ИДЕОЛОГИЯ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

«Система Коррьере», в чем-то, быть может, менее * ластичная, нежели «система Джолитти», могла противостоять системе «человека из Дронеро» прежде всего потому, что Луиджи Альбертини действительно был моралистом (в одной итальянской газете в 1979 г. писали, что Альбертини и дон Стурцо были «последними моралистами» в этой стране). Попытаемся дать синтез «системы Коррьере». Государство является высшей ценностью, антисоциализм не подлежит пересмотру, антиклерикализм — тоже, поскольку либеральное государство было создано в борьбе с церковью. Основа внешней политики — англофильство, внутренней — громадное значение, придаваемое южному вопросу. Что до экономики, то «Коррьере». как мы уже писали, выступал то в защиту либериз-ма, то в защиту протекционизма — это отражало сложную борьбу интересов. Отношение Альбертини к Ливийской войне сначала было отрицательным, но потом он «поддался риторике» и позже это признал.

из немногих политических деятелей, кого чтил и «челГЯ* век из Дронеро».

Мы говорили уже, что Альбертини и Моска «были со-

Главные обвинения против Джолитти заключались в том, что он «циник и прагматик», пренебрегающий «священными ценностями Рисорджименто».

8даны друг для друга». По своему духовному складу оба были аристократами и доктринерами. Может быть, Аль-бертини был большим моралистом, а морализм часто предполагает некую склонность к утопии. Что до Моски, он утопий не признавал. Риторики не терпели оба. Альбер-тини и Моска были меридионалистами, так же как и Луиджи Эйнауди, и Соннино, и директор «Джорнале д'Италия» Бергамини. Однако, как известно, меридионалистами были люди совершенно различной политической ориентации. Возьмем для примера Моску и Эйнауди.

Моска был впервые избран в парламент в 1909 г. и резко возражал против проекта избирательной реформы, предложенной Джолитти. Ему этот проект представлялся «утопическим». В мемуарах Джолитти писал, что парламентская речь Моски была единственной, в которой содержались «аргументы, логические с консервативной точки зрения». Моска спорил и «со своим личным другом Гаэта-но Сальвемини», который на протяжении нескольких лет боролся за введение в Италии всеобщего избирательного права, в частности защищая интересы крестьянского населения Юга. Моска же утверждал, что нелепо предоставлять право голоса неграмотным людям: крестьяне не смогут избавиться от своего «разнузданного индивидуализма» и не сумеют понять, что такое объективные законы развития и что такое право лишь потому, что они «вдруг станут избирателями». Анализируя положение Юга, Моска говорил, что политикой там занимаются преимущественно представители мелкобуржуазной интеллигенции: «адвокаты, не ведущие дел в суде; врачи, не имеющие клиентов, и в особенности студенты, за неспособность изгнанные из университетов». Именно люди такого типа руководили бы проведением местных и парламентских выборов на Юге и использовали бы их в своих личных интересах.

Что касается Луиджи Эйнауди, который был не менее крупной фигурой, чем Моска (Моску больше интересовали политические проблемы, а Эйнаудп — экономические), он до конца жизни сохранял верность своим либеральным убеждениям. Как и Сальвемини, он тяготел к конкретному. И сейчас мне хочется сослаться на одну важную работу Эйнауди, написанную много десятилетий спустя, после того как все стало прошлым: «социалистическая монархия», первая мировая война, фашизм, вторая мировая война, крах фашизма, семилетнее пребывание самого Эйнауди на посту президента Итальянской республики. Вернувшись после всего пережитого к публицистической деятельности, Эйнауди, точно подводя итоги, вновь обратился к проблематике своей молодости. Он написал статью «Элементарный разговор о сходствах и о различиях между либерализмом и социализмом». Статья начинается заявлением, звучащим одновременно программно и саркастически по отношению к оппонентам. Все разговоры о слияниях, соглашениях или разногласиях не имеют смысла, если они не основаны на «отчетливой идее». «Однако нелегко открыть идею или идеи, которые разделяют или объединяют людей, потому что слова, к которым обычно прибегают, недостаточно ясны и понятны и отличаются преимущественно своей бессодержательностью. Эта бессодержательность, возможно, является причиной их успеха, так как возникает законное подозрение, что эти слова выбраны или сознательно, или непреднамеренно именно потому, что их можно применять к любому действию, которое пожелает совершить политик, когда он завоюет власть» 2.

И Эйнауди, и Моску, и Парето, и многих других в свое время интересовала структура власти и то, как — конкретно — она применяется и какие результаты дает.

1/26 ц. и. Кин

161

прошлом иными словами. Эйнауди считает неправильным

противопоставление понятий «консерватизм и реакционность, с одной стороны, и прогрессизм — с другой», так как этим понятиям невозможно дать однозначное истолкование. «В прошлом в Италии называли консерваторами некоторых государственных деятелей, которые изгнали иностранцев, уничтожили тысячелетние королевства, изменили политические режимы, обновили налоговую систему, применяли должные законы к церковной собственности. А некоторые другие сами себя провозглашали прогрессистами. Это те, кто боролся за установление «прогрессивной» демократии, которая отрицала чередование между различными политическими партиями во имя своего собственного господства, осуществляемого от лица пролетариата, чей приход (к власти.— Ц. К.) означал бы, неизвестно почему, что никакие альтернативы больше не будут нужны, потому что возникнет совершенно новый порядок, а именно вечный социальный мир».

В статье Эйнауди много исторических реминисценций и ссылок на Руссо, Монтеня и т. д. Значение статьи в том, что ее можно считать манифестом итальянского либерализма. «Есть два принципа,— пишет Эйнауди,— противопоставляемые один другому при обсуждении любых политических, социальных, материальных или спиритуалистических проблем. Это идея свободы человеческой личности и идея кооперации или солидарности и взаимозависимости людей, живущих в обществе.

В тот момент, когда избирательная реформа, проведенная Джолитти, в большой мере отвечала либеральному принципу свободы, она предполагала в какой-то степени и осуществление принципа равенства. Конечно, оставались все экономические и социальные различия, но было налицо и желание обеспечить себе более широкое consenso населения. 30 апреля 1950 г. в Турине Пальмиро Тольятти выступил с «Речью о Джолитти». Изданная в том же году брошюра стала библиографической редкостью, так как собрание сочинений Тольятти еще не дошло до 1950 г. Тольятти отметил, в частности, что во времена Джолитти парламентский режим был чем-то гораздо более серьезным, нежели в 1950 г. «Джолиттианскаи политика, особенно начиная с 1900 г., вся построена на желании правительственного сотрудничества с партией рабочего класса и с самыми выдающимися ее представителями» 4. Добавим, что «моральный вопрос» продолжал играть большую роль.

В 1914 г. после ухода Джолитти в отставку по всем правилам парламентской игры и по традиции пост премьера должен был бы занять Сопнино. Заявление об отставке Джолитти вручил королю 10 марта 1914 г., а 13 марта Сальвемини в статье «Между Джолитти и Сонпино» предлагал сформировать правительство Сонниыо—Биссо-лати, ибо лишь такой тандем мог, по его мнению, коренным образом изменить положение. В противном случае, писал Сальвемини, «джолиттизм продержится еще лет десять». Однако Соннино, может быть помня о двух неудачных опытах своих «100 дней», решительно отказался, и, как мы знаем, сам Джолитти назвал королю имя Саланд-ры, который и был назначен.

Антонио Саландра, ученик знаменитого ученого, деятеля Рисорджименто Франческо де Санктиса, профессор административного права Римского университета, впервые был избран в парламент в 1886 г. Он входил как заместитель министра в первый кабинет ди Рудини и в последний кабинет Криспи, а потом был министром при генерале Пеллу и дважды при Соннино. Если Сиднея Соннино «никак нельзя было превратить в хитреца», то Саландра был человеком совершенно иного типа. Итальянские исследователи расходятся в его оценках. Он родился в чиновной и состоятельной семье, владевшей землями. Формально он был интеллектуалом (профессор права!), но Алатри называет его нуворишем, Кароччи тоже судит о нем презрительно. Если, пишет Кароччи, «Сон-нино был реформаторским консерватором, то Саландра был консерватором без всяких прилагательных». Ему был 61 год, он, можно сказать, дорвался до власти и намерен был крепко за нее держаться. В парламенте, с которым Саландре пришлось иметь дело, было джолиттиан-ское большинство. Оппозиция, из-за которой Джолитти пришлось уйти, состояла из радикалов, социалистов-бис-солатианцев, масонов и аитиклерикалов. Внутри большинства были люди, лично не любившие Джолитти, а мы помним о роли персонального момента в итальянской политике. Надо заметить, оппозицию не слишком интересовал уровень консерватизма Саландры, «тем более что Джолитти сам научил, насколько на практике Правая и Левая взаимозаменяемы. Куда важнее было сформировать правительство, которое имело бы возможно более широкую базу, чтобы помешать считавшемуся более или менее неизбежным возвращению вселявшего страх диктатора» 5.

Саландра явно не обладал культурой Соннино. Но в ловкости ему не откажешь. Первое время он старался делать вид, что находится, так сказать, под высоким покровительством Джолитти. Тот пишет в мемуарах, что Саландра советовался с ним насчет формирования кабинета, и в частности просил уговорить ди Сан Джулиано остаться на посту министра иностранных дел. По просьбе Джолитти маркиз согласился. Саландра, разумеется, включил в свое правительство правых, а также нескольких деятелей центра и левых либералов, ничем лично не обязанных Джолитти. Ни радикалов, ни католиков Саландра не пригласил. Ясно одно: Саландра был честолюбив и не хотел ограничиться ролью халифа на час. Некоторые историки думают, что, не будь первой мировой войны, Саландра так и остался бы в памяти как второстепенная фигура, но история пожелала, чтобы все сложилось иначе.

Высказывается кажущееся довольно убедительным предположение, что Джолитти считал свой уход в отставку временным и намерен был повторить уже не раз удававшийся маневр. А именно: он уходит, его сменяет не очень крупный деятель (почти всегда кто-то из правых), этот деятель не справляется, через некоторое время Джо-литти возвращается к власти. Он и был в свою эпоху единственным, и равных ему не было, как в свое время не было равных графу Кавуру. И все-таки он недооценил Саландру. Саландра думал о будущем и стремился создать новый политический блок, который мог бы стать альтернативой джолиттианской системе. Такой тонкий человек, как Альбертини, не мог не понимать, что Саландра не обладает ни культурой, ни высокими моральными качествами Соннино, которого так долго поддерживала «Коррьере делла сера». Но что же было делать при создавшемся положении, когда Соннино не хотел и не мог взять на себя руководящую роль? Валерио Кастроново пишет, что, стремясь взять «антиджолиттианский реванш», Альбертини в чисто тактических целях пойдет на некоторые компромиссы: его газета «примет обязательство поддержать правительство Саландры, ловкого парламентария, но человека, более склонного — вне своей амбициозной программы вновь объединить все либеральные силы для „национальной политики" — к сделкам и уступкам при осуществлении власти, нежели к принятию важных политических решений» 6. По-видимому, Альбертини, понимая ограниченность Саландры, помогал ему лишь потому, что Саландру можно было использовать в борьбе «системы Коррьере» против «системы Джолитти».

Мы говорили о том, что Соннино был отчасти связан с националистами. Саландра же был тесно связан с ними, особенно с человеком, которому предстояло стать главным теоретиком и идеологом националистического движения. Это Альфредо Рокко. Как читатели помнят, II конгресс Националистической ассоциации состоялся в Риме в декабре 1914 г., после Ливийской войны. Сальваторелли писал, что первоначальное содержание национализма было эзотерическим — доступным пониманию одних лишь посвященных. Однако классовая сущность национализма, очевидная еще в период «Реньо», в период Ливийской войны стала совершенно неприкрытой. Во время и после римского съезда риторики было удивительно много и она позволяла националистам вносить в свою пропаганду тот элемент идеализма, который нужен был для проникновения в некоторые общественные круги. Мы уже говорили, что националисты объявляли войну «высоким этическим понятием».

Националистическое движение нуждалось в теоретиках, которые могли бы создать политическую доктрину, основанную на каких-то философских постулатах. Оставаться на уровне Коррадини было невозможно. Он и в 1912

г. мало отличался от того Коррадини, который первенствовал во время флорентийского съезда: тот же невысокий уровень культуры, то же понимание законов истории как «войны империй». Но вот появился человек совершенно другого интеллектуального уровня — Альфредо Рокко. В молодости профессор Рокко симпатизировал социалистам, потом стал радикалом и наконец нашел себя в национализме. В марте 1913 г. он основал в Венето первую региональную националистическую федерацию, сотрудничал в «Идеа национале». Перед рождеством 1913

г. Рокко произнес в Риме речь на тему «Отдаленные и недавние причины кризиса итальянских политических партий». В ней уже заключались основные элементы доктрины, которая в 1914 г. была изложена в брошюре Рокко «Что такое национализм и чего хотят националисты». Отныне все цели и задачи националистического движения были изложены четко. Сначала шла преамбула. Во время воссоединения Италии деятели Рисорджименто допустили величайшую ошибку: они использовали движение для того, чтобы создать демократический и либеральный режим вместо того, чтобы думать о будущем нации. Между тем именно о нем следовало думать. У Италии очень маленькая территория, а население возрастает быстро (доказательство «расовой полноценности»). Отсюда величайшее зло — вынужденная эмиграция в поисках работы. «Мы требуем для себя места под солнцем,— заявлял Рокко.— Мы требуем этого потому, что хотим справедливости, нам нужно это место после стольких лет страданий и нужды. Мы требуем его потому, что теперь наконец у нас есть достаточно сил, чтобы выдвигать требования». Италия — сильная и здоровая нация, теперь в ее истории «начинается фаза экспансии и завоеваний». Сильные и прогрессирующие нации завоевывают не свободные, «ничьи» территории, а территории, которые прежде захватили нации, находящиеся в состоянии упадка.

После того как Джолитти ушел в отставку, а националисты заявили, что «Саландра — наилучшая из всех возможных кандидатур», Рокко в своей брошюре фактически делает либералам вполне определенное предложение политического альянса. Подводятся некоторые итоги, подтверждается неприятие социализма и демократии (опыта социалистического и джолиттианского реформизма). Затем почти прямое обращение к Саландре: «Захотят ли теперешние умеренные либералы дать своей программе настоящее национальное содержание? Будем надеяться на это. Более того, поможем им двигаться к достижению этой цели. Но, когда это произойдет, умеренные либералы не будут более умеренными, они будут национальными либералами, или, иными словами, националистами» 1.

Не оставалось никаких сомнений в том, что националисты предлагают себя в качестве ведущих идеологов правящего буржуазного класса. В программном документе Рокко была многозначительная фраза насчет того, что националисты будут способствовать тому, чтобы «теперешняя консервативно-либеральная тенденция» эволюционировала в сторону авторитаризма. И более того, эта тенденция «консервативная, следовательно, буржуазная в социальном плане, но пока еще (курсив мой.— Ц. К.) в политическом плане она либеральна». Много конкретных моментов. Например, националисты не возражают против всеобщего избирательного права (впрочем, избирательная реформа была уже проведена), но сами не сделают дальнейших шагов в сторону демократии, ибо это могло бы «привести к чрезмерному индивидуализму, являющемуся естественным следствием демократического принципа». Точно было сформулировано и отношение к католикам: националисты считают интересы государства абсолютными, но уважают свободу совести и поэтому выступают «против антирелигиозных преследований, которые позволяют себе антиклерикалы».

Поскольку националистов критиковали за их милитаризм, было заявлено, что националистический милитаризм не безумие — это лишь предвидение неизбежных грядущих войн. Для того чтобы из этих войн выйти победителями, необходимо крепить национальное единство. Между патриотизмом и национализмом есть разница, так как патриотами объявляют себя решительно все. После риторики вроде: «Национализм выступает против всех идолов на форумах и на площадях. Он выступает против всех расхожих идей, укоренившихся в плоских умах. Он атакует демократию, разрушает антиклерикализм, борется против социализма, подрывает пацифизм, гуманизм, интернационализм, сокрушает масонство, объявляет исчерпанной, ибо она уже изжила себя, программу либерализма» 8 — шло важное место. Национализм революционен и поэтому не годится для скептиков и слабых людей. Напротив, он обращается к молодым, «у которых есть чувство и вера», кто вступает в сознательную жизнь, не будучи отягощенным грузом предвзятых политических мнений. Кроме того, он обращается ко всем людям, принадлежащим или принадлежавшим к любой из партий, ко всем, кто «с болью обнаружил, что все итальянские партии забыли о национальном идеале и заменили его совсем другими идеями, интересами и амбициями». Здесь искусная комбинация риторики с циничным предложением заключить политическую сделку с теми, кто готов на нее пойти — неважно по политическим или личным мотивам. В общем, националистическая доктрина «издания 1914 года» вышла за рамки элементарной логики и неуклюжей патетики Коррадини и предстала в своем «окончательном виде». Фактически она являлась призывом к консервативной и превентивной контрреволюции.

Националисты в 1914 г. располагали несколькими влиятельными органами печати. «Идеа национале», начавшая выходить 1 марта 1911 г., была еженедельником, а с 1 октября 1914 г. стала ежедневной газетой. Ее финансировали представители тяжелой индустрии. В июне 1914 г. Рокко основал журнал «Иль довере национале» («Национальный долг»), где сотрудничал и Коррадини. Позиции рупора правых либералов «Джорнале д'Италия» не всегда, но во многом совпадали с позициями националистов. Кроме того, националисты осуществляли свою пропаганду «капиллярным методом», через местные мелкие газеты. В общенациональном плане каждая из газет не значила ничего, но на своих читателей оказывала влияние.

Мы помним, что на римском съезде националистов в 1912 г. произошел раскол и демократическая группа вышла из ассоциации. На следующем съезде в Милане в мае 1914 г., когда Рокко стал главным действующим лицом, националисты уже выступили в новом качестве. Они уже не довольствовались ролью «маленького авангарда либеральной партии», о чем говорил когда-то Федерцони. В вопросах экономики националисты заняли решительную протекционистскую позицию, и Рокко выдвинул идею

«национальной солидарности производителей». Наряду с этим была провозглашена необходимость юридически включить синдикаты в рамки государства. Особый акцент делался на необходимость милитаризации страны. Таким образом, националисты вступили в конкуренцию с Са-лапдрой и с правыми либералами, стремясь дать импульс усилению военного аппарата и увеличению авторитета государства перед лицом демократических и социалистических кругов. Помимо всего прочего, националистическое движение получало все большую поддержку со стороны некоторых групп промышленников, заинтересованных прежде всего в производстве оружия9. Миланский конгресс важен с той точки зрения, что «накануне войны теоретико-практические основы итальянского национализма были окончательно определены. Во внутренней политике националисты стояли прежде всего за высший и абсолютный авторитет государства-нации. Следовательно, против либерализма, демократии, масонства, социализма» 10.

Редкостную проницательность проявил дон Стурцо. Сама идея национализма была в его глазах «антиисторичной и бесчеловечной». Ему была глубоко чужда националистическая концепция «высшей идеи государства». Дон Стурцо писал, что государство, воспеваемое националистами,— это «милитаристское государство, государство, опирающееся на класс промышленников и финансистов, протекционистское государство, управляемое олигархией либо абсолютной или почти абсолютной монархией,— следовательно, это антилиберальное, антидемократическое государство» и. В те годы националисты пустили в ход термнп morale dei produttori. Если перевести точно, это значит «мораль производителей». Смысл в том, что протекционистская политика, выгодная прежде всего тяжелой индустрии, получала уже не смутную, а четкую политическую программу империалистической экспансии. Дон Стурцо понимал, что национализм — это идеология промышленных и финансовых кругов, которые, конечно, опираются и на мелкую буржуазию как на маневренную массу. Анализируя проникновение националистических идей в культуру, историк-либерал Сальваторелли пришел к убеждению, что национализм является идеологией мелкой буржуазии, мелкобуржуазной интеллигенции, той прослойки общества, отличительной чертой которой Сальваторелли считал alfabetismo degli analfabeta что бук-

7 ц. и. Кив

169

вально означает «грамотность безграмотных». Правда, Сальваторелли заметил также, что национализм видел в войне возможность «совершить реакционную и плутократическую революцию», но лишь вскользь коснулся этой темы. Вывод, видимо, сводится к тому, что в анализе таких феноменов, как национализм, надо учитывать все факторы: и классовые интересы, и моральные и психологические моменты, значение которых слишком часто недостаточно оценивается.

Профессор Пьеро Пьери, авторитетный специалист по военной истории, в книге «Италия в первой мировой войне» дал интересный анализ расстановки сил по вопросу об участии Италии в войне в правительстве, парламенте и обществе летом 1914 г. В частности, он писал о том, что националисты, у которых была своеобразная идеология («смесь различных доктрин, борьбы за существование, торжества наиболее сильных, позитивизма, идущего от Дарвина и от Спенсера»), с самого начала стояли за участие Италии з войне на стороне ее союзников 12. Однако правительство приняло решение о нейтралитете и нуждалось в поддержке Джолитти. «Человек из Дронеро» эту поддержку оказал. Он выступил с речью в Кунео. В мемуарах приведен текст телеграммы Саланд-ры (от 11 августа 1914 г.). Саландра благодарил Джолитти от имени правительства и своего лично. Кроче особо подчеркивал, что «самый крупный итальянский государственный деятель, Джолитти, не входивший в правительство, одобрил и поддержал своим авторитетом заявлепие о нейтралитете». Дело в том, что формально Италия начиная с 1382 г. была союзнидей Германии и Австро-Венгрии (Тройственный союз). Но стратегия Джолитти в период его пребывания у властп основывалась на том, чтобы одновременно улучшать отношения и с державами Антанты: Англией, Францией и Россией. Кроче писал даже, что союз с Германией и Австрией длился «скорее по инерции», так как «отношения Италии с Австрией всегда были плохими» 13. Кроче и другие историки, анализируя этот период, пишут, что Австро-Венгрия и Германия вели подготовку к войне в атмосфере такой секретности, чт совершенно не консультировались с Италией. Поэтому Италия имела все основания занять позицию нейтралитета, когда началась первая мировая война. И Италия заняла такую позицию.