О глобальном этноландшафте

В первую очередь, при изучении сложных политий, какими являются современные общества-государства, крайне важно исследовать не только основополагающие конституционно-типологические конструкции и процедуры, чем больше занимаются политологи, а промежуточные, дополнительные и параллельные политические структуры и их отношение к «формальной власти» Применительно к России, где сосредоточен наш основной интерес, и к другим странам огромную важность, например, представляет политика этничности и этнических элит, проблема лидерства и соперничества, особенно в ситуации быстрых институциональных перемен, насыщенных противоречиями и конфликтами Именно поэтому при рассмотрении ряда фундаментальных современных процессов мы обращаем внимание на роль индивидуальных акторов социального пространства, на частные стратегии людей, на процесс принятия решений на политической арене, на политические импровизации и выбор проектных сценариев

Параллельно с этим новейшие тенденции обозначили плодотворность диалога историков и антропологов прежде всего тем, что, в отличие от экономистов и социологов, социальные историки помогли увидеть «молчаливую историю» или «людей без истории», если использовать название книги недавно скончавшегося выдающегося антрополога и историка Эрика Вулфа [Wolf 1982] Здесь одной из главных тем политической антропологии стала сфера взаимодействия государственной политики, гегемонии власти или отдельных групп и формы сопротивления, которые в свою очередь породили нестабильность, экстремизм, гражданские войны, насилие, террор Под влиянием А Грамши и других авторов темы гегемонии и сопротивления (особенно на уровне низовых стратегий и повседневной практики людей) стали настолько популярными среди нового поколения антропологов, что в последнее время вызвали своего рода ответную реакцию — а именно интерес к «порядку», о котором когда-то писали еще Э Дюркгейм и А Рэдклиф- Браун Рассматривая темы насилия экстремизма и сепаратизма мы также приходим к выводу, что социальный порядок среди человеческих сообществ первичен по отношению к форме, в которой он осуществляется (старая, но сохраняющая свое значение формула Сэмюэля Хантингтона)

Современная политическая антропология отдала дань таким глобальным концептам социальных наук, как империализм и (пост) колониализм Имперская парадигма гуляет сегодня по страницам тек стов, посвященных посткоммунистическому миру, пытаясь представить недавно существовавшие «социалистические страны» как «колониальные империи» и тем самым ослабляя объяснительные модели того, что произошло в последнее десятилетие на территории бывшего СССР Вызвавшая в свое время восторженный отклик критика Эдвардом Саидом европоцентристской формы репрезентации истории и культуры «других народов» [Said 1978] и его призыв создавать собственные «аборигенные» историко-этнографические версии сегодня уже воспринимаются с определенной осторожностью Ибо более внимательный анализ показывает, что так называемая имперская (или колониальная) этнография далеко не всегда носила монолитно-патерналистский характер Тем более этого нельзя сказать об отечественной (русской и советской) этнографии, имеющей бесспорные заслуги в изучении и сохранении культурного многообразия страны Не были безмолвными клиентами и так называемые «подчиненные народы», активно участвовавшие как в культурном диалоге, так и в научном осмыслении собственных культур, по крайней мере в XX в

Современная политическая антропология включила в свой арсенал не только вопросы социальной истории повседневности и политическую экономию, но и вопросы «символического капитала», массовых информационных воздействий и неформальных сообществ как важнейших элементов политического поля и системы власти, а также самого существования культурно сложных сообществ (национальных и транснациональных) Соединение мифопоэтики и политики позволяет открыть новую сферу политической антропологии — сферу символического действия и воздействия (управления) [Modernity and its Malcontens Rituals and Power m Postcolonial Africa 1993] В этой связи мой парадоксальный вопрос «Выиграет ли российская армия войну в Чечне у CNN и ВВС7», на самом деле не столь далек от политикоантропологического анализа

Наконец, вслед за Мишелем Фуко, мы обращаем внимание на особую связь между доменом власти и властью знания, когда в обществах массовой образованности, какими являются все постсоветские государства, антропологический анализ не может игнорировать исключительную роль интеллектуальных элит и часто определяющее значение их субъективных предписаний для политического поведения остального населения

ЛИТЕРАТУРА

Бочаров В В Политическая антропология и общественная практика // Журнал социологии и социальной антропологии 1998 Т 1 JV°2

Обычное право народов Сибири / Отв ред Ю И Семенов М Изд-во МГУ, 1997 (введение) Пугачев В П Политология М Аст/Слово, 1999

Anthropology of Organizations // Ed Susan Wright London Routlege, 1994 Anthropology of Policy Critical Perspectives on Governance and Power // Eds Cris Shore, Susan Wright London Routledge, 1997

Evans Pritchard. E E , Fortes M African Political System London Oxford University Press, 1940

Modernity and its Malcontens Rituals and Power in Postcolonial Africa / Eds Jean Comaroff, John ComarofF Chicago, 1993

Political Anthropology Introduction // Eds M Swartz, V Turner, A Tuden Chicago Aldme, 1966

Said E Orientalism London Routledge, 1978

Vincent J Anthropology and Politiks Visions, Traditions and Trends Tucson University of Arisona Press, 1990

Wolf E Europe and the People without History Berkeley University of California Press, 1982 В А.