§ 3. Восхождение от абстрактного к конкретному и проблема противоречия. Марксистская диалектика и метафизика ревизионизма
Задолго до Бернштейна эта проблема была предметом мучительных размышлений представителей классической английской политэкономии. И то, что сто с лишним лет назад было трагедией в развитии теоретической мысли, Бернштейн низвел до жалкого фарса: после Гегеля и Маркса повторять ошибки английской метафизики XVIII в. — значило быть очень дремучим человеком, не усвоившим ни мучительного опыта злоключений английской политической экономии, ни достижений марксистского диалектического материализма, указавшего выход из, казалось бы, безнадежно запутанного теоретического лабиринта. В чем же суть этого опыта и каковы рекомендации марксизма — знание этого является необходимым и сильнодействующим оружием против логических спекуляций ревизионизма. а) К. Маркс о методологических ошибках рикардианской школы при построении теоретической системы Рикардо уже знал, что теоретическая система должна быть монистической, т. е. развитой из одного исходного принципа. Рикардо натолкнулся и на этот принцип. «Но вот, наконец,.. появляется Рикардо и кричит науке: «Стой!». Основа, исходный пункт для физиологии буржуазной системы — для понимания ее внутренней органической связи и ее жизненного процесса — есть определение стоимости рабочим временем»20. Казалось бы, теперь вывести всю систему не составит труда (раз уже «клеточка» найдена!). Но удивительное дело: как ни старался Рикардо, построить такую систему ему не удавалось. Рикардо и еще больше его ученики становились в тупик перед массой появлявшихся противоречий. Маркс в «Теориях прибавочной стоимости» показывает эту цепочку противоречий, возникавшую, когда Рикардо из всеобщего закона стоимости пытался непосредственно вывести закон средней нормы прибыли. Согласно закону стоимости создаваемая вновь стоимость может быть результатом только непосредственного живого труда (машины лишь переносят свою стоимость на продукт). Но реально величина прибыли (т. е. новой стоимости) зависит от величины всего участвующего в производстве капитала, не зависимого от того, какую долю составляют в нем непосредственно живой труд, а какую — машины. Получалось, отмечает К. Маркс, что «капиталы, эксплуатирующие неодинаковые количества живого труда, доставляют одинаковые прибавочные стоимости (прибыли)...»171. Получалось, таким образом, что как будто не только живой труд, но и машины создают стоимость, а это уже явно противоречит открытому Рикардо закону стоимости. Противоречие это не удалось разрешить пи Рикардо, ни его ученикам, ибо логика, которой они сознательно следовали, была недиалектической логикой, логикой, рассматривающей противоречия в составе теории как бедствие, как следствие спутанности мнений, как ошибку, которую нужно немедленно исправить путем уточнения терминов, слов и т. п. В «Теориях прибавочной стоимости» К. Маркс дал исчерпывающую оценку такого рода мистификациям: «Противоречие между общим законом и более развитыми конкретными отношениями здесь хотят разрешить... путем прямого подведения конкретного под абстрактное и путем непосредственного приспособления конкретного к абстрактному. И этого хотят достигнуть с помощью словесной фикции, путем изменения vera rerum vocabula (правильных наименований вещей.—Г. В.). (Перед нами, действительно, «спор о словах», но он является спором «о словах» потому, что реальные противоречия, не получившие реального разрешения, здесь пытаются разрешить с помощью фраз.)»172. Диалектическими теоретиками был поставлен под сомнение сам формальный принцип запрета противоречий. Человеку, сталкивающемуся с противоречиями в составе теории, диалектика давала другие рекомендации, нежели формальная логика. Диалектика в этом случае не зажигает красный свет перед исследователем. Знак формальной логики, сталкивающейся с противоречием: иди назад, ищи ошибку в рассуждениях, в применении понятий, — «Назад, от противоре чий!» Знак диалектики: внимание, здесь крутой подъем на новый уровень движения — «Вперед, через противоречия!»173. Почему же «на том стоит» материалистическая диалектика, из чего исходит она, узаконивая противоречие, и как рекомендует она относиться к нему и тем самым как советует она продвигаться в теории от исходной категории к противоречащей ей другой категории? Первый, кто заметил неизбежность и естественность возникновения и существования противоречий в теории при самом строгом следовании закону тождества, был Кант (в своем учении об антиномиях разума). Это был прорыв метафизической концепции мышления. Или, скорее, «намек» на прорыв, ибо Кант видел в этом несовершенство человеческого разума, не могущего в силу своей природы избежать противоречий (хотя последнее и было для него и желательным), т. е., с одной стороны, Кант защищал формальный закон тождества (здесь он был неоригинален, традиционен и в этом качестве явился прародителем метафизических догм позднейших школ и бернштейнианского ревизионизма в частности), но, с другой стороны, он же отстаивал закономерность существования противоречий в разуме (и здесь Кант — предтеча диалектики, к этому Канту не грех и «вернуться», правда, с тем, чтобы вскоре двинуться от него к Гегелю, показавшему, что стыдиться противоречий нашему разуму вообще незачем, что они отнюдь не показатели его совершенства, но необходимая форма постижения истины; и далее — к Марксу, давшему материалистическую трактовку диалектической природе противоречий). б) Противоречие как объективная проблемность предмета и как условие развития теории То, что противоречие—центральная проблема диалектики, то что закон единства и борьбы противоположностей (закон противоречия) — главный закон, душа диалектики, признают все наши авторы. Эти формулировки стали уже почти дежурными. Но подчас это просто слова, слова... Посмотрите, например, как понимают «противоречие» вещи авторы одного учебного пособия: «Вещь противоречива в разных отношениях», «два противоположных высказывания не могут быть оба истинными в одном и том же отношении, ибо в одном и том же отношении вещь непротиворечива». К сожалению, нередко встречающийся ход рассуждения. Авторы были бы правы, если, желая изучить, понять вещь, мы взяли бы ее как нечто данное, неизменное и неизменяемое. Если мы абстрагируемся от ее развития, движения, изменения, то тогда, действительно, противоречий «в одно время и в одном и том же отношении» (а только такие противоречия и заслуживают названия диалектических противоречий) не будет. Но ведь это значит абстрагироваться от живой души действительности, от существенно важного для понимания предмета (его возникновения, развития). Дорогой ценой заплатим мы за попытку избежать противоречия «в одном отношении» — ценой непонимания вещи. Возражая против понимания диалектического противоречия как противоречия в одно и то же время, в одном и том же отношении, некоторые логики представляют дело так, что суть диалектического противоречия состоит будто бы в том, что в один момент тело находится в одном месте, в одном состоянии, в другой — в другом. При таком подходе как раз и не ухватывается диалектика объективного мира. Это — типично метафизический подход, против которого резко возражал В. И. Ленин, ибо такой метод «описывает результат движения, а не само движение», «не показывает, не содержит в себе возможности движения», «изображает движение как сумму, связь состояний покоя, т. е. (диалектическое) противоречие им не устранено, а лишь прикрыто, отодвинуто, заслонено, занавешено»24. Если мы, действительно, хотим понять вещь, то должны рассматривать именно «само движение», само развитие вещи. А тогда мы и увидим ясно, что она противоречива «в одно и то же время», а именно в то время, когда в вещи происходят качественные изменения, когда появляется новая реальность, которая, с одной стороны, вырастает из старой, продолжает ее, а с другой — отрицает, противоположна ей, и «в одном и том же отношении» в отношении самого этого перехода противоположностей друг в друга. Вообще противоречие возникает лишь в структуре такой теории, которая воспроизводит логику развития предмета (логику, в которой, как мы уже показывали, в снятом виде содержится история предмета, его развитие, его переходы от одного состояния к другому, развитие от абстрактного к кон кретному). Если вдруг относительно той или другой стороны развивающегося предмета высказываются одинаково справедливые взаимоисключающие утверждения — значит, в предмете происходят серьезные качественные изменения, которые с помощью прошлого знания поняты быть не могут. «Противоречие* в данном случае, — как верно замечает Э. В. Ильенков,—? выступает как четкий показатель и индикатор того обстоятельства, что готовое, уже завоеванное знание, зафиксиро ванное в общепризнанных «положениях», в данном случае оказалось недостаточным для точного строго однозначного решения. Это показывает, что имеющееся знание чересчур обще, чересчур абстрактно и поэтому может служить основанием для прямо противоположных выводов, каждый из коих по-своему справедлив и равно обоснован»174. Противоречие указывает на проблему, трудность, которую теоретик должен решить. Но здесь важно подчеркнуть, что эта теоретическая проблема, эта трудность возникает отнюдь не из специфических особенностей мышления (из его несовершенства или из ограниченности его возможностей, как думают кантианцы), а является отражением проблем, трудностей развития самой объективной реальности. Комментируя Марксов анализ противоречия потребительной и меновой стоимости, относительной и эквивалентной форм стоимости товара, Ф. Энгельс замечает: «...эти противоречия имеют не только абстрактный, теоретический интерес, но одновременно отражают и те трудности, которые проистекают из природы непосредственного менового отношения, из простой меновой торговли, отражают те невозможности, на которые неизбежно наталкивается эта первая грубая форма обмена»175. Трудно, «невозможно» эффективно осуществлять обмен товаров, когда каждый находится одновременно в эквивалентной и в относительной форме стоимости, когда нет всеобщего эквивалента, к которому приравнивались бы все товары. Эта объективная трудность и отражается в теории в форме логического противоречия (товар сразу и одновременно находится в двух формах стоимости). Ясно поэтому, что разрешение такого противоречия есть не чисто силлогистическое действие, но отражение разрешения трудностей процесса обмена в самой действительности — появления денег, взявших на себя роль всеобщего эквивалента (и тем «избавивших» товар от противоречивой формы существования, поскольку теперь он стал пребывать лишь в одной, относительной, форме стоимости). Подобный принцип разрешения логических противоречий был ясно сформулирован Ф. Энгельсом: «Так как мы здесь рассматриваем не абстрактный процесс мышления, который происходит только в наших головах, а действительный процесс, некогда совершавшийся.., то и противоречия эти развиваются на практике и, вероятно, нашли свое разрешение. Мы проследим, каким образом они разрешались, и найдем, что это было достигнуто установлением нового отношения...» 176. Таким образом, каждый новый шаг на пути восхождения от абстрактного к конкретному, от «клеточки» к богатому многообразию целого — это преодоление противоречия. Причем это такое преодоление, которое возможно лишь через новое обращение к материалу действительности, через решение вновь и вновь возникающих проблем. Дайте нам «клеточку», говорят иные ученые, и мы без труда осуществим «восхождение». Теперь мы видим, что это наивная иллюзия; теперь мы видим, что каждый шаг «восхождения» по трудности вполне равнозначен отысканию исходной «клеточки», ибо каждый следующий шаг не вытекает механически из предыдущего. Восхождение от абстрактного к конкретному не есть способ движения мысли «от понятия к понятию» (как представлялось Гегелю и еще в большей степени его вульгарным последователям), а это «способ движения мысли от факта к факту — от одного фактически данного явления (в его строго абстрактном выражении) к другому такому же фактически данному явлению (и к соответствующему понятию)». На это ясно указывал В. И. Ленин: в «Капитале», писал он, «проверка фактами respective (соответственно.—Ред.) практикой есть... в каждом шаге анализа»177. Таким образом, этот метод ориентирует не на построение абстрактных схем, которые только остается наложить на живую действительность (чтобы понять ее), а на конкретное исследование конкретной ситуации, на исследование фактов (каковы они в «себе», «сами по себе») 178. Итак, противоречие в теории — не только не катастрофа, но толково зафиксированное противоречие — это большая удача, ступенька к новым теоретическим высотам. Ибо противоречие — неизбежно, необходимо. И не вследствие несовершенства нашего разума, а как раз вследствие его совершенства, его способности верно и точно отражать сложную картину развивающейся действительности. Жалкими в свете этого выглядят попытки Бернштейна и его последователей, в первую очередь, оживить метафизические идеи кантовского учения, их покушения на иронию по поводу диалектики. Для ревизионизма начала XX в. диалектика, видите ли, лишь «повушка на пути всякого последовательно-правильного рассмотрения явлений» и что-де «великий обман» диалектики «заключается в том, что она никогда не бывает вполне неправой», «она не противоречит себе потому, что по ней всякая вещь заключает в себе самой свою противоположность». «Ее «да, нет и нет, да» вместо «да, да и нет, нет», ее взаимные переходы противоположностей и превращение количества в качество, и другие диалектические красоты всегда стояли препятствием ясному представлению о значении признанных изменений»179. Так может писать только человек, никогда не заглядывавший в Гегеля и в.ряд ли всерьез изучавший и продумывавший Маркса. Так может писать только сонный и сытый филистер, для которого непереносимо «напряжение противоречия» ни в жизни, ни в теории... Мы уже писали, что не наложение логических противоречивых схем на действительность, а исследование фактов самой противоречивой действительности — в этом состоит задача диалектика-материалиста. Теперь нам предстоит сказать несколько слов о логической форме разрешения противоречий, о том, как все это конкретно выглядит в материале теории. в) Логическая форма разрешения теоретических противоречий Как мы уже говорили, диалектическая логика учит не только верному отношению к противоречиям, точной их формулировке, но и способу их разрешения. Мы говорили также» что в основе этого разрешения лежит не манипуляция словами, а обращение к новым, более глубоким пластам действн- тельности. В структуре теории разрешение противоречия между двумя взаимоисключающими утверждениями будет выглядеть как нахождение посредствующих звеньев, через которые противоположности переводят друг в друга. Так, когда мы говорим, что человек есть животное и не есть животное, закон средней прибыли подводится под закон стоимости и не подводится под него, то нам, чтобы разрешить такого рода противоречия, надо указать посредствующие звенья, которые, с одной стороны, соединяют первое со вторым, старое с новым, абстрактное с конкретным (и тем самым делают и то и другое звеньями одной и той же цепи, т. е. одним и тем же), а с другой стороны, отделяют, ограничивают старое от нового, привносят то новое, что превращает первое во второе (животного в человека, закон стоимости в закон средней прибыли). Задача и сводится к тому, чтобы выявить и описать эти посредствующие звенья: скажем, такое звено, как «труд», — звено, связывающее и разъединяющее животного и человека, показывающее, как благодаря труду человек выделяется из животного царства. Противоречие, таким образом, разрешается внутри теории через более глубокое понимание фактов, через прослеживание всей цепи опосредствующих звеньев, которые замыкают взаимоисключающие абстрактные положения. Поэтому, забегая вперед, скажем, что, сталкиваясь с непосредственным противоречием отдельных теоретических оценок современной действительности с теми или другими формулировками Маркса, не надо чересчур спешить кричать о несовершенстве Марксовой теории или об ошибочности сегодняшних оценок. Следует внимательно рассмотреть, имеются ли посредствующие звенья, соединяющие две противоречивые оценки, и являются ли эти звенья истинными, верно отражающими изменения исторической реальности, действительно ли с помощью их можно вывести из прежних формулировок новые. Совершенно правы авторы книги «Капитал» Маркса. Философия и современность», когда они пишут: «...теоретический принцип демонстрирует свою ложность, когда никакое его развитие, никакое исследование опосредствующих звеньев не позволяет доказать, «что противоречащие данному принципу явления суть лишь нечто кажущееся, лишь видимость, проистекающая из развития самой вещи»180. Когда же развитие принципа путем его последовательной содержательной конкретизации через особенные посредствующие звенья, через синтез более сложных производных, а может быть и превращенных, форм дает возможность понять подлежащие объяснению факты, тогда на место «противоречия» между фактом и теорией, выступающего как неразрешимая антиномия, приходит разрешающееся противоречие самой вещи, имманентное противоречие, воспроизводимое и разрешаемое внутри теории»181. Так устанавливается истинность теории, так обеспечивается преемственность внутри нее, так осуществляется ее развитие. Таким образом разрешаются противоречия внутри теории. Следует только сказать еще два слова о том, что противоречия именно разрешаются внутри теории, но не выбрасываются, не устраняются из нее, они остаются в теории как возникшие и разрешенные противоречия. Но могут сказать: а нельзя ли, раз противоречие разрешено, дать в теории лишь результат разрешения, без анти* номической формы подхода к нему. Нельзя! Возьмем простой пример. Да, посредством появления денег, капитала разрешаются трудности обмена, с которыми сталкивалось простое товарное производство (и которые нашли отражение в теории в виде приводимой антиномии). Так может быть, выбросить из теории формулировку трудностей, коли уж они разрешены. Нет, выбросить нельзя, ибо простое товарное производство, простой обмен товаров в снятом виде содержатся в производстве капиталистическом; и поэтому противоречие простого товарного производства постоянно воз никает и постоянно разрешается в ходе развитого капиталистического производства, оно присутствует в нем как разрешенное, и трудность эта присутствует как преодоленная. Она (эта трудность) теперь неощутима, но разладься механизм денежного обращения и крупного производства (в результате войны, например) — и спрятанная в фундаменте трудность вновь выйдет на поверхность и станет реальностью. Именно здесь лежал логический водораздел между позициями Ленина и Бухарина в 1919 г. по вопросу о том, нужно ли включить в программную характеристику современного строя России очерк первоначальных форм товарного производства. Не нужно! — считал Бухарин, ибо это производство, в общем, снято и сняты его противоречия. Нужно! — отвечал ему Ленин. Ответ Ленина знаменателен: «...империализм и финансовый капитализм есть надстройка над старым капитализмом. Если разрушить его верхушку, обнажится старый капитализм». «Мы живем в такое время, когда целый ряд элементарнейших основных явлений капитализма воскрешен. Взять хотя бы крах транспорта... А что значит крах транспорта в империалистской системе? — Возвращение к самым первоначальным формам товарного производства»182. А следовательно, и возвращение всех связанных с ним трудностей и противоречий. Эти возрождающиеся «трудности» первоначальных форм товарного производства служат основой возникновения трудных и острых политических проблем, таких, как «отношение к среднему крестьянину». Забудете о противоречиях, запрятанных в фундаменте, выбросите их из теории и из головы (как «разрешенные противоречия) — жизнь (а не просто коллеги-логики) может серьезно проучить вас. Если мы будем, говорил Ленин, полемизируя с Бухариным, решать вопрос о нашем отношении к среднему крестьянину без учета особенностей именно «первоначальных товарно-хозяйственных форм», а лишь «стоя исключительно на точке зрения империализма и диктатуры пролетариата, у нас совершенно не сойдутся концы с концами, и мы много набьем себе шишек»183. Так что диалектика отнюдь не внешнее украшение теории цепочками сплетаемых и расплетаемых противоречий, диалектика есть ее живая душа. Узлы диалектических противоречий — это важнейшие жизненные центры теоретической системы, ее сердце, легкие, мускулы. Без диалектики нет теории. Резюмируем сказанное в этом подразделе: 1. Восходить от «клеточки» к богатому многообразию целого вообще дело не простое, а если вы не владеете диалектической логикой, если вам не ясно значение противоречий для развития теории, то такое восхождение для вас и просто невозможно. 2. Противоречие — объективно, оно характеризует развитие предмета, его проблемность. В теории оно фиксируется в форме содержательной антиномии. 3. Разрешается противоречие в теории не путем чистой силлогистики, а путем обращения к эмпирическим фактам и их анализу. 4. В результате такого анализа отыскиваются посредствующие звенья, которые соединяют противоположные утверждения и через которые абстрактный принцип переходит к конкретным отношениям. 5. Само по себе противоречие «факта» и «теории» еще не свидетельствует об ошибочности теории. Теория ложна лишь в том случае, если нет никаких посредствующих звеньев, с помощью которых из данной теории можно объяснить относящийся к ее компетенции факт. Так на деле осуществляется принцип монизма. Так разрешаются противоречия между исходной категорией, началом и последующими категориями — проблема, о неразрешимости которой кричал Бернштейн и о которую спотыкаются и сегодня многие «ищущие» (хорошо, что они «ищут», надо только поглубже искать). Оказывается, что быть последовательным монистом можно лишь в качестве диалектика. г) Путь к «клеточке». Историческое и логическое Мы выяснили, что путь к познанию действительности не в беспорядочном изучении всех ее элементов, а в таком изучении, когда каждый элемент рассматривается через призму целого, выводится из одного, единого начала — «клеточки», через выявление противоречий между исходной и последующей категориями и разрешение их путем обращения к анализу эмпирических фактов. Это весьма важная ступень в осознании того, как строится теория. Но далеко не последняя. На этой ступени возникает новая проблема; если не решить ее, можно оказаться вновь отброшенным далеко назад. Проблема вот в чем: мы знаем, как восходить от «клеточки» к богатому многообразию целого — об этом написано уже немало книг и статей, анализирующих классический пример такого восхождения в «Капитале», но как найти эту «клеточку»? Каковы формы, пути и методы ее поиска? С этим вопросом представители частных наук все настойчивее обращаются к философам. Какие, например, оживленные поиски «клеточки» ведутся теоретиками, занимающимися проблемами создания системы категорий политэкономии социализма. Тут большой выбор кандидатов в «клеточки»: кто предлагает короновать на «кле- точку» планомерность, кто — товарность, кто — собственность, кто — основной закон, понимаемый так-то, кто — основной закон, понимаемый совершенно иначе... В -общем, если прислушаться к некоторым политэкономическим дискуссиям, то чуткому уху послышится что-то вроде сдержанной мольбы: дайте нам «клеточку» и мы вам выведем систему. При этом, случается, сердятся на философов: поманили теоретическим раем, да моста к нему не указали—как восходить от «клеточки» к развитому многообразию рассказали, а вот как «нисходить», как искать «клеточку» не поведали. Проблема нахождения «клеточки» бесспорно важная, заслуживающая того, чтобы быть решенной. Но формулируется она часто некорректно. Дело в том, что «восхождение» и «нисхождение» — это, в сущности, один и тот же процесс. Мы сейчас поясним, что это означает. Начнем с критики довольно распространенного убеждения, что «клеточка» отыскивается в результате анализа исследуемого объекта, в результате постепенного мысленного расчленения его на все более и более мелкие детали, части, элементы (самая маленькая, дальше не делимая частичка и есть-де «клеточка»). Есть ли у вас при таком членении гарантия, что вы разрезали объект по шву, а не по живому, есть ли гарантия, что выделили существенные для системы элементы (ведь вы еще по-настоящему не знаете целого и, следовательно, не можете знать, что для него существенно, а что нет)? И потом, какие элементы вы примете за мельчайшие, за простые, за «дальше не делимые» — ведь делить, идти в глубь материи можно до бесконечности; очевидно, в деленйи надо остановиться на субстанциальном для данной системы уровне (но для этого надо уже знать систему и... ее субстанцию, т. е. «клеточку»!). Нет, элементарный анализ, элементарное членение объекта непосредственно «клеточки» нам не откроет. И все же долгий путь к ней начинается с такого анализа, с выработки абстракций, в которых фиксируются бросающиеся в глаза общность и различие предметов и явлений. Смысл этой операции — в предварительном накоплении (мыслительного) эмпирического материала путем непритязательного описания наблюдаемых фактов, «внешне проявляющихся связей» (К. Маркс). Происходит нечто вроде «перевода» действительности с языка чувственно наглядных образов на язык абстракций. Эти созданные в результате анализа абстракции — строительный материал будущей теории, ее «кирпичики». Причем это такие «кирпичики», форма и содержание которых будут в процессе строительства существенно изменяться в соответствии с сущностью и характерными особенностями строящегося теоретического здания, а часть из них и вообще окажутся выброшенными за негодностью. Создание таких абстракций, повторяем, это еще отнюдь не теоретическое исследование, это, говоря особым философским языком, лишь некритическое описание фактов. Но это необходимый момент познания: пока действительность не выражена в языке, в слове, до тех пор отсутствует материал для научного исследования, до тех пор оно невозможно. Вот почему К. Маркс высоко ценил описательную, систематиза- торскую часть работы А. Смита, которая не является научной в строгом и точном смысле этого слова: дело в том, что А. Смит вынужден был начинать теоретическую работу при отсутствии такого рода описаний и потому должен был не только впервые «описать» явления буржуазной экономики, но даже «найти» еще для этих явлений номенклатуру и соответствующие рассудочные понятия, т. е. отчасти — впервые воспроизвести их в языке и в процессе мышления184. Но это еще не наука. Здесь еще нет ни «нисхождения», ни «восхождения». Наука начинается там, где предпринимается попытка «свести различные фиксированные и чуждые друг другу формы богатства к их внутреннему единству»185, проследить «внутреннюю связь экономических категорий»186. На этом этапе и возникает проблема «клеточки»: как определить, как найти ее — проблема, которую неосознанно, объективно решала английская классическая политэкономия. И вот конкретный, исторический опыт поиска имеет большое значение для позднейших логических обобщений и выводов. И как же нелегко далась эта «клеточка»! Можно сказать, английская политэкономия буквально выстрадала этот исходный принцип, но, выстрадав, она не узнала его, а последователи классиков английской политэкономии вообще отвернулись от него. Попытки проникнуть, как выразился К. Маркс, в «скры- тую структуру буржуазной экономической системы», во «внутреннюю физиологию буржуазного общества» увенчались успехом не сразу. Если вы ознакомитесь с историей развития политэкономии, вы увидите, как в разных учениях за исходное, в качестве «клеточки», бралось то одно, то другое основание, как из него, на его основе, пытались представить экономическую действительность как связанное целое (как единство), ибо ^именно это — цель исследования. Возникают системы, выросшие из разных принципов. Между ними вспыхивает теоретическая борьба, полемика. В ходе взаимной критики выясняются их слабые и сильные стороны. Идет «естественный отбор» систем, при котором отпадают всякие ложные ходы и постепенно углубляются исходные принципы. Таким образом, ведущим мотивом («стимулом») системо- образования является стремление отразить целое (а не поиск «клеточки»), дать синтез многообразного. Это — ведущая сторона, ведущий мотив исследования. Но он, как видим, в качестве подчиненного момента имеет поиск исходного принципа «клеточки». И понять в полной мере истинность исходного принципа можно лишь при попытке построения целостной системы. Поэтому каждый шаг на пути более глубокого, более всестороннего познания целого есть шаг вперед в деле поиска «клеточки», в деле нисхождения. Каждый шаг вперед в деле теоретического синтеза (который является целью познания) есть шаг вперед в деле теоретического анализа (подчиненного, но неотъемлемого момента знания). Яркой иллюстрацией такого теоретического движения, такого совпадения «восхождения» и «нисхождения» является развитие философских взглядов на исторический процесс, проанализированное Плехановым в работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Вот вам два исходных тезиса, два начала, две «клеточки»: «мнения людей определяются средою» и «среда определяется мнениями». И то и другое положение относительно истинно, и та и другая зависимость имеет место в действительности. Из этих исходных положений вырастают стройные системы, диаметрально противоположные друг другу. Системы эти вступают в жаркую схватку друг с другом и обнаруживают в ней свои слабости и свои достоинства. В этой критической войне, которая сопровождается постоянным обращением обеих сторон к историческому опыту, открываются и выходы за пределы Этой антиномии двух начал, противоречивости двух систем. Открывается более глубокое основание, из которого выводятся оба первоначальных противоречащих друг другу тезиса. Появляется более основательная теоретическая система, выведенная из более глубокого теоретического принципа. Таким образом, появляется новая система и новый исходный принцип, претендующий на роль «клеточки». Однако выясняется, что и этот новый принцип несовершенен, односторо- нен, абстрактен: из него не все можно объяснить. И тогда появляется другой новый принцип, дополняющий первый н противоречащий ему. Старое начинается сызнова: снова два противоположных начала, снова антиномия. Снова борьба систем, только уже на более глубоком уровне. Снова сопоставление «теорий» с «фактами» — и новое углубление, новое развитие. В этом движении и отыскивается, в конце концов, подлинно научный исходный принцип (в философии марксизма), и отыскивается не случайно; нисхождение — это результат развития предшествующей мысли и невозможно без этого развития, нисхождение есть результат направленного поиска, направление которого определялось предшествующим развитием. Вот так обстоит дело: никаких двух лестниц (одна — нисхождение к «клеточке», другая — восхождение от «клеточки») нет. Итак, через борение идей, теоретических систем, через противоречия внутри систем происходит углубление познания, идет процесс «нисхождения» к «клеточке». Задача состоит в том, чтобы это было не стихийное движение (как то было, скажем, в развитии английской буржуазной политэкономии), а движение сознательное и потому ускоренное, выпрямленное движение к истине. Такой наиболее рациональный путь движения к «клеточке» состоит, очевидно, в следующем: исследовать исторический момент перехода от одной системы к другой (от природы к человеку, если вы хотите понять сущность человека; от феодализма к капитализму, если вы хотите понять сущность последнего, и т. п.). «С чего начинает история, — указывал Ф. Энгельс, — с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме»38. Итак, надо внимательно изучить момент перехода, момент становления нового предмета, новой системы. Но при этом возникает новый вопрос: что есть существенное, что “важное и необходимое в этом переходе, а что — случайное. Чисто исторический анализ нам этого не подскажет. Историю придется проверить логикой. Известно, что органическая система в процессе функционирования постоянно воспроизводит все те предпосылки, которые в свое время были необходимы для ее возникновения. Процесс исторического развития системы отсеивает все случайное и несущественное,- что имело место в момент перехода, и оставляет лишь те условия, которые являются действительно необходимыми для существования и функционирования системы. Таким путем мы в историческом анализе и сможем выделить те необходимые моменты, совокупность которых, единство которых и составит первоначально, исход-, ную «клеточку». Конечно, и тут свои трудности — какая же теория без трудностей. Наука может сократить и облегчить муки родов, но избавить от них вовсе она не в состоянии. Избавление от проблем, от вопросов наука не дает, это — удел религии. Научная методология помогает правильно их поставить. Итак, трудность эта состоит в том, что для того чтобы изучить переход от одной системы к другой, надо предварительно хотя бы в общих чертах отделить одну систему от другой и, значит, надо уже иметь некоторое представление о системе, пере ход к которой вы исследуете (и нет, естественно, никакой гарантии, что это ваше предварительное представление истинно), т. е. вначале формируется представление о современном обществе, которое выступает в качестве предпосылки в момент исторического анализа, помогая вычленить более или менее существенные моменты перехода — с тем, чтобы затем проверить их логикой. Поэтому такое движение есть постоянное, нигде не заканчивающееся движение к истине, оно требует критичности и самокритичности, оно требует умения находить возражения самому себе и возражения на возражения, отыскивая все более глубокие решения и ответы. Итак, восхождение от абстрактного к конкретному, владение категорией противоречия, диалектика логического и исторического, принцип историзма — важнейшие опорные пункты логики построения теоретической системы, важнейшие условия ее развития. Без понимания этого нельзя браться за теоретическое осмысление действительности, нельзя победить ревизионизм. Но и на этом методологические трудности не кончаются. Для успешного исследования социальных систем следует иметь в виду еще несколько общеметодологических требований, без ясного понимания которых конкретный анализ будет либо чрезвычайно затруднен, либо невозможен. Это, во-первых, проблема, связанная с нахождением такой точки анализа, с высоты которой можно не только правильно понять необходимость возникновения данной системы и законов ее функционирования, но.и необходимость ее отрицания, необходимость появления новой системы и новых законов функционирования. Логика, как мы уже установили, дает метод познания того, что есть. Но может ли она дать рекомендации для того, чтобы установить: «так не должно быть»? Может ли логика дать методологические рекомендации не только для понимания, но и для критического преодоления существующей действительности? Она не только может, она должна их давать, иначе невозможно и понимание существующей действительности. К разбору этого и перейдем.