<<
>>

МИСТИФИКАЦИИ

В предыдущем изложении были описаны способы, какими в индивидуальном исполнении выпячиваются одни вещи и прячутся другие. Если посмотреть на восприятие как на форму контакта и общения между людьми, тогда контроль над воспринимаемым есть контроль над завязанным контактом, а ограничение и регулирование содержания показываемого есть также ограничение и регулирование контакта.
Между информационными и ритуальными моментами существует некоторая связь. Неспособность регулировать информацию, потребляемую аудиторией, влечет возможный распад проецируемого определения ситуации; неспособность регулировать контакты означает возможное разложение ритуальной дисциплины исполнителя. Широко распространено мнение, что ограничения на контакт, поддержание известной социальной дистанции между исполнителем и другими — это способ пробудить и поддерживать в публике некий благоговейный трепет, или как сказал Кеннет Берк, способ, которым аудиторию можно мистифицировать в отношении исполнителя. Иллюстрацией такого взгляда могут послужить рассуждения Ч. Кули: Как долго человек сможет работать с другими людьми, представляя им ложную идею о себе, зависит от ряда обстоятельств. Как уже говорилось, сам человек может быть простым частным случаем без всякой определенной связи с общей идеей о нем — последняя является самостоятельным продуктом воображения. Работу воображения едва ли можно исключить там, где отсутствуют непосредственные контакты между лидерами и их последователями. Это частично объясняет, почему социальные авторитеты, особенно если они прикрывают внутреннюю личную слабость, всегда склонны окружать себя формальностями и искусственной таинственностью с целью предупредить фамильярнопанибратские отношения и тем дать шанс людскому воображению для идеализации носителей авторитета... Военные, например, отчетливо понимают, что для поддержания дисциплины в армии и на флоте совершенно необходимы те формальные отношения, которые отделяют командира от подчиненного и потому помогают добиваться безоговорочного повиновения последнего.
Точно так же, как отмечает профессор Росс в своей работе о «социальном контроле*, светские люди используют манеры преимущественно как средство самоприкрытия, и это самоприкры- тие служит, среди прочих целей, сохранению своеобразной власти над непосвященным92. Ф. Понсонби, давая совет королю Норвегии, придерживался той же теории: Однажды вечером король Хаакон рассказал мне о своих затруднениях из-за республиканских наклонностей оппозиции и о том, каким осторожным он вынужден быть во всем что делает и говорит. В частности, он намеревался как можно больше выходить в народ и полагал, что его популярность возрастет, если он и королева Меуд вместо автомобиля будут пользоваться трамваями. Я откровенно отвечал ему как думал, что это было бы большой ошибкой, поскольку панибратство порождает лишь снисходительное пренебрежение. Как морской офицер, король должен бы знать, что капитан корабля никогда не ел вместе с другими офицерами, но держался в гордом отдалении. И это конечно же для того, чтобы пресечь всякую фамильярность в обращении с ними. Я посоветовал королю подняться на пьедестал и там оставаться. Тогда он мог бы при случае сходить с него без всякого вреда для своего достоинства. Народ не хочет короля, которого можно запросто похлопать по плечу, — он хочет чего- то возвышенно-неопределенного, вроде дельфийского оракула. Монархия в действительности всегда результат творческого воображения рядовых людей. Каждый человек любит иногда помечтать, что бы он сделал, если б был королем. Люди вкладывают в фигуру монарха все мыслимые добродетели и таланты. Поэтому они обречены на разочарование, если видят его ходящим по улицам подобно самому обыкновенному человеку93. Логически крайний вывод, подразумеваемый теорией такого рода (независимо от ее фактической правильности или неправильности), требует совсем запретить аудитории смотреть на исполнителя, и временами, когда тот притязал на божественные качества и способности, это логическое умозаключение, по-видимому, становилось руководством к действию.
Несомненно, что в деле сохранения социальной дистанции аудитория сама часто будет сотрудничать с исполнителем, соблюдая правила вежливости, чтя и уважая сакральную цельность и честь, приписываемую исполнителю обществом. У Г. Зиммеля можно прочитать об этом следующее: Действовать таким образом значит следовать чувству (которое возникает и в других случаях), что вокруг каждого человеческого существа имеется некая идеальная сфера. Несмотря на то что она разнится по своей протяженности в различных направлениях и соответственно изменяется в зависимости от лица, с кем действующий индивид поддерживает отношения, она обладает одним неизменным свойством — в эту сферу нельзя вторгнуться, не разрушив тем самым личного достоинства индивида. Сферу такого рода образует вокруг человека его «честь*. Язык очень тонко обозначает покушение на чью-нибудь честь выражением «зайти слишком далеко*: здесь радиус идеальной сферы отмеряет, так сказать, пограничную дистанцию, нарушение которой другим лицом оскорбляет нашу честь94. Сходная мысль есть у Дюркгейма: Человеческая личность — вещь священная. Никто не в праве оскорблять ее или посягать на поставленные ею границы, хотя одновременно величайшим благом для нас является общение с другими95. Отсюда надо сделать ясный вывод, вопреки подразумеваемым в рассуждениях Кули следствиям, что чувства известной благоговейной сдержанности и дистанции точно так же испытываются людьми (пусть не с одинаковой силой) по отношению к исполнителям равного или низшего статуса, как и к исполнителям сверхобычного статуса. Какова бы ни была функция этих чувств для самой аудитории, такие источники сдерживания ее реакций предоставляют исполнителю известное свободное пространство для построения нужного впечатления по собственному выбору и позволяют ему, ради собственного блага или блага аудитории, задействовать это впечатление как средство защиты или угрозы, которое было бы уничтожено слишком тесным знакомством публики с исполнителем. Наконец, надо добавить, что тайны, которые аудитория не трогает из почтения к исполнителю, вероятнее всего, могут сказаться пустяковыми либо серьезными тайнами, но которыми он равно устыдился бы при возможном разоблачении. В таком случае мы имеем в обороте, по выражению К. Рицлера, фальшивую социальную монету, на одной стороне которой благоговейное почтение, а на другой — стыд96. Аудитории чудится, будто за представлением стоят некие тайные загадки и силы, а исполнитель при этом чувствует, что его главные секреты ничтожны. Как показывают бесчисленные народные сказки и обря ды посвящения (или ритуалы инициации), настоящий секрет, скрываемый за таинственностью всех мистерий, состоит в том, что в действительности тайны нет, а реальная задача их исполнителей — помешать публике тоже понять это.
<< | >>
Источник: Гофман И.. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. и вступ. статья А. Д. Ковалева — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле»,. — 304 с... 2000

Еще по теме МИСТИФИКАЦИИ:

  1. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ИСТОРИИ Эрнест Геллнер Economic Interpretation of History Ernest Gellner
  2. 5. ДЛЯЩЕЕСЯ ОТКРЫТИЕ РАЗУМА: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  3. ПОКАЗАТЕЛЬНЫЕ ЗАЕЗДЫ СОЦИАЛИЗМА в СТОМАТОЛОГИИ
  4. Антропология российской власти. Проблемы, гипотезы и перспективы ПА
  5. Н. П. Долинин К ИЗУЧЕНИЮ ИНОСТРАННЫХ ИСТОЧНИКОВ О КРЕСТЬЯНСКОМ ВОССТАНИИ ПОД РУКОВОДСТВОМ И. И. БОЛОТНИКОВА 1606-1607 гг.
  6. Дополнительная литература
  7. Проблема сигнификации
  8. «Неомарксистская» интерпретация отношений идеологии и науки
  9. САМОЗВАНЧЕСКАЯ ИНТРИГА
  10. Глава 12 В «ВОРОВСКОМ» ЛАГЕРЕ
  11. 3. Карл Маркс
  12. 3. Юридико-социальные теории
  13. Глава 7 «ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА» И РУССКАЯ ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННАЯ ЭМИГРАЦИЯ
  14. Несколько слов по поводу конституционных вожделений нашей «либеральной прессы» 1881 г.
  15. Николай Яковлевич Данилевский
  16. Альбер Камю
  17. Трансцендентность институтов