III. МАРКСИЗМ ПРОТИВ РЕВИЗИОНИЗМА. МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКИЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ § 1. «Новые левые» и «старые правые». У начала исследования. Антиномия частей и целого. Монизм марксизма и плюрализм ревизионизма
Общеметодологический вопрос — как рождается и развивается теория социального процесса — кажется весьма да леким от практических нужд революционного движения. Веет от него какой-то библиотечной мудростью и педантизмом. Не любит и не любила молодежь всех революционных поколений подобные вопросы, отделенные от непосредственного социального действия астрономическими, по ее мнению, расстояниями. Так было во времена юности К. Маркса — во времена зарождения пролетарской борьбы167, так было во времена Э. Бернштейна — во времена перехода от одного этапа капитализма к другому. Это мы видим и сегодня — в эпоху научно-технической революции и противоборства двух социальных систем. Настоящее указывает нам на наиболее важные моменты в опыте прошлого, а понятое в этом аспекте прошлое открывает двери к фундаменту настоящего. В этом двуедином (постоянно рефлектирующем) изучении прошлого и настоящего, в их содержательном сопоставлении мы и открываем общие проблемы, от правильного решения которых зависит многое. Именно такова проблема развития теоретического знания. Сегодняшние «новые левые» (и сочувствующая ревизионизму молодежь), возможно, удивятся, если им скажут, что именно непонимание принципов становления и развития теории (т. е., по существу, принципов диалектики) было одной из важных причин их практических неудач. Да, они, наверно, удивятся, и тем не менее это именно так. Первые итоги их не слишком продолжительной практики уже ясно свидетельствуют об этом. Если бы, например, каких-нибудь шесть—десять лет тому назад вы предложили этот вопрос о принципах развития теории, скажем, западной антикапиталистически настроенной молодежи, с каким бы презрением вас встретили! Это была время, когда над «теоретиками» (и тем более занимающимися помимо прочего общеметодологическими проблемами) просто глумились. «Теоретик» стало словом бранным, синонимом то «обывателя», то «высокоученого кретцра», а то и просто «труса». Вдруг показалось, что все проблемы «общества отчуждения», которые выглядят такими неимоверно сложными в теории, можно разрешить прямым действием — разрубить! Такое решение, подкупающее своей простотой, очень соблазнительно для известных кругов молодежи. Не-надо мучиться над «черными книгами» с их нескончаемыми колоннами цифр и сентенций, с их пророчествами и предубеждениями, с их предсказаниями опасностей и возможными лекарствами от них, с крупицами истины, заваленными иног да горами мусора. А вместо всего этого «ясное» и легко* осуществимое: «надень пальто и ступай в ближайший кинотеатр... Затем, в перерыве, как только начнется реклама,, бери помидоры или, если угодно, яйца и швыряй их. Затем выходи на улицу и сорви со стен все правительственные объявления... Постой немного на улице. Посмотри на прохожих и напомни себе — последнее слово пока еще не сказано. Потом действуй... Делай революцию здесь и теперь», — такую программу выдвигает один из идолов «новых левых» Даниель Кон-Бендит. Не надо корпеть над составлением обширных программ с их рассуждениями об экономических, политических и нравственных основаниях в целях революционной борьбы. Достаточно, собравшись на часок-другой и горяча друг друга, набросать звонкую листовочку с каким-нибудь страшно революционным финалом: «Общество отчуждения должно умереть насильственной смертью!..». Вот уж, действительно, они пугают, а «обществу отчуждения» не страшно. Смешно бояться людей, полагающих, что с помощью гнилых помидоров и тухлых яиц (как и других кустарно, наспех сделанных средств) можно разрушить современные Бастилии. Листовки, скользящие по поверхности отдельных явлений и не ведающие о подлинных противоречиях и пороках общества и средствах борьбы с ними — это не настоящий, это бенгальский огонь: от таких искорок не возгорится пламя серьезной социальной битвы. Этот тип литературы, закономерно возникающий в переломные моменты революционного движения, блистательно был описан еще К. Марксом: это — литература, «комично сочетающая пафос с вульгарностью; пекущаяся лишь о сути дела и постоянно проходящая мимо нее; одинаково высокомерно противопоставляющая народной мудрости мещанскую, книжную полуученость, а науке — так называемый «здравый человеческий смысл»; растекающаяся с какой-то самодовольной легкостью в беспредельную ширь; облекающая мещанское содержание в плебейскую форму; ...охотно показывающая за строками фигуру самого автора, у которого так и чешутся руки дать почувствовать свою силу, показать ширину своих плеч, распрямиться на виду у всех во весь свой богатырский рост; ...негодующая на реакцию и выступающая против прогресса», «с огромной затратой сйл заносящая меч и грозно размахивающая им, чтобы затем опустить его плашмя» 15 (кажется, что К. Маркс читал Кон-Бендита). И вот после того, как столько грозно занесенных мечей упало плашмя или, прозвенев, рассекло только воздух, после того, как «общество отчуждения» без особых усилий, как бы шутя, рассеяло «могучие кучки» производителей бенгальских огней — одних просто слегка пугнув, а над другими организовав «патриархальные» судебные процессы, носившие больше трагикомический, нежели трагический, характер — после этого программы «прямых действий», не освещенных светом теоретического знания, приказали долго (впрочем, долго ли?) жить. Как бы там ни было, но уже ясно различима широкая волна призывов к глубокому и всестороннему осмыслению социальных процессов, происходящих в современном мире во имя серьезной борьбы с «обществом отчуждения». Теория и теоретики были «реабилитированы». И вот так же страстно, как прежде на площади, кинулись к «черным книгам», «к микроскопам» и «телескопам», наставленным на жизнь современного общества. Так же страстно и так же... несколько бестолково. Марксисты им советовали: чересчур не спешите. Прежде чем начинать изучение действительности, решите для себя общеметодологический вопрос, с чего начать и как вести анализ сложной картины,-социальной жизни, развертывающейся перед глазами. Не послушались доброго совета, показался он им бессмысленным, показалось им, что общелогическая проблематика отвлечет их от конкретно-социальной. Сгораемые страстным желанием поскорее искупить прошлые грехи, -«глубже», «по-настоящему» познать современное общество, они призывают покончить с этой схоластикой предвопросов: советуют-де учиться плавать, не заходя в воду, советуют научиться исследовать, не приступая к исследованию. А надо, мол, без излишних мудрствований просто приступить к делу. Надо исследовать каждый клочок неизвестной земли — так, чтобы не осталось никаких белых пятен. Если речь идет о конкретном обществе, надо исследовать проблемы заработной платы, условий труда, положение рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, функционирования государственно-монополистического аппарата, национальный вопрос и т. д. и т. д. Они говорят и о необходимости изучения международной ситуации, в которую включен социальный организм — их непосредственный объект исследования, отношение двух систем, третий мир ... — пет уж, что хотите, а узость теоретического взгляда им не свойственна. Но вот какая странная вещь получается даже у тех, у кого хватает терпения и целеустремленности далеко продвинуться на этом пути исследования: они сталкиваются с проблемой, которая характеризуется известным афоризмом «прослушали все звуки, но не поняли гармонии», — ситуация, родственная той, в какую попадал знаменитый литературный персонаж, который, прочитывая все буквы, не схватывал смысла составленных из них слов. А происходит это потому, что общество как всякое органическое целое не есть простая сумма самостоятельных частей. Через изучение, даже очень тщательное, этих частей самих по себе к пониманию целого пробиться невозможно. Ведь каждая такая часть имеет бесчисленное множество сторон. Вот, например, лампа радиоприемника. При ее изучении нас будут интересовать отнюдь не все ее стороны, не она «сама по себе», а лампа как часть именно радиоприемника, ее место и значимость именно в этом целом. В связи с данной проблемой философы часто приводят рассуждение Гегеля, где он иронизирует над безуспешными попытками химика понять, что такое мясо, путем тщательного изучения всех химических элементов, из которых оно состоит; безуспешность эта связана с тем, что элементы, эти абстрактные вещества, уже не суть «мясо» и даже не части мяса, а части любого другого синтеза. Задача, стало быть, состоит в том, чтобы рассмотреть часть не саму по себе, а под углом зрения и в контексте целого. Но тут возможен вопрос. Познание всех элементов системы как моментов «одного и того же», как воплощение одного и того же начала, одной и той же субстанции, что и является сущностью монистического подхода, — требование почти очевидное. Неужели так трудно уразуметь его? Просто непонятно, скажут нам, почему, как правило, отказывались от него люди, ревизовавшие учение К. Маркса, почему склонялись они к плюрализму, теории факторов и т. п.? Чем не устраивал и не устраивает их монизм, требования которого так просты и очевидны? А дело в том, что «требования монизма» вовсе не «так просты» и не «так очевидны». Во-первых, при попытках все вывести из одного начала исследователь сталкивается с тем фактом, что ни одно развитое явление, ни одна категория прямо и непосредственно из этого начала не выводятся. Бернштейн, к примеру, пишет, что, конечно, было бы соблазнительно все явления капиталистического общества понять монистически, через закон стоимости. Но это, по его мнению, безнадежное дело, ибо, как известно, закон стоимости в определенном смысле противоречит закону прибавочной стоимости, а последний — закону прибыли и т. д. Да и вообще реальный обмен в капиталистическом обществе происходит далеко не по закону стоимости. «Ценность (т. е. стоимость. — Г. В.) данного товара, — пишет Бернштейн, — сделалась теперь чем-то совершенно второстепенным, так как товары продаются по их производственной цене, слагающейся из издержек производства плюс норма прибыли» 16. Такова первая и реальная трудность выведения «всего» из единого начала. И другая трудность, дающая возможность Бернштейну строить свои спекуляции, а многим «ищущим» — честно и добросовестно... заблуждаться. В органическом целом все элементы находятся во взаимосвязи и взаимодействии: каждый элемент обусловливает все остальные, а все — каждый. Как же возможно в условиях такой всеобщей взаимообусловленности выделить один элемент, определяющий все остальные, а сам, в свою .очередь, ими не определяемый. Попытка марксистов видеть в материальном производстве (или, как, упрощая дело, пишет Бернштейн, — в экономике) такой главенствующий фактор в функционировании и развитии общества, по мнению родоначальника ревизионизма, ненаучна и произвольна. Он полагает, что на самом деле история есть результат взаимодействия многих факторов, вполне равноправных между собой (при этом Бернштейн даже делает попытку опереться на непонятые им, как, впрочем, и многими другими, известные положения Ф. Энгельса из писем 90-х годов об обратном воздействии надстройки на базис). Вот, таким образом, и вторая трудность: в самом деле, можно ли в условиях взаимообусловленности и взаимодействия найти один главенствующий фактор, определяющий все остальные. Такого рода нелегко преодолеваемые трудности и лежат в основе отказа от «очевидного» монистического принципа. Разрешение этих трудностей и по сей день остается для многих «ищущих левых» тайной за семью печатями, в результате чего их теоретическая деятельность с самого начала и обречена (в значительной своей степени) на неудачу. Чуть ниже мы скажем, как решает эти трудности марксизм, как отвечал на ревизионистскую критику марксизма В. И. Ленин. Пока же нам важно было показать, что принципы монизма вовсе не так «просты» и «очевидны», как это может показаться. К пониманию их, как и ко всякой научно» истине, необходимо пробиваться. А теперь вернемся к нашим временно прерванным рассуждениям о значении общелогической позиции в конкретно-социальном анализе. Мы остановились на том, что для того, чтобы знать «элементы», «части», надо прежде знать целое. Но как же возможно приобрести знание о целом, не изучая его частей? В этом противоречии отражена не выдуманная, а действительная трудность, возникающая у истоков всякого научного анализа. Как же преодолеть эту трудность, как пробиться к конкретному знанию? Надо знать целое до знания составляющих его частей, любил говорить Энгельс. Возможно ли это?
Еще по теме III. МАРКСИЗМ ПРОТИВ РЕВИЗИОНИЗМА. МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКИЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ § 1. «Новые левые» и «старые правые». У начала исследования. Антиномия частей и целого. Монизм марксизма и плюрализм ревизионизма: