ГЛАВА XVIII Как должно управлять свободное государство своими владениями
Свободное государство, как и всякое другое, может иметь владения, приобретенные путем завоевания или колонизации. Англия представляет самый выдающийся пример этого рода в современной истории. Поэтому очень важно уяснить себе, каково должно быть управление этими владениями. Нет надобности останавливаться на мелких владениях, вроде Гибралтара или Адена, представляющих только морские или военные станции. Тут военный или морской интерес преобладает, и, следовательно, жители не могут быть допущены к участию в управлении данным пунктом. Но им должны быть предоставлены все права, совместимые с этим ограничением, не исключая свободного заведования общими делами, и в виде вознаграждения за приносимые ими господствующей нации жертвы они должны быть уравнены в правах с ее членами во всех других частях государства. Отдаленные территории, сколько-нибудь значительные по своим размерам и численности своего населения, если им присвоен характер владений, т.е. они более или менее подчинены административной власти первенствующей страны, но не имеют одинакового или вовсе не имеют представительства в законодательном собрании, могут быть разделены на две категории. Некоторые, как, например, британские владения в Америке и Австралии, заселены народами с однородной цивилизацией, как и метрополия, следовательно, созрели для представительного правления и могут успешно им пользоваться. Другие, как Индия, еще очень далеки от такого состояния. Относительно владений первой категории Англия уже давно осуществила с замечательной полнотой верный административный принцип. Страна эта всегда до известной степени считала себя обязанной даровать представительные установления, сходные с ее собственными, тем своим заморским народам, в которых течет английская кровь и которые говорят на английском языке, равно как и некоторым инородцам. Но до самого последнего времени она была столь же мало, как и другие государства, расположена предоставлять им права самоуправления, соответствовавшие дарованным представительным установлениям. Она присвоила себе власть верши- тельницы даже чисто местных дел, которые и вершила согласно со своим собственным взглядом на лучшее решение этих дел. Эта политика служила естественным дополнением к ложной теории колониальной политики, которой некогда придерживалась вся Европа и от которой еще до сих пор не отказалась вполне ни одна страна. В силу этой теории на колонии смотрят как на рынки для сбыта собственных товаров с исключением товаров всех других стран. Эта привилегия ценилась так высоко, что Англия считала нужным поддерживать ее предоставлением колониям той же монополии, т.е. превращала метрополию в такой же исключительный рынок для колониальных товаров, какой они составляли для нее самой. Этот пресловутый план взаимного обогащения Англии и ее колоний, в силу которого они платили друг другу громадные суммы, не доходившие, однако, большей частью по назначению, за последнее время оставлен. Но дурная привычка вмешиваться во внутренние дела колоний не была оставлена и тогда, когда мы отказались от мысли извлечь от этого вмешательства материальную выгоду. Мы продолжали терзать наши колонии без пользы для себя только в интересах той или другой партии в самых колониях, и эта страсть к господству стоила нам революции в Канаде, пока мы, к счастью, не додумались отказаться от дурной нашей привычки. Англия в этом отношении напоминала плохо воспитанного старшего брата, который упорствует, подчиняясь единственно привычке командовать над младшими, пока, наконец, один из них, хотя и более слабый, решительным отпором не даст ему чувствительного урока. Англия оказалась достаточно благоразумной, чтобы не выжидать второго урока. Новая эра в колониальной политике народов началась со времени доклада лорда Дургема, — доклада, составляющего вечный памятник мужества, патриотизма и просвещенного свободолюбия благородного человека, равно как и разум ной и практической прозорливости его двух составителей: Уэкфильда и покойного Чарльза Буллера14. В настоящее время Англия твердо придерживается как в теории, так и на практике принципа, что ее колонии с европейским населением пользуются наравне с метрополией полным внутренним самоуправлением. Им предоставлено право совершенно свободно создавать представительные установления, изменяя по собственному усмотрению предоставленные им уже весьма либеральные конституции. Каждая из них имеет свою законодательную и исполнительную власть, организованную на чисто демократических принципах. Право вето, предоставленное номинально короне и парламенту, применяется, и то лишь очень редко, в делах, касающихся своего государства, а не специально данной колонии. Какое либеральное толкование придается этому различию между общегосударственными и колониальными вопросами, видно из того факта, что все еще свободные территории, лежащие позади наших американских и австралийских колоний, предоставлены в бесконтрольное распоряжение колониальных правительств, хотя они без всякого нарушения справедливости могли бы быть захвачены общегосударственным правительством для правильного и чрезвычайно выгодного их заселения эмигрантами из всех частей государства. Каждая колония пользуется такой самостоятельностью в своих делах, какой она могла бы пользоваться, если бы входила в состав самой свободной федерации. Самостоятельность эта даже значительнее, чем в Соединенных Штатах, потому что английские колонии могут по своему благоусмотрению облагать пошлинами товары метрополии. Связь колонии с последней принадлежит к числу самых свободных федераций, хотя и не вполне равноправна, так как метрополия сохраняет за собой власть федеративного правительства, правда, доведенную на практике до минимальных размеров. Тем не менее это неравенство составляет для английских владений неудобство, потому что лишает их голоса в вопросах внешней политики и подчиняет их решениям господствующей страны. Они обязаны поддерживать Англию в случае войны, а между тем у них не спрашивают совета до ее обновления. К счастью, теперь уже немного таких лиц, которые думают, что общественная и индивидуальная справедливость не совпадают, и что людям дозволяется предпринимать для обеспечения интересов собственной страны то, что им возбраняется делать в видах удовлетворения частных интересов. Все, кто так настроен, признают даже такое ограниченное подчинение колоний метрополии нарушением принципа справедливости и неоднократно задумывались над вопросом о способе его устранения. С этой целью было предложено, чтобы колонии посылали своих представителей в лондонский парламент. Другие предлагали, чтобы власть последнего, как и колониальных парламентов, распространялась только на внутреннюю политику и чтобы создано было новое представительное собрание для внешних и общегосударственных дел, в котором английские владения имели бы такое же полное представительство, как и сама Англия. При такой системе установлена была полная равноправность между метрополией и ее колониями, которые перестали бы уже быть простыми владениями. Чувство справедливости и воззрения на общественную нравственность, внушающие эти предложения, заслуживают всякой похвалы, но самые предложения так мало совместимы с разумными административными принципами, что они вряд ли могут быть допущены на практике серьезным мыслителем. Страны, лежащие в разных концах мира, естественно не могут быть подчинены одному правительству или даже состоять только членами одного союза. Если и допустить, что они имеют общие интересы, то у них не может быть достаточного расположения совещаться друг с другом. У каждой из них свое общественное мнение; они обсуждают вопросы не сообща, а отдельно и имеют весьма смутное понятие о взаимном настроении. Они не знают взаимных целей и не доверяют друг другу в избранной тактике. Пусть англичанин спросит себя, желает ли он доверить свою судьбу собранию, состоящему на одну треть из представителей американских владений Англии и на другую — из представителей ее южноафриканских и австралийских владений. А между тем мы к этому придем, если установить сколько- нибудь удовлетворительное и справедливое представительство. И не чувствует ли каждый из нас, что представители Канады или Австралии, даже в вопросах общегосударственного характера, не могут быть хорошо знакомы с интересами, воззрениями и желаниями англичан, ирландцев и шотландцев или в достаточной мере интересоваться ими? Даже если иметь в виду только создание союзного государства, то нет налицо необходимости условий, которые мы признали существенными в этом вопросе. Англия сама может с успехом защищать себя без содействия колоний. Ее положение более сильно и достойно как державы самостоятельной, чем как члена американской, африканской или австралийской федерации. В случае отделения колоний она по-прежнему может вести с ними торговлю. В общем Англия имеет мало выгод от своих владений, за исключением обаяния, и даже эти выгоды уравновешиваются вызываемыми ими расходами и дроблением морских и сухопутных ее сил, которые в случае войны или больших военных усложнений теперь должны быть вдвое или втрое значительнее, чем если бы ей пришлось только защищать метрополию. Но если Англия может прекрасно существовать без колоний, и если она может, не нарушая принципов нравственности и справедливости, согласиться на отделение колоний, когда наступит момент для этого после зрелого обсуждения лучшей формы федерации, то тем не менее всякие соображения побуждают сохранить нынешнее положение, пока оно не противоречит чувствам заинтересованных сторон. Оно представляет собой средство к охранению мира и дружного сотрудничества народов. Оно делает войну невозможной между значительным числом во всех других отношениях независимых стран. Кроме того, оно удерживает их от присоединения к иностранному государству, предупреждает увеличения агрессивной силы соперничающих держав, менее свободолюбивых и более близких, которые не всегда так миролюбивы и мало тщеславны, как Англия. Наконец, оно держит рынки разных стран открытыми и предупреждает взаимное исключение товаров при помощи враждебных тарифов, все еще соблазняющих все большие государства, за исключением Англии. Состоя британскими владениями, колонии имеют еще то, особенно важное в наше время, преимущество, что они усиливают нравственное влияние и вес в совете держав того государства, которое более других уразумело значение свободы, и каковы бы ни были его ошибки в прошлом, дошло в своих сношениях с другими государствами до такой честности и прямоты, что другие великие народы считают их невозможными или даже нежелательными. Итак, если союз может, пока он сохраняется в силе, продолжаться только в указанной форме неполной равноправности, то важно уяснить себе, какие существуют средства, чтобы эта неполная равноправность не была слишком обременительна или унизительна даже для самой скромной колонии. Единственное невыгодное условие заключается тут в том, что метрополия решает и за себя, и за колонии вопрос о мире и войне. Взамен это обязывает метрополию отражать все нападения, направленные на колонии; но это не составляет для них достаточного вознаграждения за лишения их права участвовать в обсуждении такого капитального вопроса, как война, за исключением того случая, когда маленькая колония слишком слаба, чтобы самостоятельно защищаться, и покровительство более сильной ей, безусловно, необходимо. Поэтому расходы на все войны, за исключением тех, которые подобно каффрской и новозеландской велись исключительно в интересах самих колоний, должны покрываться метрополией, а жители колоний, если только они сами не пожелают принять в них участие, должны позаботиться только о местной защите своих портов, берегов и границ против вторжения неприятеля. Кроме того, так как метрополия оставляет за собой право принимать меры и вести политику, которые могут вызвать нападение на них, то справедливость требует, чтобы она приняла на себя расходы по содержанию постоянной армии и значительную часть расходов по защите страны в мирное время. Но есть еще другое средство, более действительное, которое может служить, и притом по большей части лишь одно, полным вознаграждением для второстепенной страны за утрату своей самостоятельности среди других народов и поглощение ее большим и могущественным государством. Это неизбежное и в то же время вполне подходящее средство, удовлетворяющее как требованиям справедливости, так и требованиям широкой политики, заключается в том, чтобы открыть все правительственные должности как в разных частях управления, так и во всех провинциях жителям колоний на совершенно одинаковых основаниях с жителями метрополии. Почему мы никогда не слышим о враждебных нам политических происках на островах Британского канала? По своему происхождению, вере и географическому положению они скорее принадлежат Франции, чем Англии. Если же они верны Англии, то потому, что, подобно Канаде и Новому Южному Уэльсу, они пользуются полной самостоятельностью в своих внутренних делах и в системе обложения, и что все должности или почетные места, зависящие от короны, открыты для уроженцев островов Джерси и Гернси. Они могут сделаться генералами, адмиралами, пэрами Соединенного королевства, и ничто не мешает им занять пост даже первого министра. Начало распространению этой системы на все колонии было положено просвещенным, преждевременно умершим, государственным деятелем сэром Вильямом Мольсу- ортсом, назначившим видного канадского политика Гинкса вест-индским губернатором. Считать подобный вопрос несущественным ввиду ничтожного числа лиц, которые могут воспользоваться этой уступкой, значит придерживаться очень узкого взгляда на политическую жизнь страны. Это ограниченное число может именно состоять из лиц, которые имеют наибольшее влияние на своих сограждан, и люди вовсе не так нечувствительны к коллективным оскорблениям, чтобы не признать лишение преимущества хотя бы одного из них общей обидой, если они находятся в одном с ним положении. Когда мы лишаем руководящих деятелей какой-нибудь страны роли ее вождей и представителей пред миром, то мы обязаны для удовлетворения их законного честолюбия и честолюбия их отчизны дать им возможность занять то же выдающееся положение в другой, более влиятельной и могущественной стране. Если бы все должности в Британской империи были доступны жителям Ионических островов, то мы никогда более не услыхали бы об их желании присоединиться к Греции. Присоединение народу нежелательно, потому что оно в культурном отношении составляло бы шаг назад. Но нельзя удивляться, что остров Корфу, давший русской империи государственного деятеля с европейской известностью, а Греции до прибытия баварцев — президента, признает для себя обидным, что его население не допускается к занятию высших должностей в том или другом правительстве. Вот что мы сочли нужным сказать о таких владениях, население которых стоит на достаточно высокой ступени цивилизации, чтобы пользоваться представительным правлением. Но есть и такие владения, которые еще не достигли этой ступени и которые должны управляться господствующей страной или лицами, уполномоченными ею. Этот способ управления имеет столь же законный характер, как и всякий другой, если он при данном состоянии цивилизации подчиненного народа лучше всего обеспечивает его переход к высшему состоянию. Как мы уже видели, бывают такие условия, при которых энергическая власть пред ставляет лучший способ управления, чтобы подготовить народ к высшей ступени цивилизации. Но бывают и такие условия, когда энергическая власть сама по себе не приводит к благотворным результатам, потому что урок, который она может дать, уже более чем усвоен народом. Однако и тут, так как в самом народе нет побуждений к самостоятельной деятельности, благомыслящая сильная власть одна может заставить его двинуться вперед. Если сильная власть находится в руках туземцев, то хороший правитель встречается редко и лишь временно. Но если власть принадлежит более цивилизованному народу, то он может доставлять постоянно хороших правителей. Господствующая страна может сделать для подвластных ей народностей все, что может быть сделано последовательным рядом монархов с неограниченной властью, обеспеченных непреодолимой силой против случайностей, которым подвержено управление варварским народом, и вследствие своих дарований способных предрешить все, чему научил опыт более цивилизованный народ. Таков идеал господства свободного народа над варварским или полуварварским. Нам нечего рассчитывать на осуществление этого идеала, но если правители не стремятся приблизиться к нему по мере сил, то они повинны перед народом в самом сильном нарушении доверия, и если они вовсе к нему не стремятся, то являются своекорыстными узурпаторами, столь же преступными, как и те, которые из хищничества или честолюбия в течение веков постыдно играли судьбою народных масс. Теперь уже очень распространено и с каждым годом все более распространяется явление, что наиболее отсталые народы либо совершенно подчинены более цивилизованным народам, либо находятся под полным их политическим обаянием. Таким образом, в наше время одна из наиболее существенных задач заключается в правильной организации управления подвластными народами. Его нужно организовать так, чтобы оно было не злом, а благом для подвластного народа, чтобы оно было наиболее совершенным и представляло самые благоприятные условия для будущего его непрерывного прогресса. Но вопрос об организации хорошего правительства для более отсталого народа разрешается по большей части далеко не так правильно, как разрешается соответственный вопрос в применении к народу, который способен сам собой управлять. Можно даже сказать, что он принадлежит еще к числу вопросов открытых. Конечно, поверхностные люди не затруднятся его решить. Если, например, Индия не может управлять сама собой, то требуется только назначение министра, который управлял бы ею, и подчинение этого министра, как и всех прочих английских министров, ответственности перед парламентом. К сожалению, этот способ решения вопроса, наиболее, по-видимому, простой, в то же время представляется и самым худшим и обнаруживает со стороны его защитников полное непонимание тех требований, которые могут быть поставлены хорошему правительству. Две совершенно различные вещи: управлять страной под ответственностью перед народом этой страны и управлять страной с ответственностью перед народом другой страны. В первом случае мы имеем дело с хорошим правлением, потому что свобода лучше деспотизма; во втором мы имеем дело только с деспотизмом. Возможен лишь выбор того или другого деспотизма, и вовсе еще нельзя сказать, что деспотизм 20 млн людей лучше деспотизма нескольких людей или одного человека. Но не подлежит сомнению, что деспотизм людей, которые вовсе не знают подвластного народа, по всей вероятности, будет хуже деспотизма тех, кто его знает. Обыкновенно люди не придерживаются мнения, что непосредственные агенты власти управляют лучше, потому что они управляют от имени отсутствующего властителя и притом такого, у которого есть масса других, более настоятельных забав. Властитель может подвергать их строгой ответственности, усиливаемой тяжкими взысканиями; но еще весьма сомнительно, чтобы эти взыскания часто достигали цели. Иностранцы могут управлять страной лишь весьма несовершенно и преодолевая большие трудности, даже если между управляющими и управляемыми нет основной противоположности в привычках и воззрениях. Иностранец редко понимает народ. Он не может, судя по впечатлению, которое производит тот или другой факт на его ум и чувства, составить себе ясное понятие о том, как он действует на ум и чувство подвластного народа. То, что коренной житель страны средних практических способностей знает, так сказать, чутьем, — иностранец может изучить лишь постепенно с значительным трудом, и все-таки его знания будут неполны. Законы, обычаи, социальные условия, подвергаемые им регламентации, не знакомы ему с детства, а представляются ему чем-то чуждым. Многие частные вопросы он вынужден решать, руководствуясь справками у коренных жителей страны, и ему очень трудно знать, кто из них собственно заслуживает доверия. Его боятся, к нему относятся подозрительно, по большей части его не любят, обращаются к нему по большей части только из личных выгод, и он склонен принимать подобострастно заискивающих у него людей за наиболее надежных. Ему угрожает опасность относиться презрительно к коренному населению, а последнее в свою очередь подвергается другой опасности, именно не доверять даже благим намерениям иностранного правителя. Но это только часть тех трудностей, с которыми приходится бороться иностранцу, искренно желающему управлять хорошо. Чтобы до некоторой степени преодолеть эти трудности, требуются большие усилия и очень значительные способности со стороны главных правителей и весьма недюжинных со стороны его подчиненных. Лучшей организацией такого правительства будет такая, которая обеспечивает серьезный труд, дает простор способным людям и оказывает наибольшее доверие самым выдающимся из них. Между тем ответственность перед властью, которая сама не совершала этого труда, не приобрела этих способностей и по большей части даже не заботится о том, чтобы этот труд был совершен или эти способности были приобретены кем-нибудь другим в удовлетворительной мере, не может считаться сколько-нибудь верным средством для достижения предположенной цели. Говорить, что народ управляет в собственной стране, — это имеет вполне реальный смысл; но один народ ни в каком случае не может управлять другим, — это бессмыслица. Народ может превратить другую страну в своего рода заповедное место, где он один вправе охотиться или извлекать прибыли, в своего рода скотный двор, ферму, эксплуатируемую единственно для получения наибольших выгод. Но если истинная задача правительства состоит в том, чтобы заботиться о благе управляемых, то совершенно невозможно, чтобы народ принял ее непосредственно на себя. Все, что он может сделать, это возложить ее на некоторых из лучших своих деятелей. Для последних, однако, общественное мнение собственной страны не может служить руководством при исполнении ими своих обязанностей или указанием, как их исполнять. Стоит только взвесить, каково бы было управление самой Англии, если бы англичане знали собственные дела и заботились о них лишь в той мере, в какой они знают дела индусов и заботятся о них. Но и это сравнение не дает полного понятия о сущности вопроса, ибо народ, настолько равнодушный к делам других, вероятно, разыгрывал бы только чисто пассивную роль и предоставил бы правительство самому себе, между тем как в примере Индии политически предприимчивый английский народ, правда по большей части только одобряет, но иногда вмешивается в дела, однако постоянно там, где ему вмешиваться не следует. Действительные причины благосостояния или бедственного положения, прогресса или регресса индусов далеко выходят за пределы его кругозора. У него нет необходимых сведений, чтобы уяснить себе существование этих причин или верно судить об их действии. Самые существенные вопросы могут быть решаемы помимо его одобрения, равно как самые ужасные злоупотребления могут происходить помимо его ведения. Мотивы, побуждающие его принципиально вмешиваться в дела подвластной страны и подвергать контролю деятельность местной администрации, бывают двоякого рода. Англичане могут стремиться к насильственному распространению своих идей, например, принимать меры к обращению туземцев в христианство и сознательно или бессознательно оскорблять их религиозные чувства. Ошибка, свойственная тут общественному мнению властвующей страны, прекрасно иллюстрируется очень распространенным ныне в Англии требованием, чтобы в правительственных школах дети обучались священной истории по собственному их желанию или по желанию их родителей. Казалось бы, что это вполне соответствует чувству справедливости и беспристрастия, насколько его можно ожидать от искренних и убежденных людей. Действительно, с европейской точки зрения требование это вполне законно и нисколько не противоречит принципам веротерпимости. Но азиат совершенно иначе смотрит на дело. Азиатский народ не может себе представить, чтобы правительство пускало в ход свой официальный механизм, не имея твердо определенной цели, и преследовало эту цель полумерами, когда оно имеет силу и может вынудить к ней управление. Если в правительственных школах детей обучают христианской вере, хотя бы уроки задавались только тем ученикам, которые этого пожелают добровольно, родители никогда не поверят, что не будут приняты меры для обращения детей в христианство или для уклонения их от веры отцов. Но даже если бы удалось их в этом убедить, то только в том случае, когда школа вовсе не достигала бы цели, т.е. не обращала бы ни одного туземца в христианство. Наоборот, если она будет иметь хотя бы малейший успех в этом отношении, то нанесет удар не только правительственной системе народного образования, но, может быть, даже самому правительству. Все увещания сторонников веротерпимости не заставят лиц, принадлежащих к англиканской церкви, отдавать своих детей в католические семинарии. Ирландские католики ни в каком случае не будут посылать своих детей в школы, где их могут обратить в протестантство. А между тем мы надеемся, что индусы, твердо убежденные, что их можно лишить их веры путем чисто физического действия, добровольно станут подвергать себя опасности быть обращенными в христианство. Вот один из случаев, когда общественное мнение властвующей страны влияет скорее вредно, чем благотворно на деятельность местной администрации. В других случаях вмешательство происходит преимущественно там, где его настойчивее всего требуют, т.е. ради интересов англичан, поселившихся в Индии. Они имеют на родине друзей, располагают там органами печати и другими средствами воздействия на публику. У них общий язык и общие взгляды с их соотечественниками. Жалобы, исходящие от англичанина, выслушиваются с большим сочувствием даже со стороны лиц, избегающих всякой преднамеренной несправедливости. Между тем широкий опыт подтверждает, что если одна сторона властвует над другой, то граждане первой, ищущие счастья в подвластной стране, должны подлежать сильному контролю со стороны правительства, для которого они всегда составляют одно из главных затруднений. Пользуясь обаянием и преисполненные чувства превосходства, как победители, они стремятся властвовать, но не сознают ответственности, сопряженной с их властью. Среди народа, вроде индусов, самые энергические усилия администрации оказываются недостаточными, чтобы обеспечить слабого против сильного, а наибольшей силой располагают пришельцы-англичане. Когда личные качества не противодействуют в значительной степени развращающему влиянию этого положения вещей, они относятся с крайним пренебрежением к туземцам и не допускают мысли, чтобы права последних могли служить препятствием для их собственных притязаний. Самая естественная защита, оказываемая туземцам против такого мероприятия, которое признается ими полезным для достижения коммерческих целей, выставляется ими, иногда совершенно искренно, кровной обидой. Подобное настроение столь естественно при таких условиях, что несмотря на противодействие, оказанное правительством притязаниям англичан, оно прорывается постоянно более или менее сильно. Хотя само правительство не разделяет этого настроения, оно не в состоянии подавить его вполне даже среди молодых и незрелых элементов в своей собственной гражданской администрации, находящейся, однако, в гораздо большей зависимости от него, чем частные лица, поселившиеся в Индии. По достоверным сведениям совершенно аналогично положение французов в Алжире или американцев в территориях, отвоеванных у Мексики. Таково, по-видимому, положение европейцев в Китае и даже в Японии. Нет надобности напоминать, каково было положение испанцев в южной Америке. Во всех этих случаях правительство лучше лиц, ищущих обогащения, и делает все, от него зависящее, чтобы оказать туземцам покровительство против них. Даже испанское правительство стремилось к этому искренно, хотя и безуспешно, как это известно всякому читавшему поучительную книгу Гелпса. Если бы испанское правительство было подчинено общественному мнению испанского народа, то оно, вероятно, и не пыталось бы оказывать подобной защиты, потому что испанцы, несомненно, стояли бы на стороне не язычников, а своих христианских друзей и родственников. Европейские пришельцы, а не туземцы пользуются расположением своего отечества, и только их показания обыкновенно признаются достоверными, потому что они одни имеют побуждение и располагают средствами настойчиво влиять на невнимательное и равнодушное общественное мнение. Недоверие, с каким англичане более, чем всякий другой народ, обыкновенно относятся к собственной стране в вопросах, касающихся инородцев, направлено преимущественно на мероприятия правительства. Во всех же столкновениях между правительством и частными лицами всякий англичанин непременно предполагает, что вина на стороне правительства. Когда английский подданный требует, чтобы правительство в данном частном случае игнорировало гарантии, предоставленные туземцам против английских притязаний, административные органы, несмотря на добрые свои намерения, по большей части предпочитают ради ограждения своих интересов в парламенте и во избежание столкновений сделать соответственные уступки. Дело ухудшается еще тем, что когда к английскому общественному мнению обращаются во имя справедливости и человеколюбия с воззванием придти на помощь подвластной стране или народу, а оно, к чести своей, очень восприимчиво к подобным воззваниям, — столь же вероятно, что цель не будет достигнута. В подвластной стране также существуют притеснители и угнетенные, могущественные классы или отдельные лица и покорные им рабы; между тем только первые располагают средствами влиять на английское общественное мнение. Деспот или сластолюбец, лишенный власти вследствие злоупотребления ею, но не потерпевший другого наказания, а напротив, продолжающий пользоваться земными благами в большей степени, чем прежде; шайка привилегированных землевладельцев, требующих, чтобы государство предоставило им принадлежащее ему право обложения земли налогом, или признающих всякую попытку оградить народную массу от их эксплуатации величайшей несправедливостью, — вот кто легко может найти себе заинтересованных или наивных защитников в парламенте и печати. Безмолвные миллионы таких защитников не находят. Предыдущие соображения показывают нам, как действует принцип, который можно было бы считать бесспорным, если бы на него чаще обращали внимание, именно тот принцип, что если ответственность перед управляемыми представляет самую надежную гарантию хорошего управления, то ответственность перед какими-нибудь другими лицами не приводит к тому же результату, а может породить столько же зла, сколько и добра. Ответственность местных правителей в наших азиатских владениях перед английским народом полезна преимущественно потому, что она обеспечивает гласное обсуждение мер, принимаемых правительством. Но польза гласного обсуждения не требует, чтобы широкая публика уяснила себе подлежащий решению вопрос: достаточно, если его уяснят себе некоторые лица из ее среды. Чисто нравственная ответственность не составляет ответственности перед всем народом, а только перед теми лицами среди него, которые составили себе суждение о данном вопросе. Взвешивать и подсчитывать следует мнения, и голос одного человека, хорошо знакомого с предметом, должен уравновешивать голоса тысячи людей, незнакомых с ним. Нельзя сомневаться в пользе такого положения, в силу которого администраторы подвластной страны вынуждены защищать свои мероприятия перед общественным мнением; среди него всегда найдутся несколько компетентных судей, хотя мнения остальных, вероятно, будут значительно хуже, чем отсутствие всякого мнения. Вот в чем заключается вся польза, вытекающая из контроля английского парламента и народа над местным правительством Индии. Исполняя свой долг по отношению к Индии, английский народ может, не навязывая ей непосредственно своего управления, снабжать ее хорошими правителями. Такими правителями менее всего могут быть английские министры, озабоченные делами не Индии, а Англии. Они сохраняют свой пост так недолго, что не могут надлежащим образом освоиться со сложным управлением отдаленной страны; на них искусственное общественное мнение, вызываемое двумя или тремя парламентскими говорунами, влияет сильнее, чем настоящее общественное мнение; они не имеют надлежащей подготовки и не занимают надлежащего положения, чтобы искренно составить себе самостоятельное мнение. Свободная страна, которая пытается управлять отдаленными владениями с другим населением, создавая только новую отрасль собственного управления, неизбежно терпит неудачу. Единственная система, которая может увенчаться некоторым успехом, заключается в создании администрации, имеющей более или менее устойчивый характер, допуска ющей со стороны общегосударственного управления только контроль и право отвергать те или другие мероприятия. Такая местная администрация существовала в Индии. Я опасаюсь, что как сама Индия, так и Англия сильно поплатятся за близорукую политику, упразднившую этот посредствующий правительственный механизм. Нечего упоминать, что подобная администрация не может удовлетворять всем требованиям хорошего управления. Прежде всего, не может быть полного совпадения и непрерывности интересов управляющего и управляемых, которые так трудно достигаются, даже когда управляемый народ в большей или меньшей степени подготовлен к управлению собственными делами. В данном случае нет необходимых условий для хорошего управления, и приходится довольствоваться только меньшим злом. Вопрос сводится к тому, чтобы дать местной администрации такую организацию, которая при существующих трудных условиях заставляла бы ее по возможности сильнее дорожить хорошим управлением и избегать дурного. Такую организацию и представляет собой посредствующее административное учреждение. Оно имеет всегда то преимущество пред непосредственным управлением, что при всяких обстоятельствах несет только обязанности по отношению к управляемым и должно считаться только с интересами последних. Его можно поставить в такие условия, — как это было сделано по отношению к ост- индской компании, — что дурное управление будет находиться в полной независимости от своекорыстных классовых или частных интересов. Если правительство метрополии и парламент подчиняются влияниям этого рода при исполнении задач, возложенных на него в последней инстанции, то местное административное учреждение, наверно, выступит защитником владений перед лицом метрополии. Кроме того, оно в силу вещей составлено преимущественно из лиц, располагающих специальными сведениями в этого рода вопросах, получивших подготовку на месте и посвящающих себя административной деятельности по профессии. Обладая этими качествами и не опасаясь потерять место вследствие разных случайностей в политической жизни метрополии, такие местные администраторы отождествляют себя со своей должностью и конечно гораздо более заинтересованы в успехе административных задач и в процветании страны, которой они управляют, чем член кабинета в конституционной стране, дорожащий исключительно хорошим управлением той страны, в которой он действует. Насколько выбор других местных административных деятелей будет зависеть от этого учреждения, их назначение не будет подчинено водовороту партийной борьбы с ее прискорбными последствиями и влияниям, которые вызываются стремлением заручиться сторонниками или устранить противников и которым заурядные деятели подчиняются всегда легче, чем сознанию своего долга предоставлять места только наиболее подготовленным людям. Оградить по возможности эту категорию назначений от вредных влияний гораздо важнее, чем устранить любое неустройство в других отраслях администрации. Во всякой другой отрасли управления дурные последствия неподготовленности чиновника ослабляются влиянием общественного мнения. Но так как в подвластной стране сам народ не может взять контроль над административными деятелями в свои руки, то успех управления всецело зависит от качеств и способностей самих администраторов. Никогда не следует забывать, что в такой стране, как Индия, все зависит от личных качеств и способностей правительственных агентов. Эта истина служит основным принципом управления страной. Тот день, когда в Индии придут к заключению, что и там можно безнаказанно придерживаться системы, достигшей уже такого преступного распространения в Англии, в силу которой ответственные должности раздаются по соображениям личного характера, будет началом упадка и крушения нашего господства. Даже при искреннем желании отдать предпочтение лучшему кандидату нельзя рассчитывать, что всегда найдены будут самые подходящие деятели. Их должна подготовлять самая система, это и достигалось до сих пор. Вот почему наше управление в Индии было устойчиво и приводило к постоянным, тоже не особенно быстрым, административным и гражданственным успехам. Теперь же восстают против этой системы с таким озлоблением, ее стараются упразднить с таким усердием, как будто подготовка чиновников к их должностям — дело совершенно неразумное и составляет ничем не оправдываемое нарушение права на неопытность и невежество. Существует тайный заговор между людьми, которые добиваются первостепенных постов в Индии для своих родственников, живущих еще в Англии, и людьми, которые, переселившись уже в Индию, требуют, чтобы их перевели из конторы, торгующей индиго, или из канцелярии присяжного поверенного прямо на пост министра юстиции или финансов. В администрации у нас установилась «монополия», вызывавшая в свое время много нападок и сильно напоминающая монополию, какой пользуется судебный персонал: ее отмена широко раскроет двери вестминстерского дворца первому встречному, друзья которого удостоверяют, что он по временам заглядывал в Блэкстон. Если установится обычай посылать чиновников из Англии или поощрять их к переселению в Индию для занятия там видных должностей без предварительного их ознакомления с делами на второстепенных должностях, то самые важные из них будут предоставлены племянничкам и карьеристам, относящимся совершенно безучастно к интересам страны или к своему делу, не располагающими надлежащими знаниями, озабоченными только тем, чтобы поскорее обогатиться и вернуться домой. Благополучие страны требует, чтобы люди, предназначенные управлять ею, посылались туда уже в молодости в качестве простых кандидатов, начинали свою службу с простых должностей и повышались только по прошествии некоторого времени, когда они докажут свою подготовку. Система, которой придерживались ост- индская компания, страдала тем недостатком, что хотя на высшие должности тщательно избирались лучшие люди, но если чиновник оставался на службе, то рано или поздно он все-таки получал повышение, каков бы ни был его нравственный и умственный ценз. Не следует, однако, забывать, что при таком составе чиновников даже наименее пригодные повышались после долголетнего исполнения своих обязанностей под контролем высших чиновников и, по меньшей мере, не заслужив решительного порицания. Но хотя это и ослабляло недостатки системы, они все-таки оставались значительными. Если человек признается способным занять только место помощника, то он должен оставаться им всю свою жизнь, и поступившие на службу после него, если они способнее, должны повышаться независимо от его повышения. Однако за исключением этого недостатка, старая система представляется мне вполне целесообразной. К тому же она получила дальнейшее усовершенствование, совместимое с ее сущностью, именно первоначальные назначения были поставлены в зависимость от предварительного конкурсного испытания. Это нововведение представляет то преимущество, что чиновники избираются из числа лиц наиболее трудолюбивых и способных и что за редкими исключениями между должностными лицами, от которых зависит назначение, и кандидатами на должность нет каких-либо личных отношений. Справедливо во всех отношениях, чтобы избранные и подготовленные таким образом чиновники назначались исключительно на места, требующие специальных знаний по делам Индии и опытности в них. Если дверь, ведущая к высшим должностям, будет, хотя бы только случайно, открываться лицам, не побывавшим на низших, то в нее будут так усердно стучаться влиятельные люди, что трудно будет держать ее вообще закрытой. Исключение может быть допущено только для наивысшего поста. Вице-король британской Индии должен свободно избираться из числа деятелей, наиболее способных к общему управлению. Обладая этой способностью, он проявит и другие и сумеет воспользоваться существующими в стране знаниями и опытностью в местных делах, которых он сам не имел случая приобрести. По весьма основательным причинам вице-король должен быть человеком, не прошедшим обычных ступеней служебной иерархии. Все ведомства более или менее заражены предрассудками, от которых должен быть свободен главный правитель. Далее между способными и опытными деятелями, прослужившими всю свою жизнь в Азии, не найдется таких, которые усвоили бы себе наиболее передовые европейские идеи в делах общего управления. Эти идеи главный правитель должен привезти с собой и сочетать их с опытом, сложившимся в самой Индии. Кроме того, принадлежа к другому классу людей и будучи назначен другой властью, он лишь в редких случаях будет иметь личные пристрастия, отвлекающие его от правильного пути при назначении на те или другие должности. Это важное обеспечение честного замещения должностей существует в редком совершенстве при смешанной системе управления короной и ост-индской компанией. Генерал-губернатор и губернаторы, от которых в последней инстанции зависят назначения, сами если не по закону, то фактически назначаются короной, т.е. общим правительством, а не местным собранием. Высшее должностное лицо, назначаемое короной, в большинстве случаев лично или политически не заинтересовано в тех или других местных назначениях, между тем как собрание, в котором значительное число членов сами служили в Индии, по всей вероятности, не будет столь беспристрастно. Но эта гарантия исчезнет, если чиновники, хотя бы посылаемые в Индию еще молодыми людьми в качестве кандидатов, будут избираться в значительном числе из того класса, который доставляет вице-королей и губернаторов. В этом случае даже первоначальные конкурсные испытания не представят достаточного обеспечения. Правда, они устранят невежественных и неспособных кандидатов, заставят молодых людей из привилегированных семейств вступить в соперничество с остальными кандидатами при одинаковом запасе знаний и способностей, исключат наиболее тупоумных, находящих себе места на церковной службе, но затем они нисколько не будут служить обеспечением против предоставления мест по протекции. При таких условиях должностное лицо, от которого зависят назначения, уже не будет стоять в стороне от кандидатов и относиться к ним безразлично; наоборот, некоторая часть их будет находиться с ним в личных отношениях, а более значительная — в отношениях политических. Члены некоторых семейств и вообще представители высших классов и лица, имеющие хорошие связи, будут повышаться быстрее, чем их конкуренты, сохранят свои места, несмотря на проявленную неспособность, или получат должности, на которые есть более способные кандидаты. Тут произойдет то же, что вредит производству в армии, и разве только лица, отличающиеся такой невероятной наивностью, что могут верить в беспристрастие военного производства, будут рассчитывать и на беспристрастие при назначениях в индийскую гражданскую службу. Я опасаюсь, что при настоящей системе это зло не может быть устранено путем каких- либо общих мер. Ни одна из них не может представить обеспечения, какое сама по себе представляла так называемая система двойственного управления. Для Индии, несомненно, было злом то, что признается большим преимуществом в системе управления метрополией, именно, что система эта выработалась сама собой не в силу предварительного плана, а путем последовательных мероприятий и приспособления государственного механизма, первоначально созданного для других целей. Так как страна, от которой зависело ее сохранение, не была той страной, потребности которой ее вызвали, то выгодные ее практические последствия не были осознаны общественным ее мнением, и потребовались теоретические доказательства ее пользы. Но именно их-то, к несчастью, не доставало, и, несомненно, общая правительственная теория не может их дать, так как она создана для государств, находящихся в совершенно других условиях, чем какие существовали в данном случае. Между тем в правительственной, как и во всякой другой челове ческой деятельности, все устойчивые начала внушены были первоначально наблюдением над какими-нибудь особенными случаями, предоставляющими действие общих законов в новой или еще неотмеченной комбинации. Великобританские, равно как и североамериканские установления, по преимуществу внушили народам правительственные теории, которые после всего ими пережитого теперь воскрешают их к новой политической жизни. Ост-индская компания выяснила, как цивилизованная страна может лучше всего управлять своими полуварварскими владениями, и, внушив соответствующую теорию, она исчезла. Было бы очень странно, если бы после двух или трех дальнейших поколений эта теория составила бы единственное наследие нашего господства в Индии, если бы потомство сказало о нас, что, случайно напав на такой строй, до которого нам не удалось правильно додуматься, мы поспешили его уничтожить и лишились тех выгодных условий, которые он мог создать, вследствие непонимания вызвавших его начал. Будем надеяться, что этого не случится; но если Англия и цивилизация избегнут такого прискорбного последствия, то только заручившись гораздо более широкими политическими воззрениями, чем может дать английская или европейская практика, и посвятив себя более глубокому изучению положения Индии и политических ее условий, чем какому до сих пор посвящали себя английские политики или лица, знакомившие английскую публику с индийскими делами.