6. Городские мотивы в русской публицистике XIV века

Основной социальной опорой великокняжеской власти в XIV в. были крупные феодалы-землевладельцы, боярство, представители которого занимали высшие правительственные должности, управляли отдельными областями и городами, стояли во главе вооруженных сил государства и т.

142 Там же, стб. 272. В другом месте послания Антоний пишет: «Не- возможно христианам иметь церковь, но не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общаются между собою, и невоз- можно отделить их друг от друга (там же, стб. 274).

143 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вьга. 2, стр. 357.

В межкняжеских договорах неизменно подтверждается право бояр на «отъезд», т. е. на перемену сюзерена, причем отьезд не следует понимать буквально, ибо боярин мог поступить на службу к другому государю, оставаясь жить и власт7 вовать в своей вотчине.

27 заказ № 835

417

захотели отъехать от одного князя к другому, «службы не отъслужив» И4.

В отношении вновь присоединяемых областей политика московского князя заключалась в том, чтобы местных бояр, со стороны которых великокняжеская власть могла встречать оппозицию, вырвать с корнем из привычной среды, переселить их во вновь колонизуемые и осваиваемые области, предоставить им здесь льготы и привилегии, а на старом их месте поставить верных и испытанных представителей московской администрации 145.

Опираясь главным образом на представителей крупного феодального землевладения, московская великокняжеская власть в то же время дорожила той поддержкой, которую ей оказывали города, и, в свою очередь, защищала их интересы. Мы могли в этом убедиться па примере договора 1375 г. между Дмитрием Донским и тверским князем Михаилом Александровичем, где имеется ряд пунктов, специально предусматривающих интересы купеческого населения Новгорода Великого, Торяска и великокняжеских городов.

На протяжении всего XIV в. в северо-восточной Руси наблюдалось большое развитие ремесла, возникновение новых городов, рост и обновление старых, особенно заметное во второй половине столетия. В своей известной монографии о ремесле и древней Руси. Б. А. Рыбаков собрал большое количество фактов, свидетельствующих о том,, что примерно в середине XIV в. в ряде важнейших производств произошел перелом в сторону резкого увеличения продукции, сопровождавшийся большим расширением внутреннего спроса на ремесленные изделия ш.

144 ддг^ № 5, стр. 21. Это место договора под!верждает, между прочим, предсмертные слова Дмитрия Донского из Слова о житии и о преставлении о том, что он держал под боярами «городы... и волости великиа».

И5 Очень красочно об этой практике рассказывает житие Сергия Радонежского (см. ПСРЛ, т.

146 См. Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 594—603, 669— 671, 673, 677, 696 и др.

Рост городской культуры в XIV в., проявлявшийся в развитии архитектуры и связанных с ней смежных отраслей искусства например, фресковой живописи), нашел свое выражение также в значительном распространении книги. Именно в связи с усилением спроса на книгу и увеличением читательской аудитории дорогой пергамен начинает в это время успешно вытесняться таким массовым и дешевым материалом, как бумага. Первым государственным актом, написанным на бумаге, была договорная прямота Семена Гордого с братьями, составленная в середине века. В то же время, ввиду расширения круга читателей, возрос-

ших требований на книгу и необходимости более быстрого их изготовления, уставное письмо заменяется более упрощенным и быстрым письмом — полууставом.

В этих условиях совершенно естественно, что в политическую литературу все более и более начинают проникать городские мотивы, что феодальное мировоззрение, характерное для подавляющего количества публицистических произведений предыдущей пары, дает в XIV в. некоторую трещипу, нашедшую свое отражение в сборниках и летописных записях.

Что было характерно для настроения городских масс описываемого периода? Прежде всего горожане ратовали за прекращение кровавых княжеских неурядиц и непрерывных внутренних войн, которые причиняли им одно лишь горе, разорение и расстройство в делах. Обуздать мелких феодальных владетелей и водворить в стране внутренний мир была способна только сильная великокняжеская власть. Достойными носителями такой власти уже в начале XIV в. показали себя московские князья: с ними считалась Золотая Орда, они уже со времени Юрия Даниловича, построившего Орешек, оказывали Новгороду и Пскову существенную помощь в борьбе со шведскими феодалами и немецкими рыцарями, они же противодействовали дальнейшим захватам исконных русских земель Литвой. В усилении Москвы таился залог и окончательного освобождения от татарского ига.

Наряду с этим горожане во время внутренних междоусобий продолжали применять пассивные методы борьбы, просто уходя из охваченных княжескими неурядицами местностей в более спокойные и безопасные области, находившиеся, как" правило, в московских пределах. Никоновская летопись, нацример, отмечает, что в 40-х годах XIV в. во время феодальных распрей между тверским князем Василием Михайловичем и его племянником Всеволодом Александровичем была «людем тверским тягость и мнози люди тверскиа того ради нестроения разыдоша-ся» 147. Зато, когда в 1349 г. враждующие князья помирились, то «поидоша к ним людие отвсюду во грады их, во власти и во всю землю Тверьскую, и умножишася людие и возрадовашеся радостию великою» 148.

147 ПСРЛ, т. X, стр. 220.

148 Там же, стр. 221.

Сохранилась сделанная еще в начале XIV в. запись в книге Апостольских чтений, автор которой, подражая соответствующему месту Слова о полку Игореве, с горечью говорит о боях на Русской земле между Михаилом Тверским и Юрием Московским,

419

27*

об усобицах, от которых гибнут русские люди 149. В дальнейшем мы встречаем в русской публицистике более распространенные выступления против внутренних войн, выступления, в которых подчеркивается вся бессмысленность и нелепость княжеских «котор». Вот, например, как описывает Никоновская летопись всеобщую радость, охватившую в 1367 г. все население Тверского княжества по случаю прекращения военных действий между Михаилом Александровичем Тверским и его дядей Василием Михайловичем Кашинским: «И радовахуся бояре их и вси велмо-жи их, такоже гости и купцы и вси работнии людие, роды и пле-мяна Адамовы. Вси бо сии един род и племя Адамово, цари, и князи, и бояре, и велможи, и гости, и купцы, и ремественицы, и работнии людие един род и племя Адамово, и забывшеся, друг на друга враждуют и ненавидят и грызут и кусают отстояще от заповедей божиих, еже любити искренняго своего яко самого себе» 150.

149 «Сего же лета (запись сделана в 1307 г.—Я. Б.) бысть бой на Руськой земли. Михаил с Юрьем о княженье Новгородьское. При сих князех сеяшется п ростяше усобицами, гыняще жизнь наша в князех которы и веци скоротишася человеком» (И. Срезневский. Сведения н заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, вып. 1, СПб., 1867, стр. 61). Эта запись часто приводится в литературе в качестве одного из непреложных доказательств подлинности Слова о полку Игореве.

150 ПСРЛ, т. XI, стр. 8-9.

Целиком против порядков феодальной раздробленности направлена гневная тирада летописной записи самого начала XV в., содержащая резкое осуждение феодальных войн. Рыцарская мораль видела высшую добродетель в том, чтобы храбро и беззаветно служить своему сюзерену; она проповедовала необходимость добровольно и с радостью умереть за своего князя, независимо от его целей и намерений. Такая мораль, прикрытая еще обычными христианскими догмами, претила антифеодально настроенным горожанам. Изображая типичную междоусобицу, в которой воины обеих сторон гибнут за своего князя, автор записи подчеркивает то дикое и противоестественное с его точки зрения явление, что оба дерущихся князя являются «правоверными христианами», что воины и той и другой стороны принадлежат к одной православной вере, другими словами — что междоусобная брань ведется в среде одного и того же народа: «Встает правоверный князь на правоверного князя, тоже на брата своего, или на дядю, и бывает промежду ими вражда и непокорение, гнев же и ярость, конечно же рать, брань, сеча бо п кровопролитие, еже есть межусобная рать, межоусобица, про-между ими бывают. Воини, обои суще правовернии християне, сюду и овоюду, овии по своем князи ратуют, желающе нетокмо дерзнути, но и уэдрети за своего князя, а друзии с другую сторону, та коже православний суще воини, зело поборающе за своего князя волею и неволею стоять, хотяще и дръзающе и главы своя положити за нь...

Сильная великокняжеская власть, возглавляющая объединение Руси в единое государство, нужна была горожанам не только для прекращения внутренних смут и отпора внешним врагам, но и для расширения внутреннего рынка, разгороженного множеством феодальных границ, мытов (таможен) и застав. Только в XVI в. (на Стоглавом соборе) раздавались голоса за уничтожение мытов — этих внутренних феодальных перегородок между отдельными областями, однако уже в XIV в. наблюдается стремление наиболее прогрессивных элементов русского общества положить конец росту внутренних таможен, не заводить новых, ограничить их число уже существующими, не заводить дополнительных пошлин, не повышать пх ставок. И здесь московская великокняжеская власть, учитывая и свои выгоды, выступает на стороне горожан, оговаривая эти положения в межкняжеских договорах.

151 Цит. по указ. соч. В. С. Борзаковского, стр. 190—191 (Подчеркнуто мною.— И. Б.).

В то же время массы городского населения все более и более начинают бороться за «цравду», т. е. за закон и правопорядок, против феодального произвола. Такими настроениями проникнута и обширная биографическая повесть о тверском князе Михаиле Александровиче, помещенная в Тверском сборнике, Рогожском летописце, Никоновском своде и некоторых других летописях. В этой повести тверскому князю приписываются не столько добродетели, которыми он действительно обладал, сколько те добродетели, какими, по мнению автора, должен обладать идеальный князь. Мы уже знаем, что Михаил Александрович воевал с другими тверскими князьями, несколько раз наводил на Русь литовские войска, пытался использовать разорение русских земель, причиненпое нашествием Тохтамыша, чтобы перехватить ярлык на великое княжение. Но в повести говорится, что Михаил Александрович «люди бещислено сладце и благочинно собра и грады тверьскыя утверди и в доброденьстве многа лета поживе, мир глубок имея къ всем странам» 152, ибо образцовый князь может быть только мирным устроителем земли, укрепляющим города и живущим в мире с соседними областями. В повести много житейского шаблона: Михаил Александрович всегда в устах имел имя божие, украшал церкви, утешал печальных, миловал нищих, избавлял обидимых, навещал больных, любил духовные беседы, ненавидел сквернословие, наипаче любил и почитал священников и иноков и т. д. 153 Но наряду с этим в числе его добродетелей упомянуты такие, которые соответствуют идеалам городского населения. Автор повести, например, указывает, что в годы княжения Михаила Александровича «раз-бойници и тати и ябедники исчезоша, и корчемникы и мытари, и торговый злыя тамги истребишася, и насилование и грабление иигдеже обреташеся, но вси бяху в тихости и в кротости и в смирении и в любви» 154.

«Тихость, кротость, смирение и любовь» — это идеал и недосягаемая мечта идеологов господствующих классов русского общества XIV в., стремившихся всеми силами установить в стране классовый мир. Этот идеал нашел выражение в нравоучительных сборниках верхов русского общества и в том числе — богатых слоев городского населения. Эти сборники проводят ту же социальную тенденцию, которая уже наметилась в русской публицистике конца XI в. и нашла свое наиболее яркое воплощение в Изборнике Святослава 1076 г.

152 Рогожский летописец, стб. 167.

153 ПСРЛ, т. XI, стр. 176—177.

154 Там же, стр. 176.

Классовая борьба, присущая русскому обществу XI в., остро давала себя знатъ и в XIV в. Борьба между феодалами и торго-во-ремеслепным населением городов, а также в среде самого городского населения не утихала ни на один день. Отсюда судо-рояшые усилия духовенства, являвшегося основной идеологической силой тогдашнего общества, сглаживать острие этой борьбы, стирать классовые противоречия, мирить враждующие лагери. Этому стремлению отвечает содержание многочисленных собраний житейской морали, обычно объединявшихся под заголовком «Како жити христианом». Есть два рода Слов, обращавшихся под этим названием. Одни говорят главным образом о религиозных обязанностях христиан, а также выступают против блуда, пьянства, суеверий («веры в чох») и т. д. Другие (а их большинство) наряду с этим трактуют также социальные вопросы, преподнося своим читателям все те же наставления, как сгладить общественные противоречия.

Измарагд XIV в. начинается с отрывка из Стословца Геннадия и этим сразу же выявляется преемственность между Из-марагдом и Изборником Святослава 1076 г. Заимствовано из Изборника и Слово некоего отца к сыну с его основным наставлением: «Чадо, алчнаго накорми, якоже ти сам господь повелел, жаднаго напои, страннаго въведи, бол-наго посети, к темнице приди, виждь беду их, вздохни...» 155

Много слов посвящено «любви», под которой подразумевается общественное согласие и гармония интересов. Ввиду такого важного значения «любви» она трактуется как «зачало доброде-телем» и «соль добродетелем» 156, без которой всякая другая добродетель «ничто же есть» 157. «Не всхощити убо, любимици,— говорится в Слове св. Ефрема о любви,— кроме любьви творити ничтоже. Аще ли речеши: брата своего ненавижю, но Христа люблю, обращешися ложь» 158.

Если «любовь» является высшей добродетелью, то ненависть, злоба, «братоненавидение», зависть изобраятются как самые отвратительные пороки. Страшнее зависти нет греха, говорится в приписываемом Иоанну Златоусту Слове о любви и о зависти: «А будеть завистив и братоненавидлив и гневлив, то таковый блудника и прелюбодея и татя и разбойника и гробища копаю-щаго — всех тех оканьнее есть и проклятеє» 159. «Радуйся убо паче,— говорится в том же Слове,— и не завиди: аще видиши брата, одарована от бога обильем и богатьством, и ркуть все люде: благославен бог, имей рабы своя кроме всякой зависти и веселящих ся о доброте дружьне. Аще ли завидиши, то вражду имаши ко Христу...» 160 Социальный смысл этих наставлений совершенно ясен и не требует особого разъяснения.

155 роБИЛ, Румянцевское собрание, № 186, л. 142 об.

156 Там же, л. 34 об.

157 Там же, л. 35.

158 Там же.

159 Там же, лл. 28 об.— 29.

160 Там же, л. 28 об.

Как Изборник Святослава 1076 г., так и Измарагд XIV в. достижение общественного согласия мыслят путем взаимных уступок различных классов. Богатые не должны наживаться неправедными путями, обижать бедных и проявлять скупость (скупость — такой же порок, как и зависть), а обязаны уделять часть своего богатства убогим и страждущим. Последние не смеют роптать на свою злую судьбу, а в ожидании «вечного блаженства», а также в благодарность за оказываемые им богатыми милости должны платить им послушанием и добросовестно на них работать. «Не глаголю убо на богатый, иже в добре... живуть,— говорится в приписываемом Иоанну Златоусту Слове о богатых и немилостивых,— то тыя укаряю, иже богатьство имеюще, а в скупости живуть. Яко же бо вино на двое створено есть: мудрым на веселье, а безумным на грех и погибель,— тако и богатьство: иному на спасенье дасться, а скупым же на больший грех и погибель и муку вечную» 161.

На все лады воспевается милостыня и доброе отношение к своим «|рабам». Господин обязан их вдоволь кормить, снабжать одеждой, «да не скорбяще ходят». «Аще ли им пища и одежа не дадите, они же, не терпяще голоду и наготы, крадут и разбивают — тебе ответ дати за то пред богом» 1б2. Воевода, говорится далее, тогда с успехом ведет свою рать, если его воины хорошо обучены, кормнику легко вести корабль, если гребцы сведущи и работают единодушно. «Так и раби: аще паказани (т. е. приучены.—Ж Б.) будут на страх божий, то пособници будут ти на добро»16,3. Не оставляй же,— наставляется далее,—порозяо-вати (т. е. бездельничать.— И. Б.) раба или рабыню, мнозе бо злобе научает порозньство и не отягчай же их чрез силу делом рабу или рабыне, да не в горести вздохнут на тя к богу, и услышав, пролиет на тя гнев свой. Раби же, повинуйтесь господем вашим, во всем покоряйтесь им» 164. Тут же приводится пример патриарха Авраама, который славился странноприимством и опекал свою многочисленную челядь; зато и рабы его «велмы бяше послушливи» 1б5.

Послушание особенно превозносилось книжными людьми, выражавшими интересы господствующих классов древпей Руси. В их представлении послушание «есть царь над всеми добрыми целы» 166. «Пост бо,— говорится в Слове святых отець о расмот-реньи любви,— доводить до дверий, а милостыня до небеси, а любы (любовь.— И. Б.) и мир до престола божия, а покоренье и послушанье одесную бога поставить..., вышыпа бо есть всех добрых дел» 167.

161 РОБИЛ, Румянцевское собрание, № 186, лл. 96 об.— 97.

162 «Слово Иоанна Златоустаго, како имети челядь». РОБАН, 13.2.7, л. 97; цитата взята из Измарагда XVI в., но эта мысль красной нитью проходит через всю нравоучительную литературу древней Руси.

163 Там же, л. 97 об.

164 Там же, лл. 97 об.— 98.

165 Там же, лл. 97 — 97 об.

166 Там же, л. 39.

167 Там же. Дальше следуют «исторические примеры», которые дол- жны доказать, что всем покорным бог помогает, а непокорных караот (там же, лл. 39 об.—40).

Не надо, однако, думать, что русская публицистика XIV в. лишь механически повторяла уже высказанные за 300 лет до этого положения и ничем принципиально от публицистики XI в. не отличалась. Ввиду роста хозяйственной мощи и политического влияния городского населения последнее все настойчивее ратует за «правду», мыслимую как порядок и твердая законность, при которой исключаются мздоимство, неправедный суд и насилия феодалов. Это положение особенно отчетливо нашло свое отражение в многочисленных статьях знаменитого сборника XIV в. «Мерило праведное», в котором проклинается «всяк су-дяй неправедне» 168, резко осуждаются «ярость и зависть» власть предержащих 169, «обидящая и пасильствующа» 170.

Борясь за «правду», против феодального произвола, памятники русской общественной мысли XIV в. все более начинают уделять внимания ответственности князя за правопорядок на земле. В ряде произведений отвергается старая хмысль о том, что за все непорядки отвечают тиуны, которые заслоняют от народа «княжую правду», а выдвигается и подчеркивается положение, что за тиунами стоит князь и о нем следует судить по действиям его администрации. Особенно выразительно это новое положение преподносится в помещенном в том же «Мериле праведном» известном рассказе о первом тверском епископе Симеоне, возглавлявшем кафедру в Твери еще в конце XIII в. (1271 — 1289 гг.) 171. К этому рассказу примыкает и помещенное в том же сборнике «Наказание князем, иже дают волость и суд небо-гобойным и лукавым мужем». Автор Наказания ополчается на князей, которые «в собе место» ставят «властели и тивуны муяш небогобойны, язычны, злохитры, суда не разумеюще, правьды не смотряще, пьяни судяще, спешаще судомь (т. е. не разбирающие тщательно существа дела.— И. Б.)..., грабители и мьздоим-ци, гордостью и величаниемь възнесъшеся, съзидають труды на повеление, и кто прав — осужен от них в вину»; жалобы князю* не помогают — он не слушает жалующихся и как «Пилат руце умывает» 172.

168 РОБИЛ, Троицкое собрание, № 15, л. 18 об.

169 Там же, лл. 25 об.— 26 об.

170 Там же, л. 19.

171 «Констянтин князь Полотьский, паридаемый Безрукий, у собе в пиру, хотя укорити тивуна своего неочем, рече попу пред всеми: вла- дыке, кде быть тивуну не ономь свете? Семион поп отвечал: кде и князю. Князь же, не улюбин того, молвить попу: тиун неправду судить, мьзду емлеть, люди продаеть, мучить, лихое все деет, а я что дею? И рече пои: аже будет князь добр, богобоин, жалуеть людий, избираеть или коего волостеля мужа добра и богобойна, страха божия полна, разумна, пра- ведна, по закону божшо все творяща и суд ведуща,— и князь в рай, и тивун в рай. Будеть ли князь без божия страха, хрестьян не жалуеть, сирот не милуеть, и вдовицами не печалуеться, поставляеть тивуна или коего волостеля — человека зла, бога не боящася, и закона божия не- ведуще, и суда не разумеющь, толико того деля, абы князю товара добы- вал, а людий не щадить, аки бешена человека пустив на люди, дав ему мечь; тако и князь, дав волость лиху человеку губити люди — князь во ад и тиун с нимь во ад» (там лее, лл. 63 об.—64 об.).

172 Там же, л. 63.

Та же мысль запечатлена и в многочисленных изречениях того времени. Например: «Цари и князи подобии су[ть] тучи дожговией, иж въстечеть во В(ремя ведра над морей, а не над землию, жажющей воды, но где идеть много воды, то она ту испадаеть, тако и князи: тем болма дають, у нихже мно[го] злата, а не сем, иже не имают ни пенязя, по еще у них отимающе богатым дает» 173; или: «Княже слово не всим сладко, инем бывает слаще меду, а [и]нем горчае пелыни» 174 и много других.

Развитие городской жизни на Руси в XIV в. неизбежно вызвало и оживление городских ересей. Если горожане были недовольны (и в активной форме выражали это недовольство) феодальными внутренними распрями и феодальным произволом, то они, естественно, были недовольны и той мощной идеологической организацией, которая освящала своим авторитетом феодальный строй, т. е. церковью. Как обычно в средние века, это недовольство выливалось в форму различных ересей, направленных в первую очередь против монашества, «святокупства» (симонии — поставления епископов и священников по мзде, продажа духовных должностей) и т. д. Уже начало XIV в. отмечено каким-то еретическим движением, которым специально занимались руководители русской церкви на соборе в Переяславле.

173 Ф. И. Покровский. Словеса из святых книг собрана. ИОРЯС, т. XII, кн. 1. СПб., 1908, стр. 227.

174 Там же, стр. 228. См. также С. П. Розанов. Материалы по исто- рии русских Пчел. «Памятники древней письменности и искусства», вып. 154. СПб., 1904, стр. 101. Вариапт: «Слово княже не всем ладно есть: иным бо слащи есть меду, а иным горчае золги» (там же, стр. 64).

Как указывалось выше, переяславский церковный собор имел политическую подкладку и происходил на почве соперничества между князьями тверским и московским. Обвинения, возведенные епископом тверским Андреем против митрополита Петра, были вызваны не столько нарушением митрополитом канонических правил при разрешении браков в близких степенях родства, сколько желанием дискредитировать главу русской церкви, обосновавшегося в Москве и поддерживавшего московского князя. Одним из активных участников собора, яростно защищавших митрополита, был Иван Данилович, управлявший московским княя^еством в отсутствие своего старшего брата Юдая. Но любопытно, что тверская сторона в своих нападках на Петра использовала и такой козырь, как обвинение его в «святокупстве», которым грешили не только Петр, но и другие иерархи русской церкви, в том числе, вероятно, и сам тверской еписком Андрей. Последний, как свидетельствует В. Н. Татищев, использовавший какой-то не дошедший до нас источник, поддерживал еще какого-то еретика, выступления которого питались всеобщим возбуждением и подрывом авторитета высших руководителей церкви.

Никоновская летопись и житие Петра, составленное Проходом, сообщают, что митрополит, оправдавшись в возведенных на него обвинениях и простив Андрея, в то же время на переяславском соборе обличил и проклял какого-то еретика. Татищев же утверждает, что собор был созван именно в связи с объявившейся в то время ересью. Главарями ее были некоторые новгородские протопопы, к которым пристало много людей из церковного причта и мирян. Они ругали монашеский чин, называли монашество безбожным бесовским учением, отчего много иноков оставили монастыри и женились. Среди еретиков распространялись также характерные для средневековья толки о том, что погиб рай на земле175.

175 В. Н. Татищев. История российская, кп. IV. СПб., 1784, стр. 92—98: В. С. Борзаковский. Указ. соч., приложение II; стр. 247—248.

176 «Православный собеседник», 1867, июль, стр. 243—253; см. также РИБ, т. VI, основной текст, № 16/1, стб. 147—150 (послание патриарха Нифонта I) и № 16/П, стб. 150—155 («Написание Акиндина»).

Литературные произведения, направленные против симонии и вообще против церковних неурядиц, обычно безжалостно уничтожались церковниками и в большинстве погибли. Но до нас случайно дошли два документа, связанные с возведенными на Петра обвинениями, в которых обвинение митрополита в симонии особенно подчеркивается и выставляется на первый план. Это послания патриарха Нифонта I (1312—1315 гг.) и русского инока Акиндина к великому князю Михаилу Ярославичу, написанные накануне переяславского собора. Послания эти, впервые опубликованные А. С. Павловым 176, сохранились в одном только списке, в требнике, написанном в 1505 г. в новгородском Богородице-Рождественском монастыре и принадлежавшем потом митрополиту Макарию. За требником следует особый сборник под заглавием «Книга, нарецаемая Власфимиа, рекше хула на еретикы...», причем под еретиками здесь подразумеваются духовные лица, занимающиеся симонией. В «Власфимии» собраны канонические правила и высказывания отцов церкви, направленные против мздоимства. По предположению А. С. Павлова, сборник составлен во время Ивана Калиты. В оглавлении «Власфимии» под главой 63 значится «правило Кирила митрополита русьскаго», которое имеет в виду определение собора 1274 г., строго осудившего симонию, но в то же время как бы узаконившего это зло определением, чтобы клирошане митрополита и опископий брали по 7 гривен «от поповства и от дьяконства». «Правило Кирила» сопровождается в оглавлении таким замечанием: «В нем же ересь Симона волхва и Антониа еретика в закон введено. Се правило в начале право, а в конце проклято».

Однако в самом тексте главы 63 нет п вслед за главой 62 идет 64-я т.

От имени константинопольского синода, где шагу нельзя было ступить без взятки, патриарх строго осуждает митрополита Петра, который, подобно корчемнику, «продаеть благодать святого духа» 178. Из Константинополя же направил свое послание Михаилу Ярославичу и инок Акиндин, посланный, по его словам, к патриарху «своим епископом» (очевидно, Андреем Тверским). В этом послании, целиком направленном против симонии, Акиндин выступает фанатиком, верящим, что великий князь и епископ всерьез собираются бороться с этим церковным злом и нарушением канонических правил. Он будто не понимает, что вся эта затея преследовала политические цели, хотя, правда, в конце послания Акиндин сводит все зло к одному митрополиту и высоко возвеличивает князя тверского, называя его царем земли своей.

Ивану Калите пришлось бороться с ересью не только на переяславском соборе. В похвальной записи, занимающей последний лист евангельских чтений Антоние-Сийского монастыря и написанной московскими дьяками Мелентием и Прокошей, среди прочих добрых дел Ивана Калиты, из которых особенно подчеркивается его законодательная деятельность 179, указывается и то, что «при его державе» (следовательно, уже после собора в Переяславле, когда князем был Юрий Данилович.— И. Б.), прекратились «безбожные ереси» 180.

177 «Православный собеседник», 1867, июль, стр. 237—242. Сборник сохранился, вероятно, потому, что, «прикрытый» требником, он не вызы- вал подозрений у библиотекарей.

178 РИБ, т. VI, стб. 149.

179 «Си бо князь великий Иоан, имевше правый суд паче меры, по- миная божественае писания, исправльния святых и преподобны х] отець по правилам монокануньным, ревнуя правоверному царю Устияну» (И. Срезневский. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвест- ных памятниках. «Записки Академии наук», т. 34, СПб., 1879, приложе- ние № 4, стр. 146).

180 Там же, стр\ 147.

181 См. интересные соображения по этому вопросу Л. И. Клибаноаа в статье «К истории русской реформационной мысли» («Вопросы рели- гии и атеизма», сб. 5, М., 19*58, стр. 233—263).

О какой-то ереси, имевшей место в Твери в 40-х годах XIV в., говорит послание новгородского архиепископа Василия к епископу тверскому Федору II о рае, помещенное в некоторых летописях под 1347 г. 181. Толки о рае, как уже отмечалось выше, волновали новгородских еретиков начала века, представители кoтqpыx были осуждены на переяславском соборе. Эти толки возобновились в Твери при епископе Федоре II, вызвав страстные прения и споры: по мнению одних, рай на земле реально существует, другие же утверждали, что никакого реального рая нет, а есть только рай «мысленый», т. е. идеальный, воображаемый. Архиепископ Василий решительно стал на сторону первых, приводя в доказательство свидетельства каких-то новгородцев, которые, потерпев кораблекрушение, были прибиты волнами и ветром к лучезарным горам, откуда доносились клики ликования; здесь и находится реально существующий на земле рай. 182

Споры о рае, как и другие подобные споры, потрясавшие в средние века целые страны и разделявшие людей на резко враждебные, непримиримые лагери, были только внешней формой, поверхностпой «оболочкой», в которой проявлялось умственное брожение, вызванное недовольством существующим положением и общепризнанными канонами. Это критическое отношение к отстоявшимся основам религиозного мировоззрения принимало иногда «легальное» выражение, вроде помещенного в более позднем Измарагде «Поучении ленивым, иже не делают, и похвала делателем», где работа «земного делателя» с его общественно-полезным трудом объявляется такой же верной дорогой к «спасению», как и «подвиги» иноков183. Развитие таких мыслей и доведение их до логического конца приводили уже к прямым выпадам против иноков — тунеядцев и ленивцев, и объявлению монашества безбожным и бесовским учением, т. е. к прямому еретичеству.

Чисто еретическим, т. е. направленным против всех основ церковной иерархии и догматики, было движение стригольников.

182 ПСРЛ, т. VII, стр. 212-214.

183 «Аще бо земныя страды убегаете, и небесных не узрите благ, их же делателем бог обещал есть. От труды убо здравие и от страды спасение... Земный же делатель подобен есть инокних постному житию и труду, понеже сон оттрясе, не дело земное идет» и т. д. (РОБАН, 13.2.7, л. 86).

184 Н. А. Казакова и Я. С. Лурье. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начале XVI века. М.— Л., 1955, стр. 7—73.

185 РИБ, т. VI, № 25, стб. 216, 220, 220—221. Эти мотивы неизменно повторяются в дошедших до пас осколках литературы еретиков XIV -

Это движение подробно исследовано Н. А. Казаковой184. Здесь отметим только, что, судя по сохранившимся источникам, стригольники отвергали монашество и всю церковную иерархию от патриарха до простых священников, как поставленных по мзде («не достойни суть, духопродавци суть»), обирающих верующих («недостойни де их службы, яко...имения взимают у крестьян, подаваемое им приношение за живыя и за мертвыя»), ведущих недостойный духовных пастырей образ жизни и якшающихся с «мытарями» («сесь человек ядець есть и виновипець и друг мытарем и грешником»; «сии учители пьяницы суть, ядять и пьють с пьяницами, и взимают от них злато и сребро, от живых и от мертвых») 185.

Стригольники отвергали заупокойные молитвы, приношения «по душе», не признавали основного христианского догмата — таинства тела и крови христовой, выступали против исповеди. Их учение имело большой успех, и обличитель ереси епископ Стефан вынужден признать, что они «иных в свой съуз (союз) неправедне привлачают» 186. Этому успеху, несомненно, способствовали обличение стригольниками социального неравенства, их нападки на «мытарей и грешников», под которыми они подразумевали современных им богачей, порабощавших простых тружепиков. Недаром в пароде с уважением говорили о стригольниках: «Сии не грабить и имения ни збирают» 187.

Официальная церковь при полпой поддержке светской власти боролась с еретиками всеми доступными ей средствами — от идеологических выступлений до казней в виде проповедей-обличений и нравоучительных сентенций. Проповедуя на все лады «любовь» там, где надо было глушить веками накопившуюся в народе ненависть к его угнетателям, официальная церковь в то же время резко выступает против той «любви», которую отстаивали стригольники, понимавшие под пей социальное равенство. В том же Измарагде XIV в., где любовь рассматривается как «соль добродетелем», мы находим два Слова «О рассмот-реньи любви», направленные против еретиков, которые «хо-тять... всем добры быти». «Аще хощеть всем добр были без расмотренья,— говорится в одном из этих Слов,— таковый пена-видим есть богом» 188.

XVI вв. В сборнике 1422 г., например, псковского, как полагает А. И. Соболевский, происхождения (А. И. Соболевский. Материалы и заметки по древнерусской литературе. VI. ИОРЯС, т. XX, кн. 1. Пгр., 1915, стр. 261—262) помещены толкования на евангелие с резкими выпадами против недостойных попов, «иже закону учагце люди, а сами не по закону творят» (там же, стр. 270). Автор называет себя мирянином («бель-пом»), но проявляет большой интерес к духовенству: «он все втземя выступает против еретиков (может быть, это и спасло книгу от уничтожения), но под еретиками как раз понимаются попы, поставленные по мзде.

186 РИБ, т. VI, № 25, стб. 224.

187 Там же, стб. 226.

188 РОБИЛ, Румяицевское собрание, № 186, лл. 38, 37 об.

Однако ни казни, ни идеологические аредства воздействия не могли остановить движения еретиков. Реакционные по форме, пассивные по своим методам борьбы, наивные, беспочвенные и бесперспективные в своих социальных устремлениях, выражавшихся в призывах к подражанию строю идеализированной раннехристианской общины, ереси в то же время представляли собой специфическую средневековую форму протеста против феодального строя. Как и в Западной Европе, ереси и на Руси периодически появляются на протяжении всего средневековья, но особенно усиливаются опи в XIV в. в связи с развитием городской жизни, становясь (реформационными движениями. Недаром мы в XIV в. сталкиваемся с ересями в таких крупных пунктах с развитой городской жизнью, как Новгород Великий, Псков, Тверь, а, вероятно, и Москва.

* * *

Подведем некоторые итоги нашему изложению развития общественной мысли и идеологической борьбы в XIV в. 1.

Русь очень быстро оправилась от татарского погрома, который иным народам (например, половцам, волжским болгарам и другим) стоил исторического существования. Уже в конце XIII и начале XIV в. некоторые русские князья осуществляют свои политические намерения, пе считаясь с желаниями Золотой Орды и даже вопреки этим желаниям. С этого времени одной грозы ханского слова уже недостаточно для осуществления политики Золотой Орды на Руси, и князьям, получившим ярлык на великое княжение Владимирское, приходится сплошь и рядом реализовать его с оружием в руках против соперников, не сумевших этот ярлык раздобыть. 2.

С этого нее времени, в связи с оживлением хозяйственной жизни и некоторым ослаблением власти Золотой Орды, на Руси началось движение за создание централизованного государства. Процесс этот, продолжавшийся длительное время, ускорялся сознанием, что, только объединившись в единое централизованное государство, Русь сумеет сбросить с себя ярмо татарского ига и предотвратить повторение другого иноземного ига. Это сознание было подготовлено всей предшествующей работой русской публицистики, пропагандировавшей необходимость и жизненную важность единства Русской земли. 3.

Уже на начальных своих этапах процесс объединения северо-восточной Руси в единое централизованное государство сопровождался усиленной работой русской общественной мысли. С конца XIII — начала XIV в. русское летописание постепенно стряхивает с себя феодальную замкнутость, расширяет свой горизонт и снова приобретает общерусский характер. Следуя один за другим, великокняжеские летописные своды стремятся охватить всю Русскую землю, включая и такие области, как Смоленская, Брянская и другие, где уже сильно чувствовалось политическое влияние Литвы. Снова на страницах летописей ставятся важные вопросы политической жизни страны. Страх перед татарами, сковывавший владимирское летописание XIII в., сменяется разоблачением приемов татарского властвования, призывом к борьбе против «окаянных» угнетателей. Русским публицистам первой половины XIV в. ясна тактика Золотой Орды, заключавшаяся, по словам Маркса, «в обуздании одних русских князей при помощи других, разжигании их междоусобий, с тем, чтобы привести их силы в равновесие, не давать укрепиться ни одному из них» 189. Разоблачая эту тактику татар, стремившихся «ввергнуть нож» в среду русских князей, летописцы призывали последних к прекращению взаимных раздоров и выступлению единым фронтом.

Русская общественная мысль находит свое выражение и в других литературных жанрах, запечатлевая свои положения в важнейших государственных актах, воплощая их в продиктованных из Москвы документах вселенского патриарха.

Мы наблюдаем, таким образом, на протяжении XIV в. оживление русской общественной мысли и публицистики. Только по странному недоразумению М. Н. Покровский мог утверждать, что в XIV в. публицистика «и не снилась» Москве 190.

189 К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII в., гл. V.

190 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, Партиздат, 1932, стр. 58. 4.

С самого начала объединительного движения за воссоединение в едином государстве разрозненных частей северо-восточной Руси на авансцену политической жизни выдвинулось Московское княжество. Обуздав мелких феодальных князьков, подчинив их общей политике, преследовавшей общерусские интересы, помогая Новгороду и Пскову отражать натиск шведских феодалов и ливонских рыцарей, давая отпор Литве, претендовавшей на исконные русские земли, накапливая силы для свержения ненавистного татарского ига, Москва с самого начала своего появления на общерусской политической арене выступала как носительница общенародных устремлений и чаяний. Отныне московские летописи и другие памятники общественно-политической мысли высоко поднимают объединительное знамя, пропагандируя идею единой сильной Руси. 5.

Роль инициатора и организатора объединения разрозненной Руси оспаривали у Москвы в XIV в. тверские князья. Исторические обстоятельства, однако, сложились так, что они вынуждены были ориентироваться не на внутренние силы русского народа, а на Литву, проявлявшую агрессивные намерения в отношении русских земель. В отношениях с Новгородом тверские князья преследовали исключительно своекорыстные цели, не помогали новгородцам в их борьбе со шведскими феодалами и немецкими рыцарями. Не преследуя широких общенародных задач, ориентируясь на иноземцев — поработителей русских земель, тверские князья не могли установить спокойствие и мир в самом Тверском княжестве, которое на протяжении всего XIV в. время от временп раздиралось внутренними усобицами. Такая политика тверских князей не могла привлекать к ним сочувствие

народных масс. Это отразилось и на официальной тверской публицистике, лишенной широты взглядов и ясности поставленных задач, вынужденной становиться в оборонительную позу и защищать своего князя, который призывал на Русскую землю иноземцев якобы из чувства самосохранения. Тверская публицистика, докатившаяся во второй половине XIV в. до оправдания разгрома Торжка Михаилом Александровичем, со злорадством описывавшая, как происходило это варварское разрушение цветущего русского города, не могла, конечно, рассчитывать на какую-нибудь широкую аудиторию и обслуживала ограниченный круг тверских феодалов.

6. Московские князья в своей объединительной политике опирались на самые прогрессивные элементы русского общества — на ремесленное и купеческое население городов, которое, насколько можно судить по дошедшим до нас летописным данным, неизменно оказывало поддержку московским князьям. В самые острые моменты борьбы Москвы с Тверью или с новгородским боярством городское население Владимира (города с давними прогрессивными традициями), демократические элементы («вечники») Нижнего Новгорода, Костромы, Переяслав-ля, «меньшие люди» Новгорода и Торжка всегда становились на сторону Москвы. В то же время мы не знаем ни одного факта (и это вынужден признать творской летописец), когда бы горожане встали на сторону Твери. Поддержка городского населения, умело использованная для своих целей московскими князьями, являлась одной из важнейших причин «возвышения Москвы».

В XIV в. происходит перелом в городской жизни северо-восточной Руси. Большое развитие получает ремесленное производство, усиливается внутренний обмен между различными областями. Все ото находит отражение в идеологии, усиливая в памятниках общественно-политической мысли городские мотивы. Все чаще в публицистических произведениях начинает проводиться мысль о нелепости и противоестественности феодальных войн, когда люди одного «племени» и одного «рода» с оружием встают на людей того же рода и племени. Но подчеркивая бессмысленность феодальных раздоров, верхи городского населения пытались при этом установить всеобщий гражданский мир, глуша классовую борьбу ремесленников и людей наемного труда — «работных». Выступая против кровавых княжеских неурядиц, идеологи городского населения одновременно ратовали за расширение внутреннего рынка и ограничение количества мытов (до требования уничтожения внутренних мытов вообще они еще не дошли), за установление на земле «правды», т. е. законности и правопорядка, за уничтожение феодального произвола и назначение добросовестной администрации («тиунов»).

28 Заказ 835

433

191 «Архив Маркса и Энгельса», т. VITT. Госполитиздат, 1946, стр. 148—149 7.

Развитие городской жизни в XIV в. вызвало некоторые трещины в привычном религиозном мировоззрении русских книжников того времени. Если в середине XIII в. автор жития Михаила Всеволодовича Черниговского заставляет своего героя умереть в Орде за православную веру, то автор жития другого погибшего в Орде князя — Михаила Ярославича Тверского, писавший в XIV в., отмечает, что, хотя и не за веру был убит тверской князь, его подвиг следует приравнять к подвигу святых великомучеников, ибо он погиб за христиан, т. е. за народ. XIV век отмечен широким распространением ересей в наиболее развитых городах — Новгороде Великом, Пскове, Твери (вероятно, и в Москве, поскольку с ересью приходилось бороться великому князю Ивану Калите). Еретики выступали против монашества, против официальной церковной иерархии и некоторых основных догматов христианской религии. За этими выступлениями скрывалось глубокое недовольство несправедливостью социальных отношений, которую церковь освящала и прикрывала своим авторитетом. 8.

С «Тверью старой, Тверью богатой», т. е. с развитой городской яшзиью, связано и крупнейшее народно-освободительное восстание, имевшее место в 1327 г. против татарского наместника Чол-хана, присланного на Русь с целью укрепить пошатнувшееся влияние Золотой Орды. Восстание подняли и успешно провели возмущенные насилиями татар городские массы вопреки желанию местного князя, .внушавшего населению, что надо терпеть и безропотно сносить издевательства. Это не помешало впоследствии официальной тверской летописи присвоить честь разгрома татарских сил Чол-хана тверскому князю, который якобы возглавил восстание. Карательная экспедиция Золотой Орды жестоко расправилась за гибель Чол-хана с населением Тверского княжества. Несмотря на это, восстание имело огромные положительные последствия, положив конеп практике посылки на Русь татарских вооруженных отрядов и попыткам Золотой Орды установить непосредственное управление той или иной русской областью. Карл Маркс в своих «Хронологических выписках» отмечает, что после «Федорчуко-вой рати» «ни Узбек, ни его преемники не посылали больше полководцев в княжества [напуганные тверской резней], но ограничивались данью, которую должны были им привозить русские князья» 191. Посвященный восстанию 1327 г. фольклорный памятник «Песня о Щелкане Дудентьевиче» удивительно тонко передает этот важнейший исторический результат антитатарского выступления, с уверенностью заявляя, что убийство Щел-

кана «ни на ком не сыскалося». Как и другие произведения па-родного творчества, связанные с татарским игом, Песня о Щел-кане проникнута презрением и ненавистью к насильникам и угнетателям, она дышит непримиримостью к заклятым врагам родины и наделяет тверских «мужиков» свободолюбием и чувством собственного достоинства.

192 РИБ, т. VI, Приложения, № 30, стб. 184. 9.

После «Федорчуковой рати» великое княжество Владимирское стало прочным достоянием Ивана Калиты и его преемников. Русская общественно-политическая мысль в это время выдвигает положение о том, что великое княжество Владимирское является «отчиной», т. е. наследственным достоянием московского княжеского дома. Эта мысль таила в себе огромное освободительное влияние, поскольку она отвергала институт ханских ярлыков и вмешательство Золотой Орды во внутриполитические дела Руси. Торжество этого принципа должно было обеспечить безболезненный переход великого княжения по завещанию покойного великого князя (обычно к его старшему сыну) и предотвратить те кровавые междоусобицы, которыми часто сопровождалась смена великого князя. В 80-х годах XIV в. Москва сумела заставить Золотую Орду признать этот новый принцип, но уже до этого он был запечатлен не только н памятниках русской общественной мысли, но п в важных государственных актах. 10.

В своих объединительных усилиях Москва очень искусно использовала православную церковь. Уже с середины XIV в. московские князья стремились не только к полному подчинению церкви светской власти, но и к тому, чтобы во главе русской церкви стоял русский человек, для которого государственные интересы находились бы на первом плане. Такой кандидат был найден в лице митрополита Алексея, который в течение долгого времени возглавлял московское правительство, полностью подчинив всю церковную организацию интересам Москвы. Москве удалось при этом не только нарушить установившийся порядок, по которому русскую церковь возглавляли назначаемые из Константинополя греки, но п добиться соборного определения вселенского патриарха о том, что отныне «архиереи всея Руси будут поставляемы не иначе, как только по просьбе из Великой Руси» 192. 11.

С подчинением себе русской митрополии Москва, используя упадок Византии, одновременно заставляла служить своим интересам и константинопольскую патриархию. На протяжении долгого времени патриархи Исидор, Каллист, Филофей, Мака-рий, Нил являлись ревностными агентами московского правительства, подтверждая такую серьезную в условиях средневековья меру, как отлучение русских князей — противников Моск-

435

28*

вы от церкви, призывая к безусловному повиновению митрополиту всея Руси, призывая к крестовому походу на «язычников-огнепоклонников» — литовцев, искусственно поддерживая единство русской митрополии в старинных ее пределах, распространяя от своего имени и пропагандируя политические доктрины Москвы.

12. Поскольку в XIV в. основным фактором политической жизни северо-восточной Руси оставалась феодальная раздробленность, русская общественно-политическая мысль этой поры не выступает еще с пропагандой самодержавного строя. В то же время она непрестанно проповедует необходимость подчинения великому князю, с которым все остальные князья должны быть «за один». К концу XIV в., уже при Дмитрии Донском, было достигнуто подавляющее превосходство Москвы над (всеми другими русскими княжествами. Не выдвигая пока идеи самодержавного строя государства, Москва сумела создать гибкую политическую систему, объединявшую все княжества северо-восточной Руси под эгидой московского великого князя.

Создание этой гибкой политической системы было завершением важного этапа в процессе объединения всех земель северо-восточной Руси в единое централизованное государство. Вместе с тем, возглавляя эту систему, Москва накопила достаточно сил, чтобы перейти к прямой вооружепной борьбе с Золотой Ор-ДОЙ за свержение ненавистного татарского ига. К этой борьбе Русь перешла в 70-х годах XIV в.