Глава VIII Об обязанностях послов

Во-первых, после получения инструкций он обязан не мешкая отправиться ко двору, где ему предстоит заниматься делами своего государя, дабы промедление не причинило никакого ущерба интересам его повелителя.

Один оратор замечает*, что, согласно древнему закону, послы и другие представители власти, назначенные в провинции, были обязаны выезжать из Рима тотчас же, как только Сенат их изберет.

Читаем, что послы с острова Родос были обвинены в государственной измене* за то, что провели слишком много времени в пути.

А Элиан рассказывает, что афинских послов осудили на смерть*, так как они поехали не той дорогой, какой им было предписано[90].

Прибыв ко двору, где ему предстоит находиться, посол обязан известить о своем приезде государя, а также других иностранных министров, дабы государь назначил ему аудиенцию, а прочие министры нанесли ему первый визит, ибо право народов не позволяет отказывать послу в аудиенции, а иностранный министр нарушил бы правила приличия, если бы не отправился с первым визитом ко вновь прибывшему послу.

Теперь, когда церемонии и почести, оказываемые послам при их приеме и торжественном въезде, регламентированы почти всеми европейскими дворами, государи и властители больше не подвергаются пагубным последствиям проблемы, которая при других обстоятельствах столь чревата спорами*.

В прежние времена полагали, да и теперь еще полагают, что царственное величие и престиж монарха требуют, чтобы его посол говорил на языке своей страны (по крайней мере на публичных и торжественных приемах), а договоры составлялись на общепонятном языке[91].

веке зачастую не придают значения всем этим тонкостям, и министр обязан, если у него нет противоположного предписания, следовать обычаям, принятым при дворе, где он находится.

Из античности нам известно множество примеров, когда одни послы навлекали на себя ненависть и справедливое негодование монархов за свою чванливость и непомерное честолюбие, а другие, из раболепной услужливости потакавшие гордыне государей, приговаривались к смертной казни[92].

Посол действительно должен поддерживать величие и престиж коронованной особы, чьим представителем является, но так, чтобы не задеть чувств монарха, к которому направлен. Искусному министру нередко приходится приноравливаться к конкретным обстоятельствам.

Элиан рассказывает[93], что находчивый Исмений, зная о подобострастии, которое, согласно обычаю, было принято демонстрировать персидским царям, уронил свой перстень и бросился ниц*, оказывая этим преднамеренным падением притворное поклонение Артаксерксу по тамошнему обычаю[94].

Я не нахожу ничего кощунственного во внешнем преклонении перед Божьим созданием, одаренным редчайшими достоинствами, при условии, что внутреннее преклонение целиком сохраняется в своей чистоте для Бога, который единственный заслуживает благоговейного почитания. Стало быть, собственно говоря, внешнее преклонение перед теми, кто воплощает Бога на земле, совсем не отнимает у него положенных ему почестей, это лишь простой знак уважения, который мы им оказываем, как это было принято что у иудеев, что у язычников.

По завершении церемоний, окружающих и прием, и аудиенции посла, государь обычно назначает уполномоченных, которые приступают к совещаниям с послом по поводу предмета переговоров. И как только посол освоится и начнет выполнять то, что в его должности труднее всего, ему потребуется всяческая осмотрительность и вся мыслимая осторожность, дабы заслужить славу человека, способного искусно вести переговоры.

Самыми надежными вехами, коими он должен руководствоваться на этом сложном пути, являются инструкции, которые часто предоставляют министрам столь обширные полномочия, что

весь ход дел оказывается в полной зависимости от способностей посла.

Посол, который без пояснений своего государя сам истолковывает то, что не слишком ясно изложено в данном ему поручении, должен досконально знать характер своего повелителя; в противном случае он навлечет на себя его справедливое негодование, а зачастую даже может подвергнуться унизительному упреку в совершении государственной измены и в предательстве родины - из-за какого-нибудь непредвиденного происшествия, пагубно сказавшегося на делах. Инструкции общего характера, по моему разумению, являются наилучшими для искусного министра, если задачу своей миссии он видит прежде всего в сохранении дружественных взаимоотношений между государями и в служении интересам своего повелителя.

Вопрос о том, обязан ли посол исполнять приказы своего государя, какими бы несправедливыми они ни были\ не заслуживает тщательного исследования, ибо не дело министра разбирать право, государственные соображения или тайные пружины политики, которыми руководствуется его повелитель, при условии, что он может испол-

нять приказы, не совершая ужасных преступлений и не идя против своей совести или веры. Божественная воля, что дала высшую власть всем тем, кто является ее наместниками на земле, не оставила подданным ничего, кроме чести им повиноваться. И, согласно римским законам, считается, что всякий поступок, совершенный по приказу должностных лиц государства, был совершен в соответствии с правом[95].

Кроме того, по мнению одного итальянца[96], есть также большая разница между тем, чтобы одобрить несправедливые требования и притязания государя, и тем, чтобы в ответ им подчиниться.

Я прекрасно знаю, что люди совестливые и щепетильные, отвергнут вышесказанное, полагая, что такое мнение подрывает веру. Что касается меня, то я признаю, что министр не нарушит приличий и не поступит неуважительно по отношению к своему государю, которого обязан

почитать, когда будет всячески стараться, не утрачивая при этом почтительности, отговорить его от выдвижения несправедливых притязаний.

Эти же законы осуждают и тех, кто исполняет приказы повелителя по малодушию, потакая его страстям. Министр великодушный и с возвышенными помыслами, благородными чувствами и ранимой совестью, имеющий мудрое сердце, не позволит себя ослепить и соблазнить обманчи

выми прелестями мирской награды, слушаясь более своего повелителя, чем Бога.

Я содрогаюсь при мысли о том, как далеко заходила лесть у древних; они не страшились утверждать, что то, что доставляет удовольствие царю Деметрию, угодно богам и справедливо по отношению к людям*.

Торжественная речь, которую Евфем произнес перед камаринцами*, выражала почти сходное мнение.

Даже Евангелие содержит пример весьма похожего святотатства, которое проявлялось в отношении евреев к царю Ироду.

Но увы, не только на античность стоит сетовать! А сколько в нашем веке льстецов, которые изобрели искусство внушать слабохарактерным государям, что то, что кажется им благим, является также справедливым.? И те убеждают себя или, по крайней мере, стараются убедить, что их приказания, пусть и явно несправедливые, а часто и вовсе безбожные, не содержат ничего, что ущемляло бы справедливость или божественные законы.

И только история Маттафии, отца Иуды Маккаввея*, и история Даниила и трех иудейских отроков* способны привести в смятение этих подлых льстецов.

А помните ли Вы еще, очаровательная Олинда, как красивое лицо Лизы залилось слезами, когда Меленис пересказывал ей* сочинение одного современного автора, который имел дерзость утверждать, что все полезное непременно честно, что без хитрости и обмана люди обычно прозябают под суровыми ударами жестокой судьбы, что хитрость и обман возносят честолюбца к вершине величия.

Этот лживый политик* так сильно отравил своим ядом многие души, что бесконечное число его приверженцев поставили перед собой цель и даже находили удовольствие в том, чтобы внушать государям и их министрам, что обман, ложь и самые тяжкие преступления дозволительны для получения выгоды, которой нельзя добиться без их помощи; что без них добро всегда будет добычей злодеев, которые превращают его в свою игрушку.

Чтобы подкрепить свое мнение, достойное варваров, эти нечестивцы прибегают к авторитету многих светских авторов и не стыдятся даже приводить отрывки из Священного Писания.

По их мнению, похвалы, которые Блаженный Августин расточал повивальным бабкам Египта[98]*, и роль, что играл Давид при дворе Анхуса*, оправдывают столь дикие рассуждения, несмотря на высказывание мудреца, изрекшего, что «праведность возвышает народ»[99].

Но все примеры, которые они приводят, ни малейшим образом не одобряют столь чудовищного мнения. Единственный вывод, который можно было бы из них сделать, заключается в следующем: некоторые средства, необходимые для самосохранения и спасения жизни невинных, допустимы и честны. Но поскольку мы вступили в спор по вопросу столь же щекотливому, сколь трудному для разрешения, посмотрим, как дол-

жен вести себя посол и какой точки зрения придерживаться.

Ложь и обман (омерзительные дочери черного Тартара, что приводят в ужас и людей, и богов) недостойны, чтобы их впускали к монаршьим дворам; они обитают, по словам самого набожного из всех царей[100], лишь во дворцах тех, у кого душа черна и испорчена.

Автор «Приключений Телемаха»*, чей стиль неподражаем, а мораль совершенно божественна, пишет, что достаточно, чтобы обман и ложь были обманом и ложью, чтобы не быть достойными человека, который перед Богом произносит речь от лица того, кто представляет Божество на земле.

Я уже слышу, как мне возражают и как утверждают без обиняков, что все те, кто не делают тайны из самых сокровенных мыслей и не стесняясь открывают их, неспособны вести дела государств и государей. Я не отрицаю, что человек, который выкладывает все, что у него на уме, и у которого не укоренилась привычка никогда не раскрывать своих секретов, неспособен управ

ляться с государственными делами[101]. Это качество души лежит в основе самого мудрого поведения, без которого все таланты бесполезны. А потому посол, не ведающий, до какой степени хитрость человеческая довела притворство, и позволяющий увлечь себя обманчивыми прелестями пустопорожних вещей, посол, который легко верит любым полученным сообщениям[102], не изучив прежде всех сопутствующих им обстоятельств, в том числе таких, как интересы и страсти тех, кто эти сведения доставляет, весьма далек от совершенства, ведь притворство до некоторой степени простительно и даже необходимо монархам и их министрам, поскольку невозможно хорошо управлять государственными делами, не умея притворяться[103].

Так как притворство довольно распространено, а настоящая натура прячется иногда чрезвычайно глубоко, министру нужен поистине всепроникающий свет, чтобы постичь глубины души, непроницаемой для всех, кроме Бога. И очень часто послу приходится скрывать многие вещи в интересах своего повелителя и казаться весьма удовлетворенным, даже если ни сам иностранный правитель, ни его министры, с которыми посол ведет переговоры, не дают ему для этого никаких оснований.

Зачастую неприятные и предосудительные требования заставляют посла выражаться двусмысленно и говорить загадками, которые, давая простор для различных толкований, скрывают его истинные мысли[104].

Наш Спаситель, говоря о смерти Лазаря, знал, что евреи думали, будто он говорит о сне1, а, рассуждая о собственном теле, не считал, что обязан, согласно естественному закону, объявлять им, что речь идет вовсе не о Иерусалимском храме, как они воображали2.

Я признаю, что естественный закон никого не обязывает выдавать свои тайны, если никакое предыдущее обязательство к этому не вынуждает; еще менее этот закон может запретить использование выражений с двойным смыслом, чтобы скрыть то, что на уме. Разум советует нам не слишком доверяться врагам, а также тем, кто являл нам лишь очень слабые знаки своего расположения, да и мудрость, наш единственный и желанный советчик, говорит нам, что чрезвычайно неосмотрительно верить всему тому, что разносит молва. При этом министр с хоть сколько- нибудь проницательным умом никогда не будет испытывать недостатка в способах, чтобы выпутаться даже из самого щекотливого положения, не идя наперекор совести.

Посол, не гнушающийся в силу низости натуры прибегать к обману и лжи, недостоин своего почетного звания и не имеет никакого права требовать, чтобы его словам верили. Ибо какие доказательства своей честности может отныне предоставить тот, кто не боится ни Бога, ни угрызений совести? Каким образом может он добиться, чтобы его обещаниям верили? И кто доверится ему в случае крайней необходимости? Стало быть, лишь правда, справедливость и добросовестность должны быть нравственным мерилом для посла, чтобы с честью поддерживать свой ранг и отстаивать истинные интересы своего повелителя.

Твердость и величие души также настолько необходимые для посла качества, что с его сторо

ны было бы государственным преступлением проявить равнодушие к защите притязаний своего государя, допуская преступную небрежность или совершая несправедливое насилие. Напротив, посол должен показать, что благодаря своему мужеству он способен стойко перенести все неприятности, которыми ему могут угрожать, и готов, что называется, скорее пройти через все уготованные ему превратности судьбы, нежели трусливо поступиться интересами своего повелителя. Но еще менее допустимо для него преступно злоупотребить своим статусом, предав родину. История преподносит нам множество примеров, когда послы, доведенные до отчаяния невезением и несправедливыми угрозами или ослепленные блеском богатств, коими их прельщали, малодушно нарушали свой первейший долг - любить родину.

Правоведы задаются вопросом, обязан ли верховный правитель сдержать обещание и выполнить договор, заключенный его вероломным министром.

Мне кажется, что прежде чем ответить на такой сложный вопрос, весьма необходимо хорошо разобраться в видах инструкций, поскольку иногда указания бывают столь точны, что посол не может изменить в них ни малейшего положения, не совершив при этом преступления, а иной раз инструкции носят столь общий характер, что кажется, будто монархи полностью препоручают свои дела, имущество и честь верности и благоразумию своих министров. Государям, которые настолько доверяют своим посланцам и предоставляют им такие широкие полномочия, ничего

не остается, когда исход дела не отвечает их пла- нам, как винить самих себя за то, что поручили заботу о своих делах людям неумелым или вероломным.

Таким образом, правители лишь в том случае обязаны ратифицировать то, что от их имени обещали министры, если это не причинит им столь значительного вреда, что станет очевидным совершенное министрами предательство - подобно тому, как явное мошенничество и неприкрытая злоба опекунов и мужей неспособны причинить вреда ни правам воспитанников, ни имуществу жен. Но они сами обязаны так же, как министры, возместить весь ущерб, нанесенный их слишком дерзновенными обязательствами.

Римский Сенат, отправив Марка Клавдия с посольством и наделив полномочиями, не испытывал никаких угрызений совести, отсылая его по тогдашнему обычаю к неприятелю, чтобы выполнить обязательство своего представителя, заключившего слишком возмутительный мирный договор, недостойный величия победоносного римского народа.

Официальная речь, с которой Агриппа Менений обратился к римским плебеям* от лица Сената, очень хорошо иллюстрирует долг посла в самых щекотливых обстоятельствах. «Хотя Сенат дал нам полномочия и приказал заключить мирный договор, как мы найдем целесообразным, - заявил он, - мы не считаем справедливым присваивать себе для этого полномочие удовлетворить ваши требования (народ выразил желание участвовать в осуществлении верховной власти), но мы непременно доложим о столь неожиданном требовании в Сенат»[105].

Напротив, точные инструкции должны выполняться буквально. Посол не может, не совершив

преступления и не поставив на кон свою репута- цию и будущность, ни на йоту исказить данные ему указания, когда они имеют четко обозначенные ограничения, ибо правители, составляя инструкции после тщательного обдумывания и согласования, желают, чтобы им в точности следовали, и требуют уже не советов, а лишь быстрого и неукоснительного повиновения. И посол, который дерзнет истолковывать приказы своего государя по своей прихоти, поступит весьма неосмотрительно, не проявив надлежащего уважения к державному величию и явственно продемонстрировав, что он ставит свои способности выше талантов своего повелителя.

Следовательно, как доверенное лицо не налагает никаких обязательств на своего доверителя, действуя за рамками его распоряжений, так и посол не связывает обещанием своего государя, выходя за пределы инструкций; в противном случае верховная власть может подвергнуться риску стать жертвой непостоянного и изменчивого настроения посла.

Я не утверждаю вместе с тем, что посол обязан столь скрупулезно исполнять приказы своего повелителя, чтобы упустить очевидно благоприятные стечения обстоятельств[106]. Он должен

знать, что даже сами государи не всегда столь строго следуют велениям разума и своим истинным интересам, чтобы иной раз не упустить их из вида; ибо хотя государи требуют неукоснительного повиновения, они все же дозволяют своим советникам тщательно изучать государственные дела и интересы, а также терпят замечания, сделанные в уважительной и скромной манере. Правитель едва ли назначит кого-либо послом, не имея четкого представления о способностях этого человека и степени его приверженности интересам повелителя. И, убедившись как следует в добрых намерениях своего посла, разве обнаружит он хоть тень неуважения в его докладах? * *

Существуют, как я сказал выше, инструкции открытые и инструкции приватные, или секретные. Открытые инструкции - это такие, которые показывают тем, с кем должны вестись переговоры. Приватные известны только послу и его повелителю. Не нарушая права народов, нельзя заставить официального представителя

показать их, и даже посол не может сообщить их содержание кому бы то ни было без особого повеления своего государя. И поскольку весьма нередко случается, что монархи частично или полностью отступают от того, что содержится в открытых инструкциях, издавая тайный приказ, известный немногим, спрашивается, обязан ли государь придерживаться соглашений, заключенных согласно его открытому приказу, несмотря на то, что он отменил его распоряжением, сделанным втайне? Что касается меня, то я без колебаний заявляю, что монарх абсолютно обязан поступить именно так, руководствуясь наставлениями самых редких и возвышенных умов. Сегодня, чтобы предотвратить все эти неприятные последствия, правители берут на себя взаимные обязательства выполнять обещания и соглашения своих министров лишь после официального одобрения и ратификации, совершенной в торжественной обстановке.

Я вспоминаю сейчас, как Вы говорили мне, сударыня, что не советовали бы послу, который оказался бы настолько безрассуден, что стал бы действовать вопреки секретным инструкциям своего государя, когда-либо возвращаться на родину, ибо даже самый добродушный правитель был бы вынужден изобрести новые наказания, дабы покарать его за столь ужасающее предательство, которое нельзя оставить безнаказанным, если у государя осталось еще хоть малейшее желание сохранить в целости самые священные права, что дает корона.

* *

Отметив, что главная цель посольства - поддержание дружественных взаимоотношений между суверенными государями, рассмотрим теперь, в чем заключаются обязанности официального представителя после того, как он выполнил распоряжения своего повелителя.

Все авторы сходятся во мнении, что посол должен известить своего государя о ходе и итогах проведенных переговоров и попросить у него соизволения удалиться от дел, ибо тот, кто самовольно покидает этот почетный пост и оставляет службу у своего государя, пусть и не предавая его, поступает как неверный слуга[107]. И совсем немного существует причин, которые могли бы оправдать возвращение посла без явно выраженного повеления[108], разве что он будет изгнан иностранным государем.

Коль скоро министра постигла эта досадная немилость, он должен благоразумно удалиться в

соседнее государство и уведомить об этом своего повелителя.

Государи, при дворе которых пребывает посол, не имеют права отказать ему в возвращении домой, ибо лишь варвары могут возыметь желание насильно удержать официального представителя у себя. Право народов, которое так хорошо позаботилось о безопасности посла, защищает его и охраняет не только в ходе его пребывания за границей, но и во время возвращения - вплоть до того момента, как он явится ко двору государя, своего повелителя.

И то, что гласят римские законы по этому поводу относительно должностных лиц, направлявшихся в провинции, мы применяем к нашим послам, которые находятся под защитой права народов до тех пор, покуда не отчитаются о своих переговорах. * *

Не стану говорить о том, что приличия требуют, чтобы посол, прежде чем уехать, попрощался с государем и главными лицами двора, дабы не давать никакого повода сетовать на его неучтивость, ибо нет большего проявления невежливости или даже неблагодарности, чем втихомолку покинуть двор монарха, под покровительством коего весь период своего пребывания в чужой стране посол пользовался привилегиями, которые право народов предоставляет официальным представителям.

Ученые единодушны в том, что министр должен принять подарок, который иностранный государь преподносит для передачи его повелителю. Но они расходятся во мнении, когда заходит речь о том, должен ли посол сам принимать чрезмерные почести и чересчур дорогие подарки. Те, кто отвечают отрицательно, подкрепляют свою точку зрения соображениями с виду резонными и весомыми. Они говорят, что принимающий подарки неосознанно берет на себя обязательство перед тем, от кого он их получает; что подарки подобны таящимся в траве змеям; что во все времена с их помощью подрывали преданность людей самых благородных и с виду наиболее приверженных своему долгу.

Сенека говорит, что тот, кто хочет сохранить свободу, не должен ничего ни от кого принимать*.

А Сократ добавляет*, что принимающий подарки делает своим господином того, кто их преподнес.

Юстиниан предупреждал судей ни в коем случае не принимать подарков, - единственное, что способно испортить самых добродетельных людей.

Другие же мыслители заявляют, что не надо опасаться подданного, хранящего верность своему государю и что подарки могут прельстить только тщеславные души; что припадать к алтарю столь недостойного идола - удел жадных; и что те, кому свойственно величие души и чье сердце исполнено мудрости, никогда не позволят отвлечь себя от исполнения своего долга прелестями вещей преходящих.

На самом деле, можно много сказать по данному поводу, но я не стану останавливаться на всех этих красивых рассуждениях, которые в сущности ни к чему не приводят и представляют собой не что иное, как пустые фантазии, так как необходимо различать, делаются подарки в начале или в конце посольской миссии, а также каким образом и по каким причинам они были преподнесены. Действительно, разве можно что- то вменить в вину официальному представителю, который, после того, как достойно справился со своим поручением, был облагодетельствован особыми почестями и подарками от двора, где пребывал? И напротив, есть вполне законное основание подозревать посла, осыпанного теми же благами, в то время как он предательски попирает интересы своего повелителя. Так, в первом случае посол не может отказаться от преподнесенного государем подарка, не проявив неучтивости и даже неблагодарности. И наоборот, во втором случае подарки являются убедительными доказательствами вероломных намерений.

Один современный автор[109] пишет, что подарок - это прилюдное свидетельство дружбы и чести, оказанной иностранным государем послу; тем самым он дает понять, насколько доволен его поведением.

Надо полагать, что римляне, народ культурный, не находили непорядочным у других то, что считали справедливым и приличным у себя. Подарки и почести, которыми они удостаивали послов Масиниссы и Клеопатры, велико

лепие, которое они демонстрировали при приеме посланцев других народов, являлись верными знаками благорасположения, коими они желали почтить эти народы в лице их послов.

Итак, я говорю еще раз, что, когда нет никакого законного основания, посол не может, не нанеся оскорбления государю, отказаться, по примеру Диогена, от преподнесенных ему подарков.

Античные авторы рассказывают нам, что богиня Калипсо согласилась выслушать Меркурия лишь после того, как пригласила его отведать амброзию - обычную пищу богов[110].

И я хорошо знаю, что в Афинах был закон, запрещавший официальным представителям принимать подношения при исполнении посольской миссии; и некоторые авторы утверждают, что Тимагора приказали казнить именно на основании этого закона[111].

Совсем другой вопрос, принадлежат ли подарки послу или он должен вручить их государю, своему повелителю. Что до меня, то я полагаю, что подарки, сделанные министру, ему же и принадлежат, поскольку обычно их подносят в знак удовлетворенности его поведением и расположения к нему. Но поскольку государства придерживаются разных правил в этом вопросе и у каждого народа имеются собственные законы на сей счет, здесь невозможно сделать никакого общего вывода.

У одних народов подарки поступают во владение посла только после того, как он отчитается за свою миссию. У других послы могут владеть ими лишь с согласия своих повелителей.

Я ничего не стану говорить об исключительных правах и преимуществах, которые римские законы предоставляли иностранным послам[112]. Это завело бы меня слишком далеко, а я не имел намерения, любезная Олинда, ни докучать Вам пересказом законов какого-то одного народа, ни слишком утомлять Ваши прекрасные очи громоздким перечислением фактов, которое я мог бы учинить, переписывая огромное количество почти безвестных авторов.

Нет, с меня довольно того, что я дал Вам ясное и лаконичное представление о предмете, столь достойном внимания всех государей.

КОНЕЦ