§ 2. Выбор политико-аксиологического подхода в стратегиях исследования систем государственного управления
Исторически понятие «ценность» появилось достаточно поздно, при том, что суждения о благе, добре, красоте, мы встречаем еще у классиков античной философии. Иными словами, «аксиологическая составляющая была изначально вплетена в саму ткань философского знания» . Работы И. Канта создали предпосылки для развития теории ценностей, хотя характер развернутой теории учение о ценностях получило позже, в работах Р.Г. Лотце. В начале XX столетия термин «аксиология», введенный французским философом П. Лапи, а затем и Э. фон Гартманом, закрепился за специальной дисциплиной, исследующей категорию «ценность», характеристики, 88 структуры и иерархии ценностного мира, способы его познания и его онтологический статус, а также природу и специфику ценностных суждений. Начало века («классический период» аксиологии) было ознаменовано ее подлинным расцветом, когда ценностная проблематика была едва ли не преобладающей в европейской мысли.89 Проведя достаточно полный и подробный анализ развития и нынешнего состояния теории ценности на Западе, М. С. Каган вынужден был признать, что, несмотря на активную разработку этой философской проблематики, «дискуссия по поводу ценностей не привела к преодолению царящего методологического и теоретического разброда — начиная с определения содержания понятия «ценность» и границ ценностного отношения и кончая пониманием места аксиологии в общей структуре философского дискурса и нахождением наиболее продуктивного подхода к ее построению».90 Одновременно с этим, своеобразная «экспансия» аксиологических представлений привела к пониманию культуры как «мира воплощенных ценностей»: с этого времени история культуры и история цивилизаций воспринимаются преимущественно как описание истории ценностей. Более того, в качестве тенденции развития общественных наук в XX в. можно отметить «стремление смежных с философией наук освоить аксиологический подход, применяя его к своим нуждам».91 В последующем развитии, понятие «ценности» стало одним из ключевых в социологии, а понятие «ценностная ориентация» — ее операциональным термином. А, к примеру, в вышедшей в 1968 г. в США книге А. Маслоу «К психологии бытия» целый раздел был назван автором «Ценности», причем ценность трактовалась как избирательный принцип, свойственный всякому живому существу.92 Рассмотренные нами исследования политической культуры и культурологическая теория политики подтверждают эту тенденцию. Сегодня впору говорить об увлечении ценностной проблематикой, о «ренессансе» аксиологической науки. М. С. Каган определил «аксиологический бум» в качестве одной из существенных тенденций общественной мысли последней четверти нашего столетия,93 что справедливо, в том числе, и в связи с масштабным переосмыслением теории и практики публичного управления,94 отмеченным как зарубежными,95 так и отечественными исследователями96. О необходимости аксиологического измерения публичного управления пишет, например, Л. Рубан, который обосновывает жизненно важную роль аксиологического измерения в восприятии реформ и современных управленческих технологий на примере деятельности госслужащих.97 Вопросы ценностной проблематики рассматриваются учеными в странах Центральной и Восточной Европы.98 Все более популярным становится вопрос о том, как различные политические и культурные контексты влияют на строительство новых элементов управления. Это прослеживается и в сравнительных исследованиях, например, при оценке управления теле-радио вещания99 и сферы здравоохранения.100 Обращение современных зарубежных и российских исследователей к идее «тропы зависимости» (path dependency),101 на наш взгляд, представляет собой еще одну проявление аксиологического поворота. Отдельный пласт исследований в рамках аксиологического поворота связан с исследованиями роли мифов в политической жизни, и даже если само понятие «ценность»102 103 104 не используется, но обращение к морали и этике, подразумевает ценностный компонент, точно также без ценностей невозможно раскрыть и проблему 103 идентичности. На фоне увлечения ценностной проблематикой нельзя не отметить и работы критического характера, такие как книга А. Макинтайра «После добродетели», гипотеза которой состоит в признании терминологического беспорядка в области морали где «...мы имеем лишь фрагменты концептуальной схемы, обрывки, которые в отсутствии контекста лишены значения. На самом деле у нас есть призрачное подобие (симулякры) - 104 морали, и мы продолжаем использовать многие из ее ключевых выражений», в то время как практически утратили ее понимание. Критикуя И. Канта и его последователей, он полагает, что утрата религией своего центрального положения в духовной жизни в период Просвещения и разочарование в философии, как в источнике рационального обоснования морали, привели к тому, что современный моральный дискурс стал архаичен, бессвязен и лишен смысла. «Проект обеспечения рационального обоснования морали явно провалился», а мораль «лишена какой-либо публичной основы или обоснования»,105 но, в тоже самое время, он сам стремиться найти концепцию морали, адекватную современным условиям. Он подходит к рассмотрению морали с позитивистских позиции, предлагая в качестве альтернатив развития моральной философии обращение если не к Ф. Ницше, то к Аристотелю. Следовательно, исследование А. Макинтайра может рассматриваться контексте аксиологического поворота как пример сциентистского подхода к изучению ценностей. Приглашая к междисциплинарной дискуссии о проблемах управляемости государства, П. Аласуутари отметил, что интерес к теории глобализации в 1990-х и распространение установки на то, что национальные государства являются «устаревшими единицами анализа», сегодня не выглядит такой убедительной. Более того, внутренние процессы в государствах все еще недостаточно изучены, а соответственно теория глобализации должна быть дополнена выводами, сделанными относительно «местных эффектов», и это особенно актуально в связи с культурными - 106 процессами и изменениями в системе ценностей. В этой связи представляется значимыми мероприятия Академии международных и региональных исследований (Гарвард) и Американской академии искусств и наук (Кембридж) проводивших в 1998-1999 г. ряд мероприятий по исследованию взаимосвязи культурного, политического, экономического и социального развития (симпозиум «Культурные ценности и прогресс человечества» и др.). Обращение на рубеже веков к культуре и ценностной проблематике оказалось знаковым не только сточки зрения признания значимости ценностного знания, но как намеренье вычленить ее влияние в ряду прочих детерминант социально-политического процесса. Р. Инглихарт, выступивший идеологом и организатором World Values Survey (Всемирное Исследование Ценностей),106 107 108 сделал вывод о том, что культура играет гораздо более значимую роль в становлении демократии, нежели предполагалось ранее: «Возникновение ценностей доверия, терпимости, благосостояния и соучастия.. .кажется особенно важным. Демократию невозможно учредить с помощью институциональных перемен или манипуляций правящей элиты. Ее выживание в основном зависит от ценностных установок и убеждений простых граждан».109 Первоначально в центре внимания этих ученых были преимущественно слаборазвитые страны и проблемы национальных меньшинств США, но в дальнейшем оказалось, что обозначенные проблемы носят универсальный характер. Нельзя забывать, что российские мыслители XIX и XX вв. внесли свой существенный вклад в развитие аксиологической дискуссии. Рубеж веков, «серебряный век» по праву считается знаковым и уникальным, поскольку тогда «не политика “заказывала” идеи, а идеи определяли политику; когда сами политики были прежде всего идеологами и никогда — технологами; когда люди, убежденные в том, что мир подлежит тотальному изменению, еще надеялись, будто власть прямо может опосредоваться их индивидуальной волей и дело заключается в малом: в одухотворении этой воли самосознанием, в задании ей верного праксеологического алгоритма, в точном следовании декларируемым принципам; когда, наконец, сам политикоидеологический процесс был органической частью общекультурного движения».110 Развитие теории ценностей в русской традиции шло преимущественно на основе философии неокантианства. И даже если придерживаться утверждения о том, что дискуссия славянофилов и западников, как традиционный элемент нашей общественной мысли, не привела к созданию теории ценности, поскольку «сторонники той и другой позиции утверждали ее как единственно истинную, а значит, абсолютно-истинную концепцию, апеллируя либо к Божественному Откровению, либо к столь же непререкаемому авторитету социально-экономической Науки (вначале просветительского и позитивистского типа, а затем назвавшей себя без ложной скромности «научным коммунизмом», хотя в действительности была превращенной формой религиозного сознания)»,111 наличие русской аксиологической традиции неоспоримо. Действительно, у В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского прослеживается стремление сформировать особое, научно-христианское мировоззрение. Н. Е. Трубецкой в трактате «Смысл жизни» отождествляет ценностную категорию «смысл» с онто-гносеологической категорией «истина», создает единое понятие «истина-смысл» и возводит его к Богу. «Все христианские народы изживают одно и то же противоречие. Ибо, вопреки их христианскому по букве исповеданию, государство у них у всех по духу безбожно и аморалистично. Государство, которое называет себя христианским, а в то же время проводит в жизнь исключительно условную мораль коллективного эгоизма, представляет собою по тому самому дом, построенный на песке. В этом — источник величайшей для него опасности: против искушений эгоизма классового и индивидуального оно может защищаться не верою в безусловное, божественное, а частью унаследованными от прошлого, теперь ослабевшими инстинктами, частью же условными соображениями политического расчета и житейского благоразумия».112 Излагая современные ему проблемы государства, он выступает против интернационализма, анархизма, против рациональных оснований общественно взаимодействия и инстинктов, чтобы человеческое общежитие было, оно должно быть основано на безусловно ценном для человека, на святыне. Рассматривая проблему патриотизма, он связывает ее с необходимостью ценностного сознания. Чтобы бороться против разрушающих государство и общество сил, «нужно сознание безусловной ценности и безусловной обязанности. Можно жертвовать своим добром, желаниями, интересами и, наконец, жизнью только ради святыни, которую ценишь превыше всяких относительных благ, превыше самого существования отдельной личности. Поколебать в людях религиозную веру в святыню вообще и в святыню родины в частности — значит вынуть из патриотизма самую его сердцевину».113 114 Патриотизм, в его понимании, не отделим от веры православной. В. С. Соловьев трактует государство в рамках ортодоксальной (русской) христианской традиции как «всеобщую жалость», как формализованное добро и нравственность. Он пишет: «Истинное определение общества как организованной нравственности устраняет обе модные ныне лжи: морального субъективизма, отнимающего у нравственной воли реальные способы ее осуществления в общей жизни, и социального реализма, по которому данные общественные учреждения и интересы имеют решающее для жизни значение сами по себе, так что высшие нравственные начала оказываются в лучшем случае лишь средствами или орудиями для охранения этих интересов». Его представление о ценности сводится к ценности религиозной, а, соответственно, аксиологическая теория сводится к теории теологической. Уже в эмиграции, в середине 1930-х годов, Н. О. Лосский написал трактат «Ценность и Бытие», где изложил свое понимание Бога и Царства Божия как основы (источника) - 115 ценностей. Параллельно с религиозной философией в России в начале ХХ в. активно развивалось и строго позитивистское направление, причем сциентистский рационализм в немалой степени препятствовал разработке теории ценности. Так А. А. Богданов в своем знаковом труде «Тектология: всеобщая организационная наука», трактуя культуру как способ организации человеческого бытия, совершенно обошелся без понятия «ценность». Судьба аксиологии в отечественной философии в советский период складывалась непросто: оказалась заложницей сложных социально-политических процессов, когда на протяжении десятилетий в общественном сознании господствовал сциентизм. Марксистско-ленинская философия имела статус единственно научной (а значит, истинной) и вопрос о соотношении гносеологического и аксиологического аспектов отражения действительности был неуместен.115 116 Аксиологическая проблематика стала разрабатываться сравнительно недавно: первые работы по вопросам теории ценностей относятся к периоду «оттепели». Нельзя не отметить вклад ленинградского философа В. П. Тугаринова, предложившего свой вариант марксистской аксиологии. В работах «О ценностях жизни и культуры» и «Теория ценностей в марксизме»117 он провозгласил необходимость использования ценностного подхода к явлениям природы и общества, поскольку, по его мнению, без ценностного подхода не может существовать общество. Ценности он выводит из самой природы личности; через потребности, интересы и цели личности. Личность познает и созерцает, а также оценивает и действует, ее личные цели, вследствие своей важности или привлекательности, выступают как ценности. Любая социальная группа, национальная общность, коллектив, стремится к достижению целей, выступающих для них ценностями. В. П. Тугаринов разделил ценности на ценности жизни и культуры, а последние в свою очередь — на ценности материальные, социально-политические и духовные. Религиозные ценности он, естественно, отвергал. В его понимании ценности отвечают критерию «значимости», «полезности», соотносятся с понятием «благо», по-разному трактуемому в разных обстоятельствах. Его оппонентами были О. Г. Дробницкий, выступавший в защиту «объективности» ценностей: «...субъективизация ценности, превращение её в нечто одностороннее, зависимое от сознания человека, не оправданны»,118 и это свидетельство актуальности и своевременности постановки вопроса. С уважением относясь к работе, проделанной советскими исследователями в области обществоведенья, нельзя не отметить, что знания, полученные в сложной обстановке идеологического давления, не были востребованы: режим не нуждался в научном изучении, анализе механизмов своей деятельности, «поскольку не осуществлялось регулирования и согласования разнообразных интересов».119 120 Но они способствовали привлечению внимания к проблемам ценностей, и даже, находясь, в определенном смысле, в изоляции, двигались в соответствии с общеевропейскими тенденциями развития общественных наук. Так. К примеру, Н.З. Чавчавадзе, выступал с позиции сближения аксиологии с проблематикой таких философских дисциплин, как антропология и философия культуры. «Мы считаем, — пишет он, — что философская антропология должна быть аксиологической и культурофилософской, а философия культуры — гуманистической и аксиологической». Современные российские философы активно разрабатывают ценностную проблематику, и это, с одной стороны, позволяет говорить о том, что отечественные общественные науки находятся в русле аксиологического поворота, с другой — свидетельствует о сложности базовых понятий: современное аксиологическое направление включает целый спектр трактовок сущности понятия «ценность», и представлен, соответственно, разными направлениями, которые часто дополняют друг 121 друга. Вполне обоснованное стремление сохранить отечественную традицию приводит и к достаточно радикальным позициям противопоставления западного образа жизни, основанного на «бесчеловечных ценностях» и российской интеллектуальной традиции. Утверждения о том, что «...в ренессансном мышлении утверждается вера в бесчеловечного человека... Протестантизм исходит из принципиальной испорченности человеческой природы; из ренессансного мировоззрения он наследует идею о бесчеловечном человеке, обнаруживая при этом невозможность человека быть человечным», а русская духовная традиция требует, чтобы во главу экономической модернизации был поставлен «человечный человек», представляются чересчур упрощенным пониманием сложных взаимосвязей западноевропейской и российской наук. Несмотря на скепсис, присутствующий иногда в отношении аксиологии как 123 науки, к примеру, со стороны постмодернизма, следует отметить, что ее значение состоит в продвижении ценностной проблематики в общественных науках в XX в. Учитывая современную критику аксиологического подхода, нельзя не заметить, что она связана с разными трактовками понятий. Так Р. Саква признает, что понятие «аксиология» имеет несколько интерпретаций, но в своей статье использует ее «для обозначения формы политики, которая категорична, монологична и идеологична. Аксиологическая политика предполагает, что некоторые вещи были урегулированы за пределами политического процесса, и, таким образом, политика становится средством для реализации априорных позиций. Её идеологичность предполагает, что ответы уже найдены. Аксиологическая политика порочит политическую субъективность актеров, 121 122 123 будь то отдельные лица, больше группы или государство в целом».124 Аксиологический подход к политике рассматривается Р. Саквой на контрасте с диалоговой политикой, где важнейшее значение имеет качество политических отношений и плюрализм типов участия в политическом процессе. Данная статья наглядный пример настороженного (или даже негативного) отношения к аксиологическому компоненту в научных исследованиях. Аксиологический подход часто оказывается катализатором споров об объективности и субъективном, а ценностные суждения нередко воспринимаются как угроза объективному характеру научного знания. С нашей точки зрения аксиологический подход предполагает ответственное отношение к изучаемому объекту и направлен исключительно на осмысление его ценностных характеристик. Проблема оценки, безусловно, существует, но ей не принадлежит центральное место. Потенциал аксиологической науки видится, в том числе, в ее способности выполнять функцию теоретической «экспертизы» общества по критериям нравственно совершенного, предлагать определенные нравственные ориентиры и идеалы. Однако в данном контексте для разработки методологии анализа систем публичного управления еще большим значением обладает регулятивная функция аксиологической науки: «...конституирование социальных форм взаимодействий людей в групповой, роевой жизни, налаживание систем “вовлечения”, “участия”, ценностно, гуманистически регламентирующих обмен деятельностью индивидуальных общественных существ. Во всех ипостасях самоутверждения социум присутствует как аксиологический фильтр».125 Отсюда следует, что аксиологическое, прежде всего, ценностное исследование должно перейти в политико-аксиологическое, т. е. сфокусированное на проблеме формирования публичных ценностей в результате взаимодействий в публичной сфере, на проблеме реализации публичных ценностей в процессе формирования систем государственного управления. Для преодоления господства сциентистских ориентаций в процессе познания социальных явлений недостаточно обратиться к таким категориям, как «культура», «ценности», «интересы», поскольку это не исключает возможности их сциентистских трактовок. Требуется иначе поставить вопрос о роли разума. «От научной рациональности, понятой как техника овладения природой, необходимо вновь обратиться к разуму — как той высшей человеческой способности, которая позволяет понимать: понимать смысловую связь не только человеческих действий и душевных движений, но и явлений природы, взятых в их целостности, в их единстве, их живой связи».126 Следовательно, необходима разработка «мягких», «качественных» подходов к анализу политической сферы. Политико-аксиологический подход как методология исследования включает ряд характеристик, методологических установок, принципиально важных для исследования публичного управления (синтетический характер, интерпретационность, ориентация на целостность исследуемых феноменов и т. д.), нам представляется необходимым пояснить важнейшие из них. Ориентация на исследование процесса формирования ценностей в сфере публичной политики и управления. По словам К. Г ирца, «чтобы избежать отношения к идеям, понятиям, ценностям и выразительным формам либо как к теням, отбрасываемым общественным организмом на твердую поверхность истории, либо как к духу истории, прогресс которого есть лишь выражение их внутренней диалектики, было признано необходимым рассматривать их как независимые, но не самодостаточные силы — как силы, действующие и действенные только в специфическом социальном контексте, к которому они адаптируются, который их стимулирует, но на который они в большей или меньшей степени оказывают влияние».127 Заимствования европейского опыта традиционно были факторами российских административных преобразований. Развитие теории и практики публичного управления в России сегодня идет с ориентацией на западноевропейские и американские исследования и практики управления. Однако, обращаясь к исследованию ценностной проблематики, нельзя забывать о том, что на Западе вопросы ценностей имеют свою историю и логику развития, что порождает ряд важных вопросов, связанных с попытками определить само понятие «ценность», выявить его соотношение с понятием «благо», что принципиально важно при анализе ценностей, реализуемых в системе государственного управления. Начиная с философии Платона закладывается традиция многозначной трактовки понятия «благо», оно выступает, с одной стороны, как высшая категория этики,128 129 а с другой стороны, отождествления с понятием «польза». Эта двойственность прослеживается и позже: анализируя характер аргументации Аристотеля, В. А. Гуторов отмечает, что его «практическая философия, связанная с поступками в индивидуальной и общественной сферах» не относится к «высшей мудрости», «практическая философия получает новое название: he peri ta anthropina filosofia - философия, касающаяся человеческих дел. Она распадается на этику как учение об индивидуальных поступках и собственно политику - деятельность людей в составе политических сообществ».130 131 В период Возрождения и позже - к середине XVIII в. происходит переосмысление понятия «благо», оно все чаще отождествляется с тем, что приносит пользу человеку. Так в работах А.Смита, а затем в философии утилитаристов получает распространение измерение всякого блага позиций его рыночной цены (стоимости). Критику такого подхода к понятию ценность встречаем у И. Канта: «то, что имеет цену, может быть заменено и чем-то другим как эквивалентом; что выше всякой цены,... то обладает достоинством... Умение и прилежание в труде имеют рыночную цену; остроумие, живое воображение и веселость — определяемую аффектом цену; верность же обещанию, благоволение из принципов... имеют внутреннюю ценность». Он различает ценность относительную (материальную) и абсолютную (духовную) или достоинство. Именно И. Кант формулирует главное отличие ценности от античного и средневекового понятия «благо», поскольку полагает, что ее трансцендентальный характер обеспечивает общезначимость ценностей. Представитель Баденской школы неокантианства В. Виндельбанд видел в теории ценностей спасение от релятивизма и скептицизма в теории познания. Он рассматривал ценности как нормы, образующие «общий план всех функций культуры и основу всякого отдельного осуществления ценности», к ним относятся: истина (логическая ценность), добро (этическая ценность) и красота (эстетическая ценность), а наука, правопорядок, искусство и особенно религия рассматриваются им как ценности блага культуры, как условия возможности существования человечества. Ценность — это не реальность, а идеал, носителем которого, по В. Виндельбанду, является трансцендентальный субъект, или «сознание вообще». Г. Риккерт, разрабатывавший теорию ценностей вслед за Виндельбандом, видел в теории ценностей фундамент как теории познания, так и этики. Главное определение ценности у Г. Риккерта состоит в том, что она есть нечто полностью безотносительное и в этом смысле трансцендентное как по отношению к любому бытию (бытие отождествляется здесь с эмпирической реальностью), так и по отношению к познающему субъекту. Он проводит принципиальное различие между актом «отнесения к ценности», совершаемым трансцендентальным субъектом, и субъективной «оценкой», которую дает индивидуальный субъект и которая, таким образом, никакой объективности (в смысле общезначимости) не имеет. Освобождение от субъективизма оценок — важнейшее требование, которое должен выполнять ученый. Теория познания, таким образом, согласно неокантианцам, есть наука о ценностях как трансцендентных предметах, т. е. «наука о том, что не есть».132 133 134 Понятие «ценность» было положено в основу отличия «наук о природе» от «наук о культуре». Среди тех ученых, которые испытали на себе сильное влияние неокантианства, в частности, Баденской школы, следует выделить М. Вебера: он опирался на методологические принципы Г. Риккерта, на его обоснование общезначимости гуманитарного знания с помощью принципа «отнесения к ценности». М. Вебер, используя опыт их исследований, предлагал разграничивать отнесение к ценности и оценку: если первое превращает наше индивидуальное впечатление в объективное и общезначимое суждение, то второе не выходит за рамки субъективности. Он полагал, что наука о культуре, обществе и истории должна быть так же свободна от оценочных суждений, как и наука естественная. М. Вебер трактует ценность как установку той или иной исторической эпохи, как свойственное эпохе направление интереса. «Интерес эпохи — это нечто более устойчивое и объективное, чем просто частный интерес того или иного исследователя, но в то же время нечто гораздо более субъективное, чем надысторический интерес, получивший у неокантианцев название ценностей ». В современной политической философии Дж. Ролз в своей работе «Теория справедливости» обращается к моральным вопросам, к проблеме ценностей и благ. Он выступает во многом продолжателем идей Канта и оппозиционером утилитаристской традиции. Если согласно И. Канту в конфликтных ситуациях нам следует делать то, что оказывается равным благом для всех, то Дж. Ролз использует этот подход применительно к справедливому сосуществованию граждан политического целого. Он исходит из тезиса о том, что люди в общем и целом равны друг другу как моральные личности и способны прийти к разумному пониманию справедливости для успешного сотрудничества. «Одна из особенностей справедливости как честности — в том, что стороны мыслятся в исходной ситуации как рациональные и незаинтересованные друг в друге». Выражая поддержку идей Дж. Ролза, Ю. Хабермас, тем не менее, подвергает его взгляды критике. «Благо есть то, к чему мы стремимся, что является благим именно для нас. В соответствии с этим Дж. Ролз вводит «основные блага» в качестве обобщенных средств, которые могут потребоваться людям для исполнения их 136 жизненных планов». Преобладание утилитаристской трактовки понятия «ценность» во многом определяет развитие современной западноевропейской теории государственного управления: на этом строится концепция нового государственного менеджмента. Учитывая многообразие существующих сегодня трактовок понятия «ценность», следует, вероятно, согласиться с Н. С. Розовым, что оно «подобно "истине", "разуму", "человеку", "культуре", по-видимому, никогда не будет определена исчерпывающим образом, однако понимание этого обстоятельства не должно препятствовать созданию рабочих понятийных конструкций, отвечающих необходимости решения современных проблем. Использование, критика, коррекция, наконец, отвержение и замена таких конструкций являются необходимыми вехами в развитии мышления».135 136 137 Под ценностью, на наш взгляд, следует понимать предельное основание сознания и поведения людей. Не забывая, что современную дискуссию о публичных ценностях в западноевропейской политической науке спровоцировала книга М. Мура, о чем подробнее будет сказано ниже, надо учитывать, что понятие «публичная ценность» вошло вновь в публичное управление и стало означать ориентацию на коллективное мнение граждан. Учитывая как критику экономического подхода, распространенную сейчас в теории государственно управления, так и российскую интеллектуальную традицию, в основе которой, на наш взгляд, прослеживается стремление к ценностному подходу, следует в качестве рабочего определения ценности избрать определение, в определенном смысле возвращающееся к кантовской традиции. Если рассматривать политику как совокупность человеческих связей и публичных отношений, образующую реальную социальную структуру, то публичные ценности, реализуемые в системе государственного управления, должны соответствовать кантовскому утверждению: «я не должен никогда поступать иначе, как только по той максиме, относительно которой я мог бы также желать, чтобы она стала всеобщим законом». Х. Арендт поясняет, что плохой человек, по Канту, тот, кто желает какой-то конкретной лжи или делает исключение для самого себя, но не тот, кто желает зла, поскольку это невозможно: в отличие от конкретной допущенной лжи, публичное признание закона (публичной ценности) лгать, приведет к тому, что в публичной сфере не сможет быть никакого договора. Исходя из этого, в диссертации под публичными ценностями мы будем понимать предельные значения, определяющие взаимодействия в публичной политике, коллективные запросы граждан, сформированные в процессе гражданской коммун икации. В данном случае публичные ценности не все то, что представлено в публичном дискурсе, а что носит характер обязательного требования к системе государственного управления и организации взаимодействий в публичной сфере и имеет положительный смысл. Публичные ценности не могут сформироваться без участия государства, при условии, что оно не навязывает обществу свои приоритеты, а привлекает граждан к сотрудничеству. Основная сложность состоит в том, что роль государства в публичной сфере в России традиционно высока, а значит, сегодня качественные изменения невозможны без корректировки самих государственных институтов в направлении политики 138 сотрудничества и согласования интересов государства и гражданского общества. Это означает, что при осуществлении политики становятся важны коллективные обсуждения и принятие обоснованных решений на основе гражданских добродетелей. Однако если в странах Запада восприятие человека как носителя определенных моральных норм и ценностей становится важным ресурсом совершенствования публичного управления, то в России «низовое сотрудничество как сетевое взаимодействие, принуждающее власти считаться с правами граждан, постепенно дополняется взаимодействиями граждан и социальных групп с властными институтами». Расширение участия граждан оказывает влияние на системы оценки политики управления, и это выступает еще одним аргументом в борьбе с ограниченностью, недостаточностью экономического и прагматического политического мышления. Инпретационность. Политико-аксиологический подход предполагает поиск «смыслов» политической жизни, выделение смысловых аспектов политики с опорой на разнообразные описания и анализ фрагментов национальной истории. Современный интерпретативный подход к изучению культуры был предложен К. Гирцем в книге «Интерпретация культур» (1973 г.). Он рассматривал культуру как «исторически транслируемый паттерн смыслов, воплощенных в символах, системе унаследованных концепций, выраженных в символических формах средствами, используемыми людьми для коммуникации, которые увековечивают и развивают знание и отношение к жизни... Культура публична, потому что публичны коммуникация и значение».139 140 Сочетание элементов структурализма, герменевтики, понимающей социологии, философии символических форм привело к направлению, рассматривающему культуру как систему социально установленных смыслов человеческой деятельности, систему символов, с помощью которых группа транслирует сознание через время и пространство.141 Разработка этого подхода актуализирует философскую проблему понимания, те сложные отношения, которые существуют, скажем, между знанием и пониманием. Так, знание о некоторых событиях политической истории России предполагает изначальное понимание каких-то закономерностей исторического процесса; вместе с тем понимание этих закономерностей приходит только в контексте определенного знания. «Знание и понимание — это различные моменты человеческого взаимодействия с окружающим 142 миром, предполагающие друг друга, но не совпадающие полностью»; в связи с этим понимание может быть определено как процедура осмысления. Латинскому «interpretatio» (понимание) соответствовали греческие «экзегеза» и «герменевтика», давшее название одной из философских традиций, связанных с проблемой понимания. Первоначально, герменевтика — искусство толкования текстов и предсказаний оракулов; в период Средневековья она — неотделимая часть теологии; собственно философская герменевтика возникает в середине XIX в., ее основоположниками можно считать Ф. Шлейермахера, В. Дильтея, в этом направлении работали М. Хайдегер, Х.-Г. Гадамер. Р. Коллингвуд, Х.-Г. Гадамер, которые настаивали на культурно-исторической обусловленности самого разума (историческая герменевтика). Так, Х.-Г. Гадамер провозглашал неспособность разума и наук познать жизнь, мир истории, поскольку «единственный способ постичь жизненное — это постичь его изнутри».142 143 Для него подлинное понимание возможно только при постоянном учете исторической дистанции между интерпретатором и текстом, учете всех исторических обстоятельств, непосредственно или опосредованно связывающих их, взаимодействия прошлой и сегодняшней духовной атмосферы. Это не затрудняет процесс понимания истории, а способствует ему. Но каждый интерпретатор имеет свое «предпонимание» (детерминированное условиями), отсюда и возникают характерные предрассудки. Другой аспект этой проблемы — идея «тропы зависимости», возникшая благодаря П. Дэвиду и Б. Артуру и развитая российскими экономистами144 в качестве «новейшей экономической теории». Основной ее смысл состоит в необходимости учитывать институциональную инерцию в ходе нововведений и реформ, в интерпретации неэффективных, но устойчивых стандартов поведения, которые зачастую сводят на нет институциональные инновации. Индетерминизм. Индетерминизм (нелинейный характер связей) в своих исходных предпосылках представляет собой множественность (поливариантность) возможностей. Еще на рубеже XIX-ХХ в. детерминизм в науке начал заменяться «закономерным индетерминизмом»: осознание сложности, многомерности как природных, так и социальных процессов привело к необходимости анализа не одного, а нескольких альтернативных путей развития. Их можно подразумевать, но заранее точно предсказать, какие из них и в какой форме реализуются, просто невозможно. Практически любой момент времени может быть представлен как набор альтернативных путей развития; с выбором какого-либо варианта осуществляется переход к следующей ситуации выбора и т. д. Данный принцип в наибольшей степени работает, когда мы исследуем сетевое взаимодействие в публичной сфере, где в условиях «руководства», а не жесткого «управления» вырабатываются публичные решения, формируются публичные ценности, которые затем реализуются в структурах государственного управления. Нельзя не согласиться с К. Гирцем в том, что «идеи труднее подвергаются научному анализу, чем экономические, политические и общественные отношения между индивидами и группами».145 Соединение статики и динамики при анализе ценностей. М. С. Каган, излагая принципы аксиологической теории, уделил особое внимание совмещению синхронического и диахронического рассмотрения аксиосферы.146 Под таким совмещением он подразумевал неразрывность анализа формирования и изменения системы ценностей, и, в этом смысле, политическая культура не является чем-то изначально заданным, неизменным феноменом. Ее устойчивые характеристики (традиции) способны изменяться в соответствии с социальной практикой. Вместе с тем в периоды кризисов традиции способны обеспечивать сохранение целостности общества, поддерживая его своеобразие. В соответствии с современными трактовками публичной сферы предметом исследования должны быть не быстро меняющиеся установки, а фундаментальные представления, составляющие основу политической культуры. Поиск многообразия. Культура общества может считаться однородной только относительно, поскольку всегда существуют различные социальные группы (субкультуры), в той или иной степени представляющие характерные для данной культуры признаки и черты. Особенно четко это проявляется в периоды кризисов, когда наряду со стремительно меняющимися массовыми настроениями мы можем наблюдать проявление глубинных основ. В то же время, если говорить о национальном характере, то и он не является чем-то неподвижным, однородным. Подводя итог главы, следует еще раз отметить, что значение аксиологии состоит, прежде всего, в продвижении ценностной проблематики в общественных науках в XX в. Социология, право, теория управления, политология, экономика активно осваивают аксиологический подход, применяя его к своим нуждам, выходя, благодаря нему, на новые теоретические обобщения. И в рамках данного исследования важно не философское обоснование ценностей, а возможности применение этого понятия в современной политической науке. Интерес к аксиологии со стороны современных ученых в ряде случаев связан с попытками внедрения синтетических методологий: исследования на стыке аксиологии и политологии, аксиологии и юриспруденции, аксиологии и социологии рассматриваются как возможный выход из методологического тупика. Значение предлагаемого здесь политико-аксиологического подхода связано с принципиальными изменениями характера государственного управления: с отказом от экономического подхода к эффективности, с расширением роли участия граждан в политике и управлении. Следствие этого — новое звучание морали, этики, ценностей, новое прочтение таких понятий, как «общественное благо», «общий интерес». В западноевропейской политической науке «аксиологический поворот» сегодня связан в большей степени с движением в русле теории общественного выбора и коммуникационной теорией. Современным британским и американским представителям культурологической теории политики близок подход, согласно которому ценности предстают определенными духовными конструктами, выводимыми из опыта познания, практического освоения мира людьми, группами, что в определенной степени продолжает традицию, заложенную В. Дильтеем с его «понимающим методом». Иными словами, ценность выражает человеческое измерение культуры, для нее характерен «консенсусный» характер принятия. Можно с уверенностью утверждать, что ценностный подход является сегодня одним из амбициозных и перспективных методологических подходов, способный выявить конфигурацию уникального и универсального в политических системах. Сегодня, обладая свободой читать, общаться посредством Интернет, высказывать свое мнение, российские политологи столкнулись с целым рядом проблем: формирование собственной теории и методологии политологических исследований представляет пока значительные трудности, а простое применение западных не может являться оптимальным решением. В этом аспекте развитие движение в рамках аксиологического поворота представляется весьма перспективным, поскольку ценностный компонент никогда не был чужд российской науке и есть возможность опираться на собственные исследовательские традиции.