Л. В. Черепнин ОТРАЖЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ ЖИЗНИ XIV — начала XV в. В МОСКОВСКОМ ЛЕТОПИСАНИИ

Задача 'настоящей статьи — -выяснить, © «какой мере в московских летописных сводах, создававшихся на первых этапах объединения русских земель в единое централизованное государство, отражался интерес к вопросам международной жизни.

Поэтому я прежде всего ставлю вопрос о том, какими сведениями из области истории и современного положения зарубежных стран располагали летописцы. Этот вопрос тесным образом связывается с другим: почему составители летописных сводов обращали внимание на определенные государства и народы, а в жизни этих государств и народов их интересовали определенные стороны? Наконец, мне кажется важным раскрыть, как, под каким углом зрения рассматриваются в московских летописных сводах международные связи Руси (политические и культурные) и связи других стран между собой.

Ограничивая область исследования, я не говорю о том, как освещаются на страницах летописных сводов войны Руси с теми или иными государствами, как воспроизводятся в памятниках летописания конкретные факты военных действий. Я касаюсь вопроса о войнах Русского государства лишь постольку, поскольку в летописях можно найти оценку их значения для международного положения того времени. Специально останавливаюсь я на имеющихся в летописных памят

16 Международные связи России 225

никах сведениях о войнах других государств между собой (помимо Руси), ибо по этим сведениям можно судить, насколько воспроизводящие их авторы были в курсе международных событий и отношений!

Летописание в Москве велось (при княжеском дворе и митрополичьей кафедре) уже со второго десятилетия XIV в.1 Объем и содержание московских летописных записей XIV — начала XV в.

В области анализа летописной идеологии наша наука достигла больших результатов. Изучая летописные своды, исследователи смогли выявить сложность феодальной общественной мысли, отражающей борьбу различных политических тенденций, интересов разных группировок в среде господствующего класса, светских и церковных идей. Самое большое достижение советской науки заключается в том, что через произведения летописного характера как памятники феодальной в своем основном русле литературы удалось составить представление и о демократических направлениях в публицистике, хотя и придавленных, но не уничтоженных грузом идейных представлений господствующего класса.

Известия о международной жизни в московских летописных сводах преподносятся под углом зрения Официальных мнений великокняжеской власти. Лишь иногда можно уловить здесь борьбу тенденций — церковной и светской, митрополичьей и великокняжеской, еще реже ~- аристократической и демократической. Но важно, что сквозь призму официальных концепций отражаются прогрессивные мысли представителей передовой части феодального класса (а иногда горожан) об условиях национального развития Руси в связи с другими странами в обстановке формирования централизованного Русского государства.

Хронологические рамки настоящей статьи выбраны не

1 Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.— Л., 1947, стр. 293—294.

2 М. Д. Приселков. Троицкая летопись. Реконструкция текста (далее—ТЛ). М.—Л., 1950.

8 Специального анализа известий Никоновской летописи я не даю и привлекаю этот свод лишь в той мере, в какой он отражает летописание XIV—начала XV в.

226

случай-но.

При рассмотрении того, как ставились на протяжении XIV и в начале XV в. московскими летописцами вопросы международной жизни, имеются все основания наметить два этапа. Гранью между ними является Куликовская битва 1380 г. Победа, одержанная на Куликовом поле русскими войсками над Мамаевой Ордой, имела большое международное значение. И не случайно она пробудила у публицистов и книжников интерес в международном плане к т.ащщ про0^ лемам, как борьба с агрессией; взаимоотношения между, го^ -сударствами, возникшими в результате завоеваний, и покоренными народами; взаимосвязи народов, возникающие в;. процессе сопротивления завоевателям, и т. д. ,

Рассмотрим вначале отражение в памятниках летотшса-ния событий международной жизни до 1380 г. ;

Пожалуй, больше всего летописцы интересуются взаимо-. отношениями Руси с Золотой Ордой. Это и естественно, ибо ордынское иго в это время давило русский народ, задерживало экономическое развитие Руси, мешало ее политическому объединению.

В летописных сводах много известий о поездках русских князей в Орду за ярлыками на великое княжение, о гибели в Орде некоторых из них, о посещении ордынских ханов русскими митрополитами, о приходе ордынских «послов» в русские земли, чтобы утвердить на великокняжеском столе представителей отдельных княжеских домов, получивших ханские ярлыки, и для других целей.

227

15*

го Кристиан иссече», что от него «много тяготы» было жителям 4.

Из летописных памятников видно, что летописцы расценивают ордынское иго как зло. Но московские князья до Дмитрия Донского еще не вели активной организованной борьбы с татарским «насилием». Поэтому летописцы подчеркивают их лояльность в отношении золотоордынских ханов и в то же время затушевывают активную роль народных масс в сопротивлении гнету, установленному Ордой, замалчивают или извращают мощные освободительные движения, подобные тому, которое развернулось в Твери в 1327 г.

Касаясь политической истории Золотой Орды, летописцы прежде всего обращают внимание на смену верховных правителей золотоордынского государства, которая не могла не касаться непосредственно московских князей. Сохранились летописные известия о смерти хана Токты и воцарении Узбека 5 (1312 г.), о смерти жены Узбека ханши Боялынь (1323 г.) 6 и его самого (1342 г.), о воцарении Джанибека. об убийстве им во время усобицы двух своих братьев — Хи-дырьбека и Тинибека7, о присоединении при Джанибеке к улусу Джучи Азербайджана (в 1357 г. «взя царь Чжанибек Тивережьское царство») 8.

В летописных сводах имеются и характеристики отдельных ордынских ханов. Особенно отрицательными чертами охарактеризован Узбек — как правитель, не хотевший «по-щадети роду христианьского» 9. В сравнении с ним его преемник Джанибек представлялся «добрым» ,0.

С конца 50-х годов XIV в. летописные сведения о политической истории Золотой Орды становятся более подробными. Главное внимание летописцы обращают на участившиеся там феодальные усобицы — «мятежи» и «замятии». Видимо, правящие круги Московского княжества пристально следили за распрями ордынских феодалов, ослаблявшими единство государства (что было на руку князьям Северо-Восточной Руси).

; В летописях описывается «замятия велика», имевшая место в 1357 г., когда сын Джанибека Бердибек убил своего

0 ? ? ! ' '-

У г4 ПСРЛ, т.

* Там же. т. 18, стр. 88; т. 5, стр. 205; т. 7, стр. 186; т. 10, стр. 178; т. 20, стр. 174; т. 23, стр. 97; т. 24, стр. 107; т. 25, стр. 160; ТЛ, стр. 354. ' •• « ПСРЛ, т. 18, стр. 89; т. 10, стр. 189: ТЛ, стр. 357.

7 ПСРЛ, т. 18, стр. 94; т. 7, стр. 207; т. 10, стр. 213; т. 20, стр. 181; т. 23, стр. 106; т. 24, стр. 117; т. 25, стр. 173; ТЛ, стр. 365.

8 ПСРЛ, т. 25, стр. 180; т. 5, стр. 228; т. 8, стр. 10; т. 10, стр. 229; т. 20, стр. 187.

9 Там же, т. 25, Стр. 161.

10 Там же, т. 25, стр. 180.

228

отца (преданного темником Товлувием, именуемым летописцами «окаанным») и двенадцать своих братьев м.

Под 1358 г. в летописных сводах помещен рассказ о «крамоле» одного из ордынских князей Магмет-Ходжи (Мамат* Хожи), убившего ханского «любовника» и бежавшего в Ор-нач (Ургенч), где его настигли гонцы, посланные ханом, и по повелению последнего предали казни ,2.

Далее в летописных сводах отражены политические события в Орде, происшедшие на рубеже 50-х и 60-х годов XIV в.: свержение Бердибека и воцарение его брата Кульны, убийство последнего другим братом Наврузом, который стал ханом, а затем был убит его соперником Кидырем (Хызром) ,3.

Давая общую оценку политической борьбы, происходившей в Орде в это время, летописные своды квалифицируют ее как «мятеж силен», приведший к тому, что «мнози царие побиени быша, и царевичи, и рядци иссекошася сами межи себе» ,4.

Особенно внимательно прослежен в летописных сводах путь продвижения к власти в 60-х — 70-х годах XIV в. эмира Мамая, который стал активно действовать в начале 60-х годов, после свержения Кидыря и воцарения его сына Тимур-Ходжи. По летописям, Мамай «замяте всем царством его и бысть мятеж велик в Орде» 15; Тимур-Ходжа бежал за Волгу, где был убит.

Летописцы стремятся показать, как в условиях распада политического единства Орды и борьбы между собой различных группировок в среде татаро-монгольской знати ненадолго выдвигается временщик Мамай, использующий эту борьбу (ослаблявшую ее участников) и временно сосредоточивающий большую власть в своих руках.

Летописи детально и красочно описывают войну 60-х — 70-х годов XIV в.

11 Там же, т. 18, стр. 100; т. 5, стр. 228; т. 8, стр. 10; т. 10, стр. 229; т. 20, стр. 188; т. 23, стр. 112; т. 24, стр. 122; т. 25, стр. 180; ТЛ, стр. 376.

12 ПСРЛ, т. 18, стр. 100; т. 8, стр. 10; т. 10, стр. 230; т. 24, стр. 122; т. 25, стр. 180; ТЛ, стр. 376.

18 ПСРЛ, т. 18, стр. 100; т. 5, стр. 228—229; т. 8, стр. 10—11; т. 10, стр. 232—233; т. 20, стр. 189; т. 23, стр. 112; т. 24, стр. 122; т. 25, стр. 180— 181; ТЛ, стр. 376—377.

u ПСРЛ» т. 25, стр. 181.

№ Там же.

229

пившегося в Сарае; Пулад-Темира (Булак-Темеря), покорив1-шего булгар и державшего под своим контролем «весь Волжский путь»; Тогая (из Бездежа), взявшего в свои руки власть над НаручаДской страной (областью по р. Мокше); Азиза, Магмет-Салтана (Мамат-Салтана), Арабшаха (Арап-ши), одержавшего в. 1377 г. победу над русскими войсками на реке Пьяне ,6.

Летописцы проявляют хорошую осведомленность о событиях, имевших место в Золотой Орде, большую наблюдательность и «здравое понимание их политического смысла.

Летописные своды отмечают тяжелые последствия феодальных Смут для населения, находившегося под властью Орды: «Гладу же... велику належащу, и замятие мнозе,х нестроению на долзе пребывающу, и не престаяху межу собе ра-тящеся* и убивающеся божиим попущением на них...»17. •

Оценка политических условий, при которых происходило выдвижение Мамая, содержит скрытую мысль о том, что для поддержания Своего авторитета и укрепления своей власти ему был нужен поход на Русь и этот же поход явился нача»-лом его конца. •• •

В летописных Сводах рассматривается вмешательство Орды в русско:литовские отношения, содействовавшее разжй> ганию вражды между Литвой и Русью (участие хана Джа-нибека в конфликте между князьями Ольгердом ГедимиНови^ чем литовским й Семеном Ивановичем московским в 1348-1349 гг.) 1Й. Таким образом, летописцы подчеркивают важ> ность для Руси такого внешнеполитического фактора, как характер взаимосвязей Литовского и золотоордынского государств;' " <

Внимание летописцев останавливается на вопросе о взаимоотношениях Золотой Орды и Волжско-Камской Болгарии, непосредстйенно затрагивавших русские княжества, заинтересованные экономически и стратегически в возможности так или иначе использовать волжский путь. Под 1370 г. в летописях говорится о походе на болгар татарско-русского войска под водительством ханского посла Ачи-Хожи и нижегородских князей й о смещении болгарского правителя князя Асана19.

ПСРЛ, т. 18, стр. 101, 103, 106, 109; т. 5, стр. 229-233; т. 8, стр., 1,1--15; т. И,'стр.-2, 5, 9, 12—15, 27; т. 20, стр. 190—192; т. 23, стр. 113—115. 120; т. 24,'стр. 122, 124—126, 134; т. 25, стр. 181, 185, 193, 394; ТЛ, стр. 377, 385, 389,: 402; . ;,г ЦСРЛ, т. 25,; стр. 181. ,

,в Там: же, т. 18, стр. 96; т. 7, стр: 215; т. 10, стр. 219—221; т. 20. стр. 185; т. 23, стр. 109; т. 24, стр. 119; т. 25, стр. 177; ТЛ, стр, 369.

19 ПСРЛ, т. 18, стр. 109; т. 8, стр. 17; т. 11, стр. 12-13; ТЛ, стр. 389—

230

390.

Летописцы хорошо представляют себе социальный состав населения золотоордынских владений в пределах Северного Кавказа, Нижнего Поволжья, прикаспийских областей и сообщают некоторые сведения о тех событиях в жизни этого населения, о которых широко распространялись слухи. Представляет интерес летописная запись под 1346 г. о страшной эпидемии, свирепствовавшей в Орначе (Ургенче), Астрахани, Сарае, Бездеже и погубившей многих местных жителей: бе-сермен (мусульман), татар, армян, обезов (абхазцев), евреев, фрягов (генуэзцев), черкасов (черкесов), и др.: «Бысть мор силен... на всех тамо живущих, яко не бе кому их погре-бати»20. Под 1364 г.— новое известие о «море», начавшемся в Бездеже и распространившемся оттуда" в Нижний Новгород и другие русские города 2l. Под 1375 г. летописи говорят о гибели ушкуйников в устье Волги у города Астрахани (Ха-зиторокани), где они, были разбиты ратью под предводительством местного князя Салчея 22, . ч .

Значительное место в московских летописных сводах за-нимает проблема : русско-византийских взаимоотношений. Отмечаются прежде всего связи церковные, в форму которых облекались отношения политические. В летописях содержатся сведения о поставлении в Константинополе на Русь митрополитов Петра (1308 г.), Феогноста (1328 г.), Алексея < 1354 г.), Киприана (1376 г.) 23, о поездках русских митрополитов в Византию24, о присылке константинопольским патриархом на Русь духовенства 25 и т. д.26

Как правило, подобные сведения лаконичны, сухи, имеют официальный характер, не вскрывая связанной с актами избрания церковных иерархов политической борьбы между Византией и Русью (стремившейся к церковной, а следовательно, и к политической, самостоятельности), между церковью и государством.

Наиболее подробно (но в то же время в официально протокольном стиле) говорится об,отправке великим князем

20 ПСРЛ, т. 25, стр. 175; т. 18, стр. 95; т. 5, стр. 225; т. 7, стр. 210; т. 10, стр. 217; т. 20, стр. 184; т. 23, стр. 108; ТЛ, стр. 368.

21 ПСРЛ, т. 18, стр. 103; т. 8, стр. 12; т. 11, стр. 3; т. 20, стр. 191: т. 23, стр. 113; т. 24, стр. 123; т. 25, стр: 182; ТЛ, стр. 380.

22 ПСРЛ, т." 18, стр. 116—117; т. 5, стр. 235; т. 8, стр. 24; т. И, стр. 24; т. 20, стр. 196; т. 23, стр: 120; т. 24, стр. 132; т. 25, стр. 192; ТЛ, стр. 400.

28 ПСРЛ, т. 18, стр. 87, 91. 99, 118; т. 5, стр. 204, 218, 228, 235; т. 7, стр.. 185, 201; т. 8, стр. 9, 24; т. 10, стр. 176, 195, 227; т. 20, стр. 173, .178, 187, 197; т. 23, стр. 97, 102, 111, 120; т. 24, стр. 107, 116, 121; т. 25, стр. 159, 168—169, 179, 192—193; ТЛ, стр. 352, 359, 374.

, 24 ПСРЛ,; т, 18, стр. Й9; т.- 23, ст.р.104, 112; т. 24, стр, 122; т, 25, стр.'171, 180; ТЛ,' стр. 375. 28 ТЛ, стр. 401. 2в См., например, ТЛ, стр. 369.

231

Семеном Ивановичем и митрополитом Феогностом послов в Византию с просьбой об утверждении в качестве преемника Феогноета иа I усской митрополии Алексея и рассказывается о посвящении последнего (когда пришло время) патриархом Филофеем 27.

Совершенно в ином, публицистически страстном тоне описана политическая борьба, разыгравшаяся после смерти митрополита Алексея (1378 г.), когда встал вопрос о его преемнике. Константинопольская патриархия выдвигала Ки-приана, ранее поставленного на митрополию в Киев, а Дмитрий Донской, стремясь достичь независимости русской церкви от Византии и подчинить ее великокняжеской власти, желал, чтобы в Северо-Восточной Руси был отдельный митрополит, и в качестве кандидата на этот пост намечал Митяя. В специальной повести о Митяе, в разных редакциях вошедшей в состав московских летописных сводов, дан яркий портрет этого коломенского попа, импозантного по внешности, высокого, плечистого, «рожаиста», носившего «браду... плос-ку и велику и свершену», обладавшего громогласным голосом («глас имея доброгласен износящ»), достаточно грамотного и хорошо знавшего церковные песнопения. Автор повести о Митяе, с одной стороны, осуждал последнего за то, что тот самовольно, не дожидаясь своего утверждения константинопольским патриархом, занял митрополичий пост («еще не поставлен сыи вселеньскым патриархом, но сам дръзнул на таковый превысокии степень и на дворе на митрополиче живя-ше и хожаше в всем сану митрополиче...») 28. С другой стороны, в оценке этого необычного поступка Митяя чувствуется некоторый оттенок одобрения со стороны составителя его жизнеописания.

Столь же противоречива и оценка поведения Митяя в отношении русского духовенства. Повесть о Митяе в несколько сатирических тонах говорит о его быстром продвижении из попов в архимандриты, а затем в митрополиты, что вызывало негодование черных князей церкви (типа суздальского епископа Дионисия, являвшегося наиболее откровенным противником Митяя): «... иже до обеда белець сыи, а по обеде архимандрит, иже до обеда белець и мирянин, а по обеде мнихом началник и старцем старейшина и наставник и учитель и вожь и пастух» 29. Но ирония здесь настолько тонкая, что трудно понять, кто в большей степени является ее объ

*7 ПСРЛ, т. 18, стр. 98; т. 23, стр. 111, 121; т. 24, стр. 121, 135; т. 25, стр. 179.

28 ПСРЛ, т. 18, стр. 122.

29 Там же.

232

ектом — недавний «белец», теперь «мнихом началник», или же те «старцы», которые вынуждены ему подчиняться.

Осуждает разбираемая повесть Митяя за поборы с духовенства, за самовластный тон в отношении монахов, игуменов, епископов: «...и нача вооружатися на мнихи, и на игумены; єпископи и презвитери въздыхаху от него, глаголюще: „воля господня да будет"»30.

Идеологическое содержание повести о Митяе сложное. Объясняется это как сложностью и остротой самой идеологической и политической борьбы в русском обществе и на международной арене, связанной с его избранием в митрополиты, так и тем, что дошедший до нас текст повести отразил ряд редакций. В тексте рассматриваемого литературного произведения получили отзвук настроения духовных феодалов, недовольных властной политикой пришедшего к руководству делами русской церкви коломенского попа, которого поддерживал сам великий князь московский, хотевший подчинить себе церковь. В памятнике звучит также голос сторонников митрополита Киприана, за которыми стояла византийская патриархия, не желавшая утрачивать свое влияние на русскую церковь. В то же время в повести о Митяе слышатся (хотя и приглушенные) голоса той части светских и духовных феодалов, которым была по душе политика великого князя, направленная к тому, чтобы освободить Русь от церковно-политической зависимости от Византии. Наконец, пробиваются в повести о Митяе через толщу феодальной идеологии демократические тенденции рядового духовенства, близкого к горожанам, стремившегося к реформе церкви и поэтому не без иронии обращавшего внимание на то, что коломенский поп заставил служить себе «боляр митрополичих» 31.

Нашла отражение в летописных сводах и сложная международная обстановка русско-византийских переговоров по вопросу о преемнике Алексея на посту митрополита. Подробно описывается путешествие Митяя, добивавшегося своего утверждения на митрополичьей кафедре константинопольским патриархом (вместо Киприана), в Византию, поездка туда же противника Митяя, суздальского епископа Дионисия, смерть Митяя в пути на корабле и поставление в Константинополе (после длительных споров и политической борьбы) митрополитом на Русь одного из его спутников — переяславского архимандрита Пимена. Из летописей выясняется, что-на решение константинопольским патриархом вопроса о но

80 Там же. 31 Там же.

233

вом. русском митрополите существенное влияние оказало-воздействие некоторых международных сил. Сторонники Пимена заняли деньги по ростовой кабале на имя великого московского князя у фрягов (генуэзцев) и бесермен (турок?) и широко раздавали их в виде «посулов» приближенным византийского императора и патриарха32. Вероятно, представители руководящих феодально-купеческих кругов Турции и итальянских колоний в Крыму не жалели денег на то, чтобы подкупить будущего русского митрополита. Не было ли это' обстоятельство одним из факторов, побудивших Дмитрия Дон^. ского первоначально отказаться признать Пимена в его новом сане? Борьба по вопросу о кандидате на митрополичью кафед-1 ру затянулась еще на долгие годы.

Касаясь русско-византийских отношений, летописи видят их не только в области церковно-политической, в сфере, оп* ределяющей роль византийских императора и патриарха, в выдвижении и утверждении русских митрополитов, в надзо-г ре и контроле за делами русской церкви. В летописных сводах нашли отражение и культурные связи. Мы встречаем в .•лето-' писях данные о деятельности византийских иконописцев на Руси. В 1323 г. игумен «именем Иван Царегородец» «сверши и украси» церковь св. Феодора в Твери 33. В 1344 г. «писцы» митрополита Феогноста, прибывшие из Византии («греци»)*. расписывали Успенский собор в московском Кремле34.

Отмечают летописи и переселения русских людей в Визан1 тию, не указывая, правда, на их роль в культурной жизни этой страны, фиксируя внимание лишь на русско-византийских связях чисто церковно-религиозного характера. Под 1374 г. в летописи находим сообщение об ученике Сергия Радонежского игумене Афанасии, который ушел в Констанг тинополь (Царьград), «купи себе келью, и дал адрафат», и дожил «в молчании» до глубокой старости35.

Несомненный интерес представляют имеющиеся в летопи: -сях данные о прибытии на Русь за «милостыней» духовенства из пределов захваченных египетскими мамлюками Палестиг лы, Синайского полуострова, Трапезундской империи. Эти данные свидетельствуют и о культурных связях, проявляющихся, правда, в узкой сфере церковных сношений, и об определенной политике поддержки московскими светскими и Церковными властями православного населения стран Малой

з? ПСРЛ, т. 18, СПр. 123—125; т. 8, стр. 28—32; т. 11, стр. 35—41; т. 25, стр. 196—200; т, 23, стр. 122; ТЛ, стр. 407—413, 417—418.

83 ПСРЛ, т. 18, стр. 89; т. 7, стр. 199; т. 10, стр. 189; ТЛ, стр. 357.

34 ПСРЛ, т. 18, стр. 94; т. 7, стр. 209; т. 10, стр. 216; т, 20, стр. 184, т. 23, стр. 107; т. 25, стр. 175; ТЛ, стр. 357. . и

36 ТЛ, стр. 397; ПСРЛ, т. 11, стр. 21. .'

234

Азии, Средиземноморья и т. д., подвергавшегося религиозным преследованиям или находившегося под их угрозой. Под 1371 г. в летописи находим известие о приходе на Русь из Иерусалима митрополита Германа «милостыня ради и о искуплении долга, понеже много им насилие от поганых сра-цин». В 1376 г., согласно летописным данным, на Руси побывал с той же целью архимандрит^ иерусалимского Михайло-Архангельского монастыря Нифонт. Тогда же с просьбой о «милостыни» приходил митрополит Марко с Синайской горы. В 1388 г. летописи отмечают прибытие в русские пределы за «милостыней» трапезундского митрополита Феогноста 36.

Летописцы проявляют осведомленность о событиях международной жизни стран Средиземноморья. Под 1365— 1366 гг. в летописях помещено известие о нападении йа Александрию войска под предводительством правителя острова Кипра и о посылке египетским султаном «рати» на Антиохию и Иерусалим. Кипрский князь избил местных жителей: сарацин (арабов?), бесермен, турок, фрягов и др. Египетский же султан в ответ «въздвиже гонение велие на Христианы, святыа, церкви разграбив затвори, а Христианы муча многоразличными муками, и по многых муках смерти предааше, а имениа их взимаху, а манастыря синаискыя разграбив раззори, ...священикы изби», патриарха антиохийского Михаила, митрополитов и епископов «распя, а иных в темницу вверже». Под давлением византийского императора султан освободил из заключения духовных лиц, взяв с них боль^ шой выкуп37. ' 1

Видимо, еще до падения в 1453 г. Византийской империи и до того, как^зародйлась доктрина «Москва — третий Рим», московское правительство и церковные власти пытались завоевать политический авторитет в покоренных египетскими мамлюками и другими завоевателями странах с православным населением. Подобная политика усиливала позиции Руси в отношений к Византии ив то же время являлась средством противодействия Католической агрессии.

Из стран, находившихся к западу от Руси, ей приходилось больше всего иметь дело с Великим княжеством Литовским. Русско-литовские торговые и политические связи, культурное взаимодействие постоянно нарушались войнами, вызывавшимися как захватнической политикой литовских правителей и бояр, стремившихся завладеть русскими, украинскими и

36 ПСРЛ, т. 18, стр. 111, 117, 138; т. 5, стр. 231; т. 8, стр. 18, 24, 52; т. 11, стр. 15, 25, 94; ъ 24„<стр. 127, 132; т. 25, стр. 186, 192, 214; ТЛ, ?tp. 392, 400, 433. •

*7 ПСРЛ, т. 18, стр; 1.04—105; t? 8; cip. 14; т. 11, стр. 7; т. 24, стр. 124> т. 25, стр. 183—184; ТЛ, стр. 382—383.

235

белорусскими землями, так и действиями некоторых русских князей (например тверских), приводивших литовские войска на Русь. Положение в Литве в силу этого не могло не интересовать русских летописцев. Московские летописные своды обращают внимание прежде всего на факты политической (точнее, династической) истории Литовского княжесгва. Так, в летописях сказано о смерти Гедимина (1341 г.), причем перечислены его сыновья, среди которых наиболее выдающимся по своим качествам государственного деятеля, воина и дипломата назван Ольгерд. Далее говорится о дворцовом перевороте в Литве — устранении Кейстутом и Ольгердом Гедиминовичами от власти их брата Явнута (1345 г.), о разделе Ольгердом перед смертью Литовского государства между своими сыновьями, о его кончине и вокняжении Ягайла Ольгердовича (1377 г.) 38.

Касаясь русско-литовских отношений, летописцы, помимо описания войн, особенно усилившихся с 40-х годов XIV в., фиксируют внимание на мирных соглашениях литовских князей: брата Гедимина Воина и др. с Новгородом (1326 г.), Ольгерда Гедиминовича с МОСКОВСКИМИ великими князьями Семеном Ивановичем (1349—1350, 1352 гг.) и Дмитрием Ивановичем (1371 г.) зэ.

В летописных сводах можно найти сведения о брачных связях между представителями и представительницами русских и литовских княжеских фамилий: о женитьбе князя Семена Ивановича московского на литовской княжне Августе-Анастасии (1333 г.), о браке великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича и дочери великого князя Александра Михайловича тверского Ульяны (1350 г.), о женитьбе князя Владимира Андреевича серпуховского на дочери Ольгерда Гедиминовича Елене (1371 г.) и т. д.40

Занимаясь историей Литвы, летописцы не могли обойти-вопрос религиозный, ибо наличие там православного населения было одним из факторов, содействовавших русско-литовским культурным связям, а преследование православия являлось одним из моментов, вызывавших освободительные

38 ПСРЛ, т. 18, стр. 118; т. 5, стр. 223, 224, 235—236; т. 7, стр. 207, 209—210; т. 8, стр. 29; т. 10, стр. 213, 216; т. 11, стр. 25—26; т. 20, стр. 181, 184, 197; т. 23, стр. 106, 107, 120; т. 24, стр. 117, 118, 133; т. 25, стр. 173. 175, 192; ТЛ, стр. 387, 402.

39 ПСРЛ, т. 18, стр. 96, 97, 110—111; т. 5, стр. 217, 226; т. 7, стр. 199, 215; т. 8, стр. 18; т. 10, стр. 190, 221, 223; т. 11, стр. 15; т. 20, стр. 185, 186, 193; т. 23, стр. 109, МО, 116; т. 24, стр. 119, 120, 128; т. 25, стр. 167, 177, 178, 186; ТЛ, стр. 370, 372, 392.

<° ПСРЛ, т. 18, стр. 92, 97, 111—112; т. 7, стр. 204, т. 8, стр. 19; т. 10. стр. 206, 221; т. 11, стр. 15; т. 20, стр. 179. 186, 194; т. 23, стр. 104, 10Я III—112, 116; т. 24, стр. 116, 119—120, 121, 128; т. 25, стр. 171, 177, 180. 187; ТЛ, стр. 361, 371, 393.

236

движения в русских, белорусских и украинских областях, захваченных литовскими феодалами. Под 1347 г. в некоторых летописях (очевидно, не в ранних) помещено известие (его нет в своде 1408—1409 гг.) о мученической смерти в Вильно некоего Круглеца (после крещения принявшего имя Евста-фий), подвергавшегося вместе с его родственниками гонениям со стороны Ольгерда и пострадавшего «за правоверную веру христианскую» 41. В то же время в летописях говорится об обращении в православие литовских феодалов, приходивших на Русь. Так, в 1345 г., по летописным данным, великий князь Семен Иванович «крестил князя литовского именем Евтутья (Евнутья) и его дружину Литву»42.

В области внешней политики Литвы составители летописных сводов интересуются ее борьбой с агрессией Тевтонского ордена 43, ибо сопротивление натиску немецких крестоносцев было делом, одинаково важным и для литовского, и для русского народов.

Особое внимание летописные своды обращают на судьбы Украины, за которую шла борьба между Польшей и Литвой, естественно, оказывавшаяся в поле зрения летописцев. В летописях отмечено, что в 1349 г. «король краковскыи», придя «со многою силою», «взя лестью» Волынскую землю, «много зло християном сотвори, и церкви святыя претвори на латинь-ское богомрьзкое служение» 44.

Вопрос о русско-шведских отношениях затрагивается преимущественно не в московском, а в новгородском летописании. Это и естественно, ибо Новгород являлся в первую очередь проводником русско-шведских экономических, политических и культурных связей и Новгород же прежде всего испытывал на себе всю тяжесть военных столкновений со Швецией, вызываемых захватническими стремлениями шведских феодалов. Однако и в московских летописях мы встречаем ряд известий о войнах Руси со Швецией. Из мирных русско-шведских соглашений в московских летописных сводах отмечен договор 1323 г. (Ореховецкий) 45.

Под 1348 г. и в новгородских, и в московских летописях помещено известие о походе шведского короля Магнуса Эрикс-

41 ПСРЛ, т. 7, стр. 214; т. 20, стр. 185; т. 23, стр. 109; т. 24, стр. 119; т. 25, стр. 177.

42 Там же, т. 18, стр. 95; т. 5, стр. 224; т. 7, стр. 209; т. 20, стр. 184: ТЛ, стр. 367.

43 ПСРЛ, т. 18, стр. 95; т. 25, стр. 185; ТЛ, стр. 368, 389.

« ПСРЛ, т. 25, стр. 177; т. 7, стр. 216; т. 10, стр. 221; т. 20, стр. 185; т. 23, стр. 109; т. 24, стр. 119. Анализ летап-исных известий о Литве см. также: В. Т. Пашуто. Образование Литовского государства. М., 1*969, стр. 63—67.

45 ПСРЛ, т. 18, сгр. 89; т. 5. ctti.2*6;' т. 7, стр. 199; т. 10, стр. 189: т. 23, стр. 101; т. 25,,стр. 167; ТЛ^сТ^.^.', 1

сона дод Орехов. Накануне похода он якобы прислал в Новгород послов с предложением отправить на съезд русских «философов» для спора со шведскими «философами» по вол-росу о том, «чья будет вера лучьши» (православная или католическая). Согласно предложению Магнуса, после диспута все (и новгородцы, и шведы) должны были принять единую веру ^-именно ту, которую «философы» признают наиболее совершённой. Новгородцы отказались (согласно версии Новгородской летописи, после рассмотрения на вече предложения шведского короля) послать на религиозный диспут своих представителей, предложив Магнусу, если он хочет, устроить прения о вере перед патриархом в Константинополе (ЦарЬ-граде), откуда пришло на Русь христианство. Новгородские власти (по версии московских летописных сводов, архиепископ Василий, к которому обращался Магнус) считали целесообразным обсуждать на съезде лишь такие дела, которые более непосредственно затрагивали интересы Новгорода к Швеции46.

В этом летописном рассказе, независимо от степени реальности самого факта, в нем затронутого, проводится определенная мысль: предметом международных конфликтов и разбирательств не должны быть религиозные вопросы, так как различие религий не может служить помехой мирным отношениям между государствами. По существу этот рассказ направлен против религиозных войн и крестовых походов.

Под 1371 г. в летописях рассказывается о мирном договоре, заключенном Новгородом с немцами на реке Пивже 47.

Таков в основном круг представлений московских летописцев до 80-х годов XIV в. о международной ситуации, таков их общеполитический кругозор.

Куликовская битва явилась событием большого международного значения. Уже подготовка Мамая к походу на Русь значительно переросла масштабы обычных военных предприятий ордынских ханов. В повестях о Куликовской битве обращено внимание на то, что Мамай, организуя поход на Русь, привлек в свое войско наемников из числа бесермен (мусульман), армен, фрягов (генуэзцев), черкас (черкесов), ясов (осетин), буртасов, соединился с Литвой. Словом, подчеркивается, что на Куликовом поле столкнулись не только

<« НПЛ, стр. 359; ПСРЛ, т. б, стр. 225; т. 10, стр. 218; т. 23, стр. 108; т 24, стр. 119; т. 25, стр. 175—176; ТЛ, стр. 370.

47 НПЛ, стр. 37к ПСРЛ, т. 8, стр. 18; т. 26, стр. Г87; ТЛ, стр. 392.

238

русские и ордынские силы: там решались судьбы ряда других народов Поволжья, Северного Кавказа, Крыма 48.

Для того, чтобы разобрать вопрос о международном значении куликовской победы русского народа, надо выйти немного за пределы летописных сводов и рассмотреть другие литературные произведения, в которых имеются отклики на битву на Дону в 1380 г. Сделать это необходимо, потому что оценка русско-ордынского сражения 1380 г„ отразившаяся в. таких литературных памятниках, как «Задонщина» г (по-видимому, возникшая в конце XIV в.) или «Сказание о Мамаевом побоище» (видимо, созданное в начале XV в.), в известной мере определила взгляды русских летописцев на дальнейшие международные события.

В «Задонщине» есть один интересный текст, в котором говорится, что слава о Куликовской битве распространилась по свету и дошла до отдаленных от Руси стран. В разных списках памятника этот текст сохранился в различных вариантах. Приведем их полностью: 1) «...Шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на. поле Куликове»49; 2) «...А глава шибла к Железным вратам, ли к Караначи, к Риму, и х Сафе, по морю, и к Которнову. И оттоле ко Царюграду на похвалу руским князем. И одолеша рать татарскую на поле Куликове, на речке Непряде»50; 3) «Шибла слава к морю, и к Ворнавичом, и к Железным вратом, ко Кафе, и к турком, и ко Царуграду, и што Ру(сц поганых одалеша»51; 4) «Воды возпиша, весть подаваша по рожнымь землямь, за Волгу, к Железнымь вратомь, к Риму, до Черемисы, до Чяхов, до Ляхов, до Устюга поганых татар, за дышущеем моремь»52.

Непонятные географические названия, встречающиеся в приведенных текстах, расшифровываются сравнительно просто: Торнав, Которнов — это город Тырново, столица Болгарии; Сафа — испорченное слово Кафа; Каранач, Ворнави-чи — Орнач, Ургенч в Средней Азии53; Железные врата — или Дербент, или (что менее вероятно) урочище на Дунае (на. границе Румынии и Югославии) 54.

48 «Повести о Куликовской битве». Издание подготовили М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1959, стр. 29, 348. ,

49 «Повести о Куликовской битве», стр. 13.

50 В. П. Адрианова-Перетц. Задонщина (опыт реконструкции авторского текста). ТОДРЛ, вып. VI. М.—Л., 1948, стр. 246.

51 Там же, стр. 253. 42 Там же, стр. 235.

53 М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV—XV веках. М... 1957, стр. 258—269.

54 «Повести о Куликовской битве», стр. 224.

239

В четвертом варианте текст «Задонщины» соединен с выдержками, заимстованными из памятника XIII в.—«Слова о погибели Русской земли», являвшегося, по-видимому, введением к «Житию» Александра Невского55. Из этого памятника проникли в «Задонщину» такие географические и этнографические термины, как Черемисы, Чяхи, Ляхи, Устюг, Дышу-щее море. Термин Черемисы появился, очевидно, как осмысление названия Орнач (в разных вариантах: Каранач, Вар-навичи).

Неодинаковое значение имеет, вероятно, в разных вариантах ^Задонщины» слово «море». В тех случаях, когда речь идет о путях к Кафе, Тырнову, Царюграду (Константинополю), имеется в виду, конечно, Черное море. Когда о море говорится в связи с упоминанием Дербента и Ургенча, надо думать, что подразумевается море Каспийское. А Дышушее море — это или море Балтийское (так как, судя по контексту, поблизости от него лежит земля Ляхов), или Белое (посколь ку в тексте «Задонщины» оно названо вслед за Устюгом).

Все вышеизложенное свидетельствует, что в представлении автора «Задонщины» и переписчиков этого произведений (осмысливавших, дополнявших и исправлявших первоначальный авторский текст) Куликовская битва была событием, вызвавшим широкие международные отклики за пределами Руси и получившим тем самым большое международное значение. Весть о разгроме русскими воинами на Дону Мамаевой Орды прошла через моря, расположенные на юге, севере и северо-западе от Руси, проникла в Византию, в итальянские колонии в Крыму, в южнославянские и западнославянские государства, в католические страны Европы, в разные области Средней Азии.

По-видимому, значение Куликовской битвы современники искали и в экономической, и в политической областях. Эффект поражения ордынских войск на Дону в сфере экономической, вероятно, усматривали в том, что результаты Куликовской победы русских должны были облегчить развитие международных связей. Золотая Орда держала под своим контролем пути, по которым шла торговля Руси со Средней Азией, Крымом, генуэзскими колониями, Византийской империей, Литвой, а через Литовское государство — со странами Центральной Европы. Ослабление Орды в результате поражения на Куликовом поле было существенным фактором, содействовавшим в дальнейшем росту торговых сношений Руси с другими народами Востока и Запада. В «Задонщине»

55 В. И. Малышев. Житие Александра Невского. ТОДРЛ, вып. V М — Л., 1947, стр. .188.

240

имеется одна яркая зарисовка, свидетельствующая о понимании ее автором значения таких сношений. Русские воины, приготовившиеся к сражению с полчищами Мамая, облачились в доспехи и припасли оружие, произведенное в разных странах. На них были «шеломы черкасьские, а щиты московские, а сулицы немецкие, а копии фрязския» 56.

В этой же связи следует отметить сообщение «Сказания о Мамаевом побоище», что, отправляясь в поход против Мамая, Дмитрий Донской взял с собой десять человек «мужей нарочитых, московских гостей сурожан». Сделал он это для того, чтобы гости-сурожане могли впоследствии рассказать в тех странах, в которых им приходится бывать с торговыми целями, как очевидцы, о битве между русскими и татарскими воинами. «...Аще что бог ему [Дмитрию Донскому] случить,— читаем в «Сказании»,— и они имуть поведати в далних землях, яко гости хозяеве быша» (другой вариант: «аще что случится, господь бог поможет, ти же имут поведати в далних землях, яко сущыи ходницы»)57. Итак, авторы «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище» придают большое значение последствиям Куликовской битвы для развертывания международных торговых связей.

Переходя в область политическую, надо подчеркнуть, что в произведениях о Куликовской битве ярко проводится идея о важности совместных действий ряда заинтересованных государств в борьбе с татаро-монгольскими и другими захватчиками. Эта идея развивается прежде всего применительно к задачам русско-литовского союза. Заслуживает внимания то место «Задоцщины», в котором имеются указания на участие в Куликовской битве литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгер-довичей. Андрей якобы сказал Дмитрию: «Сама есма себе два брата, сынове Олгордовы, а «нуки есмя Едимантовы, а правнуки есми Сколомендовы. Изберем братью милую пановей удалый Литвы, храбрых удальцев..., испытаем мечев своих литов-скых о шеломы татарскыя, сулиц немецких о байданы бессер-меньскыя»58.

Таким образом, «Задонщина» подчеркивает совместные действия русских и литовских «удальцев» в борьбе с татарской опасностью. Союзники Дмитрия Донского князья Ольгердови-чи с известной гордостью называют себя потомками таких выдающихся политических деятелей Литовского государства, как Ольгерд, Гедимин, легендарный родоначальник литовской княжеской династии Скирмунт59. Когда писалась «Задонщи-

Г6 «Повести о Куликовской битве», стр. 12. 57 Там же, стр. 65, 90, 130, 179. м Там же, стр. 11. 59 Там же, стр. 222.

16 Международные связи России 241

на», еще у всех были © памяти походы Гедимина и Ольгерда на Русь. Но автор этого произведения не считает нужным о них вспоминать. В действиях названных князей его привлекают, по-видимому, отвечающие интересам Руси акты борьбы с татарскими набегами, сопротивление Тевтонскому ордену. Недаром на Куликовом поле татарские шеломы и бесермен-ские байданы (кольчуги) должны были испытать силу литовских мечей и немецких (но оказавшихся в руках литовских воинов) сулиц (копий). Между Литвой и Русью не должно быть вражды. Необходимо, чтобы они укрепили союз в целях совместного сопротивления татаро-монгольским захватчикам. Такова мысль «Задонщины».

«Задонщина», как можно думать, поднимает ©опрос и об угрозе для ряда славянских стран турецкой агрессии. После рассказа о приходе Мамая со своими «воями» на Русь в «За-донщине» (по списку Государственного Исторического музея) описываются те грозные явления природы, которыми было ознаменовано нашествие на Русскую землю врагов, а затем следует восклицание: «Руская земля, то ти есть как за Соломоном царем побывала»60. В других списках «Задонщины» эта фраза встречается в других вариантах: «Руская земля, то первое еси как за царем за Соломоном побывала»61; «...Земля еси русская, как еси была доселева за царемь за Соломоном, так буди и нынеча за князем великим Дмитриемь Ивановичемь»62; «Земля, земля резанская, тепер бо ест коко зо Соломоном царем побывали»63.

В 'основе приведенного (в разных .вариантах) текста по-видимому, лежит фраза, заимствованная из «Слова о полку Иго-реве»: «О Руская земля! Уже за шеломянем еси». Слово «шело-мянем» в написании, соответствующем псковскому говору, превратилось в «соломянем». Затем писцы начали осмысливать последний термин и он был понят как собственное имя Соломон 64. Но кого же подразумевали писцы и читатели под царем Соломоном? Возможно, что единого понимания среди них и не было. Но весьма вероятно (как предположил М. Н. Тихомиров), что под царем Соломоном мог подразумеваться турецкий завоеватель Сулейман (Челябий), разоривший в конце XVI в. Болгарскую землю65. Очевидно, у переписчиков текста «Задонщины» или у читателей этого произведения возникали анало-

60 «Повести о Куликовской битве,» стр. 12.

61 В. П. Адрианова-Перетц. Указ. соч., стр. 246.

62 Там же, стр. 234.

63 Там же, стр. 252.

64 С. К. Шамбинаго. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906, стр. 88.

65 «Повести о Куликовской битве», стр. 375.

242

гии между походом Мамая на Русь и нашествием Челябия на Болгарию.

Указание на турецкую агрессию в пределы Балканского полуострова находим в «Сказании о Мамаевом побоище». В этом произведении говорится, что литовский князь Дмитрий Ольгер-дович, получив от своего брата Андрея Ольгердовича письмо с призывом оказать помощь Дмитрию Донскому, ответил согласием и при этом подчеркнул, что его войска находятся в боевой готовности («съвъкуплени надлежащая ради брани»). В различных редакциях и списках «Сказания» указано, что воины Дмитрия Ольгердовича подготовлены к обороне от «дунайских татар», «дунайских варяг», «дунайских враг», «дунайских агарян», «турок»66. Все эти термины равнозначны: имеются в виду турецкие военные силы. Конечно, тема сопротивления турецкой агрессии чисто искусственно связывается с образом литовского князя Дмитрия Ольгердовича. Но ясно, что автором «Сказания о Мамаевом побоище» борьба русского народа с татаро-монгольской опасностью рассматривается (в национально-религиозном плане) как одно из звеньев в цепи боевых выступлений славянских и неславянских народов против натиска на них агрессоров-«агарян». Идея отпора захватчикам в целях достижения национальной независимости объединяет народы.

В связи с Куликовской битвой автор «Сказания о Мамаевом побоище» вспомнил и о борьбе русского народа со шведской агрессией. Так, князья Андрей и Дмитрий Ольгердови-чи, воспетые в «Задонщине» как герои сражения на Куликовом поле, указывают Дмитрию Донскому на то, что его прадед Александр Невский «Неву реку [в некоторых списках: «реку» без названия] перешед, короля [в некоторых списках: «короля свейского»] победи»67. Дмитрий Донской перед сражением просит помощи свыше для одоления врагов, и при этом перед его взором опять возникает образ Александра Невского, который одолел «хвалящегося короля римскаго [в некоторых списках: «римского короля Магнуша»], хотящаго разорити отечь-ство его»68.

Под «победой» над «римским королем» имеется в виду победа в 1240 г. .русских вой-нов под предводительством Александра Невского на Неве над войском шведского воеводы Бирге-ра 69. В то же время в некоторых списках «Задонщины» события явно путаются, и Александр Невский, в противоречии

66 Там же, стр. 59, 93, 1138, 183, 285.

67 Там же, стр. 61, 95, 140, 186.

68 Там же, стр. 66, 98, 144, 190.

69 Там же, стр. 286.

243

16»

с хронологией, выступает победителем шведского короля Магнуса Эрикссона, совершившего поход на Русь в 1348 г. (т. е. через сто с лишним лет после поражения шведов на Неве).

Во всяком случае ясно, что в литературно-публицистических откликах на Куликовскую битву, была поднята большая тема народно-освободительной войны с иноземной агрессией. Поэтому в словах «Задонщины» о «славе» подвигов русских воинов на Куликовом поле, дошедшей до Рима, можно видеть указание «а то, что и для католической Швеции («Римской» страны) сражение русских и татарских войск на Дону в 1380 г. послужило уроком.

4

Переходим теперь к вопросу об отражении >в московском летописании событий международной жизни, имевших место на протяжении примерно тридцатилетия после Куликовской битвы.

Постараемся проследить, как в оценке этих событий летописцами отразились идеи, связанные с победой русского народа на Куликовом поле.

Касаясь взаимоотношений Руси и Золотой Орды, летописцы по-прежнему уделяют много внимания приходам на Русь ордынских «послов» для вызова в ханскую ставку русских князей, поездкам последних в Орду, где они терпели «велику истому» 70. Касаются летописцы и дворцовой жизни ханов, сообщая, например, что в 1386 г. Тохтамыш «убил сам свою царицу, нарицаемую Товлумбеку» 71.

Главное внимание составителей московских летописных сводов при рассмотрении политической истории Золотой Орды с 80-х годов XIV в. обращено на обстоятельства, содействовавшие выдвижению тех ханов, которые сосредоточивали в своих руках значительную власть и становились опасными для Руси. Недавний поход Мамая был у всех еще в памяти, заставляя летописцев пристально следить за судьбой тех ордынских деспотов, которые хотели пойти по его пути.

В летописях описано возвышение Тохтамыша (хана «Синей Орды» — Ак-Орды), рассмотрены его попытки поднять авторитет золотоордынского государства и снова подчинить Русь. Говорится, что после поражения на Куликовом поле Мамай надеялся найти убежище в Кафе, куда отправился «со множеством имениа, злата и сребра», но был там убит. Тохтамыш же пленил Мамаеву Орду, захватил его казну и объявил «всем кня

70 ПСРЛ, т. 1<8, стр. 136; т. 23, стр. 130; т. 24, стр. 166; т. 26, стр. 212; ТЛ, стр. 430.

71 ПСРЛ, т. И, стр. 87; т. 18, стр. ^Зб; ТЛ, стр. 430.

244

зем русскым», что он «сяде на цесарстве Волжьском»72. Затем последовал поход Тохтамыша на Москву (1382 г.), принесший страшные бедствия русскому народу, но бесславно окончившийся для самого завоевателя.

С конца 80-х годов XIV в. летописи следят за борьбой Тохтамыша со знаменитым среднеазиатским деспотом — завоевателем Тимуром (Темирь-Аксаком) и царевичем (огланом) Тимур-Кутлугом (Темерь-Кутлуем)73.

В еекоторых (сравнительно поздних) летописях приводится биография Тимура (довольно фантастического характера), в которой делается попытка обрисовать путь его прихода к власти. Летописи XV в. указывают на завоевательные походы Тимура, говоря, что он «многы брани ©ъздвиже, многы сечи показа, многы победы учини, многым полком съпротивным одоле, и многы грады раскопа, многы люди погуби, многы страны, земли повоева, многи области и языки плени, многа царства и княженья покори под собе, доселе преступи». В числе стран, городов, народов, над которыми владычествовал Тимур, названы: Самархант (Самарканд), Чагадае (Чагатайский улус), Хурусане (Хорасан), Голустани (Гюлистан), Китай (Кара-Китай), Синяя Орда (Ак-Орда), Ширазы (Шираз), Испаган (Исфахан), Орначь (Ургенч), Гилян, Сиз (Сис в Ки-ликийской Армении), Шибран (Шабран), Шамахи (Шемаха), Савас (Сивас-Севастия), Арзунум (Эрзерум), Тефлизи (Тбилиси), Тевризи (Тебриз), Гурзустани-Гурзии (Грузия), Обези (Абхазия), Багдать (Багдад), Темирькаби — Железные врата (Дербент), Асурия (Ассирия), Вавилонское царство, Иерусалим, Великая Армения, Дамаск, Сарай74.

Конечно, приведенный список зависимых от Тимура стран и народов не отличаются точностью. Однако в целом основные направления завоевательных походов Тимура намечены правильно. Широкий международный аспект московских летописей при описании событий правления Тимура виден из того, что их составители знают о его войне с турецким султаном Баязидом I, в них имеются глухие отклики на битву между войсками Тимура и Баязида при Анкаре (1402 г.), отвлекшую турецкие военные силы от Византии и тем самым отсрочившую падение Константинополя75.

72 ПСРЛ, т. 25, стр. 204—206; т. 8, стр. 41—42; т. 11, стр. 69; т. 18, стр. 130; т. 20, стр. 202; т. 23, стр. 127; т. 24, стр. '149; ТЛ, стр. 421.

73 ПСРЛ, т. 18, стр. 139, 143; т. 8, стр. 60; т. Ь\, стр. 93, 121; т. 20, стр. 212; т. 24, стр. 160; т. 25, стр. 21(8—219; ТЛ, стр. 434.

74 ПСРЛ, т. 25, стр. 222; т. 8, стр. 66-^66; т. '11, стр. 15>8—^Иб»; т. 20, стр. 212—213; т. 23, стр. »134; т. 24, стр. 161.

75 ПСРЛ, т. 18, стр. 149; т. 6, стр. 131; т. 8, стр. 75; т. 11, стр. 185; т. 20, стр. 220; т. 23, стр. 108; т. 25, стр. 231'; ТЛ, стр. 464.

245

В летописях подчеркнуто то обстоятельство, что источником могущества державы Тимура являлась жестокая эксплуатация покоренных народов, выколачивание из захваченных стран денег и набор там военных сил: «с .всех сих земль Темирь-Аксак дани и оброкы имаше и на воину ходять с ним». В этом видят летописные своды и источник победы Тимура над Тохтамышем: «И со всех сих стран събрав тмочисленыя полкы, и прииде с многою силою на царя Тахтамыша, и бывшю бою межю ими, и одоле Темирь Аксак, а Тахтамышь побеже»76.

На широком международном фоне изображают летописи поход Тимура в Русскую землю (1395 г.) 77. По-видимому, под влиянием нашествий Тимура на страны Кавказа и Русь, совпавших с натиском Турции на Византию, появилось особое литературное произведение — «Сказание о Вавилоне граде»78, в котором говорится о розыске тремя отроками (греком, абхазцем и русином) царских регалий и доставке их в Византию. В «Сказании» проводится идея общности интересов русских, византийцев и народов Кавказа в борьбе против иноземных захватчиков: против татаро-монгольского .ига, турецкой агрессии, нападений Тимура.

Прослеживая дальнейшую судьбу Тохтамыша после поражения, нанесенного ему Тимуром, московские летописцы развивают мысль, которая уже достаточно отчетливо проявилась в повестях о Куликовской битве: союз Литвы с ордынскими ханами не приведет ее к добру. В летописном рассказе под 1398 г. говорится, что в Золотой Орде на месте разбитого ранее Тимуром Тохтамыша утвердился га качестве хана Тимур-Кутлуг; Тохтамыш же вошел в сношения с литовским князем Витовтом Кейстутовичем и бежал в Киев79. Летописи подчеркивают, что поддерживая Тохтамыша, Витовт рассчитывал с его помощью в дальнейшем начать наступление на Русь. Эти намерения кончились провалом.

Описывая битву на Ворскле между войсками Витовта и Тимур-Кутлуга, летописцы отмечают, что, несмотря на участие на стороне литовского князя татар Тохтамыша, поляков, немцев, присланных магистром Ордена, отряда волош-ского господаря, Витовт потерпел поражение, а Тохтамыш

76 ПСРЛ, т. 25, стр. 222; т. 8, стр. 65; т. 1'1', стр. 159; т. 20, стр. 213; т. 23, стр. 194; т. 24, стр. 161..

77 Там же, т. 18, стр. 143; ТЛ, стр. 446.

78 М. О. С к р и п и л ь. Сказание о Вавилоне граде. ТОДРЛ, вып. IX. М.—Л., .1953, стр. 1<19—142.

79 ПСРЛ, т. 6, стр. 1130; т. 8, стр. 71; т. 11, стр. 167—168; т. 20, стр. 219; т. 23, стр. 136; т. 25, стр. 228; ТЛ, стр. 449.

246

после этого отблагодарил своего союзника тем, что «много... пакости учини земле Литовской»80.

Дальнейшие феодальные смуты в Золотой Орде в московском летописании отражены менее детально, чем обстоятельства, связанные с политической карьерой Тохтамыша. Под 1400—1401 гг. имеется известие о смерти хана Тимур-Кутлуга и воцарении Шадибека, под 1406 г.— об убийстве Шадибеком Тохтамыша в Сибирской земле, под 1407 г.— о «замятие» в Золотой Орде, окончившейся свержением Булат-Салтаном Шадибека81.

В дальнейшем в центре внимания летописцев оказывается фигура хана Едигея, при котором была сделана новая (после Тохтамыша), но безуспешная попытка возродить единство Золотой Орды и описанием похода которого «а Русь в 1408 г. оканчивается московский летописный свод, известный под именем Троицкой летописи. Нашествие Едигея82 снова повысило в русской публицистике интерес к вопросам борьбы с татаро-монгольскими захватчиками. Именно в связи с этим событием, как можно думать, и было написано «Сказание о Мамаевом побоище» 83.

Взаимоотношения Руси с Византией с 80-х годов XIV в. (как и в более раннее время) летописи рассматривают прежде всего в сфере церковной. На протяжении 1380—1390 гг. приводятся данные, касающиеся продолжения начавшейся еще в 1378 г. (после смерти митрополита Алексея) борьбы (между византийскими и русекимл властями, между разными группами русских духовных и светских феодалов, между церковниками и княжеской властью) по вопросу о кандидате на замещение митрополичьей кафедры. Имеются сведения о поездках в Константинополь (Царьград) митрополитов Киприана, Пимена, суздальского архиепископа Дионисия и других духовных лиц, а также о приездах в Москву представителей греческого духовенства, иконописцев и т. д.84. Так, согласно летописным данным,

80 ПСРЛ, т. 18, стр. 143; т. 5, стр. 251; т. 6, стр. 131; т. 8, стр. 72—73; т. 1U', стр. 172—174; т. 20, стр. 219; т. 23, стр. 137; т. 26, стр. 229; ТЛ, стр. 460.

81 Л CP Л, т. 18, стр. 148, '163, 154; т. 6, стр. 256—257; т. 6, стр. 131, 135; т. 8, стр. 76, 81«; т. 11, стр. 183, 198; т. 20, стр. 220, 224—225; т. 23, стр. 138, 141; т. 24, стр. 168, 173; т. 26, стр. 291, 2Э6; ТЛ, стр. 453, 466.

82 ПСРЛ, т. 18, стр. 165—1169; т. 6, стр. 136—139; т. 8, стр. 82—84; т. 11, стр. .'205—211; т. 20, стр. 225—226; т. 23, стр. 1141—143; т. 24, стр. 174—175; т. 25, стр. 238—239; ТЛ, стр. 468—471.

88 Л. А. Дмитриев. К литературной истории Сказания о Мамаевом побоище. В кн.: «Повести о Куликовской битве», стр. 423—426.

84 ПОРЛ, г. 18, стр. 131, 134—136, 138, 139, 149; т. 25, стр 205, 206, 210—212, 214—215, 218; ТЛ, стр. 421, 432, 426—428, 430—431, 433— 435, 454.

247

вместе с митрополитом Киприаном в Москву прибыли «два митрополита гречина»: Матфей Адрианопольский и Никандр Гаянский (из них первый в 1392 г. умер)85.

Лаконичность и официальный характер летописных известий не всегда дают возможность определить характер русско-византийских связей, которые возникали в результате прибытия тех или иных византийцев в Русскую землю. Но в отдельных случаях летописи более определенно говорят о деятельности в русских городах греческих мастеров, например иконописцев, выполнявших работы совместно с русскими иконниками. Так, Феофан Грек расписывал в Москве в 1395 т. (вместе с Семеном Черным) церковь Рождества Богородицы, в 1399 г.— Архангельский собор, в 1405 г. (вместе с Прохором из Городца и Андреем Рублевым) — Благовещенский собор 86.

Отмечают летописи и работу на Руси ремесленников — выходцев из южнославянских стран и из православных монастырей на Афоне. Так, под 1404 г. летописи говорят о сооружении мастером Лазарем Сербином (афонским монахом) замечательных часов, установленных на дворе великого князя Василия Дмитриевича 87.

Обращаясь от вопроса о русско-византийских и русско-балканских связях к истории самой Византии и южнославянских государств Балканского полуострова, летописи рассматривают ее под углом зрения той идеи, которая была выдвинута еще повестями о Куликовской битве,— идеи опасности турецкой агрессии. Под 1393 г. в ряде летописных сводов имеется сообщение о захвате турецкими войсками столицы Болгарского царства г. Тырнова. В качестве завоевателя назван Челябий-Амира, сын турецкого султана Мурада I, брат султана Баязида I. Летописная заметка начинается с общего рассказа о турецких завоеваниях в XIV в. на Балканском полуострове и в Малой Азии. Турецкий султанат овладел «землею Греческою», Македонией, Сербией, городами Эфесом, Бруссой, Силиврией, Ко-лоссаи, Фессалониками с зависимыми от них областями, объединил под своей властью сарацин, бесермен и турок. Собрав со всех названных земель «тмочисленыя полкы своя», Челябий-Амира «поиде на Болгарскую землю», «взя град их стол-ны славны Тырнов», пленил болгарского царя, патриарха, митрополитов, епископов, поджег собор, являвшийся центром

85 ПСРЛ, т, 1в, стр. ЦЭб, 130, Г40; т.. 5, стр. 224; т. 8, стр. 60, 61; т. 11, стр. 192; т. 20, стр. 210; т. 23, стр. 132; т. 24, стр. 158; т. 26, стр. 211, 218—219; ТЛ, стр. 428, 435, 440.

86 ПСРЛ, т. 8, стр. 65, 72; т. М, стр. 157, 172; т. 23, стр. 134, 137; т. 25, стр. 222, 229; ТЛ, стр. 445, 449, 459.

87 ПСРЛ, т. 8, стр. 77; т. 23, стр. 1?9; т. 25, стр. 233; ТЛ, стр. 457.

248

патриархии, соорудил на этом месте мечеть «и вся люди их покори под ся и землю ту перея за ся» 88.

Под 1395 г. летописи сообщают о междоусобной борьбе византийского императора Мануила II Палеолога и сына Андроника IV Палеолога — Иоанна Калояна, действовавшего в союзе с Турцией. Иоанн Калоян («царь Калочан Андроников сын», «Колочан царь турьскы») подступал «с туркы» к Константинополю (Царьграду), «...и выиде противу им царь Ма-нуил с грекы и с фрязы и прогони туркы...»89. Из краткой летописной записи, приуроченной к 1395 г., не ясно, какая именно победа Мануила над турками имеется в виду.

Довольно подробно, хотя и не точно, описывается в ряде летописных сводов под 1398 г. длительная осада Константинополя (Царьграда) турецкими войсками во главе с Баязидом I. «Събрав воя многы», он со всех сторон окружил город «и пути переня по морю и по суху..., надеяся взяти его, а прочия окрестный многы грады и страны Гречьскыя взяша и поплениша». Далее говорится, что находившиеся в это время в осажденном городе император, патриарх и «прочий людие» пребывали кв печали велице, и во истоме, и в оскудении». Тогда русский великий князь Василий I Дмитриевич, «обмыслив с отцем своим митрополитом Киприяном» и по совету «с прочими князь-ми русскыми» отправил в Константинополь «много серебра в милостыню»90. Хотя достоверность летописного сообщения и вызывает сомнения, интересна пронизывающая его идея: подчеркивается, что московское правительство оказывало помощь Византии в сопротивлении ее турецкому наступлению.

Приведенные летописные данные могут быть дополнены материалом записок смольнянина Игнатия, сопровождавшего в 1389 г. в Константинополь митрополита Пимена. Игнатий пробыл в Константинополе несколько лет — как раз в тот период, когда шло турецкое наступление на страны Балканского полуострова и там участились войны и феодальные смуты. («И убо-явьшесь мятежа, занеже беяхом <в Турьской державе...»,— отмечает в одном месте своих записок автор). Игнатий собирал сведения о происходившей на Балканах борьбе. Так, он записал слышанный им рассказ о сражении на Коссовом поле между сербскими и турецкими войсками (1389 г.): «Бяше бо Амарат (турецкий султан Мурад I) пошел ратию на сербского князя Лазаря и бысть весть: убиша бо на суиме обою, и Амарата и

88 ПОР Л, т. '26, стр. 220—22.1; т. 8, стр. 63; т. 11, стр. 154; т. 18, стр. 143; т. 20, стр. 211; т. 23, стр. 133; т. 24, стр. 159; ТЛ, стр. 442.

89 ПОРЛ, т. 25, стр. 222, 225; т. 5, стр. 246; т. 8, стр. 65; т. 11, стр. 161; т. 24, стр. 1-60.

90 ПСРЛ, т. 25, стр. 228; т. 8, стр. 71; т. И, стр. 168; т. 20, стр. 218; т. 23-, стр. 136; т. 24, стр. 166; ТЛ, стр. 448.

249

Лазаря». Автор видит причины успехов турецких захватчиков в ослаблении 'политической мощи Византии из-за внутренних усобиц. Наступление турок на славянские страны в XIV в. не угрожало непосредственно Руси, но интерес Игнатия к турецкой проблеме объясняется тем, что у него на родине велась борьба против татаро-монгольского ига, требовавшая политической централизации, и ему было важно учесть опыт, и отрицательный, и положительный, в борьбе с иноземной агрессией балканских государств.

Игнатий наблюдал внутреннюю политическую борьбу в Византии и подробно описал междоусобную распрю Иоанна Кало-яна и Мануила, о которой (по кратким данным летописи) шла уже речь выше. «Андроников сын Калоан», добиваясь с турецкой помощью византийского престола, подошел к Константинополю. Мануил бежал к острову Лемнос. Отец Мануила скрылся в своем дворце («затворися в своих палатах»), а бояре укрылись в Софийском соборе («а бояре их ускочиша в церковь святые Софии»). На улицах города начались 'бои: «Звон же бысть по всему граду, ратнии же осветиша весь град фонарми, га-няюще по всему граду, и на конех, и пеши, толпами, голы, оружья держаще в руках своих и стрелы готовы в луки положены... И бе чюдно видети и слышати кипение граду. Овии со страхом трепетаху, а овии радовахуся...». В дальнейшем Иоанн Калоян потерпел поражение.

Интерес Игнатия к политической истории Византии проявился и в описании им коронации императора Мануила, свидетелем которой он был91.

Касаясь международных событий 80-х годов XIV в., московские летописные своды, помимо византийской и южнославянской проблемы, впервые затрагивают вопрос о взаимоотношениях Руси с дунайским господарством Молдавией (известия 1386—1387 тт. о поездке сына великого князя Дмитрия Донского Василия Дмитриевича «в Подольскую землю, в Великые Волохы, к Петру воеводе», отправлении за ним Дмитрием Донским своих «'бояр старейших» и его возвращении в Москву)92.

Показателем интереса летописцев к судьбам южного славянства, страдавшего от турецкой агрессии, а также молдавского населения дунайских княжеств является помещение на страницах некоторых летописных сводов интересного памятника конца XIV в., имеющего заглавие «А се имена всем градом

61 «Православный Палестинский сборник», т. IV, вып. 3. СПб., 1887, стр. 6, 12—1'8; см. также ПСРЛ, т. И, стр. 97—98, 101—104.

92 ПСРЛ, т. 18, стр. 136—137; т. 8, стр. 51—52; т. 11, стр. 90; т. 20, стр. 205—206; т. 23, стр. 130—131; т. 24, стр. 156—157; т. 26, стр. 213—214; ТЛ, стр. 431—432.

250

рускым, далним и ближним»93. Как выяснил М. Н. Тихомиров 94, автором памятника был русский человек, в основу отбора городов для своего произведения положивший принцип языка, на котором говорили их жители. Под «русскими» городами он имел в виду города, населенные славянами: русскими, украинцами, белоруссами, болгарами, в некоторых случаях— города со смешанным населением, состоявшим из бе-лоруссов и литовцев. Вошли в список и города молдавские (волошские), поскольку молдаване пользовались в то время славянской письменностью.

«Список» городов — памятник, свидетельствующий о внимании, проявляемом летописцами к географическим, этнографическим и историческим связям русского, украинского и белорусского народов с южными славянами и молдаванами, отстаивавшими в сложных международных условиях свою национальную и государственную независимость.

Много места уделено в летописях русско-литовским связям после 1380 г. Летописи отмечают переговоры Василия I с литовским князем Витовтом Кейстутовичем в Смоленске и Коломне (1396 г.), князя Ивана Михайловича тверского с Витовтом в Литве (1397 г.), поездку в Смоленск «к отцу своему и к матери своей...» княгини Софьи Витовтовны, жены московского великого князя Василия Дмитриевича (1398 г.), пребывание литовского посольства в Москве (1398 г.), заключение Литвой мира с Псковом (1409 г.), выезды в Москву на службу литовских князей 95.

Летописные своды касаются также вопроса о брачных связях между русскими и литовскими княжескими фамилиями. Так, под 1394 г. имеется летописная запись о выходе дочери великого князя Дмитрия Донского Марии замуж за князя Семена (Лугвения) Ольгердовича литовского. Интересуются летописи и дальнейшей судьбой русских княжен, ставших женами литовских князей. Так, под 1382 г. находим сообщение о смерти жены Ольгерда княгини Ульяны, под 1399 г.— о кончине вышеупомянутой княгини Марии Дмитриевны 96.

93 ПСРЛ, т. 7, стр. 240—241; т. 23, стр. 163—164; М. Н. Т и х о м и р о в. Список русских городов дальних и ближних. «Исторические записки», кн. 40, 1962, стр. 223—225.

94 М. Н. Тихомиров. Список русских городов..., стр. 218—219.

95 ПСРЛ, т. 25, стр. 226—228, 239; т. '5, стр. 267; т. 6, стр. 128—130, 136, 139; т. 8, стр. 69—72, 82, 86; т. 11, стр. il64,166, 171—172, 215; т. 18, стр. 164; т. 20, стр. 217—219, 225, 228; т. 23, стр. 135—137, 143; т. 24, стр. 165; т. 26, стр. 226—228, 239; ТЛ, стр. 447—449, 467.

96 ПСРЛ, т. 18, стр. 142, 143; т. 5, стр. 246; т. 6, стр. 130; т. 11, стр. 127, 156, 172; т. 8, стр. 62, 64, 72; т. 20, стр. 210, 211, 219; т. 23, стр. 133; т. 24, стр. 160; т. 25, стр. 221; ТЛ, стр. 440, 444, 449—450.

251

Особо отмечают летописи (под 1390 г.) брак московского великого князя Василия Дмитриевича и дочери литовского князя Витовта Кейстутовича Софьи, имевший большое значение для политического сближения Литвы и Руси 97. Хорошо известно, что в средние века браки между представителями и представительницами правящих в разных государствах династий играли важную роль в решении международных вопросов, затрагивавших эти государства.

В летописном своде митрополита Киприана, сосредоточившего в своих руках высшее церковное управление как в областях Северо-Восточной Руси, так и в русских землях, вошедших в состав Великого княжества Литовского, отмечены факты его деятельности в Литве98.

Летописные своды воспроизводят ряд данных, относящихся к внутриполитической истории Литвы, прежде ©сего особенно важных для московских правителей данных о феодальных войнах среди литовских князей и о подготовке и последствиях Кревской унии 1386 г. Летописи останавливаются на междоусобной войне Кейстута Гедиминовича и его сына Витовта с Ягайлом, на убийстве по приказанию Ягайла Кейстута и бегстве Витовта в Пруссию. Эта усобица расценивается как «велик мятежь», во время которого князья «въсташа сами на ся» и причинили «много зла» «земли Литовской» 99.

Далее летописи говорят о браке Ягайла с дочерью польского короля Людовика королевой Ядвигой, о Крезской унии Литвы и Польши и утверждении Ягайла в качестве польского короля («...женися великыи князь литовский Ягаило Олгердовичь, взя некоторую королицу, неимущу «и отца, ни матери, и ея же ради достася ему королевство в Лядьскои земли»). Особенно подчеркивается принятие Ягайлом христианства по католическому обряду и насильственное введение католицизма в Литве («И пришед из Угр в Литовскую землю и крести литву в не-мецькую же веру, половину своего города Вилны») 10°. Наконец, отмечена передача Ягайлом Витовту Великого Литовского княжения (1392 г.) и съезд Ягайла и Витовта в Мило-любе 101.

97 ПСРЛ, т. 1«, стр. 140; т. 5, стр. 244; т. 8, стр. 61; т. 11, стр. 124; т. 20, стр. 210; т. 2в, стр. 132; т. 24, стр. 158; ТЛ, стр. 436.

98 ТЛ, стр. 449, 459; ПСРЛ, т. И1, стр. 166, 191.

99 ПСРЛ, т. 25, стр. 200; т. 8, стр. 3>3; т. И, стр. 26, 43; т. 16, стр. 125; т. 23, стр. 124; т. 24, стр. 142; ТЛ, стр. 414.

100 ПСРЛ, т. 25, стр. 206, 213; т. 8, стр. 42, 51; т. 11, стр. 43, 87, 124; т. 18, стр. 118; т. 20, стр. 202, 205; т. 2в, стр. 127, 130; т. 24, стр. 149, 156; ТЛ, стр. 402.

101 ПСРЛ, т. 25, стр. 220, 233; т. 6, стр. 132; т. 8, стр. 62, 77; т. II, стр. 155; т. 20, стр. 211, 221; т. 23, стр. 133, 140; т. 24, стр. 169; ТЛ, стр. 459.

252

Обращаясь к теме борьбы литовцев с немецкой агрессией, летописные своды отмечают большой поход в Литву, организованный в 1394 г. магистром Тевтонского ордена Конрадом фон Юнгингеном, и посольство, отправленное совместно Василием I и Витовтом в Новгород в 1396 г. с предложением «мир розве-речи с немцами» 102.

В начале XV в. московские летописцы, описывая современные им события из жизни Литвы, по-видимому, вернулись и к оценке некоторых периодов русско-литовских отношений в прошлом. Эта оценка коснулась прежде всего личности Ольгерда как политического и военного деятеля 103. Сохранившаяся летописная характеристика этого князя явно наделяет его чертами превосходства по сравнению с другими литовскими правителями. Это не случайно даже в том случае, если видеть в характеристике Ольгерда заимствование из литовских источников, ибо обычно один летописец берет у другого то, что созвучно его мировоззрению или может быть приспособлено к его целям.

Московские летописи подчеркивают, что по объему и силе власти Ольгерд превосходил своих отца, деда и братьев; расширения территории Литовского княжества, его укрепления он добивался благодаря своим личным качествам: воздержанию от излишеств, целеустремленности действий, умению воевать. Он «меду, ни вина, ни пива, ни квасу кисла не пьяшет, велико въздержание имеяше, и от того великоумъство приобрете и крепку думу, от сего и мног промысл притяжав...». Воевал Ольгерд не столько «силою, елико уменьем». Он всегда держал в тайне направление своего похода, «да не услышана будеть дума его в ушью иноземцем, да не изыдеть весть си в ту землю, в ню же рать ведяше». В результате Ольгерд «многы страны и земли повоева, и многы городы и княженья пойма за собя, и удержа себе власть велику, тем и умножися княженье его» 104. Все перечисленные выше качества Ольгерда квалифицируются в летописных сводах как «коварство», но этот термин имеет оттенок не столько осуждения, сколько похвалы, означая скорее сноровку, воинскую хитрость, чем вероломство.

Чем вызвана эта в общем положительная (хотя и с оттенком укора) оценка Ольгерда, оставившего о себе на Руси печальную память своими завоевательными походами? Конечно, нельзя в характеристике литовского великого князя видеть одобрение или оправдание актов агрессии. Смысл ее, очевидно,

102 ПСРЛ, т. 26, стр. 221, 227; т. 6, стр. 250; т. 6, стр. 129; т. 8, стр. 64, 70; т. 11, стр. 156, 168; т. 1)8, стр. 143; т. 20, стр. 218; т. 23, стр. 135—136; ТЛ, стр. 445.

103 Д. С. Лихачев. Указ. соч., стр. 301—303.

104 ПОРЛ, т. 25, сир. 173; т. 7, стр. 207; т. 8, стр. 15; т. 1«, стр. 108, 118; т. 23, стр. 106; т. 24, стр. 117; ТЛ, стр. 387, 402.

253

заключается в другом. Новая русско-литовская война (1406— 1408 гг.) заставила подумать о том, что следует использовать положительный опыт соседей в военном деле, что надо учиться и у друзей, и у врагов.

В начале XV в. возник еще один памятник, характеризующий область русско-шведских отношений: «Рукописание Магнушово, свейского короля, приказ детем его, и братьи его, и всей Свеи-скои земли» 105. По своей форме «рукописание» воспроизводит обычные древнерусские завещания (духовные грамоты).

В начале завещания говорится, что (именуемый в некоторых списках «князем», а в некоторых «королем свейским») Магнус («нареченыи в святом крещении Григореи»), «отходя от сего света», «при своемь животе», приказывает своим детям, братье «и всей Свеискои земли» «не наступатися» в нарушение «крестного целования» на Русь.

Далее следует историческая справка о неудачных походах шведских захватчиков на Русскую землю в прошлом. Князь («местер») Белгерь (ярл Биргер) «вшел в Неву», но князь Александр Невский встретил его на реке Ижоре и «самого прогна, а полкы поби» (1240 г.). Князь Маска (Маскалка — шведский маршал Торкель Кнутсон) возвел город на реке Охте, оставил там своих наместников, а сам ушел «за море», князь же великий Андрей Александрович с новгородцами «город взя, а мужии поби» (1300—1301 гг.). Затем в «рукописании» говорится о сорокалетнем «розмирье» между Русью и Швецией, после которого, в княжение великого князя Юрия Даниловича, эти страны заключили «вечный мир» «и земле и воде роздел есме доспели» (1323 г.). Значит, началом «роз-мирья» в рассматриваемом произведении считаются 80-е годы XIII в., когда участились нападения шведских войск на новгородские земли.

Вслед за исторической справкой о русско-шведских взаимоотношениях во времена, предшествующие травлению Магнуса,, в «•рукописании» идет рассказ о злоключениях самого Магнуса во время его походов «со всей Свейскою землею» на Русь. Он, судя по «рукописанию», нарушил мирный русско-шведский договор 1323 г. через 30 лет после его заключения. Здесь допущена известная неточность, так как первый поход Магнуса под Орехов относится к 1348 г. События русско-шведской войны 1348—1350 гг. описаны в рассматриваемом литературном произведении детально и красочно (хотя и не всегда в полном соот

105 ПСРЛ, т. 4, ч. 2, вып. 1. Пг., 1917, стр. 263—263; т. 8, стр. 216— 217; т. 23, стр. ШЮ—11.1; т. 24, стр. 120—121; т. 26, стр. 178—179; см. И. П. Шаскольский. Новые материалы о шведском походе 1240 г. на РУСЬ. И'АН. сеоия историю и философии, т. VIM, № 3, 1951, стр. 267—276..

254

ветствии с реальной действительностью). Мораль рассказа такова: завоевательные планы шведского короля потерпели полный крах, и он вынужден был с позором удалиться «в свою землю с останком рати».

Рассказав о провале в середине XIV в. агрессивных замыслов шведских правителей, «рукописание» проводит мысль, что бог жестоко покарал носителя этих замыслов Магнуса, наслав беды на Шведскую землю («глад», «мор силен», междоусобицы — «сечю межи собою») и несчастья на самого короля («и у самого мене отъял бог ум, и седех и подате своей год прикован к стене чепью железною, и заделан есмь был в подате»). Сын Мангуса Сакун (Хокон VI — король Норвегии) «вынял» его из палаты и повез в Мурманскую (Норвежскую) землю. Но во время путешествия по морю началась буря, корабль, на котором находился Магнус, утонул, и король в течение трех суток плавал на корабельных досках, пока его не прибило к монастырю св. Спаса, где он был пострижен в монахи и принял схиму.

Реальную основу этого в значительной мере фантастического рассказа о злоключениях, жертвой которых стал Магнус, составляют феодальные смуты и династическая борьба в Швеции и Норвегии, закончившаяся свержением и изгнанием Магнуса. По ходившим слухам, он в дальнейшем утонул во время кораблекрушения. Ясно, что «рукописание» развивает такую идею: захватническая политика до добра не доводит; нападения на чужие земли приводят к тому, что правитель-агрессор теряет почву в собственной стране.

Заканчивается «рукописание» Магнуса признанием им своего «выоокоумия», выразившегося в наступлении на Русь «на хрестном человании», за что он получил возмездие от бога, и повторным приказом (со страшным заклятьем) своим детям, братье и «всей Овеискои земле» не идти по его ошибочному пути 106.

Итак, оценивая взгляды московских летописцев на международную ситуацию с 80-х годов XIV в. до второго десятилетия XV в., можно сказать следующее. Возникшие в связи с Куликовской битвой 1380 г. литературные произведения, в первую очередь «Задонщина», а также летописные повести и «Сказание о Мамаевом побоище» поставили своей задачей не только воспеть замечательную победу русского народа, но и осудить акты внешнеполитической агрессии, с какой бы стороны они не шли (а Русь испытывала угрозу и с юго-востока — от Орды, и с северо-запада — от шведских и литовских феодалов). После

106 ПСРЛ, т. 4, ч. 2, вып. 1, стр. 262—263.

255

Куликовской битвы русскому народу пришлось выдержать еще несколько войн, вызванных завоевательными устремлениями соседних феодальных государств. В 1395 г. на Русь напали войска Тимура, в 1408 г.— Едигея, в 1406—1408 гг. разразилась русско-литовская война, в 1411 г.— война Новгорода со Швецией. Русской публицистике снова надо было вернуться к теме агрессии и расценить ее с точки зрения общей системы международных отношений. Развивая эту тему, летописцы создали три образа: азиатского деспота Тимура, великого князя литовского Ольгерда и шведского короля Магнуса. Каждый из этих образов был по-своему поучителен. Покорившего ряд стран Тимура Русская земля, как говорит летописец, не приняла и изгнала из своих пределов: «...от Русьскиа земли отступив, поиде прочь, отнуду же и прииде, а земля Русскиа отинуде не прикоснуся, ни оскорби, ни стужи, ни вреди еа, но [поиде] без вращениа» 107. Шведский король, согласно летописной версии, на горьком опыте сам убедился в тщетности и вредности каких-либо поползновений на Русскую землю и своим потомкам запретил думать о захватах. У Ольгерда литовского есть чему поучиться, но, научившись его приемам войны, Русь воспользуется ими против литовских же князей, если они выступят как агрессоры,— так мыслит летописец.

Расценивая в свете таких представлений международную ситуацию, летописцы приходят к выводу, что судьба Руси во многом связана с судьбой других государств, которые, как и Русь, ведут борьбу за свою национальную (Независимость. Отсюда мысли о пользе союзов между отдельными феодальными государствами, в условиях средневековья обычно облекавшиеся в религиозную оболочку.

* * *

L'articile explique dans quelle mesure les chroniques de Moscou du XIV-е et du d?but du XV-e si?cles s'int?ressaient aux questions de la vie internationale. L'article examine les donn?es fournies par les chroniques de Moscou sur la Horde d'Or, la Lituanie, la Byzance, les pays de la p?ninsule des Balcans et la Su?de. La bataille de Koulikovo excita un int?r?t particulier pour les probl?mes de la vie internationale. Analysant la situation internationale, les chroniqueurs arrivent ? la conclusion que les destin?es de la Russie sont pour beaucoup li?es ? celles des autres Etats. Ils expriment l'id?e de l'utilit? des alliances entre les Etats qui luttent pour leur ind?pendance nationale.

107 ПСРЛ, т. 24, стр. 164.