1. АГЕНТЫ И АСПЕКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ИЗМЕНЕНИЯ

а) Искажение традиционных политических объединений. - Границы, прочерченные колонизацией, за редкими исключениями, не совпадают с политическими границами, установленными в ходе африканской истории, или с системами, определенными культурной близостью. Старое королевство Конго составляет в этом отношении один из самых замечательных примеров, ибо пространство, которое оно контролировало и организовало в течение нескольких веков, было разрезано в момент ко-

лониальных разделов, поделено между двумя современными Конго и Анголой, где находится его павшая столица. И исторические воспоминания особенно способствуют сегодня поддержанию ностальгии в отношении утерянного единства и стремлению возврата к нему.

б) Деградация через деполитизацию. - Если традиционное политическое объединение не было разрушено по причине его противодействия устройству колонизаторов (случай прежнего королевства Дагомеи), оно все же не менее того было сведено к условному существованию. Колонизация превратила всякую политическую проблему в проблему техническую, зависящую от административной компетенции.

в) Распад традиционных систем ограничения власти. - Отношения, установленные между властью и общественным мнением, механизмы, обеспечивающие согласие управляемых, и особенно те, которые приводят в действие священное, все это нарушено простым существованием колониальных администраций. Управляющие не испытывают больше контроля и действуют менее ответственно в отношении своих подданных, глашатаи народа - вроде тех, которые ходатайствовали перед вождями у асханти из Ганы, - утрачивают свою функцию. Суверены распоряжаются властью более произвольно, хотя и более ограниченно, и согласие колониальной власти значит больше, чем согласие управляемых. Последние, наоборот, могут пытаться обратиться к иностранной администрации, чтобы против о действовать некоторым решениям традици- °нных властей. С той и с другой стороны отношение извращено, взаимные обязательства не кажутся больше четко определенными. Экономические, социальные и культурные трансформации, вызванные колонизацией, имеют косвенные следствия той же природы.

г) Несовместимость двух систем власти и авторитета. - Антропологи-политологи, которые руководствуются социологией Макса Вебера, видят в установлении колониальной власти начало процесса, обеспечивающего переход от власти патримониального типа к власти бюрократического типа. Конечно, колониальная обстановка навязывает сосуществование традиционной системы, очень сакрализованной и управляющей отношениями прямого подчинения, которое имеет личный характер, и современной системы, основанной на бюрократии, которая устанавливает менее персонализованные отношения. Хотя обе системы приняты силой вещей в качестве законных, их частичная несовместимость остается. Л.Фаллерс это демонстрирует по поводу сога, когда он показывает расхождения и стратегии, которым дает место сосуществование двух систем, традиционной и современной: то, что лояльно для одной, для другой выглядит кумовством в силу взаимодействия личностных отношений и форм старой солидарности; к тому же, субъекты имеют возможность вести «двойную игру», обращаясь к той или другой системе соответственно обстоятельствам и интересам дела. Помимо этих наблюдений, Фаллере обнаруживает сложный и разношерстный характер политико-административной организации, функционирующей в течение колониального периода.

д) Частичная десакрализация власти. - Все рассмотренные последствия колонизации способствуют ослаблению власти и авторитета, которыми были наделены обладатели политических функций. Дополнительная и тоже важная причина должна быть рассмотрена. Десакрализация королевской власти и власти вождей, даже если она осуществляется неравным образом в разных обстоятельствах, остается всегда действенной причиной. Власть суверена и вождей становится законной более вследствие отношения ^колониальному правительству, которое его контролирует и может оспорить его действия, чем вследствие отношения к старым ритуальным процедурам, которые, тем не менее, сохраняются. Она больше не получает единственное освящение от предков, от божеств, или от сил, необходимо связанных со всякой функцией господства. К.Басия в его исследовании о положении вождя у асханти (Гана) показывает, что разрушение традиционной религиозной связи совпадает с утратой властью политического авторитета.97 И события показьюают - как в Руанде в 1960 году - что короли, кажущиеся еще обожествленными, могут быть свергнуты.

Вследствие ложного парадокса десакрализация власти происходит также в результате вмешательства завезенных и миссионерских религий, которые разрывают духовное единство, символами и часто хранителями которого были суверены или вожди.

Черты, определяющие непосредственное политическое воздействие современной колонизации в Африке, вновь встречаются на других кон-

тинентах, вплоть до стран, лучше вооруженных - по причине их истории, их культурного развития и их техники - для сопротивления колониальному принуждению. Это доказывает П.Мю в социологическом анализе первой войны во Вьетнаме.2 Речь идет здесь о политическом обществе, испытывающем колебания истории, выработанном «завоевани- ем, сопротивлением, конспирацией, восстанием и междоусобицами в течение веков». П.Мю описывает с чрезвычайной тщательностью коварную борьбу двух систем правления и администрации, с одной стороны монархической, с другой стороны колониальной: уловки деревень и привычных вождей, которые укрываются позади «малопредставительных людей», сопротивление советов знатных, которыми, однако, манипулирует колониальная власть. Он показывает, что опека, которую испытывает традиционное правление, составляет испытание, ведущее к сомнению в его способности выражать «небесную волю» в качестве обладателя «небесного мандата», и оставляет также свободным путь для конкурентных инициатив, открывающих возможность глубоких переустройств. Этим самым П.Мю подчеркивает десакрализацию, которая дезориентирует крестьянство и искажает ответственость правителей: «никакая государственная религия, берущая на себя ответственность одновременно за смысл Вселенной и за судьбу людей», не организует больше крестьянское общество; как и администрация, концепция мира секуляризуется; правители не берут больше на себя ответственность за природные бедствия из-за «утраты знака согласия со Вселенной».

Продемонстрированные только что тенденции имеют общий характер, ибо они выражают смысл политического изменения в большинстве колонизованных обществ. Между тем, раз традиционные политические системы различил, нужно спросить себя о возможности представления с их стороны различных реакций в ответ на трансформацию, вызванную колонизацией. В качестве критерия, служащего основой для такого анализа, часто рассматривалась способность адаптации «безгосударствен- ных» и «государственных» обществ к импортированным системам администрации. Если придерживаться этого деления, - спорного в той мере, в какой два рода первичных политических обществ не отделены в корне друг от друга, - то кажется, что общества первого типа более восприимчивы. Этот тезис оправдывают сходящиеся в одну точку аргументы, так же как некоторые эпизоды недавней эволюции. «Безгосударственные» общества не располагают рудиментарной администрацией, включающей существование иерархии, способной противопоставить себя современной бюрократии, и в силу этого более поддаются бюрократизации. Они в целом дифференцируют политические и религиозные роли, между тем как в обществах с централизованной властью политические и религиозные статусы часто соединены или смешаны, как в случае божественной королевской власти. Десакрализация и бюрократическая секуляризация не имеют в этих обществах, где священное сохраняет большую зарезервированную область, разрушительного воздействия, которое пугает королей божественного права и их поверенных. Наконец, так как эгалитарные ценности имеют тут верховенство над иерархическими ценностями, которые, тем не менее, не игнорируются, то установление администрации, как бы равной для всех, не идет в противовес их фундаментальной культурной структуре.98

Таковы данные логического анализа. Они должны быть подтверждены воспоминанием о фактах, заимствованных в африканском регионе. Сравнение габонских фангов, создателей упорядоченной анархии, и конголезцев, наследников большой государственной традиции, демонстрировало их контрастные реакции в рамках одинаковой колониальной ситуации. Примерно в 40-е годы фанги предприняли инициативу социальной реконструкции, которая привела их к приданию новой силы клановой системе путем восстановления точной принадлежности к кланам, путем трансформации деревень и путем установления бюрократии, стремящейся грубо копировать иерархию и колониальную административную систему. Они противопоставили себя господству колонизаторов, используя некоторые современные средства, введенные колонизацией.

Конголезцы выразили двойной отказ и оказали двойное противодействие. Очень рано, к 1920 году, они обозначили свое диссидентство и попытались вернуть свою независимость. Их инициативы в деле социальной реконструкции развивались оригинальным путем; они привели не к созданию клановой бюрократии, а к основанию автохтонных церквей, которые установили фундаментальные священные связи, создали новую форму туземной власти и по-новому действующие механизмы социальной интеграции. Благодаря этим религиозным инновациям, конголезцы смогли проявить себя в качестве инициаторов националистического движения и воздействовать всем весом этих действенных институтов на игру политических сил, освобожденных независимостью. Они не включили, на манер фангов, модель колониальной администрации в проекты налаживания своего общества, но они вновь нашли форму ответа на кризис, вызванный колонизацией, которая уже навязывала себя в ходе истории королевства Конго, особенно в начале XVIII века.4

Недавние перемены, испытанные некоторыми еще выжившими традиционными африканскими Государствами, обнаруживают, что их адаптация к современности должна удерживаться в узких границах, за этими рамками адаптация может стать угрозой режиму. По этой причине тип «модернизующейся автократии» (modernising autocracy), определенный Д.Аптером, рискует быть проиллюстрированным только очень малым числом современных политических обществ (D.Apter. «The Political Kingdom in Uganda», 1961). В Руанде протест против королевской власти приводит к крестьянскому восстанию, которое опрокидывает все планы «прогрессивной демократизации» и приводит к установлению республики в 1961 году. В Бугацде (Уганда) несовместимость традиционной власти, удерживаемой в рамках королевства сувереном, и современной власти, учрежденной на уровне угандийского Государства, трансформировалась в открытый антагонизм в течение 1966 года в связи с серьезным политическим кризисом, который закончился короткой гражданской войной, вынудившей короля к бегству и к изгнанию. В течение того же года в Бурунди попытка модернизации монархической системы молодым наследным принцем быстро терпит поражение и благоприятствует государственному перевороту, в результате которого власть получает офицер и происходит изменение режима. Один за другим традиционные Государства межозерного региона оказываются поколебленными или разрушенными; процесс модернизации действует, в конечном счете, в ущерб им.

По поводу этого сравнения см. Ж.Баландье. «Современная социология черной Афр11' ки», 2-е изд., Париж, 1963. Только что упомянутые кризисы не только выявляют непосредст- венные политические последствия колонизации и деколонизации, они также демонстрируют их косвенные политические воздействия. В Руанде отказу от монархии, существовавшей в течение нескольких веков, предшествовало столкновение между двумя большими основными и неравными группами: большинство крестьянства противостояло аристократии, поначалу требуя «внутренней деколонизации», затем заменяя подчинение насилием. В рудиментарной форме борьба классов смогла проявіться вслед за социальными и культурными трансформациями, вызванными колонизацией; отказ от традиционной власти и ее носителей привел к отказу от фундаментального неравенства, характеризовавшего прежнее руандийское общество. И этот двойной отказ облегчил для крестьянства присоединение к современной и бюрократической системе правления.

Именно с помощью изменения социальной стратификации начавшийся в момент колониального вторжения процесс модернизации косвенно повлиял на политическое действие и его организацию. Он привел в действие факторы образования социальных классов, создающихся вне узких рамок этносов. В черной Африке в целом пять социальных слоев выделились в течение колониального периода. Одновременно отчетливо различимые - часто упоминаемые - и организованные, они включают деятелей колониальной власти, взятой в ее политической и экономической формах, проводников западничества, принадлежащих к «образованной элите», богатых плантаторов, коммерсантов и мелких предпринимателей и, наконец, наемных трудящихся, организованных (или нет) в профессиональные группы. «Общие интересы приводят к союзу некоторых из этих социальных слоев и пробуждают в виде реакции самосознание тех из них, кто видит себя наиболее обделенным - это последняя группа. Так набрасываются контуры бюрократической буржуазии, экономической буржуазии и еще малочисленного пролетариата».5 Колониальная ситуация направляет эту динамику двойным образом: сдерживая процесс формирования общественных классов и способствуя, с того момента, когда требование автономии получает выражение и направленность на организацию, созданию оппозиционного «фронта», который ограничивает антагонизмы между развивающимися классами. Завоеванная независимость снимает напряжение политической жизни, ибо создает более благоприятные условия для проявления классов и допускает обострение соперничества в борьбе за власть. Тем не менее си-

Ж.Баландье. Проблематика общественных классов в черной Африке. In: «Cahiers

memationaux de Sociologies XXXVIII, 1965.

туация не упрощается. Она по-прежнему характеризуется экономическим запозданием и зависимостью экономики, которая имеет тенденцию противодействовать дифференциации общественных классов. Кроме того, производственные отношения (даже самые современные) еще не приобрели в черной Африке определяющей роли, какую они имели и имеют в так называемых западных обществах. Объяснение этого нужно искать, исходя из политических данных, в области отношений, поддерживаемых с новой властью: доступ к последней - и вызванная этим борьба - способствуют усилению единственного хорошо организованного класса, правящего класса. Именно участие во власти дает влияние на экономику, а не наоборот. В этом отношении молодое национальное Государство имеет влияние, сравнимое с ролью традиционного Государства, так как позиция по отношению к государственному аппарату определяет еще социальный статус, форму отношения к экономике и материальное богатство.

Подобные трансформации смогли осуществиться в Юго-Восточной Азии. Пример Бирмы - которая стала колонией, потеряв свою независимость и в 1885 году свою традиционную форму правления - является одним из самых показательных. Прямые политические последствия колонизации оказываются жесткими: бирманское королевство уничтожено и страна включена в административную систему, установленную в Индии; бирманцы, которые заставили признать себя господствующим этносом, отстранены в пользу других этнических групп и «меньшинств»; осуществлена десакрализация политической жизни с помощью принципа отделения Церкви от Г осударства; искажены политико-административные объединения вследствие модификации их границ и установления колониальной администрации; разрушены механизмы примирения и органы обычного правосудия. Здесь мы вновь втречаемся с уже описанным процессом, доведенным до крайности. Косвенные политические последствия не менее очевидны. Бирма должна была испытать двойную колонизацию: со стороны британцев и со стороны тех их многочисленных агентов, импортированных из Индии, которые задержали для бирманцев момент доступа к современным видам деятельности, будь то административные или экономические. Ко времени получения независимости в 1948 году только маленькая группа чиновников высшего ранга была бирманской. Колониальный период вызвал, между тем, образование новой социальной стратификации, частично вышедшей за этнические рамки. Один социальный слой, ограниченный по численности и рекрутированный особенно вне бывшего господствующего этноса, сформировался в сфере администрации и в армии. Автохтонный класс наем- ньіх трудящихся конституируется медленно, испытывая конкуренцию со стороны рабочих, ввезенных из Индии. Между тем наиболее определяющие изменения произошли именно в сельскохозяйственном секторе, ибо колонизатор перевернул систему традиционных земельных прав: он создал земельную собственность, способствовал обращению земли и установил ипотечное право. К тому же, в силу неравного экономического развития страны установилась и умножилась в пользу региона дельты дифференциальная рента. Общественный слой, объединяющий земельных собственников, из коих некоторые не живут на своей земле, и ростовщиков, постепенно расширяется, к нему присоединяется узкая группа автохтонных предпринимателей.

К моменту обретения независимости разрушается единство, вытекавшее из оппозиции колонизатору. Со всей ясностью проявляются разъединения и внутренние антагонизмы: между этносами, в неравной степени открытыми для модернизации; между традиционными властями (разрушенными, но не уничтоженными) и современной властью; между формирующимися общественными классами. Большие зоны ускользают от контроля нового правительства; политические механизмы заклиниваются очень быстро; администрация функционирует плохо и бюрократические должности используются для достижения личных экономических преимуществ. Через десять лет после завоевания независимости, в 1958 году, военные берут власть на короткий период для «наведения порядка». Современная политическая система не нашла еще своей точки равновесия. Крестьянство, которое остается разделенным по этническим признакам, сохраняет сдержанность в отношении к далекой и плохо понятной власти. Нарождающийся рабочий класс и предприниматели, те и другие численно слабые, стремятся усилить свое влияние на власть, между тем как правящий класс обретает более четкие контуры в связи с той борьбой, которую он возбуждает. Результаты колонизации и деколонизации соединились друг с другом: первая слишком разрушила прежние власти, чтобы они смогли перестроиться в модернистском Духе; вторая еще не смогла произвести, за пределами этнических границ недостаточной интенсивностью, тех изменений, которые бы сделали из новой социальной стратификации единственный генератор современной политической активности.

Не умножая больше примеров, анализов конкретных ситуаций, необходимо теперь оценить усилия теоретической трактовки проблемы отношений между динамикой социальных стратификаций и динамикой политической модернизации. В этом отношении одно из самых новых Начинаний предпринято Д.Аптером (D.Apter) в его работе «The Political of Modernization», опубликованной в 1965 году. Д.Аптер исходит из констатации, что самым прямым последствием модернизации является появление новых социальных ролей: к признанным традиционным ролям добавляются так называемые «адаптивные» роли, под которыми следует понимать некоторые, частично трансформированные из числа первых, и так называемые «новаторские»; эти три типа ролей находятся в отношении более или менее выраженной несовместимости. Д.Аптер насчитывает три формы социальной стратификации, которые часто сосуществуют в модернизирующихся обществах: система каст (понятая в щироком смысле, ибо она признана в обществах с обособленными расами и культурами), система классов и система статусных иерархий, внутри которой с силой выражается соперничество индивидов. Три типа ролей находятся в каждой из этих систем стратификации, и конфликты могут разворачиваться между ролями внутри одной и той же категории социальной стратификации, между однородными ролями в разных категориях, наконец, между группами, организованными соответственно этим трем категориям. Эти конфликты выражают расходящиеся интересы и противоположные ценности. Начиная с момента, когда они приобретают интенсивность, их решение ищется в политическом плане, или в рамках режима, регламентирующего соперничество между разными ролями, или в рамках режима, действующего посредством устранения и вызывающего тотальную и решительную реорганизацию общества.

Согласно выработанной Д.Аптером терминологии, первое решение характеризует так называемую систему примирения (reconciliation system)', второе - систему мобилизации (mobilization system). В этом последнем случае экономика подчинена государственному аппарату, единственная партия становится инструментом модернизации, социальные роли и социальные стратификации становятся объектом политики коренной трансформации; Китай, вступивший в череду последовательных революций с 1949 года, - «культурная революция» была самой принудительной, - демонстрирует этот тип крайнего решения. В так называемой системе примирения хотя и сохраняется различие ролей и способов стратификации, расширение «современного сектора» вызывается средствами политического действия, экономики и воспитания. Группы находятся в состоянии открытого соперничества и изменения социальной стратификации вытекают из их соответственного давления на власть. Системе, таким образом, угрожает коррупция, которая позволяет создавать «кли- ентелы», стагнация или политическая нестабильность. Скорее близкими этому типу, чем предыдущему, являются системы модернизаторской автократии (modernising autocracy) - наиболее часто реализуемую форму которой составляет военизированная олигархия.6

Анализ Д.Аптера, особенно примененный к переходным ситуациям, наступающим после колониального положения, кажется уязвимым в той мере, в какой он недостаточно рассматривает возвратные действия колониализма и прибегает к упрощенным моделям. В нем не рассматривается также систематически динамика отношений между традицией и современностью, в связи с которой, тем не менее, проявляются некоторые аналогии. В традиционных обществах, где экономический детерминизм имеет слабую интенсивность, социальные иерархии и роли подчиняются прежде всего другим факторам, особенно политическим и религиозным; в целом именно в политическом плане осуществляется их более или менее хрупкое прилаживание. В обществах, находящихся на пути к модернизации, преобладание политики остается сильным; это происходит в силу двух видимых причин: политико-административная арматура установлена в национальном масштабе, прежде чем смогла создаться современная экономика, и она составляет главный инструмент связи между многочисленными социальными слоями и группами. Это ситуативное сходство объясняет частично возможность переноса некоторых «политических моделей» из традиционных секторов в современные секторы. Оно также обнаруживает, - как это подчеркивает Д.Аптер, - что в ходе процесса модернизации политический аппарат может продолжать определять главные формы социальной стратификации, которые остаются в отношениях взаимности с системой правления, в которой они были созданы.