ПРИЗНАКИ НОВЕЙШЕЙ ПЕРЕХОДНОЙ ЭПОХИ В МИРОВОМ УРБАНИЗМЕ

Проблема будущего города, или, точнее, будущего типичного поселения, принадлежит к числу самых интересных, но одновременно и самых сложных вопросов урбанистической теории. Ясно, что при современном состоянии общественных наук формулировать какие-либо конкретные выводы в этом отношении, выступать с определенными предсказаниями, а тем более давать точные даты или детальные характеристики будущего города было бы не только рискованным, но в высшей степени ненаучным.

направление дальнейшего развития современного населенного пункта, мы постараемся наметить хотя бы вехи, по коим может и должно подвигаться соответствующее исследование на основе строго объективного анализа фактов..

Как неоднократно указывал Карл М а р к с, «в оживающем строе, еще задолго до революционного взрыва, накапливаются эволюционным порядком те изменения и противоречия, которые подготавливают и предопределяют будущий диалектический переворот». Этот общий вывод, оправдываемый многими историческими примерами, не может не относиться и к сфере урбанизма, поскольку город составляет неотъемлемую часть целой народнохозяйственной системы. В частности, мы уже рассмотрели эпоху, подготовившую переход города средневекового к городу капиталистическому: внутреннее содержание последнего зрело в течение двух-трех столетий, но было сковано старой политической формой, с которой французская революция справилась в короткий срок. Трудно сомневаться в том, что, по примеру миновавших эпох, и в наше время будущее социальное содержание зреет под оболочкой существующих государственных форм.

На первом плане исследования здесь стоит, как и всегда, производственный базис. Мы показали, что современный типичный индустриальный центр возник, кристаллизовался и вырос вокруг грузной и неподвижной паровой машины и двигателя внутреннего сгорания с его коротким передаточным механизмом: только внепосредствен- ной близости от них могли сосредоточиться многочисленные жилища рабочих, технических руководителей и хозяев предприятий, обрастающие затем густыми кольцами поставщиков, торговых посредников, агентов транспорта.

Так вот следует констатировать прежде всего, что этого основного городообразующего фактора в настоящий момент более не существует. Исполнительная часть машины, т. е. рабочий механизм, теперь может быть отделена от двигателя, так как передаточные ремни, валы и цепи заменяются без всяких затруднений простым электрическим проводом, доставляющим электрическую энергию на любое расстояние. Промышленность, впервые зародившаяся в деревне в виде ремесел и кустарных промыслов, перекочевала в города, которые в свое время концентрировали и централизовали обрабатывающее произ

водство, теперь же она вновь готова вернуться в деревню. По крайней мере такой возврат сделался технически возможным благодаря свойствам, присущим электрической трансмиссии.

С легкой руки В. И. Ленина сейчас уже сделалось общим местом утверждение,[397] что если паровая техника является техникой капиталистической эпохи, то электрическая техника всецело принадлежит социализму. Подобное утверждение, в столь широком его значении, конечно, относится скорее к разряду гениальных интуиций, чем научно обоснованных выводов, но во всяком случае решающее влияние электрификации на коренные условия урбанизма трудно отрицать. Мы уже объяснили, что электрификация сельского хозяйства гонит землевладельцев в индустриальные центры, так как она сокращает переменный капитал, т. е. количество рабочей силы, потребной для землевладельческого производства. Однако, с другой стороны, та же электрификация городской промышленности всемерно способствует переселению последней в деревню; она в состоянии индустриализировать деревню не только в смысле индустриализации одного лишь сельского хозяйства, но и в смысле широкого распространения в деревне машинной обрабатывающей промышленности. Одним словом, с производственной точки зрения, существование отдельных агломераций населения в виде городов делается отныне излишним. Центростремительная роль паровой машины сменяется центробежной ролью электричества.

Этот вывод следует запомнить, так как он является твердой исходной базой для дальнейших соображений.

Чтобы конкретнее убедиться в сказанном, рассмотрим фабрику последних лет в картинном описании ее современного исследователя.[398] «Мы входим в большую рабочую залу, крыша которой покрывает пространство в 20 675 кв. метров и которая представляет из себя одну из самых больших машиностроительных мастерских современности. Нигде нет ни одного передаточного вала, нигде нет ни одного ремня в смысле старых трансмиссий. Движущая сила притекает незримо, почти вне пространства, к отдельным машинам, без всяких внешних признаков, нематериально, почти как мысль, как волевой импульс, наполняя колоса механической энергией. Вместо цепей и ремней, по тонким проволокам и кабелям, искусно скрытым в узорах колонн, струится через помещение напряженный, насыщенный массами энергии эфир.

«И еще в другом направлении меняется характер мастерской: все движется. Самая тяжелая рабочая машина более не привязана к полу. Она ничем более не отличается от инструмента, от напильника, от клещей, так как, несмотря на то, что она обладает титанической силой, один нажим человеческой руки может поднять ее при помощи крана; картина мастерской может быть целиком перестроена, может быть приспособлена к обработке нового продукта, к новому плану производства. Могучие краны играючи поднимают вверх рабочую машину и вставляют ее в новое поле труда. Стоит только вставить конец проволочного шнура в маленький штепсель, - и рабочая машина оказывается снова включенной в живительный круг электрического тока. Ранее это было немыслимо; только сумасшедший руководитель предприятия мог бы решиться снять тяжелые машины с их фундамента, оторвать их от передаточных валов, прочность и мощность которых была рассчитана как раз для этих машин, но не для других. Ныне достигнута изумительная гибкость».

К приведенной цитате надлежит добавить, что с той же легкостью электрический ток, а вслед за ним и каждый исполнительный механизм могут быть легко переброшены на 10, 100, 1 ООО верст в любом направлении, отвлекая туда рабочих, т.е. основную часть населения индустриального центра.

Упомянутая идея борьбы с пространством и победа над расстоянием с ее децентрализующим, чисто центробежным воздействием, как порождение быстро развивающегося транспорта и мирового обмена, далеко не ограничивается областью одного только материального производства, но пронизывает насквозь всю цивилизацию последних лет. Демократический театр нашего времени - кинематограф - позволяет следить за игрой и мимикой мировых артистов с тем же успехом в ничтожном населенном пункте, как и в Лондоне или Москве.

Возникает второй, не менее важный вопрос: если технически разгрузка крупного города сделалась возможной, то допускают ли ее экономические условия? В экономической и урбанистической литературе уже с начала XX столетия установился правильный взгляд,

что эти условия теперь не только «допускают» разгрузку, но и благоприятствуют ей. Уже давно миновали времена, когда заработная плата была ниже в большом городе, чем в мелком поселении, и когда доступные цены на городскую землю и сравнительно небольшая рента городских земель побуждали капиталистические предприятия концентрироваться преимущественно в крупных центрах. Как известно из политической экономии, средний уровень заработной платы определяется минимумом средств существования рабочих. Цена рабочей силы не может надолго опускаться ниже минимального стандарта трудовой жизни. Между тем продукты питания и жилище рабочего стали значительно выше в крупном центре, чем в более мелком поселении, в результате чего необходимая стоимость в первом повышается, прибавочная же стоимость, выжимаемая капиталистами, соответственно должна падать, и, следовательно, крупногородскому капиталисту труднее удержать на желательном для него уровне норму эксплуатации, чем капиталисту вне города.

Целый ряд фактов, по-видимому, подкрепляет этот логический вывод.

«На всем массиве Дофинэ и по всему Альпийскому массиву, - говорит Г а н о т о ,[400] можно встретить значительные фабрики, расположившиеся по всем углам и закоулкам страны, которая несколько лет назад жила очень бедно. Теперь она преобразовывается на наших глазах: деревни богатеют, хижины превращаются в дома, самые маленькие деревушки освещены электричеством, на каждом шагу стоят столбы с электрическими проводами, а электрические трамваи снуют по долинам и взбираются на горы». По свидетельству Дюбуа и Ж ю л е н а х число ткацких станков уменьшается в Сент-Этьенне

и других городах и увеличивается в окрестных деревнях.[401] Шелковая ткацкая промышленность Франции, которая в XIX веке была чисто городской промышленностью, сосредоточенной в Лионе, по словам Вандервельде, рассеивается, переходит за пределы города, появляется в ближайших деревенских общинах, а затем последовательно во многих департаментах. Из Женевы часовое производство распространилось по всем сельским местностям кантонов Берна и Невшателя. Даже в Манчестере целый ряд ткацких и прядильных фабрик был перенесен в соседний Штокпорт, причем была понижена зарплата, а после того как этот населенный пункт сделался сам крупным центром, фабрики перешли еще далее в деревню, и заработная плата еще уменьшилась. Э. Хоуард в своем докладе на конференции Garden-City Association перечислил целую серию случаев перенесения крупнейших фабрик из больших городов в деревню или поселки.[402] То же движение захватывает и Германию. В сельских местностях, примыкающих к Кельну, Дюссельдорфу, Аахену, население увеличивается еще быстрее, чем в самых городах. О Вестфалии прусское статистическое бюро категорически говорит, что «чисто промышленное население живет там по преимуществу в деревне». Даже в Соединенных штатах, где города продолжают быстро расти, обнаруживается тенденция переброски части промышленности в деревню. Так,^ Вебер указывает, что из 65 железоплавильных заводов Нью-Йорка около 50 переместилось в Бруклин и дальше в местности, расположенные по реке Гудзону, и в Нью- Джерсей. Знаменитый лидер американских капиталистов Г. Форд, отрицая необходимость больших централизованных фабрик, высказывается за устройство небольших промышленных предприятий в поселениях соответствующих размеров.[403] Эти факты, приведенные в виде примеров, за отсутствием исчерпывающей статистики, могут быть подтверждены впечатлениями путешественников. Все, кто объезжал области западной Германии, Бельгии, восточную часть Соед. штатов и т.д., знают, что зеленеющей деревни с ее простором полей и лугов там уже нет: поезд то-и-дело проезжает через лес дымящихся труб и густо населенную, сплошь индустриализованную территорию. Грани между городом и деревней с каждым годом стираются все больше и больше.

Таким образом мы видим, что как современная техника, так и экономические отношения перестают содействовать большим городам, благоприятствуя, наоборот, их расселению.

В том же направлении децентрализации и обратной тяги в деревню,

уже коренным образом измененную, начинают действовать и многие отрицательные стороны больших городов.

Схематически резюмируя соответствующую урбанистическую литературу,[404] мы перечислим эти недостатки, которые жизнь с каждым годом подчеркивает все сильней и сильней. Трудовое население, как правило, живет в многоэтажных каменных домах с узкими и тесными дворами, при сильной скученности, доходящей до 20-30 угловых жильцов на одну комнату. Недостаток солнца на улицах и дворах; в нижние этажи домов солнце вовсе не проникает. Недостаток растительности: городской житель искусственно оторван от природы. Воздух в рабочих кварталах отравлен дымом, пылью, копотью и вредными газами. Результат: усиленная детская смертность и постепенное вырождение человеческого организма (наследственные туберкулез, рак, рахитизм, неврастения, малокровие). Низкие средние цифры смертности, достигнутые большими городами, благодаря санитарным мероприятиям, не убедительны, так как они объясняются благосостоянием имущих классов, в массе живущих в городе, цифры же смертности городского рабочего населения (в среднем приблизительно 30 на тысячу) выше, чем в деревне (около 20 на тысячу). Дороговизна жизни: высокие цены на продукты питания, жилище и отопление. Продовольственные затруднения: город в этом отношении беспомощен и всецело зависит от правильной доставки продуктов питания, что сказывается гибельно в катастрофические моменты; снабжение здоровым молоком и скоропортящимися продуктами стихийно и чаще всего неудовлетворительно. Транспортные затруднения, изнашивающие организм; в частности место ночевки, как правило, находится на далеком расстоянии от места работы. Воспитание молодого поколения рабочих ненормально, что в связи с тяжелым материальным положением приводит к хулиганству, нищенству, проституции и другим специфически городским порокам. Особенно резкие общественные контрасты и социальное неравенство. Чрезмерная растрата человеческих сил, вызываемая всей конъюнктурой городской жизни и все более интенсивной борьбой за существование.

Общий вывод: работники крупного города больше растрачивают

энергии, чем сберегают ее, и город меньше дает трудовому классу, чем берет от него; отсюда - растущая неудовлетворенность городской жизнью и возникновение тяги за город.

В конечном результате вся совокупность технических, экономических и прочих условий начинает способствовать децентрализации и центробежным устремлениям. Большой город последних лет обнаруживает тенденцию кразгрузке своих центральных кварталов и к приостановке роста населения в пределах своего более широкого основного ядра. Правда, большие города продолжают расти, как уже указывалось, посредством инкорпорации своих хаотически развивающихся пригородов и предместий, т.е. стремятся сохранить свое содержание и лицо, присоединяя к себе часть индустриализированной деревни. Однако это стихийное расползание только усиливает дефекты города-гиганта: транспортные трудности еще намного увеличиваются; дороговизна жизни, в связи с распространением городской ренты, земельной спекуляции и увеличением налогов, захватывает все более многочисленные группы поселений; благоустройство и планировка вновь инкорпорированных пространств, застроенных кое-как и без плана, требует непосильных расходов, приводя к непомерно высокой муниципальной задолженности. Положение для трудового населения становится нестерпимым и властно требует выхода.

Начавшийся еще с конца прошлого столетия процесс городской децентрализации в связи с ростом пригородных поселений может быть иллюстрирован следующими таблицами.1

Лондон (население в тысячах)

Вена

1 Таблицы, касающиеся Лондона, Вены, Парижа, заимствованы из статьи С. За горского «Рост современных городов» (Энц. сл. Гранат, стр. 8-9), а таблицы, касающиеся Берлина и Лейпцига, из статьи Hellmuth Wolff «Citybildung» (Handw6rterbuch der Kommunalwissenschaften, Jena, Erster Band, S. 516-517).

Берлин (без пригородов)

Париж

Лейпциг

Послевоенная , литература[405] указывает на еще более интенсивный ход указанного процесса децентрализации за последние годы: в центре городов остаются, если не считать швейцаров и сторожей, исключи

тельно одни учреждения с «дневным» населением служащих и руководителей, количество коих увеличивается из года в год. Этому дневному населению приходится чаще всего приезжать издалека, загромождая в утренние и в послеслужебные часы городские артерии сообщения.

Резюмируя сказанное, мы видим, что целый ряд факторов, действующих солидарно в одном направлении, приводит в последние годы к двухстороннему процессу: деревня, индустриализируясь, приближается к городу, но отнюдь не сливается с ним, а город, децентрализуясь, тянется к деревне, частично захватывая ее в свою сферу. Процессы эти в большинстве случаев происходят стихийно, дезорганизованно, причем массового выхода из все более тяжелого положения еще не найдено. Впрочем, как мы увидим в следующем отделе, в недрах урбанизма уже зародилось здоровое планировочное движение, получающее кое-где частичное осуществление, несмотря на его несоответствие существующей народнохозяйственной системе.