НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
Социально-культурная антропология изначально интересовалась политикой, и, собственно говоря, именно интерес к политической организации, природе властных отношений, проблемам гегемонии, статуса, равенства-неравенства составлял центральные темы на протяжении ее векового профессионального действия.
Горизонты политической антропологии постоянно расширялись как по мере эволюции и усложнения самого общественного процесса, так и по мере развития самой дисциплины и совершенствования ее методов Видимо, было бы правильнее сказать, что реальный мир определяет содержание политической антропологии, и в равной мере антропология конструирует мир, в котором пребывают и отправляют свое знание антропологи [Vincent 1990] Все больше отходит на второй план представление, что политическая антропология — это дисциплина, изучающая системы властно-управленческих отношений в «традиционных обществах» и ранние формы политических институтов (так называемая «потестарная этнография»), а также устаревает классификация политической антропологии как сферы изучения только этнических параметров политических процессов [Пугачев 1999]Эволюция дисциплинарного интереса
Прежде чем определить эволюцию дисциплинарного интереса социально-культурной антропологии к политическому, попробуем определить, что есть политика в широком смысле слова Интересно, что классики политической антропологии, М Фортес и Э Эванс-Притчард, создавшие под своей редакцией коллективный труд «Африканские политические системы» [Evans-Pritchard, Fortes 1940], обошлись без определения, что есть политика, но тем не менее дали отличный образец анализа таксономии, структуры и функционирования политических систем и отчасти самого политического процесса. Авторы коллективного труда «Политическая антропология», опубликованного в 1966 г. под редакцией Марка Шварца, Виктора Тернера и Артура Тадцена, уже сделали попытку определить, что есть политический процесс и политика, и их рассуждения остаются полезными.
По крайней мере, впервые столь явно словарь исследователей обогатился такими понятиями, как «конфликт», «борьба», «политическая арена» («политический процесс», «динамика», «интерес»). Впервые антропологи стали отходить от статичного видения политической системы или культуры и обращать внимание на то, как различные группы и партии оперируют и даже манипулируют разного рода мифическими верованиями и символами для достижения своих интересов. Политически значимые верования, ритуалы и символы стали рассматриваться не только как глубокие структурные архетипы политического, но и как динамичный процесс повседневной социальной жизни, а также исследоваться в контексте конструирования новых групп и коалиций и их новых взаимоотношений.Этот перенос интереса со статики и синхронности морфологических типов «политической системности» на динамику и диахронию меняющихся обществ был крайне важным и плодотворным. Он помог подвергнуть сомнению одержимость прежней антропологии повторяемостью, укорененностью и цикличностью эволюции социальных структур, своего рода утопию культурно обусловленного баланса и даже гармонии «традиционных обществ», при которых почти не оставалось места разрыву с «традицией» или ее радикальной смене. Безусловно, современные антропологи, работая в сложных обществах, где этнические и религиозные различия, экономическое неравенство, политическая и правовая гетерогенность сосуществовали в границах изучаемых сообществ, больше уже не могли игнорировать существование важнейших социально-культурных асимметрий ради поиска доказательств органически функционирующих и строго интегрированных систем. В центре антропологии оказался более широкий спектр социальной жизни с ее сложностью, меняющимся разнообразием, слабым компонентным взаимодействием (и это когда в СССР разрабатывалась «компонентная» теория этноса!), конфликтами и разной степенью консенсуса вплоть до отсутствия такового вообще.
Именно при таком взгляде этнографическое «поле политики» (или «политическое поле») как культурный процесс и культурное действие оказалось гораздо более интригующим исследовательским горизонтом, чем это позволяла антропология «древних и вечных» политических систем в виде мифологем, подобных «военной демократии».
Появились более глубокие разработки ключевых элементов политиче ского процесса, как, например, принуждение и его разновидность — сила, поддержка и легитимность, политический статус, официальность, принятие решения, составляющие власти, принуждение и влияние, мобилизация, конфликты и их разрешение.В 1980-е гг. британскими антропологами была инициирована работа в области изучения организаций в рамках Британской ассоциации социальной антропологии по изучению политики и практики (British Assotiation for Social Anthropology in Policy and Practice), одним из итогов этой работы стало издание фундаментального груда «Антропология организаций» [Anthropology of Organizations 1994].
Подлинное переосмысление политической антропологии и произошло в последнее десятилетие, особенно усилиями европейских социальных антропологов, координирующих свои исследования в рамках созданной в 1990 г. Европейской ассоциации социальных антропологов (European j Association of Social Anthropologists) — EACA. Одним из заметных событий стала публикация под редакцией британских ученых Крис Шор и Сюзан Райт книги «Антропология политики», основанной на материалах сессии «Политика, мораль и искусство управления» в рамках очередного съезда ЕАСА в г. Осло в 1994 г. [Anthropology of Policy 1997].
Еще по теме НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ:
- § 1 ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ
- ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ КАК НАУКА
- НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
- ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ КАК ПРИКЛАДНАЯ НАУКА
- ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ПРАКТИКА
- 6.1. СУЩНОСТЬ ИДЕОЛОГИЙ КАК КОЛЛЕКТИВНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЕРОВАНИЙ
- § 1. Предмет антропологии права
- § 5. Отношение юридической антропологии к другим наукам
- 1. ЧТО ТАКОЕ АНТРОПОЛОГИЯ?
- Антропология и история
- М.Ю. Мартынова АКАДЕМИК В.А. ТИШКОВ И РОССИЙСКАЯ ЭТНОЛОГИЯ: Об исследованиях Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая Российской академии наук