Установление государственной монополии физического и символического насилия неотделимо от становления поля борьбы за монополию привилегий, связанных с этой монополией. В качестве компенсации за унификацию и относительную универсализацию, которая ассоциируется с возникновением государства, выступает монополизация единицами всеобщих ресурсов, которые это государство производит и предоставляет (Вебер, а после него и Элиас не учитывали процессы формирования государственного капитала и монополизации этого капитала государственной знатью, которая участвовала в его производстве, или, точнее говоря, которая формировалась как таковая, производя этот капитал). Но эта монополия универсального может быть достигнута только ценой подчинения (по меньшей мере внешнего) этому универсальному и всеобщим признанием универсалистского представления о господстве, воспринимаемая как законное и бескорыстное. Те, кто как Маркс, опрокидывают официальный образ, который бюрократия хочет создать о себе самой, и кто описывают бюрократов как узурпаторов всеобщего, действующих как частные собственники государственных ресурсов, не принимают во внимание вполне реальные эффекты обязательной отсылки к ценностям нейтралитета и бескорыстной преданности государственному интересу, который все более становится необходим функционерам государства по мере продвижения вперед длительной работы по символическому конструированию, в результате которой создается и внедряется официальное представление о государстве как месте универсального и месте служения общему интересу. Монополизация универсального является итогом универсализации, которая совершается внутри самого бюрократического поля. Это показывает анализ функционирования той странной институции, что называется комиссией — группой лиц, на которых возложена задача соблюдения общего интереса и которым предлагается преодолеть свои частные интересы, чтобы производить всеобщие суждения. При этом официальные лица должны непрерывно работать над тем, чтобы если не пожертвовать своим частным мнением в пользу «точки зрения общества», то как минимум превратить свое мнение в легитимную точку зрения, т. е. сделать ее универсальной посредством, в частности, обращения к риторике официального. Всеобщее является предметом всеобщего признания, а принесение в жертву эгоистических интересов (особенно экономических) признается всеми как легитимное (общий суд может лишь оценить и одобрить попытку подняться над частной и эгоистической точкой зрения индивида и встать на точку зрения группы, считая их проявлением признания ценности группы и самой этой группы как создателя всякой ценности, а следовательно, перехода от is к ought). Это подразумевает, что все социальные миры в той или иной степени стремятся предложить материальные и символические прибыли от универсализации (это несмотря на то, что они следуют стратегиям «вести себя в соответствии»). И что миры, которые, подобно бюрократическому полю, настойчиво требуют подчинения всеобщему, являются особенно предрасположенными к получению этих прибылей. Показательно, что административное право, имеющее целью сформировать мир преданности всеобщему интересу и выдающее за свой фундаментальный закон обязательство бескорыстия, возводит подозрение относительно щедрости в практический принцип оценки практик: «правительство не делает подарков», административное действие, приносящее выгоду в индивидуальном порядке какому-либо частному лицу, является подозрительным и даже недозволенным. Прибыль от универсализации, конечно же, является одним из исторических двигателей прогресса универсального. Все это в той мере, в какой оно способствует созданию мира, где будут признаваться (хотя бы на словах) общечеловеческие ценности (разум, достоинство и т. п.) и где учреждается процесс взаимообразного усиления стратегий универсализации, направленных на получение прибылей (пусть даже отрицательных), связанных с подчинением всеобщим правилам, с одной стороны, и структур этих миров, официально посвятивших себя общечеловеческому — с другой. Социологический взгляд не может не замечать расхождения между официальной нормой как она формулируется в административном праве и действительностью административной практики со всеми ее нарушениями обязательства бескорыстия: «использованием служебного положения в личных целях» (злоупотребление материальными благами или общественным положением, коррупция или взяточничество) или, в более извращенной манере, незаконные льготы, административное невмешательство, отступления от закона, торговля служебным положением, — всем тем, что служит получению выгоды от неприменения или нарушения закона. Но вместе с тем, социолог не может не видеть результатов деятельности этой нормы, требующей от агентов принести свои частные интересы в жертву обязательствам, входящим в их функции («служащий должен отдавать себя работе целиком»); точнее, — если быть реалистом — он не может не видеть эффектов личной заинтересованности в бескорыстии и всех тех разновидностях «лицемерного благочестия», появлению которых может способствовать парадоксальная логика бюрократического поля. Примечания 1 Bernhard Т. Maitres anciens. Paris: Gallimard, 1988. P. 34. 2 Цит. по: Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения: Пер. с нем. /Сост., общ. ред. и послесл. Ю. Н. Давыдова; Предисл. П. П. Гайденко. М.: Прогресс, 1990. С. 645. 3 Bonney R. Guerre, flscalite et activite d’Etat en France (1500— 1660): Quelques remarques preliminaires sur les possibilites de recherche // Ph. Genet, M. Le Mene (eds). Genese de l’Etat moder- ne. Prelevement et redistribution. Paris: Ed. du CNRS, 1987. P. 193. 4 В обществах, не имеющих государственности (как древняя Кабилия или Исландия в сагах; см.: Miller IV.I. Bloodtaking and Pacemaking. Chicago: The University of Chicago, 1990), не существует делегирования функций насилия группировке профессионалов, четко идентифицируемых обществом. Как следствие, нельзя уйти от логики кровной мести (править суд лично: рекба, вендетта) или самозащиты. Отсюда проблемы, поднятые вели кими трагиками: акт правосудия — Орест — здесь практически не отличается от первоначального преступного действия. Вопрос о признании легитимности государства стремятся замолчать, но он напоминает о себе в отдельных экстремальных ситуациях. 5 Следовало бы детально изучить постепенный переход от «наследного» (или «феодального») использования налоговых ресурсов, в которых значительная часть общественного дохода предназначалась для подарков и широких жестов государя, призванных обеспечить ему признание потенциальных конкурентов (и тем самым, помимо прочего, признание законности сбора налогов), от «бюрократического» использования в качестве «государственных расходов». Такая трансформация является основополагающим параметром перехода от династического государства к «обезличенному». 6 Duberge J. La psychologie sociale de I’impot. Paris: PUF, 1961; Schmollers G. Psychologie des finances et de l’impot. Paris: PUF, 1973. 7 Hilton R.H. Resistance to taxation and to other state impositions// Genet Ph., Le Mene M. (eds). Op. cit. P. 169-177, 173-174. 8 Такое отделение короля или государства от конкретных воплощений власти находит свое завершение в мифе о «потаенном короле» [вариант: спящем, часто внутри горы, короле легендарного прошлого; см. легенды о короле Артуре, Фридрихе Барбароссе, Карле Великом и др. — Прим. перев.]. (Вегсё Y. М. Le roi cache. Paris: Fayard, 1991). 9 Вегсё Y. M. Op. cit. P. 164. 10 Унифицирующее воздействие государства на сферу культуры, являющуюся основополагающим элементом строительства национального государства, проводится через школу и распространение начального образования в течение XIX века. Создание национального общества идет вместе с утверждением всеобщей образованности: все индивиды равны перед законом, государство обязано сделать из них граждан, имеющих культурные средства для активного осуществления ими своих законных прав. 11 Corrigan Ph., Sayer D. The Great Arch, English State Formation as Cultural Revolution. Oxford: Basil Blackwell, 1985. P. 103sq. 12 CM.: Bourdieu P. Deux imperialismes de l’universel // Fau- re C., Bishop T. (ed.) L’Amerique des Fran5ais. Paris: Ed. Francis Bourin, 1992. P. 149-155. Культура столь глубоко укоренена в патриотических символах, что любой критический вопрос о ее роли и фунционировании воспринимается как предательство и святотатство. 13 Esmein A. Histoire de la procedure criminelle en France et specialement de la procedure inquisitoire depuis le XIIе siecle jus- qu’a nos jours. Paris, 1882. Reed, in: Berman H. J. Law and Revolution. The Formation of Western Legal Tradition. Cambridge: Harvard University Press, 1983. 14 Bloch M. Seigneurie fran5aise et manoir anglais. Paris: Ar- mand Colin, 1967. P. 85. 15 Hanley S. Engendering the State: Family Formation and State Building in Early Modern France// French Historical Studies. 1989. №16(1). P. 4-27. 16 Jouanna A. Le Devoir de re volte, la noblesse fran5aise et la gestation de l’Etat moderne. 1559-1561. Paris: Fayard, 1989. 17 Mousnier R. Les institutions de la France sous la monarchie absolue. T.l. Paris: PUF, 1980. P. 4. 18 Fogel M. Modele d’etat et modele social de depense: les lois somptuaires en France de 1485 a 1560// Genet Ph., Le Mene M. Op. cit. P. 227-235, (spec. p. 232). 19 Maitland F. W. The Constitutional History of England. Cambridge: Cambridge UP, 1948. P. 429. 20 В связи с Кафкой я показал, насколько социологическое и теологическое воззрения, несмотря на внешние различия, похожи друг на друга. (Bourdieu P. La derniere instance // Le stecle de Kafka. Paris: Centre Georges Pompidou, 1984. P. 268-270.) 21 Опубликование — в смысле процедуры, имеющей целью сделать что-то достоянием публики, доступным каждому для ознакомления, — всегда заключает в себе возможность узурпации права осуществлять легитимное символическое насилие, целиком принадлежащее государству (которое подтверждается, к примеру, публикациями о заключении брака или через обнародование закона). Государство всегда стремится управлять всеми видами опубликования: печатанием и распространением книг, театральными постановками, публичными проповедями, карикатурами и т. д. 22 Bourdieu P. Sur le pouvoir symbolique // Annales. 1977. №3. P. 405-441. См. перевод на русский язык в настоящем издании: «Символическая власть». 23 Другим примером этого может служить деление университетского и научного мира на дисциплины, вписанное в умы в форме дисциплинарых габитусов, порождающих диспропорциональные отношения между представителями различных дисциплин, а также ограничения и искажение представлений и практик. 24 Цит. по: Юм Д. О первоначальных принципах правления / Пер. Е. С. Лагутина // Юм Д. Сочинения: В 2 т. Т. 2. / Пер. с англ.; Примеч. И. С. Нарского. М.: Мысль, 1996. С. 503-504.