Технологии политической интеграции в условиях системных экономических кризисов

Во второй половине XX века международная интеграция стала рассматриваться как неотъемлемая характеристика социального развития, чему непосредственным образом способствовали экономическая специализация и активизация трансграничных перемещений.

региональном и субрегиональном. Тем не менее, кризис, начавшийся в 2007-08 годах, изменил представление о линейном развитии интеграционных процессов, фактически ставших синонимом мирового социально-политического прогресса. Именно поэтому в данной части нашего исследования мы попытаемся проанализировать то, каким образом экономические потрясения могут воздействовать на интеграцию, каков исторический опыт в данном вопросе, и как будут развиваться события в контексте преодоления негативных последствий современного кризиса.

В процессе изучения вопроса мы неизбежно столкнёмся с рядом трудностей, главной из которых является, как мы уже отмечали, то, что термин интеграция стал своеобразным клише для всех субъектов международной политики. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто просмотреть официальную документацию практически любого международного политического события или заявления государственных чиновников, посвящённые вопросам внешней политики. В качестве примера можно взять документы, принятые на саммите «Большой Двадцатки» 2012 в Мексике, в каждом из которых присутствует стандартное подтверждение приверженности стран-участниц дальнейшему сотрудничеству в рамках процессов интеграции. Более того, количество упоминаний тех или иных международных интеграционных образований в них просто зашкаливает: так, в Докладе о развитии названия подобных образований встречаются более 60 раз^[131].

Наций, ЮНЕСКО и Международная организация Франкофонии, представляются несколько странными. Другими словами, в настоящее время любая интеграция считается положительным явлением, повышающим уровень управленческих «способностей» государства, что делает задачу объективного исследования достаточно сложной, особенно в исторической ретроспективе. Несмотря на это, мы считаем проведение данного анализа необходимым условием для достижения целей нашей работы.

Ранее мы уже пришли к выводу, что кризисы являются имманентным свойством развития любой социальной системы, в то же время международная интеграция - это тенденция, зародившаяся ещё в конце XIX века, поэтому вполне логичным выглядит предположение о том, что существует исторический контекст взаимоотношений этих явлений. При этом большинство исследователей сходятся во мнении, что в большинстве случаев в прошлом кризисы влияли на интеграционные процессы положительно. Так, Ст.Гросс (St.Gross) фактически рассматривает процесс европейской интеграции как последовательность этапов посткризисного развития^[132]:

1. первый общеевропейский институт был создан в условиях кризиса: после Второй мировой войны торговля между странами континента осуществлялась на основе двусторонних соглашений, которых насчитывалось более 200, однако уже в 1947-48 годах эта система стала давать сбои, в результате чего была предпринята попытка создания Европейского платежного союза

2. в начале 70-х годов произошёл крах Бреттон-Вудской системы, поэтому «план Вернера» по созданию валютного союза и централизованной банковской системы, принятый в 1969 году, остался нереализованным, но интеграция получила новый импульс для дальнейшего развития в политическом измерении

3. первая половина 80-х годов - время кризиса, вызванного падением экономического роста в контексте значительного количества ограничений на перемещение товаров и услуг, характеризовавшегося резким повышением уровня безработицы, следовательно, 1992 - Маастрихтский договор.

Конечно, перечисленные кризисы вряд ли можно сравнивать с современными потрясениями по характеру и по масштабам последствий. Тем не менее, нельзя не признать определённую логику данного подхода. Исключением, на наш взгляд, является ситуация начала 1970-х годов, так как тогда интеграция во многом не была остановлена благодаря стечению обстоятельств (которое, однако, не было случайным). Вполне возможно, что кризис 1970-71 (всё-таки он затрагивал всю систему экономического мироустройства, созданную в послевоенные годы) наряду с «нефтяной депрессией» мог существенно замедлить темпы трансграничного сотрудничества в Европе, и проекты по расширению Европейского Сообщества, координации и созданию общей внешней политики, а также по формированию общей монетарной политики так и остались бы проектами, не имеющими шансов быть воплощёнными в действительности, если бы он в то же самое время не привёл к падению диктаторских режимов в Португалии, Испании и военного режима в Греции. Европа оказалась объединена идеей установления демократии в южных государствах^{[133] [134], что во многом означало бы экономическое восстановление континента (более широкие возможности реализации продукции), а также потенциальное вступление этих стран в ЕЭС.}

Несколько неоднозначным в этом контексте может выглядеть утверждение о том, что смена режимов в странах европейского юга произошла непосредственно из-за экономического кризиса, тем более что этот вопрос практически не получил отражения в опубликованных по этой проблематике работах. Некоторые авторы, наоборот, делают акцент на относительной успешности развития экономик южно-европейских государств в 60-е-н.70-х годов. Так, М. дель Перо (M. del Pero) отмечает, что до 1972 года наблюдалось «ускорение португальской экономики в связи с укреплением экономических отношений с ЕЭС» , другими словами, откровенно диктаторский характер политической системы Португалии не мешал её постепенной интеграции в общеевропейское экономическое пространство.

1. из-за угрозы распространения в стране коммунистических настроений

2. с целью приобретения плацдарма на случай конфликта в Африке или на Ближнем Востоке (в необходимости которого Соединённые Штаты могли впоследствии убедиться ни один раз).

Не стоит, однако, считать, что исторический опыт взаимного влияния кризисов и

интеграционных процессов в Европе ограничивается включением периферийных и полупериферийных государств в проекты интеграции в результате преодоления последствий экономических потрясений. Более того, этот опыт далеко не всегда оказывался удачным (как пытаются представить современные сторонники евроинтеграции). Наиболее наглядным примером провала подобного характера является ситуация 20-х годов прошлого столетия, участниками которой стали США и европейские страны (в первую очередь, Германия). Так, немецкое правительство, вынужденное искать пути восстановления разрушенной войной страны, получило значительные заимствования со стороны североамериканского партнёра, подобные займы были сделаны и некоторыми другими европейскими государствами. Фактически, был создан проект формирования нового многостороннего союзнического блока, однако в условиях кризиса к.20-н.30-х годов интеграция потерпела крах из-за недостатка внутриполитической поддержки международной деятельности (в США вновь усилились позиции изоляционистов, а в Германии желание реванша)^[135]. В результате этот проект был реализован только спустя десятилетия (уже после окончания Второй мировой войны) в формате НАТО.

Противоречивый характер имеют взаимоотношения кризисов и интеграционных процессов в других регионах. Так, их историю в Латинской Америке можно представить следующим образом^[136]:

1. первые общерегиональные системные кризисы (1825 и 1873-80 годов) были вызваны одними и теми же причинами, а именно резкой остановкой притока внешних займов со стороны европейских стран, однако они оказались не в состоянии изменить тренд развития континента в направлении интеграции, которой на тот момент фактически не существовало

2. кризисы 1920-21 и 1929 годов стали основой «интеграции» с США, которая, однако, носила достаточно специфический характер в силу методов её осуществления

3. кризисы 1973-74 и н. 80-х годов XX века - основа формирования предпосылок для появления тенденции реальной региональной интеграции.

Заметим при этом, что особенность практически всех экономических кризисов в Латинской Америке - внешние причины их возникновения. Другими словами, существует структурная слабость национальных экономик в условиях функционирующей мировой производственной и финансовой системы, поэтому вполне вероятно, что интеграция

является единственным эффективным инструментом успешного развития региона в будущем.

Также интересной в рассматриваемом контексте представляется оценка роли азиатского кризиса 1997-98 годов в развитии региональных интеграционных процессов. Очевидно, что он был вызван бесконтрольной либерализацией и привёл к довольно нелогичному с точки зрения западной экономической традиции усилению азиатской модели развивающегося капитализма, основные направления которого определяются государством. Однако наиболее любопытным является тот факт, что данный кризис имел различные (а может, и противоположные) последствия для субрегиональных интеграционных проектов. С одной стороны, произошло замедление интеграции в Восточной Азии в кратко- и среднесрочной перспективе (здесь, правда, нельзя не учитывать значение специфики межгосударственных отношений Японии и Китая, Северной и Южной Кореи, России и Японии, Китая и Тайваня)^[137].

Исходя из всего вышеперечисленного, возникает логичный вопрос о том, можно ли рассматривать современный глобальный финансово-экономический кризис на основе логической и методологической базы, которая использовалась для оценки влияния предыдущих кризисов на международные интеграционные процессы, или он является уникальным феноменом, обладающим особыми характеристиками с этой точки зрения. Дать однозначный, подкреплённый неоспоримыми доказательствами ответ не представляется возможным, однако мы считаем необходимым учитывать некоторые моменты. Конечно, природа кризиса, начавшегося в 2007-08 годах, отличается от природы предыдущих потрясений: если системные кризисы к.XX века являлись скорее

совокупностью нескольких региональных катаклизмов (таких, как, например, азиатский

кризис 1997-98, кризис в России 1998 и кризис того же года в Латинской Америке), которые были более или менее связаны между собой, то нынешний кризис можно представить как достаточно монолитное явление. В то же время, это ни в коем случае не делает его уникальным (точно так же как и масштабы его последствий), поскольку такое положение дел объясняется распространением и углублением процессов глобализации, которое произошло за истёкший период. С другой стороны, данные изменения обусловили определённую особенность современного кризиса, которая заключается в усложнении причинно-следственных связей: если те же кризисы 1997-99 годов были вызваны внутренними проблемами (структурные слабости), обострившимися под воздействием трансграничных тенденций, то нынешний кризис для многих государств и регионов - кризис, на 100% вызванный внешними факторами . Другими словами, правительства значительного количества стран оказались в ситуации, когда развитие национальной экономики на протяжении того или иного промежутка времени фактически не зависело от их действий. Возникла реальная угроза международным интеграционным процессам, поскольку в условиях невозможности какого-либо реагирования на ухудшение экономического положения внутри страны (которое всегда сопровождается падением рейтингов правящей политической элиты) путём проведения реформ, правительство начинает поиск виноватых на внешней арене, в том числе в рамках интеграционных образований (что мы видим в ситуации с Грецией). Тем не менее, мы не можем сделать кажущийся на первый взгляд логичным вывод о том, что последствия кризиса, начавшегося в 2007-08 годах, являются более ощутимыми по отношению к последствиям предшествующих кризисов. То, что это не так, мы видим на примере России и Восточной Азии, сравнивая периоды 1997-98 и 2007-10, первый из которых оказался более тяжёлым по масштабам негативного воздействия как в экономическом, так и в политическом измерении. Нельзя не отметить и тот факт, что кризис 2007-10 в основном повлиял на наиболее сильные экономики азиатского региона, оставшись малозаметным для менее развитых государств^{[139] [140]. И здесь появляется возможность противоположного рассмотренному только что развития событий, а именно возможность интенсификации интеграционных процессов в регионе в контексте неэффективности противодействия кризисным явлениям в пределах национальных границ. Непострадавшие в результате экономических потрясений средние и малые страны могут стать приоритетными рынками сбыта для ведущих региональных экономик, которые фактически оказались в условиях кризиса перепроизводства из-за падения спроса на азиатские товары в европейских и североамериканских государствах. Таким образом, появляются новые предпосылки для активизации трансграничного сотрудничества в регионе, который в настоящее время разделён на своеобразные интеграционные сегменты.}

Исходя из этого, интересным представляется то, каким образом оценивается значение интеграционных процессов в социально-экономическом развитии в настоящее время (которое является временем распространения кризисных тенденций) на официальном уровне в различных регионах. Ценным в этом смысле является Доклад ООН о влиянии и реакции Региональных Комиссий Организации Объединённых Наций на кризис 2007-2010 и его последующие этапы, согласно которому:

1. на африканском континенте отмечается недооценка потенциала регионального и субрегионального взаимодействия в процессе преодоления кризиса (несмотря на его важность в контексте крайней ограниченности ресурсов отдельных стран), однако предлагаемые соответствующей Региональной Комиссией инициативы (проведение форумов и конференций), на наш взгляд, выглядят невразумительными и аморфными

2. в Европе наблюдается неадекватное сотрудничество в борьбе с кризисом, как внутри, так и между интеграционными объединениями, поэтому необходима модернизация интеграции (в том числе реструктуризация общего рыночного пространства) с целью недопущения повторения кризиса

3. в Латинской Америке и регионе Карибского бассейна - недостаточная координация национальных антикризисных программ и недоработки во взаимодействии с международными финансовыми учреждениями

4. Региональная Комиссия по Азии и АТР не делает особого акцента на интеграцию в регионе, отмечается необходимость пересмотра принципов глобальной интеграции

5. успешное развитие Западной Азии возможно только на основе активизации сотрудничества в рамках существующих интеграционных объединений^[141].

Как мы видим, ни в одном из перечисленных регионов нет удовлетворения от качества функционирования систем региональной интеграции, но конкретных предложений по оптимизации деятельности или их структурной модернизации документ не содержит, ещё раз подтверждая нашу мысль о двойственном отношении к феномену интеграции в условиях системного кризиса: с одной стороны, подчёркивается его значимость, но с другой никто не стремится тратить значительные средства и силы на выработку конкретных механизмов и инструментов укрепления международного сотрудничества в рамках процесса противодействия экономическим потрясениям. Основой подобного отношения является определённая «усталость» от интеграции и либерализации, выработавшаяся на рубеже XX-XXI веков в контексте бесконтрольного количественного распространения интеграционных образований (что можно рассматривать как недостаток набирающей популярность концепции «нового метода управления governance»), в результате которого одно и то же государство может участвовать в, казалось бы, противодействующих друг другу или аналогичных организациях, а также чрезмерной либерализации трансграничных финансовых потоков в 80-90-е годы.

Какие же существуют сценарии развития событий в настоящее время? Возможные варианты для европейского континента предложил Б.Хэкер (B.Hacker)^[142], однако, по нашему убеждению, они составляют таблицу альтернатив для любого другого регионального пространства:

1. дальнейшая «конкурентная интеграция»

2. «солидарная интеграция»

3. дезинтеграция.

Отметим, что большинство современных интеграционных образований основывается на принципе «конкурентной интеграции», который заключается в использовании государствами собственных конкурентных преимуществ для получения тех или иных преференций или завоевания лидерских позиций в рамках объединения, то есть в определённом смысле этот вид интеграции напоминает игру с нулевой суммой, результаты которой корректируются путём некоторого перераспределения выигрышей (в виде займов, кредитов, совместных программ, открытия границ для трудовых мигрантов и т.д.). Идеальным вариантом развития интеграции можно считать «солидарную интеграцию», которая изначально представляет собой игру с ненулевой суммой, и, в отличие от «конкурентной интеграции», способствует выравниванию уровней экономического развития стран-участниц процесса. При этом реальных образований, развивающихся в соответствии с этим принципом, фактически не существует, скорее следует говорить о наличии задачи трансформации нынешней «конкурентной» интеграции в «солидарную». Не стоит забывать, что непосредственной альтернативой интеграции является дезинтеграция, а кризис как раз и есть точка, после которой либо начинается восстановление системы (в данном случае интеграция в том или ином виде) или происходит её крах (в этом случае процесс интеграции вполне может смениться процессом дезинтеграции). Другими словами, в настоящее время нельзя исключать потенциальную возможность остановки интеграции, которая может приобрести значительные масштабы в случае инициирования данного процесса в одном из региональных объединений. Попытки реализации подобного варианта развития событий за последние несколько лет предпринимались неоднократно: наиболее известными из них являются проекты выхода Греции и Германии из зоны обращения евро, но только ими они не ограничиваются. Так, российский эксперт С.Лузянин (МГИМО) отмечает, что замедление интеграции АСЕАН и КНР (которая вроде бы вступила в новую стадию после подписания 01.01.2010 Соглашения о зоне свободной торговли) может быть связана не столько с непосредственным негативным влиянием глобального экономического кризиса, сколько с противодействием некоторых стран, использующих выгодную для них

146

кризисную конъюнктуру .

Учитывая такую сложность и противоречивость ситуации, неудивительно, что разные исследователи отстаивают различные позиции. Тем не менее, большинство из них всё же склонны рассматривать интеграцию как достаточно эффективный механизм международного развития, который может оказаться действенным средством противодействия глобальным социальным проблемам. Самой серьёзной из них, как мы уже вскользь отмечали, являются системные дисбалансы. Так, глобализация вызывает бюджетный дефицит в одних странах (в том числе во многих европейских государствах, а также в США) и бурный рост экономики (часто сопровождающийся высокой инфляцией) в других (страны Восточной и Юго-Восточной Азии), что приводит к созданию сложной системы международного кредитования и заимствований, то есть фактически формируются предпосылки возникновения глобальных кризисов. Нельзя сбрасывать со счетов и такие классические дисбалансы, как разные уровни экономического развития и благосостояния населения в государствах одного регионального или даже

субрегионального пространства, неравномерную ресурсную обеспеченность и т.д. Именно из этих фактов исходят те эксперты, которые считают, что единственным приемлемым вариантом выхода из современного кризиса является сохранение интеграционных достижений и дальнейшее продвижение процессов интеграции, так как только в этом случае может быть достигнуто хотя бы относительное смягчение существующих диспропорций. Другими словами, они рассматривают интеграцию как единственную альтернативу хаосу в международных отношениях . Если допустить, что дисбалансы всегда были причинами системных кризисов, а интеграция сдерживала их негативное ^{[143] [144] влияние (по крайней мере, в рамках рассматриваемого нами периода с к.XIX столетия), то можно придти к выводу о том, что Первая и Вторая мировые войны во многом стали возможны из-за отсутствия более-менее жизнеспособных проектов интеграционных образований, которые могли бы выполнять конкретные функции. Идеалистический концепт Лиги Наций мы не учитываем в качестве подобного проекта, так как её структурные и технологические особенности не могли позволить ей стать стабильным институтом международного регулирования. Фактически, это была лишь идея международного сотрудничества без разработки каких-либо чётких принципов и механизмов функционирования, то есть изначальное отсутствие представления о непосредственных технологиях, с помощью которых должно было осуществляться управление организацией, предопределило её судьбу (этот опыт был учтён позднее при создании Организации Объединённых Наций, которая сразу основывалась на определённой технологической модели политического и бюрократического управления).}

Отождествляют остановку интеграции с хаосом и те исследователи, которые делают акцент на отсутствии согласованности в действиях национальных правительств в условиях развития системных кризисов. По их мнению, несмотря на то, что тезис о беспрецедентности уровня взаимозависимости современной мировой экономики стал общепринятым, необходима дальнейшая интенсификация и модернизация международного сотрудничества, поскольку государства сохраняют слишком большие полномочия в экономической сфере . В принципе, этого нельзя отрицать хотя бы потому, что даже в самых прогрессивных интеграционных образованиях (ЕС, АСЕАН) страны- участницы имеют огромное количество возможностей нивелирования воздействия принятых ограничений в области финансового и таможенного регулирования (ярким примером в этом отношении является введение в России так называемого «утилизационного сбора» для импортируемых автомобилей после снижения таможенных пошлин в результате вступления в ВТО). Это позволяет сторонникам усиления интеграции говорить о том, что реакция на глобальный кризис 2007-10 была нескоординированной, хаотичной, и осуществлялась в основном на национальном уровне, попытки гармонизации суверенных стратегий были предприняты позднее, причём большинство из них оказалось неудачным . Это означает, что отсутствие прогресса в интеграционных процессах в ближайшее время станет катастрофой для всей системы международного хозяйствования, поскольку иначе преодолеть нынешний кризис невозможно: при сохранении статус-кво ^{[145] [146] мировое сообщество будет сталкиваться с новыми волнами кризисных событий (так, в настоящее время многие ожидают вторую фазу кризиса 2007-10, а в некоторых государствах и регионах она уже наступила). В этом контексте интеграция превращается в центральную идею всего социального развития, а государства в формальные объединения, обеспечивающие определённый порядок в структуре глобального взаимодействия (их можно будет сравнить с ячеёй рыболовной сети, которая вроде является отдельным элементом, но сама по себе вне сеточного полотна не имеет никакого смысла).}

Неудивительно, что ещё одну группу сторонников развития интеграции составляют эксперты, занимающиеся исследованием экономик регионов, которые составляют средние и малые государства (особенно это касается регионов, находящихся в процессе экономической, политической или даже культурно-цивилизационной трансформации). Одним из них, например, является регион Карибского бассейна, страны которого в силу вполне очевидных причин отличаются высокой степенью открытости экономик для внешнего мира^[147] (этими причинами являются соседство с крупными региональными и мировыми державами, необходимость включения в глобализационные тренды и систему международного разделения труда). Региональная интеграция для них - фактически единственное средство сохранения относительной экономической и политической независимости, однако, с другой стороны, это означает возможность быстрого распространения кризисных явлений, зародившихся в одном государстве, на всё региональное пространство. Последний финансовый кризис ясно продемонстрировал уязвимость карибских экономик перед экономическими потрясениями, которые изначально, казалось бы, никак не были связаны с региональными процессами. Реакция на этот факт оказалась однозначной - финансовая реформа в рамках КАРИКОМ (общая для всех государств-членов) с целью установления контроля над финансовыми потоками на внешних границах региона. Другими словами, у стран Карибского бассейна в современных условиях нет эффективной альтернативной внешнеполитической стратегии, кроме региональной интеграции.

Иная ситуация наблюдается в соседнем региональном пространстве, которое, однако, обладает несравнимо большим экономическим и политическим потенциалом. Речь, как нетрудно догадаться, идёт о Латинской Америке, где, помимо значительного количества внутригосударственных противоречий (гражданских волнений), существуют серьёзные общерегиональные проблемы^[148]:

1. межгосударственные конфликты (Перу-Эквадор)

2. отношения с США (конфликт Венесуэлы и Колумбии).

На первый взгляд, может показаться, что и в этом случае интеграция является действенным инструментом (в контексте смягчения трудностей и предотвращения их эскалации), но политически обусловленный характер региональной интеграции предполагает обострение напряжённости в случае экономических кризисов (особенно системного уровня). Именно поэтому Чили де-факто держится в стороне от региональных интеграционных объединений, предпочитая использовать двусторонние соглашения, а Венесуэла предлагает реализовать так называемый антиамериканский проект интеграции. Таким образом, интеграция в Латинской Америке в настоящее время достигла, перефразируя знаменитое название доклада Римского клуба, «пределов роста» и больше не является локомотивом регионального развития.

Продолжая рассматривать латиноамериканский континент в период глобального финансово-экономического кризиса, можно увидеть некоторые предпосылки дезинтеграционных преобразований. Мы уже отмечали призывы руководства Венесуэлы к свёртыванию текущей и переходу к новой модели интеграции, которые являются фоном региональной политики, однако нельзя не заметить изменения и в других странах (что наиболее важно, в Бразилии и Аргентине), где левоцентристские правительства всё более трансформируют национальные внешнеэкономические стратегии в протекционистские концепции, ставя под угрозу достигнутые ранее договорённости. Более того, согласно недавнему опросу жителей Парагвая, примерно 70% населения страны проголосовало бы за выход страны из МЕРКОСУР, если бы этот вопрос был вынесен на общенациональный референдум . Конечно, объективность этого показателя не является бесспорной, поскольку, исходя из российского опыта, вполне можно предположить, что большинство парагвайцев имеют поверхностное понимание смысла и целей интеграционных процессов, однако правительство страны не может в той или иной степени не ориентироваться на мнение собственных граждан. Поэтому в случае сохранения данной тенденции в общественных настроениях, внешнюю политику Парагвая могут ожидать существенные перемены. При этом необходимо отметить, что подобное положение дел складывается не только в Латинской Америке (достаточно вспомнить дискуссии о возможном выходе Греции из зоны обращения евро или даже ЕС), оно характерно и для проектов глобальной интеграции, которые также оказываются в зоне действия большого количества рисков. Одним из них является противопоставление интересов разных государств по поводу ^[149] валютной политики: если активно развивающиеся страны (КНР, Индия, Россия) заинтересованы в «слабой» национальной валюте, то страны, входящие в группу стран с хроническим бюджетным дефицитом (в основном развитые страны Европы, Северной Америки), занимают прямо противоположную позицию, которая заключается в установлении справедливого на их взгляд обменного курса . Это противоречие, как мы можем наблюдать в последнее время, приобретает все более острый характер, вызывая целый ряд споров в рамках ВТО. Вполне возможно, что именно решение данной проблемы станет ключевым моментом в развитии глобальной политико-экономической интеграции в среднесрочной перспективе, в случае провала последствия могут оказаться крайне негативными.

В связи с появлением возможности как усиления, так и ослабления интеграционных процессов в период системного экономического кризиса во многих регионах складывается достаточно интересная ситуация, когда эти тенденции развиваются параллельно. Подобная идея была озвучена в 2012 году на заседании Учёного Совета ИМЭМО РАН, где отмечалось, что в результате кризиса, начавшегося в 2007-08 годах, в Европе начинается отход от концепции общей внешней политики в сторону двусторонних отношений отдельных стран ЕС с третьими государствами (ренационализация внешней политики), но, в то же время, происходит укрепление сотрудничества по повышению уровня оборонительного потенциала в условиях сокращения национальных военных бюджетов^{[150] [151]. Таким образом, в рамках взаимодействия ЕС и НАТО возникла инициатива “Polling and Sharing” («Объединяя и Распределяя») - ролевая специализация в военной сфере (Гентская инициатива). То есть торможение интеграционных процессов в одной области сотрудничества компенсируется их интенсификацией в другой сфере в зависимости от сложившихся обстоятельств. И здесь мы вплотную подходим к идее выборочной интеграции, которая заключается в пересмотре стратегий интеграционного развития на глобальном, региональном и национальном уровне путём создания возможности частичного вовлечения государств в деятельность тех или иных интеграционных объединений. Так, для обеспечения европейской региональной безопасности необязательно принимать Турцию в ЕС, а Россию и Украину в НАТО, достаточно обеспечить их полноправное участие в соответствующих проектах этих организаций (возможно, в случае использования данной технологии более успешным оказался бы проект Западноевропейского Союза). Отметим, что в некоторых}

региональных объединениях подобная возможность предусмотрена и в настоящее время, однако её распространение крайне ограниченно. Государства, в свою очередь, должны отказаться от практики перманентного увеличения количества интеграционных проектов, в которых они принимают участие, сосредоточившись на наиболее жизнеспособных и важных направлениях. Для этого необходимо изменить преобладающую сегодня парадигму о ценности интеграции как таковой, на которой основываются действия большинства современных правительств. Именно ей, например, руководствовались российские властные органы, стремившиеся осуществить вступление России сначала в Совет Европы, а затем во Всемирную Торговую Организацию или Греция, до недавнего времени поддерживавшая все интеграционные проекты в европейском и

средиземноморском регионах. В то же время, есть и противоположные примеры стран, которые фактически всегда придерживались принципа выборочной (рациональной) интеграции (Норвегия, Швеция, в определённой степени Великобритания), что предоставляет им более широкий выбор инструментов реагирования и противодействия вызовам системных экономических кризисов.

Отметим, что некоторые государства уже начинают в том или ином виде использовать предлагаемую нами технологию: так, Польша приостановила процесс внедрения единой европейской валюты на своей территории (что, на первый взгляд, никак не согласуется с настойчивым желанием Варшавы стать полноправным участником ЕС), фактически остановилась реализация концепции Средиземноморского Союза. Ещё более показательной в этом отношении является ситуация августа-сентября 2013 года вокруг возможности осуществления иностранного военного вмешательства в сирийский конфликт: отказ Великобритании, Франции и Германии (хоть в последних двух случаях и невыраженный формально) поддержать военную кампанию США представляет собой новый вариант международного взаимодействия даже в отношениях ближайших геополитических союзников. Это объясняется тем, что в нынешних условиях у выборочной интеграции фактически нет реальной альтернативы, хотя политические лидеры пока не признают этого на официальном уровне: как мы уже отмечали, интеграция рассматривается как конвенционная форма развития, что регулярно подтверждается заявлениями в рамках различных международных форматов^[152]. На самом деле, очевидно, что продолжение интеграции в традиционном понимании невозможно - в контексте современного системного финансово-экономического кризиса произошло слишком большое количество изменений, которые не могут остаться незамеченными. Экономическая составляющая начинает оказывать всё большее влияние на политические решения, как в случае с сирийским примером, во многих странах (в первую очередь, европейских) происходит замещение либеральной внешнеполитической парадигмы неореалистической. Подобный вывод может показаться довольно странным, так как Европа в той или иной степени всегда стремилась к преобладанию либеральных ценностей, но развивающиеся кризисные тенденции вносят свои коррективы в эти установки. Ещё раз обратимся к Греции: если проанализировать практически все документы, принимавшиеся в стране до 2008 года по внешнеполитической или международной тематике, мы увидим, что в них постоянно подчёркивалось стремление греческого правительства к углублению интеграции в ЕС и расширению его состава, а также желание участвовать в новых интеграционных схемах, что до сих пор находит подтверждение на сайте МИД республики^{[153] [154]. После начала глобального кризиса позиция руководства Греции кардинально изменилась: мы можем регулярно слышать обвинения в адрес Германии, которая якобы использует европейскую интеграцию в своих целях, создавая проблемы для других участников союза. Кроме того, вступление в ЕС в первое десятилетие XXI века целого ряда государств Восточной и Юго-Восточной Европы оказалось крайне невыгодно Греции, Испании и Португалии, которые перестали рассматриваться в качестве основных реципиентов финансовой помощи со стороны общеевропейских институтов, что непосредственно отразилось на их финансовом положении.}

При этом нельзя сказать, что в ЕС не замечают данной проблемы, однако предлагаемые пути выхода из сложившейся ситуации вызывают определённые сомнения. С одной стороны, провозглашается необходимость реформирования европейского сотрудничества следующим образом :

1. обеспечение свободы торговли

2. переориентация на реальный сектор экономики

3. создание механизмов наднационального регулирования доходов и, следовательно, их выравнивание

4. трансформация модели экономического роста в модель всеобщего процветания.

На наш взгляд, эффективность подобного подхода самого по себе не является бесспорной: каждый из предложенных тезисов выглядит дискуссионным, если не сказать бессмысленным (кроме, пожалуй, первого, так как необходимость снятия искусственных барьеров и ограничений в трансграничной торговле очевидна). Что касается предложения о переориентации усилий общеевропейских институтов на развитие реального сектора экономики, то его осуществление вряд ли возможно даже в рамках региональной структуры разделения труда: те же южноевропейские страны специализируются на предоставлении услуг в области туризма и сферы обслуживания, а их промышленность в подавляющем большинстве отраслей неспособна обеспечить хотя бы видимость конкуренции с немецкими, французскими и польскими производителями, Великобритания, в свою очередь, является финансовым центром Европы и вряд ли согласится отказаться от этого статуса. Создание механизмов наднационального регулирования национальных доходов просто-напросто невозможно, потому что оно столкнётся с непреодолимым сопротивлением богатых стран, а попытки построить общество всеобщего процветания (благосостояния) в рамках действующей капиталистической системы хозяйствования в долгосрочной перспективе обречены на провал. Однако даже если оставить эти замечания за границами исследования, странностей не станет меньше, так как в ЕС действует так называемая концепция «гибкой интеграции» («Европа разных скоростей», «Европа меняющейся геометрии»^[155]) - концепция, предполагающая возможность участия в ЕС государств с разным уровнем социально-политического развития. Изначально идея «гибкой интеграции» имела много общего с технологией выборочной интеграции: именно на её основе Великобритания отказалась делегировать ЕС дополнительные полномочия в сфере регулирования социальной политики в соответствии с Маастрихтским договором, впоследствии же её суть была полностью изменена, благодаря чему требования, предъявляемые к государствам-кандидатам на вступление в организацию стали формальностью или средством политического давления. Яркими примерами в этом контексте являются случаи с Турцией, которую не хотят принимать в состав членов ЕС из-за культурно­цивилизационных отличий, маскируя это различными причинами экономического или политического характера, Сербией, которая подвергается достаточно откровенному политическому шантажу, и Украиной, перед которой поставлены невыполнимые условия присоединения. В то же время, в начале нового столетия полноправными участниками Союза стали государства, уровень экономического и политического развития которых намного ниже среднего уровня в ЕС, имеющие структурные и технологические проблемы в управленческих процессах, в результате чего кризис, начавшийся в 2007-08 годах,

оказался настолько тяжёлым для европейского региона.

Использование технологии выборочной интеграции могло бы предотвратить подобный вариант развития событий, однако её оказались не готовы принять ни руководство ЕС, ни правительство стран, стремившихся к вовлечению в европейские интеграционные процессы. Для последних полноправное членство в Европейском Союзе означало реализацию собственных политических амбиций, их не могло устроить участие только в некоторых интеграционных областях, даже если это соответствовало их национальным интересам. Европейская комиссия и другие органы власти ЕС, в свою очередь, рассматривали вступление этих государств в Союз как возможность распространения своего политического влияния, традиционных западноевропейских ценностей, а так же как инструмент воздействия на Россию. В то же время, вполне возможно, что именно глобальный кризис, начавшийся в 2007-08 году, позволит избежать повторения подобных ситуаций в будущем, поскольку он инициировал процесс «конкуренции интеграций» . Его сущность заключается в том, что в условиях нестабильности динамики экономического развития интеграционные образования вынуждены бороться за привлечение государств, которые начинают более рационально анализировать положительные и отрицательные аспекты участия в тех или иных объединениях. Эта тенденция еще более усиливается в контексте перегруппировки международных финансовых потоков и формирования многополярной финансово­экономической карты мира. В результате некоторые государства могут решить, что им невыгодна интеграция в существующих форматах, следовательно, в случае наличия определённого политико-экономического потенциала они способны создавать новые интеграционные пространства. Так поступила Россия, осуществившая идею построения Таможенного Союза на территории СНГ, тем самым положив начало конкуренции с ЕС в Восточной Европе. В военно-политической сфере показательны совместные действия России и КНР, направленные на недопущение усиления влияния США в центральноазиатском регионе путём вовлечения соответствующих государств во взаимодействие в рамках Шанхайской Организации Сотрудничества. Ещё более важным с точки зрения рассматриваемой проблематики, на наш взгляд, является постепенное наполнение реальным содержанием концепции БРИКС^{[156] [157], так как она не имеет традиционного регионального выражения. Фактически, БРИКС - первый институт новой пространственной модели интеграции, которая предоставляет государствам более эффективные возможности трансграничного сотрудничества. Не менее значимым представляется тот факт, что формат БРИКС был разработан частной аналитической структурой, не испытывавшей на себе влияние политически обусловленных контекстов, и только затем инкорпорирован в политическую повестку. Другими словами, интеграция под воздействием современных кризисных событий становится более рациональной, тогда как идеалистические мотивы играют всё меньшую роль.}

Кратко изложим основные выводы данной части нашей работы. В настоящее время термин «интеграция» превратился в своего рода клише, используемое в качестве синонима понятий международное сотрудничество и социально-политический прогресс. Не изменилась официальная риторика и в условиях системного финансово-экономического кризиса, начавшегося в 2007-08. Политические деятели и чиновники различных уровней постоянно подчёркивают приверженность управляемых ими структур (будь то государства или транснациональные организации) интеграционным процессам. Фактически, интеграция рассматривается как конвенционная модель развития, отказ от которой или даже её изменение приведёт к хаосу в глобальном политико-экономическом пространстве. Однако возникает вопрос, правилен ли подобный подход в период активного развития кризисных процессов. Конечно, можно сказать, что более-менее активная интеграция началась ещё в к.XIX века и пережила ни один экономический кризис, в том числе Великую Депрессию 1929, европейский кризис 1931, «нефтяную депрессию» 1974 и межрегиональный кризис 1997-98. И всё же современный кризис имеет целый ряд особенностей, которые выделяют его из списка экономических потрясений, случившихся за последние сто с небольшим лет, а его влияние проявляется по-разному в различных регионах. Более того, в некоторых случаях складывается интересная ситуация, заключающаяся в одновременном усилении и ослаблении интеграционных тенденций. Объясняется это тем, что интеграция становится более рациональной, государства (даже европейские) начинают отказываться от идеалистических мотивов в своей деятельности в поисках альтернативных путей повышения уровня эффективности собственных управленческих «способностей», поэтому они вынуждены искать новые технологии реализации своих внешнеполитических стратегий. Ими могут стать следующие две технологические концепции:

1. выборочная интеграция

2. конкуренция интеграций.

Внедрение данных технологий возможно на основании изменения позиции многих национальных правительств в контексте необходимости отказа от рассмотрения интеграции как феномена, представляющего неоспоримую ценность. Так, некоторые прибалтийские и южноевропейские страны на данном этапе могли бы приостановить полноценное участие в деятельности общеевропейских институтов, но оставаться вовлечёнными в некоторые союзные механизмы управления в тех или иных областях взаимодействия (по крайней мере, этой возможностью могли бы пользоваться государства- кандидаты в члены ЕС). Тем не менее, мы можем видеть, что подобные технологии фактически не применяются в практике существующих интеграционных образований, попытка создать подобный проект в рамках ЕС на основе концепции «гибкой интеграции» провалилась, видоизменившись до неузнаваемости. Однако именно сейчас, в контексте угрозы развития второй волны кризиса 2007-10, данное положение дел может измениться, поскольку он инициировал процесс «конкуренции интеграций». Другими словами, ситуация меняется на прямо противоположную: если в настоящее время для вступления в то или иное успешное региональное объединение государства должны пройти определённый отбор и проверку на соответствие установленным критериям (что может превратиться в инструмент политического давления, как в случае с процессом присоединения Сербии или Украины к ЕС), то в будущем сами интеграционные общности будут соперничать за право привлечения государств к их деятельности. На первый взгляд, данное утверждение выглядит несколько утопично, но мы уже можем наблюдать некоторые предпосылки его осуществления: это и проект Таможенного Союза на территории СНГ, созданный Россией в том числе в противовес распространению влияния ЕС в Восточной Европе, и успешная кооперация России и КНР в рамках ШОС, и постепенная практическая реализация формата БРИКС. Возможно, именно этот подход в будущем обеспечит стабильное функционирование международных институтов и эффективность их действий в борьбе с экономическими потрясениями.