Институциональные практики политических взаимодействий государства и бизнеса в постсоветской России

Нам предстоит определить преобладающие институциональные практики политических взаимодействий государства и бизнеса в постсоветской России. Значение этого аспекта для раскрытия темы исследования определяется тем, что тип и степень институционализации практик политических взаимодействий весомо влияют на политический порядок в целом.

Как уже освещалось в предыдущем параграфе, политические практики являются «строительным материалом» институтов, их структурными компонентами. Они выражают общепринятые в данном обществе (либо социальной группе, сегменте) правила и способы взаимодействия. Практики выражают преобладающие в обществе ориентации и установки политической культуры, то есть они немыслимы вне социокультурного контекста^{[128] [129] [130]. Э. Гидденс указывает: «Типы правил включены в процесс воспроизводства институционализированных практик, т.е. практик, глубоко укоренённых в пространстве и времени» . П.В. Панов подчёркивает, что такое воспроизводство требует именно коллективного осмысления политических взаимодействий, посредством которых субъекты политики выражают}

3

принятые в их группе правила .

Но российский политический порядок парадоксален: формальные

(установленные законами) нормы выполняются искажённо, а наиболее реальны неформальные (установленные традициями и практиками) правила.

Можно применять и другие термины - публичные и теневые институты (А.И. Соловьёв)^[131]. Причём эти виды норм развиваются не изолированно, а во взаимосвязи. С. Левитски и Г. Хелмке обосновали типологию взаимодействий формальных и неформальных институтов по критериям их эффективности и совместимости. В итоге взаимодействия формальных и неформальных институтов могут развиваться по следующим сценариям: комплиментарность, согласование, конкуренция и замещение^{[132] [133].}

В.В. Радаев ввёл определение деформализации правил как такой «непрерывной трансформации институтов, в ходе которой формальные правила в значительной мере замещаются неформальными и встраиваются в неформальные отношения» . Деформализация становится обычно следствием неорганичного импорта институтов из другой, качественно иначе устроенной политической системы. Заимствованные институты слабы, а выполнение на деле их норм противоречит интересам и реальным практикам субъектов политики^[134]. В итоге такие институты воспроизводят «букву закона», но их реальный смысл и функционирование определяются уже логикой системы - реципиента. Важный аспект: от чего зависит «мощность» формальных и неформальных институтов, каковы факторы победы того или иного из двух обозначенных типов?

Симбиоз формальных и неформальных институтов может быть длительным и устойчивым, как практически подтвердил опыт политического

развития России и других постсоветских стран. Формальные институты существуют (например, конституционализм, правовое государство, многопартийная система), но практики их функционирования определяются интересами правящих элит, нормы закона исполняются выборочно. Тем самым, формальные институты адаптируются к неформальным

взаимодействиям, меняя свой смысл.

Кроме этого, при фрагментированном политическом порядке налицо рассогласование политических практик. Индивиды в большей мере руководствуются правилами поведения «своей» социальной или

политической группы, а не общегосударственными нормами. Также индивиды склонны действовать не автономно, а в зависимости от групповой принадлежности и неформальной лояльности лидерам группы,

воспроизводства патрон-клиентарных отношений господства - подчинения.

Согласно исследованиям С.Ю. Барсуковой, неформальные практики выполняют три функции: 1) заполняют вакуум формальных норм; 2) вытесняют формальные нормы, предлагая более выгодное субъекту соотношение издержек и результата; 3) превалируют над формальными нормами, используя последние как инструменты достижения неформальных договоренностей^[135].

Констатировать факт «срастания» формальных и неформальных практик политического порядка России в рамках неоинституционального подхода недостаточно: необходимо выявить причины возникновения такого

устойчивого состояния. В современном социально-гуманитарном знании нет единого объяснения причин неудач постсоветской демократизации России. Р. Пайпс утверждал, что ключевой причиной, объясняющей феномен слабости публичного взаимодействия в России, является историческая обусловленность, воспроизведение эффекта империи, «наследие прошлого»^[136].

Р. Инглхарт и К. Вельцель объясняют типологию политического порядка культурными настройками, традициями и ценностями, которыми руководствуются сегменты общества^[137].

Д. Асемоглу и Дж. Робинсон считают, что состояние российской политической системы является результатом частного случая господства «экстрактных институтов»^{[138] [139]. В итоге в российском социуме реализуется «порядок ограниченного доступа» к ресурсам (мнение Д. Норта, Д. Уоллиса}

-5

и Б. Вайнгаста) .

Напротив, Ш.Н. Эйзенштадт считает, что конструирование политического взаимодействия закрытого, неформального, теневого типа представляет собой защитную реакцию общества на провалы модернизации^[140]. Б. Бадье подчёркивает, что именно заимствование «универсалистских» политических институтов привело незападные политические системы к фрагментации их политических порядков^[141].

Помимо неопределенности причинно-следственных соотношений в объяснении политических практик, есть не менее важный вопрос. Является ли демократия необходимым и/или достаточным условием для поведенческой фиксации и эффективной практики формального политического взаимодействия? Оптимистичный подход слабо объясняет преобладающие в консолидированных демократиях Запада тенденции технологизации и элитаризации политики. По мнению Н. Лечнера, «политическая делиберация и публичные дискуссии заменяются рыночным обменом товаров и услуг, а политические переговоры становятся всё более похожими на торг и бизнес-практики ..., создаётся антигосударственная атмосфера, в которой государство воспринимается не более чем необходимое

зло...»^{[142] [143] [144] Британский историк Н.}

Российский политический порядок гораздо более, чем порядки обществ Запада, характеризуется размытостью общественного договора, симбиозом многих гибридных институтов, которые действуют ситуативно в соответствии с взаимно противоположными, разнородными практиками. Это порождает феномен «институциональных ловушек» - следования общества или его сегментов привычным, но неэффективным практикам, а также противоречия между различными практиками одного и того же субъекта . В этой связи аргументированным выглядит тезис Г.О. Квасовой, Г.С. Працко и

B. Ю. Шпака о том, что «существование «институциональных ловушек» фактически закрепляет деформированное развитие политического рынка в современной России, заставляя его функционировать как квазирынок»^[145]. Можно только добавить, что такой рынок становится олигополическим с тенденциями к монополизации.

Справедливым является вопрос о корпоративизме российского государства. Так, Б.И. Макаренко считает, что российская политическая система по совокупности характеристик является неокорпоративистской^[146], а

C. П. Перегудов убежден в том, что российский корпоративизм не тождественен политической системе (он представляет собой подсистему взаимодействия политических и экономических акторов, например, бюрократии и бизнеса)^[147].

Фрагментированный, но устойчивый характер практик взаимодействия политико-управленческого класса и предпринимателей многим аналитикам представляется следствием трех типов искажений демократии:

неполитического, популистского и плебисцитарного^{[148] [149]}.

Другая группа исследователей считает, что в современном российском случае вести речь о демократическом транзите (даже при условии признания искажений и имитаций институтов демократии) не совсем корректно. Многие постсоветские политии предпочли путь неопатримонализма сложностям транзита. Постсоветские трансформации привели к

возникновению нового типа политического режима - гибридного. Данная вариация политического режима устойчива, но маневренностью не

3

отличается .

Для анализа взаимодействия власти и бизнеса в России мы применяем теоретический концепт «малого» общества, обоснованный А.Н. Олейником^[150]. Данный феномен характеризуется отсутствием четких границ между политической и экономической сферами деятельности, персонификацией отношений, неэффективными механизмами контроля насилия, двойственностью норм и навязанным характером властных отношений. Модель «малого» общества характерна для незавершенной модернизации, в состоянии которой находится постсоветская Россия.

По мнению К. Поланьи, «саморегулирующийся рынок не требует ничего иного, как институционального разделения общества на экономическую и политическую сферы»^[151]. В постсоветской России, напротив, отсутствуют четкие границы между этими сферами деятельности: рынок не избавлен от политического, социального или ценностного воздействия. В вопросах взаимодействия власти и бизнеса в России важное место занимает фактор персонификации отношений: всё чаще акторы оказываются в состоянии несвободного выбора партнеров для сотрудничества.

Несовершенный контроль насилия неизбежно присутствует в практиках повседневной жизни. Институционализированное насилие, выраженное в законной монополии государства на насилие, представляет собой только один из множества способов публичного управления. Кроме него, есть незаконные силовые методы. К силовым методам взаимодействия прибегают не только представители политико-управленческого и силового класса в отношениях с предпринимателями, но и предприниматели при своём давлении на власть^[152].

Как представителям власти, так и представителям бизнеса в современной России свойственен дуализм применения правил на основе личных связей и групповой лояльности: в пользу «своих» и ограничительно по отношению к «чужим» группам. Такие двойственные, фрагментированные практики поведения характерны для политического порядка незавершенной модернизации.

В современной России одновременно сосуществует несколько институциональных практик взаимодействия власти и бизнеса. Практики взаимодействия систематизированы нами (см. параграф 1.2) в проекциях: «формальное или неформальное политическое взаимодействие» и «формальное или неформальное экономическое взаимодействие». Совмещение формального политического с формальным экономическим взаимодействием даёт плюралистическую демократию. Формальное

политическое в комбинации с неформальным экономическим взаимодействием порождает корпоративный капитализм. Неформальное политическое плюс неформальное экономическое взаимодействие образуют государственный капитализм. Сочетание неформального политического с неформальным экономическим взаимодействием предполагает консенсусную коррупцию^{[153] [154].}

Так, можно найти примеры плюралистической демократии как практики формального политического и формального экономического взаимодействия, хоть и наименее распространенной из существующих (механизмы оценки регулирующего воздействия, «открытое правительство», Агентство стратегических инициатив, бизнес-омбудсмены). Лоббируют свои групповые интересы в рамках закона бизнес-ассоциации: Российский союз

промышленников и предпринимателей, Торгово-промышленная палата РФ, Общероссийская общественная организация малого и среднего предпринимательства «ОПОРА России», Общероссийская общественная организация «Деловая Россия» . Их руководители возглавляют различные консультативные органы при Президенте РФ, участвуют в наблюдательном совете Агентства стратегических инициатив.

Модель корпоративного капитализма, совмещая формальное политическое и неформальное экономическое взаимодействие, выражается, среди прочего, в практике передачи контрагентам на аутсорсинг части

-5

государственных функций регулирования (платежная система «Платон») .

Примерами институциональных практик государственного капитализма в России, который в последнее время трансформируется в порядок государственного корпоративизма - неформального политического и

формального экономического взаимодействия, могут быть непрозрачные государственные торги, закупки, заказы и аукционы с предсказуемым результатом.

Существование консенсусной коррупции как неформального политического и неформального экономического взаимодействия возможно в России в силу незавершенности институционализации норм и практик (отсутствие Федерального закона Российской Федерации «О лоббизме»)^[155].

Итак, в постсоветской России неформальные практики образуют институциональное ядро политического порядка, а формальные практики реализуют его внешние проявления^[156]. Три из четырех институциональных порядков имеют в себе неформальное ядро. Система политических взаимодействий власти и бизнеса в постсоветской России - ассиметричная, но устойчивая. Такая система обеспечивает контроль политико­административной элиты над активностью бизнеса, позволяет поддерживать цели, формы и методы взаимодействия власти с бизнесом, определять стратегию государственной политики.

Постсоветские трансформационные процессы для российского общества оказались крайне болезненными, и для того, что обеспечить ресурсами те социальные группы, которые подверглись максимальным социально­экономическим издержкам в период построения новой капиталистической системы, государство стало активно выполнять функции регулирования: запущен процесс изъятия ресурсов из пространства неформализованных рыночных отношений и распределения их пострадавшим целевым группам. Соответственно, началась модификация модели социальной справедливости: от рыночно-капиталистической конца XX века к перераспределительной (государственно-капиталистической) начала XXI века. Но, кроме трансформации российской социальной структуры, актуальным является определение модернизационных ориентиров, политических KPI (систем оценки, позволяющих институциональной структуре определить достижение стратегических и тактических операционных целей).

В итоге параграфа можно сделать следующие выводы. Институциональные практики взаимодействия государства и бизнеса в современной России соответствуют фрагментированному политическому порядку и системе «ограниченного доступа» к ресурсам. Неформальные практики составляют институциональное ядро политического порядка России, а формальные практики являются его оболочкой.

Практики взаимодействия систематизированы нами в осях координат: «формальное или неформальное политическое взаимодействие», а также «формальное или неформальное экономическое взаимодействие». Сочетание формального политического с формальным экономическим взаимодействием даёт плюралистическую демократию. Формальное политическое взаимодействие в комбинации с неформальным экономическим взаимодействием порождает корпоративный капитализм. Неформальное политическое, а также неформальное экономическое взаимодействие в своём сочетании образуют государственный капитализм. Сочетание неформального политического с неформальным экономическим взаимодействием предполагает консенсусную коррупцию. Три из четырех выделенных институциональных практик в постсоветской России содержат в себе ядро в виде неформального политического и/или экономического взаимодействия власти и бизнеса, что позволяет оценить политический порядок в виде ассиметричной, разбалансированной, малоэффективной, но устойчивой конструкции, позволяющей государственной бюрократии «захватывать» бизнес, диктовать ему стиль, форму и механизмы, определять повестку дня взаимодействия.

Российский политический порядок должен внедрять такие принципы практик взаимодействия власти и бизнеса, как:

- суверенитет (зарубежные бизнес-субъекты, входя на отечественный рынок, подчиняются российской Конституции, принципам и нормам законодательства);

- институциональность (участие в форматах экспертизы законопроектов, в общественно-консультативных и экспертных советах, палатах и рабочих органов при органах государственной власти федерального и регионального уровня и органах местного самоуправления, внедрение третейских судов и технологий альтернативного урегулирования споров);

- диалог (проведение профильных конгрессов, форумов, семинаров, конференций, круглых столов);

- конфликторазрешение (практики публичного политического взаимодействия власти с бизнес-структурами, политически активными, но не поддерживающими курс власти).

В итоге первой главы мы пришли к следующим выводам.

Политическое взаимодействие трактуется нами как такой тип взаимоотношений между участниками политики, при котором они оказывают двустороннее интерактивное воздействие на контрагента, обмениваются ресурсами власти и влияния. Предметом политических взаимодействий выступают обретение, использование, распределение и удержание политической власти либо влияния. Ядром данных отношений является соперничество за статусные позиции и роли в иерархии власти.

Политическое взаимодействие становится условием воспроизводства функций политического порядка и его развития. Политические взаимодействия создают баланс интересов участников политики, они не произвольны, а детерминированы статусами субъектов политики, их ролевыми системами и позиционированием (взаимными диспозициями) в политическом пространстве. Повседневные политические взаимодействия зависят от институтов и практик, процедур функционирования и развития политического порядка. Взаимодействия дают возможность определить интересы и цели деятельности субъектов политики.

Параметры политического взаимодействия подразделяются на равноправные партнерские (консенсус, соглашение, союз, сотрудничество), либо иерархические виды взаимоотношений между участниками (господство и подчинение, управление, конфликт).

Для институционализации политических взаимодействий необходимы условия. Во-первых, контрагенты (стороны) взаимодействия должны обладать мотивациями участия во взаимоотношениях. Далее, контрагенты взаимодействия совместно вырабатывают посредством актов коммуникации формальные и неформальные, регулируемые нормами закона либо конвенциями (неформальными договорённостями) «правила игры». Участники взаимодействий распределяют между собой типичные политические роли сообразно объёму своих ресурсов влияния и способностям мобилизовать ресурсы для конкуренции за власть. В-третьих, на данной основе совершается структурация пространства политических взаимодействий, то есть взаимоотношения сторон становятся устойчивыми, предсказуемыми, во многом - стандартными, превращаясь в «рутины». Ресурсы политических взаимодействий в технологическом аспекте нами подразделены на экономические, организационные, символические, а также нормативные.

Институционализация политического порядка оказывает детерминирующее влияние на тип политического взаимодействия государства и бизнеса в России. Политический порядок характеризует преимущественно организационную и нормативную подсистемы политики, означая совокупность институциональных структур, правил, норм, практик на уровне общества в целом, а не его отдельных сегментарных сообществ. Институционализация политического порядка в масштабах всего общества совершается посредством отбора и регулярного повторения, воспроизводимости общепризнанных практик, правил и норм взаимодействия между сегментами (социальными группами) общества. Институционализация порядка становится успешной вследствие сводимости (компромиссности) интересов сторон политического взаимодействия, единого понимания социокультурных регуляторов: ценностей, ориентаций, установок деятельности. Институциональные практики закрепляют преобладающие способы политического взаимодействия субъектов (органов государственной власти, политических и бизнес-элит, групп интересов, партий и др.), обеспечивая согласование их интересов в ходе соперничества за власть.

Институты регулируются в России в большей мере неформальными конвенциями субъектов политических взаимоотношений, а не формально. Рассогласованность бинарных институциональных форматов усиливает неформальные институты в России. Постсоветский политический порядок России наиболее близок к государственному корпоративизму. Ему присуще преобладание государственной власти над бизнесом.

Вместе с тем, политический порядок России фрагментирован, то есть в различных сегментах общественной системы и в зависимости от состава взаимодействующих субъектов политики проявляются контрастные практики и правила интеракции.

Специфика корпоративизма в Российской Федерации состоит в широком влиянии патрон-клиентарных отношений, в доминировании корпоративного бизнеса в политической сфере. Это ведёт к преобладанию неформальных политических институтов и практик.

Мы разделяем институциональные форматы политических взаимодействий на бинарные: «власть-бизнес», «власть-общественные

организации», «бизнес-общественные организации» и трипартистский: «власть - бизнес - общество». В постсоветской России преобладает бинарный формат «власть-бизнес», что является следствием слабости институтов гражданского общества и публичной политики.

Институциональные практики взаимодействия государства и бизнеса в современной России соответствуют фрагментированному политическому порядку и системе «ограниченного доступа» к ресурсам. Неформальные практики составляют институциональное ядро политического порядка России, а формальные практики являются его оболочкой.

Практики взаимодействия систематизированы нами в осях координат: «формальное или неформальное политическое взаимодействие», а также «формальное или неформальное экономическое взаимодействие». Сочетание формального политического с формальным экономическим взаимодействием даёт плюралистическую демократию. Формальное политическое взаимодействие в комбинации с неформальным экономическим взаимодействием порождает корпоративный капитализм. Неформальное политическое, а также неформальное экономическое взаимодействие образуют государственный капитализм. Сочетание неформального политического с неформальным экономическим взаимодействием предполагает консенсусную коррупцию. Три из четырех выделенных институциональных практик в постсоветской России содержат в себе ядро в виде неформального политического и/или экономического взаимодействия власти и бизнеса, что позволяет оценить политический порядок в виде ассиметричной, разбалансированной, малоэффективной, но устойчивой конструкции, позволяющей государственной бюрократии «захватывать» бизнес, диктовать ему стиль, форму и механизмы, определять повестку дня взаимодействия.