1.2 Сетевое общество: актуализация координации и сотрудничества в системе разработки государственной политики

Таким образом, изначально концепция информационного общества стала следствием распространения и последующего доминирования технократической идеологии, подчиняющей наличествующее состояние и развитие социальной, культурной и политической сфер динамике научно - технического прогресса и глобальной технологической конкуренции. Важно отметить, как быстро эта концепция нашла живой отклик политической элиты многих западных государств.

С начала 1990-х годов информатизация, развитие новых технологий коммуникации под общим лозунгом построения полноценного информационного общества стали важной частью политической программы администрации президента США Б. Клинтона. К середине 1990-х годов проблемами становления информационного общества активно занялись различные административные инстанции Европейского Союза. Для продвижения этих идей на общеевропейском уровне была специально создана экспертная группа по информационному обществу под руководством комиссара по делам промышленности, информационных и телекоммуникационных технологий ЕС М.

Однако, параллельно с официальным признанием терялась эвристическая ценность данного концепта. Многие утрачивали к нему интерес, не видя дальнейшего развертывания понятия «информационное общество» в нечто большее, чем констатация высочайших за всю историю человечества темпов развития технологий (прежде всего телекоммуникационных) и доминирования информации как продукта обмена на всех рынках. Разворот к анализу социальных и культурных особенностей современного этапа постиндустриализма, возвращение к человеку и организуемым им сообществам, как центру исследовательского интереса привели к возникновению целого ряда понятий, переопределяющих информационное общество. Это концепты: «общества знания» (Р.

Кроуфорд), «посткапиталистического» (Р. Дарендорф),

«постпредпринимательского» (П. Дракер), «пострыночного» (Т. Бернс), «постэкономического» (В. Иноземцев) общества.

Кастельс объясняет свою неудовлетворенность понятием «информационное общество» и необходимость использования нового концепта «информациональное общество» следующим образом: «Термин

“информационное общество” подчеркивает роль информации в обществе. Но я утверждаю, что информация в самом широком смысле, т. е. как передача знаний, имела критическую важность во всех обществах, включая средневековую Европу, которая была культурно структурирована и в некоторой степени объединена вокруг схоластики ... В противоположность этому, термин “информациональное” указывает на атрибут специфической формы социальной организации, в которой благодаря новым технологическим условиям, возникающим в данный исторический период, генерирование, обработка и передача информации стали фундаментальными источниками производительности и власти» . Используя термин «информациональное общество», Кастельс не останавливается, как многие другие авторы, только на определении текущего состояния современного общества, а трактует информационализм как «новый способ развития» общества, соответствующий принципиально новой социальной структуре, построенной на основе «сетевой логики».

технологии и применением технологии для улучшения генерирования знаний

OQ

и обработки информации» .

Таким образом, речь идет о новом типе общества, развивающемся по особым принципам, «структурированным и исторически

90

детерминированным в отношениях производства, опыта и власти» . Кастельс не раз делает акцент на важности структурно детерминированных принципов функционирования, определяя в качестве таковых: экономический рост и максимизацию выпуска продукции для индустриального общества и, соответственно, технологическое развитие, т. е. «накопление знаний и более высокие уровни сложности в обработке информации» для информационального^{[79] [80] [81]}.

Рассмотрим, какие ключевые характеристики сетевого общества определяют исключительное значение производства и распространение нового знания и инноваций.

Во-первых, в основе сетевого общества лежит, если пользоваться марксистской терминологией, принципиально иной экономический базис, для обозначения которого Кастельс использует специальный термин «глобальная информациональная экономика»: «Информационалъная - так как производительность и конкурентоспособность факторов или агентов в этой экономике (будь то фирма, регион или нация) зависят в первую очередь от их способности генерировать, обрабатывать и эффективно использовать информацию, основанную на знаниях.

Исторически становление информациональной экономии было связано с преодолением последствий глобального экономического кризиса середины- конца 1970ых годов, потребовавших проведения реформ «как на уровне институтов, так и на уровне менеджмента фирм, нацеленных на четыре главные задачи: углубление капиталистической логики стремления к прибыли в отношениях между капиталом и трудом; повышение производительности труда и капитала; глобализация производства, распределения и рынков с овладением возможностями использования наиболее выгодных условий для получения прибыли повсюду; сосредоточение государственной поддержки на повышении производительности и конкурентоспособности национальных экономик, часто с ущербом для социальной защиты и регулирования общественных

93

интересов» .

Вторая особенность сетевого общества заключается в принципиальном изменении роли, функций и структуры политического управления. Распространение новых форм демократии (прежде всего, делиберативной), существенное расширение круга субъектов, участвующих в принятии политических решений потребовали трансформации бюрократического стиля управления и основанной на строгой иерархии структуры управленческих организаций. Современное государство лишено того абсолютного доверия, которым оно обладало на протяжении первых двух третей ХХ в. Ему на смену должно прийти новое государство, основанное, по мысли Кастельса, «на сети политических институтов и органов принятия

решений национального, регионального, местного и локального уровней, неизбежное взаимодействие которых трансформирует принятие решений в бесконечные переговоры между ними»⁹⁴.

Безусловно, эти изменения способствовали и существенному обновлению теории государственного управления. Постиндустриальный, информационный, сетевой контекст управленческой деятельности, кризис управляемости современных демократий привели к отказу от традиционного типа управленческой рациональности (т.н. механистической рациональности, основанной на «логике количества») и акценту на актуализации процессов самоорганизации социальных систем, повышении значения коммуникативной эффективности государственного управления. В результате, в рамках новой парадигмы науки о государственном управлении формируется представление о том, что современный публичный менеджмент - это по преимуществу управление сложными сетевыми образованиями, состоящими из множества акторов общегосударственного, регионального, местного управления, групп интересов, социальных институтов, частных организаций и т.д. Менеджмент таких публичных сетей представляет собой скорее форму внешнего руководства (external steering), которое выполняет более широкий спектр функций, нежели только административный контроль, и чаще всего определяется как «направленное влияние». Таким образом, публичное управление является направленным влиянием в сети, состоящей из многих акторов, осуществляющих т.н. соуправление (co-governance). При этом акторы, составляющие сеть, могут иметь конфликтующие цели и интересы. С позиций сетевого подхода правительство более не является единственным доминирующим актором, диктующим свою волю в одностороннем порядке. Иерархическое управление, осуществляемое сверху вниз, не действует в сетях, где вообще отсутствует «верхний» или центральный уровень управления. Итак, сетевое управление имеет ряд

особенностей, отличающих его от прочих управленческих подходов, и в частности от нового публичного менеджмента, положенного в основание современных реформ публичного сектора. Эти особенности сетевого подхода в сравнении с отличительными характеристиками нового публичного менеджмента - представлены в табл. 1.

Резюмируя вышесказанное, можно отметить, что анализ управления в условиях сетевого общества ориентирован на актуализацию понятий соуправление и координация, как основных форм управленческого воздействия, которые предполагают взаимозависимость и заинтересованность акторов в совместных действиях. Выгодность

совместных действий заключается в эффекте синергии, своеобразной «прибавочной стоимости», получаемой в результате таких действий, по сравнению с результатами самостоятельных действий акторов.

Значительное влияние на формирование сетевой концепции государственного управления и актуализацию роли инноваций оказали работы постмодернистов, посвященные анализу социокультурного и когнитивного аспектов общественного развития в условиях

информационной эры. Среди прочих выделим концепцию «ризомы» французских постмодернистов Ж. Делеза и Ф. Гваттари. Хотя они и не используют сам термин «сетевое общество», анализируемая ими ризоматическая структура социальных отношений и современной культуры методологически весьма близка к нему.

«Ризома» - один из ярчайших постмодернистских символов современного общества, представляющий собой сложную, запутанную, децентрированную систему смыслов и отношений, прообразом которой является особый вид корневища растения. Она «вторгается в чужие эволюционные цепочки и образует «поперечные связи» между

«дивергентными» линиями развития... она порождает несистемные и неожиданные различия, она разделяет и прерывает эти цепочки, бросает их и связывает, одновременно все дифференцирует и систематизирует»^[84].

Делез и Гваттари сформулировали принципы ризоматической структуры или «свойства ризомы», вполне соответствующие основным чертам современного сетевого общества.

Это - принципы сцепления и гетерогенности, принципы множественности и незначащего разрыва и, наконец, принципы картографии и декалькомании.

Принципы сцепления и гетерогенности определяют, согласно Делезу и Гваттари, что «любое место ризомы может и должно быть присоединено к любому другому ее месту»^[85], в ризоме «нет точек или позиций подобно тем, которые имеются в структуре, в дереве, в корне. Только линии. Количество перестало быть универсальным понятием, которое может соизмерить элементы согласно их месту в каком-то измерении, чтобы стать вариативным множеством... все точки должны быть связаны между собой, независимо от их роли и положения»^{[86] [87]. Соотнося этот принцип с организацией сетевой структуры, можно отметить, что в идеальной сетевой структуре акторы имеют полную свободу выхода из сети (в этом смысле они самостоятельны и независимы друг от друга), они гетерогенны в своих предпочтениях, интересах, устремлениях, взаимозаменяемы и социально равнозначны друг другу.}

Принцип множественности определяет для Делеза и Г ваттари тот факт, что «не существует ни единства, которое служило бы стержнем в объекте, ни такого, которое разделялось бы в субъекте. Нет больше никакого отнесения к Единому (Un) как субъекту и объекту, как к природной или духовной реальности, к образу и миру» . Приводя в качестве иллюстрации данного принципа известный постмодернистский образ кукловода, Делез и Гваттари делали акцент не на руках кукловода, а на переплетении нервных волокон, являющихся истинным источником движения куклы. В сетевой структуре также принципиальна множественность связей, коммуникаций, «нервных волокон», объединяющих акторов, а не сами акторы как таковые. Именно социальные связи, их плотность и конфигурация определяют успешность коммуникативных стратегий. Следующий принцип - принцип незначащего разрыва заключается, по мнению Делеза и Гваттари, в том, что «ризома может быть сломана, разбита в каком-либо месте, она возобновляется, следуя той или иной своей линии, а также другим линиям», т.е. структура корня - ризомы - может быть нарушена в любом месте, и это не приведет для нее ни к каким катастрофическим последствиям - «он возобновит свой рост либо в старом направлении, либо выберет новое»^[88]. Применительно к сетевой социальной структуре этот принцип, прежде всего, показывает сущностные отличия сетей от иерархических (древовидных в терминологии Делеза) структур. В этой связи Делез приводит суждение двух французских философов П. Розенталя и Ж. Петито: «Признать первенство иерархических структур равносильно уступить привилегии древовидным структурам. Древовидная форма допускает топологическое объяснение. В иерархической системе индивид воспринимает лишь одного единственного активного соседа, который располагается выше его по иерархической лестнице. Каналы трансляции предустановлены: древовидная схема предшествует индивиду, который включается в нее в строго определенном месте»^[89]. Напротив, в неиерархических структурах «коммуникация осуществляется от одного соседа к другому, где стебли или каналы не существуют заранее, где все индивиды взаимозаменяемы и определяются исключительно по их состоянию в данный момент таким образом, что локальные действия не согласованы и общий конечный результат синхронизируется независимо от центральной инстанции»^[90].

В иерархиях любого вида разрыв горизонтальных связей неизбежно и, как правило, существенно сказывается на качестве и эффективности коммуникаций и управления, в то время как в сетях он практически не влияет на эти характеристики.

Наконец, последние принципы картографии и декалькомании провозглашают, что «ризома не является ответственной ни за какую структуральную или генеративную модель. Она чужда всякой идее генетической оси в качестве глубинной структуры». В отличие от кальки карта «не репродуцирует реальность, а экспериментирует, вступает с ней в схватку» . Сетевые конструкции предполагают постоянные изменения конфигураций, которые не позволяют сети быть сколь угодно долгое время тождественной самой себе. Сети, безусловно, относятся к картам (в терминологии Делеза и Гваттари), имеющим множество входов и выходов, подвижным и не имеющим законченного состояния. Вполне

солидаризируясь с французскими философами, М. Кастельс также подчеркивает картографический образ сетевого общества: «Технологическая инфраструктура, на которой строится сеть, определяет новое пространство почти так же, как железные дороги определяли «экономические регионы» и «национальные рынки» индустриальной экономики... Эта технологическая инфраструктура сама является выражением сети потоков, архитектура и содержание которых определяются силами, действующими в нашем мире. Пространство потоков состоит из персональных микросетей, откуда интересы передаются через глобальное множество взаимодействий в пространстве потоков в функциональные микросети» . Таким образом, «ризома» как метафорический образ современности вбирает в себя такие отличительные признаки сетевого общества, как: децентрированность, неиерархичность структуры, множественность коммуникационных каналов, постоянно меняющих свою конфигурацию, открытость внешней среде.

Как мы могли убедиться, практически все, выделенные М. Кастельсом и рядом других авторов черты сетевого общества, базируются на императиве инновационного технологического развития. Связь государства, ^{[91] [92]}

общества и технологических инноваций определяется в первую очередь способностью или неспособностью первых предвидеть, планировать, разрабатывать и внедрять новые технологии: «Мы можем сказать, что хотя технология perse не детерминирует историческую эволюцию и социальные изменения, технология (или ее отсутствие) воплощает способность обществ трансформировать себя и определяет направления, на которых общество (всегда через конфликтный процесс) решает применить свой

технологический потенциал» . Т.о. инновационный потенциал развития сетевого общества определяется способностью государства и системы политического управления в целом формировать, поддерживать и постоянно обновлять институциональную инфраструктуру производства и распространения нового знания, а также обеспечивать когнитивное согласие относительно целей, задач и методов инновационной политики. При этом происходит существенное обновление принципов и методов государственной политики и управления, используемых для решения этих задач. Эти принципы и методы более не могут опираться на административные распоряжения, иерархию, прямое навязывание воли субъекта управления ее объекту. Их конечная цель - формирование кроссекторалъного

(государство/бизнес/некоммерческий сектор) механизма координации взаимодействий субъектов производства и коммерционализации инноваций. ^[93]