§ 2. Идеологическая конфигурация политических изменений: дискурсивные аспекты —

На формирование новой теоретической модели большое влияние оказала нео­марксистская традиция «критики идеологии». Французский философ Луи Альтюссер в статье 1969 г. «Идеология и идеологические аппараты государства» представил новую концепцию идеологии, в рамках которой были предложены несколько важ­ных дополнений к ортодоксальной марксистской теоретической модели. Стартовой точкой рассуждений Л. Альтюссера явился довольно традиционный марксистский тезис о роли государственных образовательных институтов в воспроизводстве идео­логической легитимации капиталистических производственных отношений. По его мнению «воспроизводство рабочей силы требует не только воспроизводства рабочей квалификации, но и воспроизводства ее подчинения правилам установленного по­рядка. То есть воспроизводства подчинения господствующей идеологии у рабочих и воспроизводства способности правильно манипулировать господствующей идео­логией у эксплуататоров, чтобы они и „на словах“ тоже обеспечивали доминирова­ние господствующего класса»^[44]. Внедрением господствующей идеологии, согласно

Л. Альтюссеру, занимаются специализированные институты, к числу которых он относит религиозный, образовательный, семейный, юридический, политический, профсоюзный, информационный и культурный идеологические аппараты государ­ства.

От подобной расширительной трактовки идеологии до формирования пред­ставлений о тотальном идеологическом дискурсе оставался всего один шаг. И это шаг был вскоре сделал целым рядом авторов, объединивших марксистскую тради­цию критики идеологии с методологией структуралистского анализа языка и рече­вого поведения человека.

Структуралисты подчёркивали, что человек в состоянии постигать реаль­ность лишь опосредованно, с помощью заранее данных ему категорий. Поэтому его идеи и представления об окружающем мире, в том числе политические, — это не прямое отражение реальности, такой как она есть, а результат интерпрета­ции и классификации воспринимаемого мира посредством категорий и структур. Совокупность структурированных высказываний в процессе человеческих взаимо­действий образует дискурс.

Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф разработали постструктуралистскую теорию дискурс-анализа, в рамках которой они интерпретировали дискурс в качестве активной созидающей силы. В рамках этой модели различные дискурсы, находящиеся в посто­янной борьбе друг с другом предлагают значения, с помощью которых люди осознают, структурируют и воспроизводят социальную реальность.

Э. Лакло и Ш. Муфф ввели понятие «узловая точка дискурса». Под этим тер­мином они понимали привилегированный знак, по отношению к которому упорядо­чиваются и приобретают значение другие знаки^[46]. В рамках данной терминологии можно анализировать базовые идеологические понятия в качестве таких узловых точек, а отдельные идеологические тексты рассматривать как дискурсивные эле­менты, опирающиеся на эти узловые точки.

При этом дискурс понимается в качестве групповой социальной практики. Каждое высказывание и каждый акт межличностного взаимодействия может быть расценён как элемент дискурсивного воспроизводства. Но столь широкий подход приносит мало пользы для анализа идеологических процессов. Поэтому некото­рые приверженцы теории дискурс-анализа ввели различие между идеологическими и неидеологическими дискурсами. В обыденном языке о политике обычно гово­рят, как о конфликтной деятельности. Политический дискурс предлагает одну из нескольких конфликтующих между собой версий описания реальности. Если же некое утверждение всеми или почти всеми членами общества воспринимается в качестве самоочевидной реальности, то ему присваивается статус объективности, или элемента осадочного дискурса^[47].

Нас интересуют собственно идеологические дискурсы, предлагающие заве­домо конфликтные и тенденциозные интерпретации социальной реальности, кото­рым противостоят другие, не менее тенденциозные её версии. Дискурсивный подход к изучению идеологических процессов позволяет более чётко акцентировать связь между идеологией и взаимодействием между различными социальными группами. «Так же, как не существует частных языков, — утверждает Т. Ван-Дейк, — не мо­жет быть и частных, персональных идеологий. Они представляют собой системы убеждений, разделяемые членами коллективов»^[48].

Особый интерес представляет роль дискурса в формировании групповой идентичности. «Идеологии, — пишет Т. Ван-Дейк, — проявляются и выражаются через дискурс, то есть через устное или письменное коммуникативное взаимодей­ствие. Когда члены группы объясняют, мотивируют или оправдывают свои группо­вые действия, они обычно делают это в терминах идеологического дискурса»^[49].

Большинство приверженцев теории дискурс-анализа отвергают марксистское представление об объективных законах, делящих общество на социальные группы. По их мнению, группы создаются и воспроизводятся в дискурсивной борьбе. Человек вос­принимает обращения к ним со стороны разных дискурсов, и может совершать более или менее осознанный выбор между различными групповыми идентификациями. Как отмечают исследователи методологии дискурс-анализа М. Йоргенсен и Л. Филлипс «в день выборов вопрос может состоять в том, какую субъектную позицию займёт женщина — позицию феминистки, христианки или рабочей. Может быть, все эти возможности для неё покажутся привлекательными, но они указывают различные на­правления для голосования. В таких случаях, субъект—сверхопределён. Это означает, что он или она позиционированы одновременно конфликтующими дискурсами»^[50].

В начале XX в. ход мировой истории во многом зависел от того, какой дис­курс возобладает среди представителей группы наёмных работников, занятых на промышленных предприятиях в европейских странах. Лидеры социалистиче­ских партий, объединённых во II Интернационале, надеялись, что это будет ин­тернациональный социалистический дискурс, но события лета 1914 года доказали тщетность этих упований. Националистический дискурс в условиях начавшейся мировой войны оказался значительно сильнее. Подавляющее большинство проле­тариев во Франции, Германии, Англии, Австро-Венгрии и России предпочли иден­тифицировать себя в первую очередь как граждан воюющих государств и патри­отов своих отечеств, а не как членов международного объединения социалистов. Многочисленные решения конгрессов Интернационала о всеобщей европейской стачке как способе предотвращения войны повисли в воздухе.

В этой ситуации со всей очевидностью проявились важные особенности дис­курсивных идеологических практик. С одной стороны, наиболее успешные иде­ологические дискурсы формируются в течение длительного времени под воздей­ствием как институциональных, так и коммуникационных факторов. Как показал в своей известной работе Э. Хобсбаум, формирование национальных идентичностей в Европе XIX-XX веков представляло собой сложный и длительный процесс^[51]. Но параллельно шёл процесс усиления классовых групповых идентичностей, которому особенно способствовали рост числа крупных промышленных предприятий, вкупе с масштабной профсоюзной деятельностью. В начале XX века было весьма затруд­нительно предугадать, какой из этих двух конкурирующих дискурсов возьмёт верх в ситуации лобового столкновения. Решающее преимущество национализма в 1914 г. не было предопределено заранее, оно явилось результатом военного фрейминга.

Под термином «фрейм» мы будем понимать дискурсивную рамку, использу­емую в коммуникативном процессе, указывающую на определённую интерпрета-

цию какой-то темы или события^[52]. Фреймы задают контекст, в котором определён­ные социальные практики выглядят более уместными, чем другие. Ф. Поллетта и М. Кай Хо подчёркивают комплексный и многофункциональный характер фреймов. «Фреймы, — пишут они, — объединяют в себе указание на социальные проблемы, требующие решения, описание необходимых изменений, и призыв к действиям, на­правленным на осуществление этих изменений»^[53].

Так, в частности, военный фрейминг актуализирует в сознании публики сте­реотипы, связанные с мужеством, сплочением, героизмом, единением против об­щего врага и превращает в неуместные стереотипы, связанные с защитой эгоис­тичных индивидуальных и групповых интересов. Технология фрейминга лучше всего работает вкупе с технологией «установления повестки дня», переключающей внимание публики с одних событий на другие^[54].

Эффективный идеологический дискурс, как отмечает Т. Ван-Дайк, обнару­живает эффект когнитивной поляризации, поскольку он не просто определяет гра­ницы и общие принципы групповой идентичности, но и указывает на группу-анта- гониста, приписывая её членам негативные характеристики, в противоположность позитивным характеристикам представителям своей группы^[55]. Развивая эту мысль, мы можем предположить, что в конкуренции идеологических дискурсов большие шансы на успех получает тот, который может более убедительно указать на под­ходящую группу-антагониста, ответственную за проблемы «нашей» социальной группы.

Данный подход получил развитие в рамках изучения социальных движений. Как отмечает Д. Сноу, далеко не все объективные предпосылки для возникнове­ния протестных движений реализуются на практике. «История, — указывает он, — полна примеров больших социальных групп, находившихся в заведомо худшем положении, в сравнении с их соседями, безжалостно эксплуатировавшихся или становившихся объектами стигматизации, но даже не пытавшихся предпринимать коллективные действия ради изменения этой ситуации»^[56]. Массовая протестная мобилизация происходит только в тех случаях, когда в групповом сознании укре­пляется фрейм «несправедливости» существующей ситуации, вместе с фреймом «виновников вовне», на которых возлагается ответственность за создание и поддер­жание несправедливой ситуации. До тех пор, пока в групповом сознании преобла­дают фреймы «естественности» или «неудачного стечения обстоятельств» широкая протестная мобилизация неосуществима.

Таким образом, формирование социальных движений может быть продук­том длительной целенаправленной работы в сфере идеологического дискурсивного производства. Идеологический дискурс, в отличие от собственно идеологии, мо­жет не отличаться стройностью и внутренней согласованностью, но он обязательно должен включать в себя набор фреймов, пригодных для тиражирования в процес­сах массовой, а также межличностной коммуникации.

Важным дополнением к теоретической схеме коммуникативного процесса, разработанной приверженцами метода дискурс-анализа, стали работы исследовате­лей, специализировавшихся в области дискурсивной психологии. Ещё в середине XX века в психологии преобладало представление о том, что человеку свойствен­но избегать противоречий в сознании^[57]. Поэтому, если какой-то факт противоречит сложившейся в сознании индивида когнитивной схеме, это вызывает психологиче­ский дискомфорт. Человек, стремящийся избежать дискомфорта, склонен, скорее, отвергнуть факт, чем пересматривать устоявшуюся когнитивную схему. И только в случае, если несоответствия между схемой и новой воспринимаемой информаци­ей накапливаются сверх определённого критического уровня, человек может быть вынужден внести в когнитивную схему реальности существенные коррективы, или даже полностью заменить её альтернативной схемой.

Психологи, сформировавшие концептуальные основы дискурсивной пси­хологии, подвергли эти представления разносторонней критике^[58]. По их мнению, когнитивный диссонанс возникает только в случае, если человек осознаёт проти­воречие между фактами и своими представлениями о мире. Однако, в большинстве ситуаций, имеющих отношение к политике, этого как раз и не происходит.

Дело в том, что у обычного человека многочисленные установки по отно­шению к различным политическим объектам не связаны друг с другом в рамках одной внутренне непротиворечивой когнитивной схемы. Формирование подобного рода схем происходит только в некоторых приоритетных для данного человека об­ластях, имеющих прямое и непосредственное отношение к его сфере компетенции. Соответственно, непротиворечивые логически стройные системы политических представлений характерны именно для политических активистов среднего уровня (и, в значительно меньшей степени, для политических лидеров, мотивированных более прагматически). Среднестатистический гражданин без непротиворечивых схем политической реальности прекрасно обходится.

Он использует те или иные установки и стереотипы применительно к контек­сту конкретной ситуации. К примеру, один и тот же человек по отношению к куль­турным и моральным вопросам может придерживаться либеральных стереотипов, по отношению к экономическим вопросам разделять социально-патерналистские установки, а по вопросу иммиграции поддерживать жёстко националистический подход, с элементами расистских стереотипов.

Рассмотренная концепция ничуть не противоречит упоминавшимся в преды­дущем параграфе данным исследований, согласно которым граждане демократиче­ских стран в подавляющем большинстве без проблем справляются с задачей выбо­ра собственной позиции в одномерном право-левом идеологическом пространстве. Эта ситуация просто является для них одним из многих случаев спонтанного (ис­кусственно сконструированного в ситуации опроса общественного мнения) поли­тического выбора, применительно к которому гражданин извлекает из памяти под­ходящую к этому поводу установку.

Конечно, можно попытаться указать гражданину на противоречивость его политических установок и убедить его в том, что подобная логическая несогла­сованность представляет его в невыгодном свете. Иначе говоря, можно принудить гражданина к более цельному и непротиворечивому идеологическому мышлению. Но подобная техника реализуема только в особых лабораторных условиях, а в ре­альной жизни обычный человек не допустит, чтобы кто-то указывал ему, как нужно правильно мыслить о политике.

Принципиально важно отметить, что идеологический дискурс значительно шире совокупности текстов и высказываний, претендующих на роль теоретического осмысления политической ситуации, и выдвигающих программу действий для некой политической организации или социальной группы. Идеологический дискурс вклю­чает в себя миллионы повседневных коммуникационных взаимодействий и элементов устоявшихся социальных практик, наделяющих смыслом социальную реальность.

Однако это никоим образом не умаляет значения политического теоретизиро­вания, в котором социальная реальность интерпретируется на довольно абстрактном уровне. Такого рода теоретизирование представляет собой «верхний этаж» структу­ры идеологического дискурса. Им занимаются подготовленные специалисты, доста­точно компетентные в политической сфере и имеющие представления о множестве созданных ранее идеологических концепций. Задачей этих специалистов является представление развёрнутой, ценностно окрашенной и логически непротиворечивой картины политической реальности. Предполагается, что элементами идеологиче­ских доктрин могут служить модели и концепции, заимствованные из области соб­ственно научного знания. Это позволяет наиболее популярным идеологиям претен­довать на статус научной объективности. В модернизированном обществе идеологи, как правило, стремятся говорить на языке науки. Идеологические концепции также могут опираться на язык религии и акцентировать внимание на ценностях и уста­новках, имеющих религиозное происхождение. Это характерно в большей мере для стран со значительной долей населения, не просто осознающей свою религиозную идентичность, но и вовлечённой в конфессиональные институциональные практики (например, регулярно посещающей церковь и выполняющей религиозные обряды).

Идеологические концепции, произведенные на данном уровне идеологическо­го процесса, предназначены не для широкой публики, а для относительно немного­численного слоя интеллектуалов, способных воспринимать абстрактные тексты, и нуждающихся в воспроизводстве логически цельной и непротиворечивой схемы со­циальной реальности. Из их рядов выходят политические активисты, составляющие костяк политических организаций, непосредственно вовлечённых в борьбу за власть.

Именно политические активисты предъявляют основной спрос на идеоло­гические концепции. Поэтому те идеологи, чьи работы не находят отклика на этом уровне, не в силах оказать существенного влияния на политический процесс в це­лом. Так случилось, в частности с идеями славянофилов, которые во второй поло­вине XIX столетия не пользовались успехом в среде российской интеллигенции.

Вместе с тем, активисты производят основную часть текстов, сообщений и социальных практик, формирующих в своей совокупности ядро идеологического дискурса. В XIX в. было невозможно представить партийного лидера, который не излагал бы систематически своих взглядов в устной и письменной форме. Появление средств массовой информации понемногу расширило сферу идеологического дис­курса, за счёт того, что большинство газетных и журнальных статей, затрагивавших политические, экономические и культурные вопросы, так или иначе, использовали ключевые термины из арсенала основных идеологических течений. Журналисты разного толка упрощали, популяризировали и расшифровывали для широкой пу­блики абстрактные идеологические концепции, вводя их аргументацию в актуаль­ный политический контекст и иллюстрируя её конкретными примерами. Даже без полномасштабного развёртывания идеологической аргументации (например, в тех случаях, когда это могло вызвать цензурные осложнения) эти термины в качестве узловых точек дискурса позволяли публике безошибочно интерпретировать текст, соотнося его с известным идеологическим направлением.

Наконец, нижний, самый широкий уровень идеологического дискурса включа­ет в себя огромное количество действий и высказываний, содержащих отсылы к иде­ологическим концепциям, либо ценностно-идеологические коннотации. Здесь проис­ходит пересечение конкурирующих идеологических дискурсов, формирующих роле­вые модели и групповые идентичности для потребителей идеологической продукции.

Массовое политическое поведение, казалось бы, лишь в незначительной сте­пени определяется идеологическими дискурсами, ввиду того, что рядовой гражда­нин недостаточно осведомлён в идеологических вопросах. В течение длительных периодов времени идеологические дебаты могут напоминать бурю в стакане воды. Активисты-интеллектуалы ломают копья на партийных съездах, выдвигают про­граммы и требования, которые массы просто не слышат, а действующая власть с презрением игнорирует. Но в тех случаях, когда массы неожиданно вовлекаются в политический процесс, результаты их действий отливаются в форму, созданную в идеологическом дискурсе. Другой формы для учёта разнородных требований мил­лионов людей просто не существует.

Политические изменения долго готовятся в сфере идеологического дискурса, но иногда очень быстро осуществляются на уровне политических решений. В усло­виях конкурентной демократической политики смена политического курса обычно происходит по итогам выборов. На ранних этапах модернизации смена государ­ственной власти обычно не связана с результатами выборов. Но завершение одного царствования и начало другого нередко знаменуют собой разворот политического курса, осмысляемый в идеологических терминах. Так, в России XIX века эпохи ре­форм и контрреформ сменяли друг друга, и этот процесс легитимизировался в идео­логических формах не только в газетных публикациях, но даже на уровне монархов и их ближайшего окружения. Как отмечал в своих мемуарах С. Ю. Витте, в начале правления Александра III при дворе «говорили, что Александр II своими либераль­ными реформами распустил Россию», а чиновник, заподозренный в либеральных взглядах, мог лишиться всяких карьерных перспектив^[59]. Властвующая элита прибе­гает к помощи когнитивных упрощений, предлагаемых идеологическим дискурсом, как правило, именно тогда, когда в повестку дня встаёт необходимость решения сложных многокомпонентных проблем, а также координации деятельности госу­дарственного административного аппарата. Отсыл к уже известному фрейму, свя­занному с распространённым идеологическим дискурсом, позволяет обойтись без инструктажа представителей низших иерархических уровней власти в каждой кон­кретной ситуации. Чиновникам легче ориентироваться в повседневной управленче­ской рутине, если они знают, что «наверху» сейчас благоволят к тем, кто действует в либеральном, или, напротив, в консервативном духе. С либеральным дискурсом в России связан фрейм «отпускания вожжей», а с консервативным — «закручива­ния гаек». Чередование управленческих стилей, соответствующих этим фреймам, предоставляет относительно простой способ для осуществления кадровой ротации при смене политического лидера. В рамках стандартного для политических лидеров когнитивного метода «последовательных ограниченных сравнений», как его назы­вает Ч. Линдблом^[60], периодическая смена либерального и консервативного идео­логического дискурса в качестве доминирующей стратегии легитимации текущего управленческого курса, представляется простым и эффективным коммуникацион­ным инструментом. Присущая управленцам-практикам «ограниченная рациональ­ность», в терминологии Г. Саймона^[61], заставляет их особенно ценить возможности подобного рода идеологического фрейминга, позволяющего сократить затраты на обработку информации при принятии решений.

Собственно программы политических изменений занимают в структуре идео­логического дискурса не слишком заметное место. Идеологический дискурс, скорее неявно подразумевает наличие таких программ, которые будут воплощены в жизнь при наличии благоприятных условий. При этом, по мере роста влиятельности дис­курса, и укрепления его популярности в массах, снижается степень стройности и непротиворечивости базовой идеологической концепции. Дискурс гибче, чем лежа­щая в его основе идеология, он легче адаптируется к разнообразным запросам и по­требностям представителей той социальной группы, чью идентичность он форми­рует. Это обстоятельство зачастую вызывает протест интеллектуалов-активистов, возмущённых отходов от идеалов, которые вдохновляли их политическую борьбу.

«В течение последних 60-70 лет, — писала, подводя итог своей революци­онной карьеры, Е. Брешко-Брешковская, — „либералы^ менялись столько же раз, сколько и крестьяне. Они превратились из мягкотелых гуманистов в твердых реали­стов. Они окрепли. То же самое можно сказать о наших революционерах. Их чистый идеализм сильно пострадал от ограниченных, эгоистичных и порой недостойных мотивов; расширяя свою революционную программу, они в то же время шли на уступки предрассудкам и побуждениям масс. Даже социалисты осознали невозмож­ность немедленного воплощения всех своих учений»^[62]. Вместе с тем, как уже отме­чалось выше, в условиях ранней модернизации оппозиционные политики не осо­бенно рискуют, обещая реализацию даже очевидно невыполнимых пожеланий масс.

Идеологический дискурс программирует политические изменения, осущест­вляя взаимосвязь между сферами борьбы за власть (politics) и управленческой стра­тегии (policy). На уровне собственно идеологии, ввиду свойственного ей более вы­сокого уровня абстракции, такая взаимосвязь заложена не всегда. Некоторые клас­сические концепции идеологического процесса предлагали специфическую терми­нологию для учёта специфики идеологического мышления в контексте отношений власти и оппозиции.

Как отмечал Карл Манхейм: «Мышление правящих групп может быть на­столько тесно связано с определённой ситуацией, что эти группы просто не в со­стоянии увидеть ряд фактов, которые могли бы подорвать их уверенность в своём господстве. В слове „идеология“ имплицитно содержится понимание того, что в определённых ситуациях коллективное бессознательное определённых групп скры­вает действительное состояние общества как от себя, так и от других, и тем самым стабилизирует его»^[63].

В версии К. Манхейма, собственно идеология работает исключительно в ин­тересах власти, а оппозиция формирует в качестве противовеса идеологии различ­ные утопические проекты. Согласно К. Манхейму, утопическое мышление свой­ственно угнетённым группам, которые «столь заинтересованы в уничтожении и преобразовании существующего общества, что невольно видят только те элементы ситуации, которые направлены на его отрицание... Их ни в коей степени не инте­ресует то, что реально существует, они лишь пытаются мысленно предвосхитить изменение существующей ситуации. Их мышление никогда не бывает направлено на диагноз ситуации; оно может служить только руководством к действию»^[64].

Понятие идеологического дискурса позволяет избегнуть очевидных противо­речий, имплицитно присущих типологии К. Манхейма, а также обойтись без при­влечения концепции «коллективного бессознательного». Идеологический дискурс открыто включает в себя противоречивые элементы в той мере, в какой это необ­ходимо для формирования групповой идентичности и коллективной политической мобилизации.

Так оппозиционный идеологический дискурс обязательно включает в себя фрейм «приписывания вины», согласно которому представители действующей вла­сти несут персональную и институциональную ответственность за то, что они со­здали, или не смогли решить определённые социальные проблемы. Соответственно, в логике оппозиционного политического дискурса социальная проблема не может быть решена должным образом, до тех пор, пока на смену действующей власти не придут представители оппозиции.

Идеологический дискурс, состоящий на вооружении фракции политической элиты, контролирующей политическую власть, также может использовать фрей- минг «приписывания вины», но в более ограниченных масштабах. Наиболее эф­фективно он действует в течение периода, следующего непосредственно за сменой лидера и ротацией высшего управленческого аппарата. Тогда ответственность за социальные проблемы возлагается на предшественника и его окружение.

Конечно, в условиях отсутствия конкурентной политики, характерной для наследственной абсолютной монархии, не каждый новый монарх проявлял готов­ность публично отмежеваться от управленческого курса и идеологических приори­тетов предшественника. Однако в этом случае упускался шанс на осуществление назревших корректирующих реформ, и не использовался «кредит доверия», отпу­скаемый общественным мнением каждому новому лидеру. Так, Николай II в начале своего царствования, заявивший о преемственности своего политического курса и призвавший либерально настроенных земцев отказаться от «бессмысленных меч­таний» о парламентаризме, сразу же без необходимости настроил против себя ряд лидеров тогдашнего общественного мнения^[65]. В отсутствие выраженной идеологи­ческой дискурсивной динамики, фрейм «приписывания вины» остался полностью в распоряжении оппозиционных идеологических дискурсов. Когда военные пораже­ния 1904-1905 годов подорвали легитимность власти, этот фрейм приобрёл статус «самоочевидной реальности» и послужил эффективной основой для революцион­ной мобилизации, повлёкшей за собой крупномасштабные политические измене­ния, как в сфере организации политической системы, так и в конкретных управлен­ческих курсах, нацеленных на решение наиболее вопиющих социальных проблем.

Таким образом, проанализировав роль идеологического дискурса в програм­мировании политических изменений, мы приходим к следующим выводам:

— во второй половине XX века на базе синтеза постмарксистских и струк­туралистских подходов к феномену идеологии возникла теория дискурс-анализа, в рамках которой была разработана новая концепция идеологического процесса;

— в рамках этой концепции различные идеологические дискурсы, находящи­еся в постоянной борьбе друг с другом, предлагают значения, с помощью которых люди осознают, структурируют и воспроизводят социальную реальность;

— идеологические дискурсы служат основой групповой социальной и поли­тической идентичности, при этом каждый человек до некоторой степени свободно оперирует различными дискурсами, и может совершать более или менее осознан­ный выбор между различными групповыми идентификациями;

— важнейшим элементом идеологических дискурсов являются фреймы, пред­ставляющие собой дискурсивные рамки, используемые в коммуникативном процес­се и указывающие на определённую интерпретацию какой-то темы или события;

— идеологический дискурс может не отличаться стройностью и внутренней со­гласованностью, но он обязательно должен включать в себя набор фреймов, пригодных для тиражирования в процессах массовой, а также межличностной коммуникации;

— для мобилизации массовых протестных движений обычно используются фреймы «приписывания вины», согласно которым некая социальная проблема не может быть решена до тех пор, пока не удастся отстранить от власти человека, ор­ганизацию или социальную группу, ответственную за создание или воспроизводство этой проблемы;

— в рамках идеологических дискурсов разрабатываются коммуникативные стратегии, пригодные для обеспечения легитимации управленческих курсов при смене политических лидеров;

— идеологические дискурсы эффективно увязывают в единое целое страте­гии борьбы за власть и реализации управленческих курсов, нацеленных на решение социальных проблем в интересах политически значимых социальных групп;

— в сфере идеологического дискурсивного процесса подготавливается по­чва для крупномасштабных идеологических и политических изменений, воплоща­ющихся на практике при смене у власти различных фракций политической элиты.