§ 1. Влияние регионального подхода на внешнеполитические документы России и США в 2000-2008 гг.

Важнейшими источниками для выявления роли регионального подхода во внешней политике Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки являются официальные внешнеполитические документы двух стран.

Влияние регионального подхода чаще всего обнаруживается именно в тех разделах внешнеполитических документов, которые посвящены противодействию вызовам «мягкой» безопасности. Внешнеполитические документы США не являются в данном случае исключением. Например, в американской Стратегии национальной безопасности, утвержденной Дж.У. Бушем в 2006 г., указывается, что «администрация [Дж.У. Буша. — Д.Л.] ежегодно расходует один миллиард долларов на цели всесторонней борьбы с незаконным оборотом наркотиков, которую [США — Д.Л.] ведут совместно с правительствами [зарубежных стран — Д.Л.], в первую очередь, в Латинской Америке и в Азии». Данная фраза содержит указание на ценность — мир, свободный от незаконного оборота наркотиков, — определяющую приоритетное направление внешней политики США. Однако значение данного направления внешней политики США в разных регионах мира оказывается различным.

Говоря о противодействии незаконному обороту наркотиков как о важнейшем приоритете внешней политики США в Азии, Стратегия национальной безопасности 2006 г. подразумевает регион Восточной Азии, в первую очередь, регион Юго-Восточной Азии. Что же касается региона Центральной и Южной Азии, в первую очередь, Афганистана, а также региона Ближнего Востока, данная цель не является наиболее приоритетной, поскольку там пока остаются не решенными задачи, которые представляются американской администрации более насущными. В результате возникает ситуация, которую признают и сами американские власти в Афганистане, когда у них оказывается «недостаточно ресурсов для того, чтобы одновременно бороться и с синдикатами наркоторговцев, и с движением Талибан».^[288] Благодаря этому, незаконный оборот наркотиков между Афганистаном и странами постсоветского пространства после начала военной операции США и их союзников в Афганистане не только не уменьшился, как можно было бы ожидать, но даже увеличился, причем существенно. Мало что изменилось во внешней политике США в данном аспекте и после прихода к власти в 2008 г. Б. Обамы.

В утвержденной Б. Обамой в 2010 г. Стратегии национальной безопасности незаконный оборот наркотиков упоминается лишь один раз, в контексте тех мер, которые США планируют предпринять для оздоровления мировой финансовой системы. Ведь, согласно Стратегии национальной безопасности США 2010 г., международная

преступность, включая и картели наркоторговцев, использует открытость существующей финансовой системы в своих интересах.^[289] Таким образом, и сегодня противодействие незаконному обороту наркотиков является приоритетом внешней политики США в западном полушарии и в Восточной Азии в большей мере, нежели в Центральной и Южной Азии и на Ближнем Востоке. При этом граница между Ближним Востоком и Центральной и Южной Азией, с одной стороны, и между Центральной и Южной Азией и Восточной Азией — с другой, является условной.

Так, обычно страны Северной Африки с преимущественно арабским населением относят к Ближнему Востоку. Напротив, страны, расположенные южнее, где большинство составляет неарабское население, — к Африке. Соответственно, такие страны, как Судан (до его раздела на северный Судан и Южный Судан в 2011 г.) можно отнести как к Ближнему Востоку, так и к Африке. Турцию иногда относят к Ближнему Востоку, а

иногда — к Европе, благодаря чему между двумя регионами отсутствует четкая граница. Афганистан расположен на границе сразу трех регионов: Центральной Азии, Южной Азии и Ближнего Востока, поэтому нельзя определить точно, где заканчивается один из этих регионов и начинается другой. Как будет показано ниже, политические лидеры и элиты формируют собственные представления о том, какие именно страны входят в тот или иной регион. Раскрыть процесс деления мира на регионы в представлениях того или иного политического лидера позволяет категория территориализации, значение которой

г- 288

определяется в том числе в ряде наших работ.

Эта категория пришла в теорию международных отношений из искусствоведения. В искусствоведении она используется в значении процесса возведения бинарной оппозиции, отделяющей данный вид искусства от всех остальных. Упрощенно, территориализация поэзии есть определение критериев, позволяющих отделить поэзию от остальных видов искусства, например, от прозы. Введение данной категории потребовалось в условиях, когда начало появляться все большее число предметов искусства, выходящих за рамки, очерченные традиционными, сформировавшимися еще в Новое время, представлениями о различных видах искусства. Возникновение предмета искусства, не умещающегося в жесткие границы традиционных видов искусства, является актом детерриториализации, то есть «снятия... жестко фиксированных бинарных оппозиций».^{[290] [291] Иногда вслед за детерриториализацией происходит ретерриториализация — процесс формирования бинарной оппозиции, отделяющей множество явлений, ранее разделенных прежде существовавшей бинарной оппозицией на разные множества, от других явлений.}

Отсюда возникает понятие постмодерна применительно к искусству: постмодерн является проектом, направленным против территориализации как таковой с последующим выстраиванием иерархии. Некоторые теоретики переносят это определение на общественные отношения в целом. Объектом их критики становится так называемая суверенная машина, «в которой каждая часть, каждая функция отделена и определена, в которой ничто из того, что прежде не было определено по отношению к целому, не находит места».²⁹⁰ В рамках суверенной машины любая творческая деятельность может быть либо наукой, либо искусством, искусство может быть либо пространственным, либо временным, либо пространственно-временным, временное искусство может быть либо музыкой, либо литературой, литература может быть либо прозой, либо поэзией. Любая творческая деятельность должна определить свое место в этой системе координат, иначе она не будет воспринята всерьез.

Использование понятия территориализации не ограничивается исключительно искусствоведением. В политической науке эта категория появилась в конце 1970-х гг. для снятия бинарной оппозиции между понятиями сепаратизма и национально­освободительного движения. В самом деле, в западной политологии того времени понятие «национально-освободительное движение» использовалось, главным образом, для обозначения явлений в политике стран «третьего мира», в том числе во все еще сохраняющихся колониях стран Запада. В самих же западных странах, например в Испании и Великобритании, имел место сепаратизм.

Однако сецессионизм обозначает борьбу за полное отделение той или иной территории от государства, которому она принадлежала ранее. В свою очередь, идеологи Квебекской партии не скрывали, что их целью является создание нового типа федерации, в которой Квебек становился бы де-юре участником международных отношений, но характер его экономического взаимодействия с Канадой определялся бы наднациональными институтами, формирующимися на демократической основе. То есть Канада, население которой больше, чем население Квебека, имела бы в этих институтах большее представительство. Такое движение уже не подпадало и под определение сецессионизма. В результате П. Пэншо ввел для обозначения стремления части населения Квебека сделать свой регион полноправным участником международных отношений ^{[292] [293]}

понятие территориализации. Как показали последующие события, референдум о независимости Квебека провалился, однако Квебек стал самостоятельным участником международных отношений в рамках федерации Канады. Ю.Г. Акимов определяет участие Квебека в международной политике понятием «парадипломатия».^{[294] [295] [296]}

Таким образом, здесь территориализация является процессом формирования бинарной оппозиции, отделяющей Квебек от окружающего мира, в данном случае — от Канады. По мере того, как категория глобализации использовалась все чаще в научных работах, росла и популярность использования категории территориализации. Так, И. Магат вновь возвращается к этой категории, рассматривая Канаду, однако объектом его исследования становятся уже не жители Квебека, но израильские и японские иммигранты в этой стране, которые также выстраивают свои бинарные оппозиции, отделяющие их от основной части населения.

П. Вандергест и Н. Пелузо вводят понятие территориализации для обозначения процесса становления государства после распада колониальных империй в странах «третьего мира».^[298] Они рассматривают территориализацию в Азии на примере Таиланда, однако теоретические выводы этой статьи, как представляется, можно использовать для анализа процесса территориализации в «третьем мире» в целом. В самом деле, распад колониальных империй привел к созданию в Азии и Африке новых государств, границы которых определялись не в соответствии с этнической или иной структурой местного населения, но в соответствии с тем, как проходили границы между владениями различных империй в колониальный период. В результате, в границах одного государства объединялись различные группы людей, к тому же некоторые из них оказывались

разделенными со своими соплеменниками новыми государственными границами. Процесс территориализации для них означал формирование бинарной оппозиции, отделяющей граждан данного государства от соседей.

Понятие территориализации оказалось важным даже в экономике. Хотя экономика, как представлялось изначально, должна была в эпоху глобализации в наибольшей степени освободиться от внутренних границ в интересах повышения эффективности. Так, П. Анье, анализируя рынок финансовых услуг, который в эпоху электронных расчетов должен был стать полностью глобальным, приходит к выводу, что пространственный фактор продолжает играть роль на этом рынке.^{[299] [300] С одной стороны, в эпоху глобализации любой финансист может стать игроком на мировом рынке деривативов. С другой стороны, как показывает практика, наиболее сильными игроками становятся финансисты, входящие в своеобразные «клубы», территориализация которых осуществляется по географическому признаку. Наиболее крупные среди них находятся в Нью-Йорке, Лондоне, Токио и Сиднее. Иначе говоря, даже в эпоху глобализации успех на рынке деривативов зависит от места, где расположен тот или иной бизнес.}

Наконец, понятие территориализации используется и для обозначения бинарных оппозиций, выделяющих группы людей по профессиональному признаку. В данном контексте нельзя не упомянуть работу А. Вонгализ-Макроу, в которой рассматривается территориализация педагогического сообщества в условиях глобализации. С одной стороны, в эпоху глобализации спрос на образование вырос многократно. С другой стороны, усилилась и конкуренция между образовательными учреждениями, поскольку получение образования за рубежом становится доступным для все возрастающего количества людей. Неудивительно, что в этих условиях педагоги пытаются переосмыслить ответы на вопросы об их роли в меняющемся под влиянием глобализации обществе, об обязанностях педагога, о его автономии от администрации образовательного учреждения и т.д. Ответы на эти вопросы позволят провести территориализацию педагогического сообщества, отделить его от остальных профессиональных групп.

В нашей работе территориализация будет означать процесс формирования бинарной оппозиции, благодаря которой некое множество стран выделяется в регион. Так, территориализация Европы есть процесс формирования бинарной оппозиции, позволяющей отделить европейские страны от неевропейских, например позволяющей ответить на вопрос, является ли Россия европейской страной. При этом одинаковую

значимость приобретает как территориализация Европы российскими политическими лидерами и интеллектуальной элитой, лидерами и элитами других европейских государств, так и лидерами и элитами государств, расположенных за пределами Европы. Иначе говоря, нас будет одинаково интересовать, рассматривается ли Россия в качестве части Европы в Москве, в Париже и в Вашингтоне. Ведь если предположить, что регионы имеют значение для процесса принятия решений, значит, политика США в отношении России в какой-то мере будет зависеть от того, рассматривается ли Россия в США в качестве европейской страны.

Одним из показателей того, каким именно образом осуществляется в данном государстве территориализация основных регионов мира, является структура внешнеполитического ведомства данного государства. Рассмотрим, например, структуру Министерства иностранных дел Российской Федерации во время двух президентских сроков В.В. Путина в 2000-2008 гг. В то время в МИД было четыре департамента сотрудничества со странами Содружества Независимых Государств, подчиненные двум разным заместителям министра, четыре европейских департамента, подчиненные двум другим заместителям министра, включая департамент общеевропейского сотрудничества. Также в структуре министерства одному заместителю министра были подчинены два американских департамента — Северной и Латинской Америки, другому заместителю министра — три азиатских департамента, и еще одному заместителю министра — два департамента, занимающиеся политикой в отношении стран Ближнего Востока и Африки соответственно.

Можно сделать вывод, что территориализация мира в России в указанный период предполагала существование пяти регионов: СНГ, Европы, Америки, Ближнего Востока и Африки, и, наконец, Азии за пределами Ближнего Востока. Кроме анализа структуры внешнеполитического ведомства соответствующего государства, принятый в нем способ территориализации мира на регионы можно определить также путем анализа его важнейших документов по внешней политике. В случае Российской Федерации таким документом является Концепция внешней политики. По традиции она принимается в начале срока правления нового президента страны. Если один и тот же человек занимает пост президента страны два срока, то в начале второго срока новая концепция внешней политики не принимается. Так, в начале первого президентского срока Б.Н. Ельцина была ^[301] принята Концепция внешней политики России 1993 г.^[302] В начале 2000 г., когда новым президентом России стал В.В. Путин, им была утверждена новая Концепция внешней политики страны.^{[303] [304] В середине 2008 г., т.е. после инаугурации третьего президента Российской Федерации Д.А. Медведева, им была утверждена новая Концепция внешней политики российского государства. Две концепции существенно отличаются друг от друга не только в части, посвященной политике России в отношении отдельных регионов мира, но и в общей части.}

Так, в «концепции Д.А. Медведева», как для краткости здесь и далее будет называться Концепция внешней политики Российской Федерации 2008 г., есть отдельная глава о приоритете международного права во внешней политике России. В «концепции В.В. Путина», как для краткости здесь и далее будет называться Концепция внешней политики Российской Федерации 2000 г., такой главы нет. Однако обе концепции схожи в том, что в них есть главы, посвященные региональным аспектам внешней политики России. Сравнительный анализ этих глав позволяет сделать выводы о территориализации российской внешней политики, происходившей в период между 2000 и 2008 гг., а также о соответствующих ходу этого процесса изменениях, произошедших во внешней политике страны. Концепция Д.А. Медведева не отличается от концепции В.В. Путина в том смысле, что главным приоритетным направлением внешней политики Российской Федерации в ней называется развитие отношений с регионом СНГ.

Это направление оставалось важнейшим в российской внешней политике на протяжении сроков правления всех трех президентов России, включая президентство В.В. Путина после 2012 г. Еще Концепция внешней политики Российской Федерации 1993 г., принятая в период, когда министром иностранных дел России был А. Козырев, называла Содружество Независимых Государств основным приоритетом российской внешней политики. Тогда это вызвало немалое удивление западных партнеров России, которые полагали, что главной задачей внешней политики России после распада СССР станет развитие отношений с Западом, включая только что образованный Европейский Союз и НАТО. Удивление западных партнеров России нетрудно объяснить, поскольку территориализация их внешней политики не предполагает существования региона СНГ как такового. Для внешней политики США та группа стран, которая во внешней политике России образует регион СНГ, относилась к более крупному региону Европы и Евразии.

С точки зрения общей внешней политики и политики безопасности Европейского Союза, оформившейся за 1990-е гг., СНГ относится к более широкому региону «соседей Европы». В этот регион входят также страны Европы, не являющиеся участницами Евросоюза, в том числе Балканские страны, а также часть Ближневосточных государств, в первую очередь, Турция — кандидат на вступление в ЕС — и другие средиземноморские страны. Важнейшим приоритетом внешней политики Российской Федерации начиная с 1993 г. является развитие отношений в рамках уникального региона СНГ. Вместе с тем, хотя во всех трех упомянутых концепциях внешней политики России СНГ объявляется важнейшим приоритетом российской внешней политики, территориализация внутри СНГ с 2000 по 2008 гг. значительно изменилась.

Так, концепция В.В. Путина выделяет внутри СНГ регион Средней Азии, включающий пять стран: Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Таджикистан и

Туркменистан. В концепции Д.А. Медведева говорится уже не о Средней, но о Центральной Азии, которая включает в себя шесть стран: пять вышеупомянутых плюс Афганистан. В концепции В.В. Путина Афганистан вообще не упоминается ни в контексте международных отношений в Южной Азии или просто в Азии, ни в контексте международных отношений в Средней Азии. Последнее особенно любопытно с учетом того, что Афганистан играл важную роль в международных отношениях в Средней Азии уже в 1990-е гг., например, в случае нейтралитета Туркменистана. Кроме того, именно угроза со стороны режима Талибан, контролировавшего значительную часть территории Афганистана в 1990-е гг., заставила Узбекистан в конце того десятилетия вернуться в состав [Ташкентского] Договора о коллективной безопасности, на основе которого впоследствии была создана ОДКБ.

Однако в концепции В.В. Путина Афганистан в контексте международных отношений в Средней Азии не упоминался. Подобное упоминание появилось лишь после террористических актов в США 11 сентября 2001 г. и последовавшей за ней глобальной войны с терроризмом под предводительством США, важным элементом которой стала сначала операция США и коалиции их союзников, а впоследствии — операция НАТО в Афганистане. Во внешней политике России Афганистан сегодня рассматривается и в качестве угрозы, и в качестве потенциального партнера по международным организациям в Азии. Афганистан олицетворяет угрозы терроризма и распространения наркотиков. Однако он рассматривается и в качестве потенциального участника, например, Шанхайской организации сотрудничества. Те части концепции Д.А. Медведева, которые посвящены этой организации, также отражают территориализацию внешней политики России, произошедшую между 2000 и 2008 гг.

102

Так, в концепции В.В. Путина ШОС рассматривается исключительно в контексте международных отношений в Азии в целом и на Дальнем Востоке в частности. Иными словами, концепция В.В. Путина рассматривала ШОС в качестве неотъемлемого элемента российско-китайских отношений, странам же «Средней Азии» в ней отводилась незначительная роль. Концепция Д.А. Медведева рассматривает эту организацию в качестве важнейшего фактора международных отношений именно в «Центральной Азии». Представляется, что этот факт демонстрирует два изменения во внешней политике России. Во-первых, он показывает, что Россия признала важную роль Казахстана в ШОС, во-вторых — что Россия признала и растущую роль Китая в международных отношениях в Центральной Азии. С 1990-х гг. роль Китая в странах Средней Азии значительно выросла. Одновременно, в связи с началом американской антитеррористической операции в Афганистане, выросла роль Китая и в этой стране.

То, что в концепции Д.А. Медведева эти страны относятся к одному региону, показывает, что этот рост влияния Китая во всех шести странах не остался в России без внимания. Более того, хотя и в концепции В.В. Путина, и в концепции Д.А. Медведева Китай рассматривается исключительно в контексте взаимовыгодного стратегического партнерства, территориализация Центральной Азии в концепции Д.А. Медведева демонстрирует, что усиление роли Китая в этом регионе вызывает озабоченность у российской элиты. Таким образом, территориализация юго-восточной части СНГ в 2000-х гг. определялась признанием значительной роли в этом регионе четырех государств: США, Китая, Афганистана и Казахстана, а также ростом влияния двух региональных международных организаций: ОДКБ и ШОС. Территориализация СНГ в 2000-е гг. затронула не только юго-восточную часть региона, но и его юго-западную часть.

В концепции В.В. Путина юго-западная часть СНГ упоминалась под названием «региона Большого Кавказа», включавшего в себя и три закавказские страны — Грузию, Армению и Азербайджан, — и российские республики Северного Кавказа. Таким образом, признавалась взаимозависимость политических процессов, происходящих к северу и к югу от Кавказского хребта. На рубеже веков, когда террористы наносили удары по целям в Чечне и других субъектах Российской Федерации, позднее вошедших в состав Южного федерального округа, с баз, расположенных на территории Грузии, или, по крайней мере, когда российская элита рассматривала ситуацию на «Большом Кавказе» таким образом, эта взаимозависимость представлялась очевидной. Через восемь лет, когда было объявлено о завершении антитеррористической операции в Чечне, несмотря на продолжающуюся активность незаконных вооруженных формирований, эта взаимозависимость представлялась менее очевидной.

Поэтому появилась возможность отказаться от региона Большого Кавказа как элемента российской внешнеполитической концепции и объявить в концепции Д.А. Медведева о приоритетах российской внешней политики в отношении стран Закавказья. Тем более что «революция роз» в Грузии и провал аналогичных попыток оппозиции вмешаться в ход избирательного процесса в Азербайджане при передаче власти от Г. Алиева к И. Алиеву определили и новые приоритеты российской внешней политики в этом регионе, которые не могли появиться в концепции В.В. Путина.³⁰² Более того, отказ от признания взаимозависимости между политическими процессами позволил российскому руководству принять жесткое решение по противодействию грузинской агрессии в отношении Южной Осетии. Восемь лет назад, когда военное вмешательство в ситуацию в Грузии и признание независимости Южной Осетии и Абхазии могло бы дестабилизировать ситуацию в Чечне и других регионах Северного Кавказа, аналогичное жесткое решение было бы невозможно.

В 2000-2008 гг. в представлениях российских лидеров и интеллектуальной элиты ретерриториализация Европы затронула, в первую очередь, северную часть региона. В концепции Д.А. Медведева, по сравнению с концепцией В.В. Путина, появились три новых региона на европейском севере: регион Северной Европы, включающий в себя Северные страны (Данию, Исландию, Норвегию, Финляндию и Швецию), Баренцев Евро­Арктический регион, охватывающий Норвегию, Финляндию, Швецию и Россию, и Арктический регион, включающий страны региона Северной Европы, а также Россию, США и Канаду. В концепции В.В. Путина не упоминались эти регионы, хотя региональные международные организации: Северный Совет, Совет Баренцева Евро­Арктического региона и Арктический совет, были созданы задолго до 2000 г.

В контексте территориализации Северной Европы в представлениях российских лидеров и интеллектуальной элиты хотелось бы выделить три факта. Во-первых, территориализация Северной Европы в концепции Д.А. Медведева не коррелирует с распределением функций между региональными департаментами Министерства иностранных дел Российской Федерации. В самом деле, проблематикой Северной Европы в российском внешнеполитическом ведомстве занимается второй европейский департамент, к ведению которого относятся не только вопросы взаимоотношений России с Северными странами, но и отношения России со странами Балтии (Эстония, Латвия и Литва), а также с Великобританией и Ирландией. Однако Великобритания упоминается в концепции Д.А. Медведева вне контекста международных отношений в Арктике, ^{[305] [306] аналогично отношения России со странами Балтии не рассматриваются в контексте отношений в Северной Европе, Ирландия же в концепции Д.А. Медведева и вовсе не упоминается.}

Отдельного же департамента, занимающегося вопросами сотрудничества в Арктике, в Министерстве иностранных дел России нет. Возможно, столь серьезные расхождения между территориализацией приоритетов внешней политики России в Концепции внешней политики государства и территориализацией функций между региональными департаментами Министерства иностранных дел указывают на то, что роль министерства в процессе принятия внешнеполитических решений в России в тот период снижалась. Во- вторых, ни в концепции Д.А. Медведева, ни в концепции В.В. Путина не упоминается регион Балтийского моря, хотя Совет государств Балтийского моря был создан примерно в то же время, что и Совет Баренцева Евро-Арктического региона. Более того, в выступлениях российских лидеров, определяющих процесс принятия внешнеполитических решений в стране, Балтийский регион упоминается. Однако в исследуемых концепциях внешней политики Балтийский регион или регион Балтийского моря не выделен.

Недостаточное внимание к этому региону объясняется ростом приоритетности международных отношений в Арктике в ущерб другим регионам, в том числе и Балтийскому региону. О приоритетности Арктики для российской внешней политики говорит и упоминание в концепции Д.А. Медведева Канады, которой в концепции В.В. Путина места не нашлось. В-третьих, в концепции Д.А. Медведева не упоминается и регион Северного измерения, несмотря на то, что в 2006 г. по российской инициативе Северное измерение превратилось из политики Европейского Союза в четырехстороннюю политику, реализуемую совместно Евросоюзом, Россией, Норвегией и Исландией. Отсутствие упоминаний о Северном измерении в концепции В.В. Путина объяснимо: в 2000 г. Северное измерение являлось политикой Европейского Союза, причем тогда оно только создавалось. Что же касается концепции Д.А. Медведева, то отсутствие упоминания в ней Северного измерения обусловлено, главным образом, внутриполитическими факторами.

В отличие от концепции В.В. Путина, в концепции Д.А. Медведева не упоминается регион Южной Азии. Афганистан, который в концепции В.В. Путина мог бы быть отнесен к Южной Азии, как уже было сказано выше, в концепции Д.А. Медведева рассматривается как часть Центральной Азии. Пакистан, благодаря тому, что российская элита оценивает ситуацию в этой стране как стабильную, более не рассматривается в качестве угрозы с точки зрения российской внешней политики, несмотря на наличие у

105

Пакистана ядерного оружия. В то же время благодаря тесным отношениям между Пакистаном и США Пакистан не рассматривается во внешней политике России и в качестве перспективного стратегического партнера. В результате Пакистан и вовсе не упоминается в концепции Д.А. Медведева. Индия в концепции Д.А. Медведева упоминается лишь в контексте стратегического треугольника «Москва - Дели - Пекин», а также в контексте сотрудничества в рамках БРИК.

Малые страны Южной Азии, например, Шри-Ланка, не упоминаются ни в концепции В.В. Путина, ни в концепции Д.А. Медведева. В результате в концепции Д.А. Медведева отсутствуют причины для упоминания Южной Азии. Вместо этого, в ней упоминается новый азиатский регион, которого не было в концепции В.В. Путина, а именно регион Северо-Восточной Азии. В концепции В.В. Путина этот регион был назван регионом Дальнего Востока. Вероятно, такая территориализация восточной части Азии говорит о том, что в Москве начали серьезно оценивать перспективы региональной интеграции в Северо-Восточной Азии. Если в 2000 г. итоги экономического соревнования между Китаем и Японией оставались неясными, то в 2008 г. победа Китая представлялась очевидной большинству российских лидеров, участвующих в процессе принятия внешнеполитических решений.

Можно предположить, что экономическая интеграция в Северо-Восточной Азии, стимулируемая политической волей и экономической мощью Китая, станет серьезным фактором международных отношений в регионе. Однако более вероятным представляется объяснение, согласно которому такая территориализация восточной части Азии отражает растущее беспокойство российской элиты развитием ситуации на Корейском полуострове. Также и война в Ираке, развязанная коалицией государств во главе с США, не могла не привести к ретерриториализации в представлениях российской элиты о регионе Ближнего Востока. В концепции В.В. Путина Ирак вместе с рядом других стран рассматривался в качестве части региона Персидского залива. Некоторые страны этого региона отмечались как важные партнеры России в концепции В.В. Путина; в первую очередь, к их числу относились Ирак и Иран. Другие страны региона Персидского залива не были упомянуты в концепции В.В. Путина благодаря их тесным отношениям с США.

Действительно, ни в 2000 г., ни в 2008 г. Россия не рассматривала возможность своего вступления в ОПЕК, где лидировали страны региона Персидского залива — политические и экономические партнеры США. Несмотря на то, что Россия в 2000 г. рассматривала одни страны Персидского залива в качестве важных партнеров, а другие — нет, в представлениях российской элиты все они относились к одному региону, благодаря их общей отличительной черте — политической стабильности, в основе которой лежит

авторитарное руководство. Ситуация изменилась после того, как коалиция государств во главе с США в 2003 г. вторглась в Ирак с целью свергнуть режим С. Хуссейна и создать в этой стране демократические институты. С тех пор стабильность перестала быть отличительной чертой Ирака. Более того, в период пребывания на посту президента США Дж.У. Буша перспектива американского военного вмешательства в Иране также стала неотъемлемым элементом внешнеполитических представлений и в России, и в США.

Благодаря этому, Иран в России также перестал оцениваться как государство со стабильным политическим режимом, несмотря на то, что российско-иранское сотрудничество, в первую очередь в сфере ядерной энергетики, оставалось одним из приоритетных направлений российской внешней политики. Представляется, что в 2000­2008 гг. в России произошло переосмысление перспектив сотрудничества с Ираном в сфере ядерной энергетики. К концу этого периода в России возникли опасения, что развитие атомной энергетики в Иране позволит ему экспортировать больше нефти, что приведет к падению мировых цен на нее. В связи с американским военным вмешательством в Ирак и опасениями относительно возможного вмешательства в Иран страны Персидского залива утратили свою главную черту - стабильность. Поэтому в концепции Д.А. Медведева регион Персидского залива не упоминается, а все эти страны рассматриваются в качестве элементов нестабильного Ближнего Востока.

Регион Большого Средиземноморья, где специфические проблемы Европы, Азии и Африки оказывают друг на друга значительное влияние, служил элементом территориализации российской внешней политики в концепции В.В. Путина. Однако к моменту утверждения концепции Д.А. Медведева этот регион утратил свою значимость для внешнеполитических представлений российской элиты, в результате в итоговый вариант концепции Д.А. Медведева этот регион не попал. Неудивительно, что Парижский саммит 2008 г., на котором государства этого региона заявили о создании Средиземноморского союза, хотя и широко обсуждался в российской прессе, не заслужил оценки в качестве события, способного повлиять на международные отношения в Средиземноморье в долгосрочном плане. Российская пресса представила этот саммит как попытку Франции доказать, что, несмотря на определенные неудачи, в целом ее председательство в Европейском Союзе в 2008 г. можно оценивать как успешное.

Для концепции В.В. Путина была характерна территориализация российской внешней политики в отношении стран южной части западного полушария на два региона: Центральную Америку и Южную Америку. Принимая во внимание небольшое значение этих регионов для российской внешней политики в 1990-е гг., можно сказать, что такая территориализация указанного региона в представлениях российской элиты в конце 1990­107

х гг. была не более чем наследием представлений советского периода. Ведь для него также было характерно выделение Центральной и Южной Америки. В 2000-х гг. значение Латинской Америки для российской внешней политики выросло благодаря восстановлению стратегического партнерства с Кубой, а также установлению дружественных отношений с крупнейшим экспортером нефти в Латинской Америке — Венесуэлой. Новая российская внешняя политика в отношении Латинской Америки потребовала и ретерриториализации этого региона в представлениях российской элиты.

Благодаря этому, в концепции Д.А. Медведева появился регион Латинской Америки, внутри которого в качестве приоритетного был выделен Карибский регион. Пока российская внешнеполитическая практика не позволяет найти причины, почему в концепции Д.А. Медведева Карибский регион был выделен отдельно. Возможно, в будущем у России появится собственная внешняя политика в отношении стран этого региона, учитывающая как перспективы этого региона для реализации стратегических целей российской внешней политики, так и его недостатки. В самом деле, расположенное здесь государство Никарагуа единственное, кроме России, в 2008 г. признало независимость Южной Осетии и Абхазии. (В 2009 г. независимость Абхазии и Южной Осетии признали также Венесуэла и Науру.) Одновременно политическая нестабильность в Карибском регионе, очередным подтверждением которой стал государственный переворот 2009 г. в Гондурасе, не позволяет говорить о долгосрочности такой позиции. Ведь следующий государственный переворот в Карибском регионе может случиться именно в Никарагуа. В Африке за период между 2000 и 2008 гг. существенной территориализации не произошло: ни концепция Д.А. Медведева, ни концепция

В.В. Путина не упоминают Южную, Западную или Восточную Африку в качестве отдельного региона.

Вместе с тем нельзя не отметить еще одно отличие концепций Д.А. Медведева и В.В. Путина: концепция ДА. Медведева признает существование не только

географически компактных, но и трансконтинентальных регионов. В ней упоминаются два таких региона. В-первых, это регион, объединяющий страны «большой восьмерки». Концепция В.В. Путина в этом отношении рекомендовала лишь «обращать значительное внимание на перспективы» сотрудничества между Россией и странами «большой семерки». Восемь лет спустя, когда упомянутые в концепции В.В. Путина «перспективы» стали реальностью, в концепции Д.А. Медведева появился новый регион. Во-вторых, это регион БРИК, объединяющий Бразилию, Россию, Индию и Китай. (В 2011 г. к этому региону добавилась также Южноафриканская Республика, благодаря чему БРИК превратился в БРИКС.)

Таким образом, во внешней политике России произошли серьезные изменения между 2000 и 2008 г. Различия между концепциями В.В. Путина и Д.А. Медведева отражают не различия во внешнеполитических подходах этих президентов, а скорее, различия во внешнеполитических подходах Б.Н. Ельцина и В.В. Путина. Скептики, утверждавшие в 2008 г., что избрание Д.А. Медведева на пост президента России не приведет к значительным изменениям в российской внешней политике, ошиблись. И когда в 2012 г. В.В. Путин был вновь избран президентом Российской Федерации, он не вернулся к концепции внешней политики 2000 г., но под его руководством была разработана новая концепция.^[307] Территориализация мира по регионам в ней была уже иной, нежели в концепции Д.А. Медведева.

Представления политических лидеров о региональной структуре мира, выраженные в текстах основополагающих внешнеполитических документов государств, сопоставимы и с представлениями интеллектуальных элит тех же государств о территориализации регионов мира, находящими выражение в научной и учебно-научной литературе. Например, интерес представляет сравнение концепции Д.А. Медведева и изданного в 2010 г. под эгидой МГИМО(У) учебника «Политическая география». В частности из него можно узнать, что в регион Юго-Западной Азии входят не только Турция, страны Восточного Средиземноморья и Аравийского полуострова, Иран и Ирак, но также Афганистан и страны постсоветского Закавказья: Грузия, Армения и Азербайджан.^[308] Однако, за исключением этого, довольно любопытного, заявления, представления о региональной структуре мира, изложенные в данной работе, совпадают с теми, которые отражены в концепции внешней политики России.

В исследуемый период общепринятая территориализация основных регионов мира в США несколько отличалась от российской. Этот вывод можно сделать как на основе анализа структуры Государственного департамента, так и на основе анализа основополагающих документов внешней политики США в данный период. В середине первого десятилетия XXI в. в структуре Государственного департамента США произошла ретерриториализация, которая отразила новые представления американских лидеров и интеллектуальной элиты о региональной структуре мира. Ведь после террористических актов в США 11 сентября 2001 г. главной задачей внешней политики США стала «глобальная война против терроризма», включающая важнейшую военную операцию, проводимую в ее рамках, — войну в Афганистане. В свою очередь, существенная роль в

военном успехе в Афганистане отводилась соседним с ним странам — союзникам США в регионе, включая Пакистан на юге и Кыргызстан на севере.

В результате возникли представления, что все эти страны входят в один регион, и поэтому координацией отношений со странами этого региона в рамках Государственного департамента США занимается Бюро по делам Южной и Центральной Азии. Фактор институциональной стабильности стал причиной того, что новое бюро было создано не сразу после начала военной кампании в Афганистане, но четыре года спустя — в начале 2006 г. Именно тогда было институционально закреплено изменение представлений американских лидеров и элиты о региональной структуре мира, в соответствии с которыми постсоветские страны Центральной Азии более не являлись частью региона Европы и Евразии вместе с Россией и другими европейскими странами, но являлись частью региона Южной и Центральной Азии. Помимо Бюро по делам Южной и Центральной Азии и Бюро по делам Европы и Евразии, в структуре Государственного департамента есть еще четыре бюро, координирующие политику США в отношении различных регионов мира.

Это Бюро по делам Западного полушария, Ближнего Востока, Африки и Азиатско­Тихоокеанского региона. Можно сделать вывод, что территориализация основных регионов мира в США в конце второго президентского срока Дж. У. Буша предполагала существование шести регионов: западного полушария, Европы и Евразии, Ближнего Востока, Южной и Центральной Азии, Африки и Азиатско-Тихоокеанского региона. К аналогичным выводам можно прийти и в результате анализа основополагающих

305

документов внешней политики США — Стратегий национальной безопасности.

В отличие от российской традиции, новая редакция Стратегии национальной безопасности США может приниматься хоть ежегодно. Более того, теоретически, новая Стратегия национальной безопасности и должна приниматься ежегодно, поскольку Сенатом США этот документ рассматривается в качестве отчета исполнительной ветви власти перед Сенатом о реализации основных направлений внешней политики страны. На практике же в период президентства Дж.У. Буша роль Сената во внешней политике США снижалась, что проявилось, в частности, в том, что новая редакция Стратегии национальной безопасности перестала приниматься ежегодно. Дж.У. Буш, однако, не стал первым президентом в истории США, начиная с 1986 г., когда так называемая поправка Голдуотера-Николса обязала президента принимать Стратегию национальной безопасности ежегодно, отказавшимся от практики ее ежегодного утверждения. Его отец, ^{[309] [310]}

Дж. Буш-старший, за четыре года своего президентства подписал лишь три Стратегии национальной безопасности: в феврале 1990 г.,^[311] в июле 1991 г.^[312] и в декабре 1992 г.^[313] Аналогично и предшественник Дж.У. Буша на посту президента США Б. Клинтон за восемь лет своего президентства подписал лишь семь Стратегий национальной безопасности.

В Стратегии национальной безопасности содержатся не только указания на ценности, т.е. цели и задачи внешней политики США на данном этапе, но и своеобразный отчет о результатах внешней политики страны за предшествующий период. Иногда стратегия национальной безопасности получает собственное название, призванное подчеркнуть важнейшие вызовы ситуации в данный момент времени, а иногда она просто называется «стратегия национальной безопасности». В соответствии с хронологическими рамками нашего исследования будет поведен сравнительный анализ текстов трех редакций стратегии национальной безопасности. Кроме уже упомянутой выше стратегии 2006 г.,^{[314] [315] [316] будут рассмотрены последняя редакция стратегии национальной безопасности США, утвержденная президентом Б. Клинтоном в конце 2000 г., а также редакция этого документа, утвержденная президентом Дж.У. Бушем в 2002 г. . Далее эти документы будут обозначаться как стратегия 2006 г., стратегия Б. Клинтона и стратегия 2002 г. соответственно.}

В отличие от Дж.У. Буша, который, следуя примеру своего отца — президента Дж. Буша-старшего, — не давал утверждаемым им стратегиям национальной безопасности собственных названий, стратегия Б. Клинтона озаглавлена «Стратегия национальной безопасности для эпохи глобализации». В ее редакции 2000 г. (такое же название носит и редакция стратегии национальной безопасности, утвержденная Б. Клинтоном в конце 1999 года ) подводится итог внешней политики, проводимой Б. Клинтоном на протяжении двух президентских сроков начиная с 1993 г. Более того, последняя редакция стратегии Б. Клинтона была опубликована, когда уже было известно,

что на ближайшие четыре года, как минимум, Белый дом будет принадлежать республиканской администрации Дж.У. Буша, соответственно в ней подводился итог внешней политики демократов за последние годы ХХ в.

Неудивительно, что текст стратегии Б. Клинтона более чем вдвое длиннее, чем текст стратегии 2002 г., и более чем в полтора раза длиннее, чем текст стратегии 2006 г.. Вопросам американской внешней политики в отношении различных регионов мира в ней также уделяется рекордный объем текста — последняя треть документа, перед заключением, озаглавлена «Интегрированные региональные подходы». В этой части стратегии Б. Клинтона подводятся итоги его внешней политики в отношении различных регионов мира, причем в данном случае территориализация осуществляется по пяти регионам: Европы и Евразии (1), Восточной Азии и Тихого океана (2), западного полушария (3), Ближнего Востока, Северной Африки, Юго-Западной Азии и Южной Азии (4), наконец, Африки южнее Сахары (5). Таким образом, способ территориализации мира, предлагаемый в стратегии Б. Клинтона, соответствует способу территориализации, отражением которого служила структура Государственного департамента в тот же период.

Страны бывшего Советского Союза стратегия Б. Клинтона относит к региону Европы и Евразии, включающему и Казахстан, и среднеазиатские государства, хотя они и не упоминаются отдельно в тексте стратегии. Что же касается Казахстана, то он упоминается в тексте стратегии четыре раза в контексте ядерного разоружения. Ведь Казахстан, на территории которого в момент распада СССР располагалось ядерное оружие, добровольно передал его России как правопреемнику Советского Союза. Помимо ядерного разоружения, регион «бывшего Советского Союза» упоминается также в контексте сокращения обычных вооружений. В качестве синонима стратегия Б. Клинтона упоминает также регион Евразии: после указания на сокращение вооружений в регионе «бывшего Советского Союза» стратегия сообщает о «десятках тысяч ученых из Евразии», которым внешняя политика США помогла «переориентироваться с деятельности в военных интересах на продуктивные гражданские исследования».

В отличие от стратегии Б. Клинтона, стратегии 2002 и 2006 гг., утвержденные Дж.У. Бушем, не упоминают «регион бывшего Советского Союза» и Евразию в едином контексте. В стратегии 2002 г. регион Евразии вообще не упоминается ни разу, а о пространстве бывшего Советского Союза говорится в связи с тем, что США будут стремиться поддерживать «независимость и стабильность» стран этого региона «в надежде, что процветающие и стабильные соседи будут способствовать укреплению приверженности России целям интеграции в евроатлантическое сообщество». Следует заметить, что стратегия 2002 г. принималась в период, когда Россия была активным

112

участником возглавляемой США коалиции стран, ведущих «глобальную войну с терроризмом», хотя российские войска и не участвовали в антитеррористической операции в Афганистане. Только что был создан Совет Россия - НАТО, и казалось, что более глубокая интеграция России в евроатлантические структуры является исключительно вопросом времени.

В целом стратегия 2002 г. уделяет лишь незначительное внимание особенностям внешней политики США в различных регионах мира. Раздел, в котором подтверждается стремление США участвовать в коалициях в интересах урегулирования региональных конфликтов, занимает всего четыре страницы текста. В качестве регионов, конфликты в которых в наибольшей степени угрожают американской безопасности, называется Ближний Восток. Причем речь идет не о «большом Ближнем Востоке» (этот термин появляется лишь в стратегии 2006 г.), но о сложностях взаимоотношений Израиля с соседними странами и с Палестиной. Также в данном контексте упоминаются региональные конфликты в Южной Азии, в западном полушарии и в Латинской Америке, а также в Африке. В качестве первоочередных кандидатов в партнеры по коалициям, формируемым в интересах урегулирования этих и других региональных конфликтов, упоминаются, в первую очередь, страны региона Европы. Региональные конфликты в самой Европе, включая Балканы, в стратегии 2002 г. не упоминаются.

В отличие от более ранних редакций Стратегии национальной безопасности, в стратегии 2006 г. Советский Союз вообще не упоминается, ни в контексте прошлого американо-советского противостояния, ни для обозначения региона, охватывающего бывшие советские республики. Зато вновь упоминается регион Евразии: указывается, что «цветные революции» в Грузии, Украине и Кыргызстане «подарили новую надежду на распространение свободы на пространствах Евразии». Также в стратегии 2006 г. несколько раз упоминается регион «большого Ближнего Востока». Происходит окончательное отделение региона «большого Ближнего Востока» от региона «Центральной и Южной Азии». В стратегии Б. Клинтона эти два региона были объединены; стремление Дж.У. Буша отделить их друг от друга можно частично объяснить его стремлением продемонстрировать фундаментальные отличия ситуации в Ираке, относящемся к Ближнему Востоку, и в Афганистане, относящемся к Центральной и Южной Азии.

Стратегия 2006 г. уделяет большее внимание особенностям внешней политики в отдельных регионах мира по сравнению со стратегией 2002 г. Раздел, в котором подводятся итоги и намечаются новые задачи в контексте формирования коалиций стран с целью урегулирования региональных конфликтов, в стратегии 2006 г. также занимает

113

четыре страницы. При этом, хотя в заголовке раздела идет речь о «региональных конфликтах», в тексте раздела упоминаются конкретные конфликты между конкретными странами, без указания на то, к каким регионам мира эти страны относятся. Исключение делается лишь для региона Африки и внутри региона Африки — для региона Великих Африканских озер. Однако, помимо этого раздела, в стратегии 2006 г. присутствует также раздел, посвященный планам «сотрудничества с иными центрами глобальной силы», которые расположены в таких регионах, как западное полушарие, Африка, Ближний Восток, Европа, Южная и Центральная Азия, наконец, Восточная Азия. Лишь Россия рассматривается в стратегии в качестве «центра силы», не относящегося ни к одному региону.

Таким образом, основополагающие документы по внешней политике этих стран: концепции внешней политики и стратегии национальной безопасности, - соответствующего периода позволяют раскрыть влияние регионального подхода на внешнеполитическую практику России и США. Их сравнительный анализ показывает, что общепринятые в России и в США в 2000-2008 гг. представления о региональной структуре мира, нашедшие свое отражение, в том числе, в этих документах, существенным образом отличались. Основное отличие заключалось в том, что если в России выделялся особый регион постсоветского пространства, более того, он объявлялся главным приоритетом внешней политики страны, то в США в начале XXI в. такой регион не выделялся. Более того, сравнительный анализ этих документов показывает, что в 2000­2008 гг. способы территориализации мира по регионам менялись и в России, и в США. Так, из российских представлений о региональной структуре мира исчез регион «большого Кавказа», включавший как российский Северный Кавказ, так и государства Южного Кавказа. Это произошло потому, что часть российской элиты, ответственная за выработку концепции внешней политики, за период с 2000 по 2008 гг. перестала воспринимать Закавказье в качестве региона, непосредственно влияющего на российский Северный Кавказ. В свою очередь, часть американской элиты, которая отвечает за выработку стратегий национальной безопасности, осознала взаимосвязанность событий, происходящих в Афганистане и в странах, расположенных не только к югу, но и к северу от него. Эти изменения в представлениях американской элиты привели к тому, что в основополагающих внешнеполитических документах США появился новый регион - регион Центральной и Южной Азии, а в структуре Государственного департамента США появилось новое бюро, ответственное за координацию американской внешней политики в этом регионе.