§ 2. Протестное движение в условиях современного политического режима России
Сегодня мы наблюдаем всплеск исследовательской активности, толчком к которому послужили, с одной стороны, оранжевые революции и попытки их осуществления на постсоветском пространстве, а с другой — протестная активность и стихийная самоорганизация российских граждан начиная с середины «нулевых». Наряду с осмыслением технологий «бархатных» революций, ненасильственной смены государственной власти (по Дж. Шарпу564 565), исследователи осуществляют анализ «нового левого» движения.566 Проводится параллель между проявлениями внесистемного студенческого протеста в 2000-х гг. и опытом студенческих протестных выступлений второй половины XIX — начала XX вв.567 568 Также протест изучается как социально-политическое явление, прослеживается связь «бунтарской традиции» со спецификой национального характера, с традициями политической культуры. Современные исследования закономерностей возникновения, развития, затухания народного протеста, анализ исторического опыта позволяют нам рассматривать данное явление как типичное для политической жизни России. 1. Наличие примерно равных по силе противоречивых тенденций, связанных с кризисом государства и общества. Традиционная идеологическая установка на исключительную религиозность и богобоязненность русского народа в современных условиях провоцирует исследования протестного потенциала среди православных граждан. Б. Кнорре, оценивая протестный потенциал «церковных несогласных», отмечает, что они обладают достаточно слабым социальным капиталом. Вместе с тем в связи с недавними скандалами церковногосударственного характера увеличивается число «расцерковленных» православных, которые обладают определенной долей психологической автономии и при этом определенным арсеналом знания о православии, что в совокупности дает им возможность осуществлять свою приверженность православию в индивидуальном порядке, чувствовать себя свободно по отношению к церковной системе. «Дистанцировавшись от церковной традиции и институциональной зависимости, они больше не опираются на внешний авторитет, начинают мыслить на индивидуальном, внеинституциональном уровне». Такие «церковные несогласные» выходят из привычных схем церковной субординации, ведь они нередко не только не принадлежат к конкретному приходу, но и не относят себя к какой-либо конкретной Православной Церкви, а разделяют понятия «вера» и «церковь» как социальный институт. Однако, по замечанию Б. Кнорре, разочаровавшись в тех или иных сторонах церковной жизни, они нередко выходят из «церковной ограды» с потерей прежнего запаса доверия, начинают питать критическую предубежденность к окружающей действительности, приобретают определенный оппозиционный настрой. Интересно, что российская духовная традиция смирения, долготерпения, прощения сегодня препятствует оппозиционной политической активности, но, как ни парадоксально, способствует появлению будущих оппозиционеров. Отмечаемый процесс «расцерковления» строится на противопоставлении «справедливого» и «церковного», он опасен, поскольку в дальнейшем могут возникнуть реальные социальные группы, готовые выдвигать политические требования и становиться организаторами протестных действий. Пример конфликта официальной Православной Церкви с протодиаконом, профессором Московской духовной академии, миссионером и известным блогером А. Кураевым один из наиболее показателен. 2. Незавершенные реформы как катализатор протестного движения. Несмотря на, казалось бы, радикальные административные реформы 2003-2006, 2006-2009 гг. и политические реформы-уступки начала 2012 г., характер отношений государства и общества мало изменялся: государство и его интересы продолжали доминировать. Особенность современной России состоит и в том, что приоритетными задачами реформы государственного управления провозглашаются установление новых общественных отношений и приоритетов, развитие гражданского общества, но традиционные и имитационные черты во многом продолжают преобладать. Постепенный процесс структуризации и усиления гражданского общества приводит к тому, что государство вынуждено принимать социальный характер, но практически не изменяет своего доминирующего положения, следует патерналистским традициям. 3. Эмоциональный характер протеста. Если проводить аналоги с современностью, то к шутовской традиции, безусловно, можно отнести проект «Гражданин поэт» и популярного среди молодежи Васю Обломова. Анекдотные ленты в сети практически мгновенно реагируют на любое политическое событие, соревнуясь в остроумии, но это самая безобидная протестная традиция, поскольку смеющийся человек не агрессивен. Показательна и дискуссия в блогах на сайте радиостанции «Эхо Москвы», где обсуждались возрождение древней традиции скоморошества в связи с печально известным инцидентом в храме Христа Спасителя и последовавшие за ним агрессивные акции и выступления антицерковного характера. 4. «Налицо явная идейная и духовная дифференциация. Уйдя от монолитности советского прошлого, мы пришли к множественности политических, религиозных, культурных ценностей. В нашем обществе есть сторонники консервативных ценностей и радикалы, Россия сегодня либералы и социалисты, “западники” и национал-патриоты. Попытки унифицировать это разнородное общество наталкиваются на усвоенные гражданами ценности плюрализма. Это означает, что необходимо проявлять уважение к 570 различиям, учитывать различия в ценностях, которые разделяют граждане» . В ходе знакового электорального цикла 2011-2012 гг. ярко проявились те новые по характеру и законам функционирования формы гражданской активности и гражданского протеста (локальные общественные организации, не связанные с политическими партиями), которые российские политологи исследовали ранее в связи с развитием ИКТ и повышением сетевой активности граждан.569 570 Из всех видов протестной активности — протесты системной оппозиции, деятельность внепарламентской организованной оппозиции и стихийные локальные протесты, носящие сетевой характер, — последние в наибольшей степени соответствуют российской бунтарской традиции. Как показала практика электорального цикла 20112012 гг., именно они имели наибольшую силу и явились проблемой для действующей власти. В связи с протестным движением в современной России, представляется важным кратко охарактеризовать роль парламента в политической системе, поскольку в условиях демократического и правового государства это важнейший институт представительства народных интересов и легальный канал правительственной критики. Российский парламент был в центре внимания политологов в связи с политическими реформами нулевых (изменение принципов формирования Совета Федераций, переход к пропорциональной системе). Сегодня интерес к нему обусловлен и новым витком политических изменений (последствия электорального цикла 2011-2012 гг.), и прецедентами отставки депутатов комиссиями по этике, и рядом спорных инициатив (реформа РАН, проблемы материнства, изменения в судебной системе и др.). Отсюда — необходимость внимания к парламентской культуре, которая выступает ключевым фактором эффективности всей системы парламентских отношений и по праву может быть названа важнейшим условием компетентности субъектов профессиональной парламентской деятельности, а так же гражданской ответственности российского общества. В связи с актуализацией ценностного аспекта публичного управления роль парламента как представительного института и роль депутатов исключительно важна: «благодаря своему статусу «избираемых» парламентарии являются ключевым связующим звеном между обществом и органами управления». Они имеют возможность организовывать публичную дискуссию, а соответственно, проблема формирования публичных ценностей напрямую связана с уровнем парламентской культуры. В узком смысле слова под «парламентской культурой», как правило, понимается «публичное поведение депутатов в парламенте, регламентируемое и регулируемое парламентским регламентом, традициями поведения в законодательном органе, комиссией по парламентской этике».571 572 573 Подобные определения фактически сводят парламентскую культуру к феномену «процедурная культура». А уровень ее определяется, соответственно, степенью соблюдения регламентирующих депутатскую деятельность документов. На наш взгляд, важнее ставить вопрос о парламентской культуре в широком смысле слова, рассматривать ее как часть политической культуры общества, как систему взглядов, убеждений, ценностных ориентаций, групп или общества в целом, отражающую их отношение к парламенту, а так же — как «культуру публичного дискурса, взаимодействий и сотрудничества граждан в общественных объединениях, партиях, движениях в рамках гражданского общества...» При таком понимании парламентской культуры очевидны связь и взаимозависимость депутатов и граждан, а парламент предстает закономерным отражением общества. Следует признать, что оба этих определения достаточно тесно связаны между собой, поскольку парламентская культура предполагает не только наличие базовых (социальных, экономических, правовых и т.д.) знаний у депутатов, но и стабильный уровень элементарных знаний о месте и роли парламента у граждан. Крайне важно чувство сопричастности и ответственности граждан за этот политический институт, за своих «народных избранников». Незначительный период функционирования парламентов в российской истории (период николаевских Дум и современный российский парламент), казалось бы, ставит под вопрос правомерность рассуждений о парламентской культуре. Действительно, парламентская культура в современной России характеризуется фрагментарностью, что отражается в отечественной политической теории парламентской культуры: исследователи указывают на незавершенность ее познания и определения, на проблему механизмов интеграции норм в структуру парламентских отношений. На наш взгляд, при использовании широкого понимания данного термина, имеет значение весь опыт развития представительства интересов и российской политической культуры. Весьма ограниченный опыт парламентской деятельности в России связан с функционированием Городских Дум (Санкт-Петербург 1846-1918 гг.) и деятельностью Государственных Дум при Николае II, что можно рассматривать как старт развития парламентской культуры. Незначительный период существования этого института не смог способствовать формированию устойчивых навыков парламентской деятельности и формирования публичных ценностей, но даже недолгое существование многопартийности утвердило ценность плюрализма. Принципы единовластия Советов и партийного контроля системы государственного управления, реализованные в советском государстве, не могут рассматриваться как аналоги парламентской деятельности. Тем не менее, советский период, безусловно, внес вклад в развитие традиций представительства (в качестве примера можно привести принцип гендерного равенства в избирательном праве). С точки зрения процесса формирования публичных ценностей, наиболее эффективен и близок к европейской практике был Первый съезд народных депутатов 574 СССР в мае 1989 г., который слушали по радио буквально всей страной. Это яркий, но краткий пример организации дискуссии о публичных ценностях в связи с выбором пути развития страны. Достаточно вспомнить эмоциональное выступление Р. А. Быкова, провозгласившего: «Демократия не приказ, это уровень культуры.. .Само государство должно стать нравственным!». Дискуссия выявила наличие широкой группы радикально настроенных депутатов (А. А. Собчак, А. М. Адамович, Ю. Д. Черниченко, Б. Н. Ельцин, А. Д. Сахаров и др.), а после знакового XXVIII съезда КПСС происходит переход на яро антикоммунистические позиции таких деятелей как Э. А. Шеварнадзе, П. Г. Бунич, А. Н. Яковлев, О. Р. Лацис, А. А. Собчак, Б. Н. Ельцин, А. В. Руцкой, Ю. Ю. Болдырев. Это подтвердило крайнюю разнородность не только Съезда, но и всего состава КПСС. Конструирование парламентаризма в конце 1989-1900-х проходит в условиях, близких к началу ХХ века. К сожалению, нельзя не согласиться с тем, что, в новейшей истории России имело место принижение социальной ценности народного представительства в России, обусловленное «внедрением, в том числе и на официальном уровне, в общественное сознание идеи о неэффективности деятельности и ущербности российского парламента при проведении современных реформ».575 Известные слова М. Горбачева о «базаре на съезде» надолго определили отношение правящей элиты к парламентской дискуссии, а афоризм В. Черномырдина: «Парламент не место для дискуссий», по сути, является определяющим для итогов развития парламентаризма в новейшей истории России. Фактически, за двадцать лет парламент оказался лишен своих традиционных функций (формирование правительства и принятие его отчетов), а Президент получил фактически неограниченные полномочия, что привело к постепенной деформации принципов и процедур. Так отчет Президента перед парламентом еще в 1990-х превратился в «Послания федеральному собранию», когда речь главы государства сопровождается тишиной либо аплодисментами, а острые каверзные вопросы со стороны парламентариев отсутствуют и процедурно, и фактически. Совершенно логичным продолжением курса «управляемой демократии» стало постепенное изменение избирательного законодательства 2004-2011 гг,, фактически направленное на вырождение механизма выборов, замена свободной - 577 политическом конкуренции всевозможными имитациями и латентными процессами и появление «управляемой партийности» стали совершенно закономерны. По данным ESS (Европейское Социальное Исследование) в 2008 г. только 24% россиян доверяли Государственной Думе. Это один из самых низких уровней доверия национальному парламенту в Европе.576 577 Ситуация к середине нулевых стала казаться критической особенно в связи явной стабилизацией режима, имитационными процессами и с пробуксовкой неэффективностью административной реформы 2003-2010 г. и торможением в регионах. Процесс агрегирования и артикуляции публичных ценностей, характеризовавшийся крайней противоречивостью и неустойчивостью, накладывал отпечаток на развитие парламентской культуры, авторитет и уровень доверия к парламенту оставались крайне низкими, что, в свою очередь, обуславливало противоречивый и неустойчивый характер политического процесса в целом. Что позволило исследователям делать выводы об утрате прежних ценностных ориентиров, о том, что прежде существовавшие факторы социального взаимодействия, солидарности, взаимопомощи и т. п. ушли в прошлое. Но при этом и сторонники, и противники парламентских институтов сходятся в том, что «в основе их деятельности лежит способность общества осознавать общезначимый политический интерес, формулировать его должным образом и на этой основе выстраивать систему политического представительства», а анализ факторов парламентской культуры позволяет выделить в первую очередь «публичный характер парламентских отношений как одно из наиболее существенных условий эффективности парламентских институтов».578 Нельзя не согласиться, что для формирования российской парламентской культуры важнейшими являются доверие, позволяющее действовать совместно, и политическая конкуренция. Процесс постоянных корректировок избирательного законодательства на протяжении нулевых и имитация партийной борьбы, путем создания прокремлевских блоков и партий («Родина», «Гражданская сила» и т.д.), привели ситуацию с доверием к катастрофе. По данным Левада-центра, Индекс доверия к Государственной Думе в октябре 2011 достиг отметки «-1».579 Ситуация «спорных выборов» 2011-2012 гг. оказалась лакмусовой бумажкой для парламентской оппозиции. Так итогом сложных переговоров с общественностью на митингах, в Интернет пространстве и на съездах стало решение КПРФ не подавать иск в Верховный суд России с требованием отменить итоги прошедших в декабре 2012 г. парламентских выборов по причине отсутствия у иска судебной перспективы. Но между тем, КПРФ ранее предпринимала попытки оспорить в Верховном суде результаты думских выборов 2003 г., когда "Единая Россия" в первый раз получила конституционное большинство в парламенте, и в 2007 г.. Благодаря этим эпизодам, она не только привлекала внимание общественности к проблеме фальсификаций при голосовании, но, что важно, подавала пример отстаивания своих интересов, справедливости и законности правовым путем. Именно слабость опыта протеста в рамках правового государства дает основания скептикам говорить о безнадежности и неприемлемости для России западноевропейских новаций, к которым относят и сам парламентаризм, и другие механизмы формирования публичных ценностей. «Базовые основания парламентаризма - разделение властей, представительство интересов, политический плюрализм и свободные выборы в современной России остаются во многом декларативными и чуждыми в традиционной национальной социокультурной среде».580 581 Соглашаясь, что современный этап российского парламентаризма представляет собой полный перечень проблем и болезней роста этого института, надо признать, что другого пути формирования парламентской культуры не существует, а, следовательно: 1. Вспоминая Дж. Дьюи, писавшего в 1920-х, что «насущной проблемой общества является совершенствование методов и условий проведения дебатов, обсуждения вопросов и убеждения граждан», сегодня можно только подтвердить, что перспективы развития парламентской культуры связаны с обучением и воспитанием молодежи, с информированностью населения. При всем скепсисе в отношении Молодежных парламентов, именно они, а так же программы типа «Дебаты», моложенные научно-образовательные форумы способствуют развитию навыков социального взаимодействия, утверждению парламентаризма как ценности, развитию традиций парламентской культуры. 2. Еще раз подчеркнем, что важнейшим критерием эффективности деятельности представительных государственных органов выступает правдивость и целесообразность информации, даваемой самими органами власти. «Интересы населения требуют только достоверной, объективной информации. С указанным выше критерием тесно связан и нравственный критерий. Он включает этичность деятельности парламентов в целом и личный нравственный авторитет депутатов».582 В соответствии с этим требованием должны быть скорректированы (или пересмотрены) этические кодексы депутатов всех уровней. 3. Только через налаживание отношений граждан с депутатами парламента на основе гуманитарных, а не манипулятивных технологий, через формирование отношений доверия и взаимной ответственности будут способствовать положительный опыт взаимодействия и процесс формирования публичных ценностей. Развитие института депутатских встреч, он-лайн общения с избирателями, открытие правовой и финансовой информации о деятельности парламента и электронный документооборот — значимые механизмы развития парламентской культуры в России. С позиций политико-аксиологического подхода, представляется значимым тот факт, что в электоральном цикле 2011-2012 гг. (возможно, впервые в российской политической истории) «закон», «честность», «справедливость» стали синонимами. Граждане выступили с требованием «честных выборов», т. е. с требованием соблюдать существующее избирательное законодательство, хотя до выборов реформирование избирательного законодательства в 2004-2011 гг. подвергалось активной критике. Это свидетельство того, что закон рассматривался ими как ценность. Среди присутствовавших в декабре 2011 г. на Болотной площади в Москве (на митинге с наибольшим участием представителей среднего класса в современной России) витала идея о недопустимости хаоса, оранжевой революции, поскольку государство ценно, а впоследствии ими обсуждалась возможность избрать В. В. Путина на очередной срок со второго тура (в качестве назидания). Вместе с тем традиционного наказания «плохих бояр» не произошло. По итогам электорального цикла 2011-2012 гг. общество ожидало хотя бы имитацию проверок, отставку хотя бы наиболее одиозных представителей избирательных комиссий (В. Чурова или хотя бы авторов «числа Чурова» в Ростовской области), имитацию разбирательств через создание многочисленных комиссий, через рассмотрение надзорными органами и прочие шаги. Вместо этого первые лица выступили с отрицанием очевидных нарушений, и чем абсурднее были официальные возражения и разъяснения, тем выше был уровень ответного недовольства и агрессии. Тот факт, что протест не обрел единого лидера, а протестующие не сформировали «положительную программу», во многом объясняется традиционными установками и ценностями, среди которых слабость горизонтальных связей и незначительный опыт социальной кооперации, страх перед потрясениями. Масштабная волна протеста раскололась «по интересам», а единый в начале лозунг «За честные выборы» спустя полгода уступил место локальным протестами против несправедливости конкретных уголовных дел, против произвола властей и конкретных силовиков. Сегодня возникает искушение говорить о новых протестных традициях в России,583 таких как акция «31 число» или лагеря как формы протеста («Оккупай Абай» в Москве весной 2012 г.), когда уличный протест преподносится как публичная ценность. Однако именно об этом и говорили критики концепции публичных ценностей, опасаясь, что публичная ценность может быть создана в целях политической выгоды или одномоментных обещаний. Здесь, на наш взгляд, необходимо вновь обратиться к предложенной нами концепции этико-ответственного государства, предполагающей солидаризацию государства и общества в вопросе формирования публичных ценностей и поставить вопрос о «гражданских способностях». Как известно, современные вызовы обусловили интерес к проблеме управляемости государства, спровоцировав острую дискуссию по вопросу исследования его функциональной состоятельности и оценки способностей (компетенций) в теории государственного управления.584 На наш взгляд необходимым дополнением данного направления политологических исследований является постановка вопроса об исследовании гражданского общества, тем более, что его проблемы сегодня по праву могут быть признаны наиболее обсуждаемыми как в западноевропейской, так и в отечественной научной литературе. Обращение к проблеме гражданских способностей представляется своевременным, что требует дальнейшего осмысления и уточнения понятия. Близкое по звучанию юридическое понятие «гражданская правоспособность», понимаемая как «способность иметь гражданские права и нести обязанности»,585 586 как способность быть субъектом этих прав и обязанностей, возможность иметь любое право или обязанность из предусмотренных или допускаемых законом. Правоспособность признается за всеми гражданами страны, она неотделима от человека, поскольку возникает в момент его рождения и прекращается с его смертью. Но данное понятие является узкоспециализированным и не достаточным с точки зрения возможности его использования при анализе социально-политичеких процессов и уровня развития гражданского общества. В рамках политической науки гражданские способности могут быть концептуализированы в рамках дискуссии о публичных ценностях. В европейской политической науке появились исследования гражданских добродетелей, понимаемых как «способность и спонтанная готовность граждан к продуктивной деятельности составляют жизненные силы основы свободного общества». Иными словами ответственность за эффективность публичного управления не определяется только способностями государства, но часть ответственность за управляемость, результативность и качество государственного управления возлагается на гражданское общество. Сегодня, развитие гражданского общества рассматривают преимущественно в рамках сетевого подхода или контексте проблемы социального капитала, однако нельзя забывать о неоднозначности этих явлений. В этой связи, следует обратиться к важной проблеме, которую сформулировал в своих исследованиях Ф. Фукуяма. Суть ее — в необходимости регулирования гражданских инициатив и недопустимости абсолютизации социального капитала как такового. Наличие социального капитала, понимаемого Ф. Фукуямой как свод неформальных правил групповой коммуникации, и развитие гражданского общества не всегда способствуют достижению всеобщего блага. Так, в частности, он приводит примеры ку-клус-клана и мафии как составных частей американского гражданского общества, обладающие значительным социальным - 588 капиталом, но при этом действующих во вред социуму. В России построение гражданского общества провозглашалось в начале нулевых как национально-государственная идея, причем свобода развития гражданского общества воспринималась практически без критического осмысления опыта европейских стран, но сегодня, спустя десять лет, мы по-разному оцениваем роль и значение таких гражданских организаций как правозащитные или экологические, спорим о границах влияния ЛГБТ сообщества. А такие сетевые примеры гражданской активности как движение «догхантеров», получившее распространение в Москве, Санкт-Петербурге и других больших городах, расистские объединения и «тролли» выступают примерами, компрометирующими идею развития гражданского общества с позиции публичных ценностей. Даже фанатские клубы футбольных болельщиков в разных ситуациях и контекстах демонстрируют диаметрально противоположные способности, и уровень, и способы своего гражданского участия (волнения, спровоцированные убийством в Москве болельщика «Спартака» и мирная антигубернаторская акция на стадионе Петровский в Санкт-Петербурге). Таким образом, мы будем понимать гражданские способности как деятельностные характеристики граждан в публичном взаимодействии, предполагающие: - способность дискутировать и формировать публичные ценности; - способность формировать позитивную политическую повестку; 587 - сотрудничать на горизонтальном уровне, развивая социальный капитал гражданского общества в целом, а не только его отдельных групп; - взаимодействовать с органами государственного управления в целях повышения эффективности публичного управления; - использовать и продвигать гуманитарные (а не манипулятивные) технологии взаимодействия; - проявлять протестную активность в рамках правового поля. С точки зрения практически всех современных теорий, управление — это результат совместных усилий всех вовлеченных в процесс управления участников. Иными словами, публичное управление — это результат действий не только центрального правительства, но и всех органов местной власти и гражданского общества, которые вступают во взаимодействие, руководствуясь своими интересами и ценностями. Рассуждая об афинской демократии, Р. Даль подразумевал проблемы современных демократий и пытался сконструировать тот образец, который находится перед нашим мысленным взором, когда мы превозносим систему управления за добродетели или осуждаем за изъяны. «Оценивать значение города следует, исходя из тех добродетелей, которые он воспитывает в своих гражданах. Само собой разумеется, что хорош тот город, который воспитывает хороших граждан, обеспечивает их счастье и поддерживает их стремления действовать правильно... Тот, кто преследует только свои интересы, не может быть хорошим гражданином. Хороший гражданин — это тот, кто в общих делах стремится к общему благу. Я знаю, что, говоря это, я призываю действовать сообразно невозможно высоким стандартам, которых мы не найдем ни в Афинах, ни во всех других городах. Однако не существует лучшего определения для добродетельного гражданина, чем следующее: в общественных делах он всегда руководствуется благом полиса».588 Р. Даль, анализируя в своей работе «Демократия и ее критики» историю философской мысли от Платона до XX в., определяет в качестве одного из важнейших вопрос о противопоставлении представлений о созидательной общественной силе граждан государства и «попечительского» подхода. Из платоновского утверждения, согласно которому сущностью искусства и науки политики выступает знание о благе сообщества, т е. полиса, доступное не всем, из негативной оценки и моральной, и интеллектуальной компетентности простых людей вытекает идея попечительства. Своих современников он предупреждает: «Сама идея (попечительства. — А. В.), несомненно, вновь появится в новом обличье, которое может показаться гораздо более привлекательным людям, которые отвергли ее воплощение в ленинизме».589 Один из вымышленных Р. Далем критиков демократии рассуждает: «В политической жизни большинству из нас не хватает качества, которое я назвал добродетелью: мы не очень-то предрасположены действовать ради общего блага. Вот почему в демократических странах индивидуальные и групповые интересы обычно преобладают над общими. Поэтому проблема состоит в следующем: если знание и добродетель необходимы для моральной компетентности, а последняя — для компетенции политической, то оправдана ли на деле наша вера в то, что очень многие люди политически осведомлены? А если это не так, то компетентны ли они для управления? Очевидно, что ответ будет отрицательным».590 591 С точки зрения Р. Даля, республиканизм воспринял идею о том, что человек по своей природе — это животное общественное и политическое. «Хороший гражданин обладает гражданскими добродетелями, добродетель же состоит в склонности искать общее для всех благо в общественных делах. В силу этого хорошая полития не только отражает, но и приумножает добродетели своих граждан». Но добродетель хрупка, и велика вероятность того, что народ и его предводители окажутся совращены, а гражданская добродетель извратится до такой степени, что республика станет 592 невозможна. Однако, отстаивая позиции демократии, Р. Даль ссылается на Джефферсона и философов шотландского Просвещения, которые полагали, что большинство индивидов обладают одним из фундаментальных чувств: что справедливо и что несправедливо. Зачастую обычные люди могут иметь более ясное суждение по простым моральным проблемам, чем кажется высшим представителям общества. «Государство — это моральная проблема и для пахаря, и для профессора. И первый будет решать ее столь же хорошо и зачастую лучше, чем второй, так как его не сбили с толку придуманные правила».592 593 Смысл публичной деятельности, по Р. Далю, определяется заботой об общем благе, которое буквально означает благо каждого (т. е. того, кто является членом конкретного полиса). Тогда, вне всякого сомнения, очевидно, что мир, порядок, благосостояние, справедливость и общность всегда представляют благо для каждого / 7 • \ 594 включенного в политию (polity). В конечном счете, Р. Даль приходит к следующему выводу: чтобы следовать общему благу, гражданам не обязательно быть подобными друг другу и не иметь собственных интересов. Конфликт по поводу общего блага — неизбежная часть нормальной политической жизни. Для достижения наилучшего коллективного решения относительно общего блага нужно только быть уверенными в том, что каждый индивид имел возможность сделать выбор из имевшихся альтернатив. Для него решением проблемы выступает голосование, при условии что процесс достижения коллективного решения соответствовал некоему правилу агрегирования этих индивидуальных выборов в общественный выбор (с использованием, например, мажоритарного принципа). Безусловно, германская традиция исследования ценностей является наиболее значимой. Как уже отмечалось выше, Кант, продолжая идею Аристотеля, утверждал, что плохой человек может быть хорошим гражданином в хорошем государстве. Современная немецкая политическая философия уделяет значительное внимание ценностной проблематике. И здесь продолжает отстаиваться идея о состоятельности граждан в смысле их созидательной общественной силы граждан. По мнению германского профессора И. Изензее, в правовом государстве «создание общественного блага на основании зафиксированных в законе прав передается компетенции граждан... Не права и свободы обеспечивают общественное благо, а граждане, которые эти права разумно реализуют», поскольку «в рамках предоставленных законом прав общественное благо зависит от работы, от усилий, от порядочности граждан, действующих не по распоряжению государства, а по собственной инициативе, по собственному плану».594 Важнейшее достижение правового государства в этом смысле состоит в том, что оно не принуждает к добродетели, а предоставляет свободу. Правовая свобода освобождает не от внутренних моральных законов, а лишь от того, чтобы государство декретировало и насильственно проводило в жизнь эти законы. Иной взгляд на роль государства представлен в рамках «поведенческой - 596 экономики», нового аналитического направления в рамках экономической науки, которое проникнув сначала в финансовую теорию, экономику права, теорию экономического развития, теорию игр и теорию государственных финансов, выработала нормативные рекомендации государству, корпорациям, партиям. Основная идея этой, достаточно популярной сегодня, позитивистской теории состоит в расширении границ допустимого вмешательства не только в экономическую, но и частную жизнь людей. Нормативная программа «поведенческой экономики» обозначена как «новый патернализм». Сторонники «нового патернализма» избрали идею «подталкивания» для стимулирования «лучших» способов поведения как в экономической, так и общественной и частной жизни.595 596 В условиях несовершенства теории общественного выбора, с учетом ошибок рациональности (например возможность граждан действовать не рационально в «горячем» эмоциональном состоянии) государство берет на себя тяжесть принятия рационального решения и принуждает к нему граждан. Главное в «новом патернализме» найти внутренние стимулы и аргументы, чтобы граждане сами согласились с верностью навязанного решения. Если в случае с ограничением курения в общественных местах, ярких и эмоциональных картинках на пачках сигарет и штрафах за не пристегнутые ремни безопасности с доводами государства согласиться не трудно, то ограничения политических свобод, аргументированные «незрелостью» и «неготовностью» общества к принятию политических решений вызывают гораздо больший протест. Обратившись к политическим событиям двух последних десятилетий можно найти целый ряд примеров, аргументаций со стороны российского государства основанных на интеллектуальных принципах «нового патернализма»: отмена губернаторских выборов в 2004 г., редактирование избирательного и партийного законодательства. На наш взгляд, «неготовность» российских граждан к демократии не может быть принята в качестве серьезного обоснования государственной политики. Анализируя поведенческую экономику с точки зрения значимости тех теоретических санкций для развития «врожденных» патерналистских устремлений современных государств, которые предоставил «новый патернализм», Р. Капелюшников фиксирует набирающий силу тренд к перерастанию государства благосостояния в патерналистское государство с гораздо более широкими возможностями и полномочиями по надзору и контролю за деятельностью частных граждан. Он пишет, что критика индивидуальных предпочтений и их зависимость от контекста принятия решений в «поведенческой экономике», оказывается разрушительной также и для ее собственной политической программы. «Она подрывает нормативную основу не только традиционного вэлферисткого подхода, но и нового патернализма, который оказывается бессилен решить критический для себя вопрос об «истинных» предпочтениях индивидов. В этих условиях естественным выглядит обращение к альтернативной нормативной традиции в социальной философии и экономической теории - «либеральной» в широком смысле слова, строящейся не вокруг идеи благосостояния, а вокруг идеи свободы. Принципиально важно, что в отличие от нового патернализма в этой альтернативной традиции, связанной с именами Юма, Смита, Милля, Найта, Хайека, Коуза, ограниченная рациональность индивидов предстает как аргумент не в пользу расширения, а, наоборот, в пользу ограничения масштабов государственного вмешательства в экономику и шире - в частную жизнь - 598 людей». В качестве дополнительного аргумента в пользу развития гражданских способностей можно привести данные социологических опросов российского населения, осуществляемые на регулярной основе более 10 лет социологическим центром Российской академии государственной службы при Президенте РФ. Так Бойков В. Э. делает оптимистический прогноз: «Оценивая процессы трансформации моральной системы российского общества, следует обратить внимание на то, что в ней сегодня обозначились две тенденции: 1) обновление компонентов нормативно-ценностной структуры; 2) заметное упрочение значимости ранее существовавших нравственных 597 ценностей».598 Изложенные им материалы показывают «реальную возможность достижения в российском обществе ценностного согласия на основе нравственных, социальных, политических и других ценностей, которые разделяются основной массой населения». Формирование традиций политической культуры — длительный процесс, а заимствования западного опыта никогда полностью не усваивались, существенно деформировались и приобретали уникальные черты. Протестная традиция относится к числу наиболее значимых и ярких традиций российской политической культуры, она сформировалась в конкретных исторических условиях и веками соотносилась с другими традиционными особенностями (низким уровнем правовой культуры, отчуждением общества и государства). Опыт публичного выражения недовольства существующими политическими институтами или политическими процессами в рамках правового государства в России невелик. Несмотря на провозглашение России правовым государством в Преамбуле Конституции РФ, современный путь становления правого государства сложен и неоднозначен. Наряду с необходимой работой органов государственной власти по разработке и реализации законов, регулирующих гражданскую активность и гарантирующих право на выражение своей позиции (законы о митингах, о легальных формах протеста), множатся примеры нарушений «правил игры» со стороны власти, создаются формальные и неформальные препятствия деятельности оппозиции (запрещение «маршей», организация хакерских атак и закрытие оппозиционных сайтов). На наш взгляд, это сохранение традиционных реакций со стороны государства, для которого любое несогласие — суть бунт, а значит опасность, в связи с которой срабатывают традиционные охранительные механизмы. В свою очередь, распространение некачественных, юридически непроверенных материалов отнюдь не способствует повышению правовой культуры населения. «Наряду с “теневой экономикой” у нас уже формируется и своего рода “теневая юстиция”. И как показывает практика, граждане, потерявшие надежду добиться справедливости в суде, ищут другие, далеко не правовые “ходы” и “выходы”. И подчас убеждаются, что незаконным путем имеют шанс добиться, по сути, часто справедливого решения. Это подрывает доверие к государству», — эти слова из Послания Президента РФ В. Путина Федеральному собранию 3 апреля 2001 г.599 как нельзя более актуально зазвучали в период электорального цикла 20112012 гг., тем более что устойчивое выражение «шемякин суд» уже незаметно и постепенно заменилось на понятие «басманное правосудие». Кроме того, в процессе установления правил поведения в публичной сфере, когда и государство, и гражданское общество активно взаимодействуют, к взаимодействующим сторонам предъявляются достаточно высокие требования. Это предполагает, в том числе, высокий уровень самоорганизации гражданского общества, способность к предъявлению реальных интересов, рациональность действий и готовность сотрудничеству с государством. Практика оппозиционных акций конца 2011- начала 2012 гг. наглядно продемонстрировала, что предложить позитивное решение проблемы всегда сложнее, чем просто выступить против. С этих позиций развитие гражданских способностей с целью налаживания процесса формирования и отстаивания публичных ценностей представляется действительно актуальным вопросом.