СОВРЕМЕННОСТЬ И ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ: ДОВЕРИЕ, РИСК, БЕЗОПАСНОСТЬ

Обладая потрясающей сокрушительной силой и беспрецедентным динамизмом, современность и ее глобализация ведут к далеко идущим изменениям в повседневной жизни во всех уголках земного шара.

обществах традиционного типа, второй получает широкое распространение в условиях современности. Он находит свое наиболее характерное выражение в доверии к абстрактным системам. Этот тип доверия отличается тем, что доверием облекаются в первую очередь абстрактные системы, а не конкретные люди. В условиях, когда многие поступки и мотивы людей, действующих в рамках современного сложноструктурированного общества, ускользают от нашего понимания, доверие к абстрактным ожиданиям и возможностям выполняет функцию компенсаторного механизма, уменьшающего степень неопределенности в социальных трансакциях. Подобное доверие к абстрактным системам принимает форму безличных обязательств, основанных на вере в правильность принципов, в соответствии с которыми построены и функционируют абстрактные системы и которые нам, как правило, неизвестны, а не на вере в «благие намерения» индивидов, которые их обслуживают1. Тем не менее, несмотря на то, что абстрактные системы «секвестируют» опыт межличностных контактов между людьми, наши отношения с ними не ограничиваются спектром безличных отношений, но включают в себя также контакты с людьми, обслуживающими эти системы в местах, которые Гидденс называет точками доступа (points of access) к абстрактным системам.

Как формируются отношения доверия в современном обществе? Гидденс высказывает предположение, что чувство доверия и безопасности, которое большинство людей испытывают по отношению к потенциальным рискам и опасностям, исходящим от окружающего мира, объясняется определенными особенностями их индивидуального развития в раннем детстве. Он говорит, что те, кто заботится о ребенке, прежде всего его родители и близкие родственники, делают детям прививку «дозой доверия», которая ослабляет и притупляет экзистенциальное беспокойство и тревогу, вызываемые динамичным и изменчивым характером современной социальной жизни. Этот аспект социализации обеспечивает детей своего рода «защитным коконом», который по мере взросления способствует обретению ими чувства онтологической безопасностиЪ доверия. Онтологическая безопасность представляет собой одну из форм ощущения безопасности в широком смысле слова. Она означает, что личность испытывает чувство уверенности в отношении как целостности своей идентичности, так и постоянства социального мира и окружающей среды. Онтологическая безопасность поддерживается прежде всего благодаря рутинным практикам повседневной жизни, тре- бущим от индивидов прежде всего проявления неких стандартизованных навыков и привычек, что делает ход весь обыденной жизни предсказуемым[26]. «Однообразие, — пишет Гидденс, — жизненно важно для психологических механизмов, посредством которых в ходе повседневной деятельности

в контексте социальной жизни удовлетворяется потребность в надежности или онтологической безопасности»1.

В современном обществе отношения доверия и онтологической безопасности тесно связаны с проблемами риска. Со вступлением современности в высокую, или зрелую фазу ей пришлось столкнуться с новыми рисками, несущими с собой новые вызовы и угрозы. Несмотря на то, что благодаря развитию абстрактных систем современность устраняет некоторые формы риска, свойственные традиционным обществами, например, массовый голод в результате неурожая или эпидемии чумы (да и то, как правило, по преимуществу в развитых обществах Запада и Востока), она характеризуется собственным «профилем риска», несущим с собой угрозы нового типа, с которыми не были знакомы традиционные цивилизации.

* Giddens A. The Constitution of Society. P. XXIII.

Выделение двух форм риска — внешнего и рукотворного — является, по мнению Гидденса, важным условием адекватного понимания современных социальных процесссов. «Внешний риск — это риск, причина которого находится вне нас самих; она связана с неизменными особенностями традиции или природы. Его следует отличать от рукотворного риска, т. е. от риска, порожденного влиянием развивающегося знания на окружающий мир. Понятие рукотворного риска относится

предполагает глобализацию и интенсификацию определенных угроз и опасностей. Такова, например, опасность уничтожения человечества в ходе термоядерной войны. Равным образом и изменения в международном разделении труда затрагивают в той или иной степени все страны. Наконец, современность создает целые институциональные среды, такие, например, как финансовые рынки, которые порождают рукотворные риски, оказывающие воздействие на жизнь миллионов людей по всему миру1.

Обобщая наблюдения Гидденса, Петр Штомпка выделяет четыре объективных фактора, которые, согласно Гидценсу, формируют профиль риска «высокой современности»:

«1) универсализацию риска, т. е. возможность глобальных бедствий, которые угрожают нам всем, независимо от класса, этнической принадлежности, отношения к власти и т. д. (например, ядерная война, экологическая катастрофа); глобализацию риска, который приобретает необычайный размах, затрагивая большие массы людей (например, финансовые рынки, реагирующие на изменения политической ситуации в мировом масштабе; военные конфликты; повышение цен на нефть; соперничество корпораций и т.

к ситуациям риска, с которыми нам практически не доводилось сталкиваться в прошлом. Под эту категорию, например, подпадает большинство экологических рисков, связанных с глобальным потеплением» (GiddensA. Runaway World. P. 26). Giddens A. The Consequences of Modernity. P. 127-131; Idem. Modernity and Self-Identity. P. 114-126; Idem. Runaway World. P. 20-35.

инвестиций или биржи обмена, азартные игры, спорт, страхование); возникновение или усиление риска в результате непреднамеренного побочного эффекта, либо эффекта бумеранга, человеческих действий (например, экологическая опасность как следствие индустриализации; преступность и правонарушения как продукт порочной социализации; новые «болезни цивилизации», которые связаны с профессиями или стилем жизни, типичными для современного общества»1.

В условиях поздней современности меняется не только объективный формат рисков, но и характер их рефлексивного осознания людьми. В условиях распада религиозно-метафизических картин мира они все более осознают угрожающие им риски, тогда как религиозное и магическое знание не в состоянии внушить им прежнее чувство онтологической безопасности. Кроме того, в современном мире все большее число людей начинают отдавать себе отчет в характере рисков, с которыми им приходится сталкиваться. Наконец, растет и понимание того, что даже самые совершенные абстрактные системы обладают ограниченными способностями справляться с рисками нового типа. Все эти моменты рефлексивного осознания глобальных рисков в условиях поздней современности вносят свой вклад в одну из ее главных отличительных характеристик, — нестабильный и постоянно меняющийся ход социальной жизни, справиться с которым зачастую оказывается не по силам не только отдельным индивидам, но и достаточно крупным социальным группам и орга-

Штомпка П. Социология социальных изменений [1993].

Аспект-Пресс, 1996. С. 117.

низациям. Поэтому проблема сосуществования с постоянно присутствующими рисками является одной из главных проблем повседневной жизни в условиях поздней современности.

Изменение конфигурации рисков в условиях поздней современности в глазах Гидденса также служит важным доводом в пользу предложенной им деконтинуистской интерпретации социального развития. Как отмечает Гидденс, ни европейскому Средневековью, ни большинству традиционных культур не была известна концепция риска в ее современном понимании. Лишь в Новое время в Западной Европе понятие риска постепенно завоевывает права гражданства сначала в отношении пространства в связи с мореплаванием, а затем — применительно к банковскому делу. По мнению Гидденса, это парадоксальное обстоятельство объясняется тем, что традиционные культуры, по большому счету, не нуждаются в понятии риска, поскольку в отличие от современности они ориентированы не на будущее, а на прошлое, и потому не испытывают потребности нормативно обосновывать себя при помощи претендующего на универсальную значимость разума. «Понятие риска, — пишет Гидденс, — связано с действенным анализом опасностей с точки зрения будущих возможностей. Оно начинает широко использоваться лишь в обществе, ориентированном на будущее, для которого будущее представляет собой территорию, подлежащую завоеванию или колонизации. Понятие риска предполагает существование общества, активно пытающегося порвать с собственным прошлым, — а это главная характеристика современной индустриальной цивилизации»1.

Таким образом, подобно немецкому социологу Никласу Луману, также уделявшему большое внимание исследованию проблематики риска в современных обществах1, Гидденс полагает, что сама возможность отличить категорию риска от опасности или угрозы тесно связана с социальными и институциональными характеристиками современности; в конечном счете она проистекает из осознания того факта, что большинство случайных обстоятельств, влияющих на человеческую деятельность, создаются не Богом или природой, а самими людьми. Кроме того, Гидденс подчеркивает, что в отличие от досовременных обществ для современности не характерно однозначно отрицательное отношение к риску. «Риск, — говорит Гидденс, — всегда необходимо обуздывать, но активное отношение к риску составляет базисный элемент динамично развивающейся экономики и общества, склонного к инновациям»2. Таким образом, применительно к развитым современным обществам речь идет скорее не о том, что повседневная жизнь в них становится опаснее, чем в прошлом, а о том, что «в условиях современности как для обыкновенных людей, так и для экспертов в тех или иных областях мышление в понятиях риска и его оценки становится обыденным делом, часто идущим как бы само собой»3.

Luhmann N. Soziologie des Risikos. Berlin: Walter de Gruyter, 2 .199L

з              Middens A. Runaway World. P. 35.

Giddens A. Modernity and Self-Identity. P. 123-124.