1.2 Политические основания формирования системных экономических кризисов

Как мы уже могли понять, теория кризисов предполагает нелинейное развитие экономических систем. Вместо этого предлагается концепция экономических циклов, представляющих собой последовательную смену определенных состояний экономики. Классическими аналитическими подходами, разработанными в ее рамках, являются: классическая теория длительных (50-летних) экономических циклов, предложенная в начале XX века российским экономистом Н.Д.Кондратьевым и теория малых (протяженностью около 3 лет (40 месяцев)) и крупных (включающих обычно два или, очень редко, три малых) циклов, сформулированная примерно в это же время англичанином Дж.Китчином, а также теория циклов деловой активности К.Жюглара^[47]. Каждый из них имеет ряд недостатков, поскольку экономическое развитие не всегда можно разделить на четкие этапы, последовательно сменяющие друг друга: зачастую на одном временном отрезке сосуществуют тенденции различной направленности, особенно это проявляется в сложных системах взаимодействия, поэтому появилось большое количество исследований, пытающихся тем или иным способом модифицировать идею экономических циклов с целью объяснения противоречий.

фазы развития.

В том, что касается определения системности экономических кризисов (сразу отметим, что за единицу анализа мы принимаем национальную систему политико­экономического управления, то есть системный кризис - кризис, обусловленный характеристиками используемой конфигурации технологий в этой сфере), мы будем придерживаться разработок и методик, предложенных специалистами МВФ. Они выделяют следующие основные виды кризисов: банковские кризисы - кризисы, связанные с неспособностью некоторой совокупности кредитных организаций осуществлять свою деятельность, валютные кризисы - обесценивание национальной валюты как минимум на 30% (к этой же группе относятся и инфляционные потрясения), долговые кризисы - необходимость реструктуризации государственных долгов, как внутренних, так и внешних^{[48] [49]. Исходя из этого, на 2012 год выделено 147 банковских, 218 валютных и 66 долговых кризисов (иногда они совпадают: всего было 11 банковско-долговых, 28 банковско-валютных, 29 валютно-долговых и 8 тройных кризисов). Таким образом, можно выделить первое условие системности кризисов на национальном уровне - охват нескольких измерений (одновременное или взаимосвязанное возникновение нескольких видов кризисных процессов), так как кризис в одной области может быть спровоцирован некомпетентностью конкретных руководителей, особенностями отдельных разделов законодательства или внешними факторами (другими словами, он не предполагает возможность краха всей системы политико-экономических отношений). Существуют и иные, инструментальные критерии выявления системных кризисов, которые, помимо очевидного падения ВВП/темпов роста ВВП, включают необходимость длительной поддержки ликвидности финансового сектора/промышленности и реструктуризации банковских издержек (не менее чем в размере 3% ВВП), национализацию системообразующих финансово-экономических учреждений, потребность в государственных гарантиях и покупке активов со стороны государства (в размере не менее 5% ВВП) и т.д.}

В контексте доминирования на протяжении 70-н.90-х годов XX века концепции The New Public Management и построенных на её основе менеджириальных моделей управления, выявление причин кризисов и разработка механизмов их преодоления ограничивались экономическими дисциплинами, политическая составляющая фактически исключалась из этих процессов. В результате сформировалось представление, что кризисы обуславливаются совокупностью следующих факторов^[50]:

1. недопотреблением масс (С.Сисмонди)

2. перенакоплением промышленного капитала (марксисты)

3. циклами капиталовложений

4. «волнами инноваций» (Й.Шумпетер)

5. расширениями и сжатиями денежной массы/кредита (монетарная теория).

На наш взгляд, подобная точка зрения ошибочна, особенно по отношению к системным кризисам: трансформации принципов социального взаимодействия, способные поставить под угрозу функционирование всей национальной (региональной/глобальной) системы хозяйствования, не могут происходить под воздействием только экономических или финансовых причин, так или иначе они связаны с особенностями используемой конфигурации политического управления. Поэтому следует отказаться от методологического редукционизма и предположения о существовании универсального математико-дедуктивного метода в исследовании экономических явлений и заменить их концепцией аналитического плюрализма^[51] (что происходит в рамках теоретического развития «нового метода управления governance»).

Отметим и тот факт, что данное утверждение верно не только по отношению к

событиям, имевшим место в конце XX - начале XXI веков, оно также вполне применимо и к более ранним периодам. Так, кризис 1929-31 годов был глобальным феноменом, но широко изученным остаётся лишь ситуация в США (Великая Депрессия) и Великобритании, что, однако, «создаёт неправильное представление. США - это не весь мир. Великая Депрессия распространялась по миру...Это значит, что различные страны были задеты ей по-разному в зависимости от их политики [применяемых технологий политического управления] и конкретных обстоятельств»^[52]. В свою очередь, это объясняет выбор методов реагирования на негативные тенденции, которые отличались от государства к государству: так, Франция вела себя крайне пассивно, в то время как в Японии использовались агрессивные монетарные и налоговые инструменты противодействия негативным тенденциям (разный уровень «способностей» государства). Действительно, было бы странно ожидать, что страны с совершенно разнородной политической структурой (реорганизуемые классические европейские империи, формирующаяся неформальная империя США, государства, ориентированные на внутреннее развитие (Германия)) будут испытывать одни и те же проблемы в случае возникновения системных кризисов.

Другим примером зависимости характера развития кризисных процессов от конфигурации системы управления государства является зависимость от типа политического режима.

Исходя из всего вышеперечисленного, мы считаем более правильным остановиться на рассмотрении отдельных характеристик демократических систем, которые могут

являться политическими основаниями усиления негативных тенденций в экономике и их

57

перерастания в системные кризисы :

1. демократические правительства заботятся о стабильности в кратко- и среднесрочной перспективе (в пределах одного избирательного цикла, в среднем 4 года), поэтому могут принимать решения, способствующие возникновению кризисов в будущем, ответственность за которые уже будет нести следующее правительство

2. демократии следуют принципам либерализации финансового сектора, что повышает вероятность возникновения банковских кризисов, которые могут повлечь за собой и другие виды

3. демократические режимы склонны к панике во время кризисов в связи с информационной прозрачностью

4. демократические страны могут делать займы по более низким процентным ставкам, так как к ним больше доверия; соответственно, увеличиваются вероятность спекуляций и угроза чрезмерного государственного долга

5. так как демократии интегрированы в систему трансграничного взаимодействия, они в значительной степени подвержены влиянию международных проблем (при этом на современном этапе развития решить данную проблему практически невозможно).

Таким образом, мы опять сталкиваемся с двойственной природой политических процессов: свойства и механизмы демократического управления, априори считающиеся эффективными, в условиях нестабильной экономической обстановки могут способствовать дальнейшему развитию отрицательных тенденций и их перерастанию в кризисы системного характера, поэтому возникает вопрос, обеспечен ли в государстве достаточный уровень управленческих (в широком понимании) «способностей», который позволит избежать подобных явлений. Данная проблема решается с помощью различных ^[54] мер: от проведения реформ и институциональных преобразований с целью повышения устойчивости управленческой системы до укрепления потенциала государства путём усиления контроля над гражданским обществом и СМИ (ярким примером в этом смысле является кампания по манипулированию общественным мнением в США в 2008-13 (см. раздел 3.1.)).

С другой стороны, всё, что только что было сказано про методы демократического управления, относится и к автократическим механизмам. Точно так же, как бесконтрольная либерализация финансовых и товарных потоков (особенно трансграничных) может стать фактором распространения кризиса в национальной экономике, эту же роль может сыграть её закрытость для внешних инвестиций, отсутствие доступа к международным кредитам на выгодных условиях и т.д. Преимущества от стабильности состава политического руководства могут быть сведены на нет его некомпетентностью и неэффективностью работы. Другими словами, на современном этапе нельзя объединять страны в группы на основании тех или иных общих характеристик конфигурации политического управления. Подходящим примером в этом отношении является глобальный финансово-экономический кризис, начавшийся в 2007-08 годах, возникновение которого связано с дерегуляцией экономических процессов и нежеланием принятия жёстких мер, направленных на изменение ситуации. Действительно, начиная с 1970-х годов происходила беспрецедентная дерегуляция финансовых рынков, что позволяет охарактеризовать современное состояние как экономическую архитектуру, базирующуюся на лёгком регулировании коммерческих банков, ещё более незначительном регулировании инвестиционных банков и незаметном, если вообще существующем, регулировании акционерных и инвестиционных фондов^{[55] [56]. Исходя из этого Т.Репински (T.Repinsky) выделяет три основные категории стран в}

59

зависимости от степени их ответственности за происходящее :

1. «грешники»

2. «святые»

3. «наблюдатели».

Первые из них непосредственно виновны в начале кризиса, так как именно действия их правительств привели к формированию финансово-экономических проблем, поэтому в них ощущается чёткая идентификация ошибочных решений с конкретными органами власти (институтами управления)/чиновниками и, соответственно, происходят политические изменения. Правительства второй группы стран стали невольными заложниками внешних кризисов, которые, даже несмотря на те или иные структурные управленческие слабости, в большинстве своём выживают даже в периоды системных кризисов. Особый интерес, однако, представляет третья группа стран, а именно «наблюдатели», которые по тем или иным причинам оказываются незатронутыми последствиями кризиса, хотя их правительства (или иные структуры) напрямую способствовали формированию кризисных тенденций посредством активного заимствования и распространения ультралиберальных управленческих практик.

Таким образом, не стоит абсолютизировать причинно-следственную связь между общими характеристиками используемой конфигурации политического управления и развитием системных экономических кризисов. Иногда она очевидна, как в случае с самодержавием в начале XX века, когда действия европейских правительств привели к масштабным экономическим потрясениям (в том числе в контексте Первой мировой войны), в результате которых монархия как полноценная форма правления фактически прекратила своё существование на континенте. Как отмечает М.Картер (M.Carter) «между 1910 и 1918 годами своего трона лишился Мануэль Португальский, в 1913 был убит король Греции Георг, а его сын Тино впоследствии был свергнут дважды. Франц Фердинанд, кронпринц Австро-Венгерской империи, был убит в Сараево в 1914; новый кронпринц Карл был свергнут в 1918 наряду с царём Болгарии Фердинандом. Николай, царь российский, ушёл в отставку в 1917, а кайзер Германии Вильгельм III годом позже»^[57]. К концу Первой мировой войны единственным монархом Европы, сохранившим определённое влияние на глобальные политические процессы, остался король Великобритании Георг V, в первую очередь, благодаря своевременному добровольному ограничению полномочий. В начале XXI столетия, в условиях нового системного кризиса глобального характера складывается совершенно отличное положение дел: государства, в целом использовавшие одни и те же принципы организации политико-экономического управления оказались по-разному вовлечены в кризисные тенденции («грешники» и «наблюдатели»), что обуславливает необходимость отказа от метода обобщения и перехода к пострановому анализу. Это, в свою очередь, ещё раз подтверждает идею технологических конфигураций политического управления, которая была подробно рассмотрена в предыдущем разделе: в своей деятельности современные государства используют разнообразные инструменты управления, сочетания которых (даже при преобладании той или иной методологической концепции) приводят к специфическим результатам, не позволяющим отнести конкретную конфигурацию к определённой

управленческой модели.

В соответствии с этим выводом акцент в исследованиях должен быть смещён с общих на технологические особенности конфигураций политического управления. Несмотря на то, что в отношении текущего глобального кризиса в российской науке предпринимаются попытки анализа «фундаментальных культурно-экономических и культурно-психологических» причин [которые фактически отсутствуют в западной традиции] и их широкого философского осмысления^[58], что противоречит нашей идее о приоритете практических аспектов, предпосылки предыдущего экономического кризиса 1998 года в отечественной политологии рассматриваются именно в технологическом измерении. В целом, кризис 1997-98 зародился в государствах Восточной и Юго­Восточной Азии, однако вскоре получил распространение на российской территории, чему очевидно способствовало несовершенство системы управления в стране. В петербургском научном дискурсе события 1998 представлены как «кризис управления», который стал основой распространения кризисных процессов в национальной экономике исходя из следующих факторов^[59]:

1. разнонаправленного характера деятельности органов исполнительной власти федерации и субъектов федерации

2. функциональной и институциональной избыточности системы государственного управления

3. несоответствия отраслевой структуры органов исполнительной власти её новым функциям в условиях рыночной экономики

4. преобладания подзаконных актов над законами

5. нормативной неопределённости государственной службы

6. отсутствия единства в системе государственной службы, неурегулированности оплаты труда между федеральными и региональными госслужащими [и других вытекающих из этого проблем]

7. нормативной избыточности регулирующей функции государства по отношению к экономике.

Фактически, все перечисленные аспекты обуславливались невыстроенностью чёткой конфигурации бюрократического управления, взаимодействия между уровнями власти и управленческими институтами одного уровня. Другими словами, отсутствовали разработанные и адаптированные к российским условиям принципы «рациональной

бюрократии», которые, видимо, являются основой любой государственной

управленческой системы. Проводившиеся впоследствии административные реформы были нацелены на решение этих проблем и соответствующую модернизацию используемых технологий политического управления, однако методология их осуществления имела ряд противоречий. Так, создание механизмов обеспечения согласованности действий федеральных, региональных и местных управленческих уровней происходило путём вовлечения последнего в структуру государственных органов власти, что противоречит положениям Конституции (более подробно эта ситуация будет проанализирована в разделе 2.1.). Таким образом, можно утверждать, что в России сохранились некоторые предпосылки возникновения системных кризисов, связанные с бюрократической организацией политического управления, хотя и в несравнимо меньшем количестве по сравнению с 1998 годом.

Ряд исследователей считает, что новые политические основания для развития кризисных тенденций в случае смены положительной динамики экономического развития отрицательной появились в контексте внедрения в управленческую практику концепции The New Public Management. Как уже неоднократно отмечалось, использование корпоративных инструментов управления ставит государство перед дилеммой сочетания эффективности и ответственности, высоких экономических показателей и социального блага. В итоге не всем правительствам удаётся успешно справляться с этой задачей, по мнению профессора МГИМО М.М.Лебедевой «в последнее время некоторые государства занялись «зарабатыванием» денег, воспроизводя модель поведения, характерную для бизнес-корпораций. Особенно показателен в этом смысле случай с Исландией, которая в большом количестве скупала европейские компании, залезая при этом в долги. В ре­зультате она оказалась на грани дефолта. Указанная тенденция тем более опасна, что механизмы, препятствующие подобного рода рискованным действиям со стороны частных структур, оказываются бессильны, когда на рынок выходит национальное государство»^[60]. Во многих странах эта проблема имеет ещё одно измерение, так как согласно действующему в их правовом пространстве законодательству создавать инвестиционные программы и долговые обязательства (в том числе иностранные - см. раздел 2.1.) могут не только центральные власти, но также региональные и местные органы управления, что вновь поднимает вопрос ответственности высших институтов управления за действия структур более низкого уровня. В результате доминирования менеджериальных моделей в сфере политического управления также сложилась тенденция, смысл которой заключается в восприятии государственных

предприятий/предприятий с государственным участием (в данном случае под термином предприятие мы понимаем максимально широкий круг хозяйствующих субъектов) в качестве независимых корпоративных образований, поэтому их потенциал в качестве механизма социально-политической стабилизации в периоды возникновения экономической нестабильности также оказывается невостребованным, что мы увидим в третьем разделе следующей главы.

Ещё одним аспектом, который должен учитываться при рассмотрении проблематики политических оснований системных экономических кризисов, является институциональный аспект. Он тесным образом взаимосвязан с технологическими особенностями используемой конфигурации политического управления и фактически может быть представлен как технология её институциализации. Одним из направлений развития современного политического управления (за некоторыми исключениями) является передача части управленческих функций частным структурам (что объясняется необходимостью вовлечения в процесс управления более гибких организаций, которые могут эффективно функционировать в изменяющемся мире^[61]). Однако этот опыт не всегда оказывается позитивным: с определёнными проблемами в этом контексте столкнулись скандинавские страны, Финляндия, но наиболее ярко проявился прецедент с ипотечным кредитованием в США. Деятельность «получастных» компаний Freddie Mac и Fannie Mae, в распоряжении которых оказались полномочия по регулированию национального рынка жилищного кредитования (в том числе в отношении наименее обеспеченных групп граждан) привела к тому, что явление рефинансирования (перекредитования) ипотечных займов с целью оттягивания момента признания неплатёжеспособности стало обычной практикой, в конечном итоге ставшей основой развития кризисных тенденций в американской экономике. Такое положение дел во многом объясняется перманентным стремлением к оптимизации деятельности системы государственного управления и использованием в качестве основного метода оценки её функционирования принципа «управления по результатам»: в тех же Соединённых Штатах на протяжении всей послевоенной истории наблюдался рост показателей в сфере жилищного строительства, соответственно, деятельность властей в этом направлении оценивалась позитивно, в то время как риски используемого правительством подхода остались вне поля зрения контролирующих органов.

Таким образом, мы подошли к вопросу работы институтов, осуществляющих надзор над реализуемым политическим управлением и, в случае необходимости, реализующих его корректировку. В предыдущем разделе работы мы уже затрагивали эту тему на примере аудиторских/счётных палат в различных странах. В контексте исследования взаимовлияния политических и экономических процессов следует более подробно остановиться на образованиях иного характера, а именно центральных банках. На первый взгляд, центральные банки занимаются специализированной финансовой регулятивной деятельностью и не имеют отношения к политическому управлению. На самом деле, это не так: центральные банки косвенно вовлечены в управленческую структуру, одновременно формируя и удовлетворяя общественные и предпринимательские запросы. Конечно, ключевой характеристикой в этом смысле можно считать степень независимости центральных банков от исполнительной власти. Этой позиции придерживаются авторы доклада, подготовленного в 2012 году Институтом экономики переходного периода, где содержится ряд выводов о том, что независимость подобных учреждений положительно сказывается на экономических показателях (в частности на темпах инфляции, уровне сбалансированности государственного бюджета и др.)^[62]. Также, по мнению исследователей, в странах, где сохраняется зависимость центральных банков от правительственных структур, в условиях экономических кризисов их потенциал используется для решения текущих задач, что может негативно сказаться в средне- и долгосрочной перспективе. Не согласиться с тем, что финансовые регуляторы могут подвергаться политическому давлению, цель которого - обеспечить формирование наиболее благоприятной для рейтингов действующей власти обстановки в конкретный момент времени, было бы неправильно, однако при этом не стоит идеализировать положение дел в тех странах, где декларируется независимость центральных банков от государственных органов управления. Более того, можно сделать вывод, что в развитых государствах действия центральных банков в периоды стабильного экономического развития часто становятся одной из причин возникновения кризисных явлений.

В условиях отсутствия негативных внешних предпосылок, роста уровней ВВП и деловой активности центральные банки традиционно фокусируют внимание на контроле инфляционных ожиданий и уровня потребительских цен, а не на обеспечении финансовой устойчивости, что совпадает с интересами правящей элиты, так как ускорение инфляции и её проявления наиболее болезненно воспринимаются избирателями. Основные механизмы и инструменты регулирования, имеющиеся в их распоряжении (изменение учётных/процентных ставок и т.д.), таким образом, направляются на поддержание приемлемого уровня цен, а формирование диспропорций в финансовом секторе хоть и рассматривается в качестве возможного фактора риска, фактически остаётся без ответа^[63]. В результате национальные экономики становятся всё более восприимчивыми к изменениям рыночной конъюнктуры, поэтому в случае её ухудшения может произойти коллапс финансовых взаимоотношений, который, в свою очередь, вполне вероятно, станет основой очередного системного кризиса. И только после этого центральные банки начинают использовать комплексные меры для преодоления последствий произошедших потрясений. Самым удивительным в этом контексте является тот факт, что центральные банки уже на протяжении длительного времени осознавали сложившуюся ситуацию. Как пишет глава ЦБ Японии М.Ширакава (M.Shirakawa), «многие центральные банки, в том числе Банк Японии, были осведомлены о финансовых дисбалансах в периоды, предшествующие прошедшим кризисам»^[64]. Несмотря на это, ситуация каждый раз повторяется; соответственно, возникает вопрос, почему так происходит и каким образом будет развиваться ситуация в дальнейшем. Предлагаемые варианты объяснений и прогнозов противоречат идее независимости центральных банков: с одной стороны, согласованность подходов правительств и финансовых регуляторов может рассматриваться как проявление сетевых методов управления (неформальным переговорам в рамках концепции «нового метода управления governance» придаётся большое значение), но, в то же время, по мнению некоторых экспертов, даже если властные структуры займут более ответственную позицию, постепенное сокращение автономии центральных банков неизбежно^[65], так как многоцелевые управленческие задачи, которые они вынуждены будут решать для недопущения развития кризисных процессов в будущем, не должны быть сферой ответственности невыборных чиновников, не несущих ответственности перед населением. Таким образом, мы можем сделать вывод, что традиционная схема функционирования центральных банков большинства государств в совокупности с позицией их политического руководства (которое заинтересовано, в первую очередь, в обеспечении приемлемой электоральной поддержки в рамках текущего избирательного цикла) непосредственно способствует перерастанию появляющихся на определённом этапе экономических проблем в системные кризисы. Изменение подобного положения дел возможно на основании трансформации управленческого подхода со стороны правительств и вовлечения финансовых регуляторов в структуру управления.

Последним видом политических оснований системных экономических кризисов являются личностные основания. Очевидно, что качество деятельности высших должностных лиц в той или иной степени влияет на финансово-экономическую обстановку в государстве, в том числе в предкризисные периоды (крайне неудачными в этом смысле следует признать действия двух последних французских президентов, о чём пойдёт речь в разделе 3.2.). С другой стороны, переоценивать значимость этого фактора также не стоит: он скорее является катализатором общих (структурных),

институциональных и технологических предпосылок. Кроме того, системные кризисы достаточно сложно идентифицировать с ошибками политического руководства. Большое значение здесь имеет непосредственный характер протекания кризиса (преобладание тех или иных тенденций приводит к формированию разных по прочности ассоциативных связей между ними и личной ответственностью руководителей, самыми чувствительными в этом смысле являются инфляционные потрясения). В демократических государствах в силу причин, на которые мы уже указывали, ответственность за решения предыдущего правительства часто несут вновь избранные (назначенные) должностные лица. Поэтому возникают ситуации, как в случае с кризисом 1997-98-го годов, когда большая часть режимов обрушилась уже после кризиса, в годы экономического роста^[66] (что ещё раз доказывает нелинейный характер последствий системных кризисов).

Обобщая содержание данного раздела, следует выделить четыре основных аспекта проблемы, которую можно охарактеризовать как проблему политических предпосылок развития системных экономических кризисов: общие, технологические,

институциональные и личностные. Первый из них включает в себя ключевые политологические характеристики конфигурации политического управления (форма правления, политический режим, административное устройство и т.д.). Действительно, вполне очевидно, что в условиях замедления экономического роста и начала рецессии эти факторы оказывают определённое влияние на дальнейшее развитие процессов (было бы странно ожидать, что образования с разнородной политической структурой будут одинаково реагировать на те или иные вызовы). Так, существуют значительные различия в принципах функционирования демократических и автократических государств, главным из которых является степень стабильности институтов власти. Демократические правительства заботятся о стабильности в кратко- и среднесрочной перспективе (в пределах одного избирательного цикла, в среднем 4 года), поэтому могут принимать решения, способствующие возникновению кризисов в будущем, ответственность за которые уже будет нести следующее правительство, в то время как правительства в автократиях с большей степенью вероятности столкнутся с последствиями инициированных их действиями кризисных явлений.

Таким образом, мы сталкиваемся с двойственной природой политических процессов: свойства и механизмы демократического управления, априори считающиеся эффективными, в условиях нестабильной экономической обстановки могут способствовать дальнейшему развитию отрицательных тенденций и их перерастанию в кризисы системного характера, поэтому возникает вопрос, обеспечен ли в государстве достаточный уровень управленческих (в широком понимании) «способностей», который позволит избежать подобных явлений. Точно такая же ситуация, однако, наблюдается и в автократических режимах: методы управления, которые обеспечивают стабильность политико-экономической системы в одних условиях, оказываются неэффективными в других. Исходя из этого, нельзя абсолютизировать причинно-следственную связь между общими характеристиками используемой конфигурации политического управления и развитием системных экономических кризисов. Иногда она объективно существует, иногда отсутствует вовсе.

В соответствии с этим утверждением мы предлагаем перенести акцент на другие виды политических оснований системных кризисов. Наибольшее внимание следует уделять технологическому аспекту. Практически все масштабные экономические потрясения в современной истории так или иначе основывались на технологических особенностях управленческих конфигураций. Некоторые из них, как кризис 1998 в России, формировались в контексте отсутствия чётко выстроенной системы бюрократического управления, разграничения полномочий между уровнями государственной власти и вытекающих из этого проблем. Новые технологические основания для развития кризисных тенденций в случае смены положительной динамики экономического развития отрицательной появились в контексте внедрения в управленческую практику концепции The New Public Management. Использование корпоративных инструментов управления ставит государство перед дилеммой поиска приемлемого баланса эффективности и ответственности, высоких экономических показателей и социального блага, но не все правительства справляются с этой задачей: в качестве наиболее неудачных примеров можно привести Исландию, страны юга Европы и т.д. Доминирование менеджериальных моделей в сфере политического управления также обусловило формирование представления о том, что причины экономических кризисов необходимо искать в рамках концепций экономической теории и финансового анализа, что, в свою очередь, на длительное время обусловило исключение политической

составляющей из процесса осмысления кризисных явлений. Если бы этого не произошло, возможно, последние кризисы не приобрели бы масштаб глобальных.

Непосредственно связан с технологическими особенностями политического управления институциональный аспект. В последнее время активно развивается тенденция передачи части функций от государственных институтов частным. Однако этот опыт не всегда оказывается позитивным: с определёнными проблемами в этом контексте во время текущего кризиса столкнулись скандинавские страны, Финляндия, но наиболее ярко проявился прецедент с ипотечным кредитованием в США. Деятельность «получастных» компаний Freddie Mac и Fannie Mae, в распоряжении которых оказались полномочия по регулированию национального рынка жилищного кредитования привела к тому, что явление рефинансирования (перекредитования) ипотечных займов с целью оттягивания момента признания неплатёжеспособности стало обычной практикой, в конечном итоге ставшей основой развития кризисных тенденций в американской экономике. Такое положение дел во многом объяснялось перманентным стремлением к оптимизации деятельности системы государственного управления и использованием в качестве основного метода оценки её функционирования принципа «управления по результатам», поэтому принимаемые решения нацелены на достижение максимального эффекта в кратчайшие сроки.

Как неудивительно, но предпосылки для возникновения системных кризисов создают и те институты, которые должны заниматься обеспечением стабильности финансово-экономического развития. Речь идёт о центральных банках, которые вовлечены в систему государственного управления, одновременно формируя и удовлетворяя общественные и предпринимательские запросы. В западной традиции принято считать, что ключевой характеристикой подобных учреждений является степень их независимости от исполнительной власти: чем она выше, тем более качественной представляется их деятельность. Тем не менее, в периоды экономического роста центральные банки традиционно фокусируют внимание на контроле инфляционных ожиданий и уровня потребительских цен, а не на обеспечении финансовой устойчивости, что совпадает с интересами правящей элиты, так как ускорение инфляции и её проявления наиболее болезненно воспринимаются избирателями. В результате национальные экономики становятся всё более восприимчивыми к изменениям рыночной конъюнктуры, и в случае её ухудшения может произойти коллапс финансовых взаимоотношений, который, в свою очередь, вполне вероятно, станет основой очередного системного кризиса. И только после этого центральные банки начинают использовать комплексные меры для преодоления последствий произошедших потрясений. Согласованность позиций

финансовых регуляторов и властей можно объяснить развитием методов «постоянных переговоров» и сетевого управления, то есть автономия центральных банков сохраняется лишь де-юре. При этом изменение традиционной модели их функционирования в предкризисные периоды также, скорее всего, будет сопровождаться сокращением сферы их самостоятельного оперирования, так как невыборные и не несущие ответственности перед населением институты не могут в одиночку осуществлять многоцелевые управленческие функции на государственном уровне.

Последним видом политических оснований для развития кризисных тенденций являются действия руководителей государства в личном качестве, но их влияние всегда является дополнительным фактором, усиливающим воздействие структурных, технологических и институциональных аспектов.