4.1. Общая характеристика североевропейской модели инновационной политики

В предыдущих главах мы рассмотрели основные характеристики, определяющие специфику координационной модели инновационной политики в условиях сетевого общества. Также были определены общие параметры оценки коммуникативной эффективности процесса выработки, имплементации и коррекции инноваций.

М. Кастельс и его последователи, описывая глобальные процессы трансформации современного общества, наблюдаемые в государствах с различными культурными, политическими и социальными системами, подчеркивали универсальный характер перемен: Восток и Запад, богатые и бедные экономики, либеральные и авторитарные системы государственного управления — все подвержены распространению сетевых структур в различных сферах жизнедеятельности общества. Но при этом столь же очевидны и различия в темпах становления и развития сетевого общества: «страны мира, в соответствии с уровнем их развития, становятся информационными обществами с разной скоростью и в резко отличающихся степенях» . Кроме того, элементарный анализ подсказывает, что в разных странах будут доминировать определенные виды сетевых взаимодействий, различающиеся как содержательно, так и структурно. Например, исламские ^[184] сети финансовой взаимопомощи, основанные на чувстве сопричастности и племенной культуре, принципиально отличаются от свободных профессиональных ассоциаций США или Германии. Поэтому вполне закономерен вывод о существовании и возможности верификации национальных (или региональных) моделей сетевого общества.

Одним из ключевых оснований классификации различных моделей сетевого общества служит степень и направление развития сетевой инфраструктуры, а также инновационный потенциал того или иного государства.

198

три таких группы — североамериканскую, с очевидным доминированием США, североевропейскую, лидером которой определяют Финляндию, и восточноазиатскую, где главенствующие позиции занимают Сингапур, Южная Корея и Япония. Мы будем далее использовать данную типологию для классификации локальных моделей сетевого общества и присущих им моделей инновационного развития.

Рассмотрим подробнее каждую из трех обозначенных выше моделей.

Анализируя североамериканскую модель, и прежде всего опыт США, следует отметить, что данная модель сложилась первой и долгое время являлась ориентиром для остального мира. Сетевая виртуальная инфраструктура начала формироваться именно в США, где в 1969 г. была впервые основана сеть ARPANET (прообраз современного интернета), объединившая Калифорнийский университет и Стэнфордский исследовательский институт. В 1971 г. в США впервые была разработана ^[185] программа для рассылки электронной почты и лишь в 1973 г. компьютерная сеть пересекла границы страны, соединив компьютеры американских, норвежских и британских организаций.

Информационно-технологическое развитие и построение национальной сетевой инфраструктуры в США связывают прежде всего с Кремниевой долиной, ставшей синонимом американского инновационного успеха. Впервые это название использовал в 1971 г. американский журналист Дон Хефлер, когда он начал публиковать серию статей под названием «Кремниевая долина США».

Основанная на базе Стэнфордского индустриального парка в начале 1950-х годов Кремниевая долина и сегодня остается ведущим и крупнейшим инновационным кластером США (с общим числом занятых, превышающим 386 000 специалистов), несмотря на создание за последние 50 лет множества других технопарков^[186].

лавинообразно, путем деления так называемых старт-апов и возникновения на базе этих «осколков» новых компаний. Быстроту роста инновационного IT-бизнеса в регионе определили, прежде всего, привлекательные условия для инвесторов и уникальная концентрация профильных специалистов. Наличие поблизости такого крупного научного центра, как Стэнфордский университет, выпускающий ежегодно более 6500 специалистов в соответствующих областях, также способствовало успешному развитию данного инновационного кластера.

Для понимания специфики североамериканской модели сетевого общества чрезвычайно важно учесть и проанализировать социокультурный контекст, в котором она сформировалась. Его составляют в первую очередь ценностные установки, базирующиеся на религии (преимущественно, пуританизме) и культурной традиции. К таким установкам можно отнести

ценности свободы и индивидуализма, идею избранности и исключительности американской нации, с одной стороны, противопоставляющей себя миру, а с другой — считающей основной задачей изменение окружающего мира по своему образцу. При этом абсолютизация личного успеха приводит к формированию жесткой конкурентной среды, заставляющей граждан США находиться в состоянии постоянной стрессовой борьбы за лидирующее положение: «В экономике, которая во все возрастающей степени

основывается на ожиданиях, характерных для скоростной культуры, новое значение обрели другие символические смыслы...В этой ситуации чувствами, влияющими на инвестиции и сопряженными с ожиданиями, являются страх опоздать и нетерпение, с которым ожидают пришествия будущего»^{[187] [188]. В результате формируется парадоксальная ситуация: «Стремление к самоутверждению, с детства воспитываемое в рамках американской культуры, с одной стороны, и стрессовые ситуации, порождаемые неустойчивостью жизни, с другой, приводят к возникновению тенденции, направленной на интенсивное общение с внешним миром. Оно дает возможность реализоваться индивидуалистическим установкам,}

потребности в манифестации собственной исключительности.

201

же ситуации — снять дискомфортное состояние путем развлечения» . В результате процесс формирования американской сетевой инфраструктуры во многом подчиняется установкам массовой шоу-культуры с явным доминированием ценностей потребления и развлечения.

В целом североамериканская модель, или согласно М. Кастельсу «модель Кремниевой долины», определяется как «открытое информационное общество, движимое силами рынка»^[189]. Ее ключевыми социокультурными характеристиками выступают доминирование либеральной (в различных

вариациях) идеологии, абсолютный приоритет свободы личности и индивидуального успеха, атомизация общества и высокая степень конкуренции внутри социальной структуры. Сетевое общество в американском варианте особенно усиливает цифровое неравенство если не в национальном, то в глобальном контексте: «Экономика подключает к своей сети тех, кто представляет для нее ценность, но отключает тех, кто не имеет навыков сетевой коммуникации (тем самым еще более уменьшая их шансы обрести какую-то ценность). Это приводит к усилению социальной несправедливости в форме неравенства доходов, поляризации общества и

203

нищеты» .

Успехи в развитии сетевой инфраструктуры в рамках восточноазиатской модели сетевого общества не менее впечатляющи, нежели в США или скандинавских странах. Если прорыв в развитии IT технологий в США пришелся на 1980-е — начало 1990-х годов, в большинстве стран Северной Европе на первую половину 1990-х годов, то в Юго-Восточной Азии он произошел в середине — второй половине 1990-х годов. Очевидными лидерами здесь стали Южная Корея и Сингапур. Достижения этих государств весьма значительны, особенно на фоне скромных успехов соседних государств. Так, соотношение количества пользователей интернета в Сингапуре к общему населению страны уже в 2001-2002 годах превысило аналогичный показатель Индии в 93 раза, Вьетнама — в 322 раза.

информационная инфраструктура» (Korea Information Infrastructure) срока, было закончено строительство общенациональной высокоскоростной инфраструктуры связи, в результате чего 144 крупных города и 190 мелких населенных пунктов страны были соединены оптоволоконными кабелями.

Эти успехи в развитии инфраструктуры привели к тому, что в середине 2001 г. 68% домохозяйств в Южной Корее имели персональный компьютер (из них 11% более одного компьютера), в начале 2002 г. на 100 жителей приходилось 64 мобильных телефона, 24 млн человек из почти 48­миллионного населения пользовались интернетом. В 2000 г. 100% школ страны были подключены к интернету, а с 2001 г. интернет-доступ для всех школ стал бесплатным .

Сингапур еще в 1995 г. одним из первых в мире создал сайт, считающийся прототипом современного электронного правительства. В 2000 г. здесь был запущен мега-проект создания самого современного портала электронного правительства в мире. Развернуты интегрированные порталы госучреждений «Правительственный портал» (Singapore Government Online) и сервис-центр «Электронный гражданин» (eCitizen), предоставляющие всесторонние услуги для граждан, включая доступ к электронным формам налоговых и других платежей, медицинской карте, регистрации автомобиля, записи ученика в школу, а для компаний — доступ к системе электронных государственных закупок, информации о льготных схемах кредитования, консалтинге и др.

С ноября 2002 г. начал функционировать интегрированный портал «Электронное правительство Южной Кореи» (www.egov.go.kr), объединивший два сервиса: информационную службу и службу

предоставления электронных услуг «Правительство для граждан», обеспечивающую доступ граждан к более чем 400 услугам он-лайн.

Там же. С. 58.

Такой успешный старт в развитии информационных и сетевых технологий дал долгосрочный позитивный результат. В 2011 г. Южная Корея возглавила рейтинг стран по уровню развития информационно - коммуникационных технологий (рейтинг Международного союза элекросвязи), рассчитываемый по 11 показателям, отражающим прогресс в области ИКТ, в частности доступ к информационно-коммуникационным технологиям, уровень развития данных технологий, навыки работы населения с ними и др. В 2012 г. Южная Корея достигла наивысшего среди всех государств мира индекса развития электронного правительства, измеряемого ООН^[191].

Ключевые отличия североамериканской и восточноазиатской моделей лежат в общественно-политической сфере и могут быть описаны с помощью анализа уровня гражданской активности, закрытости/открытости общества, степени обеспечения гражданских и политических прав и свобод и т.д. Восточноазиатская модель может быть охарактеризована по данным параметрам как сетевое общество закрытого типа со склонностью к авторитарному типу принятия политических решений. Безусловно, государства, следующие данной модели, существенно разнятся по степени обеспечения политических и гражданских свобод, открытости и уровню развития гражданского общества. Но даже такие вполне демократические на сегодняшний день режимы, как южнокорейский и японский, уступают, согласно данным авторитетной международной организации Freedom House, по уровню обеспечения гражданских прав и свобод всем западноевропейским странам, а также США, Австралии и Канаде. Ситуация с гражданскими и политическими правами в Сингапуре определялась в 2011 г. экспертами Freedom House как «частично свободная», общий балл

Сингапура по параметру «гражданские свободы» составляет 4 (США, Западная Европа — 1), по параметру политические свободы — 5 (США, Западная Европа — 1)^[192].

Еще хуже ситуация в Китае, который однозначно относится к несвободным странам с авторитарным политическим режимом и набирает по параметру «гражданские свободы» всего 6 баллов, а по параметру политические свободы — 7 баллов^[193].

Т.о., мы можем определить восточноазиатскую модель сетевого общества и как общество с развитой коллективистской инновационной культурой, значительным человеческим потенциалом, но в то же время с очевидной склонностью к авторитарным методам социального и политического управления, высоким уровнем централизации процесса принятия решений и концентрации властных полномочий. Современные сетевые сервисы парадоксальным образом сочетаются здесь с традиционной структурой и бюрократической культурой административного государства. Все эти факторы оказывают решающее влияние на тип инновационного развития и модель инновационной политики, присущую данным странам.

Ядро североевропейской модели формируют четыре государства: Финляндия, Швеция, Норвегия и Дания. Очень близки к ним по большинству социально-экономических, политических и культурных параметров Исландия и Эстония.

Североевропейскую модель сетевого общества можно описать в терминах открытости (как с точки зрения технологической доступности для большинства граждан, так и в смысле обеспечения механизмов широкого гражданского участия в политической жизни и процессах принятия управленческих решений на всех уровнях политического и административного управления), прочно укорененной инновационной культуры (культуры хакерства в терминологии М. Кастельса, базирующейся на ценностях свободы творческой самореализации личности и стремлении к созиданию), а также гибкой модели государства благоденствия, исключительно органично вписавшейся в новые условия информационной экономики. По сути, государство благоденствия в большинстве стран Северной Европы (прежде всего, в Финляндии и Швеции) сформировало своеобразную сеть с агентами информациональной экономики, позволившую снимать многие социальные противоречия, за счет бурного технологического развития, обеспечивающего удешевление для государства производства большинства общественных благ. Бремя социальных расходов, с одной стороны, перераспределяется внутри такой сети, а с другой — значительно сокращается за счет технологических и социальных инноваций. Иначе говоря, позитивный экономический эффект достигается в данном случае благодаря существенному росту эффективности государственного и муниципального управления, приобретающего отчетливо координационный, сетевой характер а также размыванию границ между государственным и общественным секторами.

Рассмотрим указанные выше характеристики данной модели подробнее.

Открытый характер сетевого общества понимается как нечто само собой разумеющееся, не требующее дополнительных аргументов. Однако современная история знает немало примеров, когда информациональная экономика сочеталась со значительными технологическими, экономическими и политико-правовыми ограничениями, накладывающимися на различных акторов, желающих участвовать в сетевом взаимодействии. Яркими примерами, иллюстрирующим такую ограниченную или регулируемую модель, являются страны, представляющие восточно-азиатскую модель:

Южная Корея и Сингапур. Довольно близка по своим характеристикам к этой модели и Российская Федерация.

К ключевым факторам, определяющим специфику сетевого общества в странах Северной Европы, относится особый тип инновационной культуры. Во-первых, необходимо отметить, что эта культура формировалась не сама по себе и не на пустом месте. Ее развитию предшествовало институциональное оформление государственной инновационной политики, стимулирующей и направляющей инновационную активность. В Финляндии ключевыми точками роста подобной активности стали государственные и неправительственные (посреднические) структуры, такие как Совет по научной и технологической политике, обеспечивающий финансовую и кадровую поддержку развития инновационной сферы на уровне правительства и отдельных министерств, автономный фонд исследований и разработок Tekes, принимающий решения о поддержке ключевых инновационных проектов через утверждаемые им технологические программы, Sitra — ведущий венчурный инвестор Финляндии. Деятельность этих государственных и неправительственных организаций подчинена общей стратегии инновационного развития — формированию инновационных сетей, способных аккумулировать интеллектуальные и материальные ресурсы, что значительно удешевляет процесс разработки и внедрения инноваций. Государство в Финляндии и других североевропейских странах исходит из следующего понимания собственной роли в формировании инновационной культуры: стимулирование «развитие такой регулируемой среды, которая была бы открыта для инноваций»^[194]. Открытый характер способствует формированию особого типа этической составляющей инновационной культуры — т.н. хакерской этики, понимаемой как ценности свободного творчества, главной целью которого является удовлетворение потребности в самореализации и саморазвитии личности: «Хакером движет мысль, реализация которой представляется ему (или ей) важной независимо ни от чего и дает таким людям энергию и радость. Хакеры стремятся к полной самореализации, к использованию своих творческих способностей. Они хотят постоянно превосходить себя и в результате своих действий производить творческую работу. На социальном уровне хакеры работают как сеть, в которой деятельность по развитию остается открытой в той мере, в которой другие могут подключиться к реализации идеи»^[195].

Позитивный опыт северных стран доказывает необходимость активной государственной политики в области инноваций и недостаточность рыночных регуляторов, что весьма актуально в свете дискуссий о ходе и методах современной российской модернизации. Различие

североевропейской и североамериканской моделей сетевого общества с позиции специфики инновационной культуры, уместно проиллюстрировать с помощью истории разработки и продвижения двух популярных операционных систем для персональных компьютеров: Microsoft Windows и Linux. Первая, как известно, с 1985 г. создается корпорацией Microsoft, разработка второй была инициирована в 1991 г. в Хельсинкском университете Линусом Торвальдсом. Windows являет собой наиболее типичный продукт американской информационной культуры, нацеленный на абсолютное доминирование на рынке (синоним личного успеха) и закрытый характер инновации, тщательно охраняемой от любых посягательств со стороны хакеров и промышленных шпионов. Linux изначально создавался как открытый и доступный продукт (операционная система с открытым кодом). Более того, такая открытость стала не только основной причиной популярности Linux у пользователей, но и залогом феноменального продвижения в его разработке и совершенствовании, осуществляемом по сетевому принципу. Несмотря на то, что под управлением операционных систем семейства Windows, по данным ресурса Netmarketshare (Net

Applications) за декабрь 2011 г., работает около 92 % персональных компьютеров, операционная система Linux является значительно более гибкой и адаптивной к меняющимся потребностям пользователей, не говоря уже о себестоимости самого продукта. Низкая стоимость свободных разработок, основанная на принципах краудсорсинга, отлаженные механизмы тестирования и распространения — все это стало причиной успеха Linux и других свободных программ, являющихся продуктом (если не географически, то идейно) североевропейской модели сетевого общества^[196].

Определим универсальные характеристики североевропейской координационной модели инновационной политики, соответствующей особому типу сетевого общества, рассмотренному выше:

- сложная сетевая структура координации инновационного процесса;

- ярко выраженный партнерский характер отношений государственного и негосударственного секторов в процессе выработки и имплементации инновационной политики;

- расширенное понимание концепта «инновации», включающее не только технологическое развитие, но и не менее значимое социальное и гуманитарное измерение;

- высокий статус инновационной политики, предполагающий обязательное участие в ее разработке и утверждении представителей высшего эшелона государственной власти: премьер-министров, спикеров парламентов, министров;

- эффективное использование национальных (обычно весьма ограниченных) и внешних ресурсов;

- социально ориентированная политика государства, обеспечивающая благоприятные экономические условия и необходимую институциональную инфраструктуру для развития человеческого потенциала;

- общая ориентация на инновации как эффективный инструмент повышения конкурентоспособности национальных экономик, неотъемлемую и необходимую часть государственной экономической политики;

- дуальность подчинения агентов ресурсообеспечения и координации инновационного процесса (фондов, советов, центров и пр.) органам государственной власти и научному (или/и бизнес) сообществу;

- тесная связь инновационной политики с региональным и муниципальным развитием (местная и региональная власть играют ключевую роль в обеспечении условий внедрения инноваций и развития инфраструктуры для их продуцирования на конкретной территории);

- экологическая ориентация инновационной политики: практически во всех сферах инновационного развития североевропейских стран присутствует, а во многих доминирует экологический компонент;

- сбалансированное соотношение сервисной и партисипативной составляющих инноваций внутри самой системы государственного и муниципального управления, прежде всего, касающихся внедрения технологий электронного правительства.

Однако помимо универсальных характеристик североевропейской модели необходимо проанализировать национальные инновационные системы отдельных государств, принадлежащих к данной модели, которые и наполняют данную модель особым содержанием, сохраняя при этом уникальность национальных стратегий инновационного развития.