РИСК И ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

Каким образом эта совокупность рисков затрагивает доверие простых людей к экспертным системам и их чувство онтологической безопасности? Отправная точка анализа должна учитывать неизбежность жизни с опасностями, которые недоступны контролю не только индивидов, но также больших организаций, включая государства, и которые являются высоко интенсивными и угрожающими жизни миллионов людей (а потенциально — и всему человечеству).

Как мы можем постоянно удерживать на авансцене наших умов опасности, которые чрезвычайно грозны и столь же далеки от индивидуального контроля? Ответ заключается в том, что многие из нас этого не могут. Люди, которые целыми днями беспокоятся о возможности ядер

ной войны, как мы отметили ранее, подвержены умственным расстройствам. Несмотря на то, что было бы сложно считать иррациональным кого-то, кто постоянно и сознательно имеет озабоченность такого рода, этот взгляд парализует повседневную жизнь. Даже человека, который поднимает эту тему на общественном собрании, склонны считать истеричным или бестактным. В романе Керолайн Си «Золотые дни», который заканчивается после событий ядерной войны, главный герой на званом обеде рассказывает другому гостю о своем страхе ядерного уничтожения: «Ее глаза широко открылись.

Я никогда не был особенно сообразительным. Но иногда я соображаю быстро. “Нет”, сказал я. Я мог крикнуть это на всю прекрасную, безопасную комнату. “Я думаю, что все те другие страхи, о которых мы говорили, являются метафорой моего страха ядерной войны!”

Она глядела на меня с недоверием, но избежала сложного ответа, когда нас позвали на очень приятный поздний ужин.

Недоверчивость гостьи на званом обеде не имеет ничего общего с высказанным аргументом; он фиксирует недоверие к тому, что кто-либо в этих условиях должен испытывать эмоции в отношении подобных проблем»1ххЬс.

Большинство людей не тратит много времени, — по крайней мере, сознательно, — на беспокойство о ядерной войне или о других значительных опасностях, для которых она может быть,

а может и не быть, метафорой. Причиной этого является необходимость добиваться успеха в более локальных практиках повседневной жизни, но еще большую роль играет психология. В секу- лярной среде низкая вероятность высоких рисков стремится к возрождению ощущения фортуны, которое ближе к досовременным взглядам, чем к культивируемым меньшинством предрассудкам. Чувство «судьбы», обладает ли оно позитивным или негативным оттенком — неясное и обобщенное чувство доверия к далеким событиям, которыми мы не можем управлять, — помогает индивиду при встрече с бременем экзистенциальной ситуации, которая в противном случае стала бы источником постоянного беспокойства. Судьба как ощущение, что вещи в любом случае пойдут своим чередом, таким образом, снова появляется в самом центре мира, который, как принято считать, осуществляет рациональный контроль над собственными делами. Более того, это имеет свою цену на уровне бессознательного, поскольку в основе своей предполагает подавление тревоги.

Низкая вероятность высокозначимых рисков не исчезнет в современном мире, хотя при оптимальном сценарии может быть минимизирована. Таким образом, даже если бы имела место ситуация, при которой все существующие ядерные заряды исчезли, никакого другого сравнимого по разрушительной силе оружия не изобрели, а на горизонте не виднелось бы никаких сравнимых катаклизмов социализированной природы, профиль глобальной опасности все еще существовал

бы. Если бы было признано, что ликвидация признанного технического знания недостижима, то ядерное оружие могло бы быть заново создано в любой момент. Более того, любая важная технологическая инициатива могла бы основательно нарушать координацию глобальных явлений. Эффект колесницы свойственен современности по причинам, которые я подробно изложу в следующем разделе данной работы.

Глубоко контрфактический характер наиболее значительных рисков напрямую связан с нечувствительностью к тому, что их перечисление способствует их поддержанию. В Средние века ад и осуждение на вечные муки, как итог судьбы неверующего, в загробной жизни были «реальным». Однако в случае наиболее губительных опасностей, с которыми мы сегодня сталкиваемся, ситуация является иной. Наибольшая опасность измеряется не в терминах вероятности ее осуществления, а в понятиях ее обобщенной угрозы для человеческой жизни, сколь бы контрфактической она ни была. Вовлеченные риски необходимо «нереальны», потому что мы могли бы иметь возможность наблюдать их, лишь если бы произошли события, слишком чудовищные для того, чтобы их созерцать. Относительно ограниченные события, подобные ядерным бомбардировкам Хиросимы и Нагасаки, равно как и авариям на атомных электростанциях на Три-Майл-Айленд или в Чернобыле, дают нам некоторое понимание того, что могло бы случиться. Но они никоим образом не имеют отношения к необходимому контрфактическому характеру других, более разрушительных событий — главной основы их «нереальности» и успокаивающих эффектов, производимых повторением перечня рисков. Как

замечает Сьюзан Зонтаг: «Неизменный сценарий современности: апокалипсис подкрадывается — и не происходит. И он по-прежнему виднеется на горизонте... Сегодня апокалипсис является долго длящимся сериалом: не “Апокалипсис сегодня”, но “Апокалипсис в будущем”»130011.