1.1. Ретроспективный анализ основных теоретических концепций в условиях трансформации системы международных отношений

В последние десятилетия процессы глобализации, демократизации и информатизации привели к значительным изменениям в системе международных отношений, что нашло свое выражение в росте торгово-экономической взаимозависимости государств и народов, в укреплении политической значимости международных организаций, становлении глобального гражданского общества.

государств, как признанных, так и непризнанных, а с другой стороны, государство как актор международных отношений теряет свою главенствующую роль. По мнению А.В. Торкунова, на данный момент формируется новая сложная мировая система, по сути своей многополярная и многомерная. «Образно говоря, время "евклидовой геометрии" в мировой политике закончилось. Пришла пора куда более сложных и многомерных политических уравнений, причем их многие переменные и по сей день окончательно не определены»^[22]. Таким образом, одной из определяющих характеристик международных отношений становится их трансформация. Так, например, развал СССР привел к исчезновению биполярного мирового порядка и появлению на политической карте мира 15 новых независимых государств, которые должны были войти в новое (для подавляющего большинства, за исключением РФ, Украины и Белоруссии) пространство международных отношений и выстроить свою внешнеполитическую линию поведения в соответствии с международными нормами. В этой связи представляется важным проанализировать те теоретические подходы, которые сложились в современной политической науке относительно внешнеполитических доминант, которые и определяют поведение государств на международной арене.

В первую очередь, необходимо упомянуть о таком направлении как реализм, представители которого выделяют в основе структуры международных отношений национальные государства, отстаивающие свои интересы с помощью силового компонента.

В рамках реализма государство может рассчитывать только на свои силы для самозащиты, отсюда стремление к самодостаточности: разностороннее развитие собственной экономики и военной промышленности, обеспечение контроля над стратегическими ресурсами. К важным чертам реалистического мировоззрения относится убеждение, что международная политика управляется объективными законами, которые носят долгосрочный характер. Поскольку конфликтность международной системы коренится в ее природе, она лишь отчасти сдерживается международным правом, институтами и моральными нормами. В этот контекст логично вписывались слова Р. Арона о том, что международная политика - это

24 тт

демонстрация мощи и могущества . Ни одна международная система никогда не была уравнительной, и никогда не будет таковой . Условием мирного сосуществования государств является поддержание равновесия сил, нарушение которого ведет к войне. Возможности эволюционного развития появляются в результате приспособления к новой расстановке сил.

Неореалисты, в лице Кеннета Уолтца, расширяют традиционное в реализме понимание мощи государства, предлагая истолковывать государственную мощь не только с точки зрения военной силы, а как комбинацию возможностей государства в разных сферах общества (социальной, культурной, экономической, политической).

выполняют важнейшие политические, социальные и экономические функции и ни

28

одна организация не может составить им конкуренцию в этом отношении» .

Сторонники идеализма (в частности, Греневиль Кларк и Луис Б. Сон) убеждены, что государства - не только не единственные, но и не главные международные акторы, т.к. эта роль принадлежит международным организациям. Идеалисты акцентируют внимание на наличие универсальных, общечеловеческих ценностей, интересов, неотъемлемых прав человеческой личности и на необходимости создания всеобъемлющей системы коллективной безопасности в целях сохранения и защиты этих прав.

Неомарксистское направление в лице Й. Г алтунга, И. Валлерстайна, Р. Кокса и др. представляет мир в виде глобальной системы многообразных экономик, государств, обществ, идеологий и культур. Неомарксисты утверждают, что государства сегодня превращаются в агентов, пытающихся реализовать в национальных экономиках требования мировой экономики, что необходимо в условиях конкуренции на мировом рынке.

Наконец, сторонники транснационализма считают, что на поведение дипломатов и военных оказывают влияние в первую очередь географические факторы, характер внутренней политики государства, а также научно-технический прогресс. При этом транснациональные организации могут формировать новое отношение, создавая мифы, символы и нормы для обеспечения легитимности своей деятельности, в результате транснациональных отношений государства становятся зависимыми от сил, не контролируемых ни одним из них^{[30] [31]}. Таким образом, транснациональные отношения могут дать преимущества более могущественным государствам, лишив при этом преимущества и без того слабых государств. Не отрицая роль правительств как наиболее важных игроков на политическом поле, данные авторы отмечают, что «малые и средние государства и даже великие державы в системе баланса сил вынуждены смириться с низким уровнем контроля над внешним миром: они должны согласиться с изменениями, а не изменять силы истории» .

Однако, чтобы понять тенденции преобразований международных отношений в ХХ1 веке, необходимо ретроспективно рассмотреть основные системы международных отношений последних столетий.

Как известно, выделяют следующие системы международных отношений:

- Вестфальская система международных отношений, которая характеризовалась идеей баланса сил;

- Венская система международных отношений, характеризующаяся идеей «европейского концерта»;

- Версальско-Вашингтонская система международных отношений, сформировавшаяся после Первой мировой войны;

- Ялтинско-Потсдамская система международных отношений, ставшая основой биполярного мира после Второй мировой войны.

Исследователи склонны считать Ялтинско-Потсдамскую систему

завершившейся в 1991 г. с распадом СССР и прекращением биполярного противостояния. В определении системы международных отношений на нынешнем этапе нет единства. Современный период развития цивилизации называют «беловежской эпохой», «эпохой постмодерна», «постбиполярной эпохой», «Post Cold-War era», где само применение приставки «пост» означает, пожалуй, то, что какие-то другие характеристики пока трудно различимы. Анализируя Версальско-Вашингтонскую систему, М.М. Лебедева отметила, что она была сформулирована в значительной степени под влиянием политических и военно-стратегических соображений стран-победительниц и не учитывала интересы побеждённых, а также вновь образованных стран. В результате она оказалась противоречивой и нестабильной, и, как следствие, не удалось избежать начала Второй мировой войны. Вполне очевидно, что создание Ялтинско - Потсдамской системы несло в себе повторение ошибок прошлого и закономерное развитие сценария, диктуемого победителями. Особенно удручает и наталкивает на размышления тот факт, что становление перечисленных систем международных отношений являлось результатом крупномасштабных войн.

- 31

использующего иные инструменты воздействия, в частности «мягкую силу» , ^[32]

методы информационной войны . Как известно, 1 августа 1975 г. в Хельсинки был подписан Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, который юридически закрепил итоги Второй мировой войны и стал частью правовой основы европейского порядка международных отношений. Документ, в котором были заложены важнейшие принципы: нерушимость границ и территориальная целостность, невмешательство во внутренние дела, уведомление о военных учениях и присутствие на них иностранных наблюдателей, равноправие народов и обязательство соблюдать права человека, был подписан представителями 35 государств, в том числе и главными идеологическими противниками США и СССР. Казалось, что порядок, определяемый этим соглашением, приведет к долгожданному спокойному мирному сосуществованию государств на долгие годы. Однако, ввод в Афганистан советских войск в июле 1979 г. , волнения в Польше, приведшие к объявлению в стране военного положения^{[33] [34] [35]}, продемонстрировали утопичность подобных предположений. Таким образом, Хельсинкский акт уже тогда продемонстрировал свою неэффективность. Дальнейшие события - распад Чехословакии, СССР, Югославии, появление ряда самопровозглашённых непризнанных государств подтвердили этот факт. Впрочем, это не мешало участникам международных отношений, находящимся в антагонизме, нарушая принципы, обозначенные в Соглашении, ссылаться при этом на пункты данного Акта.

Сложно не согласиться с тем, что в системе международных отношений действует так называемый «закон силы», очевидно, что сила всегда была весомой и значимой частью государства и структурной частью его взаимодействия с другими государствами. «Иными словами, сила представляет собой законное, естественное и обязательное орудие политики государства, претендующего на пригодность к истории, к настоящему и будущему» . Действительно, феномен силы связан с самой природой государства и власти. Поведение государств во внешней политике не может основываться на моральных принципах и ценностях, прежде всего, оно должно опираться на достижение реального результата в достижении поставленных целей, таких как обеспечение национальной безопасности и защита национальных интересов. Однако, также очевидно и то, что понимание силы и её проявлений в современном мире носит качественно иной характер.

По мнению С.В. Кортунова, после распада СССР началась «эрозия Ялтинско-Потсдамского мирового порядка как шестой модификации Вестфальской системы международных отношений»^{[36] [37]}. Исследователь

предполагает, что Вестфальская система стала разрушаться под воздействием процессов глобализации, подтачивающих основу Вестфальской системы - национальный государственный суверенитет, что в свою очередь привело к серьезнейшему кризису всей системы международной безопасности. Возросла опасность межгосударственных вооруженных конфликтов.

Впрочем, следует отметить, что каждая из существовавших систем международных отношений имела свои мотивы для различного рода конфронтаций. Конфликтность как общая черта межгосударственных отношений основана на объективно существующих социально-экономических, политических и иных противоречиях между государствами. Однако реальной причиной конфликтного противоборства государств было и остается геополитическое соперничество, борьба за контроль над ресурсами. Тем не менее, существует множество интеграционных процессов, которые объединяют государства для

решения задач, имеющих первостепенное значение в условиях

трансформирующейся системы миропорядка.

По мнению большинства исследователей и аналитиков, современная система международных отношений характеризуется наличием трансформационных процессов и различных кризисов, присутствие которых всегда предшествует формированию новой системы и появлению новых правил миропорядка.

Пытаясь ответить на вопрос, что же представляют собой современные международные отношения, следует понять, какова роль национальных государств в современном мире, и является ли глобализация временной характеристикой эпохи трансформаций или же это сущностное содержание будущей картины мира?

В рамках данного дискурса, представляется значимой точка зрения о том, что «в условиях глобализации, национальные интересы начинают уступать интересам мирового гражданского общества, важными составляющими которых являются права человека, проблемы мира и международной безопасности» . Сложно не согласиться с тем, что «важнейшей сферой геополитического противоборства в ХХ1 столетии становится культурно-цивилизационная среда и духовная сфера» . Авторы философской методологии исследования проблем мировой политики, отмечают, что «в современном мире, где чрезвычайно велика тяга к стиранию границ, самым важным стало умение и желание, не отгородившись от остального мира, сохранить свою самобытность» . Н. Саркози, например, считает, что «через внешнюю политику выражается идентичность нации, внешняя политика может эволюционировать и менять свои формы в новых ^{[38] [39] [40] [41] [42]}

условиях, но непременным условием для неё остаётся отражение интересов

40

нации» .

При этом современные государства неоднократно демонстрировали свою слабость и беспомощность при попытках разрешения глобальных проблем современности. Действительно, при условии, что все стороны мировой политики и международных отношений прекрасно осознают необходимость диалога и декларируют необходимость мирного разрешения любых конфликтных ситуаций, постоянно возникают новые вспышки конфликтности, перерастающие в вооружённые противостояния. По мнению П. Асанишвили в условиях трансформирующейся международной системы особую остроту приобретают проблемы безопасности, поэтому обеспечение безопасности должно стать

-41

приоритетной целью для всех участников международных отношений . Очевидно, что современный этап демонстрирует с одной стороны значимость обеспечения безопасности, с другой - недостаточное внимание к этой серьезной проблеме, что выражается во вспышках конфликтности в разных уголках мира. Один из российских экспертов, отмечает, что «человечество находится в состоянии мировой войны нового типа, сочетающего в себе обновленные элементы как "холодной", так и войны с применением вооруженных и специальных сил»^[43]. Цели у таких геополитических операций классические - завладеть пространством и государствами, но вот средства гораздо более разнообразны: «На направлении главного удара действуют информационно - психологические, финансовые, политические "войска", экономические санкции, карательные отряды и трибуналы. Международное право и Устав ООН также превратились в оружие войны»^[44]. Слишком пессимистичная оценка

происходящего или отражение суровой реальности, которую мы не хотим замечать? Очевидно лишь то, европейская система безопасности имеет

44

международное измерение .

Предполагается, что геополитический статус цивилизаций и групп государств, динамика их развития, степень внешней и внутренней безопасности, уровень суверенности будут определять «ключевые (стратегически важные) районы мира, стратегические коммуникации, глобальные ресурсы»^{[45] [46]}.

Несмотря на сложность и неоднозначность оценок, современные международные отношения потенциально многовариантны в своей дальнейшей эволюции, которая основана, прежде всего, на необходимости реализации национальных интересов (что собственно и является логической основой для развития международных отношений) и на влиянии или необходимости учёта общих тенденций формирующегося мироустройства. Глобализация, являющаяся одной из самых очевидных и узнаваемых тенденций, при этом имеет свои внутренние побудительные факторы развития^[47]. Глобализация трансформирует содержание национальных интересов государств, лежащих в основе международных отношений, расширяет возможности объединения государств в целях развития, обеспечения безопасности и стабильности. Но создаёт ли глобализация новую мировую политику? Здесь явственно просматриваются две противоположные позиции. Одна из них заключается в том, что государство, его суверенитет и национальные интересы остаются абсолютными непререкаемыми величинами в развитии международных отношений. Сторонники другой утверждают, что эпоха государств завершается, и на авансцену политической истории выходят различного рода объединения и транснациональные корпорации (ТНК), бюджет которых нередко превышает бюджет отдельно взятых национальных государств.

Приходится констатировать, что ни один национальный интерес не может быть полновесно реализован в условиях или в рамках односторонней зависимости. Глобализация, меняющая экономическую, социальную, культурную и информационную среду обитания человека, ведет, с одной стороны, к возрастанию взаимозависимости между странами в реализации их национальных интересов практически во всех измерениях, а с другой, в силу своего многослойного характера, к неравномерному развитию мирового сообщества^{[48] [49] [50]}. По словам К. Уолтца: «.. .главное различие международной политики сегодня и в прошлом заключается не в росте взаимозависимости государств, а в увеличении

48

их неравенства» .

Идеологи глобального общества считают, что наблюдается некая универсальность в образе жизни людей, определяемая формированием единого информационного, образовательного, культурного пространства. Сегодня в социальном, политическом и экономическом смысле планета представляет собой единое, хотя и многообразное пространство. В последнее десятилетие всё чаще встречается мнение, согласно которому усиление взаимозависимости и процессы глобализации мирового развития, стирая грань между внутренней и внешней политикой, по сути, могут привести к исчезновению объекта теории

-49

международных отношений .

Верно также и то, что «в определении характера внешнеполитических приоритетов различных государств мира все большую роль играют негосударственные субъекты системы международных отношений»^[51].

Фактически, неправительственные организации, международные движения и сообщества, межгосударственные организации и неформальные «клубы» оказывают значительное, зачастую противоречивое, воздействие на политику отдельных государств^[52].

Вероятно, настало время смены парадигмы, поиска новых концепций или определение верной среди существующих, для решения тех насущных задач, которые ставит перед человечеством новая эпоха. Среди многочисленных высказываний о необходимости создания новой научной парадигмы, речь, в том числе, заходит о синергетике.

Как известно, термин «синергетика» был введён в оборот Германом Хакеном и происходит от греческого «synergeia» - сотрудничество, содействие, соучастие^[53]. Слово «синергетика» и означает «совместное действие», подчеркивая согласованность функционирования частей, отражающуюся в поведении системы как целого. Рассуждения о синергетике включают в себя основные критерии, объясняющие данный феномен: это нелинейность, открытость, саморегуляция, саморазвитие, диссипативность. Более общей является трактовка, согласно которой, синергетика - теория эволюции и самоорганизации сложных систем мира, выступающая в качестве современной парадигмы эволюции. Традиционный подход к управлению сложными системами основывался на представлении о действующей схеме: управляющее воздействие - желаемый результат.

Основоположники синергетики отмечают, что на практике многие усилия оказываются тщетными, а иные даже приносят вред, если они противостоят собственным тенденциям саморазвития сложноорганизованных систем. Синергетика со всей очевидностью демонстрирует, что сложноорганизованным системам нельзя просто навязывать пути их развития, скорее необходимо понять, как способствовать их собственным тенденциям развития.

Если принимать за систему целостную совокупность элементов, которые настолько тесно связаны между собой, что данная система выступает по отношению к другим системам и окружающей среде как нечто единое, то вполне очевидно, что международные отношения можно рассмотреть в контексте теории синергетики, где один из постулатов - способность социальных систем к самоорганизации. Если исходить из того, что международная жизнь характеризует собой анархическое, т.е. с высокой степенью допустимости свободы развитие, то международные отношения являют инструмент социальной саморегуляции, который воздействует на живую ткань «международности», придавая ей определенные формы .

Соответственно, они являются «сложными развивающимися системами и в жизненном цикле этих систем проявляются закономерности, свойственные многомерным системам»^{[54] [55]}. Одной из значимых закономерностей является «феномен наличия адаптационного максимума». Т.е. при наложении ограничений на сложные развивающиеся системы (те, у которых количество переменных больше шести) адаптационные возможности сначала увеличиваются, достигают максимума, а потом начинают убывать и при продолжении наложения ограничений, система делается жесткой и погибает в потоке перемен окружающей среды. Поэтому сложные развивающиеся системы должны управляться в рамках адаптационного максимума, иначе они обречены.

Синергетика свидетельствует также о том, что для сложных систем, как правило, существует несколько альтернативных путей развития. Отсутствие жёсткой предопределённости укрепляет надежду на возможность выбора наиболее приемлемого и верного пути. Любопытно, что настоящее состояние системы определяется не только её прошлым, но и формируется из будущего, в соответствии с грядущим порядком, основы которого закладываются сегодня. Синергетика позволяет утверждать, что природа политических кризисов

многогранна, а политика как многоуровневая система весьма восприимчива к резонансным явлениям. По утверждению И. Пригожина: «...понимание общих принципов организации эволюционного целого имеет большое значение для выработки правильных подходов к построению сложных социальных, геополитических целостностей, к объединению стран, находящихся на разных уровнях развития, в мировое сообщество»^[56].

Осознание того, что нелинейное развитие самоорганизующихся сложных систем может привести к различным вариантам будущей картины мира, вызывает серьёзные опасения. Впрочем, в пессимистичности этого вывода коренятся наши надежды на то, что общие цели, пусть даже такие прагматичные как достижение безопасности, приведут к пониманию необходимости диалога.

Человечество, привнося в жизнь множество революционных изменений, при этом весьма сложно приспосабливается к ним. Революция в международных отношениях столь же пагубна, как и в других социальных сферах. Не поддающееся подсчёту количество возможных воздействий (с разных позиций) человеческой цивилизации на социальные процессы и явления, в том числе - на международные отношения, вызывает обеспокоенность и тревожность. В противовес революционным сдвигам эволюция, как процесс естественный, включает в себя возможности сохранения адаптационного потенциала. В целом, эволюция и есть процесс непрерывного возникновения адаптации, в целях обеспечения выживания. В процессе эволюционного развития множество факторов, взаимодействуя между собой, изменяются, меняя систему, формируя новую структуру.

По мнению А.Н. Чумакова, в условиях современного глобального кризиса, «принципиально то, что сама собой сложившаяся ситуация не разрешится, и если у человечества не достанет воли и разума найти согласованные решения, то,

будучи саморегулирующейся системой, жизнь (биосфера) сама все поставит на свои места»^{[57] [58] [59]}.

Миропорядок XXI века характеризуется становлением новой структуры мировой политики, трансформационные процессы практически до неузнаваемости меняют привычную картину международных отношений. Геополитическими изменениями во времени и пространстве интересуются и грузинские исследователи . Выражения «железный занавес», «холодная война», «двухполюсная структура», «статус сверхдержав» стали частью истории, как и тот мир, которого больше не существует. Сегодня «мир находится в поисках новых отношений и новых субъектов» .

Во втором десятилетии XXI века становится очевидным, что принципы, категории и критерии, на которых ранее основывалась наука о политике, не адекватны сложившимся реалиям. Само кризисное состояние, в котором ныне пребывает наука о международных отношениях, создаёт условия для неизбежного формирования новых концепций и парадигм. Как отметил отечественный исследователь П.А. Цыганков: «.. .сфера международных отношений представляет собой своего рода стохастическую вселенную, картину причудливого переплетения многообразных событий и процессов, причины и следствия которых носят несимметричный характер, поэтому их описания и объяснения в духе детерминизма, предопределенности, безальтернативности, исключения случайности неплодотворны»^[60].

Контакты между различными структурами и участниками в международной политике осуществляются настолько по-новому, что Джеймс Розенау заявил о появлении контуров «постмеждународной политики»^[61], внеся, таким образом, значительный вклад в разработку идеи турбулентности в мировой политике^[62]. Розенау утверждал, что глобальные политические процессы начинают определяться разнонаправленными действиями немыслимого прежде множества коллективных акторов, руководствующихся разными целями и использующих для их достижения новейшие технические возможности. Учитывая тот факт, что источники турбулентности не иссякают, следует серьёзно отнестись к изучению причин данного явления. Есть предположения, что не последнюю роль здесь сыграло увеличивающееся разнообразие существующих типов государственности и асимметрия суверенитетов^[63] в системе международных отношений.

Дж. Розенау утверждает, что «на наших глазах рождается новый «второй, полицентричный мир» международных отношений, характеризующийся хаотичностью и непредсказуемостью, искажением идентичностей, переориентацией связей авторитета и лояльностей, которые соединяли индивидов. При этом базовые структуры «постмеждународных отношений» обнаруживают настоящую бифуркацию между соревновательными логиками этатистского и полицентрического мира, которые взаимно влияют друг на друга и никогда не могут найти подлинного примирения»^[64]. Предметом дискуссий стала и проблема определения участников международных отношений. Положение о том, что многообразие акторов международных отношений увеличилось, является фактически общепринятым. К основным субъектам международного частного права относятся физические и юридические лица, а также неправительственные организации и транснациональные корпорации, вступающие в невластные международные отношения. К неосновным субъектам международного частного права относятся властные субъекты - государство, международные межгосударственные организации и временный субъект - нации, борющиеся за свою независимость. Они могут вступать как во властные, публично-правовые, так и в невластные взаимодействия. Отношения государственных образований с негосударственными называются диагональными и регулируются международным

64

частным правом .

Казалось бы, одним из самых ярких примеров интеграции государств в единую надгосударственную систему стал Европейский Союз. Однако по утверждению российского исследователя РВ. Бугрова: «...в настоящее время интеграционные процессы в ЕС переживают глубокий кризис, если не сказать стагнируют», а причина, по его мнению, заключается в том, что «концепция суверенного, национального государства в настоящее время все меньше подходит к Европейскому Союзу»^{[65] [66]}.

Российский ученый-международник Н.А. Косолапов рассматривает историческую эволюцию феномена международных отношений как процесс, отправной точкой которого служат отношения между народами в прямом смысле этого слова, постепенно разделяющиеся на внутренние и внешние. Затем обособляется международная политика. Международные отношения, как явление, «возникают из триединого процесса взаимодействия международной жизни, политики и субъектов последней»^[67]. По словам того же автора, одновременно возникает и мировая политика как сфера преимущественно силовой борьбы за установление норм и правил реализации международных отношений^[68].

С точки зрения других исследователей, когда политический инструментарий международной политики оказался не вполне эффективным для решения новых проблем глобального масштаба, международная политика, выйдя за «международные» («межгосударственные») рамки к началу XXI в. стала мировой политикой^[69].

В условиях тех изменений, которые произошли в мире в течение нескольких последних десятилетий, международные отношения, как синоним отношений межгосударственных, продолжали существовать и трансформироваться вместе с трансформацией самого государства и всей международной жизни. С.В. Кортунов считает, что начало XXI века было ознаменовано окончательным упадком классической Вестфальской системы^{[70] [71].}

Представляется верной точка зрения, согласно которой необходимо установить критерии, позволяющие понять отличительные особенности международных отношений. Среди этих критериев, например, П.А. Цыганков, называет «особую природу международных отношений и специфические черты участников (или акторов) международных отношений» .

Представляется весьма важным разобраться в некоторых дефинициях, понимание которых претерпело некоторые изменения. В этом контексте весьма значимой является категория пространства. С одной стороны, пространство - свойство реальности, выражающееся в ее протяженности, структурности, сосуществовании и взаимодействии ее элементов. Согласно же основному тезису геополитики, пространство является не количественной, но качественной категорией и структура пространства предопределяет структуру истории (в первую очередь политической истории). Таким образом, процессы глобализации и фрагментации структурируют пространство мировой политики. Очевидно, что при попытках мировой политики структурировать пространство, провоцируя те или иные процессы, система реагирует очередным кризисным состоянием. Н.А. Косолапов отметил, что в современных условиях «суть глобализационной реструктуризации международных отношений и мирового развития заключается в фактическом создании новой архитектуры пространств, которые будут определять жизнь и развитие мира в предстоящие десятилетия: глобальной как по территориальному охвату, так и по организации в рамках этой архитектуры всех ранее возникших и оформившихся основных пространств»^[72]. Здесь следует вспомнить о том, насколько разными могут быть варианты структурирования. Как известно, во времена классического Вестфаля международная политика воспринималась как борьба за лидерство и власть и в большей степени способствовала дезинтеграционным процессам. Сегодня, «если глобализация может рассматриваться как хаотический, неуправляемый процесс, то регионализация представляет собой процесс самоорганизации акторов мировой политики»^[73]. Лишь в процессе самоорганизации систем при грамотном управляющем воздействии могут образовываться устойчивые союзы. Если вспомнить, что эволюция системы, в первую очередь, направлена на адаптацию, и неустойчивость может в соответствии с законами синергетики выступать условием стабильного и динамического саморазвития, которое происходит за счет уничтожения нежизнеспособных форм. Сегодняшняя мировая политика представляет собой особое искусство управления глобальными процессами, новую парадигму управления. Соответственно, целью мировой политики «является согласование интересов большинства участников глобальных процессов (как государственных, так и негосударственных), обеспечивающее

предупреждение возможных структурных беспорядков и решение существующих

'7'у

проблем» .

Однозначной характеристикой нового мира, является, прежде всего, его непредсказуемость и неуправляемость, которая сводит к минимуму попытки прогнозировать перспективы развития международных отношений, а также наличие интеграционных и дезинтеграционных процессов, которые в рамках синергетического дискурса свойственны самоорганизующимся системам, а соответственно являются закономерными явлениями постбиполярного мира.

Фактически, идет речь и о том, что весьма изменилась роль глобальных институтов. Очевидно, что отход от Вестфальской системы национального государства связан, прежде всего, с радикальным пересмотром основных принципов этой системы - принципов нерушимости государственных границ и невмешательства одного государства во внутренние дела другого. Другими словами речь идет о пересмотре идеи государственного суверенитета. В начале XXI века этот пересмотр действительно произошел - сегодня внутренние дела отдельного государства в некоторых случаях становятся объектом интереса мирового сообщества, прежде всего с точки зрения положения с правами человека в этом государстве, но и с точки зрения наличия или отсутствия угроз, исходящих от этого государства внешнему миру.

В перспективе Вестфальская система наций-государств придет к окончательному краху в ее классической форме, однако акторность национальных государств будет по-прежнему определять характер международной жизни, где все более активно соперничать с государством будут институты международных межправительственных организаций и негосударственные акторы. Важным следствием мультиакторности можно считать значительное «усложнение» структуры мировой политической системы, что выразилось в ее ^[74] многоуровневости, взаимосвязанности ее элементов, в их качественном разнообразии.

Подводя итоги, необходимо отметить следующие положения:

- во-первых, геополитические потрясения конца ХХ века (окончание холодной войны, распад СССР и в целом мировой социалистической системы) положили начало периоду разрушения всей прежней системы международных координат, в которой жил мир после окончания Второй мировой войны;

- во-вторых, положение о том, что многообразие акторов международных отношений увеличилось, является фактически общепринятым. В политический лексикон прочно вошло понятие «мультиакторности», что свидетельствует о значительном снижении роли государств в формировании современной системы международных отношений. Эффект транснациональности сказался на всех сторонах международной жизни, став основой для структурирования многоуровневой системы взаимозависимости государств, мировых бизнес­структур и гражданского общества;

- в-третьих, продолжаются теоретические споры об архитектуре формирующихся в ХХ1 веке международных отношениях, где точки зрения исследователей иногда прямо противоположны. Крушение биполярной системы, и последовавшие за ним метаморфозы дали США почувствовать себя единственным центром политической силы, способным управлять миром, что нашло подтверждение в концепции однополярного мира (Зб. Бжезинский, С. Хантингтон и др.). В то же время появилась и противоположная позиция, состоящая в характеристике международных отношений в XXI веке, как «бесполюсных» (Р. Хаас ). В свою очередь ряд авторов выдвинули идею формирования многополярной системы (К. С. Гаджиев, А. В. Торкунов, А. Буриан и др.);

- в-четвертых, повышение общего уровня конфликтности (этнические и конфессиональные противоречия), появление на международном уровне ^[75] несистемных агрессивных акторов (например, «исламское государство») дают основание говорить о снижении эффективности глобальных институтов (например, ООН) и, в результате, современный мирополитический сценарий определяется непредсказуемостью и неуправляемостью, что сводит к минимуму попытки прогнозировать перспективы развития международных отношений;

- в-пятых, процессы демократизации и информатизации дают надежду на то, что дезинтеграционные процессы постепенно начнут замедляться, так как согласно синергетическому подходу открытые системы, обогащенные информационным материалом, постепенно пойдут по пути кооперативного эффекта и самоорганизации. Этому должно способствовать и осознание общих для всего человечества глобальных проблем, что и создаст объективные условия для выхода мировой политики на конструктивный путь глобального управления.