Отечественная традиция

Я не буду делать глубокого экскурса в историю отечественной этнографии, для которой политическая антропология не была приоритетным исследовательским доменом по ряду причин.

о нынешнем поколении, то большой вклад в разработку политической антропологии и понятия политического внесли многие российские этнологи, особенно С. А. Арутюнов, Ю. В. Бромлей, JI. Е. Куббель, A.

И. Першиц, Ю. И. Семенов, В. А. Шнирельман, А. А. Никишенков, B.

В. Бочаров, Н. М. Гиренко, В. А. Попов, С. В. Чешко, Л. М. Дробиже- ва, М. Н. Губогло и др. В самые последние годы петербургский «Журнал социологии и социальной антропологии» публикует статьи по данной тематике, а на кафедре культурной антропологии и этнической социологии факультета социологии Санкт-Петербургского государственного университета читается курс «Политическая антропология». Автор этого курса В. В. Бочаров, как и другие российские специалисты, справедливо отмечает, что возникновение в мировой науке политической антропологии как относительно самостоятельной субдисциплины было по сути дела теоретическим обобщением европейского (прежде всего британского) опыта по организации управления колониальными территориями [Бочаров 1998; Обычное право 1997]. Вполне естественно, что аналогичные проблемы управления огромными евразийскими территориями, населенными инородцами, стояли и перед российскими властями, и, казалось бы, тождественный общественно-исторический опыт должен был породить не только сходные проблемы, но и сходные подходы и потребности в экспертизе. Однако отражение колонизационного процесса в научно-теоретическом сознании России отличалось от «западного» варианта. «Одним словом, если колониальный процесс на Западе привел к осознанию обществом и государством необходимости развития антропологии, прежде всего как прикладной дисциплины, что впоследствии привело к образованию крупнейших научных школ в антропологии, которые возглавлялись людьми, непосредственно принимавшими участие в колониальном процессе, то в России, казалось бы, тої же общественно-политический опыт ничего подобного не породил. Если в западной традиции возник даже специальный институт государственного антрополога, в задачи которого входило консультировать чиновника-практика в принятии последним решений по управлению инокультурным населением, а исследования теоретиков также финансировались колониальными властями, то в России крупнейшие этнографы (антропологи) зачастую являлись политическими оппонентами правящей власти» [Бочаров 1998].

Действительно, русская крестьянская община изучалась оппозиционными царизму «народниками», а бывший народоволец и политический ссыльный В.

о разных культурах и даже инициируя проекты приобретения новых заморских колоний, как это делал, например, Миклухо-Маклай.