ГЛАВА XII. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПАРТОГЕНЕЗ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.
Неформальное движение как политическое явление уже достаточно хорошо изучено в отечественной науке. В целом, «неформалитет» — определение скорее духовно-психологическое и означало оно лишь то, что инициатива возникла вне рамок официальных структур и осуществлялась независимо от их влияния. Появление неформалов было следствием либерализации режима, открывшей возможности для свободного выражения идей и мнений, самореализации личности, в том числе — в политике. Политизировались, то есть стали выдвигать политические требования и включились в политический процесс в качестве самостоятельных субъектов далеко не все неформальные группы. Во всероссийском масштабе, по подсчетам В. Березовского и Н. Кротова — не более 10 процентов от общего количества [1]. На региональном уровне данный показатель был гораздо выше: так, например, степень политизации неформального движения в Ростовской области в 1988—89 годах составляла до 50 процентов. Это объясняется, по-видимому, тем, что «неформальная волна» захлестнула регионы на 1,5—2 года позже, нежели столичные центры и рождение большинства местных неформальных организаций происходило уже в условиях начавшейся политической реформы, что и наложило отпечаток на их характер.
По мнению лидеров провинциальных неформалов, задержка в формировании движения и его запоздалый выход на политическую арену были обусловлены «региональной контрреволюцией» 1986—87 годов, когда местные власти фактически блокировали процессы социальной активизации и противодействовали «революции Горбачева» [2].
Неприятие неформалов местной партократией не только стимулировало их политизацию, но и в некоторой степени способствовало их идейно-политическому самоопределению. У участников движения не было единства в вопросах об общественном идеале и конечной цели, но был четко определен политический противник: правящая партократия.Изменение общественно-политической ситуации в регионах произошло после февральского (1988 г.) пленума ЦК КПСС, на котором «социалистический плюрализм мнений и взглядов» был провозглашен неотъемлемым элементом демократизации. К этому времени в Москве и Ленинграде уже начался процесс объединения групп и клубов в ассоциации и федерации, прошли первые конференции и возникли центры информационного обмена и координации действий, но их влияние еще не распространилось на регионы, а накопленный политический опыт оставался неизвестным для провинциальных неформалов. Поэтому формирование местных организаций стало результатом естественного роста «снизу», ускоренного «революционной» ситуацией.
Предварительный, «нулевой цикл» партогенеза — это так называемая «фаза проговаривания» [3], психологическая адаптация советского человека к участию в неформальном политическом движении, к свободе слова и выбора. К середине 1988 года значительная часть провинциальной интеллигенции включилась прямо или косвенно в обсуждение проблем прошлого и настоящего нашей страны. Даже с частичным отказом от системы ограничений и запретов в сферах информации, науки и политики открылся простор, новые возможности для творчества и самореализации. И активная часть интеллигенции стремилась воспользоваться этими возможностями. Интеллигентским происхождением был обусловлен «городской» и просветительский характер зарождавшегося неформального движения.
Между тем, политический климат, в котором развивалось движение, оказался весьма суров. «Прорабы» перестройки, призвавшие к пробуждению общественной инициативы, изначально определили русло для её канализации: речь шла о допустимости «социалистического плюрализма», а вовсе не о поддержке всех проявлений социально-политической самодеятельности.
М.С. Горбачев неизменно призывал к консолидации «всех здоровых сил, выступающих за перестройку и социалистическое обновление» с тем, чтобы «настойчиво преодолевать экстремистские тенденции» [4].К экстремистским проявлениям в деятельности неформалов в частности были отнесены: «попытки подвергнуть сомнению руководящую роль КПСС в советском обществе; стремление превратить некоторые самодеятельные объединения в независимый орган социального контроля над партией и государством... проведение митингов и манифестаций вопреки решениям органов власти» [5]. Если учесть, что большинство неформальных объединений были созданы из нежелания мириться с руководящей ролью партии и стремились к легализации, то в экстремизме можно было обвинить всё неформальное движение. Как уже не раз случалось в истории нашей страны, ожидания интеллигенции превосходили способность власти к их удовлетворению. Прежде всего, это касалось сферы идеологии. Лидерам неформалов была дана «убийственная», по тем временам, характеристика «вождей духовной партизанщины и идеологического подполья» [6].
В соответствии с установками центрального руководства тактика местных властей в отношении неформалов в 1987— 1990 гг. заключалась в разделении их клубов и групп на «позитивные» (лояльные КПСС) и «негативные» (нелояльные) и, соответственно, в поддержке или препятствовании их деятельности.
В неформальном движении действительно присутствовали эти потоки. На Дону в первой половине 1988 года их представляли, соответственно, клубы «Гражданин» (г. Таганрог) и «Защита» (г. Ростов-на-Дону).
Созданный как дискуссионный клуб студентов и преподавателей таганрогских вузов, «Гражданин» претендовал на роль союзника центрального политического руководства страны в борьбе против бюрократического сопротивления реформам. Задача поддержки перестройки оставалась лейтмотивом деятельности клуба на протяжении всего 1988 года, а в его Уставе была обозначена лишь общая идейная направленность — ориентация на демократизацию общественного строя на принципах народовластия и социалистического самоуправления [7].
И первое время деятельность клуба соответствовала заявленной: обсуждались вопросы совершенствования избирательной системы и развития социальной активности, акцентировалось внимание на проблеме «слабости» Советов и необходимости возвращения им реальных властных полномочий, присвоенных органами КПСС. Дискуссии не имели антикоммунистической подоплеки — более трети участников клуба были членами КПСС, которые считали, то только так партия избавится от бюрократизма.Политическая лояльность приветствовалась местным партийным руководством, и клубу удалось легализоваться в качестве общественной организации. Но «роман» с властью был недолгим. После XIX Всесоюзной конференции КПСС (лето 1988 года) с началом кампании критики тоталитаризма, попыток радикализации политических и экономических реформ, «революции гласности» в средствах массовой информации лидеры клуба осознали необходимость поиска новых форм и методов деятельности. Для самодеятельного общественно-политического движения в его «неформальном» виде оказались исчерпанными возможности клубно-кружковой работы, достаточные для самовыражения, но не для серьезной политической деятельности. «Стало ясно, что те группы, которые не хотели оказаться в хвосте событий, должны были отойти от кружка и клуба как исключительной формы организаторской и пропагандистской работы, задуматься над необходимостью формализации управленческого и в целом организационного аспектов работы, другими словами, попытаться преодолеть собственный «неформалоцентризм» [8] Однако, если столичные неформалы к этому времени приобрели определенный опыт разработки идеологических установок и идейно-политической самоидентификации, то ростовские группы оказались менее подготовлены. Они смогли преодолеть «неформалоцентризм», но не в идеологии, а больше в практической деятельности, где уже имели некоторый опыт «негативные» неформальные объединения, к которым во второй половине 1988—начале 1989 гг. перешло лидерство в движении.
На Дону такую роль выполнила группа «Защита», которая оформилась весной-летом 1988 года на базе правозащитного кружка, объединившего людей поколения «оттепели», в той или иной степени пострадавших от произвола партийно-государственной системы.
Обостренное чувство справедливости стало основной мотивацией к участию в «неформальном» движении. По словам одного из создателей группы, её участники «не были ни коммунистами, ни антикоммунистами, они были правдоискателями — и не филистерами, а практиками... которые знали, что силу можно сломать только силой, а партийно-бюрократическая система была гнилым деревом, которое достаточно было толкнуть, чтобы свалить». Появление группы было обусловлено как импульсами «сверху» — политикой гласности и перестройки, — так и возможностями сложившейся ситуации, когда «не были уверены в своем положении ни новоявленные диссиденты, ни местные власти... Ненаказуемость действий вдохновляла...» [9].С осени 1988 года «Защита» играла в Ростове ту же роль, что и партия В. Новодворской («Демократический союз» — ДС) в столице — роль нарушителя спокойствия властей и катализатора политической инициативы. Несанкционированные акции: митинги, пикеты, сходки, действия, призванные пробудить общественное сознание, вызвали волну критических публикаций в печати и косвенно способствовали активизации неформального движения и его консолидации вокруг «настоящих демократов». «Настоящие демократы» имели имидж бунтарей-правдолюбцев, который, по признанию Б.Н. Ельцина, держался на лозунгах социальной справедливости и скандальной «рекламе» в средствах массовой информации [10].
«Демократ» еще не был противником «коммуниста», но в общественном сознании он уже олицетворял собой политическую альтернативу, возможность выбора. Причем для большинства советских людей выбор не имел идеологического значения, а определялся отношением к проблемам номенклатурных привилегий, товарного голода, защиты экологии и т.п.
Ритм политической активности неформалов как на всероссийском, так и на региональном уровне, определяла динамика преобразований. Как заметил М. Малютин, «периодичность пульсаций политической активности неформалов подчинялась как сезонным ритмам (весна-осень — расцвет, зима-лето — спад), так и политическим («вызов — ответ» — реакция на конкретное событие и выход на качественно новый уровень развития)» [11].
Первым шагом к реформе политической системы страны стада XIX Всесоюзная партийная конференция, а дальше был намечен четкий график: зима — весна 1989 года — кампания по выборам народных депутатов СССР; осень того же года — выборы в местные Советы и, наконец, выборы в Верховный Совет РСФСР весной 1990 года.
Клубы искали возможность легализации, но при этом не желали поступиться своей идейно-политической независимостью и «оппозиционностью». Выборы в Советы, проводившиеся по новым правилам (на альтернативной основе, возможности свободного выдвижения кандидатов и общественного контроля за ходом голосования), дали неформалам такой шанс. Однако его смогли использовать лишь столичные организации. Провинциальные объединения оказались не готовы к легальной политической борьбе. Сказались их организационная немощь и малочисленность, отсутствие необходимого опыта, недостаток популярных лидеров и материальных ресурсов, скандальная репутация. Проявился и знаменитый «провинциальный консерватизм». Отсутствие конструктивного начала в деятельности неформалов не способствовало привлечению интеллектуалов и прагматиков, в движении явно доминировали оппозиционеры-романтики, неспособные к регулярной политической работе.В итоге, неформалы ограничились решением задачи обеспечения «демократического характера выборов» и поддержки отдельных кандидатов. Вместе с тем, участие в избирательном процессе способствовало установлению прочных связей между организациями и усилению центростремительных тенденций в движении. Большую популярность среди неформалов приобрела идея «народного фронта». К октябрю 1989 года народные фронты существовали в 53-х городах России [12]. Это была не просто удачная форма объединения сил в организационную структуру с широкими функциональными возможностями и звучным названием. Немаловажным было и наличие идейно-теоретической базы в виде программных документов столичных фронтов. Неформальное движение в своем структурировании воспроизводило традиции российской политической жизни: инициатива «снизу» освещалась идеями «сверху». Столичные организации превратились в мозговой центр движения, практически приняли на себя выполнение штабных функций, включая разработку проектов программных документов. Так, общедемократический характер программы Московского народного фронта (МНФ) (см. 10 главу настоящего пособия) был приемлем для широкого спектра организаций и во многом отвечал интересам значительной части населения. Практика заимствования, проявившаяся в программотворчестве провинциальных неформалов, не распространилась на их организационную деятельность. В отличие от столичных фронтов, оформлявшихся в качестве единых организаций, региональные, как правило, заявляли о себе как «общественно-политические движения» [13]. Это объяснялось принципиально разной мотивацией образования народных фронтов в центре и регионах. Если МНФ появился в результате слияния неформальных групп с целью создания сильной протопартийной организации, то формирование региональных народных фронтов скорее носило характер «консолидации ради выживания».
Создание региональных народных фронтов (ДНФ) объективно явилось итогом идейно-политической эволюции неформальных объединений в 1988—1989 гг., но решающим фактором, обусловившим это событие, стало ужесточение конфликта с местными властями. Последние не хотели признавать неформальные организации в качестве политических субъектов и тем более регистрировать их. Стала вполне реальной угроза подавления новоявленной «оппозиции» [13]. И неформалы поспешили с объединением. Митинги, на которых провозглашалось создание фронтов подчас разгонялись милицией, что сразу прояснило отношение властей к новым структурам и было равнозначно объявлению войны, в которой не могло быть победителя.
В народные фронты объединились социал-демократы и «зеленые», правозащитники и антисталинисты. Большинство из них вовсе не стремились к партийности и были вполне удовлетворены движенческой организацией с координационными функциями. Содержание их программных документов, а таковые имелись далеко не у всех групп, представляло собой набор требований «восстановления принципов народовластия», социальной справедливости, демократизации, соблюдения прав человека и т. д. При сочетании социалистических и либеральных идей в этих документах явно просматривается доминирование задач демократизации общественной жизни. В частности, в качестве одной из основных целей деятельности выделялось «активное противодействие всем антиперестроечным, антидемократическим силам» [14]. Координационный комитет фронта составили радикалы, считавшие, что лучшая защита — это нападение. Объединение усилий позволило провести синхронные акции в городах области, но массы не пошли на митинги, хотя организаторы не скупились на популистские призывы и обещания. Других возможностей для «активизации социально-политических процессов» в рамках данной структуры лидеры неформалов не видели. Входившие во фронт объединения не имели материальных ресурсов, доступа к СМИ, а их идеи не отличались четкостью и цельностью. Непрерывно обновлялся состав организаций, причем шло вымывание молодежи, что, возможно, было связано с развитием кооперативного движения в 1988—1990 гг. [16]. А надежды «демократов» на обретение с его ростом стабильной социальной базы не оправдались ни в 1990 году, ни позже.
Убедившись в неспособности самостоятельно завоевать электорат, лидеры региональных фронтов стали искать поддержку извне. Эта задача решилась с оформлением первой в истории СССР парламентской оппозиции в виде Межрегиональной депутатской группы (МРДГ) во главе с А.Д. Сахаровым и Б.Н. Ельциным. Так, в ноябре 1989 года в Программу Донского народного фронта был внесен пункт о поддержке «демократической деятельности МРДГ», что свидетельствовало не только о желании опереться на авторитеты ввиду проблемы легализации, но и об идейно-политическом самоопределении донских демократов. Это изменение программы обозначило принципиально новое понимание задач и перспектив регионального движения как «партии поддержки» «демократической оппозиции» и составной части общероссийского демократического движения. Проведение данной линии сулило политические дивиденды, причем немедленно, в силу сложившейся харизмы Б.Н. Ельцина и авторитета его соратников. Однако, условная персонификация движения не решала всех его проблем.
Тяжелым разочарованием обернулись попытки сотрудничества с шахтерским движением в 1989—90 гг. Как справедливо отмстил М. Малютин, выдвижение шахтерами политических требований в ходе забастовок было обусловлено осознанием корпоративных интересов и собственной силы [17]. В этом плане стачечные комитеты являлись оптимальной и самодостаточной формой политической самореализации. В редких случаях на их основе возникали более или менее устойчивые объединения [18]. Следует учесть и недоверие абсолютного большинства рабочих как к традиционным, так и новым политическим институтам и партиям [19]. В неформальных организациях и затем в партиях рабочие составляли не более четверти состава. Таким образом, рабочий класс «делегировал» в политику «весьма тонкий слой активистов, способных так или иначе рационализировать свои воззрения» [20], но в целом остался вне её.
Далеко не всегда имели успех и попытки объединения неформалов со сторонниками «Демплатформы в КПСС», хотя были серьезные основания для их слияния на провинциальном уровне. Специфика политической жизни посттоталитарного общества проявилась, в частности, в том, что в борьбе с партбюрократией «демократы» опирались на кадры, рекрутированные из самой КПСС. Хотя до 1989 года «монолитное единство» партийных рядов формально сохранялось, фактически активная часть «внешнего круга» партии изначально участвовала в неформальном движении. В условиях запрета на фракционную деятельность для тех членов КПСС, которые искренне стремились поддержать перестройку или не разделяли позиции руководства партии, участие в неформальном движении подчас было единственной возможностью политической самореализации. Лишь в конце 1989 — начале 1990 гг. внутри КПСС оформились так называемые партийные клубы, выступавшие за превращение компартии «из тоталитарной структуры в современную демократическую парламентскую партию», действующую в условиях многопартийности [21]. Динамика преобразований и кризис «перестройки» обусловили радикализацию воззрений членов клубов и их политическую дифференциацию. В избирательной кампании 1990 года партклубы, сплотившиеся вокруг «Демократической платформы в КПСС», соединили свои усилия с неформалами на базе созданных в ноябре-декабре 1989 г. клубов избирателей. Документы этих клубов, как правило, состояли из двух частей: первую составляли требования радикальной демократизации общественного строя согласно программам народных фронтов, а вторую — призывы к проведению внутрипартийной реформы в духе «Демократической платформы». Таким образом формировались определенные традиции взаимодействия и проявилась тенденция к организационному слиянию неформальных объединений и «ДП» «снизу».
Многим неформалам в 1988—89 годах представлялась перспективной социал-демократическая ориентация новых общественно-политических организаций. Во-первых, только под социалистическим флагом можно было включиться в существовавшую политическую систему и неформалы проявили способность к компромиссу. Во-вторых, такая позиция находила понимание и поддержку в обществе, очарованном достижениями «шведского социализма». На вопрос «к какому идеалу нам надо звать людей?» один из лидеров донских неформалов уверенно отвечал: «Нам не надо изобретать велосипед... Слава Богу, что здравомыслящие люди развили идеи социал-демократии и даже построили практически идеальные общества...» [22]. Но призывы к выходу радикально настроенных коммунистов из КПСС с целью образования «суверенной» партии не находили отклика у собравшихся. «Демплатформа» готовилась к решающему бою на XXVIII съезде, и ее лидеры рассчитывали на консолидацию под своим знаменем всех сторонников обновления в партии и на этом основании претендовали на часть партийного имущества в случае раскола КПСС.
Не найдя поддержки у лидеров местных отделений «Демплатформы» в деле создания единых региональных партий, активисты народного фронта включились в процесс образования общероссийских политических структур. Так, донские неформалы приняли активное участие в создании Социал-демократической ассоциации, а затем и Социал-демократической партии России (СДПР). А большая часть членов народных фронтов вступила в образованную летом 1990 г. Демократическую партию России (ДПР) во главе с Н.И. Травкиным.
Принципиальный отказ ДПР от четкой идеологической идентификации, открытая ставка на популизм и массовость были близки бывшим неформалам. Удовлетворяло и определение целей деятельности: «Партия существует только для того, чтобы получить голоса избирателей на выборах и структурироваться внутри законодательных органов. Ни для чего больше она не нужна» [24]. Как позже признался Е.И.Лель, объясняя мотивы вхождения в ДПР, «это была официальная крыша, которая нас устраивала: газета, легализация и прочес» [25].
Вхождение в ту или иную партию демократической направленности не было результатом идейного самоопределения. Большим успехом пользовались те партии, которые отличались радикализмом в борьбе с КПСС. Немаловажную роль играли также симпатии к лидерам партий и коллективизм. В 1989—90 гг. лидеры ростовских демократов не видели разницы в том, как называть движение: демократическим или либеральным, так как его идеологическую основу составляла смесь либеральных идей и социалистических принципов. Оно являлось демократическим в силу поставленных задач и принципов деятельности и либеральным по стратегическим целям. Убежденность демократов рубежа 80-х—90-х годов в закономерности, объективности процесса «естественноисторического возвращения» нашего общества в русло цивилизационного развития можно охарактеризовать как «контрреволюционный романтизм». В его основе, как и в основе революционного романтизма большевиков в 1917 году и послеоктябрьский период, лежала вера в исторический детерминизм и наличие некоего «решающего фактора» истории. Мышлению демократов была свойственна та же абсолютизация исходных формул марксистского материалистического понимания истории: они полагали, что экономика есть определяющий фактор истории «в конечном счете», и действие рыночных законов само выведет нас в лучшее будущее, а значит лишь нужно избавиться от партийно-государственной системы и диктата коммунистической партии. Известные слова Н.И.Травкина, что «социальная база не важна, достаточно антикоммунизма» [26], лучше всего иллюстрируют состояние демократического движения в период 1989 — 1991 годов.
После 28-го съезда КПСС к формированию собственной партии перешли и организации «Демнлатформы». В августе — ноябре 1990 года на политической арене появилась Республиканская партия (РПРФ), которая самоопределилась как «демократическая и парламентская» [27]. Предполагалось, что ряды новой партии составят коммунисты, которые поддерживали идеи «Демплатформы» весной — летом 1990 года, а таковых по данным социологических опросов было немало — до 20% всех членов КПСС [28]. Однако обращенный к рядовым коммунистам призыв зарегистрироваться в новой партии не нашел отклика. РПРФ не стала массовой и не получила ни толики имущества КПСС. Вскоре после оформления РПРФ ее региональные организации были вынуждены пойти на союз с ДПР и СДПР, но заявили претензии на особую роль в политическом процессе. Говоря о целях Ростовской региональной организации (РРО) РПРФ, ее лидер Б.М. Титенко подчеркивал, что это партия поддержки реформаторского руководства России во главе с Б.Н.Ельциным, отстаивающая радикальный вариант перехода к рынку и российский суверенитет. Первоочередной задачей было определено развитие движения «Демократическая Россия» [29].
Стремление к объединению было общим для всех региональных демократических организаций, и в конце 1990 года во многих регионах были созданы Коалиции демократических партий в рамках «ДемРоссии». Согласно партийным уставам, региональные организации новых партий были максимально свободны в своей деятельности, что было оправдано в условиях полулегального существования. Автономизация демократического движения обусловила его политическую гибкость: быстрое и адекватное реагирование на события с учетом общественного мнения. Окостеневшие аппараты КПСС и КП РСФСР явно проигрывали демократам как в Москве, так и в регионах. Стратегическая инициатива перешла к демократическому движению, которое превратилось в политическую силу, опиравшуюся на общественный протест и потому обладавшую огромной разрушительной мощью [30].
Аутсайдерами в провинциальной партийно-политической жизни 1988—1990 гг. были малочисленные организации националистов и неокоммунистов. Их деятельность не выходила за рамки клубной работы и оставалась незаметной.
Таким образом, характерными чертами процесса формирования многопартийности в российских регионах в 1988 — первой половине 1991 гг. явились:
— рост числа объединений и организаций преимущественно демократической направленности и отсутствие альтернативных демократическому общественно-политических движений;
— поляризация политических сил, непрерывное нарастание конфронтации по линии «движение—власть» и, соответственно, деструктивный характер оппозиции;
— политическая слабость неформальных организаций, впоследствии передавшаяся образованным ими партиям, что объяснялось отсутствием ресурсной базы;
— формирование устойчивых традиций взаимодействия организаций демократической направленности, вышедших из неформального движения;
— концентрация политической активности в городах. Вместе с тем, ограниченность возможностей институцио-
нализации обусловила полумаргинальный характер образовавшихся партий, что особенно отчетливо проявилось на региональном уровне. Имеется в виду их внесистемность, непричастность к власти, отсутствие социальной поддержки, превалирование в деятельности организаций личностного начала над политическим. Члены неформального движения привнесли в партийные структуры опыт взаимодействия и, в определенном смысле, «политический корпоративизм», одно из проявлений которого отмечал еще в конце XIX века Б.Н.Чичерин: «Партии связаны своим прошлым: столь же трудно бывает порвать с прежними союзниками, как и вступить в союз с прежними врагами, против которых существуют и законные причины недоверия и укоренившиеся предубеждения» [31].
Ярко выраженная специфичность характера региональных партийных организаций определила особенности дальнейшего партогенеза на Дону.
Вступление процесса формирования многопартийности в новый этап было связано с политическими событиями 1991— 93 годов. С разрушением советской партийно-политической системы и началом формирования российской государственности на новых социально-экономических и политических основаниях, существовавшие партии и движения пережили тяжелый внутренний кризис, связанный с коренным изменением их положения в политической системе. С роспуском КПСС и КП РСФСР демдвижение лишилось противника, ради борьбы с которым оно было создано, оказалось в положении проправительственной структуры. Старое, «оппозиционное» самоопределение, утратило непосредственный политический смысл, оставаясь, однако, в «коллективном подсознании» партий. В кризисной ситуации побывали и объединения коммунистического толка, которые оказались в положении внесистемной оппозиции и на время как бы вернулись в начало века, к проблеме создания партии «нового типа».
По сути, это был кризис «программных» партий — образований, ориентированных не на интересы конкретных социальных групп, а на доминирующее общественное настроение и соответствующие политические программы. Этот кризис был закономерен в силу ряда причин.
Во-первых, социальная база, объединяющим фактором которой было неприятие прежнего политического режима, не могла быть устойчивой.
Во-вторых, как справедливо отметил A.M. Салмин, «неумение переводить лозунги в политические предложения, преобладание заклинаний «должны...», «необходимо.,.», «следует...», «требуем...» над позитивными предложениями, провозглашение общих целей без конкретизации средств их достижения, характерные для тактики и риторики российских партий, приводили к тому, что их деятельность имела почти исключительно реактивный, пассивный характер» [32]. Все сводилось к критике или «разоблачению» действий и намерений властей. Этого было достаточно для оппозиции, но недостаточно для того, чтобы претендовать на власть. К тому же среди демократов и в целом в советском обществе господствовало примитивное понимание власти как борьбы за посты, вхождение в «аппарат». Поэтому в сентябре 1991 года провинциальные «демороссы» всю энергию направили на поиск «своих» кандидатов на освободившиеся после изгнания «путчистов» посты в областных и прочих администрациях. Но, как выяснилось, партийцев, способных «взять власть», были единицы и фактически произошла замена одного номенклатурного клана другим, с привлечением нескольких демократов на второстепенные посты.
Осмыслив ситуацию, «демократы» определили себе новую роль в политической жизни России в соответствии со своими способностями, возможностями и амбициями. Они «заболели» идеей создания «прагматической партии», призванной обеспечить социальную поддержку реформаторскому руководству России во главе с избранным в июне 1991 года Президентом Б.Н. Ельциным. Прообразом такой партии провинциальные партийцы видели «Демократическую Россию», при условии её обновления путем «структурирования в ... движение тех сил, которые намерены бороться за радикальный демонтаж тоталитарной системы на принципах либерализма в экономике и политике...» [33].
Приверженность региональных организаций радикальному курсу проявилась и позже — в ноябре-декабре 1991 года, когда на II съезде «Демократической России» партии, ранее объединившиеся в блок «Народное согласие» (ДПР, РХДД и КДП (ПНС)), выступавшие за сохранение Союза ССР, вышли из движения. На состоявшемся 7—8 декабря 1991 года III съезде ДПР этот шаг руководства партии был одобрен. Но иначе отнеслись к этому на местах. Большинство региональных организаций, в том числе и ростовская, заявили о несогласии с решением о выходе из «Демократической России» и сохранили свое членство в местных отделениях движения.
Более значительные последствия для провинциальной партийно-политической жизни имел второй раскол в «ДемРоссии»по вопросу о степени поддержки Президента России и его курса. Проявившееся после августа 1991 года стремление пяти партий (РПРФ, ДПР, РХДД, СДПР и НПСР) к трансформации движения в официальную президентскую партию не нашло положительного отклика у Б.Н.Ельцина. «Президент всех россиян» не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с какой-либо партией и предпочел заключить с «демократической пятеркой» соглашение о сотрудничестве, по содержанию больше напоминавшее пакт о ненападении. Такая позиция Президента и его кадровая политика — привлечение прежней номенклатуры к государственному строительству — вызвали негативную реакцию у части «демороссов». Выделившееся в начале 1992 года радикальное крыло «ДР» во главе с Ю.Афанасьевым выступило против однозначной поддержки Президента, резонно отмечая номенклатурную суть новой власти. Радикальные либералы считали невыполненной программу демократизации общества. Их позиция нашла отклик у части донских демократов. Уже в январе 1992 года они фактически откололись от регионального отделения, «ДемРоссии» и составили оппозиционное движение «Гражданское возрождение». Радикалы сохранили дух непримиримости против всех и вся со времен народных фронтов. Конструктивной программы они не имели, а выступили с идеей созыва Учредительного собрания, за новый передел власти, ибо новую власть оценивали так же негативно, как и прежнюю, коммунистическую.
Другая часть активистов региональных организаций РПРФ, ДПР и НПСР отстаивала идею создания президентской партии и требовала безоговорочной поддержки Б.Н.Ельцина, как гаранта либеральных реформ перед угрозой коммунистического реванша.
После размежевания ведущие позиции в региональной «Демократической России» заняли представители Республиканской партии. Лишь РПРФ могла похвастаться наличием достаточно многочисленной, разветвленной сети региональных организаций, возглавляемой энергичными людьми с политическим опытом и серьезными намерениями. Немаловажным было и то, что РПРФ имела широкие связи и представительство в органах власти, а кадровый состав наследницы «Демплатформы» отличался высоким интеллектуальным потенциалом. Наконец, республиканцы сумели сохранить единство своих рядов и добились тесного союза с социал-демократами — малочисленной, но весьма активной организацией. Однако главным достоинством РПРФ являлась её стабильно умеренная позиция по наиболее острым проблемам общественной жизни. В частности, она отказалась от безусловной поддержки Президента, но выступила за оказание «низовой» поддержки правительственного курса радикальных реформ. Это была подходящая платформа для согласия провинциальных демократов, далеких от казуистики идеологических дебатов партийных вождей. Лидерство РПРФ определило устойчивость и жизнеспособность «ДемРоссии» в 1991—93 годах.
Таким образом, если в «центре» кризис демократического движения привел к его расколу и атомизации, то на провинциальном уровне произошло его обновление и консолидация.
То же можно сказать и о состоянии регионального коммунистического движения. На столичном уровне после известных указов Президента России о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР на их месте возник целый ряд партий и группировок, между которыми сразу же началось соперничество за овладение социальными и политическими ресурсами компартии. Между тем на местах развернулось движение по воссозданию коммунистической партии «снизу». Запрет КПСС не вызвал митинги и демонстрации протеста, но это отнюдь не свидетельствовало о безучастности коммунистов к судьбе партии. Показательна ситуация на юге России. Уже через одну — две недели после опубликования Указа о приостановке деятельности КПСС в городах Ростовской области прошли «маевки», на которых принимались решения о создании новых коммунистических организаций: союзов коммунистов, вскоре объединившихся в движение «Трудовой Дон». Первичные организации РКРП, ВКПБ, РПК и других партий возникали уже внутри данных объединений и, таким образом, были изначально объединены в рамках движения.
Лидирующая роль в коммунистическом лагере в конце 1991—1992 гг. принадлежала Российской коммунистической рабочей партии (РКРП). В ней объединились сторонники жестко централизованной экономики и советской власти. Митинговая тактика позволила этой партии стать самой массовой из левых организаций [34]. Другие партии, занявшие умеренные позиции и взявшиеся за разработку конструктивных программ, явно проигрывали РКРП, что вполне объяснимо. В сложившихся условиях в политику шли лишь убежденные и стремившиеся к выражению своих взглядов люди. Соответственно, их выбор в спектре политических организаций останавливался на партиях, известных своей публичной деятельностью. Так выросла «Демократическая Россия» в 1990—начале 1991 гг., так же поднялась и РКРП в конце 1991— 1992 гг.
Как и «демороссы», коммунисты были лишены необходимых ресурсов для борьбы за власть и выполнения роли оппозиции. Отсутствие механизма участия партий в политике, взаимодействия с властью, весьма ограниченные возможности институционализации — все это определяло их политическую маргинализацию. В данной ситуации партийно-политическая жизнь неизбежно обуславливалась влиянием внешних политических факторов. В 1992—93 гг. таким фактором стало формирование в качестве ведущих политических субъектов «партии Президента» и «партии съезда». Их появление было вызвано реализацией радикальной экономической реформы и развернувшейся борьбой за руководство процессом реформирования, что фактически означало борьбу за собственность, за перераспределение ресурсов, льгот и привилегий между номенклатурными группировками. Политические партии в этой ситуации являлись не субъектами, а, скорее, инструментами политики, так как были призваны выполнять задачи идеологической поддержки и социальной мобилизации. Стремление партий к институционализации вело к сближению с одной из номенклатурных «партий» в соответствии с идейно-политической близостью.
Так как участие партий в том или ином лагере сближало их в стремлении более эффективного влияния на власть, то с целью повышения статуса в «игре» и совместного выживания они активно блокировались. Таким образом, происходило образование блоков политических партий, которые мы можем условно определить как «блоки поддержки». Характерной чертой данного типа блокирования являлась относительная самоидентификация с одним из ведущих политических субъектов и конфронтация с силами противоположной стороны.
В регионах обозначившееся к началу 1992 года разделение партий на проправительственные и оппозиционные сохранилось и в период блокирования. Проправительственный лагерь по-прежнему составляли организации РПРФ, СДПР, ДПР и НПСР, объединенные структурами «Демократической России».
Объединение не распалось с созданием в Москве центристского «Гражданского Союза» (ГС) с участием ДПР и НПСР. Региональные отделения этих партий отказались от формирования структур «ГС» на Дону. На конференции ДРО ДПР участие руководства партии в «Гражданском Союзе» было оценено как политическая ошибка и принято заявление о принадлежности организации «к общему демократическому движению». Большинство членов региональной организации высказались за участие в движении «Демократический выбор», которое оформилось в ноябре 1992 года как блок поддержки «партии Президента» на базе «ДемРоссии» во главе с Республиканской партией. Отмечалось, что «в критический момент членам ДПР навязывается центральным руководством идейка спокойной работы парламентской партии, единственное назначение которой — готовить какие-то отдаленные выборы... это ведет к политическому бездействию, в результате которого партия на глазах теряет своих сторонников и симпатии людей» [35].
На состоявшейся 11 декабря 1992 года IV областной конференции движения «Демократическая Россия» был сделан вывод, что «в данный момент, при малочисленности партий, независимо от их идеологической ориентации, можно говорить о двух условных «партиях»: «партии реформ» и «партии контрреформ» [36]. Заявив о поддержке политического курса Б.Ельцина, участники конференции приняли решение о воссоздании Коалиции демократических сил Дона — широкого объединения демократических партий и движений: РПРФ, СДПР, НПСР, ДПР и Ростовского студенческого союза.
Вопрос об участии в данной коалиции, по сути, оказался вопросом будущего для каждой из региональных партийных организаций. Если РРО РПРФ и СДПР, выдерживая взятую линию, сумели утвердиться на политической арене области, то ДРО ДПР вошла в кризис, связанный с расколом ее рядов по проблеме политического самоопределения.
Раскол стал очевиден накануне апрельского референдума 1993 года. Если одна часть членов организации считала необходимым и естественным участие партии в блоке «Демократический Выбор» и структурах «Демократической России» в целях поддержки политики Президента и отрицала возможность центризма в переломный период, то другая часть выступала за автономизацию партии на региональном уровне и переход ее на центристские позиции: «за реформы, но без коррупции и нищеты, за народ, но без социалистических экспериментов над ним» [37].
Одной из причин раскола в ДПР и некоторых других партиях, имевших «неформальное» происхождение, стали изменения в составе партийных рядов и мотивации участия в политической жизни. Интеллигентский характер неформальных политических групп предопределил различие мотивов, которые привели участников в движение. Известный исследователь Г.А. Монусова выделила три группы мотивов: во-первых, идейно-нравственные принципы, внутренние установки на участие в движении; во-вторых, ориентация на профессиональную политическую деятельность, установки на участие в ней, нередко носящие прагматический характер; в-третьих, желание большей самореализации [38]. Можно сказать, что для одних участие в демократическом движении — это потребность, другие рассматривали его как средство, а для третьих это лишь условие, поле деятельности для самовыражения.
Большинство региональных партийных организаций составили люди, для которых участие в политике было потребностью (мотив самовыражения был исчерпан на этапе неформального движения). Сначала потребностью протеста, затем — потребностью противостояния, борьбы со злом, которое они видели в тоталитарной системе, тоталитарных силах, тоталитарной идеологии. Одновременно в движение приходили люди, ориентирующиеся на профессиональную политическую деятельность, для которых нравственные мотивы были второстепенны, а идея великой цели не имела практического значения.
Демократы новой волны интересовались вопросами избирательной кампании, и вопрос о союзах с партиями иной ориентации был закономерен и оправдан в их глазах. Шел процесс профессионализации политики. В регионах он в большей степени затронул ДПР и РПРФ.
Таким образом, на Дону демократические силы оказались консолидированы в один «блок поддержки». Об идейно-политической ориентации данного блока можно судить по характеру его деятельности и составу участников.
Основными направлениями деятельности являлись: проведение политических акций в поддержку курса правительства, включая участие в кампании по проведению референдума в апреле 1993 года, а также формирование социальной базы и взаимодействие с органами власти. Приверженность руководителей области курсу реформ позволяла демократам рассчитывать на определенное участие во власти. Поэтому они снова и снова проявляли стремление к конструктивному сотрудничеству. Оно реализовывалось в создании политических консультативных советов при главах администраций области и городов. Советы были призваны выполнять коммуникативную функцию: разрабатывать рекомендации органам власти и консультировать последних, соответственно популяризируя деятельность органов власти и поддерживая их инициативы. Однако, опыт оказался неудачным в силу неготовности власти к сотрудничеству, а партий — к продуцированию действенных программ и организации поддержки администрации.
Более успешной была деятельность партий по формированию социальной базы. Была активизирована работа с предпринимателями и молодежью через созданные общественные объединения и молодежные организации. Продолжали активно сотрудничать в «Демократической России» члены общества «Мемориал» и Союза ветеранов Афганистана.
Логичным результатом эволюции регионального демократического движения стало образование 17 сентября 1993 года блока реформистских сил «Выбор Дона», в который вошли РПРФ, СДПР, «Демократическая Россия», «Гражданское возрождение», ассоциация приватизированных и частных предприятий, НПСР и значительная часть членов ДПР.
Сами организаторы отметили, что в ходе политических кампаний 1992—1993 годов «произошло не только сближение политических позиций входящих в этот блок организаций, но и достигнута высокая степень организационного единства (создан единый оргсектор, программная группа, пресс-служба)». Это сближение, по их мнению, представляло объективную возможность создания не блока, а партии, но для этого еще не созрели субъективные предпосылки, «поскольку много активных и дееспособных членов различных партий не готовы психологически порвать со своими организациями и войти в новую партию... Сохраняется устойчивый «антипартийный синдром» и у значительной части предпринимателей, сотрудничающих в рамках коалиции» [39].
Таким образом, региональные партии демократической ориентации составили один, достаточно влиятельный и сплоченный, «блок поддержки» «партии Президента», сумели сохранить свой потенциал в условиях модернизационного кризиса. Формирование данного блока произошло не на идеологических основаниях, а по политической мотивации — общности тактических задач, таких как: включение в политический процесс, поддержка курса радикальных реформ (против «партии съезда») и поиск новых ресурсов партийной жизнедеятельности.
Блок поддержки «партии съезда» составили коммунистические организации. Резкий рост их активности и численности сопровождался усилением координации деятельности при сохранении известной идейно-политической дифференциации.
Так, например, «Союз коммунистов Дона» объединил членов и сторонников ВКП(б), РКРП, СПТ, групп СК и РПК, движений «Трудовая Россия» («Трудовой Ростов»), «Военные за демократию», Партии труда. Стратегическая цель коммунистов, по определению лидера регионального отделения РКРП Ф.М. Лобова, состояла в том, чтобы «свалить» правительство и Президента РФ, для чего «надо всколыхнуть низы» [40].
Безусловно успешной для коммунистов была осень 1992 года. 7 ноября им удалось организовать демонстрации и митинги на центральных улицах городов и поселков. К началу 1993 года в коммунистическом движении на Дону состояло около 4000 человек. Однако, необходимо учесть, что большую часть членов составляли пенсионеры и ветераны войны (в большинстве городов и районов штаб-квартиры коммунистов располагались в помещениях ветеранских организаций). Их активность была весьма ограниченной, что проявлялось на митингах оппозиции, когда число участников не превышало 300— 500 человек (включая любопытствующих граждан).
С воссозданием организации КПРФ обстановка в движении несколько обострилась. Беспощадная критика «примиренческой» «оппортунистической линии КПРФ со стороны РКРП выплеснулась на страницы партийной прессы. Однако, быстрый рост региональной организации КПРФ, сближение с ней донского отделения СПТ и повышение авторитета в партийных массах, которые увидели в «партии Зюганова» консолидирующую силу с сильным традиционалистским началом, привело к объединению вокруг нее большинства коммунистических организаций.
С образованием «Союза коммунистов Ростовской области» (СКРО) и занятием в нем ведущих позиций областной организацией КПРФ характер деятельности блока несколько изменился. Приоритет получила организационная работа: создание первичек, агитация к «восстановлению» в партии и т.д. Немаловажное значение имело возвращение к политической деятельности опытных функционеров из номенклатуры КПСС и привлечение научной интеллигенции, что безусловно подняло уровень партийной деятельности.
Хотя СКРО не был устойчивым объединением, фактическое единство коммунистического лагеря дает нам право утверждать, что «блок поддержки» состоялся. Как и в стане демократов, в среде коммунистов идеологические расхождения оказались второстепенны, а определяющими стали соображения политической целесообразности объединения на платформе радикальной оппозиции курсу правительства и защиты советской Конституции как правовой гарантии сохранения советской власти в России. Во многом процесс формирования коммунистического движения задавался «сверху». Вместе с тем, сплочение сил было обеспечено «снизу» — единством партийных масс.
Болезненной для коммунистов и демократов была и остается до сих пор проблема взаимоотношений с казачеством. Ни одна из серьезных политических партий не имела мотивации к союзу с казачьим движением, так как приход последнего к власти исключал целесообразность партийно-политической деятельности в регионе, возможность институционализации партий, борьбу за места в органах власти. Кроме того, для партий, как либерально-демократической, так и социалистической ориентации, был неприемлем экстремизм значительной части казачьих структур.
Позиция политических партий по отношению к казачеству проявилась, в частности, в реакции на инициативу РРО СДПР, предложившей принять «Политическую хартию Ростова», суть которой состояла в законодательном закреплении запрета на создание параллельных органов власти и военизированных формирований, равенства нрав и обязанностей казаков и неказаков, равенства условий и свободы деятельности всех общественных объединений и политических партий и т. д. [41]. Если лидеры ДПР и РУС поддержали проект, то представители Союза коммунистов, ПЭС и НПСР высказались против, отмечая отсутствие в нем «позитивного режима» и явно антиказачий характер документа.
Оценивая влияние казачьего движения и его неоднородность, крупнейшие политические партии: республиканцы и коммунисты — искали поддержку в его рядах. Но если лидеры РПРФ прибегали к этому лишь в периоды избирательных кампаний, то коммунисты стремились к постоянному сотрудничеству. Было заявлено, что «коммунисты приветствуют позицию казачества в борьбе за территориальную целостность страны, против хищнического растаскивания ее национального богатства. Коммунисты заявляют о своей готовности сотрудничать с СК ОВД в решении вопросов землепользования на Дону, в патриотическом и воинском воспитании молодежи...» (42]. Периодически отдельные казачьи организации оказывали и оказывают поддержку различным партиям, но при этом руководствуются исключительно конъюнктурными соображениями. Более или менее постоянны симпатии казаков лишь в отношении монархистов и национал-патриотов.
Всплеск интереса к монархической идее пришелся на 1992 год. Именно тогда под Таганрогом состоялся первый Всероссийский монархический съезд. Однако монархисты не стали сколько-нибудь влиятельной политической силой. Их организации отмежевались друг от друга и втянулись в затяжной конфликт по поводу определения путей и форм восстановления монархии.
Другие крайне правые организации были очень слабы и незаметны в политической жизни области. Оформление регионального отделения ЛДПР и превращение его в массовую организацию произошло уже вследствие победы В.В. Жириновского на выборах в Государственную Думу в 1993 году.
Таким образом, в 1992—1993 годах партийно-политическая ситуация на региональном уровне характеризовалась формированием и деятельностью двух «блоков поддержки» при отсутствии сильного «центристского» объединения. Роль «третьей силы» в провинциальном политическом процессе, начиная с 1993 года, играет «партия власти», которая образовалась в результате становления новой региональной правящей элиты, опиравшейся на патернализм постсоветского общества •и консерватизм административно-хозяйственного управления, эксплуатировавшей тягу значительной части населения к стабильности и усталость от крайностей партийно-политической борьбы.
Наличие «партии власти» — корпоративного объединения хозяйственников и чиновничества — не только ограничивало поле деятельности формировавшихся партий, но и фактически препятствовало формированию сильных центристских общественно-политических объединений консервативного толка. Силы и слои, призванные служить основой объединений типа Гражданского союза на региональном уровне, оказались ориентированы на «партию власти» и, таким образом, выключены из партийно-политической жизни.
Такая расстановка политических сил определила результаты избирательных кампаний 1993—1994 гг. Показателен пример Ростовской области.
В итоге, была закономерен успех на парламентских выборах 1993 г. и муниципальных в марте 1994 г. трех ведущих политических сил: «партии власти», «Выбора Дона» и КПРФ [45]. Результаты выборов имели огромное значение. Победа способствовала бы развитию блоков и росту влияния. Поражение обрекало эти объединения на кризис с тяжелыми последствиями. Причем, под победой и поражением понималось получение блоком определенной суммы голосов. Так, для «Выбора Дона» победой явилась бы поддержка со стороны 30— 35% электората. Для КПРФ эта цифра составляла 10—15%.
Соответственно результаты выборов в Государственную Думу 12 декабря 1993 года были однозначно оценены как «поражение» «Выбора Дона» (17%) и «победа» коммунистов (12%).
Такой результат был очень болезненно воспринят в демократическом движении Дона, и развернувшиеся в марте-апреле 1994 г. споры о причинах поражения стали катализатором центробежных тенденций в нем.
Выборы декабря 1993 и марта 1994 гг. показали, что блок «Выбор России» в аморфном состоянии конгломерата партий и организаций демократической направленности не способен играть роль ведущей политической силы. Для осуществления этой роли, по мнению лидеров блока, требовалась единая партия с достаточно жесткой дисциплиной, так как большинство организаций, входивших в блок, слабы, малочисленны, не имели конструктивных программ и устойчивой социальной базы. В связи с этим, было предложено создать основе блока «Выбор Дона» региональной организации партии «Демократический выбор России» («ДВР»), формировавшейся вокруг парламентской фракции «Выбор России» во главе с Е. Гайдаром.
Однако эта идея не нашла поддержки у большинства участников «Выбора Дона». На своей конференции в мае 1994 г., они согласились с необходимостью объединения всех реформаторских сил в одну организацию. Но не путем создания новой партии, т. к. «многие члены различных организаций, ныне входящих в блок... не готовы даже психологически порвать со своими партиями ради создания новой структуры». Отмечалось, что «настойчивые попытки создать единую партию в этих условиях уже приводят к расколам среди реформаторских сил. Фактически, вместо объединения раздробленных политических организаций, создание жесткой политической структуры «Выбора России» приведет к ослаблению демократического движения. Результат будет прямо противоположным тому, ради которого создается новая партия». В постановлении Конференции было указано на «нецелесообразность формирования новой политической партии и ее структур на основе общественно-политического движения «Выбор России» и его организаций в регионах» [43]. Если в 1993 году республиканцы выступали как консолидирующая сила, а их региональная организация стала стержнем блока «Выбор Дона», то весной 1994 г. именно РПРФ стала генератором центробежных тенденций. Причиной тому стал раскол в партии на ее V съезде, состоявшемся в мае 1994 года.
Причиной раскола стали расхождения по вопросу поддержки Президента и правительства в условиях существования парламентской многопартийной системы. В. Лысенко и большинство лидеров региональных партоорганизаций считали, что поддержка Президента и формирование «партии поддержки» в виде «ДВР» это перманентные задачи РПРФ, как «единственной последовательно демократической партии» [44]. На этой платформе объединились сторонники президентской республики, готовые к сотрудничеству с властями.
Их оппоненты, во главе с И.А. Яковенко, полагали, что поддержка существующего политического режима противоречит духу истинно демократической партии. По их мнению, «существовали и действовали важнейшие элементы старой, советской системы организации общественно-экономической жизни. Не выработаны демократические процедуры контроля общества над властью». В этих условиях поддержка стабильности нынешнего режима — «это смерть для партии». Отдавать флаг альтернативы Жириновскому или Зюганову — это «путь назад» [45]. Соответственно выбор этой части республиканцев — конструктивная оппозиция, демократическая альтернатива власти. Результатом борьбы стал выход группы Яковенко из РПРФ. В «Обращении» к региональным партийным организациям И.Яковенко предложил демократам осуществление роли «третьей силы» в политической жизни России (наряду с «партией власти» и КПРФ).
«Обращение» И.Яковенко и В. Шостаковского нашло отклик в регионах. Идея образования «третьей силы» явилась альтернативой предложениям о создании новой партии в поддержку Правительству. Реализация этой идеи на Дону была ускорена фактическим распадом «Выбора Дона» после учреждения региональной организации «ДВР» 1 июля 1994 года. В «ДВР» остались часть республиканцев и непартийные предпринимательские структуры: АККОР, Ассоциация приватизированных и частных предприятий.
Большинство партийцев из «Выбора Дона» (СДПР, «Демократическая Россия», «Гражданское возрождение», Донская молодежная Лига и часть РРО РПРФ) заинтересовались призывом Г. Явлинского к формированию лагеря «демократической оппозиции». Относительный успех «Яблока» на выборах в Государственную Думу 12 декабря 1993 г. стимулировал этот интерес.
Донское «Яблоко» было учреждено 18 октября 1994 г. в результате объединения усилий социал-демократов, партии «Демократическая альтернатива» (Р.Н. Гришечкиной), Ростовского студенческого союза, движения «Гражданское возрождение», Независимого профсоюза горняков, Ростовского областного профсоюза фермерских хозяйств, известных предпринимателей и представителей интеллигенции [46]. Параллельно с образованием новых структур предпринимались усилия по поддержанию жизнедеятельности движения «Демократическая Россия» и обновлению его программных документов. Сохранение данного объединения было не данью традициям демдвижения, а имело исключительно важное значение для сохранения морального единства донских демократов. Кроме того, ряд периферийных организаций области считали себя, прежде всего, ячейками «ДемРоссии». Таким образом, «Демократическая Россия» являлась еще и определенной инфраструктурой донского демократического движения.
В целом, в результате кризиса 1994 г. региональное демдвижение оказалось расколото и на его основе сформировались две партийные структуры: партии «Демократический Выбор России» и объединения «Яблоко». Практически сразу же после своего появления донское «Яблоко» стало одной из влиятельнейших партийных структур. Его первым триумфом стали довыборы в законодательные органы, на которых кандидаты от «Яблока» победили в трех из пяти избирательных округов. А после парламентских выборов 1995 года «Яблоко» прочно заняло положение ведущей либеральной организации в регионе.
Иные последствия имели выборы 1995 года для региональной организации «ДВР». «ДВР» потеряла не только статус «партии власти» на столичном уровне (в регионе она никогда не являлась таковой), но и поддержку избирателей. В ходе «чеченского кризиса» партия выступила организатором антивоенной кампании, что привело к её политической изоляции и переходу в «конструктивную оппозицию» Президенту и Правительству. Потеря депутатских мандатов в декабре 1995 г. повергла «гайдаровцев» в полусонное состояние и обернулась потерей влияния на региональном уровне. Период 1994— 1996 гг. был весьма тяжелым и для левых партий. Успех на выборах 1993—94 гг. был обусловлен не столько активностью коммунистов, сколько резким ухудшением социально-экономической ситуации.
После выборов 1993 г. коммунистическая оппозиция дифференцировала свою деятельность, условно выделив три формы участия в политическом процессе.
Первой (по политическому значению) формой участия стала фракционная деятельность в Федеральном Собрании. В её рамках КПРФ демонстрирует готовность к конструктивному диалогу с Правительством и Президентом. Причем, чем существеннее представительство в парламенте, тем конструктивнее диалог.
Второй формой участия является управление отдельными регионами, городами и районами. Она имеет сложную географию и определенные ограничения по реализации партийной программы.
Наконец, третьей формой участия является деятельность коммунистов в сфере публичной политики. Эта форма является превалирующей и распространена на всей территории страны.
В сфере «уличной» политики КПРФ и радикалов из «Трудовой России» объединяет неприятие «временного оккупационного режима» Ельцина, однако различия в форме и методах оппозиционной деятельности порождают перманентный конфликт внутри движения. В итоге, попытки объединения коммунистов не приводят к созданию устойчивого союза в рамках единого движения или организации. Не отличается твердостью и созданный в 1996 году Народно-патриотический Союз России (НПСР). В ростовском отделении НПСР под руководством обкома КПРФ объединились весьма разнородные организации. Наряду с частью ростовских коммунистов-радикалов в него вошли СПД «Держава», «Духовное Наследие», СПТ, Русская партия — организации, не имеющие своего электората и серьезного политического веса, но следующие в фарватере политики КПРФ и призванные уравновесить присутствие амбициозных радикалов.
Благодаря тактике «широкого участия» в общественной жизни и использованию парламентского представительства, а также отличной организации и массовости своих рядов, лишь КПРФ оказалась способна составить конкуренцию «партии власти».
Весь предыдущий опыт провинциальной партийности показал, что партийные организации, функционировавшие в регионе, в подавляющем большинстве так и не смогли стать региональными партиями, субъектами региональной политики, организациями, нацеленными на завоевание власти на местах. Они были созданы как «группы поддержки» федеральных лидеров и остаются таковыми по сей день. На протяжении последних трех лет в жизнедеятельности политических партий в регионах наблюдается несколько устойчивых тенденций.
Во-первых, распад партий и образование новых структур приходится на время подготовки и проведения избирательных кампаний и других политических акций всероссийского масштаба (пики партийной активности — лето-осень 1993 и 1995 гг., весна-лето 1996 г.).
Во-вторых, усложнение политического спектра в регионах в связи с движением политической элиты на федеральном «Олимпе» (формирование организаций КРО и «Честь и Родина», оформление структур ПДА, ПСТ и др.).
В-третьих, высокая активность по формированию межпартийных блоков и коалиций. Это не всегда простое тиражирование федерального опыта, политически оправданное и целесообразное, как, например создание региональных отделений Народно-патриотического союза России под доминирующим влиянием КПРФ. В ряде случаев происходит консолидация партий, не стыкующихся на федеральном уровне, что обусловлено общим кризисом маргинализированных региональных организаций и их стремлением «удержаться на плаву» путем объединения усилий и ресурсов. Именно этим заняты лидеры «ДВР» и некоторых других организаций либеральной ориентации.
Наконец, в-четвертых, партийная деятельность, независимо от идеологической окраски организации приобретает оппозиционный характер, что в частности отражает разочарование партийцев в попытках сотрудничества с органами власти.
Между тем, круг задач и сфера деятельности региональных партий составляет их участие в формировании внутрирегиональной политической конъюнктуры посредством выполнения коммуникативной функции: посредничества в организации диалога между обществом и органами власти, выражения интересов и потребностей общества и т.н. На протяжении последних лет лишь три партийные структуры в некоторой степени продвинулись в понимании истиной сути провинциальной партийности, это, в большей степени, КПРФ, в меньшей — «ДВР» и «ЯБЛоко». Оппонирование местным органам власти со стороны этих партий имеет конструктивный характер и социальное содержание. Продвижение в этом направлении идет очень медленно. Оно предполагает качественный перелом в развитии партийной системы: выделение партийных структур с целеполаганием и предназначением, замкнутым на региональном уровне, но это дальняя перспектива.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Березовский В.Н., Кротов Н.И. Неформальная Россия. М.: Молодая гвардия. 1990. С. 4.
2. Воспоминания Е.И.Леля (одного из лидеров группы «Защита» и Донского народного фронта в 1988—1990 гг.) / Личный архив автора. Тетрадь 1. С. 45.
3. См.: Березовский В.Н., Кротов II.И. Новые общественно-политические организации и движения РСФСР. Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы: Справочник. Т. I. Ч. 1. М.: РАУ-Пресс, 1991. С.5.
4. Правда. 1989. 19 июля.
5. Неформальное общественное движение: штрихи к портрету / Сост. Щегорцов В.А. М.: АОН при ЦК КПСС, 1990. С. 78-79.
6. Там же. С. 105.
7. Хочу быть депутатом. В городском общественно-политическом клубе «Гражданин» // Таганрогская правда. 1988, 29 января.
8. Березовский В.Н, Кротов Н.И. Неформальная Россия. С. 5.
9. Воспоминания Е.И.Леля. 10.10.1994 г. Личный архив. Т. 1. С. 46.
10. Россия сегодня. Политический портрет, 1985—1990 гг. М., 1991. С. 436.
11. Малютин М. В. Общественно-политические движения в СССР периода перестройки: логика формирования и развития // Политика: Проблемы теории и практики. Выи.VII. 4.2. М.: ИНИ-ОН АН СССР, 1990. С. 32 — 33.
12. Сундиев И.Н. Клубы и фронты // По неписанным законам улицы. Л., 1990. С. 95.
13. Об этом свидетельствует также характеристика народных фронтов, данная в справочнике В.Н.Березовского, Н.И.Кротова.
14. См.: Многопартийность и общественные движения. Тенденции и прогноз. Вып.1. М.: ИС АН СССР, 1990. С. 33-34.
15. Программа Донского народного фронта // ДНФ. 1990. С. 24.
16. Интервью Р.Н.Гришечкиной. Личный архив. Т. 1. С. 7.
17. См.: Малютин М. Почему в современной России не существует рабочего движения? // Новое рабочее и профсоюзное движение. 1993. №1. С. 53-57.
18. См.: Россия сегодня... С. 319-340.
19. См.: Перестройка в КПСС: мнения и оценки. Ростов-н/Д, 1990. С. 22.
20. Россия сегодня... С. 324.
21. Демократическая платформа. Вып.2. Ростов-па-Дону, 1990. С. 3.
22. Климента А. Крах коммунистической идеи // ДНФ. 1990, апрель. С. 19.
23. Макаренко В.П. За блок левых сил (Тезисы доклада на Учредительной конференции партклубов) // ДНФ. 1990, апрель. С. 8.
24. Красников Е. «Народная антикоммунистическая партия» Ильича // КоммерсантЪ. 1990, 4 июня.
25. Воспоминания Е.И.Леля. Личный архив. Тетрадь 1. С. 47.
26. Цит. по: Эткинд Ю.Э. Движение и движения, или кто станет лидером перемен? // Социология общественных движений: эмпирические наблюдения и исследования. Кн.1. М.: ИС РАН, 1993. С. 26
27. Демократическая платформа. Ростов-на-Дону, 1990. С. 23.
28. Современная политическая ситуация. Итоги социологических исследований. Новочеркасск. 1990, сентябрь. С. 7, 12—13.
29. Учредительный съезд Республиканской партии России. Информационная записка. Ростов-н/Д, 1990.
30. Употребляя термин «демократическое движение», мы исходим из его рациональной условности, ибо только условным, но емким термином можно обозначить общественно-политическое движение в России конца 80-х—начала 90-х годов, объединенное, как отметил В.Березовский, «мы»-образом (коллективной идентификацией), наличием социально-политического субъекта-антагониста и конфликтной ситуации (См.: Березовский В.В., Кротов Н. И. Новые общественно-политические организации и движения РСФСР (опыт анализа и классификации) // Россия: партии,... Т. I. Ч.1. С. 8)
31. Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч.III. Политика. М., 1898. С. 541.
32. Салмин А.М. и др. Партийная система в России в 1989 — 1993 годах: опыт становления. М.: Начала-Пресс, 1994. С. 51.
33. Демократический Новочеркасск.,1991. №7.
34. По заявлениям руководителей Ростовской региональной организации РКРП, её численность в середине 1992 года достигала 1000 человек.
35. Демократический Дои. № 30. 1992. 4 декабря.
36. Общественно-политическая ситуация в Ростовской области: Справ ка/ ИАЦ АРО. Текущий архив. Д.048.12.92. С. 4.
37. См.: Демократический До». №4 (37); Демократический Доп. №5 (38).
38. Монусова Г.А. Мотивы и ценности участия в демократическом движении // Социологические исследования. 1995. № 6. С. 68.
39. Решение Политсовета объединения «Выбор Дона». Ростов-н/Д. 1993, 7 декабря.
40. ИАЦ АРО. Текущий архив. Док. 036.09.92. С. 3.
41. Проект Политической хартии Ростова: мнения, оценки // Утро. 1993. 24 фев.
42. Документы VI областной восстановительной конференции КПРФ. Ростов-на-Дону. 1993. С. 4.
43. Решение конференции общественно-политического объединения «Выбор Дона» от 21 мая 1994 г.
44. Тезисы выступлений сопредседателей РПРФ на V съезде партии. М., 994. с.1-2
45. См.. там же. С.1;3.
46. Пресс-релиз оргкомитета по созданию областного движения в поддержку блока «ЯБЛоко». г. Ростов-н/Д., 13.09.1994 г.
Оглавление
Введение | 3 |
Глава I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ В РОССИИ | 27 |
1. Идеология, организация и деятельность неонароднических, партий. | 27 |
2. Образование социал-демократической партии в России. | 42 |
3. Либеральное движение в пореформенную эпоху. «Новый» либерализм. | 59 |
Глава II. ПАРТИИ И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ РОССИИ В ПЕРВОЙ РЕВОЛЮЦИИ И МЕЖРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД. РЕФОРМАТОРЫ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ (1905 —нач. 1917гг.). | 75 |
1. Общенациональная оппозиция самодержавию и российские партии в 1905 году. | 80 |
2. Первый опыт российского парламентаризма: партии в l и ll государственных думах. | 94 |
3. Политические партии России на путях реформаторской альтернативы. | 105 |
4. Оппозиционные движения в годы войны. Прогрессивный блок | 116 |
Глава III. РОССИЯ В 1917 ГОДУ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ НА ИСТОРИЧЕСКОМ ПОВОРОТЕ. | 131 |
1. Февральская революция 1917 года: проблемы политического выбора для российских партий. | 131 |
2. Второй всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Власть и Учредительное собрание. | 161 |
Глава IV. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ: ДВИЖЕНИЯ И ПАРТИИ. | 179 |
1. Причины гражданской войны в России. Состав, цели и задачи противоборствующих сил. | 179 |
2. Социалистическая оппозиция и большевистский режим в годы гражданской войны. | 196 |
Глава V. СОВЕТСКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ В УСЛОВИЯХ НЭПА. ЛИКВИДАЦИЯ НЕБОЛЬШЕВИСТСКИХ ПАРТИЙ И ОРГАНИЗАЦИЙ. | 214 |
1. Общественно-политический кризис в стране на рубеже 1920—1921 г. и поиск выхода из него. Большевики и НЭП. | 214 |
2. Социал-демократическая и либерально-демократическая альтернативы большевистскому НЭПу. | 235 |
Глава VI. РОССИЙСКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В ЭМИГРАЦИИ: ДОКТРИНЫ И ОРГАНИЗАЦИИ. | 250 |
1. Попытки блокирования либеральных и демократических партий в первой половине двадцатых годов | 250 |
2. Социалистическое и либеральное направления русской эмиграции во второй половине двадцатых годов | 264 |
Глава VII. ЭПОХА ХРУЩЕВСКОЙ «ОТТЕПЕЛИ»: ТЕНДЕНЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ. РЕФОРМАТОРЫ И ТРАДИЦИОНАЛИСТЫ. | 283 |
1. Кризис власти. Борьба за лидерство (1953—1955). | 287 |
2. XX съезд КПСС. Реформы Хрущева: эксперимент коммунистов 50-х годов. | 297 |
3. Программа КПСС. На пути К октябрьскому (1964г.) пленуму ЦК КПСС. | 315 |
Глава VIII. КОНСЕРВАТИВНЫЙ ПОВОРОТ СЕРЕДИНЫ 60-х ГОДОВ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В 70 е — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 80-х ГОДОВ. | 330 |
1. Нарастание кризисных явлений системы. Партийно-государственная номенклатура. | 330 |
2. Диссидентское и правозащитное движение в 60-х — начале 80-х гг. | 349 |
Глава IX. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОДВИЖКИ В ОБЩЕСТВЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 80-х — НАЧАЛЕ 90-х ГОДОВ: СТРЕМЛЕНИЕ К ПЕРЕМЕНАМ. | 387 |
1. Новый генсек ЦК КПСС и метаморфозы «перестройки». | 387 |
2. Общественно-политические движения в конце 80-х гг. | 403 |
Глава X. СТАНОВЛЕНИЕ РОССИЙСКОЙ МНОГОПАРТИЙНОСТИ: ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ И ПРОГРАММЫ. | 417 |
1. Процесс образования российских партий и его особенности (П.А.Попова). | 417 |
2. Политические партии России об идеале общественного устройства страны (1989—1991 гг.) (В. В. Гаташов, А. И. Нарежный). | 430 |
Глава XI. ПАРТИИ И ВЛАСТЬ: ПРОБЛЕМЫ ИХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ В СОВРЕМЕННОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ. | 458 |
Глава XII. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПАРТОГЕНЕЗ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ. | 478 |
Еще по теме ГЛАВА XII. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПАРТОГЕНЕЗ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.:
- Особенности партогенеза в Беларуси
- Оппозиционные политические партии
- ГЛАВА XII. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПАРТОГЕНЕЗ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.