2. СОМНЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Только что изложенные философские и политические вехи помогают лучше оценить попытки политических антропологов охарактеризовать так называемое традиционное Государство и определить условия его появления.

Американский антрополог Лесли Вайт хотел определить традиционное Государство через его формы и функции. В этом последнем аспекте он его определил как силу, взявшую на себя обязанность охранять «целостность социо-культурной системы, часть которой оно составляет» - охранять одновременно против внутренних угроз и против внешних, что подразумевает способность мобилизовать человеческие ресурсы и материальные средства и опереться на организованную силу. Роль охраны «системы в ее целостности» раскрывает очень своеобразную функцию: поддержания отношений субординации и эксплуатации. Государственная организация должна, действительно, быть поставлена в отношение с «фундаментальным и глубоким разрывом», который скрывают все формы гражданского общества, разрывом, отделяющим господствующий и управляющий класс (короли, знать, жрецы и воины) от подчиненного класса (свободные рабочие и крестьяне, крепостные, рабы), обеспечивающего все производство благ. Древнее Государство уже проявляется как продукт этого неравенства, которое оно впоследствии поддерживает, протежируя реализующей его экономической системе, сохраняя выражающую его структуру «классов» и наблюдая за сдерживанием сил, стремящихся к его разрушению. Как и в марксистской теории, которой она вдохновляется, соединяя ее с функционализмом, в этой интерпретации Г осударство характеризуется путем его идентификации с «политически организованным правящим классом». Что касается специфичности традиционного Государства, ее сдедует искать частично в связи политического и религиозного, которую уже Спенсер подчеркивал и на которой сделал акцент Л.Вайт, утверждая, что Государство и Церковь являются только двумя аспектами политического механизма («The Evolution of Culture», 1959).

С.Надель, который был одним из лучших мастеров политической антропологии, стремился прояснить фундаментальные понятая. Он определял политическую организацию, используя две главных характри- стики: 1) ее способность полного включения: она содержит «все институты», которые обеспечивают управление всем обществом и его сохранение; 2) ее монополию на законное обращение к силе и употребление высших санкций - тех, которые не допускают апелляции.

Продолжение описания определений, заимствованных в политической антропологии, кажется делом мало полезным, ибо они отражают гудн о ста, уже встреченные социологическими теориями Г осударства, и обнаруживают менее критической строгости, чем некоторые из этих последних. Необходимо скорее рассмотреть и оценить используемые главным образом критерии.

а) Территориальная связь. - После Г.Мейне и JI.Моргана Лови характеризует первичное Г осударство той ролью, которую имеет отныне территориальный принцип, добавляя между тем, что далеко не будучи несовместимым с принципом родства, он от него отличается только обусловливаемым им преобладанием местных связей:

«Фундаментальной проблемой Государства не является опасный прыжок, с помощью которого древние народы перешли от управления посредством личностных отношений к управлению, основывающемуся на простой территориальной смежности.

Впоследствии Лови добавляет неявно критерий масштаба или Я3' мера, когда он утверждает, что основание Государства включает способность осознавать «единство», расширяя границы непосредственного родства и пространственной смежности. Два элемента оказываются тогда подчеркнуты: единство, реализованное в территориальных рамках, и расширение политического общества, подчиненного государственному аппарату.

Л.Вайт исследует с той же самой направленностью, как «локализованные группы родства становятся территориальными объединениями внутри политической системы». С его точки зрения, это изменение связано с модификациями размеров кланов и племен: когда последние расширяются, родственные связи ослабевают и организация родства стремится к упадку под влиянием своей собственной тяжести. Тогда территориальный фактор оказывается преобладающим: «Со временем развивается специализированный механизм координации, интеграции и администрации и родство вытесняется собственностью как основой общественной организации; именно скорее территориальное единство, чем группа родства, становится значащим принципом политической организации».78 Бесспорные примеры Государств иллюстрируют эту интерпретацию. Эйлу из империи инков кажется имели при возникновении экзогамные матрилинейные группы, ставшие единствами стандартизованного размера, связанными с определенной территорией, затем объединенными внутри племен, которые, сгруппированные по четыре, составили «провинции»; и эти последние сформировали четыре части Империи, причем каждая имела во главе апо (вице-короля). У ацтеков калъпули представляли сначала экзогамные патрилинейные кланы; впоследствии, в момент испанского завоевания, они были локализованы в различные округа, каждый из них располагал своим собственным культом, собственным советом со своими особыми чиновниками; и эти округа, числом двадцать, были распределены между четырьмя отделениями, созданными как рамки управления.79 Показывая, что организация родства может превратиться в дифференцированную политическую организацию с территориальной основой, работы антропологов выявляют три характеристики этого процесса: численность людей в качестве фактора, определяющего упадок родства, пространственную организацию с политическими целями, появление отношения собственности, входящего в конкуренцию с некоторыми древними личностными связями.

Отношения между тремя понятиями - родство, территория, политика - не сводятся к одной модели. Древний Китай и древняя Япония очень рано создали сложные структуры, одновременно земельные и политические; сложные до такой степени, что кадастр не просто дает описание ресурсов, но становится инструментом, дающим средство влиять на распределение благ и власти. В Полинезии на архипелаге Тонго централизованная политическая организация смогла установиться, расшириться в пространстве и упрочиться в такой мере, что возникла суровая морская империя. Тиу Тонга, иерархи, основали Государство, которое представляет уникальный феномен в регионе Тихого океана. Между тем там продолжают действовать отношения, управляемые родством, и локализованная патршшнейная группа (хаа); но первое заключает в себе различия ранга и иерархии, а вторая подвластна системе территориальных властей, установленных в провинциях. Эти власти легитимированы обладанием земельными правами, дарованными сувереном его представителям, в соответствии с этими правами жители получают просто право пользования и им навязывают «ежегодную клятву верности», включающую тяжелый налог в натуре.80 В черной Африке ситуации очень разнообразны. Структуры политического пространства там вообще отличны от земельных структур: хозяин земли, или равнозначный ему, находится возле вождя; клановые власти сосуществуют (плохо) с властями, связанными с государственной властью; земельная собственность чаще всего отделена от верховной власти.

Африканский пример может помочь уточнению системы отношений, установленных с территорией и с землей. Речь идет о королевстве Буган- да (в Уганде), которое имеет теперь форму модернистской автократии, после того как оно было консолидировано в ходе XVIII и XIX веков; сложный характер Г осударства Буганда не мог бы быть оспорен. Пословица ганда утверждает, что власть над людьми (политическое отношение) совершенно отлична от власти над землей (земельное отношение): «Вождь командует не землей, а людьми». В действительности, различие не проявляется ни с такой четкостью, ни с такой простотой в том, что касается распределения прав, даже если пренебречь глубокими переделками, обязанными колонизации, в ходе которой с 1900 года было предпринято создание земельной аристократии.

Кабака

(король) знак отношений зависимости

Власть, территория и земля в Буганде

Таким образом понятно, исходя из этого примера, исчезновение политических функций у групп по происхождению (что соответствует Усилению Государства), место, признанное за территориальной структурой, которая является опорой политико-административного аппара та, установление прав на землю вне клановых земель, связь сегментарной системы, основанной на родстве, остающейся носителем земельных прав, н централизованной иерархической системы, основанной на административных делениях территории и на отношениях личной зависимости. Упрощенное изображение позволяет лучше понять эти разные аспекты (см. вышеприведенную схему).

Эта схема могла бы побудить придать первейшую важность территориальному фактору в деле установления традиционного Г осударства в той мере, в какой часть II отчетливо доминирует над частью I. Тем не менее существование зоны встречи обеих частей обнаруживает, что клановая система (сегментарная) и государственная система (централизованная) остаются связанными и в некоторой мере конкурирующими.

б) Сегментарное и централизованное. - Государство является «логически централизующим» и столица - центр власти в пространстве - конкретизирует это верховенство в отношении частных или локальных властей. Таков, по меньшей мере, наиболее известный исторический процесс. Между тем взятое в его старой форме Г осударство в силу технических и экономических условий и пережитка общественных отношений, мало совместимых с его властью, с трудом может развить эту логику до конца. Уже Ибн Калдоун в «Мукаддима», введении к его «Всеобщей истории», замечал, что всякая династия может управлять только ограниченной частью пространства и утрачивает силу в регионах, находящихся на границах: «Династия является более мощной в ее центре, чем на границах. Когда она расширяет свою власть вплоть до крайних границ, она ослабевает».81 Арабский социолог понимает, таким образом, проблемы, которые ставит устроение пространства в политических целях. Инструменты, которыми располагает централизованная власть, чтобы быть действенной и удержаться, тесно зависят от технического развития и от средств материальной и интеллектуальной коммуникации. Многие африканские империи и королевства рассеяны в очень обширном пространстве: начиная с империй Западного Судана до Конго, до империи Лунда. Применение передвижных (или многочисленных) столиц имеет в виду избежать этих трудностей; за неимением возможности установить равномерно свое влияние, центральная власть демонстрирует его, изменяя свое местопребывание. Короли Буганда применяли этот образ действий, умножая в провинциях представителей, которые с ними были непосредственно связаны. Совокупность этих условий действия власти неизбежно ограничивает централизацию и влияет на организацию и судьбу Государства, именуемого традиционным. Суверен объединяется с обладателями местной власти, либо связывая их каким-либо образом со своим двором, или доверяя им функции, которые позволяют на местах их уравновесить или оттеснить. Так, кабака в Буганде передал обязанности некоторым вождям кланов, конституировал роды, подчиняющиеся единственно его контролю, учредил в провинциях властные посты, создающие благоприятные для него соперничество и равновесие. Трудности централизации ведут часто к другому следствию. Относительная слабость центральной власти позволяет поддерживать власти, с ней однородные, хотя и подчиненные, в разных районах территории. В таком случае провиции воспроизводят, в некотором роде, структуры Государства, которое не имеет средств реализовать материально свое единство. Так, суверены лунда (Центральная Африка) поддерживали правителя, представляющего их в южных регионах империи - сапама - который скопировал политическо- военную организацию своего правления с модели центрального региона. Именно в старом королевстве Конго отчетливо обнаруживается эта черта. Король, провинциальные вожди и вожди вассальных территорий находятся там, каждый на своем уровне, в идентичной ситуации, и политическое устройство имеет повторяющийся аспект: вожди представляют фигуры, подобные суверену, маленькие столицы подобны Сан Сальвадору, месту королевской резиденции.82 Наконец, и это третье следствие, в той самой мере, в какой территориальная структура Г осударства остается сегментарной, то есть конституированной однородными, хотя и иерархизированными элементами, риск разрыва и отделения кажется высоким. Будучи ослабленным, Государство не разрушается, увлекая все общество в свое падение; оно прогрессивно уменьшается и в конечном счете контролируемое им пространство ограничивается регионом, центром которого остается павшая столица. Подтверждением этому является разложение некоторых традиционных африканских Государств, в числе которых Конго.

Проблема способности центра господствовать над своей политической территорией в целом возникает также в традиционных обществах с властью абсолютной и располагающей действенным правительственным аппаратом. К.Витфогель в дискусионной работе, которую он посвящает «Восточному деспотизму» (1964), отчетливо это показывает. Тоталь- Ная Деспотическая власть, осторожая, тем не менее, в подавлении мест- ных прав, получает свое самое жесткое ограничение со стороны пространства, несмотря на используемые ею бюрократические и материальные средства. После того как он связал эту форму политической организации с «гидравлической цивилизацией» - основанной на больших работах по регулированию водных источников, - Витфогель замечает, что она не могла осуществить равное распространение свойственных ей институтов. В рамках этой системы самые обширные политические объединения страдают от прерывистости и ослабления связей. Один исторический случай может обнаружить эту слабость и показать, как ее можно использовать, примером тому Северный Китай, который, несколько раз подвергшись нашествию «кочевых племен», разделился тогда на несколько провинций, сохранявших, тем не менее, «свои традиционные структуры агро-деспотической власти».83 В этом случае испытания, которым подверглось Государство, влекут за собой территориальную сегментацию, уменьшение его географического ведомства; но они не искажают сильно природы власти. Показателен американский пример империи инков, которая часто бывала объектом ошибочной интерпретации. Здесь речь также идет об обществе «гидравлическом», опирающемся на деспотическую власть. Империя была создана последовательными завоеваниями и сохраняла вид разнородного мира; она была составлена из Государств, конфедераций, племен и сельских общностей, поддерживающих свою индивидуальность; она накладывала на эти разнообразные объединения стандартные административные деления, жесткую организацию политического пространства, которая условно может быть охарактеризована как бюрократическая; она обеспечивала большую управляемость экономикой, функционирующей на пользу касты инков, чем администрация людей, во многом уступающих местным властям. А.Мет- ро подчеркнул этот последний аспект: «Фактически, империя инков комбинировала самый абсолютный деспотизм с терпимостью в отношении общественного и политического порядка подвластного населения». Этот автор хорошо подчеркнул устойчивость региональных обычаев и структур, границы, положенные деспотизму инков, ибо если Государство не было целиком централизовано, оно, тем не менее, хотело быть таковым.84 Политическое пространство, вопреки видим оста, никогда не было однородным и, несмотря на свой абсолютизм, центральная власть входила в сделку с провинциальными властями.

Столкновение между сегментарным и централизованным касалось не только территории, на которую Государство распространяло свою юрисдикцию. Оно существовало внутри самой государственной организации, противодействуя ее унитарной тенденции, и часто приобретало форму неустойчивого сосуществования государственных и клановых или родовых структур. Они, действительно, находятся в отношении относительного несоответствия, а в некоторых обстоятельствах и противоположности. Их контраст может быть достаточно выявлен: сегментарное устройство/иерархическое устройство, власть со многими полюсами/централизованная власть, эгалитарные ценности/аристократические ценности и т.д. Некоторые антропологи политологи это подчеркивают. Л.Фаллерс выдвигает как главную гипотезу одного из его исследований, - посвященного сога из Уганды, - существование «структурного антагонизма» между иерархическим Государством и родовой организацией. Что касается Д.Аптера, то он отмечает «фундаментальный разрыв» между двумя системами власти и двумя рядами присущих им ценностей. Между тем купюра не является строгой: доминируя над старым клановым порядком, государственный порядок обеспечивает его частичную интеграцию; налагая свое господство, суверен может представлять себя находящимся в точке встречи того и другого, как король и глава кланов - таков случай Буганды.

В обществах, где государство складывается с трудом и иногда является результатом внешнего влияния (например, на Таити и Гаваях), со всей четкостью проявляется конфронтация двух систем и их неустойчивое прилаживание друг к другу. Полинезия может служить иллюстрацией в этом отношении. В Тонга, который знает «тысячу лет абсолютной монархии божественного права»85 и остается, таким образом, исключением среди полинезийских обществ, островное рассеяние, тем не менее, благоприятствовало поддержанию родовых групп, на которых покоится политическая организация, ибо именно в их среде аристократическая система тонгов получает свое основание и именно при опоре на них устанавливаются отношения между островами и задумываются политические стратегии. В Самоа территориальное деление (на округа) сосуществует с разделением, вытекающим из принадлежности к кланам, и служит опорой для власти вождей, контролируемых собранием (фоно) «Высший вождь», накапливая звания, зависящие от нескольких округой, демонстрирует собой политическое объединение всех островов. Равновесие, полученное в результате прилаживания к его власти местных и клановых властей, кажется таким уязвимым, что уместной особенностью политической организации является разделение страны на две «парши»: одна из них сильная и господствующая (мало), другая обладает условной властью и подчиняется решениям предыдущей (ваиваи). Позиция силы позволяет одной группе или одному округу эксплуатировать других до тех пор, пока конфликт не приведет к изменению ролей. История Самоа до начала XIX века соткана из этой борьбы сил, а не из прогресса зачаточного Государства. Территориальные объединения на Таити, видимо, соответствуют различным зонам влияния кланов. Региональные власти смогли установиться, клан - Тева - смог господствовать, но все силовые отношения, выраженные изменчивыми союзами, действовали с целью помешать установлению прочного верховенства. Внутри самой группы Тева две «ветви» находятся в состоянии соперничества и оспаривают контроль над кланом. Систему характеризует относительная нестабильность и только около 1815 года - в силу главным образом внешних причин - Помаре II, «уничтожив практически класс вождей», стал «рассматриваться как король Таити». Согласно формуле Вильямсона, родившаяся «деспотическая» власть должна была разрушить «родовую систему» или погибнуть; она победила временно с опорой на англичан, миссионеров и прочих.86

Постоянство сегментарных аспектов внутри традиционного Государства побудило А.Сухала противопоставить унитарное Государство, «полностью развитое», и сегментарное Государство и утверждать, что первая из этих двух политических форм реализуется редко: «В большинстве регионов мира и большую часть времени достигнутый уровень политической специализации был скорее сегментарного типа, чем унитарного». Структура власти, составляющая ее главный отличительный критерий, является, так сказать, пирамидальной в первом случае. Однородные власти встречаются на разных уровнях; установившиеся объединения располагают относительной автономией, территорией, не имеющей характера простого административного деления, административным аппаратом; их взаимные отношения остаются подобны тем, которые связывают сегменты в клановом обществе; наконец, глобальная система оказывается часто более централизованной в ритуальном плане, чем в плане политического действия. Во втором случае структура называется иерархической в том смысле, что власти четко различаются в соответствии с занимаемым ими уровнем, а находящаяся на вершине власть обладает бесспорным господством.

А.Сухал выделяет шесть характеристик, определяющих сегментарное Государство: 1) территориальная суверенность признана, но огра- ничена: ее авторитет ослабевает в регионах, удаленных от центра; 2) централизованная власть сосуществует с очагами власти, которые подлежат только относительному контролю; 3) центр располагает специализированной администрацией, которая вновь встречается в уменьшенном виде в разных зонах; 4) центральная власть не имеет абсолютной монополии на легитимное употребление силы; 5) уровни субординации различны, но их отношения остаются пирамидального характера: власть на каждом из них имеет одну и ту же модель; 6) подчиненные авторитеты имеют тем большие возможности изменять клятве верности, чем более периферические позиции они занимают.21

Этот теоретический вклад требует в силу его важности критического рассмотрения. Прежде всего Сухал пренебрегает следующим фактом: д ія того чтобы иерархическая структура власти четко преобладала, нужно, чтобы преобладающие общественные отношения были бы также иерархического типа, то есть чтобы категории (или сословия), касты и протоклассы превалировали над отношениями повторяющегося типа, определяемыми происхождением и союзом. К тому же, им устанавливается очень резкая купюра между иерархическими отношениями и отношениями пирамидальными, которые фактически сосуществуют в традиционных Государствах и в различных современных Государствах, что в отношении первых надлежало показать на примерах из данных политической антропологии. Наконец, роль соперничества и конфликта внутри самого политического действия ведет к тому, что последнее сохраняет сегментарный аспект.

Правящая группа, как и Государство, не имеет совершенно унитарного характера. Сотавляющие ее элементы соперничают с целью захвата власти, престижа, материального могущества; и это соперничество требует, по крайней мере временно, стратегий, использующих сегментарные деления глобального общества. Игра коалиций может противодействовать образованию Государства (случай Полинезии) или возбуждать войны за наследство, которые открывают период вакансии власти (случай африканских традиционных Государств). Также обстоит дело с соперничеством за обязанности, которое требует опоры среди членов политической элиты и личной силы («партии»), создаваемой с помощью родственников, союзников и зависимых.22 Личные позиции в правящей иерархии оказываются, таким образом, усилены с помощью подкрепления, которое может обеспечить система так называемых сегментарных отношений.

^ A.Southall. Alur Society. Cambridge, 1956, chap.IX.

Вклад П. с Ллойда в A.S.A.: «Political Systems and Distribution of Power». Londres, 1965. в) Рациональность традиционного Государства.- Для теоретических социологов, которые идут вслед за Максом Вебером, Государство является результатом медленной рационализации существующих политических структур, которые демонстрируют единую волю, компетентную администрацию, обращающуюся к ясным правилам, тенденцию организовать совокупность коллективной жизни. Во многих традиционных Государствах так понятая рациональность представлена редко: объединение и централизация остаются незаконченными и уязвимыми, местные права существуют, администрация опирается скорее на уставные положения и на отношения личной зависимости, чем на компетенцию, государственная власть вовсе не вмешивается в местные дела (что еще зависит от дистанции местности по отношению к центру). Единственно в управлениях типа «восточного деспотизма», как его описал К.Вит- фогель, кажется, сделан акцент на рациональности - или она усилена. В этой связи характерными являются черты, считающиеся специфическими: Государство обладает тотальной властью и правящий класс смешивается с аппаратом, приведенным им самим в действие; будучи хозяином основных средств производства, оно играет огромную роль в экономической жизни; оно учреждает влияние бюрократии и создает в подвластном ему обществе «бюрократическую земельную собственность, бюрократический капитализм, бюрократическую сельскую аристократию». Эта форма Г осударства, - позволяющая ему стать «более сильным, чем общество», - объяснима всей совокупностью условий и средств: ограничением частной собственности и верховным контролем над крупными техническими предприятиями; действенной организацией коммуникаций и монополией на военное дело; существованием системы переписи и архивов, необходимой для функционирования системы налогов, обеспечивающей постоянный правительственный доход; подчинением преобладающей религии, придающей режиму иерархократический или теократический характер.87

Этот идеальный тип в духе Макса Вебера встречается не во всех «гидравлических обществах», описанных Витфогелем, как это показал анализ помех централизации и ее границ. Он имеет также ограниченное применение в случае обществ, которые и вызвали его формулировку. В древнем Китае, несмотря на экспансию бюрократической системы и «деспотизма», политическая структура осталась в большой степени сегментарной; при официальной иерархии сохраняются объединения с широкой автономией: деревни, кланы, корпорации, и государственная власть действует как арбитр, когда их интересы вступают в конфликт. Макс Вебер сравнивал «первичную административную структуру» Китая со структурой африканских королевств; он подчеркивал убыль власти от центра к периферии, силу наследственного фактора, роль клановой структуры внутри политической системы, изменчивую функцию теократических и харизматических элементов. Внутренне присущая институтам деспотического традиционного Государства рациональность остается в границах, которые противодействуют ее осуществлению. Она, между тем, приведена к уровню, на котором правящая группа обретает и сохраняет свой собственный оптимум рациональности - или приближается к этому состоянию, определенному высокой степенью обладания благами, символами и престижем.

Нужно уточнить анализ, прибегнув к примеру. Самым благоприятным кажется пример монархической Руанды в силу размера королевства, сохранения его вплоть до недавнего времени и качества относящейся к нему этнологической информации. В Руанде господствующее меньшинство иноземного происхождения, группа тутси, наложилась на автохтонное крестьянство, составляющее большинство (более 82%) и принадлежащее к группе хуту. Это меньшинство постепенно создало Государство, расширило территорию, установило механизмы, обеспечившие его политическое и экономическое влияние: сеть отношений личной зависимости, политике-административную иерархию, армию. Оно обеспечило безопасность и благоприятствовало росту населения до такой степени, что последние десятилетия плотность населения превысила 100 жителей на квадратный километр. Наконец, оно основало унитарную систему, хранителем которой является суверен - абсолютный хозяин людей и страны, -и выработало национальную культуру. Рациональность, свойственная руандийскому Государству, встречает, между тем, многочисленные помехи, препятствующие ее завершению. Регионы тем менее подчинены государственному контролю, чем дальше они от центра; клановые и родовые структуры тем более сильны, чем слабее контроль центра; вследствие этого равновесие между разными властями меняется в одних и тех же условиях. Государство не смогло добиться равного воздействия своего влияния, и региональные «варианты» свидетельствуют о границах, противодействующих распространению административной системы. Испытываемое сопротивление не объясняется только техническими недостатками (недостатком в средствах устроения пространства и обеспечения коммуникаций, недостатками, внутренне присущими рудиментарной бюрократии), они имеют характер сопро- гивления господству аристократии тутси. Поэтому рациональность ру андийской системы кажется не столько рациональностью Государства организующего общество в целом, сколько рациональностью «класса»' организующего эксплуатацию крестьянского большинства, занятого производством и обязанного многочисленными выплатами. Социо-политическая механика функционирует с этой целью. Если попытаться графически представить устройство основных общественных отношений, - из которых все имеют экономические вкрапления, - то можно констатировать, что они все ориентированы на суверена (мвани), на представителей политико-административной иерархии и аристократию.

Суверен

Политическое и экономическое влияние в старой Руанде

Эта рациональность, действующая на пользу правящего и господствующего большинства, так бесспорна, что политическая организация могла быть интерпретирована как «система обмена». Король, вожди и знать должны располагать многими богатствами, чтобы иметь возможность давать и демонстрировать таким образом свое верховенство. Тутси и хуту выглядят и видят себя сами некоторым образом группами,

По существу, чуждыми, которых связывает игра неравных обменов. Хорошо разработанная идеология выражает это фундаментальное неравенство и трактует существующее господство как имеющее одновременно основание в природе и в истории, потому что оно является результатом божественного веления. Ж.Вансина уточняет, что для историографов Двора «прошлое Руанды было историей практически беспрерывного прогресса избранного народа, тутси, королевская династия которого спустилась с неба». Несмотря на то, что Г осударство еще не конституировалось совершенно, его двусмысленность проявляется: будучи инструментом группы меньшинства, господство которой оно обеспечивает, оно представляет себя, тем не менее, в качестве эманации трансцендентной рациональности, действующей на пользу всего общества. Эта констатация противоречит интерпретациям некоторых антропологов, оказавшихся по случаю политологами, к ним принадлежит Малиновский.

г) Характеристики традиционного Государства. - Б.Малиновский утверждает, что «Первичное Г осударство не является тираническим в отношении своих собственных подданных». Он находит объяснение этого неугнетательского характера в том факте, что основные отношения остаются теми же, которые создают родство, клановая принадлежность, система возрастных групп и т.д.; они ведут к тому, что «каждый, реально или фиктивно, связан с любой другой личностью».88 Персонализация общественных и политических отношений противопоставила бы, таким образом, первичное Г осударство бюрократическому Г осударству и имела бы своим следствием исключение (или уменьшение) купюры, существующей между государственной властью и обществом, подлежащем его юрисдикции. Эта манера понимать вещи опровергнута фактами - хотя она справедливо подчеркивает личностный аспект власти. Она только частично подтверждается в той мере, в какой Государство находится на эмбриональной стадии и не присвоило еще себе силу общества. Это идиллическое видение могло, тем не менее, побудить некоторых авторов к рассмотрению традиционного Государства в форме «одной большой семью>, охватывающей весь народ.

Макс Глюкман, основывающий свой анализ на результатах африканских исследований, сделал акцент на особенностях, присущих африканским государственным обществам, которым он приписывал очень Широкое распространение. Напомнив об ограниченности технологии, о слабой дифференциации экономики в большинстве случаев, о роли, еще пРИнадлежащей «механической солидарности», он подчеркнул внут- рештою нестабильность этих Государств. Им угрожает сегментация больше из-за непрочности их территориальной основы, чем из-за типа власти, инструментом которой они являются. Их физическая, можно сказать, уязвимость, контрастирует со способностью сопротивления политической организации, которую они включают. Где найти объяснение этому видимому противоречию? Глюкман напоминает отсутствие расхождений и конфликтов между экономическими интересами управляющих и управляемых: столкновения «классов» еще не происходит, и система власти и авторитета в основном не встречает протеста. Конфликты сводятся к тем, которые присущи этой системе, то есть к борьбе за власть и к соперничеству из-за доступа к должностям. Глюкман дополняет свою теорию, уточняя, что «африканские Г осударства несут в себе самих процесс постоянного восстания, но не революции». Под вопрос ставятся не их структуры, а только обладатели власти и авторитета. Восстание ведет тогда к отделениям или к должностным изменениям, и может даже быть институционализировано в качестве фактора укрепления политической организации в рамках периодического ритуала.89 Внутренняя динамика традиционного Г осударства признана, таким образом, в форме нестабильности, зависящей от величины политической территории, в форме соперничества за власть и восстаний, лишенных революционной действенности; между тем как силы изменения зависят больше от внешних условий, чем от протеста, действующего внутри системы. Эта интерпретация раскрывает только частичную истину, ибо она недооценивает государственное принуждение, которое, наоборот, напомнит Г.П.Мердоку о существовании типа «африканского деспотизма», эта интерпретация также обходит вопрос о противоположности между неравными общественными группами, между управляющими и управляемыми. Изучение общественных движений в обществах, подпадающих под антропологическое исследование, должно быть предпринято с целью исправить ошибочные образы, которые еще используются для обозначения природы традиционных государственных обществ. Впрочем, эволюция совершается. Так, П.Ллойд в недавнем теоретическом очерке подчеркивает неизбежный характер конфликта и необходимое обращение к принуждению, которое определяет всякое Государство, и разграничивает области проявления конфликта: внутри «политической элиты» между подгруппами, которые ее составляют, внутри глобального общества между привилегированным меньшинством и «мае- сами», подчиненными его господству. М.Г.Фрид к тому же предпринимает систематическое изучение соотношений между социальной стратификацией и государственными формами, чтобы наконец признать во всякой государственной власти инструмент неравенства.27

Плохо понятно, как бы это могло быть иначе. Традиционное Государство не может быть подогнано под такой социологический тип (или модель), в результате которого оно могло бы быть противопоставлено коренным образом современному Государству. В той мере, в какой оно является Государством, оно согласуется прежде всего с общими характеристиками. Будучи дифференцированным, специализированным и постоянным органом политического и административного действия, оно требует аппарата управления, способного обеспечить безопасность внутри границ или вне их. Оно прилагается к территории и организует политическое пространство таким образом, что это устройство соответствует иерархии власти и авторитета и обеспечивает выполнение основных решений в целом в стране, подлежащей его юрисдикции. Будучи средством господства в руках меньшинства, которое имеет монополию на политическое решение, оно располагается как таковое над обществом, общие интересы которого оно, тем не менее, должно защищать. Вследствие этого, традиционная государственная организация является системой, по существу, динамической, требующей постоянного обращения к стратегиям, которые поддерживают ее верховенство и верховенство контролирующей ее группы. Новые антропологические исследования предписывают не пренебрегать более этими аспектами (или не игнорировать их): традиционное Государство эффективно позволяет меньшинству установить прочное господство; борьба за власть внутри этого последнего, - к которой часто сводится политика в этих обществах, - более способствует укреплению этого господства, чем его ослаблению. В случае такого соперничества политический класс «делается твердым» и развивает в максимальной степени власть, которой оно обладаете качестве группы. Именно в так называемом типе «восточного деспотизма» эти черты представлены наиболее сильно.

Традиционное Г осударство обладает также отличительными чертами. Некоторые из них уже рассматривались или упоминались. В силу необходимости традиционное Государство предоставляет большое место эмпиризму; оно создается из предсуществуюших политических объединений, которые оно не может уничтожить и на которые опираются

M.H.Fried. The Evolution of Social Stratification and the State. S.Diamond (edit.), «Culture ln History», New-York, 1960.

его собственные структуры; оно плохо достигает установления верХо венства политического центра и сохраняет рассеянный характер, кото рьшего отличает от централизованного современного Государства; ewv угрожает территориальная сегментация. К тому же, эта форма политической организации соответствует в целом типу патримониализма, описанного Максом Вебером. Суверен обладает властью в силу личных свойств (а не на основе внешних и формальных критериев) и в силу мандата, полученного от богов или от королевских предков, которые позволяют ему действовать во имя традиции, считающейся неприкосновенной, и требовать подчинения, разрыв которого эквивалентен святотатству. Власть и авторитет так сильно персонализированы, что присущий определенной функции общественный интерес с трудом отделяется от частного интереса того, кто ее выполняет. Правительственный и административный аппарат прибегает скорее к достойным, к знатным, чем к чиновникам.

Политические стратегии предстают специфическими в этом типе власти: они привлекают к делу отношения родства и союза, отношения патрона к зависимому лицу, различные действия, позволяющие умножать число зависимых, ритуальные средства, дающие власти ее священную основу. Во-вторых, политические антагонизмы могут выражаться в противопоставлении родового порядка иерархическому порядку, основанному на Государстве, или принимать вид религиозного или магического столкновения. Наконец, отношение к священному остается всегда видимым, ибо именно в отношении к нему традиционное Государство обретает свою легитимность, вырабатывает свои самые почитаемые принципы, определяет характеризующую его часть идеологии. Его теоретическая рациональность получает свое выражение в господствующей религии, как практическая рациональность получает свое выражение в группе (или в протоклассе), которая имеет монополию на власть.