- крепостнических отношений, более позднее капиталистическое развитие страны и целый ряд особенностей этого развития приводили к тому, что и работа социалистической мысли, совершавшаяся обычно в течение многих и многих десятилетий, проделывалась общественной мыслью России в кратчайшие исторические сроки. Те стадии ее эволюции, которые на Западе сменялись в ходе длительной идеологической борьбы, в России набегали одна на другую и вели почти одновременное существование. Вследствие этого в конце XIX и начале XX в. в России жили и действовали идеи, вполне родственные © своей основе воззрениям западноевропейского мелкобуржуазного социализма первой половины XIX в. Живучесть этих идей в России нельзя, разумеется, приписать их особенной силе. Она вполне объясняется мелкобуржуазным характером страны, громадное большинство населения которой составляло крестьянство, и нерешенностью задач буржуазно-демократической революции, что означало длительное сохранение широчайшей почвы для сил революционной буржуазной демократии, в основном представленной крестьянским движением. Действие этих причин усиливалось еще и тем, что буржуазнодемократическая революция в России назревала в ту историческую эпоху, когда русский пролетариат не только вступил на арену политической борьбы, как это происходило в Западной Европе в 30—40-е годы XIX в., но когда он уже играл на этой арене возрастающую и все более главенствующую роль. И если во всех европейских странах социалистическое рабочее движение заметно воздействовало на идеологию демократических движений, то революционное рабочее движение в России и его руководящая роль в буржуазно-демократической революции во много раз увеличили силу социалистического воздействия на идеологию революционной буржуазной демократии, окрашивая ее в яркосоциалистические тона. Поэтому мелкобуржуазный социализм в России не стал архаической окаменелостью, а был направлением идей, имевших еще обширную почву для произрастания. Борьба с этим противником требовала отличного знания идейной оснастки, исторических форм и реального исторического содержания мелкобуржуазного социализма. А борьба с народнической идеологией в свою очередь закаляла теоретическое оружие Ленина, которое помогало ему разбираться во всем комплексе проблем мелкобуржуазного социализма. Глубокое проникновение ленинской мысли в историческое содержание народничества в России оплодотворило понимание им общих процессов формирования социалистической идеологии в периоды становления и утверждения капитализма. Обогащенные и отточенные историческим опытом России ленинские взгляды на эти процессы намного выходили за рамки, принятые в тогдашней марксистской литературе. Ленин выдвинул новые аспекты рассмотрения вопроса и новые требования к нему, проникнутые принципами подлинного историзма в области идеологической истории. Первые же работы Ленина, посвященные критике народничества, убедительно свидетельствовали о том, как рано преодолевалась им однобокость плехановского подхода к вопросу, когда все внимание сосредоточивалось на теоретической критике и опровержении субъективистской идеалистической социологии и политической идеологии народничества. В своих работах Ленин выступал против односторонности догматической критики народнических идей. Он настаивал на необходимости выявить и объяснить также их экономические и социальные источники, т. е. оценивать эти идеи не только по их теоретическому содержанию, но и «с точки зрения той хозяйственной необходимости, которая получила в этих идеях свое отражение, как бы «капризно», неправильно, «криво» ни было иногда это отражение» 306. Этот методологический принцип был положен Лениным в основу анализа мелкобуржуазного социализма, начиная с эгалитарных идей. Опираясь на Марксов теоретический и исторический анализ товарного производства, Ленин обнажал экономические и социальные корни того направления мысли, которое он метко называл «социализм равенства мелких хозяев»307. Ленин показал, что товарное производство повсеместно порождает и выращивает идеи свободы и равенства производителей. В конечном счете здесь-то и обнаруживаются главные источники, питающие революционную борьбу мелкого производителя против феодального гнета и сословного неравенства. Не случайно, отмечал Ленин, ремесленники и городская мелкая буржуазия в Западной Европе проявляли «особенную революционность в эпоху падения абсолютизма»308, как не случайно и то, что демократические идеи были впервые провозглашены мелкой буржуазией. В такую историческую эпоху требование равенства идейно выражает наиболее полное осуществление условий товарного производства и свободного капитализма, борьбу за самое широкое и быстрое развитие товарного производства 309. Именно капитализм, отрывая личность человека от всех крепостных уз и ставя ее в самостоятельные отношения к рынку, делает производителя товаровладельцем и в качество такового — равным всякому другому товаровладельцу. Исходя из логической и исторической связи между этими социальными и политическими идеями мелкобуржуазного мировоззрения, Ленин объяснил и демократическое стремление к политическому равенству со стороны мелких хозяйчиков. Но всякое теоретическое выражение интересов и идей мелкого производителя не может не отразить его двойственной природы и двойственного положения при капитализме: с одной стороны — положения товаропроизводителя.и товаровладельца в условиях буржуазного хозяйничанья, а с другой — положения труженика, человека труда, которого ограбляет капиталист. Ленин показал, как отсюда вытекает неизбежность социалистических стремлений у мелкого производителя, желаний покончить с различием между богатыми и бедными. Ленин напоминал, что такое мечтание и желание есть, несомненно, «желание социалистическое. Все социалисты хотят этого»310. И социалистическое желание это усиливается вместе с утверждением капитализма, которое несет с собой усиление капиталистической эксплуатации и экспроприации мелких производителей и мелких хозяйчиков. Понимание объективного противоречия тенденций, воплощаемых мелкобуржуазным мышлением, было достигнуто Лениным еще в процессе его формирования и развития как величайшего диалектика-марксиста. Уже в ранних произведениях Ленина, как раз при анализе теоретических идей народнического социализма, выражено цельное понимание данного вопроса. Отвергая, например, поползновение П. Струве истолковать борьбу русских марксистов с народниками как якобы продолжение и новую форму традиционных споров между западниками и славянофилами, Ленин указывал на то, что народничество отразило совсем иной факт российской действительности пореформенного периода. Оно отразило «противоположность интересов труда и капитала. Оно отразило этот факт через призму жизненных условий и интересов мелкого производителя, отразило .поэтому уродливо, трусливо, создав теорию, выдвигающую не противоречия общественных интересов, а бесплодные упования на иной путь развития...»311. Ленин дал совершенно точный анализ социального и идейного противоречия, которое должно неизбежно возникнуть вследствие того и из того, что противоположность интересов труда и капитала отражается у мелкого производителя «уродливо»,— сквозь призму его собственных жизненных условий и интересов. Такая точка зрения неизбежно порождает у хозяйчика надежды и мечтания насчет возможности уничтожения этой противоположности интересов и классовой эксплуатации вообще посредством установления равенства на основе товарного производства. Отсюда неизбежность и закономерность появления мелкобуржуазных построений, трактующих о том, что именно равенство на основе товарного производства может быть элементом развития социализма. Этим анализом Ленин убедительно показал, как и почему в мечтаниях мелкобуржуазных идеологов покончить с классовым различием между богатыми и бедными с помощью средств уравнения товаропроизводителей прощупываются одновременно и буржуазное содержание воззрений и мышления мелкого буржуа, и присущее ему также социалистическое стремление уничтожить классовую эксплуатацию и классовые различия. Сосредоточив внимание на своеобразнейшем историческом симбиозе противоречивых стремлений и идей, создающих известное «единство противоположностей» мелкобуржуазного социализма, Ленин пришел к двум важнейшим выводам, которые следует отнести к числу высших достижений ленинской мысли в области истории социализма. Ленин неопровержимо доказал, что утопическая идеализация товарного хозяйства, основанная на непонимании экономических законов, порождающих капитализм из мелкого производства, порождает неизбежно многочисленные буржуазные иллюзии в социализме. Такие буржуазные иллюзии весьма разнообразны в зависимости от конкретных особенностей той или иной страны. Они простирались от уравнительных программ борьбы против монополии крупной собственности и привилегий крупного капитала, от обеспечения «справедливого» эквивалентного обмена товаров и труда до утопической концепции «общественного договора» и основанных на нем теорий радикальной политической демократии, либо анархической фикции безвластия. Называя подобные утопические иллюзии «буржуазными иллюзиями в социализме», Ленин, как мы (понимаем, не имел в виду причислять их к категории совершенно специфических идей «буржуазного или консервативного социализма», которые выделены в «Коммунистическом Манифесте» как нечто отличающееся от собственно мелкобуржуазного социализма. Нам представляется, что Ленин имел в виду совсем иное, а именно: показать и акцентировать буржуазную природу подобных иллюзий, непосредственно связанных с усилением буржуазного хозяйничанья, так как почва хозяйничанья для буржуазии и мелкой буржуазии однородна, следовательно, стремление отстоять существование мелкого собственника и хозяйчика тождественно со стремлением отстоять основы буржуазного порядка. Словом, здесь имелось в виду, что, как подчеркивал еще молодой Ленин, «отличительная и основная черта мелкого буржуа — воевать против буржуазности средствами буржуазного же общества»312. Основанное на этом и тысячекратно проявлявшееся в разных формах и по различным поводам «глубокое классовое родство мелких и крупных буржуа»313 не может не сказываться также и в сфере идей. Ленин показал, что оно неизбежно накладывало свою глубокую печать даже на социалистические иллюзии, наполняя их определенным буржуазным содержанием. Однако от этого подобные иллюзии не переставали быть иллюзиями мелкобуржуазного социализма. В этом смысле можно было бы именовать их в равной мере и мелкобуржуазными иллюзиями в социализме, хотя мы не видим принципиального отличия такого словоупотребления, которое предпочитал иногда В. П. Волгин, от формулировки о буржуазных иллюзиях в социализме. Во всяком случае, Ленин в эту формулировку бесспорно вкладывал вышеуказанный смысл, сохранявший за этими буржуазными иллюзиями характерные для мелкобуржуазного социализма черты. Убедительнее всего свидетельствует об этом замечательное указание Ленина на то, что «социализм равенства есть последняя буржуазная иллюзия мелкого хозяина»314. Лаконичная ленинская формула о буржуазных иллюзиях в социализме и о последней буржуазной иллюзии в нем — «социализме равенства» обладает громадной исторической емкостью и упругостью. Она раскрывает сокровенное содержание не только прошлых теорий мелкобуржуазного социализма, но и ряда современных его разновидностей, возникающих под различными широтами и долготами. Второй вывод Ленина — и не менее важный — разрешение запутанного оппортунистами и догматическими схоластами вопроса об исторически-реальном содержании идей и иллюзий мелкобуржуазного социализма. Решение этого сложнейшего вопроса у Ленина представляет образец подлинной исторической диалектики. Ленин всесторонне характеризовал социально-реакционный утопизм теорий и проектов, искавших идеал решения социального вопроса в отношениях докапиталистического товарного хозяйства и мелкого производства. Попытка мерить капиталистическое общество на старый, патриархальный аршин сказалась и на идеях мелкобуржуазного социализма, обращенных в прошлое, и на теориях его, обращенных в будущее. В обоих случаях, показывал Ленин, в них отразилось классовое сознание двуликого Януса, «как в жизни является Янусом мелкий производитель, который смотрит одним ликом в прошлое, желая укрепить свое мелкое хозяйство... а другим ликом в будущее, настраиваясь враждебно против разоряющего его капитализма»315. Эти враждебные капитализму настроения и способы борьбы с ним, основанные на утопической презумпции, что социальное равенство может держаться на основе товарного производства» все это свидетельствовало, что мелкий буржуа борется с капитализмом «сзади», а не «спереди»316. Ленин, суммируя, приходил к твердому выводу: «Идея равенства мелких производителей реакционна, как попытка искать позади, а не впереди, решения задач социалистической революции. Пролетариат несет с собой не социализм равенства мелких хозяев, а социализм крупного обобществленного производства»317. Но Ленин не ограничился повторением марксистских истин о несостоятельности и реакционности мелкобуржуазных утопий «социализма равенства». То была лишь половина проблемы и притом — более легкая. Ленин расширил проблематику вопроса, потребовав ясного определения сущности и роли уравнительных теорий и мечтаний мелкобуржуазного социализма, взятых в контексте реальных общественных отношений и классовой борьбы той эпохи, когда они действуют и оказывают влияние на массы трудящихся. Исключительное внимание Ленина к этому вопросу и исключительная острота исторического зрения, проявленные при его решении, могут быть во многом объяснены обстановкой буржуазно-демократической революции в России. В начале XX в. ход событий и классовая борьба непрерывно ставили революционный авангард российского пролетариата перед необходимостью строго отличать идейные облачения различных программ от их экономической и классовой сущности, постоянно разгадывать подлинную сущность многих социальных сил, выступавших под обманчивыми и фальшивыми вывесками. Каждый раз по-своему и в разном объеме эту задачу боль шевикам приходилось решать и в отношении кадетов, и в отношении эсеров, трудовиков, и даже в отношении ликвидаторства, тоже своеобразно напомнившего о необходимости различия между социальным содержанием и идейным облачением, между марксистской фразеологией и либеральной идеологией. Аналогичную задачу Ленину пришлось решать и относительно идей 'мелкобуржуазного социализма. Эти идеи Ленин брал во всей полноте реальной жизни, различая в них два теснейшим образом связанных аспекта: социалистический и буржуазно-демократический. Введя второй аспект вопроса, Ленин полностью вскрыл реальное историческое содержание уравнительных теорий и мечтаний мелкобуржуазного социализма. Он доказал, что те же идеи уравнительности и равенства, будучи отсталыми, реакционными и утопическими с точки зрения социализма, могут быть и являются самым полным, последовательным и решительным выражением и формулировкой буржуазно-демократических задач, могут представлять и представляют часто революционные идеи с точки зрения буржуазного демократизма. Ленин демонстрировал это прежде всего на примере народнических идей и теорий в России, которые «выражают... мелкобуржуазный демократизм» и толкают «к последовательной буржуазной революции, ошибочно облекая это туманной, квазисоциалисгиче- ской фразеологией»318. Широко известны многочисленные высказывания Ленина по данному вопросу, подытоживавшие его гениальные исследования развития капитализма и проблем буржуазно-демократической революции в России и представлявшие неотразимую аргументацию того тезиса, что «всевозможные планы уравнительности являются самым полным выражением задач не социалистической, а буржуазной революции, задач борьбы не с капитализмом, а с помещичьим и бюрократическим строем»319. Но надо ли ограничивать этот вывод Ленина одной Россией? Верно ли видеть здесь лишь характеристику и оценку специфических крестьянских идей уравнительности, характеристику одного народнического социализма? Следует со всей решительностью отвергнуть эти предположения и ограничения ленинской мысли. Сфера ее приложения не локальная или национальная, наоборот, она содержит ядро общих характеристик мелкобуржуазного социализма и общий вывод об исторической роли его идей в эпоху европейских буржуазно-демократических революций. Российская действительность начала XX в. заостряла ленинский взгляд на такие идеи, но не ограничивала, а еще более раздвигала рамки проблемы и масштабы ее решения. Ленин понял еще глубже закономерность появления «социализма равенства» во всех европейских буржуазных революциях, закономерность того, что идея равенства, будучи самым полным выражением задач буржуазной революции, лежала в основании демократических буржуазных движений XVIII—XIX вв. и непременно порождала в той или иной форме идеи построения строя равенства имуществ. Понимание этой закономерности дало Ленину возможность сделать ряд плодотворнейших новых наблюдений и выводов по истории буржуазных революций и связанной с ним истории социализма. Попробуем выделить некоторые важнейшие из этих выводов. Отметим прежде всего вььвод о том, что буржуазная революция плодит «неизбежно мелкобуржуазные идеи и мелкобуржуазных идеологов»320. Это ценнейшее наблюдение, подтверждаемое всей историей европейских буржуазных революций, получало исчерпывающее объяснение в ленинском историческом понимании «социализма равенства». Неукоснительно применяя исторический подход к мелкобуржуазному социальному реформаторству, Ленин никогда не рассматривал его идеи в застывшем виде, как нечто неизменное; напротив, он замечал значительные изменения таких идей на разных ступенях развития капитализма. Несравненный историзм ленинской мысли сказался в самой постановке вопроса. Ленин был единственным марксистом—историком социализма, который указал на отличие мелкобуржуазных социально-реформаторских теорий начала XIX в. от подобных теорий середины века и тем более — второй половины его. Говоря, например, о Сисмонди, Ленин отмечал, что хотя его теория с самого появления была мелкобуржуазной и реакционной, однако автор ее был «писателем цельным и верным самому себе»321. Условием этой редкой для мелкобуржуазного теоретика цельности было сохранявшееся еще тогда соответствие между примитивным состоянием капитализма и состоянием общественной мысли. В великолепной формулировке Ленина содержался тот вывод, который освещает путь научных исследований по истории общественной мысли и идей утопического социализма начала XIX в.: «Фактическое развитие капитализма — теоретическое понимание его — точка зрения на капитализм, между всем этим в то время существовало еще соответствие...»322. Ленин объяснил, почему это редкое соответствие неизбежно исчезало. По мере развития промышленного переворота, обнажения и углубления противоречий капитализма и подъема рабочего движения, столь же неизбежно и по тем же причинам мелкобуржуазные социально-реформаторские идеи должны были деградировать. Такая деградация, закономерно носившая противоречивый характер, как и все явления истории эпохи капитализма, сопровождалась усилением противоречий мелкобуржуазного социализма. «Социализм равенства», порожденный борьбой с феодализмом и крепостничеством, приобретал новую почву в росте неравенства на капиталистической основе, когда не только ширилась эксплуатация наемного труда, но и развивались все производные формы и способы капиталистической эксплуатации мелкого производителя. В тесной связи с этим находилось и подмеченное Лениным все более универсальное применение идеи равенства. Она переносилась на разные области хозяйственной деятельности, не только на сельское хозяйство, но и на промышленность, торговлю и т. д., в зависимости от национальных и локальных особенностей развивающегося капитализма и остроты порождаемых этим развитием противоречий323. Это сказывалось также и в растущих теоретических заимствованиях «социализма равенства» у буржуазной идеологии и экономической теории, в эклектическом переосмысли- вании теоретической критики капитализма. Все большее подчинение буржуазным идеям вело к выхолащиванию социалистических идей в мелкобуржуазном социализме, к росту в нем буржуазных иллюзий и буржуазного утопизма. Этим и объяснялось знаменательное преобразование «социализма равенства» в мелкобуржуазную утопию доктринерских систем избавления от классовой борьбы и примирения рабочих и капиталистов посредством превращения всех трудящихся в мелких собственников и хозяйчиков, уравнительно обеспеченных эквивалентным обменом товаров и кредитом. Все эти мысли и наблюдения Ленина содержат подлинные ключи к разгадке сложных преобразований и трансформаций мелкобуржуазного социализма в различных его национальных формах, к развитию в нем таких реакционных черт, которые могли быть широко использованы в антисоциалистических целях. Ленин показывал это, в частности, на примере идей Прудона, теория которого утопически идеализировала одну из форм товарного хозяйства — мелкое производство и мелкий капитализм. «Не уничтожить капитализм и его основу—товарное производство, а очистить эту основу от злоупотреблений, от наростов и т. п.; не уничтожить обмен и меновую стоимость, а, наоборот, «конституировать» ее, сделать ее всеобщей, абсолютной, «справедливой», лишенной колебаний, кризисов, злоупотреблений — вот идея Прудона»324. Разбирая различные формулировки и доктрины мелкобуржуазных программ равенства, Ленин приходил к выводу о буржуазно-демократической сущности всех тех форм и учений мелкобуржуазного социализма, в которых смешивались и сливались воедино условия и задачи действительного демократического и сфантазированного социалистического переворота. Для середины XIX в. Ленин считал особенно характерными в мелкобуржуазном социализме буржуазные иллюзии надклассового демократизма и надклассового социализма. Туман уравнительных мечтаний надклассового социализма, «идеологический дьгм» буржуазных и мелкобуржуазных иллюзий в социализме держали в духовном подчинении также и значительную часть рабочего класса. «В сущности это был вовсе не социализм, а прекраснодушная фраза, доброе мечтание, в которое облекала свою тогдашнюю революционность буржуазная демократия, а равно невысвободившийея из-под ее влияния пролетариат»325. Указанная ленинская историческая концепция давным-давно дала разгадку того «социалистического компонента», который присутствует во многих идеологиях и программах европейских демократических движений XIX столетия. Ныне этот феномен привлекает заслуженное внимание историков демократических движений. В их исследованиях все более убедительно фиксируется и показывается мощное воздействие утопических социалистических идей на тогдашнюю демократическую мысль и на деятелей демократического движения в большинстве европейских стран. Новые ценные исследования в этой области, особенно марксистских историков, намного расширили наши представления о диапазоне влияний утопического социализма и нанесли свежие краски на картину развития социализма от утопии к науке. Но только ленинская диалектическая методология исторического анализа идей утопического и мелкобуржуазного социализма сумела правильно раскрыть закономерность и сущность того явления, что мелкобуржуазная демократия в молодости часто окрашивалась в «социалистический» цвет. Нет ли какого-нибудь противоречия между приведенной нами характеристикой идей мелкобуржуазного социализма и ленинскими положениями, что «есть социализм и социализм», что он бывает разным по своей классовой природе? Такое предположение может возникнуть лишь при поверхностном взгляде. Ни в том, ни в другом определении Ленин ни на йоту не отступал от признания пролетарского социализма единственной подлинно социалистической теорией, единственным последовательно социалистическим миросозерцанием. Ленин показал, как история выявила глубокую пропасть между социалистическим миросозерцанием пролетариата и воззрения^ ми буржуазных и мелкобуржуазных социалистов. В этом углубляющемся разрыве Ленин отводил важнейшее- место революции 1848 г., когда впервые наглядно сопоставим лись по всей линии социализм классовый и «неклассовый», когда определилась социалистическая природа пролетариата и буржуазно-демократическая сущность многочисленных учений домарксового непролетарского социализма. История тогда впервые подвергла суровой проверке то различие мелкобуржуазных и пролетарских методов в буржуазной революции, которое Ленин характеризовал как различие метода «строительства отношений возможно большего социального мира» и метода исключительно расчистки «пути для классовой борьбы»326 за социализм. Но признание историей социалистической .природы, свойственной только пролетариату, не означало отрицания социалистических устремлений в идеях других эксплуатируемых трудящихся классов, хотя, конечно, туманных, противоречивых и далеких от последовательности. Как могли бы иначе возникнуть в таком изобилии и приобрести такое значение всевозможные социалистические мечтания, иллюзии и мифы «социализма 48 года», которые послужили в ту историческую эпоху оболочкой и своего рода формулировкой и для буржуазнодемократических требований масс и для их ложных надежд. Но в таком случае будет ли правильно считать эти социалистические мечтания и построения лишь чисто формальным .моментом? Думается, что красноречивым ответом Ленина на этот трудный вопрос является тот знаменательный факт, что он, например, решительно вскрыв буржуазное революционно-демократическое содержание народнического социализма и показав, что в нем собственно «нет ни грана социализма», никогда тем не менее не переставал рассматривать основоположников народнической теории А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского как убежденнейших социалистов. Пойдем еще дальше и спросим себя, относилось ли это признание Ленина лишь к таким бесспорным социалистам и революционерам? У нас имеются все основания усумниться и в этом. Известно, как высоко Ленин ценил идеи великого русского социалиста, ученого и революционера Н. Г. Чернышевского и какую, наоборот, уничтожающую критическую оценку давал Ленин реформистскому «мелкобуржуазному квазисоциализму Прудона»327. И, однако, Ленин выражал .несогласие с попытками противопоставить Чернышевского Прудону как социалиста—мелкобуржуазному индивидуалисту; он отметил это несогласие, встретившись с соответствующим утверждением в книге Ю. М. Стеклова о Чернышевском328. Только с такой высокой ленинской точки зрения на данный вопрос может быть понят и перечень имен «известных учителей социализма и деятелей мировой революции», высеченных на обелиске-памятнике в Москве, около кремлевской стены. Обелиск, как известно, был сооружен по поручению Совнаркома Московским Советом еще при Ленине. Ленин же подписал и утвержденный Совнаркомом с предложенными им изменениями и добавлениями список памятников «великих деятелей социализма, революции и пр.», также содержавший все высеченные на обелиске имена329. Мы вправе утверждать поэтому, что Ленин не мыслил себе истории социализма без истории «социализма равенства». Он видел в уравнительных идеях важную главу истории социалистической мысли, страницы которой помогают объяснить многие процессы развития социализма от утопии к науке. Ленин доказал, что уравнительные мечтания и уравнительные идеи трудящихся представляют неизбежную историческую стадию созревания и формирования социалистической мысли. «Социализм равенства» давал сильнейший идейный импульс освободительным порывам и устремлениям предпролетариата и первых поколений рабочего класса. Всеобщность этого явления обусловливалась самыми глубинными процессами развития капитализма. Благодаря этому, показал Ленин, заблуждение о возможности равенства имуществ и владений при сохранении капитала и товарного хозяйства являлось длительное время почти всеобщим. «Социализм почти во всех странах Европы переживал такие времена, когда это или подобное ему заблуждение разделялось большинством»,— констатировал Ленин, подчеркивая, что только «опыт борьбы рабочего класса во всех странах показал на деле всю опасность такой ошибки»330 и освободил от нее социалистический пролетариат Европы и Америки. Вместе с тем В. И. Ленину удалось объяснить те важнейшие причины, которые делали трудным этот очистительный идеологический процесс. Здесь светом ленинского анализа был освещен один из самых запутанных лабиринтов в путях развития^ социализма от утопии к науке. Ленин раскрыл источники стойкого влияния «социализма равенства» и показал, что причиной была не только сравнительная устойчивость мелкобуржуазных слоев населения и их влияния на рабочий класс, но, в особенности, связь идей мелкобуржуазного социализма с буржуазно-демократическими движениями и революциями' с их программами, получившими социалистическое облачение. Мелкобуржуазная идеология, разъяснял Ленин, развращая классовое сознание пролетариата, делала его «негодным к самостоятельной позиции по отношению к буржуазной демократии»331. Доказательством может служить то, что даже при многочисленных крахах иллюзий мелкобуржуазного социализма и связанных с ним надежд рабочего класса высвобождение последнего из их плена происходило крайне медленно и было непрочно. Весь громадный материал по истории социализма XIX в. дал возможность Ленину сделать вывод, который представляется нам важной частью общей картины исторического развития этого столетия: «Эпоха демократического переворота в Европе отличалась господством мелкобуржуазного социализма (прудонизм, истинный социализм, Мюльбергер, Дюринг etc.) в разных формах»332. Таким образом, Ленин всесторонне оценивал роль и влияние мелкобуржуазного социализма, показав, что последний, в конечном счете, основательно затормозил развитие пролетарского социализма и классового сознания пролетариата. В этом Ленин находил объяснение очень важного исторического процесса, который он характеризовал замечательными словами: «Из всех буржуазных революций Европы рабочий класс вышел с разочарованием, ибо входил в них с буржуазно-демократическими иллюзиями» 5Э. Разочарование это было необходимейшей и важнейшей предпосылкой победы марксизма над мелкобуржуазным социализмом, но само по себе и оно было еще недостаточным, пока на помощь не пришли идеи пролетарского научного социализма. В свете всех этих обстоятельств еще более возрастало значение той непрестанной борьбы, которую марксизм повел с момента своего рождения против мелкобуржуазного социализма. История этой непримиримой борьбы была предметом самого пристального внимания Ленина. В ее анализе и оценке Ленин сказал особо веское слово. Он показал и доказал, что борьба с мелкобуржуазным социализмом была и остается законом развития марксизма, который выработал теорию и тактику революционного пролетарского социализма или коммунизма, «резко борясь с различными учениями мелкобуржуазного социализма»333. Справедливость этого положения Ленин подтвердил показом того исторического значения, какое имела борьба с мелкобуржуазным социализмом в деле отделения рабочего класса от буржуазной демократии и вступления его на самостоятельный исторический путь освободительной борьбы. Ленин показал также, что борьба с мелкобуржуазными течениями и цщтанидми социалистической мысли была в высшей степени плодотворна для марксизма в теоретическом отношении. Она обогащала все учение научного социализма, побуждала постоянно проверять теорию практикой, решать актуальные теоретические и политические вопросы и обобщать новый исторический опыт. В недооценке этой борьбы, а тем более в ее искажении Ленин зорко разглядел безошибочные признаки тенденций к оппортунистической фальсификации марксизма. Еще накануне первой мировой войны Ленин указывал на симптоматичное значение того факта, что среди германской социал-демократии все сильнее распространяется «эклектическое отношение к идейной борьбе Маркса со многими его противниками»61, отдавшими обильную дань воззрениям мелкобуржуазного социализма. Ленинское освещение истории борьбы с ним Маркса и Энгельса— это отдельная большая тема, которую мы не имеем возможности обсуждать в рамках данной статьи. Заметим лишь, что в этих страницах ленинской истории марксизма ярко преломился его общий действенный, революционный взгляд на историю социализма. К этой истории Ленин подходил не с позиций отвлеченной научной любознательности, его взгляд характеризовался определенной боевой партийной направленностью. От марксистов Ленин всегда требовал разобраться в истории для уяснения своих задач. Он исходил из критерия, что история содержит драгоценный опыт, предостерегающий от повторения старых ошибок. Это в наибольшей степени относилось к истории- социализма, в которой Ленин распознал отчетливую закономерную тенденцию, проявившуюся уже в ходе борьбы марксизма за гегемонию в рабочем и социалистическом движении, а именно —что история социализма все более совпадает р историей политики рабочего класса и выработка последней делается одним из важнейших исторических этапов развития социалистической мыслй. В этой связи Ленин неоднократно напоминал об установленном основоположниками научного социализма своего рода законе повторяемости старых ошибок, когда «на каждом новом историческом этапе воскресают на короткое время старые ошибки, чтобы потом вскоре исчезнуть...» 62. ' 61 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 24, стр. 263. 62 К. Маокс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 31. Ленин убедительно демонстрировал это на примере оппортунистических течений в социалистических партиях II Интернационала. Он показывал, что мелкобуржуазные течения и оппортунистические партии непременно так или иначе возвращаются к утопическому социализму своих прадедов, непременно перенимают обрывки старых, отсталых социалистических теорий. Еще до того, как Ленин так памятно разоблачил «луи- блановщину» российских меньшевиков и эсеров, он неоднократно вскрывал возвращения к лассальянству и прудонизму у давидов и бернштейнов, а позднее и у ренегата марксизма К. Каутского, что, кстати сказать, только подтверждало высказанную Лениным еще в 1903 г. мысль о том, что оппортунист, «когда хочет быть последовательным, неизбежно договаривается до прудонизма»334. Не менее прозорливым предвидением было сделанное тогда же Лениным указание, что сами условия зрелого и перезрелого капитализма — дальнейшее разорение и «утеснение» мелкой буржуазии и одновременное нарождение и развитие новых средних слоев населения — с неизбежностью приводят к постоянному возрождению в самых разнообразных формах мелкобуржуазных идей и учений. Тем самым Ленин объяснил, почему доодарксовы социалисты появляются нередко и после Маркса. Важно напомнить в этой связи предвидение Ленина, что возрождение 'мелкобуржуазных идей может проявляться чаще всего в экономически слаборазвитых и отсталых странах. Из истории борьбы трудящихся масс Ленин извлекал тот вывод, что «неразвитость экономики вызывает переживание и воскрешение в той или иной форме отсталых форм социализма, который является мелкобуржуазным социализмом...»335. Громадный опыт истории подсказывал Ленину прозорливейшую мысль о том, что мелкобуржуазный социализм может найти широчайшую почву в крестьянской бессознательности, которую собственно мелкобуржуазный социализм и возводит в теорию. «Чем ниже уровень просвещения масс,— писал Ленин,— тем легче возникают обыкновенно политические утопии и тем дольше они держатся»336. Мы подробно цитировали и пересказывали эти мысли и выводы Ленина, так как с десятилетиями они не потеряли ни крупицы своего значения. В них не только предвидение, но и четкая обрисовка контуров явлений, с которыми встречается современный революционный марксизм-ленинизм, воплощенный международным коммунистическим движением. Великие успехи СССР в социалистическом и коммунистическом строительстве, стремительный рост могущества и международного влияния мировой социалистической системы принесли социалистическим идеям громадное влияние во всем мире. Влияние это приобретает различные формы и порождает новые идейные построения как социалистического характера, так и лсевдосоциалистического. При объяснении этого нередко смешивают два ряда ленинских суждений и мыслей, которые следует, однако, строго различать. Как известно, Ленин отчетливо видел и предсказывал неизбежное разнообразие и своеобразие форм перехода различных стран к социализму. С этим связано и возрастание многообразия социалистических идей, появление в них, как говорил Ленин, «частичных новшеств» по мере вовлечения новых стран и континентов в борьбу за социализм. Такой рост богатства форм и содержания социалистической мысли и ее оттенков представляет общий закон развития, подтвержденный неоспоримыми уроками истории социализма. Обостряющаяся при капитализме неравномерность и негармоничность развития отдельных стран развивала и развивает в каждой из них особенно выпукло то одну, то другую сторону рабочего движения, то одну, то другую сторону и черту социализма и его теории. Но ход исторического развития порождает и другое явление, также предвиденное и предсказанное Лениным: вовлечение в борьбу за социализм все более широких слоев недовольных и угнетенных масс, самых различных прослоек мелкой буржуазии, крестьянства и отсталых рабочих, неизбежно вносящих в борьбу за социализм свои предрассудки и реакционные фантазии, свои слабости и ошибки. Это также привносит в круг социалистических идей множество «мелкобуржуазных шлаков», от которых ,победа социализма далеко не сразу очистится 337. Предвидение Ленина нашло подтверждение в тех социалистических построениях, какие ныне в изобилии возникают в слаборазвитых странах. Современные сложные условия их экономики и классовых отношений порождают у мелкобуржуазной интеллигенции этих стран своеобразные социалистические идеи, в которых элементы научного социализма сочетаются с вариациями мелкобуржуазного утопизма, начиная с модернизированных идей «социализма равенства». Некоторые из таких идей играют положительную роль, так как служат облачением и обоснованием антиимпериалистических, революционно-демократических и антикапиталистических устремлений трудящихся масс бывших колоний и полуколоний. Но имеют место и такие явления, когда в отсталых странах мелкобуржуазные представления о социализме и коммунизме выносят на поверхность жизни псевдосоциалистические построения, которые воскрешают старую, давно разоблаченную марксизмом рецептуру уравнительного социализма и казарменного коммунизма. Но существует коренное отличие современной вспышки возрождения мелкобуржуазных идей социализма от их былого господства в эпоху 'буржуазно-демократических движений и революций XiIX в. (В центре современной эпохи твердо стоит рабочий класс и в мире, в освободительном движении человечества, ныне господствует пролетарский научный социализм. Если в первые десятилетия после его возникновения социалистические идеи развивались на совсем различных уровнях и мелкобуржуазный социализм долгое время мог тянуть их вниз, к уровню утопий и мелкобуржуазных иллюзий, то в наше время социалистические идеи повсюду мощно подтягиваются историческим опытом научного социализма к достигнутому высшему уровню, к марксизму-ленинизму. Как и предвидел Ленин, наступило время, когда революционный пролетариат может внушить миллионным массам трудящихся веру в пролетарский социализм и окончательно подорвать мелкобуржуазные утопии не только с помощью верной научной теории, но и практическим примером победоносного социалистического и коммунистического строительства. Поэтому современная сила идей пролетарского социализма, проверенных богатейшим историческим опытом социалистических революций и всемирного рабочего, демократического и национально-освободительного движения, делает возрождение социалистических утопий в их новейших мелкобуржуазных формах крайне шатким и кратковременным. Реальным, убедительным воплощением гигантской силы идей марксизма-ленинизма стал построенный по ленинским зйветам и под руководством ленинской партии мир социализма. * * * Ленинские взгляды на утопический социализм и его роль в истории социализма нельзя, конечно, исчерпать в одной статье, которая не может затронуть всех кардинальных вопросов этой истории. Но и сказанного выше достаточно, чтобы подтвердить, как велико и богато идейное наследство В. И. Ленина по истории социализма и как настоятельно необходима для науки дальнейшая его разработка. Громадное значение ленинских исследований по истории марксизма неоспоримо. На изучении этих исследований справедливо 'сосредоточила внимание и наша и зарубежная марксистская историческая и философская литература. Но вся значимость ленинского анализа истории марксизма не может быть измерена, если оставить в тени многочисленные глубокие суждения и мысли его по истории домарксового утопического социализма.

| >>

↑

Источник: Поршнев Б.Ф. ИСТОРИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ УЧЕНИИ. 1964

Еще по теме ИЗУЧЕНИЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (1917—1963):

ИЗУЧЕНИЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (1917—1963)

- Бизнес, предпринимательство - Военное дело - Гуманитарные науки - Исторические науки - Маркетинг, реклама и торговля - Медицина - Менеджмент - Политология - Психологические дисциплины - Социология - Экологические дисциплины - Экономические науки - Юридические науки -