1. ИДЕОЛОГИЯ, ОРГАНИЗАЦИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НЕОНАРОДНИЧЕСКИХ ПАРТИЙ

Если социал-демократия воспроизвела народническую и революционную методологию в превращенной форме, то эсе­ровские организации были прямыми наследниками классичес­кого народничества.

Следующим прогрессивным моментом в деятельности народ­ничества было стремление сделать сам народ субъектом преобра­зовательского творчества. Это стремление в 60-е и 70-е годы приобрело наивные формы «хождения в народ», т. е. создания крестьянских поселений. Известные успехи были достигнуты Я.В.Стефановичем и Л.Г.Дейчем в 1877г., В.Н.Фигнер и Е.Н. Фигнер, А.И. Иванчиным-Писаревым в 1878 г. Но они были временными. Несмотря на наивность и утопизм, одно уже великое, массовое, почти повсеместное (в 43 губерниях) хож­дение в народ возвышает его участников.

Народники смогли создать прочные организации, способ­ные в сложнейших политических условиях противостоять цар­ским спецслужбам. Это были «Земля и воля» 1863 и 1876 го­дов, «Народная воля» 1878 года. Последняя благодаря высо­кой дисциплине, конспиративному мастерству смогла осуще­ствлять свою опасную деятельность около трех лет.

Наконец, классическое народничество обессмертило себя плеядой ярких человеческих натур, ставших по сути нашим национальным достоянием. Можно обвинять их в наивности, утопизме, теоретической и политической бесплодности, но нельзя не восхищаться самоотверженностью, готовностью к самопожертвованию, целеустремленностью. Собственная жизнь в их менталитете была далеко не самой дорогой ценой за ве­ликое дело социального освобождения трудящихся.

Вместе с тем, классическое народничество несет значитель­ную долю исторической ответственности за столь отчетливо проявившиеся в XIX, а ещё более в XX веке «родимые пятна» преобразовательского процесса в России — элементы утопиз­ма, волюнтаризма, терроризма.

Утопизм народнической доктрины заключался, на наш взгляд, в абсолютизации архаичных форм экономической и духовной жизни русского народа. Подчеркнем существенней­ший акцент. Сам факт внимания к традиционным и наиболее распространенным формам жизни, их учет составляет как раз сильную сторону народничества. Более того, Герцен, Черны­шевский и их сторонники видели в этих формах, прежде все­го, в общине, основную ячейку будущего справедливого соци­ального устройства в России.

Волюнтаризм заключался в допущении навязывания воли мизерного меньшинства нации ее основной массе, хотя бы и во имя самой благородной цели. Ярче всего волюнтаризм про­явился в ткачевском или «заговорщическом» направлении на­родничества. Петр Ткачев, по справедливому мнению иссле­дователей его деятельности, соединил социализм и бланкизм. В его доктрине особо важное значение придавалось деятель­ности партии интеллигентов-заговорщиков, которые, захва­тив власть, сверху же декретировали бы социализм. Это — ориентация на волю меньшинства, хотя бы и «лучшего». Та­ким образом, отказ от действий по вовлечению самих масс в общественное творчество был отказом от наиболее сильных сторон народничества, взрывал его идеологию изнутри. Тра­диция русского, ткачевского бланкизма была объективно од­ним из непосредственных источников идеологии ленинизма. Важно при этом помнить, что речь идет об известном влия­нии, а не об отождествлении.

Непросто характеризовать и народнический терроризм. В нем причудливо смешались черты антигуманные и проявле­ния высшего гуманизма. Террор действительно занимал весь­ма значительное место в деятельности народников на всех эта­пах данного движения.

Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосу­дительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия» [10].

Последняя фраза вышеприведенного высказывания как раз многое объясняет в отношении классических народников к террору. Двумя главными обстоятельствами усиливавшегося увлечения данным видом политической активности стали, во-первых, неудачные попытки «пробуждения общества» иными, ненасильственными способами (крах «хождения в народ»). Во-вторых, репрессивная, невероятно жестокая политика са­модержавия. С августа 1878 г. но 1 марта 1881 г. 48 (из 63) процессов были проведены военным судом. В зиму 1878/79 гг. в Петербурге было арестовано свыше 2 тыс. человек. Одес­ский генерал-губернатор Э.И. Тотлебен отправлял в ссылку вагонами; киевский — М.И. Чертков, в апреле-мае 1879 г. ежемесячно подписывал по несколько смертных приговоров. За 1879—1882 г. было казнено 30 революционеров. Порой вешали даже за то, что находили при обыске прокламацию «Народной воли" [11].

Отдавая себе отчет в мощи конкретно-исторических обсто­ятельств, которые вызвали тяготение к террору, довольно интенсивное его использование на всех этапах народническо­го движения, подчеркнем, что абсолютизация политического насилия «Народной волей» была по сути изменой сути народ­ничества и привела движение в его классической форме к историческому краху.

Цареубийство 1 марта 1881 года стало кульминацией клас­сического народничества и одновременно началом его политической смерти, поскольку с этого момента оно потеряло при­оритет в освободительном движении. Но народнические орга­низации время от времени возникали и в 80-е годы. В 90-е годы народнические организации принимают название социа­листов-революционеров. Крупнейшими из них в конце XX ве­ка были «Союз социалистов-революционеров», «Партия соци­алистов-революционеров» и «Рабочая партия политического освобождения России» (РППОР). «Союз социалистов-рево­люционеров» (1896 г.) во главе с А.А. Аргуновым возник в Саратове. Затем его организации появились в Москве, Петер­бурге, Казани, Орле. «Союз» прямо заявлял о своем родстве с «Народной волей», был сторонником индивидуального терро­ра и начал издавать газету «Революционная Россия», которая впоследствии стала главным печатным органом партии эсе­ров. Зародыш «Партии социалистов-революционеров» или «Южной партии» возник в 1894 г. в Киеве (И.А. Дьяконов, Н.Н. Соколов, И.П. Дидровский). В 1897 году было заявлено о создании Партии, в программном Манифесте которой (1900 г.) отсутствовало упоминание о народничестве и терро­ре. Достаточно многочисленная для своего времени «Рабочая партия политического освобождения России» образовалась в 1899 г. в Минске, ставила в качестве первоочередной задачи борьбу за политическую свободу посредством террора. Имен­но здесь появился и стал благодаря своей кипучей энергии и организаторским способностям известен Григорий Гершуни, «завербованный» «бабушкой» русской революции Екатериной Брешко-Брешковской.

Эсеровские организации возникли и в эмиграции: «Союз русских социалистов-революционеров» (1894 г.) в Берне и «Аграрно-социалистическая лига» (1900г.) (В.М.Чернов и М.Р. Гоц). В самом начале XX века значительно активизиро­вался процесс консолидации эсеровских организаций. В 1901 году заявили о слиянии и создании единого Центрально­го Комитета «Союз социалистов-революционеров» и Южная Партия. Позднее к ним присоединились бернский «Союз» и «Аграрно-социалистическая лига». Датой провозглашения партии социалистов-революционеров стал январь 1902 года. В третьем номере газеты «Революционная Россия» было по­мещено извещение о создании партии.

У истоков ПСР стояла плеяда исключительно энергичных, деятельных, самоотверженных людей.

Живой и осязаемой связью между народниками 70-х и новым поколением была Екатерина Брешковская. Она роди­лась в 1844 году в семье черниговского помещика. В юности оставила семью и погрузилась в революционную деятельность.

Хождение «в народ», арест, суд и пять лет каторжных работ, выход на поселение, побег, новый арест, новый суд и опять | четыре года каторжных работ. В 1896 году, когда, наконец, закончились сроки всех ее каторг и ссылок, она оказалась среди совершенно новых людей, но не растерялась, энергично принялась собирать эсеровские силы. «За границу шли вести: Бабушка витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодёжь к служению народу, крестьян и рабочих — к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых дви­жений — к возврату на тернистый путь революции» [13], — писал в своих мемуарах В. Чернов.

Илья Рубанович был членом одесской народовольческой организации, был арестован, выслан за пределы Российской империи. Одним из основателей «Аграрно-социалистической лиги» был Леонид Шишко, выходец из дворянской среды, офицер, оставивший военную карьеру. Вместе со своим това­рищем предложил свои услуги земству в качестве народных учителей. Затем активно участвовал в деятельности кружка Н.В. Чайковского. Л. Шишко стал одним из ведущих авторов «Революционной России». Феликс Волховский, как и Бреш­ковская, начинал с «хождения в народ». После трех лет тю­ремного заключения и одиннадцати лет Сибири в 1889 году он бежал сначала в Америку, потом в Англию, где сблизился с местными социалистами. Вместе с другими эмигрантами он издавал «Летучие листки» «Фонда вольной русской прессы». С образованием Аграрно-социалистической лиги он становится ее членом. Бесспорно, ярчайшей «звездой» на эсеровском не­босклоне был лидер и теоретик партии Виктор Михайлович Чернов (1873—1952 гг.). Эмигрировав из России после окон­чания ссылки в 1900 году, он активно занялся организацией партии. К тому времени он был уже известен как теоретик неонародничсства. Будучи глубоким и оригинальным мысли­телем, В. Чернов в то же время продолжил теоретическую традицию народничества, представленную такими яркими именами, как В. Воронцов, Н. Даниельсон, С. Южаков и Н. Михайловский. Сергей Николаевич Южаков (1849—1910) вдохнул новую жизнь в ведущую ипостась народнической теории — кресть­янскую. Россия, по его мнению, «только как мужицкая стра­на» «может явиться на верховный культурный совет нации и потребовать себе места по праву». Объяснял он это специфи­кой социальной структуры населения: «Да, крестьянство су­ществует не в одной России; и даже не в одном славянском мире, но там, у народов германской и латинской расы, оно было всегда не только подавлено, но и затерто, заслонено другими классами и лишь у славян, и преимущественно сла­вян русских, оно долгое время строило историю... и доселе сохранилось, как единственный сам по себе существующий класс», «... здесь мужик не только сохранился, но он есть основа культуры нации... им одним строится, содержится и развивается и политическое могущество и культура русской нации». Суть крестьянской, т. е. собственно русской идеи Южаков видел в том, что крестьянство здесь сохранило идею труда, не дифференцированного от жизни, «... истинно крес­тьянский труд есть, прежде всего, труд на себя». У нас нет начала приобретенного права, на котором строится вся жизнь на Западе». Общинная идея есть лишь частное выражение (!) основного принципа мужицкой идеи. - «Отрицание приобретен­ного права»... «вот формула мужицкой жизни» [14). Южа­ковское определение сути мужицкой идеи (отсутствие приоб­ретенного права) нельзя отнести к его удачам. Более того, эта абсолютизация натурального характера хозяйства и всего скла­да жизни воспроизводит традиционную слабость народниче­ства. Но тезис о крестьянском характере страны, во-первых, и, особенно, отказ отождествлять крестьянскую идею с об­щинной можно считать драгоценным вкладом Южакова в рус­скую общественную мысль.

Выдающимся мыслителем был Николай Константинович Михайловский (1842—1904 гг.). Он развил в новых истори­ческих реалиях, в условиях, когда «островки» капитализма уже были в России фактом — идею А. Герцена о преимуще­ственно некапиталистическом развитии страны. «Положение России, — писал Н. Михайловский, — представляет пока дей­ствительно громадные выгоды: но, между прочим, потому, что мы позже других вышли на работу цивилизации и, как кар­лик на плечах великана, можем следить за причинами и ре­зультатами настоящего положения старой, многострадальной Европы, черпая из нее для себя уроки. Эти уроки, быть мо­жет, ценнее тех положительных благ, которые мы получаем из рук европейской цивилизации» [15].

В.М. Чернов считал себя учеником Н. Михайловского и продолжателем народнической идеи. Уже в ранней, гимнази­ческой юности «народ» был нашей религией», — писал он в воспоминаниях. «Как, например, продолжать учиться в учеб­ном заведении, когда знаешь, что оно содержится на выколо­ченные из народа деньги?» [16]. Окончив гимназию, он по­ступил в Московский университет. Активная общественная деятельность, аресты, заключения, наконец, ссылка не позво­лили ему закончить образование. Но большой и неустанной работой над собой В. Чернов сформировался в человека большой эрудиции и оригинального мышления, который сумел пойти дальше своего учителя, много занимался философией. Его работы были отмечены вниманием солидных ученых. О его интеллектуальной самостоятельности свидетельствует от­ношение к марксизму. В. Чернов принадлежал к той генера­ции, которая почти поголовно «прошла» через марксизм. Он тоже испытал его влияние, но в отличие от многих своих ровесников никогда не считал себя сторонником марксизма, да и не был им. «Мы, не марксисты, прилежнее всего занима­лись именно Марксом. Мы считали тогда «вопросом чести» знать Маркса лучше, чем его сторонники. Это порой превра­щалось у нас в какой-то спорт. Мы должны были наизусть знать все самые «существенные» боевые цитаты, на которые приходилось опираться в спорах. Те, кто, как я, обладали хорошей памятью, порой «откатывали» Маркса по памяти целыми страницами. Молодые же марксисты все остальное отвергали» [17].

Во время тамбовской ссылки (1895—1899 гг.) В. Чернов активно участвовал в создании крестьянских организаций, первых в России. Именно он написал устав «Братства для зашиты народных прав», в котором говорилось о необходимо­сти наделения крестьян землей за счет помещиков [18]. Тогда началась его публицистическая деятельность. Публицистичес­кие и теоретические статьи В. Чернова все чаще появлялись в журналах «Новое слово», «Начало», «Русское богатство». Не случайно по окончании ссылки он оказался центром эсеров­ской эмиграции, стал бессменным редактором «Революцион­ной России» (1902—1906 гг.). На страницах этой газеты и в своих программных работах «Характер современного кресть­янского движения» и «Социализация земли и кооперация в сельском хозяйстве» он теоретически обосновал основные про­граммные идеи неонародничества. В. Чернов как теоретик воплотил в себя все сильные и слабые стороны эсеровского движения. Его творчество производит впечатление поразитель­ной смеси гениальных и утопических идей. Думается, что это не просто эмоциональное впечатление. Мысль Чернова пыта­лась «схватить» сложнейшую российскую действительность во всех ее ипостасях. Теоретические противоречия Чернова — это отражение реальной и глубокой противоречивости самого развития России,

Две группы противоречий доминируют в его теоретичес­ких произведениях и политических документах. Между ярко выраженной гуманистической направленностью и апологети­кой террора, во-первых; между достаточно глубоким понима­нием специфики экономического и общественного развития России — и весьма уязвимой программой социализации зем­ли, во-вторых. Остановимся на данных противоречиях более подробно.

Гуманизм В. Чернова мы видим в ярко выраженной ори­ентации на интересы личности. Это тем более важно подчер­кнуть, что неонародники были убежденными социалистами. Их теоретическая модель социализма во многом совпадала с представлениями социал-демократов: централизованное обще­ство, планомерная организация экономики. Однако модель Чернова в гораздо большей мере была ориентирована на ин­тересы личности, гармонию между ней и обществом: «ценою принижения личности мы придем, в конце концов, к вырож­дению, а не расцвету личности»; «общество и личность могут и должны так размежеваться, чтобы выиграли оба»; «творчес­кая мощь социального целого окажется не обратно, а прямо пропорциональна развитию творческих потенций всех отдель­ных личностей» [19].

Гуманизм неонародничества выражался и в принципиаль­ном отказе от односторонне классового подхода марксистов, от градации различных социальных групп по степени созна­тельности, революционности и т. п. Чернов с первых шагов своей деятельности подчеркивал, что крестьянство не уступа­ет рабочим в организованности, интеллекте и является «не менее социалистическим», чем пролетариат. Ведущим полити­ческим термином эсеров был термин «трудовой класс», в кото­рый они включали рабочих, крестьян и демократическую ин­теллигенцию [20]. Позднее В. Чернов образно писал о необ­ходимости единства серпа, молота и книги [21]. Парадокс заключался в том, что, никогда не участвуя в боевой деятель­ности эсеров, лидер партии обосновал необходимость и целе­сообразность политического террора: «Вопрос в средствах борь­бы... есть не принципиальный вопрос, а вопрос удобства, воп­рос обстоятельств целесообразности». «Кровь есть ужас; ведь и революция — кровь. Если террор роковым образом неизбе­жен, то значит он целесообразен». «Террор в революции соот­ветствует артиллерийской подготовке в бою» [22]. В одной из статей, посвященных террористическому элементу в «нашей программе», В. Чернов обосновал необходимость и роль тер­рора. Террор необходим и неизбежен. Он является средством агитации, способным «заставить людей политически мыслить, хотя бы против их воли» (Л.С.). Террор также является сред­ством самообороны [23]. В статье под названием «Как отве­чать на правительственные зверства?» читатели «Революци­онной России» информировались о том, что во время Батум­ской рабочей демонстрации перебито около 30 человек из безоружной толпы. «Наш ответ таков: нельзя ограничиваться пассивными протестами, нужна вооруженная борьба, воору­женная самозащита, вооруженный отпор, вооруженное воз­мездие» [24].

Одна из сторон второго противоречия составляет, возмож­но, «изюминку» неонародничества и может быть поставлена в заслугу Виктору Чернову. Он отмежевался от классического народничества в отношении к российскому капитализму и об­щине, признавал факт капитализма в России и разложения общины. «Мы не сомневались, что капитализм в России раз­вивается; мы искали только типические национальные осо­бенности в характере этого развития». Не «быть или не быть капитализму, а как его встретить (курсив В. Чернова) — вот как для нас ставился в согласии с Михайловским вопрос» [25]. «Мы ведь не хотели ни в коем случае походить на сенти­ментальных народников, дорожащих консервативными фор­мами патриархальной общины» [26]. Но в отличие от либера­лов и марксистов, сосредоточившихся преимущественно на апологетике российского капитализма, В. Чернов одним из первых в России поставил вопрос о типе капитализма в Рос­сии и, более широко, о типе капитализма в преимущественно аграрных странах. В поисках ответа Чернов выявил некото­рые существенные особенности капиталистической эволюции в России. Важнейшую он видел в преобладании негативных последствий (анархия производства, кризисы, обнищание тру­дящихся) этого способа производства над позитивными (эко­номический прогресс, концентрация, высокая организован­ность) . «Мы сказали себе, что основная особенность русского капитализма — переразвитие, гипертрофия его «шуйцы» над его «десницей», его отрицательных, разрушительных, дезорга­низующих сторон над сторонами положительными, созидатель­ными, организующими. Но, вместо того, чтобы базировать что-то на олицетворении этого дефицита, — городском босяке и интеллигентской богеме — мы сделали другой вывод: не только есть света, что в капиталистическом окошке; надо в некапиталистическом мире, т. е., прежде всего, в мире крес­тьянского труда, искать самостоятельных ростков объедине­ния, обобществления труда и собственности, надо естествен­ную программу требований борьбы настоящего, коренного, индустриального пролетария объединить, гармонически слить с такой же естественной программой требований и борьбы настоящего, коренного трудового крестьянства» [27]. Таким образом, признавая капитализм в России, Чернов не абсолю­тизировал его, видя в экономическом и общественном укладе страны смесь капиталистических и некапиталистических элементов. Мы видим в этом суть теоретической парадигмы нео­народничества и его сильнейшую сторону. Чернов как бы взял у классического народничества идею некапиталистического раз­вития, но опять же отказался от одностороннего подхода пред­шественников, отказавшихся признавать возможность, неиз­бежность развития капитализма на российской почве. Подход Чернова интересен и тем, что он обратил внимание на значи­тельную разницу в темпах развития и типах промышленного и аграрного развития страны в начале XX века. Признавая победу капитализма в промышленности и городе, он отстаи­вал способность крестьянского хозяйства успешно сопротив­ляться капитализму, к некапиталистической эволюции. Та­ким образом, Чернов воспроизвел формулу классического на­родничества — некапиталистический путь, но в усеченном ва­рианте — лишь применительно к аграрному сектору. Это было много реалистичнее, чем абсолютный отказ видеть элементы нового способа производства в России. Мы полагаем, что Чер­нову не удалось в конечном итоге создать оптимальную (т. е. тождественную реальности) теоретическую модель развития страны. Однако постановка вопроса о типе капиталистичес­кой эволюции России, отказ от абсолютизации как капитали­стического, так и некапиталистического уклада и ряд других идей должны найти место в сокровищнице российской обще­ственной мысли.

Этого нельзя сказать без оговорок о центральной программ­ной идее эсеровского народничества, автором которой опять же был В. Чернов — социализация земли. Ее суть заключа­лась в переходе земли не в частную собственность, а « в соб­ственность всего общества и в пользование трудящихся» [28]. Мелкое крестьянское трудовое хозяйство способно победить крупнее, потому что оно идет к развитию коллективизма че­рез общину и кооперацию. В кооперации В. Чернов увидел возможность сохранить «общинный дух» уже без общины в ее архаическом виде. Необходимым условием реализации этой возможности должны были быть ликвидация помещичьего зем­левладения, переход земли в общенародное достояние, унич­тожение частной собственности на землю и ее уравнительное перераспределение. Несомненно, что аграрная теория Черно­ва содержала здравые идеи, была демократически ориентиро­вана, но не давала сколько-нибудь удовлетворительного реше­ния главной проблемы России — крестьянской. Более того, она сеяла иллюзии о возможности простого и полного ее раз­решения [29].

Аграрный проект составлял сердцевину всей программы партии эсеров. Хотя официально она была принята на I съезде, состоявшемся в конце 1905 — начале 1906 гг., ее основ­ные положения были тщательно обсуждены на страницах «Ре­волюционной России», начиная с 1902 года. Конечную цель эсеры видели в организации социалистического общества. Но ее реализация невозможна без определенных переходных эта­пов. Социализация земли рассматривалась ими как раз как мера демократического, а не собственно социалистического характера. В области политической требования программы -минимум заключались в «полной демократизации всего госу­дарственного и юридического строя на началах свободы и рав­ноправия» [30], что означало реализацию основных нрав че­ловека: свободы совести, слова, печати, собраний и союзов, свободы передвижения, выбора занятий, свободы стачек, не­прикосновенности личности и жилища; всеобщее равное из­бирательное право. На смену самодержавию должна была прийти демократическая республика с развитым местным са­моуправлением. Эсеры были весьма прогрессивны для своего времени в решении национального вопроса, они предлагали федеративное устройство государства и безусловное право национальностей на самоопределение. Радикальной и обстоя­тельно разработанной была и собственно «пролетарская» часть программы.

Задолго до конституирования партии эсеры развернули активную деятельность, прежде всего террористическую. Ещё в 1901 году для этой цели была создана Боевая организация, которую возглавил Григорий Гершуни. В те предреволюцион­ные годы деятельность Боевой организации была сосредоточе­на на подготовке покушений на крупнейших сановников: мини­стров, членов царской семьи. Поскольку это было чрезвычайно опасно и в то же время исключительно важно для неонародни­ков, Боевая организация была тщательно законспирирована, была автономна даже по отношению к руководящим органам партии. Стать ее членом было весьма непросто и считалось большой честью. Многие из них были революционными фана­тиками. «К террору он пришел своим, особенным, оригиналь­ным путем и видел в нем не только наилучшую форму поли­тической борьбы, но и моральную, быть может, религиозную жертву», — писал о Каляеве, убийце великого князя Сергея Александровича, его товарищ по партии, один из лидеров «бое­виков» Борис Савинков [31]. Другой известный террорист Егор Сазонов в ответ на вопрос, что он будет чувствовать после убийства, не задумываясь ответил: «Гордость и радость... Толь­ко? Конечно, только» [32].

В предреволюционные годы эсеры совершили серию круп­ных покушений. В 1901 году Карповичем был убит министр просвещения Боголепов. Через год Балмашев совершил поку­шение на министра внутренних дел Сипягина. Его преемник Плеве был застрелен в 1904 году, великий князь Сергей Алек­сандрович — в феврале 1905 г. Это был существенный «вклад» эсеров в дело подготовки революции. Требуя в 1905 году от царя издания Манифеста, эсеровский террор использовался в качестве одного из веских аргументов: «Давайте Манифест, иначе эсеры стрелять будут» [33]. Произвол царской бюрок­ратии был так силен, что практически все общественные и политические силы, в том числе и принципиальные противни­ки террора отнеслись к данной деятельности неонародников сочувственно. Гибель Плеве, к примеру, была встречена с большим ликованием. Отец убийцы Плеве, человек религиоз­ный и верноподданнических настроений, в связи с покушени­ем выехал из Уфы в Петербург ночью, «стыдясь поднимать на людей глаза, желая избежать встреч и знакомств в дороге, чтобы не пришлось называть себя», но нашелся пассажир, знавший его, «...скоро весь поезд узнал, что с нами едет отец Егора Сазонова... В вагон стала заходить публика... посмот­рят, постоят, уйдут. Потом и заговаривать стали. Поздравля­ют, руки пожимают... Какой-то офицер с компанией в буфе­те с бокалом даже подходил: за здоровье, объявляет, Ваше пьем» [34].

Организационное оформление партии эсеров оказалось довольно длительным процессом. В 1903 году они провели Заграничный съезд, на котором приняли Обращение. В этом документе в основу построения партии был положен принцип централизма [35]. В 46 номере «Революционной России» от 5 июля 1904 года был опубликован проект программы. Нако­нец в конце декабря 1905 — январе 1906 гг. в полулегальной обстановке на территории Финляндии, в гостинице близ водо­пада Иматра состоялся 1 съезд партии. К тому времени она имела 25 комитетов и 37 групп в России, сосредоточенных в основном в губерниях Юга, Запада, Поволжья.

Участники съезда приняли программу. Довольно серьезны­ми были разногласия по организационным вопросам. Присут­ствовавшие на съезде с совещательным голосом Н Ф. Анненс­кий, В.А. Мякотин, А В. Пешехонов поставили вопрос о пре­вращении партии эсеров в широкую, легальную, для всех от­крытую партию, где все ведется гласно, под публичным контролем, на последовательно демократических началах. Съезд отверг эти предложения, признав их неосуществимыми. В со­ответствии с принятым уставом, членом партии социалис­тов-революционеров считался «всякий, принимающий програм­му партии, подчиняющийся ее постановлениям, участвующий в одной из партийных организаций». Высшим органом партии был съезд, созывавшийся один раз в год.

В начале работы съезда делегатам было прочитано письмо Гершуни, из Шлиссельбургской крепости. Оно касалось раз­ворачивающейся революции и поразительно точно отражало, на наш взгляд, пафос эсеровской ментальности: «Сбылось пред­сказание: последние да будут первыми. Россия сделала гиган­тский скачок и сразу очутилась не только рядом с Европой, но впереди нее. Изумительная по грандиозности и стройности забастовка, революционность настроения, полное мужества и политического такта поведение пролетариата, великолепные его постановления и резолюции, сознательность трудового крестьянина, готовность его биться за решение величайшей проблемы, социальной. Все это не может не быть чревато сложнейшими благоприятными последствиями для всего ми­рового трудового народа» [36].

Таким образом, возрождение неонародничества в иной форме на рубеже XIX—XX веков было выражением стремле­ния русского народа, т. е. самой почвы идейно самоопреде­литься. Поэтому возникновение партии социалистов-револю­ционеров, одной из первых политических организаций в стра­не, представляется глубоко закономерным. Исторической зас­лугой эсеров можно считать преимущественную ориентацию на крестьянство и первоочередное решение аграрного вопро­са. Неонародники, прежде всего В. Чернов, напряженно ос­мысливали характер исторического развития России и в неко­торых существенных моментах (особый тип капитализма в России, сочетание его с некапиталистической эволюцией в отдельных секторах народного хозяйства и жизни) были, воз­можно, на пути к созданию оптимальной «почвенной» модели социально-экономического развития. Однако успешно завер­шить решение этой проблемы они не смогли. Партия эсеров воспроизвела не только силу, но и слабость «почвы», что про­явилось в крайней противоречивости теории, программы и тактики партии, склонности к экстремизму. Эсеры возродили террористическую традицию в российском освободительном движении и несут за это историческую ответственность. Тер­рористическая традиция сняла обильную кровавую жатву в России XX века и бумерангом нанесла смертельный удар са­мой Партии социалистов-революционеров. В теории и поли­тической платформе неонародничество соединило элементы и социалистической и крестьянской утопии. Поэтому эсеровс­кие иллюзии были, быть может, наиболее почвенными из всех политических иллюзий, которыми столь богата была Россия начат нынешнего столетия.