В своей книге о роли Дж.У. Буша в глобальной войне с терроризмом Б. Вудворд называет решение американского лидера выступить с призывом начать войну против терроризма в ходе траурной церемонии в Национальном соборе 14 сентября 2001 г.
«рискованным».[642] По мнению Б. Вудворда, призывать к войне в церкви, где можно чаще услышать проповеди, призывающие к миру, рискованно с точки зрения публичного имиджа политического лидера. Это, однако, не объясняет, было ли данное решение рискованным с точки зрения самого Дж.У. Буша. Данный пример позволяет поставить вопрос о том, кто определяет, является ли данное внешнеполитическое решение рискованным: сам ли политический лидер, принимающий его, или сторонние наблюдатели. В более общем плане ответ на этот вопрос зависит от того, как мы ответим на вопрос, какое внешнеполитическое решение следует считать рискованным, а какое — нет.
Научная дискуссия о риске развернулась в конце 1970-х гг. в рамках попыток критически переоценить роль и место теории рационального выбора в социальных и гуманитарных науках, включая и политическую науку. В 1960-1970-х гг. теория рационального выбора доминировала в социальных и гуманитарных науках. Упрощенно говоря, она сводилась к следующему: за единицу научного анализа принимался человек, предполагалось, что институты, в том числе политические, действуют по тем же правилам, что и люди. Также предполагалось, что человек имеет два типа представлений: представления о своих целях и задачах и представления о возможных путях достижения этих целей и задач. При этом в представления второго типа входит также оценка затрат, связанных с выбором того или иного пути достижения цели; среди этих путей выделялись более и менее затратные. В основе теории рационального выбора лежало предположение, что человек выбирает наименее затратный путь достижения своих целей. Наиболее последовательно этот тезис излагается в работах Г.
Алмонда.[643]С последовательной критикой теории рационального выбора выступили сторонники теории ограниченной рациональности, по мнению которых, сделать рациональный выбор человеку мешают, с одной стороны, устоявшиеся привычки и стереотипы, а с другой — нехватка времени и информации для принятия «рационального», с точки зрения этой теории, решения. К такому выводу приходят, например, упоминавшийся выше Р.Э. Нейсбит, совместно с Л. Россом.[644] В большинстве случаев человек даже не осознает, что находится в процессе выбора между несколькими путями достижения своих целей и задач, он принимает, как ему представляется, «единственно возможное» решение, основываясь на своих привычках и стереотипах. Как правило, человек начинает рассматривать различные пути достижения целей и задач, а не «единственно возможный» путь, который ему подсказывают его стереотипы, в ситуациях, которые он оценивает как «кризисные».
Однако, как правило, человек оценивает в качестве кризисных именно те ситуации, когда у него либо отсутствует достаточное время для того, чтобы сформулировать все пути достижения целей и задач и оценить их с точки зрения связанных с их выбором затрат, либо для этого отсутствует достаточная информация. Соответственно и в этих случаях решение, принимаемое человеком, едва ли соответствует критериям «рационального», с точки зрения теории рационального выбора. Что касается институтов, то там роль привычек и стереотипов играют институциональные правила; ведь сам институт есть свод правил относительно того, как в определенных ситуациях должны поступать люди, чья деятельность регулируется данным институтом. В кризисных же ситуациях, как было показано в первой главе, роль институтов снижается и возрастает роль политических лидеров, для которых верными оказываются те выводы относительно влияния недостатка времени и информации на принятие ими решений, которые были приведены выше.
По мнению одного из основоположников теории ограниченной рациональности Г.А.
Саймона, она не должна рассматриваться в качестве аргумента, направленного против теории рационального выбора как таковой, но в качестве одного из методологических подходов в рамках теории рационального выбора.[645] В самом деле, решение, принятое под влиянием привычек и стереотипов, нельзя считать полностью нерациональным. Ведь выбор в пользу того пути достижения личных целей и задач, который определяется привычками и стереотипами, является менее затратным, чемпрочие пути, с точки зрения, как минимум, двух критериев. Во-первых, он позволяет экономить время, затрачиваемое на принятие решения, и избежать таким образом затрат, связанных непосредственно со сложностью выбора. Во-вторых, он также позволяет избежать затрат, связанных с необходимостью принимать решение, противоречащее личным привычкам и стереотипам, а также личному опыту.
Важным элементом теории ограниченной рациональности является теория перспективы, в которой определяется значение категории риска, часто используемое в общественных и гуманитарных науках. Первоначально эта теория была сформулирована в рамках прикладного исследования, изучавшего поведение заложников в случае захвата террористами. Исследователей и спонсоров исследования — американские и израильские спецслужбы — интересовал вопрос, в какой ситуации группа заложников может предпринять рискованные действия, направленные на самостоятельную нейтрализацию террористов и самостоятельное освобождение. Последующая работа авторов данной теории А. Тверски и Д. Канемана позволила сделать на основе нескольких исследований в смежных областях знаний выводы фундаментального характера, которые и получили известность в науке в качестве теории перспективы.[646] В 2002 г. за разработку теории перспективы Д. Канеман был удостоен Нобелевской премии по экономике.
Таким образом, прикладные аспекты теории перспективы нашли свое применение и в практике деятельности спецслужб, и в экономике, и в политологии. Упрощенно, она сводится к следующему.
Человек в меньшей степени склонен к принятию рискованных решений в ситуации, которую он оценивает в качестве стабильной или улучшающейся. Напротив, в ситуации, которую он оценивает в качестве ухудшающейся, человек склонен принимать рискованные решения. Благодаря теории перспективы, в исследованиях международных отношений началась дискуссия о роли риска во внешней политике. Опираясь на выводы авторов теории перспективы, в 1984 г. С. Уолкер и его коллеги смогли впервые во внешнеполитическом анализе сформулировать тезис о возможности изменения политических ценностей лидеров с течением времени; выше говорилось, что этот феномен был определен как «обучение» политических лидеров.[647] В этой работе С. Уолкера и его коллег феномен обучения был рассмотрен именно на примере изменения ценностей, определяющих допустимость риска во внешней политике лидерами Великобритании и Германии во время кризисов, связанных с претензиями фашистской Германии на Судетскую область Чехословакии и Польский коридор. В 1992 г. П.Д. Хат, С. Беннет и К. Гелпи опубликовали результаты исследования о взаимосвязи внутренней и внешней политики, которое также опиралось на теорию перспективы.[648] [649] По их мнению, в условиях нестабильности во внутренней политике политические лидеры в большей мере склонны принимать рискованные решения во внешней политике. Напротив, когда внутриполитическая ситуация стабильна, политические лидеры подходят к вопросам внешней политики с большей долей осторожности. Этому выводу противоречит предположение, сделанное в работе Дж. Саттерфилда и М. Селигмана, которые настаивают на существовании взаимосвязи между оптимизмом политического лидера относительно вопросов внутренней политики и 645
его склонностью к риску во внешней политике.
В 1995 г. А. Тверски и П. Уоккер попытались определить, в каких ситуациях политические лидеры демонстрируют большую склонность к риску, а в какой — меньшую.[650] Они пришли к выводу, что качественное изменение ситуации способствует формированию представлений о большей допустимости риска, нежели ее количественное изменение.
Иными словами, изменение ситуации, в результате которого невозможное становится возможным, а возможное — вероятным, в большей степени способствует изменению представлений лидеров в сторону большей допустимости риска, чем изменение, в результате которого менее возможное становится более возможным. Публикация результатов перечисленных и некоторых других исследований не помешала Я. Верцбергеру в 1995 г. заявить, что риск является феноменом, недостаточно изученным в общественных и гуманитарных науках,[651] в связи с чем начался новый этап роста интереса исследователей к проблематике риска. Так, К. Вейланд, опираясь на основные положения теории перспективы, предложил оригинальную модель процесса принятия политических решений в странах Латинской Америки, объясняющую выбор латиноамериканских лидеров между консервативной экономической политикой и реструктуризацией экономики.[652] А. Леви и Г. Уайт представили результаты своего анализа процесса принятия решения о вступлении во
Вторую мировую войну в Японии, опираясь на выводы теории перспективы.[653] Р. Макдермотт, которая также называет себя сторонником теории перспективы, положила в основу своего фундаментального теоретического труда о роли риска в международных отношениях и внешней политике вывод о том, что «риск неотъемлем в любой ситуации, в которой ставки высоки, а победителя ожидает ценный приз».[654] Л. Валенти и Э. Ширяев подтвердили вывод авторов теории перспективы о том, что «высокий уровень ожиданий в отношении результатов того или иного решения, как правило, ассоциируется со стремлением... тщательно оценивать риски и избегать чрезвычайного риска».[655]
П. Вайтсман и Дж. Шамбов пришли к выводу, что для политических лидеров в демократических странах свойственны представления о меньшей допустимости риска, чем для лидеров авторитарных государств. Однако для лидеров стран с переходным типом политического режима характерны представления о даже более высокой допустимости риска, чем для лидеров авторитарных государств.[656] Р.
Дюшар в еще одном фундаментальном труде, посвященном вопросам риска во внешней политике и в международных отношениях, попытался исследовать то, что он назвал «теорией риска с точки зрения международной политэкономии».[657] [658] Наконец, Дж. Береджикян в 2004 г. предложил вниманию исследователей исчерпывающий обзор научной литературы по проблематике риска в международных отношениях и внешней политике, на основе которого он сделал собственные выводы относительно возможности дальнейшего 654
использования теории перспективы во внешнеполитическом анализе.
Эти и другие труды по проблематике риска во внешней политике увидели свет в условиях, когда в научном сообществе западных стран постепенно изменялось само определение категории риска и происходила переоценка роли рисков в развитии западного общества. Изменения эти во многом были связаны с публикацией во второй половине 1980-х гг. работы У. Бека «Общество риска», в которой он объявил о появлении
в странах Запада общества нового типа.[659] По его мнению, до 1980-х гг. в основе устремлений отдельных индивидов и в целом общества стран Запада лежало стремление к приобретению. Соответственно, в этом обществе риск полагался неотъемлемым элементом развития, поскольку, не рискнув малым, не представляется возможным приобрести большее. 1980-е гг. ознаменовались формированием в странах Запада нового типа общества, которое У. Бек назвал «обществом риска». В данном типе общества в основу устремлений отдельных индивидов и в целом общества было положено стремление избегать сколь-нибудь значимых рисков, даже в ущерб приобретению и развитию.
В результате началось формирование новых типов общественных институтов начиная с института семьи и заканчивая институтом государства. Внешняя политика государств также изменилась под влиянием перехода к обществу риска. В данном контексте неслучайно, что фундаментальная работа Б. Бузана, У. Вевера и Я. де Вильде о безопасности в международных отношениях, в которой была введена в научный оборот категория секьюритизации,[660] о которой речь шла выше, была опубликована спустя десятилетие после публикации указанной работы У. Бека. В условиях перехода к обществу риска с его стремлением избегать даже минимальных угроз безопасности секьюритизация стала настолько популярным приемом во внешнеполитической риторике, что участившиеся случаи ее использования во внешнеполитической практике не могли остаться незамеченными исследователями.
Учитывая сказанное выше о фундаментальных различиях между Западом и Востоком, на которые указывают востоковеды, следует оговориться, что и переход к обществу риска, и рассуждения относительно значения категории риска применительно к внешней политике характеризуют лишь значение категории риска для общества стран Запада. Здесь имеется в виду Запад в широком смысле слова, включая США и Россию. Автор отдает себе отчет, что значение данной категории в восточных обществах может быть принципиально иным. Впрочем, и в Европе значение данной категории претерпело значительные изменения за период с позднего Средневековья до современности. В качестве источника, характеризующего значение данной категории в Европе периода позднего Средневековья, будет использован роман М. де Сервантеса Сааведра «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», в котором сформулирована важнейшая с
точки зрения определения значения категории риска максима, согласно которой «ради свободы... можно и должно рисковать жизнью».
Представляется оправданным использовать это сочинение в качестве источника, характеризирующего значение категории риска в позднее Средневековье, хотя сам источник и был создан много позднее. По мнению М. Фуко, Сервантес «свидетельствует не столько о критическом [опыте своего времени. — Д.Л.],... сколько о трагическом опыте,. родившемся в XV веке. Преодолевая время, [он. — Д.Л.] подхватывает исчезающий смысл, который после [него. — Д.Л.] окончательно погрузится в тьму»657. Иными словами, Сервантес делает своего Дона Кихота не «деревенским сумасшедшим», который воображает себя средневековым рыцарем, используя, однако, в своей речи различные понятия в тех же значениях, в которых они используются большинством его современников. Напротив, талант Сервантеса заставляет Дона Кихота использовать эти понятия в значениях, которыми они наделялись в эпоху позднего Средневековья, благодаря чему и возникает непонимание между Доном Кихотом и его современниками, спешащими объявить его сумасшедшим.
Обращение здесь к значению категории риска в эпоху позднего Средневековья обуславливается двумя факторами. Во-первых, как будет показано ниже, значение категории риска, в котором использует ее Дон Кихот, не утратило своей значимости и сегодня. Во-вторых, это значение отличается от значения данной категории, в котором ее используют создатели методологии операционального кодирования и авторы теории перспективы, а также от значения, которое данная категория приобрела в обществе стран Запада в результате перехода к обществу риска. Однако анализ средневекового значения категории риска позволяет определить основные элементы модели рискованного решения, которая будет использоваться здесь для определения различных значений категории риска. Охарактеризовать каждое из этих значений можно с помощью модели, обладающей одним и тем же набором элементов, однако некоторые из этих элементов будут различаться для разных значений категории риска.
Первый вывод, который можно сделать на основе анализа средневекового значения категории риска — это вывод о добровольности принятия рискованного решения. Таким образом, можно говорить об институте риска, т.е. о том, что рискованное решение представляет собой воображаемое соглашение между тем лицом, которое принимает рискованное решение, т.е. агентством, и структурой, по А. Вендту. В случае значения категории риска, характерного для позднего Средневековья, в качестве агентства [661] [662] выступает человек, а в качестве структуры — Бог. Рискованное решение, в представлениях Дона Кихота — это соглашение, заключенное между ним и Богом. По условиям этого соглашения, Дон Кихот обязуется подвергнуть риску свою жизнь в обмен на вероятность обретения свободы. Таким образом, элементами модели рискованного решения являются также потенциальный ущерб — в данном случае, жизнь личности, выступающей в роли агентства, и потенциальная выгода — в данном случае, его свобода. Здесь важно подчеркнуть, что институт риска не похож на институт обмена. Институт обмена предполагает, что агентство добровольно отказывается от обладания ценностью, составляющей потенциальный ущерб, взамен приобретая ценность, составляющую потенциальную выгоду. В случае рискованного решения утрата ценности, составляющей потенциальный ущерб, равно как и приобретение ценности, составляющей потенциальную выгоду, не происходит непременно, но с некоторой долей вероятности. Применительно к данной ситуации, Дон Кихот может утратить свою жизнь и не приобрести взамен свободу, а может, напротив, приобрести свободу, сохранив себе жизнь. Таким образом, важнейшим элементом модели рискованного решения является вероятность — вероятность утраты ценности, составляющей потенциальный ущерб, и вероятность приобретения ценности, составляющей потенциальную выгоду. Характерной особенностью средневекового значения категории риска является то, что данные вероятности определяются не только структурой.
Напомним, что в роли структуры в данной модели выступает Бог. От него, в представлениях Дона Кихота, во многом зависит, утратит ли он жизнь в ходе своей борьбе за свободу и будет ли его борьба за свободу в итоге успешной. В отличие от других значений категории риска, которые будут рассмотрены ниже, вероятность утраты одного и приобретения другого не зависит для человека эпохи Средневековья от каких-либо земных факторов, будь то разница в силе между тем, кто рискует своей жизнью ради свободы, и тем, кто пытается эту свободу ограничить. При этом важно подчеркнуть, что обе ценности — и та, которая составляет потенциальный ущерб, и та, которая составляет потенциальную выгоду, — являются для средневекового человека также дарами Бога. В этих условиях неудивительно, что Бог определяет, сможет ли данный человек в дальнейшем пользоваться обоими этими дарами, одним из них, либо же он утратит оба этих дара.
Наконец, в качестве последнего элемента предлагаемой здесь модели риска как соглашения выступает действие, подтверждающее согласие агентства на участие в данном соглашении. Для того чтобы определить, какое действие в средневековом значении категории риска полагалось подтверждением готовности агентства к риску, здесь
255
представляется уместным обратиться к еще одному источнику эпохи Возрождения, к которому гораздо чаще, чем к роману Сервантеса, обращаются теоретики международных отношений — к работе «Государь» Н. Макиавелли. В ней он уделяет пристальное внимание проблематике риска в политике, в частности, такому элементу предлагаемой здесь модели риска, как вероятность утраты ценности, составляющей потенциальный ущерб, и приобретения ценности, составляющей потенциальную выгоду. Как и Сервантес, Макиавелли полагает, что, по большей части, эти вероятности определяются высшей волей.
Однако помимо воли высших сил, которые Макиавелли определяет как «роль случая», на вероятность победы в результате рискованного решения оказывает влияние еще один фактор — демонстрация доблести. Как пишет сам Макиавелли, «каждому из этих людей [имеются в виду Моисей, Ромул, Тезей и Кир. — Д.Л.] выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье».[663] [664] Таким образом, по Макиавелли, проявление доблести повышает вероятность победы в случае рискованного решения и снижает вероятность поражения. Соответственно, проявление доблести является неотъемлемым элементом принятия рискованного решения — именно к проявлению доблести сводится понятие действия как элемента предлагаемой здесь модели рискованного решения. При этом само понятие доблести у Макиавелли является многозначным; используемое им итальянское слово “virtu” в разных контекстах может приобретать различное значение. К числу этих значений относятся и добродетели в религиозном их понимании, т.е. вера, надежда и милосердие, и добродетели в светском их понимании, т.е. справедливость, благоразумие, умеренность и храбрость. Таким образом, можно утверждать, что для людей Средневековья риск был практически синонимом добродетели и доблести. В данном значении категория риска используется политическими лидерами и сегодня. Например, Дж.У. Буш, когда говорил о «мужчинах и женщинах, которые добровольно служат [Америке. — Д.Л.] и охотно жертвуют свои жизни ради безопасности наших
659
сограждан», имел в виду, что в данном случае, рискуя своими жизнями, эти мужчины и женщины проявляют доблесть и добродетель. Однако в своем другом своем выступлении, где он говорил, что «его [У. бен Ладена. — Д.Л.] организация находится в зоне риска»,[665] он не имел в виду, что Аль-Каида проявляет доблесть и добродетель. Это заставляет обратить внимание на другие значения категории «риск», используя предложенную выше модель.
По мнению Р. Дюшара, высказанному в упомянутой выше работе, «Государь» Макиавелли является первым источником, где категория риска используется в значении, которое приписывается данной категории в международной политэкономии как одной из дисциплин, наряду с внешнеполитическим анализом, в рамках науки международных отношений.[666] В самом деле, Макиавелли утверждает, что вероятность получения выгоды в результате рискованного решения можно увеличить, а вероятность ущерба — уменьшить путем проявления доблести. А поскольку вероятность можно увеличить или уменьшить, утверждает Р. Дюшар, следовательно, ее можно и операционализировать в численном выражении. Таким образом, возникает возможность для сравнения вероятностей в разных ситуациях, связанных с принятием рискованных решений, возможность для определения более рискованных и менее рискованных ситуаций.
Формирование второго значения категории риска, которое будет рассмотрено в данной работе, неразрывно связано с началом Нового времени и с присущим ему стремлением к поиску «рациональных» причин любых событий. В качестве результата этого стремления можно в равной мере рассматривать и теорию рационального выбора, и теорию ограниченной рациональности. Таким образом, здесь мы соглашаемся с упомянутым выше теоретическим выводом Г.А. Саймона, что теория ограниченной рациональности не противоречит теории рационального выбора, но является методологическим подходом в рамках последней. И в качестве важнейших источников, позволяющих определить данное значение категории риска, будут использованы перечисленные выше труды, в которых раскрывается роль риска в международных отношениях и внешней политике на основе фундаментальных положений, сформулированных авторами теории перспективы.
Стремление ученых Нового времени исключить роль иррационального в социальных и гуманитарных науках, включая и политическую науку, в частности, их стремление исключить роль Бога из предложенной выше модели рискованного решения, привело к тому, что из этой модели была исключена также и роль человека. Если Макиавелли полагал, что человек, проявляя доблесть и добродетель, способен изменить вероятность получения выгоды и наступления ущерба, то в новом значении категории риска такая возможность у него отсутствует. Вероятность теперь определяется исключительно структурой. А само рискованное решение приобретает вид инвестиционного соглашения.
По условиям данного соглашения, агентство соглашается подвергнуть риску свое право обладания меньшей ценностью, с целью, в случае удачной инвестиции, приобрести большую ценность. Здесь мы видим еще одно отличие данного значения категории риска от того, которое было рассмотрено выше.
В эпоху позднего Средневековья те ценности, которые подвергались риску и которые предполагалось приобрести в результате принятия рискованного решения, были равны друг другу. В самом деле, сложно сравнивать ценность человеческой жизни и личной свободы, особенно в условиях, когда обе эти ценности воспринимаются в качестве дара высших сил. Новое же значение категории риска изначально опирается на предположение о том, что потенциальная выгода должна быть больше, чем потенциальный ущерб. Только в том случае целесообразно рисковать жизнью ради свободы, когда ценность жизни представляется меньшей, чем ценность свободы, в противном же случае риск нецелесообразен. Более того, данное значение категории риска выстраивает жесткую взаимосвязь между ценностью потенциального ущерба, ценностью потенциальной выгоды и вероятностью приобретения выгоды и наступления ущерба.
В соответствии с данным значением категории риска принятие рискованного решения целесообразно лишь в том случае, когда потенциальный ущерб меньше либо равен произведению потенциальной выгоды и вероятности ее приобретения при условии, что вероятность приобретения выгоды больше или равна вероятности наступления ущерба. В случае же, если потенциальный ущерб больше, чем произведение потенциальной выгоды и вероятности ее приобретения, то принятие рискованного решения нецелесообразно. На практике большинство рискованных решений принимаются в ситуации, когда потенциальный ущерб равен произведению потенциальной выгоды и вероятности ее приобретения. При этом принято различать ситуации с высоким и низким уровнем риска. Под ситуациями с высоким уровнем риска понимаются те, когда потенциальная выгода во много раз больше потенциального ущерба, но и вероятность ее приобретения невелика, а вероятность наступления ущерба, напротив, велика. Под ситуациями с низким уровнем риска понимаются те, когда потенциальная выгода лишь незначительно больше потенциального ущерба, но вероятность ее приобретения стремится к единице, а вероятность наступления потенциального ущерба стремится к нулю.
Теория рационального выбора предполагает, что каждый человек в каждой рискованной ситуации оценивает потенциальную выгоду и потенциальный ущерб, а также вероятности их наступления, после чего принимает решение, будет ли он участвовать в данном «инвестиционном соглашении» или нет. В свою очередь, теория ограниченной
258
рациональности предполагает, что в ряде случаев человек принимает рискованное решение в условиях, когда он не в состоянии в силу недостатка информации о сложившейся ситуации и времени на принятие решения адекватно оценить возможную выгоду и возможный ущерб, а также вероятности их наступления.
Теория перспективы, непосредственно основанная на теории ограниченной рациональности, предполагает, что в таких условиях человек, скорее, склонен принять рискованное решение в ситуации, которая представляется ему ухудшающейся, т.е. в условиях, когда потенциальный ущерб представляется ему уменьшающимся. Таким образом, данное значение категории риска, по сути, распадается на два его значения: риск в количественном и в качественном выражении. Первое значение категории риска основывается на том, что любая ситуация предполагает два варианта развития событий: более рискованный и менее рискованный. Политический лидер, заинтересованный в более быстром изменении ситуации, выберет более рискованный вариант развития событий, осознавая при этом, что ставки в данном случае будут высоки, а вероятность положительного исхода — незначительна.
Напротив, политический лидер, заинтересованный в стабильности, выберет менее рискованный вариант развития событий, осознавая, что потенциальная выгода является незначительной, но и вероятность наступления ущерба также невелика. Однако с точки зрения значения категории риска в качественном выражении, ни первый, ни второй варианты не являются рискованными. Рискованной в качественном значении является ситуация, когда политический лидер принимает решение спонтанно, без предварительного тщательного анализа соотношения потенциальной выгоды и потенциального ущерба, а также вероятностей наступления первого и второго. Авторы теории перспективы приходят к выводу, что рискованные (в значении спонтанные) решения принимаются с большей вероятностью в ситуациях, которые оцениваются агентством как ухудшающиеся. Так, заложники, полагающие, что террористы планируют убить их в любом случае, с большей вероятностью предпримут самостоятельные действия для своего освобождения.662
К. Уолтц также приходит к выводам, созвучным с выводами авторов теории перспективы. По его мнению, государства в еще меньшей степени, нежели индивиды, склонны принимать рискованные или спонтанные решения. Ведь эти решения эффективны тогда, когда они в наибольшей степени соответствуют положению данного государства в системе международных отношений в данный момент времени, в то время [667] [668] как спонтанные решения зачастую не отвечают этому критерию. В этом случае ответная реакция системы международных отношений нанесет ущерб данному государству, так что решение окажется не просто неэффективным, но вредным с точки зрения интересов данного государства. Однако в одном случае принятие рискованного или спонтанного решения оправдано. Он пишет, что «в случае двух коалиций, когда одна из них с большим успехом привлекает в свои ряды новых членов, это может спровоцировать вторую коалицию рискнуть и начать превентивную войну, надеясь одержать победу за счет неожиданности своих действий, до того, как диспропорции между двумя коалициями еще углубятся».[669] [670] Недостатком теории перспективы является ее невнимание к решениям, принимаемым под влиянием привычки. С одной стороны, с точки зрения теории рационального выбора, такие решения являются рискованными, поскольку они принимаются без предварительной оценки потенциальной выгоды и ущерба, а также вероятностей их наступления. С другой стороны, политический лидер, руководствуясь при принятии данного решения привычкой или предубеждением, не осознает возможность выбора иных альтернатив, отличных от той, которая предопределяется его привычкой или предубеждением, а соответственно, он не осознает, что он принимает рискованное решение. В результате данное решение оценивается в качестве рискованного не самим политическим лидером, принимающим решение, но сторонними наблюдателями. Роль политического лидера в этом случае становится ничтожной, лидер лишается даже возможности оценивать то или иное свое решение в качестве рискованного; даже это за него делают другие.
Например, К. Хе и Х. Фенг оценивают решение северокорейского лидера Ким Ир Сена приступить в начале 1990-х гг. к реализации собственной программы по разработке ядерного оружия в качестве рискованного. Причем рискованным, с их точки зрения, было не само решение приступить к созданию северокорейской ядерной программы, но решение начать это делать открыто. После смерти Ким Ир Сена в 1994 г. его сын Ким Чен Ир также придавал северокорейской ядерной программе приоритетное значение, однако, в отличие от отца, при нем реализация этой программы велась уже в тайне. По мнению К. Хе и Х. Фенга, решение развивать северокорейскую ядерную программу в тайне было менее рискованным, нежели решение делать это открыто. Вместе с тем можно
предположить и обратное. Ким Ир Сен не предполагал, что решение о создании северокорейской ядерной программы может быть рискованным, соответственно не посчитал нужным его скрывать.
В отличие от него, у Ким Чен Ира под влиянием резко негативной реакции и Запада, и России, и Китая на создание северокорейской ядерной программы сформировалось представление, что решение о создании данной программы сопряжено со значительным риском, соответственно он принял решение продолжать развивать ядерную программу уже в тайне. В этом случае, по мнению северокорейских лидеров, их первоначальное решение о создании ядерной программы, причем открыто, было менее рискованным нежели последующее решение продолжать развивать эту программу; именно благодаря осознанию рискованности этого шага в дальнейшем было принято решение осуществлять ядерную программу в тайне. Однако в представлениях сторонних наблюдателей — К. Хе и Х. Фенга — первоначальное решение было более рискованным, а последующее — менее. Объяснить данное противоречие позволяет введение третьего значения категории риска, отражением которого является литература по проблематике общества риска и секьюритизации.
Переход в странах Запада к обществу риска не привел к исчезновению из обихода второго значения категории риска, которое ставит знак равенства между рискованным решением и спонтанным решением. Например, когда Дж.У. Буш в своем выступлении
- 665
заявляет, что он «взвесил все риски и выгоды каждого варианта решений», то он пытается убедить своих слушателей в том, что выбранный им вариант решения данной проблемы не является рискованным, поскольку выбор не был осуществлен спонтанно. Данное значение категории риска противоречит тому его определению, которое вводит в вышеупомянутой работе Р. Макдермотт.[671] [672] По ее мнению, рискованным является любое решение, принимаемое в условиях, когда ставки высоки. Напротив, данное значение категории риска соответствует выводам теории о «быстром» и «медленном» принятии решений, изложенной в работе одного из основоположников теории перспективы Д. Канемана. Д. Канеман пишет, что люди «учатся распознавать ситуации, в которых вероятность ошибки наиболее высока, и более тщательно стараются избегать существенных ошибок в ситуациях, когда ставки высоки».[673] Иными словами, Р. Макдермотт характеризует любые ситуация, когда ставки высоки, в качестве рискованных. В то же время Д. Каннеман,
напротив, предполагает, что в этих ситуациях люди в большей степени склонны «думать дважды», а не принимать решения спонтанно, следовательно, эти решения реже будут рискованными. Представляется, что данное противоречие возникает из-за того, что Д. Канеман использует второе значение категории «риск» из охарактеризованных здесь, в то время как Р. Макдермотт использует третье значение этой категории. Таким образом, работу Р. Макдермотт можно также считать источником, позволяющим раскрыть значение категории риска, сформировавшееся под влиянием перехода к обществу риска.
Метод операционального кодирования для дистанционного изучения ценностей и представлений политических лидеров сформировался до начала перехода западного общества к обществу риска. Следовательно, когда мы говорим, что операциональное кодирование позволяет дистанционно оценить представления данного лидера о допустимости риска во внешней политике, мы имеем в виду, что этот метод позволяет оценить его представления о допустимости принятия спонтанных решений. По аналогии с показателем, характеризующим представления данного лидера о предсказуемости ситуации в том или ином регионе мира, значение показателя, характеризующего допустимость риска в его представлениях, вычисляется как индекс качественных вариаций, только не для высказываний в контексте структуры, но для высказываний в контексте агентства. Ведь данный показатель также относится к показателям, характеризующим инструментальные ценности политического лидера.
Представляется, что если политический лидер в равной мере говорит об агентстве в данном регионе в положительном и отрицательном контексте, о словах и о делах и при этом одинаково часто использует прошедшее, настоящее и будущее время, то для него спонтанные решения во внешней политике в данном регионе недопустимы. Напротив, если он говорит об агентстве в данном регионе только в положительном или только в отрицательном контексте, говорит лишь о словах либо только о делах, или использует только будущее время, то это свидетельствует о том, что он склонен к принятию спонтанных, т.е. рискованных решений. Значение данного показателя изменяется от нуля до единицы. Его значение равное нулю свидетельствует, что данный лидер считает спонтанные решения во внешней политике недопустимыми. Напротив, его значение, равное единице, свидетельствует о том, что, по мнению данного лидера, стремление тщательно взвешивать внешнеполитические решения не помогает избегать ошибок во внешней политике, одновременно крайне затягивая процесс принятия решений. Для [674]
вычисления допустимости риска во внешней политике в определенном регионе, в представлениях данного политического лидера, используется следующая формула:
Для обозначения допустимости риска здесь используется латинская буква “R”, от английского слова “risk”. Значения данного показателя для В.В. Путина в случаях постсоветского пространства, Европы и Ближнего Востока и для Дж.У. Буша в случаях Ближнего Востока, западного полушария и Европы представлены в Таблице 7.
Таблица 7. Допустимость риска в различных регионах мира, с точки зрения В.В. Путина и Дж.У. Буша. Регион | Лидер | В.В. Путин | Дж.У. Буш | Постсоветское пространство / западное полушарие | 0,09 | 0,21 | Европа | 0,08 | 0,13 | Ближний Восток | 0,04 | 0,09 | 6* | 0,02 | 0,09 | * — стандартное отклонение несущественно при значениях < 0,05 | |
Дж.У. Буш в гораздо большей степени, нежели В.В. Путин, допускает возможность рискованных действий во внешней политике. В свою очередь, ценности В.В. Путина допускают лишь незначительную долю риска при принятии внешнеполитических решений. Именно низкой допустимостью, по мнению В.В. Путина, риска во внешней политике определяется низкое значение стандартного отклонения данного показателя, характеризующего ценности В.В. Путина, от среднего значения. В самом деле, по данным, представленным в Таблице 7, В.В. Путин допускает возможность риска при осуществлении внешней политики на постсоветском пространстве более чем вдвое чаще, чем на Ближнем Востоке. Соответствующий показатель для региона Европы практически не отличается от показателя для постсоветского пространства. Однако в условиях, когда В.В. Путин в принципе допускает лишь незначительную возможность риска во внешней политике, различия в значении данного показателя для Европы, постсоветского пространства и Ближнего Востока становятся несущественными.
Можно сделать вывод, что региональный подход практически не влияет на допустимость риска во внешней политике в представлениях В.В. Путина. В случае же Дж.У. Буша, напротив, мы наблюдаем значительное влияние регионального подхода на
его представления о допустимости риска при принятии внешнеполитических решений.
263
Значения соответствующего показателя для регионов западного полушария и Европы различается в полтора раза, а его значения для регионов западного полушария и Ближнего Востока — более чем вдвое. Если при принятии внешнеполитических решений, касающихся западного полушария, Дж.У. Буш допускает возможность действовать спонтанно и рискованно, то в случае Ближнего Востока он предпочитает «подумать дважды». Дж.У. Буш избегает принятия рискованных решений в случае, когда они касаются ближневосточных проблем, что доказывает, что, по мнению Дж.У. Буша, последствия американской внешней политики в этом регионе представляются ему более значительными, чем последствия внешней политики в других регионах мира.
Это подтверждается и выступлениями самого Дж.У. Буша. За годы своего пребывания на посту президента США он неоднократно выступал с заявлениями, что «ставки высоки... на большом Ближнем Востоке».[675] [676] В ходе своего второго президентского срока в 2005-2009 годах Дж.У. Буш еще чаще выступает с аналогичными заявлениями. В данной связи представляется важным отметить три момента. Во- первых, тот факт, что Дж.У. Буш осознает высокую значимость последствий политики США на Ближнем Востоке по сравнению с последствиями этой политики в других регионах мира, и соответственно, избегает рискованных решений и предпочитает «обдумать дважды» любое решение, не гарантирует, что на Ближнем Востоке внешняя политика США оказывается в большей степени застрахованной от ошибок. Не существует исследований, доказывающих, что спонтанные, рискованные решения чаще оказываются ошибочными, чем тщательно обдуманные. Напротив, в данном контексте нельзя не вспомнить исследований, посвященных феномену профессиональной интуиции.[677] В них демонстрируется, что в кризисных ситуациях, т.е. когда роль политического лидера в процессе принятия
внешнеполитических решений возрастает, спонтанные решения, сделанные
профессионалами, оказываются наиболее верными. При этом выше было определено, что именно спонтанность принятия решения является основным признаком рискованного решения в том значении категории риска, которое включено в понятие операционального кода. Также выше было определено, что политический лидер, завоевавший высший пост в своем государстве, может считаться эффективным лидером, т.е. профессионалом в принятии внешнеполитических решений. Таким образом, к случаям принятия решения
высшим должностным лицом страны в кризисной ситуации в полной мере могут быть применены выводы исследований, посвященных проблематике профессиональной интуиции.
Во-вторых, убежденность Дж.У. Буша в меньшей допустимости риска на «большом Ближнем Востоке» по сравнению с другими регионами мира позволяет сделать вывод, что Дж.У. Буш, в отличие от своих предшественников, включил в свою модель риска весь «большой Ближний Восток». Как было продемонстрировано выше, в отличие от своего предшественника на посту президента США Б. Клинтона, в представлениях Дж.У. Буша о региональной структуре мира «большой Ближний Восток» рассматривался в качестве множества стран, тесно связанных между собой. Рискованные внешнеполитические действия, например, война в Ираке, могли, в случае неудачи, стать причиной ущерба для американских интересов в другой стране «большого Ближнего Востока». Например, рост экстремизма в Ираке мог спровоцировать рост экстремизма во всем регионе. Однако в случае успеха рискованное внешнеполитическое решение в отношении одной страны «большого Ближнего Востока» могло обернуться выгодой для американских интересов и в других странах региона. Например, демократизация в Ираке, в случае успеха, могла бы привести к демократизации и в других ближневосточных странах, включая и Северную Африку.
В-третьих, следует еще раз подчеркнуть, что представленный в Таблице 7 показатель характеризует именно допустимость риска во внешней политике в представлениях политического лидера лишь в том значении категории риска, которое ставит знак равенства между рискованным и спонтанным решением. В то же время в условиях перехода к «обществу риска», который идет сегодня по мнению целого ряда авторов в большинстве стран Запада, понятие риска приобретает здесь новое значение. Отличительной особенностью «общества риска» является то, что для него характерно стремление избегать любого риска, в том числе просчитанного. Соответственно, «общество риска» не приемлет ситуаций, в которых ценности, составляющие потенциальный ущерб, подвергаются риску с целью приобретения ценностей, составляющих потенциальную выгоду. В результате складывается ситуация, когда для «общества риска» характерна равнозначность ценностей, составляющих потенциальный ущерб и потенциальную выгоду.
Для «общества риска» характерно значение категории риска, приравнивающее риск к возможному ущербу. По сути, в «обществе риска» возможный ущерб составляет любая ценность, находящаяся в распоряжении агентства, а возможная выгода составляет удовольствие от распоряжения этой ценностью. В соответствии с определением категории
265
риска, приведенным выше, если вероятный ущерб равен вероятной выгоде, и если вероятность ущерба больше нуля, а вероятность выгоды меньше единицы, то принятие рискованного решения необоснованно. Вместе с тем и для «общества риска» характерны рискованные решения. Поэтому в основе нового определения риска лежит не понятие о соотношении возможной выгоды и возможного ущерба, но понятие взаимоотношений между агентством и структурой. Например, А. Вендт выделяет два типа взаимоотношений между агентством и структурой: конкуренцию и вражду.672 Отличаются они друг от друга тем, что последнее представляется в качестве «игры с нулевой суммой», а то время как первое — в качестве «игры с ненулевой суммой».
По мнению А. Вендта, для отношений вражды характерно стремление избегать рискованных решений, в то время как при отношениях конкуренции риск допустим. В случае конкуренции вероятность наступления ущерба представляется ниже, а сам ущерб — менее значительным. Выгода, напротив, представляется более значительной, а вероятность ее получения — выше. В случае вражды возникает обратная ситуация. При этом объективных критериев, позволяющих отличить вражду от конкуренции, не существует, агентство само определяет, является ли та или иная ситуация ситуацией вражды либо конкуренции, и принимает решение соответствующим образом. В этих условиях роль политического лидера государства и его представлений о характере взаимоотношений с другим государством приобретает большую значимость. Для «общества риска» характерно понимание структуры в качестве субъективной, данной в представлениях агентства.
Аналогично и вероятность наступления ущерба и получения выгоды оценивается агентством субъективно, причем, как правило, имеет место переоценка вероятности наступления ущерба в сторону ее увеличения. В условиях, когда агентство осознает риск, связанный с принятием того или иного решения, когда агентство склонно переоценивать вероятность наступления ущерба и когда основная характеристика «общества риска» предписывает агентству избегать рискованных решений, важнейшую роль в модели риска начинает играть намеренность рискованных решений. В использовавшемся выше определении категории риска, которое уравнивало понятия рискованного решения и спонтанного решения, допускалась возможность принятия решения ненамеренно, без тщательной оценки возможных ущерба и выгоды, а также вероятностей их наступления, а функция оценки решения в качестве рискованного отводилась структуре. [678] [679] В модели рискованного решения, основанной на определении категории риска, характерного для «общества риска», роль агентства значительно возрастает. В рамках данной модели от представлений агентства, а не от «природы» структуры зависят вероятности наступления ущерба и выгоды. И само решение определяется как «более рискованное» или «менее рискованное» не структурой, но самим агентством. В рамках данной модели рискованным является не решение, принятое спонтанно, без осознания связанного с данным решением риска, но решение, изначально осознаваемое в качестве рискованного и принятое намеренно, несмотря на его рискованность. Теория ограниченной рациональности помогает определить последний элемент модели риска, основанной на определении этой категории, характерном для «общества риска», а именно действие. Выше было показано, что теория ограниченной рациональности предполагает, что решения могут быть иррациональными в случае, когда они принимаются спонтанно, «по привычке», либо когда для принятия рационального решения не хватает информации или времени.
Определение категории риска, рассмотренное выше, концентрирует внимание на первой части данного предположения, приравнивая рискованное решение к спонтанному решению, принятому «по привычке». Однако в условиях, когда агентство принимает рискованное решение, осознавая его рискованность, в то время как основная характеристика «общества риска» предписывает агентству избегать рискованных решений, важнейшее значение приобретает вторая часть данного предположения. Здесь важно, что решение принимается именно намеренно. Соответственно, в «обществе риска» агентство, принимающее рискованное решение, стремится, во-первых, к реализации этого решения в тайне, чтобы избежать осуждения, а во-вторых — к его реализации в максимально сжатые сроки по той же причине. Иными словами, в «обществе риска» рискованным решением является такое решение, когда агентство намеренно стремится ускорить его реализацию и по возможности реализовать его в тайне.
Для «общества риска» характерно также повышенное внимание к оправданию рискованных решений, причем для оправдания рискованных решений используются все три определения категории риска, приведенные здесь. Приравнивание рискованных решений к проявлению доблести используется для их оправдания. Тем же целям служит приравнивание рискованных решений к спонтанным. В этом случае, оправданию рискованных решений служат уверения в том, что имеет место не спонтанное решение, но тщательная оценка возможных ущерба и выгоды, а также вероятности их наступления. Наконец, для оправдания рискованных решений используется и третье определение категории риска, свойственное для «общества риска». В этом случае оправдание
267
рискованного решения проводится через секьюритизацию; иными словами, объясняется, что данное рискованное решение было принято с целью избежать еще большего риска.
Указание на то, что внешнеполитические решения, реализуемые в тайне, являются рискованными с точки зрения поддержания мира, содержится еще в трудах основоположников идеализма как теории международных отношений. Об этом писал в частности В. Вильсон, президент США в 1913-1921 гг., также известный своими научными работами в сфере политологии и международных отношений, за что он был избран президентом Принстонского университета в 1902 г. и президентом Американской ассоциации политической науки в 1910 г. И в своих научных и публицистических работах, и в публичных выступлениях В. Вильсон неоднократно призывал к тому, чтобы «открытые и добровольно заключенные соглашения о мире пришли на смену старой тайной дипломатии».[680] Аналогично В.В. Путин в своих выступлениях указывал, что Россия способствует тому, чтобы секретные документы советской дипломатии становились достоянием общественности.[681] Для него эти заявления играют роль дополнительных аргументов, свидетельствующих о мирном характере российской внешней политики.
Исследователи, занимающиеся операциональным кодированием, пока не выработали конвенцию, позволяющую оценить допустимость риска в представлениях политического лидера именно в данном значении этой категории, согласно которому рискованное решение есть такое решение, когда принимающий его лидер намеренно стремится к ужесточению временных рамок его реализации, а также пытается сохранить его в тайне максимально долго. Представляется, что с помощью операционального кодирования будет достаточно сложно, если вообще возможно, оценить, в какой мере данный лидер склонен скрывать свои решения. Гораздо легче будет попытаться определить на основе анализа публичных выступлений политического лидера его стремление к максимальному ускорению сроков реализации его внешнеполитических решений. Однако в рамках данной работы эта задача не будет решена, поскольку для этого требуется отдельное исследование, которое автор надеется осуществить в дальнейшем. Таблица 8 представляет модель рискованного решения, характеризующую все три рассмотренные выше значения категории риска.
Элемент модели риска | Автор |
Н. Макиавелли | К. Уолтц | А. Вендт |
Агентство | Лидер, принимающий решение | Лидер, принимающий решение | Лидер, принимающий решение |
Структура | Бог | Природа | Определяется представлениями лидера |
Выгода | Божий дар | Прибыль | Удовольствие от обладания ценностью |
Ущерб | Божий дар | Убыток | Ценность |
Вероятность | Неисчислима, определяется Провидением | Исчислима, зависит от ситуации | Определяется представлениями лидера |
Действие | Быть доблестным и добродетельным | Действовать спонтанно | Ускорять и хранить в тайне |
Выше было рассмотрено шесть критериев, характеризующих операциональные коды политических лидеров: три критерия, характеризующие их инструментальные
представления, и три — характеризующие их философские представления. Седьмой критерий, характеризующий представления данного политического лидера применительно к данному региону мира, описывает, в какой мере лидеру представляется, что он контролирует ход исторического развития в регионе. Этот показатель М. Брюнинг также относит к показателям, характеризующим философские представления политических лидеров.676 Значение данного показателя вычисляется посредством оценки отношения числа фраз, в которых данный регион упоминается в контексте действий агентства, к общему числу фраз, в которых упоминается данный регион. Для обозначения этого показателя будет использована латинская буква “Н”, от английского “history”.
Значение этого показателя может изменяться в пределах от нуля до единицы, причем его значение, равное нулю, свидетельствует о том, что лидер ни в малейшей степени не верит в свою способность контролировать события в регионе. Аналогично его значение [682] [683]равное единице свидетельствует о том, что ситуация в регионе, в представлениях данного лидера, находится под полным его контролем. Значения данного показателя, характеризующие соответствующие представления В.В. Путина и Дж.У. Буша в трех регионах мира, представлены в Таблице 9.
Таблица 9. Способность лидера контролировать ход истории в различных регионах мира, с точки зрения В.В. Путина и Дж.У. Буша. Регион | Лидер | В.В. Путин | Дж.У. Буш | Постсоветское пространство / западное полушарие | 0,37 | 0,54 | Европа | 0,47 | 0,53 | Ближний Восток | 0,65 | 0,42 | 6* | 0,12 | 0,05 | * — стандартное отклонение несущественно при p < 0,05 | |
Показатели, характеризующие представления Дж.У. Буша о его способности контролировать ход истории, выше в случае западного полушария и ниже в случае Ближнего Востока, в то время как в случае региона Европы они практически равны аналогичным показателям для западного полушария. Это соответствует тому, что выше было сказано о представлениях Дж.У. Буша о допустимости риска в различных регионах мира. В западном полушарии и в Европе, где Дж.У. Буш, как ему представляется, в значительной степени контролирует ситуацию, он полагает, что рискованные или спонтанные решения допустимы. Однако на Ближнем Востоке, где, как представляется американскому лидеру, его способность контролировать ход истории меньше, он опасается рискованных или спонтанных решений и стремится «обдумать дважды» каждый свой шаг, что, впрочем, не защищает его от ошибок. Влияние регионального подхода на представления Дж.У. Буша о его способности контролировать ход истории незначительно, стандартное отклонение данных показателей от среднего значения находится в пределах статистической погрешности.
В гораздо большей степени влиянию регионального подхода подвержены представления В.В. Путина о его способности контролировать ход истории в различных регионах. И здесь полученные результаты вызывают, на первый взгляд, недоумение. Ведь выше было показано, что В.В. Путин полагает ситуацию на постсоветском пространстве, пусть незначительно, но более предсказуемой, чем в Европе, где она, в свою очередь, пусть незначительно, но более предсказуема, чем на Ближнем Востоке. Можно было бы предположить, что и свою способность контролировать ход истории В.В. Путин
оценивает как более высокую на постсоветском пространстве, и как менее высокую — на Ближнем Востоке. Однако на практике имеет место обратная, причем довольно сильная, тенденция. Это позволяет говорить о том, что представления о предсказуемости ситуации в том или ином регионе и о собственной способности контролировать ход истории в этом регионе являются двумя независимыми представлениями, поэтому значения характеризующих их показателей не зависят друг от друга.
Не представляется возможным дать однозначный ответ на вопрос, что именно повлияло на представления В.В. Путина таким образом, что, несмотря на его представление о ситуации на постсоветском пространстве как о более предсказуемой, свою способность контролировать ход истории он оценивает выше на Ближнем Востоке. Возможно, свою роль здесь сыграли, с одной стороны, «цветные революции» на постсоветском пространстве, а с другой — последствия войны в Ираке для Ближнего Востока и перспектива начала войны в Иране, которая оставалась довольно значимой на протяжении всего периода президентства В.В. Путина в 2000-2008 годах. В самом деле, хотя для российского лидера и представлялось предсказуемым, что «цветные революции» в Грузии, Украине и Кыргызстане не будут способствовать демократизации и стабилизации политической ситуации в них в долгосрочном плане, возможности повлиять на ход событий у В.В. Путина не было. Приходилось запасаться терпением и ждать, пока этот прогноз сбудется без вмешательства со стороны России.
Что же касается Ближнего Востока, жесткая отрицательная позиция России по вопросу войны в Ираке и столь же однозначная непримиримая позиция российского руководства по вопросу о возможной войне в Иране стала одним из факторов того, что война в Иране так и не началась. Разумеется, здесь следует принять во внимание и другие факторы, в частности позицию Франции и Германии, а также Китая, однако в целом В.В. Путин имел достаточно оснований полагать свою способность контролировать ход истории на Ближнем Востоке достаточно высокой. При этом ситуация на Ближнем Востоке в целом, безотносительно перспектив войны в Ираке и возможной интервенции США и их союзников в Иран, представлялась В.В. Путину менее предсказуемой. В частности он не мог предсказать начала «арабской весны». Впрочем, и большинство экспертов оказались неспособными предсказать такое развитие событий. При этом свою способность контролировать ход истории в регионе, в частности влиять на развитие ситуации вокруг Сирии и Ирана после «арабской весны» В.В. Путин вновь полагал довольно высокой.
Перечисленные семь критериев, описывающих внешнеполитические представления политических лидеров, можно отнести к индикаторам, т.е. к критериям, вычисляемым
271
непосредственно на основе данных о распределении по контекстам фраз, принадлежащих данному политическому лидеру, в которых упоминается тот или иной регион. Количество таких индикаторов можно было бы расширить. Например, до сих пор не выведен индикатор, аналогичный критерию контроля над ходом исторического развития, который также принимал бы во внимание распределение таких фраз по временным контекстам. Однако, помимо индикаторов, для характеристики внешнеполитических представлений лидеров можно использовать и индексы, т.е. вторичные показатели, определенные на основе анализа значения индикаторов. Например, одним из таких индексов является показатель, характеризующий роль случая в представлениях политического лидера о международных отношениях в том или ином регионе.
Представления политического лидера о роли случая в международных отношениях в том или иной регионе зависят от двух критериев. Во-первых, это показатель, характеризующий представления лидера о его способности контролировать ход исторического развития в том или ином регионе. Чем больше лидер считает, что способен контролировать ситуацию в регионе, тем меньшую роль, по его мнению, будет играть случай в этом регионе. Во-вторых, это показатель, характеризующий представления лидера о предсказуемости ситуации в регионе. Чем более предсказуемой считает лидер ситуацию в регионе, тем меньшую роль он отводит случаю. Соответственно, значение показателя, характеризующего роль случая в международных отношениях в регионе, будет равняться единице минус произведение значений показателей, характеризующих представления лидера о его способности контролировать ситуацию в регионе и его же представления о предсказуемости международных отношений в регионе.
Иначе говоря, SEuro = 1 - [PEuro*HEuro].
Здесь предлагается ввести для обозначения данного критерия латинскую букву “S”, поскольку латинская буква “С”, от английского слова “chance” уже используется для обозначения критерия, характеризующего представления лидера о наиболее приемлемых путях достижения своих внешнеполитических целей в регионе. Значение показателей, характеризующих представления В.В. Путина и Дж.У. Буша о роли случая в различных регионах мира, представлены в Таблице 10.
с точки зрения В.В. Путина и Дж.У. Буша. Регион | Лидер | В.В. Путин | Дж.У. Буш | Оостсоветское пространство / западное полушарие | 0,96 | 0,94 | Европа | 0,97 | 0,94 | Ближний Восток | 0,98 | 0,98 | 6* | 0,01 | 0,02 | * — стандартное отклонение несущественно при p < 0,05 | |
Высокая, в представлениях двух лидеров, роль случая в международных отношениях в целом обуславливается их представлениями о низкой предсказуемости ситуации в различных регионах мира. При этом влияние регионального подхода на показатель, характеризующий представления данных лидеров о роли случая в международных отношениях, является минимальным, стандартное отклонение значений соответствующих показателей от среднего значения значительно меньше, чем оно должно быть для того, чтобы его сочли существенным.
Таким образом, для представлений Дж.У. Буша 2000-2008 гг. была характерна убежденность в допустимости принятия спонтанных, зачастую рискованных внешнеполитических решений в отношении партнеров по трансатлантическому сотрудничеству, в отличие от ближневосточных стран, где последствия каждого внешнеполитического шага США представлялись более серьезными, чем в Европе. Такие представления обусловили влияние «регионального подхода» на внешнеполитическую практику США в отношении западноевропейских стран, что стало причиной кризиса в трансатлантических отношениях в период администрации Дж.У. Буша. В отличие от Дж.У. Буша, представления В.В. Путина о допустимости риска во внешней политике не подвержены влиянию «регионального подхода». Здесь важно обратить внимание на многообразие подходов к определению категории «риск», существующих в современной политической науке. Лишь один из этих подходов отождествляет понятия рискованного и спонтанного решения; этот подход разрабатывается в рамках теории ограниченной рациональности во внешнеполитическом анализе. Н. Макиавелли полагает, что принятие рискованных решений свидетельствует о доблести тех, кто воплощает эти решения на практике; такое понятие о риске до сих пор используется если не во внешнеполитическом анализе, то во внешнеполитической практике. Наконец, для критических теоретических концепций международных отношений свойственно видеть элемент риска в любом внешнеполитическом решении, включая и решение о бездействии. Соответственно, приверженцы этих концепций рассматривают в качестве рискованных решений лишь те,
когда лидеры, ответственные за принятие решений, сами осознают их рискованность, а потому предпочитают реализовывать свои решения на практике в обстановке секретности и в сжатые сроки.