Политико-экономическое господство в структуре взаимодействия российского государства с бизнесом

Тема политико-экономического господства редко ставится и интерпретируется с позиций политической науки. Но реальные взаимодействия государства с бизнесом в России трудно понять без анализа данной категории.

Среди исследователей - теоретиков отметим А.Д. Богатурова, А.Г. Олейнова и А.Н. Олейника. Они аргументируют создание экономической политологии - отрасли политической науки, не сводящейся к традиционной политэкономии . Как отмечает А.Д. Богатуров, само противопоставление власти и бизнеса устарело. «Извлечение прибыли, обогащение начинает рассматриваться как отдельный глубоко политизированный общественно значимый процесс»^{[249] [250]. Экономическая политология, в отличие от экономических наук, исследует политическое влияние предпринимательства, стратегии поведения органов власти по}

отношению к бизнесу и бизнеса - в отношении государства, а также институты и методы согласования интересов этих сторон взаимодействия.

Сложился принятый в научном сообществе понятийный аппарат и алгоритмы анализа российской системы политико-экономического господства, создающей институты и ресурсную основу распределения общественного богатства, формирующей предпринимательские слои и определяющей методы их взаимодействия с бюрократическим государством. Особенно важны работы В.П. Макаренко об экономических гарантиях воспроизводства интересов бюрократии^[251], О.Э. Бессоновой о раздаточной экономике в России^[252], Г. Колодко, И.В. Ермолина и А.Н. Щербака о ресурсной «нефтегазовой» зависимости российской экономики и коалициях перераспределения^[253], С.Ю.

Но сохраняется определённый разрыв между теоретическими и политико-прикладными исследованиями темы. Категория «политико­экономическое господство» остаётся слабо операционализированной, спорны её признаки и индикаторы проявления. Сформировался ли в России класс предпринимателей, или же правы С.Г. Кордонский и В.С. Мартьянов , говорящие о сословно-рентной природе российских предпринимательских слоёв? Уделяется мало внимания важному аспекту: по каким

институциональным каналам и благодаря каким методам взаимодействия ресурсы экономической власти конвертируются в ресурсы политической власти? Почему рост прибыли крупных предпринимателей не побуждает их к усвоению демократических практик? Эти аспекты определили ракурс нашего исследования.

Политико-экономическое господство - это такой вид отношений в обществе между экономическими и социальными группами, при котором формируется система институтов власти, получающая законные права распределять и перераспределять экономические блага, устанавливать формально-правовые и неформальные правила игры в конкуренции за обладание ограниченными ресурсами. Политико-экономическое господство опирается на легитимность в общественном мнении, на соответствие интересам влиятельных социальных групп. Господство означает отношения иерархии и социальные дистанции между правящими и подчиненными группами, что обеспечивается посредством бюрократии. В отличие от политического господства, политико-экономическое господство базируется на материальных интересах, но, вопреки теориям рационального выбора², оно не всегда выгодно. Такое господство связано с «искажающими» рациональность факторами: религиозными и моральными ценностями, ^[257]

политическими идеологиями, историческими традициями,

непосредственным жизненным опытом участников политики.

В полной мере эти соображения важны применительно к российской системе политико-экономического господства. В параграфе 2.1 изложена наша трактовка института «власти-собственности» как такового. Необходимо уточнить, что в постсоветской России не сформировался свободный конкурентный рынок, а социальные группы образуют систему неравенств по признаку «возможностей их рентного доступа, иерархически распределяемого государством» (по В.С. Мартьянову)^[259]. Критерием выделения «рентных групп» (правящей бюрократии, аффилированного бизнеса, зависимого населения - «бюджетников» и маргиналов) является размер доступа, роль и статус в перераспределении ресурсов усилиями государственной бюрократии.

Мотивом политического поведения рентных групп, в отличие от предпринимателей при свободной конкуренции, выступает преобразование своего властно-административного ресурса в источник ренты^[260]. При этом государство и его «живое воплощение» - бюрократия стремятся монополизировать распределяемые потоки ресурсов, увязать получение той либо иной группой подвластного населения доли ренты не только с её объёмом прибыли, а в первую очередь - с политической и идеологической лояльностью, готовностью «играть по нашим правилам». В этих категориях коррупция государственной бюрократии признаётся «статусной

политической рентой»^[261], обновлённым вариантом средневековой системы кормлений.

Данная система рациональна с точки зрения выживания бюрократии и институциональной системы власти, так как становление классовой системы западного типа в 1990-х гг. быстро привело к чрезмерному росту неравенства и угрожало социальным взрывом уравнительных настроений.

Вместе с тем, возможности сохранения политико-экономического господства рентного типа ограниченны. Они зависят от динамики мировых цен на энергоносители, от внешнеполитических рисков, степени лояльности массовых слоёв россиян, которые несут на себе основное бремя экономического кризиса и международных санкций.

Перейдём к изучению институционализации постсоциалистического вида политико-экономического господства в России. Исходным будет

определение С. Хантингтона: «Институционализация - это процесс,

посредством которого организации и процедуры приобретают ценность и устойчивость»^[264]. То есть, система господства снижает неопределенность своих практик и правил поведения, интегрирует свои элементы и стандартизирует процедуры взаимоотношений между ними, берёт под контроль и координирует органы государственной власти. В итоге бюрократия как носитель системы господства способна эффективно (с точки зрения своих интересов) использовать и распределять ресурсы власти. Она признаётся в качестве легитимной со стороны влиятельных участников распределительных коалиций.

Направленность и краткосрочные особенности институционализации системы господства зависели от состава, ресурсного веса и взаимной диспозиции участников процесса, от их целей, интересов и стратегий их достижения. Реально повлиять на параметры постсоветского политического порядка могли две социальных группы: государственная бюрократия и нарождавшиеся слои предпринимателей.

Сосредоточим внимание на крупном бизнесе России (используются соперничающие понятия: «бизнес-элита», «корпоративный бизнес»). Его институциональные и ресурсные предпосылки были созданы ещё в позднем СССР. По оценке А. Кочетова, в теневой экономике к концу 1980-х гг. были заняты постоянно 3 млн. чел., а спорадически - 20-30 млн. чел.^[267] Юрист А. Гуров сообщал, что к 1 января 1990 г. правоохранительные органы выявили 3,5 тыс. организованных преступных групп. В обороте теневой экономики находилось 90 млрд. руб.^[268] С началом рыночных реформ (1987 г.) эти социальные слои легализовались и пополнили создаваемую крупную буржуазию. Но и в начале XXI в. теневая (неформальная, «эксполярная») экономика оставалась важным ресурсом институционализации крупного бизнеса. Согласно данным Г оскомстата РФ, за 2000-2003 гг. в неформальном секторе производилось 22-25% ВВП страны (в постиндустриальных странах Запада - 5%)^[269].

Представляет значительный интерес исследование социального происхождения крупного бизнеса 1990-х гг., проведённое сектором изучения элит Института социологии РАН. Среди 115 респондентов в 1993 г. ранее работали в номенклатуре 60,9% (в том числе, в комсомоле и министерствах - по 37,1%, на партийных должностях КПСС - 12,9%). 54,8% крупных предпринимателей были детьми номенклатурных сотрудников.

«комсомольцы» и «цеховики» слились в одну привилегированную группу крупного бизнеса.

Как известно, приватизация в России пошла по наиболее бюрократическому и коррупционному сценарию в сравнении со странами Восточной Европы и Китаем. Лояльность бизнеса чиновникам обеспечивала привилегии в разделе государственных ресурсов и закреплении прав собственности, извлечение сверхприбылей в невиданно краткие сроки. Как правило, бизнес, даже крупнейший его сектор, избегал солидарных действий, а предпочитал индивидуальные договоренности с органами власти и чиновниками^[271]. В итоге политические диспозиции и интересы бюрократии и предпринимателей обладали высокой сводимостью.

Можно выделить следующие этапы закрепления постсоциалистического экономического господства по критерию преобладающих организационных форм и методов. В 1986-1989 гг. совершилось создание слоя предпринимателей путём организации кооперативов, центров научно­технического творчества молодёжи, акционерных и совместных предприятий, коммерческих банков. Этот процесс шёл по инициативе и под контролем высших органов партийно-государственной власти, разрушая монополию государства на обладание экономическими ресурсами. На втором этапе (1989-1991 гг.) велась скрытая приватизация финансовых и управляющих структур путём организационного дробления и акционирования Госбанка СССР, что привело к образованию финансовой олигархии. Также было организовано акционирование крупных госпредприятий и организаций. Создана инфраструктура рынка: отраслевые биржи и аукционы. Третий этап (1992-1994 гг.) ознаменовался открытой ваучерной приватизацией крупной и средней промышленности, на него пришлась 1/3 приватизированных государственных предприятий и организаций^[272]. Создаются финансово-промышленные группы, т.е.

закрепляются институциональные формы аффилированного с бюрократией

предпринимательства. Четвертый этап (1994-1998 гг.) характерен проведением залоговых аукционов, установлением контроля крупнейших банков над промышленностью, созданием вертикально-интегрированных компаний. В дальнейшем (после дефолта августа 1998 г.) приватизация развивалась не столь интенсивно. На данном этапе состоялось поглощение региональных и локальных бизнес-структур общероссийскими, активизировалось проникновение в страну иностранного бизнеса.

С точки зрения экономической рациональности приватизация по- российски стала разрушительной. За 1991-2003 гг. было приватизировано 142,2 тыс. государственных предприятий и организаций (около 40% всех зарегистрированных). Удельный вес государственного сектора по стоимости основных фондов уменьшился с 93 до 22%, в том числе приватизировано не менее 70% крупных предприятий . По расчётам А.С. Панарина, примерно 65% бывшей государственной собственности было приватизировано высшим слоем номенклатуры . От приватизации государство суммарно получило 9250 млн. долл. (за 1992-1999 гг.)^{[273] [274] [275]. Стоимость объектов была занижена на порядок. По мнению журналиста П. Хлебникова, на 6 самых дорогих залоговых аукционах 1995-1997 гг. стоимость акций занижена в 18-26 раз, а концерн «Норильский никель» был куплен компанией «Интеррос» за сумму в 100 раз ниже страховки[276].}

Для российского государства приватизация осталась малодоходной. Среди стран переходной экономики РФ заняла 20-е место по валовым размерам доходов от приватизации, а доля накопленных доходов в ВВП России колебалась за 1999-2003 гг. от 3,6 до 5,4% - меньше, чем во всех странах Восточной Европы . Доходы от приватизации на душу населения составили в РФ только 54,6 долл., а в Венгрии - 1252,8, в Португалии - 2108,6, в Италии - свыше 1100 долл. Напротив, доход посредников - государственных органов РФ, проводивших приватизацию, составил 577,6 млн. долл., т.е. 10,4% всех приватизационных выплат, перечисленных в федеральный бюджет^{[277] [278]. Резко возросла степень социального неравенства. По расчетам академика Д.С. Львова, 15% самых богатых россиян владели в 2006 г. 85% стоимости сбережений, 57% доходов в денежной форме, 92% доходов от собственности. Именно они делали 98% расходов на закупку валюты[279].}

Следовательно, российская модель приватизации сформировала патрон - клиентарные отношения между бюрократией и формируемой преимущественно «сверху» монополистической буржуазией, способствовала монополизации рынков и не создавала стимулов роста в производственном секторе, а также для малого и среднего бизнеса. Социальную опору системы господства составил слой крупных предпринимателей, «уполномоченных» бюрократией управлять экономикой, а не добившихся сверхдоходов честной конкуренцией. Финансовый капитал преобладает над промышленным и аграрным. Уже к концу 1990-х гг. меньше 20 крупнейших банков и корпораций контролировали до 70% активов экономики России^[280]. Важно, что для военно-промышленного комплекса, наукоёмких отраслей и машиностроения приватизация была наиболее негативной, а для топливно­энергетического комплекса - в меньшей мере^[281]. Это привело к закреплению «сырьевого проклятья», снизило стимулы инновационного развития и

увеличило зависимость от иностранных рынков. Такая модель имела далеко идущие социальные и политические последствия.

В середине 1990-х гг. сформировались олигархические интегрированные бизнес-группы (ИБГ), по определению О.В. Крыштановской^[282] (в просторечии «семибанкирщина»). К ним относились ИБГ В.Ю. Алекперова, Р.И. Вяхирева, В.А. Гусинского, Б.А. Березовского, А.П. Смоленского, М.М. Фридмана, М.Б. Ходорковского и В.О. Потанина^[283]. Данные фигуры с 1996 г. вошли в рейтинги 100 влиятельных политиков России (3 бизнесменов на 2000 г. занимали места в первой «десятке» политиков по влиянию), открыто претендуя на руководящую роль в отношении слабой государственной власти^[284]. Но систему взаимодействия крупного бизнеса с госбюрократией в 1994-1999 гг. корректно называть сегментированной, поскольку поддерживалось относительное равновесие сил между сторонами взаимодействия. Государственная власть оставалась слабо институционализированной, разделенной на соперничающие бюрократические кланы. Политические партии и СМИ контролировались крупным бизнесом. В политическом аспекте система экономического господства 1990-х гг. состояла в автономной роли крупного бизнеса («олигархии») и его претензий диктовать курс государственной политики.

Дефолт 1998 г. и последовавшая борьба за высшую государственную власть качественно изменили не только персональный состав, но и политическую роль бизнес-элиты. По расчётам сектора изучения элиты Института социологии РАН, за 1993-2001 гг. личный состав предпринимательских верхов сменился на 85%, он омолодился и пополнился за счёт бывших госслужащих, в том числе - «силовиков» (типичны назначения топ-менеджерами корпораций, заместителями председателей

советов директоров)^[285]. Те олигархи, которые претендовали на руководство оппозицией и самостоятельную политическую роль (Б.А. Березовский, В.А. Гусинский, М.Б. Ходорковский), подверглись расследованию своих преступлений и сокращению экономических ресурсов. Напротив, избравшие послушное поведение персонажи (Р.А. Березовский, В.О. Потанин, В.Ю. Алекперов и др.) приумножили прибыль и влияние. По рейтингу журнала «Форбс» 2005 г., совокупное состояние 30 российских богатейших бизнесменов достигло 141 млрд. долл., а богатейшего из них Р.А. Абрамовича - 14,7 млрд. долл.^[286] В сравнении, рейтинг «Форбс» 2016 г. исчисляет совокупное состояние 30 богатейших бизнесменов в 210,0 млрд. долл., а богатейшего из них - Л.В. Михельсона в 14,4 млрд. долл.^[287] Близкие цифры даёт другой рейтинг - «Bloomberg Billionaires Index» (июнь 2016 г.): совокупное состояние 15 богатейших предпринимателей - 156,5 млрд. долл., на первом месте в рейтинге - В.О. Потанин («Норильский никель»)^[288].

Анализ биографий 126 богатейших предпринимателей России, проведённый О.В. Крыштановской, показал важные социальные сдвиги внутри группы. Удельный вес выходцев из номенклатуры за 1993-2001 гг. упал с 60,9 до 28,6%, причём основным источником рекрутации внутри номенклатурной подвыборки стали уже не «комсомольцы» (спад с 37,1 до 25,0%), а сотрудники министерств (прирост с 37,1 до 41,7%) и исполкомов Советов (прирост с 4,3 до 19,4%)^[289]. В отличие от когорты 1993 г., когорта 2001 г. воспроизводилась уже внутри институционализированного предпринимательства. До того, как войти в богатейший слой, были

предпринимателями 27,4%, директорами предприятий - 24,8%. Установлена и личная уния с бюрократией. Прежним местом работы 19,5% крупных бизнесменов была государственная служба, а 6,2% - государственные банки^[290].

Важно учитывать особенности ресурсной основы статуса крупного бизнеса. В отличие от высокоразвитых стран мира, в России такой основой выступает сырьевая (шире - природная) рента: прибыль от добычи и экспорта нефти, газа, электроэнергии, металлов, леса и других не возобновляемых ресурсов. Согласно расчётам ЦЭМИ РАН, сверхприбыль в нефтяном хозяйстве России за 2003 г. составила 27,6 млрд. долл., а в газовом - 10,4 млрд. долл. Изъятие ренты в пользу государства не превышало 20% (в странах Запада - от 40 до 50%). В итоге сформировано привилегированное положение энергетических корпораций^[291]. Удельный вес нефтегазовых продуктов в стоимости российского экспорта вырос за 2000-2008 гг. с 30 до 54%, а накануне Украинского кризиса 2013-2014 гг. приближался к 80%^{[292] [293]}. Новейшие данные Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, а также Федеральной таможенной службы топливно­энергетические товары составляют 59,0-60,7% стоимости российского экспорта в январе-апреле 2016 г., вопреки призывам к диверсификации и

4

модернизации экономики .

Как обобщает О.В. Попова, изобилие сырьевых ресурсов негативно воздействует на качество институтов государственного менеджмента и ограничивает вероятность демократизации, осложняет складывание гражданского общества. Владельцы и пользователи природной ренты преобразуют свою экономическую власть в политическую, используя методы лоббизма и коррупции. Падение мировых цен на энергоносители приводит к

сокращению социальных обязательств государства перед населением, что дестабилизирует саму власть^[294]. А.К. Магомедов полагает: «Ренто­

ориентированное поведение реализуется в виде стремления к узурпации прав на распределение и перераспределение ресурсов»; возникло «государство- рантье»^[295].

Крупный бизнес России в течение 2000-х гг. экономически окреп и диверсифицировался по отраслевому строению. К 2000 г. в стране работало примерно 25 крупных корпораций, 12 из них - в нефтегазовой промышленности и 4 - в металлургии^[296]. Тогда как в конце 2000-х гг. действовало уже 120 крупных корпораций во всех отраслях индустрии. Из них 28 компаний входят в международный рейтинг 2014 г. «Forbes Global 2000», обладая каждая более 4,04 млрд. долл. годовой выручки, или 250,9 млн. долл. прибыли, либо 8,2 млрд. долл. активов и 4,86 млрд. долл. рыночной стоимости. Первую десятку рейтинга составляют (по убыванию ресурсов) «Газпром», «Роснефть», «Сбербанк», «ЛУКОЙЛ», «Сургутнефтегаз», Банк ВТБ, «Транснефть», АФК «Система», «Новатэк» и «Норильский никель»^[297].

Девять владельцев и топ-менеджеров крупного бизнеса, согласно анализу журнала «Форбс», контролируют командные высоты российской экономики - добычу и транспортировку газа и нефти, медиа-активы, крупные строительные проекты, оборонную промышленность и банковскую систему. Совокупная выручка компаний, которыми они управляют, составила в 2012 г. 12,3 трлн. руб. Это равнялось 22,6% стоимости ВВП страны. Шесть из десяти крупнейших (по выручке) компаний России управляются окружением

главы государства (А.Р. Ротенберг, Ю.В. Ковальчук, А.Б. Миллер, И.И. Сечин, Г.О. Греф, С.В. Чемезов)^[298]. Следует учесть также проникновение бизнес-элит в верхний слой государственной бюрократии. По расчётам С.П. Перегудова, удельный вес госслужащих, уже работавших в сфере бизнеса, вырос с 1,6% в 1993 г. до 39,8% в 2008 г.^[299] Итак, складывается симбиоз, а во многом - и неразделимый синтез бюрократии с крупными предпринимателями в кадровом, ресурсном и ментальном аспектах.

Система социально-экономического господства за 2000-2016 гг. качественно трансформировалась в русле государственного корпоративизма и пресечению политических амбиций крупного бизнеса. Установленная система стала неокорпоративной и бюрократической^[300]. С точки зрения неоинституционализма, это означает: бюрократия консолидирована и

возглавляется доминирующим субъектом политики, соперничающие центры власти и влияния подавляются. Бизнес-субъекты сохраняют лишь урезанную автономию в рамках подчиненного взаимодействия с бюрократией.

В отличие от стран Центральной и Восточной Европы, в Российской Федерации не сформировался влиятельный средний класс. Он остаётся и по численности (15-30% населения), и по уровню внутригрупповой солидарности, и по политическому влиянию слабым^[301]. Высока

неустойчивость его персонального состава и институциональных форм. А.Ю. Чепуренко и О.И. Шкаратан обобщили сведения о численности и сферах влияния малого и среднего бизнеса (МСБ). Так, удельный вес МСБ в ВВП России составлял в 1999 г. 10-11% в сравнении с 50-67% в странах

постиндустриального Запада. Доля занятости в МСБ составляла в РФ 13%, а в странах Запада от 46 до 78% . К концу 2002 г. занятость в МСБ составляла 12,2% россиян, а к концу 2004 г. - 17%, прежде всего - в области торговли, сервиса и строительства . В 2015 г. малые и средние предприятия РФ насчитывали 5,6 млн. хозяйствующих субъектов, давали рабочие места 18 млн. чел. Малое и среднее предпринимательство в России - это почти полностью микробизнес (95,5% числа зарегистрированных субъектов МСБ). Удельный вес всего МСБ в ВВП России составляет 20%. На малые и средние предприятия приходится 5-6% общего объема основных средств и 6-7% объема инвестиций в основной капитал по стране. Динамика развития МСБ отрицательна, как фиксирует «Стратегия развития малого и среднего бизнеса до 2030 г.»³

Для исследования темы важны результаты экспертного опроса, проведённого видными экспертами Л.И. Никовской и В.Н. Якимцом среди представителей малого и среднего бизнеса г. Санкт-Петербурга (2011 г., 360 чел.). Респонденты назвали несостоятельными следующие институты публичной политики: общественный контроль над деятельностью власти, противодействие коррупции, поддержка гражданских инициатив. «Слабо состоятельными» были сочтены судебная система, условия деятельности законной оппозиции, процедуры формирования и реализации общественных интересов, общественные совещательные советы при органах власти. Ведущими факторами, препятствующими развитию публичной политики в

г. Санкт-Петербурге, эксперты назвали: монополизм политического режима, бюрократизм и закрытость органов местного самоуправления (10 баллов по десятибалльной шкале), отсутствие институтов взаимодействия малого и среднего бизнеса с властью (9 баллов), недостаточную компетентность и ^{[302] [303]}

заинтересованность малого и среднего бизнеса в таком взаимодействии (8 баллов)^[304].

Интересные самооценки дал анкетный опрос малых и средних предпринимателей Нижегородской, Самарской и Саратовской областей, Марийской и Мордовской республик, проведённый Л.В. Орловой в 2008­2009 гг. В выборку вошли владельцы и топ-менеджеры предприятий с наемным персоналом менее 100 чел. При оценке значимости политических факторов своего статуса респонденты поставили на первое место «личные связи во власти» - 57,3% ответов, затем шли варианты: «официальные отношения с властями» - 56,3%, законопослушность - 50%, участие в объединениях предпринимателей - 35%, инициативность в совместных действиях - 31,3%, депутатский мандат - 30%^[305]. Таким образом, малый и средний бизнес признаёт свою зависимость от бюрократии и предпочитает тактики политической лояльности.

На политические практики взаимодействия власти и бизнеса, в которых преобладает неформальность, сильно влияет централизованный и иерархический формат государственного аппарата. Это приводит к упрочению гибридных политико-экономических институтов, сочетающих черты соревновательности и монополизма. Неформальные политические практики взаимодействий выполняют три функции: 1) заполняют вакуум формально-правовых норм; 2) вытесняют формальные нормы, предлагая более выгодное субъекту соотношение издержек и результата; 3) превалируют над формальными нормами, используя их как инструменты достижения неформальных договоренностей^[306].

Подведём итоги параграфа. Политико-экономическое господство - это такой вид отношений между политическими акторами и институтами, а также экономическими и социальными группами, при котором формируется система институтов власти, получающая законные права распределять и перераспределять экономические блага, устанавливать формально-правовые и неформальные правила игры в конкуренции за обладание ограниченными ресурсами. Политико-экономическое господство опирается на легитимность в общественном мнении, на соответствие интересам влиятельных социальных групп. Господство означает отношения иерархии и социальные дистанции между правящими и подчиненными группами, что обеспечивается посредством бюрократии.

В постсоветской России не сформировался свободный конкурентный рынок, а социальные группы образуют систему неравенств по критерию возможностей рентного доступа, иерархически распределяемого государством. Государство и его бюрократия стремятся монополизировать распределяемые потоки ресурсов, увязать получение той либо иной группой населения доли ренты не только с объёмом прибыли, а в первую очередь - с политической и идеологической лояльностью, готовностью «играть по нашим правилам».

Система политико-экономического господства снижает неопределенность практик и правил поведения, интегрирует элементы и стандартизирует процедуры взаимоотношений между ними, берёт под контроль и координирует органы государственной власти. В итоге бюрократия как носитель системы господства способна эффективно (с точки зрения своих интересов) использовать и распределять ресурсы власти. Она признаётся в качестве легитимной со стороны влиятельных участников распределительных коалиций.

Приватизация в России - основной канал институционализации постсоветской системы господства - пошла по самому бюрократическому и коррупционному сценарию в сравнении со странами Восточной Европы и

Китаем. Лояльность бизнеса чиновникам обеспечивала привилегии в разделе государственных ресурсов и закреплении прав собственности, извлечение сверхприбылей в невиданно краткие сроки. Бизнес, даже крупнейший его сектор, избегал солидарных действий, предпочитал индивидуальные договоренности с органами власти и чиновниками. Российская специфика состава и источников рекрутирования предпринимателей была в преобладании номенклатурных выходцев и повышенной роли представителей теневой экономики. Интеграция крупного бизнеса России в аспекте институционализации его формирования, ресурсной базы и политических практик завершилась к концу 1990-х гг. В 2000-2010-х гг. крупный бизнес уже выступает в неразрывном симбиозе с бюрократией, на подчинённых политических ролях.

Система взаимодействия крупного бизнеса с государственной бюрократией прошла за 1990-2016 гг. два этапа: сегментированный в 1990-х гг. и бюрократический, корпоративистский в дальнейшем. Преемственность системы проявляется в ренто-ориентированном поведении и преобладании перераспределительных мотивов взаимодействий. Система политико­экономического господства за 2000-2016 гг. качественно трансформировалась в русле государственного корпоративизма и способствовала пресечению политических амбиций крупного бизнеса. Установленная система стала корпоративной и бюрократической. То есть, бюрократия консолидирована и возглавляется доминирующим субъектом политики, соперничающие центры власти и влияния подавляются. Бизнес­субъекты сохраняют урезанную автономию в рамках подчиненного взаимодействия с бюрократией.

Обобщим выводы по второй главе исследования. Административное общество может быть определено как такой тип социетальной системы, при котором власть и собственность составляют нерасчленимый институт, социальная стратификация строится по критерию объема прав и обязанностей индивидов и групп перед государством, а правящий статус имеет обособленная привилегированная группа - государственные служащие. Административное общество - не синоним любого общества патерналистского, патримониального типа, а порождение длительных попыток модернизации России, своеобразный способ приспособления традиционных институтов и практик к навязанным властью новым (импортированным) целям развития.

Административное общество - не исключительный феномен России, а распространённое в мире явление, вызванное объективными долгосрочными причинами. Среди них: нерасчленённость основных сфер жизни и подсистем общественной системы; явление «власти - собственности»,

перераспределительный характер экономики; сословная модель

стратификации (статус, позиции и роли социальных групп определяются не размером их собственности или прибыли, а степенью полезности для государственной власти и государственной бюрократии); слабоконкурентный тип политики; подчиненность права идеологическим принципам и политической выгоде; ориентация на воспроизводство традиционной общественной системы, а не на её инновационное развитие. Специфика России - в глубоком социокультурном расколе, в инверсионном типе ценностей и норм общества.

Экономической основой административного общества выступает институт «власти-собственности». Отношения в экономике административного общества строятся в логике административного рынка при регулирующей роли государственной бюрократии. Социальная стратификация такого общества носит сословно-патерналистский, низкомобильный характер, регулируется государственной властью.

В России за 1990-2010-е гг. сформировано общество, качественно отличающееся от советского по уровню неравенства и его основаниям. В советский период общественная система непосредственно и директивно регулировалась государством, уровень неравенства доходов сдерживался. Сейчас социальная стратификация обеспечивает воспроизводство неравенства на повышенном уровне, но социальные группы по-прежнему не имеют гарантий своего статуса перед лицом государства и крупного бизнеса.

Сущность бюрократического государства в России состоит в том, что политико-территориальная организация публичной власти строится на основе отношений «власти-собственности» и монопольных перераспределительных отношений, а правящая группа формируется бесконтрольно от общества по критериям идеологической лояльности и личной преданности персональному лидеру. Сила бюрократического государства в России имеет обратной стороной слабость, зависимость, несистемность форм общественной самоорганизации. В бюрократическом государстве неразрывно соединены институты публичной власти и практики правления бюрократии, причём институты часто переформатируются в соответствии с краткосрочными интересами правящих групп.

Монопольно-властное положение государственной бюрократии вызывает её ренто-ориентированное поведение и расщепление государственной власти на публичную, полутеневую и теневую зоны функционирования. Государственная бюрократия одновременно выполняет общественно полезные и корыстно-групповые (патримониальные) функции. В отличие от советской номенклатуры, постсоветская бюрократия деидеологизирована и разделена на соперничающие кланы, контролирующие свои сегменты административного рынка. Это вызывает фрагментацию политического порядка и превращение бюрократии в привилегированного субъекта политики, контролирующего перераспределение ресурсов власти.

Строение правящей бюрократии таково. В отличие от координационных и добровольных сетей гражданского общества, бюрократические структуры носят иерархический и принудительный характер, что объясняется природой государственной власти. Бюрократические «команды» тяготеют к монопольному типу политического рынка и персонализации власти. Бюрократия перераспределяет ресурсы власти, что ведёт к подмене целей государственного управления. Бюрократические группировки используют

государственные должности и полномочия для достижения групповой либо индивидуальной выгоды: обогащения, монополии власти, обладания

инсайдерской информацией, престижа. Бюрократическое управление означает монополию чиновников на выработку и проведение государственной политики, выхолащивание выборности, назначаемость, привилегии госаппарата.

Методы реализации интересов бюрократии включают в себя: административное предпринимательство (извлечение коммерческой выгоды из обладания государственной должностью), административную ренту (принятие корпоративно или лично выгодных государственных решений), рейдерство (необоснованное разорение и вытеснение конкурентов), организационную коррупцию, патрон-клиентарные взаимоотношения. Механизмами контроля бюрократии над крупным бизнесом стало участие чиновников высокого ранга в советах директоров, советах акционеров, на экспертно-консультационных и менеджерских должностях в прибыльных корпорациях, а также создание государственных корпораций.

Постсоветский период развития российской бюрократии разделяется на три стадии по критерию направленности государственной политики в отношении государственной службы. Первая охватывает 1990-е гг., когда сформировались базовые формальные и неформальные «правила игры» бюрократии вследствие форсированной приватизации и слабости центральной персонифицированной власти. Вторая стадия - с 2000 по 2013 гг., от первого избрания Президентом РФ В.В. Путина до объявления курса «национализации элит». Третья стадия - с весны 2013 г. по настоящее время характерна попытками повысить эффективность и политическую лояльность бюрократии на основе усиления правовых и экономических инструментов контроля над поведением чиновников.

Политико-экономическое господство - это такой вид отношений в обществе между политическими акторами и институтами, а также экономическими и социальными группами, при котором формируется система институтов власти, получающая законные права распределять и перераспределять экономические блага, устанавливать формально-правовые и неформальные правила игры в конкуренции за обладание ограниченными ресурсами. Политико-экономическое господство опирается на легитимность в общественном мнении, на соответствие интересам влиятельных социальных групп. Господство означает отношения иерархии и социальные дистанции между правящими и подчиненными группами, что обеспечивается посредством бюрократии.

В постсоветской России не сформировался свободный конкурентный рынок, а социальные группы образуют систему неравенств по критерию возможностей рентного доступа, иерархически распределяемого государством. Государство и его бюрократия стремятся монополизировать распределяемые потоки ресурсов, увязать получение той либо иной группой населения доли ренты не только с объёмом прибыли, а в первую очередь - с политической и идеологической лояльностью, готовностью «играть по нашим правилам».

Система политико-экономического господства снижает неопределенность практик и правил поведения, интегрирует элементы и стандартизирует процедуры взаимоотношений между ними, берёт под контроль и координирует органы государственной власти. В итоге бюрократия как носитель системы господства способна эффективно (с точки зрения своих интересов) использовать и распределять ресурсы власти. Она признаётся в качестве легитимной со стороны влиятельных участников распределительных коалиций.

Приватизация в России, - основной канал институционализации постсоветской системы господства, пошла по самому бюрократическому и коррупционному сценарию в сравнении со странами Восточной Европы и Китаем. Лояльность бизнеса чиновникам обеспечивала привилегии в разделе государственных ресурсов и закреплении прав собственности, извлечение сверхприбылей в невиданно краткие сроки. Бизнес, даже крупнейший, избегал солидарных действий, а предпочитал индивидуальные договоренности с органами власти и чиновниками. Российская специфика состава и источников рекрутирования предпринимателей была в преобладании номенклатурных выходцев и повышенной роли представителей теневой экономики. Интеграция крупного бизнеса России в аспекте институционализации его формирования, ресурсной базы и политических практик завершается к концу 1990-х гг. В 2000-2010-х гг. крупный бизнес уже выступает в неразрывном симбиозе с бюрократией, на подчинённых политических ролях.

Система взаимодействия крупного бизнеса с государственной бюрократией прошла за 1990-2016 гг. два этапа: сегментированный в 1990-х гг. и бюрократический, корпоративистский в дальнейшем. Преемственность системы проявляется в рентно-ориентированном поведении и преобладании перераспределительных мотивов взаимодействий. Система политико­экономического господства за 2000-2016 гг. качественно трансформировалась в русле государственного корпоративизма и пресечению политических амбиций крупного бизнеса. Установленная система стала корпоративной и бюрократической. В аспекте неоинституционализма это означает: бюрократия консолидирована и

возглавляется доминирующим субъектом политики, соперничающие центры власти и влияния подавляются. Бизнес-субъекты сохраняют урезанную автономию в рамках подчиненного взаимодействия с бюрократией.

ГЛАВА 3. СТРАТЕГИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ГОСУДАРСТВА И БИЗНЕСА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

3.1. Государственная политика Российской Федерации по взаимодействию с бизнесом

Политическое взаимодействие государства и бизнеса является важным способом согласования групповых политических интересов. Задача данной главы - определить путём бинарного сравнительного анализа стратегии сторон - участниц политического взаимодействия государства и бизнеса в постсоветской России.

Стратегии политического взаимодействия органов государственной власти и бизнес-структур исследованы в докторской диссертации А.В. Павроза , монографиях С.В. Расторгуева , С.А. Плиско , а также коллектива авторов под руководством А.Н. Шохина⁴, а также в статьях М.М. Сакаевой⁵, А.Б. Шатилова и Е.О. Соболевой⁶. Внимание аналитиков сконцентрировано на политических стратегиях корпоративного бизнеса. Целеполагание, институты и методы государственной политики взаимодействия с бизнесом изучены значительно слабее.

Теоретической основой исследования выбран неоинституционализм. Это открывает возможности выявить реальные интересы контрагентов ^{[307] [308] [309] [310] [311] [312] политического взаимодействия, их диспозиции в политической системе, формальные и неформальные практики, ресурсы влияния и стратегии.}

Стратегия политического взаимодействия определяется нами как система принципов, целей, ведущих специализированных направлений активности субъекта политики, обеспечивающая достижение его долгосрочных интересов. Дж. Сартори на основе противопоставления подходов М. Вебера и К. Шмитта к сущности политики сформулировал два идеальных типа стратегий политического взаимодействия: неограниченной борьбы по принципу «войны на выживание» либо ограниченной законом конкуренции - «политики как торга»¹. Их можно назвать и иначе - силовые либо переговорные. Выбор стратегий политического взаимодействия не произволен, а детерминируется набором и соотношением сил контрагентов взаимодействия, уровнем их ресурсного обеспечения и способностей мобилизовывать («активировать») ресурсы, степенью организованности и способности к идейному проектированию.

Институциональные формы определяются как организационное воплощение политического порядка в обществе. Подтвердить наличие данных форм можно вследствие типичности, прогнозируемости стратегий и практик политического взаимодействия власти и бизнеса.

Под бизнесом понимаются предпринимательские структуры, ведущие деятельность на рынке в целях получения прибыли. Российский частный бизнес сформировался по воле правящей политико-административной элиты в конце 1980-х - начале 1990-х гг., на основе неэффективной приватизации государственного сектора экономики. Вопрос о степени легальности и легитимности частной собственности в России вызван не только способами и масштабами её незаконного приобретения нынешними владельцами в 1990-х гг., а также чрезмерной монополизацией прибыли. Характерно, что 1500 финансово-промышленных групп владеют 50% всех активов, тогда как 14

крупнейших предпринимателей обладают средствами, эквивалентными 26% валового внутреннего продукта Российской Федерации^{[313] [314].}

Это создало особый тип взаимоотношений бизнеса и власти. Слабость законопослушного бизнеса, не связанного с государственным

протекционизмом, «силовыми» и криминальными методами получения прибыли, не позволяет предпринимателям проявлять политическую самостоятельность и последовательность, формирует у них патрон- клиентарное сознание.

Новейший этап развития государственной политики в отношении бизнеса с начала 2000-х гг. характеризуется сменой целей, методов и процедур. После избрания Президентом Российской Федерации В.В. Путина объявлен курс «равного удаления» крупного бизнеса от власти. Существенно меняется «повестка дня» внутриэлитных отношений. На стадии становления взаимодействий государства с бизнесом в 1990-х гг. преобладала борьба между политико-административной и олигархической элитами в целом, а по мере интеграции и укрепления власти политико-административной элиты ведущим становится соперничество между кланами крупного бизнеса за

Л

влияние на федеральную власть . Основным предметом конкуренции как внутри политической элиты, так и со стороны крупных предпринимателей, в 2000-2010-х гг. становится доступ к ресурсам государственной власти.

Начиная с 2000 г., идет восстановление активной роли государства в экономике. В первом Послании Президента РФ В.В. Путина Федеральному Собранию РФ были сформулированы принципы взаимодействий государства и бизнеса: «равноудалённость» государства от бизнес-групп; деполитизация взаимоотношений государства и бизнеса; «прозрачность» бизнеса; восстановление ведущей роли государства в регулировании экономики;

корпоративизация, то есть включение союзов предпринимателей в систему легальных взаимоотношений государства с бизнесом (отстаивание групповых интересов в противовес практике лоббирования личных интересов в 1990-е гг.)^[315].

Политика «равноудаления олигархов» от государственной власти, проводимая Президентом России В.В. Путиным в 2000-2001 гг., переросла в качественное изменение всей системы взаимодействия власти и бизнеса (2003 г.). Поворотным пунктом стало «дело ЮКОСа», что

продемонстрировало бизнес-элите необходимость политической лояльности и подчинения^[316]. Кроме политических задач, новая стратегия власти решала экономические цели: концентрацию и монополизацию прибыльных объектов собственности, установление контроля лояльных («аффилированных» с госаппаратом) структур бизнеса над ключевыми секторами хозяйства.

Г осударство стало в итоге выкупа активов собственником контрольного пакета акций «Газпрома» и «Роснефти». ОАО «Газпром» за 2002-2007 гг. стал собственником следующих крупных компаний: «Сибнефть», «Нордгаз», «Стройтрансгаз», «Мосэнерго», «Сибур», “Sakhalin Energy” и т.д. Собственность ликвидированного «ЮКОСа» перешла к ОАО «Роснефть». Унитарное предприятие «Рособоронэкспорт» овладело «АвтоВАЗом», вертолётными заводами, крупнейшим в мире производителем титана «ВСМПО-Ависма». Удельный вес государственных компаний в добыче нефти вырос за 2003-2008 гг. с 24 до 43%^[317]. Это не исключает новых волн приватизации, но уже под контролем и с выгодой для высшего слоя бюрократии и бизнес-элит.

Российское государство реализовало за 2000-е гг. широкомасштабное наращивание своего влияния в экономике. Способы данного курса были следующие: наращивание удельного веса государственных активов ОАО «Роснефть», «Газпрома», крупнейших банков с государственным

контрольным пакетом, «АвтоВАЗа»); образование отраслевых

государственных холдингов (например, «Объединенной авиастроительной корпорации», «Рособоронэкспорта»); создание государственных корпораций в приоритетных сферах государственной политики («Роснано», «Росатом», «Ростехнологии», «Олимпстрой»), активизация государственного регулирования и контроля (усиление полномочий Федеральной налоговой службы РФ, Федеральной антимонопольной службы РФ, Счетной палаты РФ).

Механизмами контроля бюрократии над крупным бизнесом стало участие чиновников высокого ранга в советах директоров, советах акционеров, на экспертно-консультационных и менеджерских должностях в прибыльных корпорациях, а также создание госкорпораций.

Во взаимодействии органов государственной власти с крупным бизнесом в России Н.Ю. Лапина и А.Е. Чирикова выделили следующие модели на материалах экономически сильных регионов: 1) патронаж, т.е. административное регулирование бизнеса; 2) партнерство - взаимовыгодное взаимодействие власти и крупного бизнеса; 3) подавление, предполагающее конфликт власти и бизнеса; 4) «приватизация власти», то есть правящая политическая элита формируется и контролируется крупным бизнесом¹. Но данные модели работают в полном объёме и на всероссийском уровне. В зависимости от удельного веса и силы участия крупных предпринимателей в законодательных органах власти депутатский корпус может обеспечивать сбалансированное представительство, когда ведущие бизнес-группы представлены в законодательных собраниях регионов адекватно их влиянию.

Возможна также модель несбалансированного представительства, когда крупные бизнес-структуры не представлены или почти не представлены в органах законодательной власти из-за своей политической пассивности^[318].

Модель «патронажа» предполагает административное регулирование органами власти крупного бизнеса. Для неё присуща активная поддержка предпринимательства, покровительство органов власти вплоть до «личной унии» предпринимателей и госслужащих. В качестве примеров такой модели - Саратовская область и Краснодарский край.

Модель «партнерства» сформировалась в тех регионах, где контрагенты взаимодействия заинтересованы вести диалог, обмениваясь ресурсами (Архангельская и Челябинская области, Республика Татарстан).

Модель «приватизации власти» закрепилась там, где группы крупного бизнеса лично обрели власть или установили косвенный контроль над ней. Условием преобладания этой модели является сплочённая бизнес-элита, которая контролирует политико-административную элиту. Для данной модели характерен умеренный конфликт бизнеса с органами власти и попытки давления на власть со стороны крупного бизнеса (г. Москва и Республика Саха-Якутия).

Модель «подавления» сформирована в субъектах федерации с ограниченными ресурсами, деятельность которых полностью зависит от получения трансфертов федерального бюджета. Особенность данных территорий - слабость их административно-политических элит (Чукотский и Ненецкий автономные округа, Камчатский край).

Бюрократия в России остаётся достаточно массовой социальной группой, а попытки ограничить её численность малопродуктивны. Федеральная программа «Реформирование государственной службы Российской Федерации (2003-2005 годы)» содержит упоминание о том, что

численность госслужащих за 1992-2002 гг. выросла в 1,8 раза, главным образом - на региональном и муниципальном уровнях^{[319] [320] [321]. За 1994-2004 гг. количество сотрудников органов государственной власти всех уровней}

Л

возросло примерно с 1 млн. до 1,462 млн. чел. (с 0,7 до 1,0% населения РФ) . К концу 2015 г. в стране стало уже 2176,4 тыс. государственных и муниципальных служащих, а также персонала местных избирательных

-5

комиссий . И это не считая управленческого персонала бизнес-организаций и общественных объединений. Но до 2014 г. статистика не учитывала региональный персонал органов МВД и ФСБ. Итак, за 2000 - 2015 гг. численность всех государственных и муниципальных служащих РФ выросла с 1161,5 до 2176,4 тыс. чел. (в 1,9 раз)^[322].

Характерно, что количество государственных и муниципальных служащих в расчёте на 1 тыс. чел., занятых в экономике, возросла за 2000­2015 гг. с 18,0 до 32,6. Опережающими темпами росло число чиновников именно в экономически депрессивных макрорегионах. К концу 2015 г. в Северо-Кавказском федеральном округе стало 41,5 государственных и муниципальных служащих на 1000 чел. занятых в экономике, а в Дальневосточном федеральном округе - 42,3^[323]. Рост количества бюрократии тем более непродуктивен, что в Российской Федерации усиливается приватизация и часть функций чиновников переходит предпринимательским организациям. Например, с 2000 по 2014 гг. доля занятых в государственном и муниципальном секторах экономики упал с 37,8 до 27,9%, а в частном секторе - выросла с 46,1 до 60,5%\

Не соответствует рост численности и статуса государственных служащих и декларируемым целям административной реформы. В 2006 г. среднемесячная номинальная начисленная зарплата работников центрального аппарата федеральных органов исполнительной власти РФ составляла 40-400 тыс. долл. в год. Основная часть суммы складывалась не

Л

из тарифной части, а из надбавок и премий . Среднемесячная начисленная зарплата всех госслужащих в 2015 г., по данным Госстата РФ, на 65% выше, чем у среднего россиянина. В первом полугодии 2015 г. средняя зарплата госслужащих составила 96,5 тыс. руб., поднявшись на 4,9% по сравнению с 2014 г. Рейтинг отраслевых групп госслужащих поставил на высшие позиции сотрудников Администрации Президента РФ (средняя зарплата 226,2 тыс. руб. в месяц), аппарат Правительства РФ (194,8 тыс. руб.), работников Счётной палаты РФ (180 тыс. руб.), сотрудников Конституционного суда РФ

-5

(153 тыс. руб.), сотрудников МИДа России - 139,8 тыс. руб . Если отдельно рассмотреть сведения о доходах членов Правительства РФ и их семей за 2015 г.^{[324] [325] [326] [327], то можно упомянуть премьер-министра Д.А. Медведева - 8767882,96 руб., первого вице-премьера И.И. Шувалова - 97243321,48 руб., вице­премьера А.В. Дворковича - 6962754,82 руб. и др.}

Взаимодействия российского государства с предпринимателями означают институциональный компромисс, неформальное соглашение о допустимости выборочных нарушений юридических норм, вследствие чего поддерживается баланс интересов. Такая модель создаёт потенциальную возможность несоблюдения законов.

Воспроизводится неформальный обмен ресурсами органов государственной власти с бизнес-структурами. Налицо плюрализм институциональных режимов политического взаимодействия органов государственной власти с предпринимателями. Один и тот же объект взаимоотношений, одни и те же процедуры интеракций регулируются разнотипными практиками, т.е. различаются по степени легальности. Государственная политика в России способствует концентрации ресурсов бизнеса в его корпоративном сегменте. Такими мерами, поощряющими корпоративизм, стали: создание структур представительства крупного

бизнеса при органах государственной власти и правовая регламентация неформальных отношений. Институциональными формами взаимодействия власти и бизнеса в области стратегического планирования политики выступают: общественно-деловой совет по вопросам реформы контрольной и надзорной деятельности, Совет при Президенте России по стратегическому развитию и приоритетным проектам, Экспертный совет Открытого правительства, проектный комитет по направлению «Малый бизнес и поддержка индивидуальной предпринимательской инициативы».

Институт власти-собственности остаётся нерасчленимым и регулируется на основе внеэкономических интересов и мотиваций государственной бюрократией. Одновременно бюрократия остаётся структурированной на клики и команды по личному и функциональному признакам, вовлекается в ведение бизнеса либо напрямую, либо посредством членов семей, друзей, земляков и т.д.

Политика роста налоговых издержек бизнеса негативно скажется на предпринимательской активности и макроэкономических показателях и, прежде всего, ухудшение своего положения испытают жители регионов.

Такие решения обычно принимаются без обсуждения с бизнесом и без участия гражданского общества, что непродуктивно.

Контраст идейно-политических ориентаций государственных служащих и крупных предпринимателей страны установлены на основе результатов социологического исследования, организованного Институтом общественного проектирования (выборка насчитывала 326 чел. в 30 российских регионах, 2007 г.)^{[328] [329]. Строение выборочной совокупности даёт возможность сопоставить оценки идеологических и политических вопросов предпринимателями и госслужащими с их подразделением по отраслям экономики, размеру состояния и по органам власти. Первое из идейных размежеваний - это дилемма «консерватизм или либерализм». В частности, отвечая на вопрос: «Каков должен быть характер государственной власти в России, должна ли власть обеспечивать в первую очередь порядок или свободу граждан?», 78% всех респондентов выбрали «порядок в стране», а лишь 16% - «права граждан». Среди опрошенных госслужащих считают приоритетным «порядок» 83% сотрудников правоохранительных органов, 78% депутатов, 76% государственных служащих в органах исполнительной власти, 58% сотрудников судебной власти и иных правоохранительных органов. Предприниматели тоже предпочли консервативную ценность «порядка» - 62%, но в меньшей степени, чем госслужащие .}

Второе размежевание - это дилемма «социал-демократизм либо либерализм» (государственное регулирование экономики рыночными методами или свободный нерегулируемый рынок). Получив вопрос: «что главное для страны - укрепление государства и закона или развитие частной инициативы и предпринимательства», 82% всей выборки одобрили приоритет укрепления государства и закона, среди них были от 71 до 83% опрошенных среди различных политических субэлитных групп и 39% - в

числе предпринимателей^[330]. Прояснить позиции респондентов можно по восприятию третьего размежевания: «Что важнее - свобода или равенство»? Выборка, состоявшая пропорционально из всех слоёв общества, дала поддержку равенства на уровне 47% (осудили равенство в данной выборке 29%). Подвыборка всех госслужащих дала почти равный баланс -52% предпочитали свободу, но среди них депутаты и сотрудники

правоохранительных органов с небольшим перевесом предпочитали равенство^{[331] [332]}.

Показательно распределение ответов о важности развития малого предпринимательства и рынка. Считают данные задачи приоритетами экономической политики РФ 32,3% опрошенных крупных

предпринимателей, по 25% - депутатов и судей, 15,6% государственных служащих в исполнительной власти и только 3,6% сотрудников «силовых

3

структур» .

Следовательно, политические элиты и предприниматели в масштабе всей России демонстрировали качественно различающееся восприятие своих идейно-политических ценностей, ориентаций и установок. Государственные служащие и депутаты в своём большинстве одобряли консервативные ориентиры, а предприниматели - либеральные.

Автор в 2010-2011 г. провёл экспертный опрос (выборка - 120 чел. в 4 субъектах федерации разного уровня модернизации согласно методике Н.В. Зубаревич (в Москве, Тюменской, Оренбургской и Ивановской областях). Обеспечена пропорция экспертов трёх секторов: госслужащих; бизнесменов; активистов НКО (по 40 чел. от каждого сектора). Результаты опроса показали, что бинарный формат взаимодействий «власть - бизнес» непропорционально преобладает. Наименее популярен формат трехстороннего взаимодействия. Наши выводы подтверждаются анализом

результатов анкетного опроса «Элиты и будущее России» (2007 г., 12 субъектов федерации на Юге России, выборка 1600 чел.). Опрошенные, прежде всего - государственные служащие, сочли наиболее желательными качествами политической элиты умение сотрудничать с предпринимателями, верность своему руководству, а сотрудничество с общественными организациями и выражение интересов населения оказались на последних местах. Показательна рассогласованность бинарных форм взаимодействий, что усиливает значение неформальных институтов и практик^[333].

Реформа государственной службы с официальной целью сделать её эффективной и современной в духе концепции «нового государственного менеджмента» начата ещё в 2003 г. Приоритетными направлениями административной реформы, согласно Указу Президента РФ от 23 июля 2003 г. № 824, были выбраны: ограничение вмешательства государства в активность предпринимателей; прекращение избыточного регулирования бизнеса; исключение дублирования функций органов власти; развитие саморегулируемых экономических организаций; разделение функций регулирования, надзора и контроля хозяйственной деятельности, управления государственным имуществом и предоставления государственными организациями услуг; завершение разграничения полномочий федеральных и региональных органов государственной власти; оптимизация действий федеральных органов исполнительной власти в субъектах РФ^[334]. По замыслу реформы, госслужащие должны быть выведены из политической сферы деятельности в административную согласно Федеральному закону от 27 июля 2004 г. № 79 . Так, госслужащие по букве данного закона должны получать правовую защиту от давления политически ангажированных

руководителей и коллег, а с другой стороны - сами не вправе участвовать в политической деятельности. Но на практике это трудно реализовать, поскольку государственная политика осуществляется именно посредством госслужащих. Концепция административной реформы была одобрена только спустя 2 года после её начала, в 2005 г.

Организационная система государственного управления остаётся чрезмерно сложной и малоэффективной. Об этом свидетельствуют факты, приводимые О.В. Гаман-Голутвиной: на первом этапе административной реформы 2003-2004 гг. из проверенных 5 тыс. функций государственных органов 20% признаны избыточными, а 30% - нуждающимися в уточнении. Количество федеральных министерств было сокращено с 23 до 14. Но вскоре число ведомств, вице-премьеров и заместителей министров федерального правительства вновь выросло. За 2 года сменились 4 председателя комиссии по проведению административной реформы^[335]. В условиях административной реформы, вопреки предписаниям законодательства, численность государственной бюрократии выросла за 2002-2007 гг. на 25,7%^[336]. В Федеральной концепции «Реформирование и развитие системы государственной службы Российской Федерации (2009-2013 годы)» признавалось, что качество профессионального обучения госслужащих недостаточно для потребностей государства, а уровень государственной службы отстаёт от «возросших требований со стороны гражданского

-5

общества» .

Новые цели реформы обозначены в Указе Президента Российской Федерации № 601 от 7 мая 2012 г. «Об основных направлениях совершенствования системы государственного управления Российской

Федерации»^[337]. Сейчас обсуждается проект федеральной программы «Развитие государственной службы Российской Федерации (2015-2018 годы^» . Предлагаются такие направления реформы, как:

- внедрение современных принципов организации государственной службы;

- создание новой системы квалификационных требований к должностям государственной службы;

-повышение качества отбора для замещения должностей государственной службы;

- внедрение системной оценки деятельности государственных служащих;

- обеспечение непрерывного профессионального роста государственных служащих;

- применение многофакторной системы мотивации госслужащих;

- внедрение антикоррупционных кадровых технологий;

- обеспечение открытости государственной службы, расширение общественного участия в ней.

Проблематика взаимодействия государственной власти и бизнеса в современной России обретает ещё большую актуальность после введения санкций со стороны Европейского Союза и США в отношении Российской Федерации. Вопрос о типологии взаимоотношений государственной власти и бизнеса в РФ - ключевой для сохранения и упрочения курса независимого развития нашей страны, для обеспечения стабильности политической системы.

Международные санкции поэтапно наращиваются, начиная с марта 2014 г., формально - в качестве реакции на факт вхождения Крыма в состав

Российской Федерации. На деле речь идет о попытке Запада принудить Россию отказаться от самостоятельного внешне- и внутриполитического курса. Страны Запада ввели против России секторальные санкции, лишив российские банки «длинных денег», а предприятия топливно­энергетического и военно-промышленного комплексов - импортных технологий. Секторальные санкции против российских политико­

экономических структур ввели Канада, Япония, Швейцария, Австралия и другие страны. Российская Федерация ответила запретом на импорт продовольствия из стран ЕС, США, Канады, Японии и Австралии. Расширение международных санкций против Российской Федерации продолжается.

Введение санкций одним или несколькими государствами в отношении другого государства в мировой практике применялось многократно, и абсолютное большинство санкций не возымело успеха. На примере санкций против России мы видим, что преследуемые цели ограничений не достигнуты, но определенные негативные сдвиги произошли. Речь не о том, что секторальные санкции снизили уровень экономического развития России: более серьезно их политическое измерение.

Директор программы «Экономическая политика» Московского Центра Карнеги А. Мовчан, анализируя возможность ужесточения санкций против России, предлагает сценарии развития ситуации. По его мнению, «последний - четвертый - уровень санкций ...: запрет на приобретение у России минерального сырья и продуктов его первичной переработки»^[338]. В рамках данного сценария государственную поддержку будут получать государственные компании и институты, и логичной станет консолидация нефтяной, газовой, горнодобывающей и банковской отраслей российской экономики. Правоохранительные структуры и оборонное ведомство будут по-прежнему получать финансово-экономические ресурсы по первичному принципу.

Новой тенденцией политических взаимоотношений власти и бизнеса России в условиях международных санкций стала активизация взаимодействий между бизнес-структурами и институтами развития (Фондом содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, Государственной корпорацией «Банк развития и внешнеэкономической деятельности (Внешэкономбанк)», ОАО «МСП-Банк», Государственной корпорацией «Российская корпорация нанотехнологий», ОАО «Российская венчурная компания и др.) в рамках партнёрской модели^{[339] [340].}

Достаточно вероятным выглядит такой тренд политического взаимодействия власти и бизнеса в России, как увеличение роста государственного регулирования, что неизбежно приведет к снижению темпов экономического роста, сужению политической конкуренции и укреплению существующих и конструированию новых структур неформальности. Но по мнению С.Ю. Барсуковой, «качество регулирования, понимаемое как институциональная основа демократии, законности и политической конкуренции, имеет огромное значение» . Сегодня в России на законодательном уровне нет обязательности консультаций с представителями профильного бизнеса по всем вопросам, затрагивающим предпринимательскую деятельность, а также обязательности обоснования отклонения позиции бизнес-сообщества. Деятельность по данному направлению политического взаимодействия власти и бизнеса России в условиях международных санкций будет активизирована, а стейкхолдерами выступят крупные бизнес-ассоциации, коммерческие объединения и экономические союзы.

Международные санкции стимулируют острые дискуссии о выборе модели взаимодействий власти и бизнеса России. Основной водораздел проходит между сторонниками либерализма и консерватизма. Так, директор «Левада-Центра» Л.Д. Гудков считает, что взаимодействие власти и бизнеса следует оценивать в контексте макрополитического курса государства. В 2014 г. российский политический режим совершил сильный разворот, причины которого не могут быть объяснены принятием секторальных санкций Запада. Согласно мнению Л.Д. Гудкова, состоялось «резкое ужесточение внутренней политики: в области судебной системы ослаблен арбитражный суд, подавлена свобода СМИ, ... очень сильная антизападная риторика со стороны властей указывает на растущую изоляцию России»^[341]. Либеральные экономисты и политологи рекомендуют усиление приватизации ключевых банков («Сбербанка», ВТБ-банка) и урезание расходов на оборону.

Напротив, на наш взгляд, речь должна идти о консолидации акторов политического процесса в России, о растущем участии бизнеса в покрытии издержек международных санкций, а главное - о «национализации» элиты как по составу, так и по целям влияния. Не надо забывать о том, что приватизация 1990-х гг. проходила в России с массовыми нарушениями законодательства, и при желании государственной власти многие нынешние структуры и персоналии крупного бизнеса могут быть обнулены. Общественное мнение встретит такую политику одобрительно. Стратегически речь идёт о выходе России из системы «Вашингтонского консенсуса» и воссоздании технологического цикла экономики, мало зависящего от Запада^[342]. Это потребует гарантий мобилизации ресурсов российского бизнеса и политико-административной элиты в интересах сдерживания социального неравенства и национально ориентированного развития государства.

Императивы выживания государства в условиях международного давления 2014-2016 гг. побуждают верховную власть ограничивать паразитическое потребление чиновников и бизнеса, сдерживать внутригрупповые конфликты. Президент РФ В.В. Путин Указом от 8 марта 2015 г. № 120 распорядился разработать перечень должностей в федеральных государственных органах, госкорпорациях, фондах и иных организациях, обладателям которых будет запрещено хранить деньги в иностранных банках. Указ пояснил, «что обязательному включению в соответствующий перечень подлежат должности, удовлетворяющие одному из следующих критериев: должности федеральной государственной гражданской службы, отнесенные к высшей группе должностей; исполнение обязанностей по должности предусматривает допуск к сведениям особой важности»^[343]. Несоблюдение запрета на хранение денежных средств за рубежом повлечет досрочное прекращение полномочий, освобождение от должности или увольнение в связи с утратой доверия.

В итоге параграфа сделаны следующие выводы. В Российской Федерации сложилась государственно-корпоративная модель политического взаимодействия органов власти и бизнеса. Органы государственной власти проводят политику в отношении бизнеса в интересах повышения легитимности и устойчивости политического порядка. Параметры политической стратегии государства в отношении бизнеса таковы: неформальные институты и практики взаимодействия с бизнесом; доминирование государства (формирование отношений «сверху вниз»); самоустранение органов власти от контроля соблюдения равных прав сторон взаимоотношений; взаимодействие в трактовке государственных служащих

расценивается как фактор достижения политической стабильности в большей степени, чем метод регулирования конфликтов путем переговоров и согласования интересов.

Постсоветский корпоративизм в России характеризуется доминированием государства в отношении к бизнес-структурам. Специфика корпоративизма в постсоветской России проявляется в патрон-клиентарных отношениях, доминировании крупного бизнеса над малым и средним в сфере политических взаимоотношений. Это приводит к преобладанию неформальных методов влияния на процесс принятия властных решений.

Г осслужащие и предприниматели имеют во многом контрастное мнение о своих идейных ценностях, политических ориентациях и установках взаимодействия. Государственные служащие федерального уровня поддерживают в наибольшей мере консервативные ценности, ориентации и установки, а предприниматели - либеральные.

Несмотря на официальную поддержку бизнес-ассоциаций, региональные государственные служащие слабо заинтересованы в их создании и активной политической деятельности. Мешают развитию бизнес-ассоциаций недостаток экономических ресурсов, тесная связь многих бизнес-структур с органами государственной власти, что лишает предпринимателей самостоятельности, препятствует эффективной защите их интересов.

Предложены рекомендации субъектам политического взаимодействия органов государственной власти и бизнес-структур: целесообразно развитие институционализированных форм прямого представительства бизнеса в органах власти федерального и регионального уровней; нужна нормативная регламентация неформальных практик взаимодействия; целесообразно поддерживать практику публичных слушаний при обсуждении важных вопросов государственной экономической и социальной политики, интересующих предпринимателей; необходимо принятие Федерального закона РФ «О лоббизме» и создание постоянных консультативных органов в составе предпринимателей при палатах Федерального Собрания РФ, имеющих право голоса в ходе подготовки и принятия законопроектов в их сфере интересов.

3.1.