2.1. Ретроспектива внешней политики Грузии с 1991 г. до смены власти в 2013 г.

г. возможности для маневрирования у грузинского руководства были довольно ограничены: международному признанию мешали неопределенное будущее СССР, этническое и гражданское противостояние в стране»^{[132] [133] [134].}

Позиция американской стороны на происходящие в Грузии события была выражена в частности точкой зрения, согласно которой, «банкротство политики Гамсахурдиа было таким же очевидным, как и контакты Гамсахурдиа с русскими» .

Политика З.К. Гамсахурдиа, сосредоточенная на укреплении личной власти, активизация оппозиции, глубокий экономический кризис, вызванный разрывом хозяйственных и торговых связей и усугублявшийся конфликтами в Абхазии и Южной Осетии, требующими значительных материальных затрат, привели к вооруженному свержению президента. «Можно без преувеличения сказать, что методы, которыми в Грузии покончили с властью Звиада Гамсахурдиа, как бы их не называли - "государственным переворотом" или "всенародным восстанием", вполне соответствовали духу менталитета гражданской войны, навязанному обществу самим Гамсахурдиа»^[137].

Известный грузинский политолог Гия Нодиа выдвинул тезис, который заключался в том, что З. Гамсахурдиа «потерял пост грузинского президента, потому что был для этого профессионально непригоден»^[138]. Исследователь отметил, что поведение Гамсахурдиа стало неуместным, он знал «как выступать на митингах, как приобрести притягательность в обществе, как привлекать сторонников из политических неофитов; но он не мог удержать их на своей стороне вследствие своей параноидальной подозрительности и недоверчивости»^[139]. По мнению Нодиа, это почти довело республику, которая стремилась к международному признанию своей независимости, до определенной изоляции. В грузинской экспертной среде также отмечалось, что Гамсахурдиа в своей деятельности опирался на поддержку либеральной интеллигенции и

криминализированной элиты, которая в свою очередь была заинтересована в

~ 144

сохранении и упрочнении своих позиций .

Следует подчеркнуть, что выбор грузинским народом такого президента был обоснован, прежде всего, общим типом политической ментальности. Страна не имела многолетнего опыта независимого существования на основе демократических ценностей и норм, поэтому уровень политического сознания грузинского общества был весьма низким. Вполне понятно в этом ключе, что фигура Гамсахурдиа и его позиция в большей степени соответствовала искаженному представлению о независимости, чем прагматичное поведение, основанное на достижении конкретных целей в деле реализации национальных интересов государства.

Надо отметить, что грузинское руководство смогло политизировать этнические конфликты, происходившие в регионах (Абхазия, Южная Осетия), в связи с тем, что первые митинги с требованием независимости были поддержаны в том числе, различными группами меньшинств. Прецеденты на территориях проживания национальных меньшинств характеризовались как провокации со стороны Москвы, направленные против грузинского движения за независимость. Благодаря этой тактике, «требование абхазов об отделении от Грузии вызвало общественное негодование и массовые митинги»^{[140] [141]. Как отмечал известный социолог Ж.Т. Тощенко «Популярные и претензионные доктрины нынешних этнополитических сил нацелены на постоянную поддержку в массовом сознании синдромов этнической солидарности и лояльности»[142]. На ранних стадиях развития национальной суверенизации, благодаря, во-первых, ситуационным и, во-вторых, психологическим факторам, такие доктрины успешно реализуются. К первой группе факторов следует отнести резкое падение легитимности и эффективности «постимперского центра» и его институтов; ко второй - массовую политическую фрустрацию и национальный психоз[143]. Весьма характерно для этого периода грузинской политической истории, что «ведущая правительственная газета "Сакартвелос республика" вела специальную колонку: "Агенты Кремля в Грузии", в которой "разоблачались" различные общественные деятели»[144]. Таким образом, Звиаду Гамсахурдиа с помощью своих фанатичных сторонников и использования популистских лозунгов удалось создать образ защитника нации от врагов.}

Что касается конфликтов, развязанных З. Гамсахурдиа, надо отметить существование общих причин, по которым подобного рода конфликтов было трудно избежать в ходе распада Советского Союза. Во-первых, существовал общий дефицит гражданского сознания, степень которого разнилась в зависимости от политических традиций. Это подразумевало, помимо всего прочего, отсутствие каких-либо связей между гражданством и национальностью. Во-вторых, национальность считалась всецело этнической, в отличие от гражданства, которое навязывалось государством. После обретения независимости, гражданам бывших советских республик было трудно осознавать свою принадлежность к новым национальным государствам вне этнического контекста. В общественном сознании грузин не нашло отражения гражданское понимание сущности нации. Трактовки в пользу этнических характеристик нации, поддерживаемые официальной риторикой, учитывая полиэтнический состав населения республики, не могли не привести к всплеску конфликтности. В результате, даже после свержения Гамсахурдиа, которому за недолгий срок правления не удалось объединить нацию перед лицом внешней угрозы, роль которой отводилась России, грузинское общество оказалось в состоянии гражданской войны.

Гулабер Ананиашвили в своей одиозной книге говорит о времени правления Гамсахурдиа следующее: «... обескураженная грузинская общественность еще раз стала свидетелем плачевного отзвука старой болезни: во времена великого национального бедствия - полного пренебрежения "правящей элитой" жизненными интересами страны, всплеска взаимной вражды и ненависти»^[145].

Проанализировав первые годы независимого существования грузинского государства в период правления З. Гамсахурдиа, следует резюмировать:

- в этот период из-за вооруженных конфликтов и в связи с отсутствием опыта существования в рамках независимого суверенного государства не была сформирована четкая концепция в области внешней политики;

- Звиад Гамсахурдиа пытался формировать внешнюю политику, используя национально-мифологические концепции и созданный им образ «враждебной России»;

- президент Гамсахурдиа эксплуатировал национальную идею для манипулирования общественным мнением;

- ликвидировав автономии, З. Гамсахурдиа фактически ликвидировал государственное устройство страны;

- процесс отторжения от власти З. Гамсахурдиа сопровождался со стороны политической элиты формированием имиджа президента, который не смог управлять Грузией, вследствие чего страна оказалась в экономическом кризисе и погрязла в гражданских войнах.

- переворот, покончивший с властью Гамсахурдиа, был выражением сути гражданской войны, навязанной им грузинскому обществу.

Рассматривая период политической истории Грузии, связанный с приходом к власти Э.А. Шеварднадзе, необходимо отметить, что он был приглашен в Грузию политической элитой страны, которая руководила свержением З.

Г амсахурдиа. Этот шаг был вызван существовавшим международным авторитетом и политическим опытом Шеварднадзе.

Стало очевидным, что «реальность плюрализма интересов, групп и этносов неизбежно приводит к политическому плюрализму и демократической политической системе в стране»^[146]. К тому же, необходимо учесть международно­политический аспект ситуации. Грузия, не могла «сойти с пути системных преобразований, призванных сформировать и институционализировать рыночную экономику и политическую демократию»^[147]. Это было необходимо ей для интеграции в современную международную политическую систему на правах признанной демократической республики с целью укрепления своего экономического потенциала и решения внутренних проблем.

Так, новому лидеру было необходимо решить целый ряд жизненно важных для Грузии проблем: воссоздание территориальной целостности государства; достижение стабильности в экономике; завоевание международного положения в статусе независимого государства в мировом сообществе государств.

Практически все исследователи внешнеполитической стратегии Грузии, как российские, так и западные подчеркивали, что по своей сути внешняя политика Грузии с момента обретения независимости имеет два основных направления: пророссийское и прозападное. Однако очевиден тот факт, что, несмотря на постоянные повороты грузинской дипломатии то в сторону России, то в сторону Запада, основой политики Грузии периода правления Эдуарда Шеварднадзе является «многовекторность», т.е. установление всех возможных контактов. При определении внешнеполитической стратегии страны Э. Шеварднадзе использовал принцип политического реализма, основанного на лавировании между Западом и Россией, с целью заручиться поддержкой и экономической помощью для решения своих внутренних проблем, и использовались преимущества поддержки с той и другой стороны.

Накал политической риторики снизился, в частности правительство Шеварднадзе, не называло вооруженные силы РФ, расположенные в Грузии, оккупационными войсками, но вместе с тем, в апреле 1993 года был подписан указ о подготовке графика их вывода. Одновременно Грузия начинает процесс активного сближения с Западом. Страна становится членом ООН (июль 1992 года) и ОБСЕ (март 1992 года) и ассоциированным членом Североатлантического союза. В мае 1992 года Грузия присоединилась к Договору об обычных вооружениях в Европе. Становится понятным, что при наличии конфликтов в Абхазии и Южной Осетии «руководство страны того времени возлагало большие надежды на сотрудничество с НАТО»^{[148] [149].}

В девятом номере газеты «Сакартвелос Республика» от 14 января 1994 г. была опубликована статья об официальном визите Эдуарда Шеварднадзе в Бельгию 21-23 июня 1993 г., в которой отмечалось, что он провел переговоры с правительством Бельгии и с руководством НАТО. По мнению Д. Гудиашвили: «...грузинские делегации стремились предоставить руководству альянса и европейской общественности объективную информацию о происходящих в республике событиях, показать мировому сообществу, что Грузия борется за суверенитет и целостность своей территории» . В результате этой целенаправленной деятельности, к которой также подключились посольства Грузии в Евросоюзе и в Бельгии, была принята Резолюция Совета Безопасности ООН^[150], в которой подтверждались суверенитет и территориальная целостность республики Грузии, осуждалось нарушение абхазской стороной Соглашения о

прекращении огня. При этом, что было очень значимо для грузинского руководства, «виновной стороной были признаны абхазские сепаратисты»^[151].

Однако, несмотря на вмешательство ООН, на многочисленные попытки договориться о прекращении военных действий, усилия в данном направлении оказывались тщетными и безрезультативными - эскалация гражданской войны достигла угрожающих масштабов. Это привело к пересмотру внешнеполитического курса в пользу сближения с Россией: «было принято решение присоединиться к СНГ и узаконить пребывание частей российской армии и пограничных войск РФ в Грузии»^{[152] [153] [154]. Один из российских авторов отметил, что звучавшие в тот период обвинения со стороны Грузии в адрес России (по поводу предоставления Россией военной помощи абхазам) являлись попыткой руководства Грузии «уйти от ответственности за поражение, свалить вину за него на Россию, защитить себя от нападок оппозиции и, таким образом, удержаться у власти»157.}

Заявление Эдуарда Шеварднадзе о вступлении в СНГ вызвало резкую критику его противников. Политическая элита Грузии отнеслась неоднозначно к вступлению в СНГ, но реакция парламента в целом оказалась достаточно мягкой¹⁵⁸. В газете «Сакартвелос Республика» от 12 октября 1993 г. была опубликована статья, где Э. Шеварднадзе мотивировал свое решение о вступлении республики в СНГ и курс на сближение с Россией осенью 1993 г. стремлением нейтрализовать негативное влияние северного соседа, т.к. именно этими мерами Тбилиси надеялся достичь полного взаимопонимания и доверительного отношения с Москвой и решить главную задачу: восстановить грузинскую юрисдикцию в Абхазии. Начался этап военно-политического сближения с Россией^{[155] [156] [157], что, однако, отнюдь не исключало многовекторности во внешней политике Тбилиси. Руководствуясь прагматическими соображениями, грузинская дипломатия стремилась установить полезные контакты на всех возможных направлениях. В статьях грузинских исследователей подчеркивалось, что соотношение российских и западных сил в государстве во многом зависит от экономического фактора, который так актуален для Грузии, чья экономика находится в перманентном упадке. Россия и Грузия были заинтересованы в строительстве и использовании маршрутов, проходящих именно через их территории, но для Грузии это был один из немногих путей стать экономически стабильной и независимой страной. Как известно, геополитическое положение Грузии привлекало внимание многих стран не только потому, что внешняя политика Тбилиси не может не влиять на ситуацию на Кавказе в целом, но, прежде всего, «из-за возможности проведения через Грузию наиболее выгодных путепроводов для транспортировки нефти и газа из стран Средней Азии и Каспийского региона»160.}

Высоко оценил геополитическое значение Грузии американский аналитик фонда «Наследие» А. Коэн: «Контролируя граничащий с Турцией, стратегический район Черноморского побережья и закрывая с запада выход Армении к морю, Грузия как бы держит в своих руках ключ от ворот на Кавказ, являясь плацдармом для выхода западных стран к Каспию и Шелковому пути»¹⁶¹.

В цикле передач, посвященных российско-грузинским отношениям, К. Затулин отметил: «Грузия - ворота на Кавказ. Это страна, которая так расположена, что иным образом кроме как через Грузию не пройти к

Азербайджану, к кладовым Каспия», пользуясь этим «Грузия стала торговать своим географическим и геополитическим положением»^[158].

Действительно, Грузия представляла собой ценность для Запада, прежде всего, своим транзитным потенциалом при реализации проекта Евроазиатского торгово-транспортного коридора в обход Ирана и России, с которым грузинское руководство связывало стратегию возрождения экономики страны. Реализация транзитной функции Грузии могла принести европейским государствам не только доступ к энергетическим ресурсам Каспия, но и ожидаемые экономические дивиденды^[159].

23 марта 1994 г. Грузия присоединяется к программе Североатлантического альянса «Партнерство ради мира», о популярности которой свидетельствует тот факт, что за шесть месяцев со дня ее утверждения 27 государств заявили о желании в ней участвовать^[160]. По мере реализации программы «Партнерство ради мира» Грузия все активнее втягивалась в совместные мероприятия и учения, которые становились все масштабнее и продолжительнее. В отличие от «добровольного и искреннего стремления Грузии интегрироваться в структуры НАТО, военное сотрудничество Тбилиси с Москвой^[161] не всегда было безоблачным, а в ряде случаев характеризовалось напряженностью и некоторым противостоянием»^[162]. Таким образом, на фоне ухудшения российско-грузинских отношений стали укрепляться связи Грузии со странами Западной Европы и США. Не без оснований полагая, что для реальной политической независимости необходима независимость экономическая, грузинские власти искали различные пути обеспечения страны энергетическими ресурсами^[163]. Причины выбора прозападного курса внешней политики Тбилиси объясняются необходимостью решения своих проблем (экономической, сохранения территориальной целостности и обеспечения безопасности). В Абхазии 26 ноября 1994 года была принята Конституция, согласно которой «республика Абхазия (Апсны) - суверенное, демократическое, правовое государство, исторически утвердившееся по праву народа на свободное сомоопределение» (гл. 1, ст. 1)^[164]. Ожидания грузинской стороны в содействии России в деле урегулирования грузино­абхазского конфликта не оправдались, оно оказалось малоэффективным, и в 1996 г. начался этап политического отчуждения от России.

С 1996-1997 гг. заинтересованность Запада в Грузии стала приобретать реальные контуры. С помощью западных инвесторов был построен нефтепровод Баку - Супса^[165], постепенно реализовался транспортный проект TRACECA^[166] по безопасности полетов и авиационной безопасности в гражданской авиации. Соединенные Штаты активно поддерживали строительство нефтепровода Баку - Тбилиси - Джейхан^[167].

Сознательно не подчеркивалось, какие именно государства Грузия считает своими особыми стратегическими партнерами, и изменения внешнеполитических приоритетов а, соответственно, политической риторики часто были связаны с реакцией России. Желание сбалансировать влияние России - главный мотив популярности идеи Запада в грузинской политике. Поэтому иногда открыто, но чаще неявно, грузинская политическая элита воспринимала окружающий мир через призму «Запад - Россия», и видела главную угрозу своей государственности в лице России. Это обстоятельство отмечают многие зарубежные исследователи. Все другие проблемы воспринимались как вытекающие из негативной политики Российской Федерации или инспирированные ею. Весьма характерно для того периода высказывание Р Адамия, о том, что «основное препятствие на пути урегулирования внутренних этнических конфликтов в стране и развития

^ ^ 172

регионального сотрудничества следует искать в российской политике» .

Несомненно, позиция грузинского руководства, выбравшего путь отстранения от России, препятствовала поддержанию стабильного и эффективного сотрудничества между Грузией и Россией в тот период, но возлагать вину за кризисное состояние российско-грузинских отношений исключительно на руководство Грузии, как это часто делают российские СМИ, неправильно и необъективно. Данная позиция, формирующая искаженное общественное мнение и влияющая на отношения между народами затрудняет процесс налаживания диалога, а потому - абсолютно недопустима.

Американская сторона также пыталась, со своей стороны, формировать общественное мнение в грузинском обществе, демонстрируя и подчеркивая негативную роль Российской Федерации в современном политическом процессе Грузии. В пятьдесят седьмом номере газеты «Сакартвелос Республика» от 11 марта 1998 г. была перепечатана статья Ариела Коэна из «Washington Post», в которой говорилось о заинтересованности России дестабилизировать обстановку в Грузии. Причиной этому объявлялось желание Москвы сохранить контроль над стратегическими коммуникациями на постсоветской территории Южного Кавказа. Российские же исследователи подчеркивали, что для России выгоднее развивать отношения с целостной и материально благополучной Грузией, чем социально­экономически и политически нестабильной страной, каковой являлась Грузия на том этапе. ^[168]

Без преувеличения можно сказать, что 1998 г. стал переломным для Грузии. В руководстве и в большей части политической элиты страны созрело мнение, что республика раз и навсегда возьмет курс на Запад. В 1999 г. в грузинской прессе появились сообщения о том, что если раньше президент страны придерживался тактики балансирования в вопросе о внешнеполитической ориентации, то ныне он прямо заявляет об ориентации на Запад^[169]. На саммите СНГ (апрель 1999 г.) Грузия вышла из Договора о коллективной безопасности стран Содружества. Политическая элита Грузии с энтузиазмом восприняла вступление республики в Совет Европы в апреле 1999 году. С 1 июля 1999 года после прохождения ратификации в Парламенте Грузии, Европейском Парламенте и во всех национальных парламентах государств-членов Союза и сообществ, вступило в силу соглашение о сотрудничестве с ЕС.

В интервью газете «Financial Times» в октябре 1999 г. президент Э.А. Шеварднадзе заявил, что к 2005 году Грузия «громко постучится» в двери НАТО^[170].

Подводя итоги, необходимо остановиться на следующих моментах. В марте 1992 г., когда Временный совет Грузии, созданный в ходе вооруженного свержения Звиада Гамсахурдиа, пригласил в Грузию Эдуарда Шеварднадзе и предложил ему возглавить страну, фактически находящуюся в состоянии гражданской войны, в Грузии, как во внутренней, так и во внешней политике продолжали сохраняться антироссийские настроения. С приходом к власти в Грузии Э. Шеварднадзе антироссийский вектор внешнеполитической линии республики перестал быть столь очевидным, однако произошедшие сдвиги в отношениях России и Грузии зачастую являлись лишь видимостью налаживания связей и не носили характер действительных качественных изменений. Надежды на разрешение абхазской проблемы в пользу Грузии, которые появились с приходом к власти Шеварднадзе, не оправдались¹⁷⁵. Россия лишь стала посредником при заключении соглашения о прекращении огня, а затем ввела миротворческие силы. В результате - в освещении военных действий в Абхазии стала явно присутствовать антироссийская линия, целью которой было привлечь внимание Запада к ситуации в этом районе и добиться от ООН участия международных миротворческих сил. Однако помимо общих деклараций, призывающих стороны к прекращению огня, Совет Безопасности ООН ничего не предпринимал. Западные страны не желали непосредственно вмешиваться в этот сложный конфликт на территории бывшего СССР¹⁷⁶.

Придя к выводу, что без содействия России достичь продвижения в решении абхазской проблемы невозможно, грузинская сторона вынуждена была продолжить сотрудничество с Россией в деле урегулирования конфликта.

Западные исследователи тоже отмечают этот факт: «Хотя Грузия стремилась уменьшить влияние России посредством улучшения отношений с Западом, но, учитывая внутреннюю уязвимость, есть пределы, далее которых Грузия не может заходить в противостоянии России, поскольку Запад проявил нежелание решать грузинские межэтнические проблемы или принимать на себя миротворческие функции в этой стране. Тем не менее, за этим исключением прозападный курс Шеварднадзе был успешным частично из-за чувства благодарности к его роли в приближении конца холодной войны и Советского Союза»¹⁷⁷.

Можно заключить, что интерес Запада к закавказскому региону позволял лучше противостоять давлению России, сотрудничество с которой не приносило ожидаемых в Грузии результатов. Исследователи отмечали среди особенностей политического процесса того периода следующий факт: «Попытки грузинского ^{[171] [172] [173] руководства полностью избавиться от российского влияния происходят во многом за счет согласия Тбилиси с военной активизацией стран Запада на территории Грузии. Таким образом, происходит процесс замещения российских вооруженных}

I ”70

сил западными»¹⁷⁸.

Однако следует отметить, что среди политической элиты Грузии, в частности в грузинском парламенте, мнения и настроения, касающиеся выбора внешнеполитического курса, были различны. В то время как правое крыло грузинского парламента поддерживало прозападный внешнеполитический курс, считало скорейшую интеграцию Грузии в НАТО первоочередной целью внешней политики (например, «Союз граждан Грузии»), левые партии, являлись сторонниками нормализации урегулирования отношений с Россией, сдержанно относились к перспективе интеграции Грузии в НАТО. Можно предположить, что столь умеренные взгляды на внешнюю политику во многом предопределили популярность этих партий в грузинском обществе. Что касается президента, то Эдуард Шеварднадзе, в конце концов, связал будущее и безопасность Грузии с прозападным курсом , весьма критически относясь к политике России.

Несомненно, наряду с целым рядом значимых аспектов, решающими и объективными факторами, которые позволили покончить с коррумпированным и неэффективным правительством Э. Шеварднадзе, были глубокий экономический кризис и наличие проблемы территориальной целостности государства, не получивших разрешения.

Период правления в Грузии Эдуарда Шеварднадзе характеризуется стремлением к установлению всех возможных контактов, к проведению многовекторной политики (в этом ключе - сближение с Россией и лавирование между прозападным и пророссийским вектором внешнеполитических ^{[174] [175] устремлений страны). Очевидно, что подобная тактика предполагала получение помощи и поддержки извне, от влиятельных лидеров мировой политики в разрешении серьезных внутренних проблем грузинского государства на пути его становления. Однако она не привела к желаемым результатам. Власть Э. Шеварднадзе, продлившаяся фактически 11 лет, несмотря на его дипломатический опыт, не смогла избавить грузинское общество от позорной гражданской войны, не принесла желаемой экономической стабильности и нанесла урон внешнеполитическому имиджу Грузии. В сознании мирового сообщества укрепился образ нестабильной, раздираемой конфликтами и противоречиями страны, не способной контролировать свои территории.}

Характеризуя особенности политического курса президента М. Саакашвили, необходимо учесть общественно-политическую обстановку, сложившуюся на завершающем этапе правления Эдуарда Шеварднадзе. Событие, приведшее к власти М. Саакашвили, получило название «бархатной революции» или «революции роз» . Валерий Джалагония заметил по поводу так называемой «революции роз»: «Если уж говорить о самой акции, то это была скорее революция улицы, толпы, управление которой, как оказалось, является сегодня предметом забот политтехнологов, преимущественно американских»^{[176] [177] [178] [179]. Были и другие мнения на этот счет, высказанные, например, на научной конференции под названием «Революция роз и дальнейшее развитие Грузии» . В частности, было заявлено, что «ноябрьская революция важна в поиске Грузии своего места в мире и призвана обеспечить ей имидж истинно демократического государства» .}

О значимости и важности роли, которая отводится «революции роз» свидетельствует тот факт, что в школьных учебниках в Грузии грузинская история разделяется на два основных этапа: «до "революции роз"» и «после "революции роз"».

Михаил Николозович Саакашвили, выдвинутый на пост президента Грузии единым кандидатом от блоков «Национальное движение» и «Бурджанадзе- демократы», победил на выборах 4 января 2004 года (96% голосов)^[180]. Предвыборная кампания М. Саакашвили финансировалась фондом Джорджа Сороса и другими международными фондами, преследующими цели распространения западной формы демократии. Ещё в 2003 году авторы работы «Геополитика Каспийского региона» предположили, что «...США будут стремиться к тому, чтобы в будущем в странах Центральной Азии и Закавказья у власти оставались руководители, ориентирующиеся на западные страны. В этом случае США получат не только мощный инструмент влияния на Россию, но и возможность контролировать поставки нефти из Каспийского региона»^[181].

Представлялось, что став главой государства Михаил Саакашвили продолжит курс дистанцирования от России в пользу сближения с Западом. Однако М. Саакашвили провозгласил налаживание отношений с Россией, подчеркнув, что приоритетной в этом ключе является сфера экономики. На первой личной встрече президента М. Саакашвили с президентом РФ В. Путиным (Москва, 11 февраля 2004 г.) обсуждались вопросы об экономическом и военном сотрудничестве, о скорейшем подписании «рамочного договора», который будет регулировать российско-грузинские отношения по всем направлениям. Появились ожидания улучшения отношений между странами. Между тем, визит М. Саакашвили в США показал, что грузинское руководство не собиралось сворачивать крепнущие связи с Соединенными Штатами. Американская сторона планировала реализовать в апреле 2004 г. новую программу военной помощи

Грузии, рассчитанную на 5 лет и предполагающую создание вооруженных сил в соответствии с американскими стандартами. Учитывая позицию президента Саакашвили «в вопросе о возвращении контроля Тбилиси над всей государственной территорией, было очевидно, что попытки привлечения Вашингтона и международных организаций для помощи в урегулировании грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликтов не прекратятся»^{[182] [183].}

Оказывая Грузии значительную финансовую и техническую помощь в строительстве вооруженных сил, Соединённые Штаты преследовали свои собственные интересы, в частности, обеспечение безопасности нефтяного маршрута Баку - Тбилиси - Джейхан. При этом Вашингтон вёл крайне осторожную политику в вопросе об оказании давления на Россию по поводу грузино-абхазского урегулирования, не желая вступать с ней в открытую конфронтацию. В средствах массовой информации стала высказываться точка зрения о том, что «Россия и Америка разыгрывают карту Грузии, которая стала очередной "жертвой" выяснения российско-американских отношений в сфере внешней политики и экономики. Кажется, что и руководство Грузии было близко к такому пониманию вещей, и пыталось использовать это в свою пользу» .

Анатолий Иванович Гушер, прогнозируя развитие взаимоотношений Грузии и России, убежденно заявлял, что с приходом к власти в Грузии М. Саакашвили, который хочет воссоединить страну с ее тремя автономиями, создается опасность дестабилизации обстановки на Кавказе. По его мнению, воинственные намерения в отношении Абхазии и Южной Осетии, неизбежно ведут к возникновению конфликтной ситуации между Россией и Грузией, что обострит отношения России с Западом, выступающим за полный суверенитет бывших советских республик и при этом требующим вывода российских военных с территории Грузии^[184].

Стало окончательно ясно, что политическая ситуация в Грузии зависит главным образом от внешних факторов, у грузинской власти не хватало сил для единоличного решения поставленных задач, но при этом было осознание, что у расчлененной, раздираемой конфликтами Грузии не будет шансов на европейскую интеграцию. Как уже отмечалось ранее, «по мнению некоторых исследователей и аналитиков, Россия могла бы пойти на то, чтобы совместно с Западом, но при ведущей роли Москвы, помочь Грузии на определенных условиях (при компромиссе всех конфликтующих сторон) закрепить свой суверенитет над всеми территориями, что позитивно сказалось бы и на ситуации на российском Северном Кавказе. Этот вариант разрешения конфликта был наиболее реальным и конструктивным, т.к. не предполагал возникновения новых серьезных кризисных ситуаций. Но, по всей видимости, «свести к общему знаменателю» интересы всех сторон: Грузии, самопровозглашенных Абхазии и Южной Осетии, России и Запада не удалось» .

Вместе с тем, Грузия и Россия не смогли прийти к обоюдовыгодному согласию. М. Саакашвили утверждал, что Грузия будет дружить со всеми, кто будет считаться с ее интересами, будь это Россия, США или другие страны. Он отмечал, что «до сих пор Россия лишь создавала нам проблемы, а США помогали. Сейчас мы ждем от России как минимум того, чтобы она нам проблем не создавала, а если будет помощь, то мы не откажемся и будем благодарны. Мы будем интегрироваться в Североатлантические структуры и хотели бы делать это вместе с Россией, если это возможно. Мы понимаем, что до Москвы гораздо ближе, чем до Вашингтона, но Вашингтон сильнее. Так что будем дружить со всеми»¹⁹⁰.

В целом, оценивая период правления М.Н. Саакашвили до событий августа 2008 года, можно заключить, что в политике построения межгосударственных ^{[185] [186] отношений Грузии приоритет был отдан Соединенным Штатам и странам Европы, о чем свидетельствует анализ Концепции внешней политики Грузии191.}

Время пребывания у власти М. Саакашвили нельзя оценивать однозначно. С одной стороны, к власти пришла новая команда, началось сотрудничество с западными и российскими инвесторами, была проведена антикоррупционная кампания, были ликвидированы задолженности по пенсиям, малый бизнес был освобожден от уплаты налогов, и, самое главное - мирным путем возвращен конституционный контроль над Аджарией.

С другой стороны, по вопросу урегулирования отношений с Абхазией, Саакашвили отмечал, что имела место не война Абхазии с Грузией, а русско­грузинская война, и не раз подчеркивал, что не видит чисто военного решения проблемы. После Аджарии, президент попытался решить проблему с Южной Осетией, однако, решить вопрос мирным путем не удавалось. Начались перманентные военные действия, которые ни к чему не приводили. Хотя создание и деятельность Смешанной контрольной комиссии было попыткой с помощью прекращения огня и переговоров прийти к мирному урегулированию конфликта, в реальности никаких решений и действий не наблюдалось.

Несмотря на то, что грузино-абхазский и грузино-осетинский конфликты являлись внутренним делом Грузии, проблемы, связанные с их урегулированием, стали камнем преткновения в российско-грузинских отношениях. За все время существования этих конфликтов, грузинское руководство не смогло выработать политических инструментов для полного урегулирования ситуации вокруг неконтролируемых территорий. Несмотря на неоднократные заявления с обеих сторон о согласованности мер в решении данной проблемы, Россия и Грузия ^{[187] [188]}

постоянно прибегали к односторонним действиям, вызывающим осуждение противоположной стороны. Если стремление Грузии привлечь страны Запада в качестве сил, способных решить проблему ее территориальной целостности, вполне могло рассматриваться как недобрососедское, но все же вполне правомерное, то действия России в отношениях с Абхазией и Южной Осетией: безвизовый проезд, предоставление абхазам и коренным жителям Южной Осетии российского гражданства, контакты российских официальных представителей и высокопоставленных чиновников с лидерами самопровозглашенных республик, - вызывали у грузинской стороны возмущение и недоверие к Российской Федерации.

События августа 2008 г., которые очередной раз изменили тональность отношений между Россией и Грузией, получили достаточно подробное освещение в средствах массовой информации, вызвали всплеск публикаций в экспертной среде. Однако, оценивались произошедшие события диаметрально противоположно. Мнения и оценки российских исследователей в целом известны и доступны, что касается позиций другой стороны конфликта, то некоторые грузинские источники охарактеризовали августовский конфликт как агрессию России против Грузии, российскую военную интервенцию , подчеркивали, что Грузия победила в этой войне^{193 194}, но была высказан и другая точка зрения, согласно которой, «маленькие страны, подталкиваемые большими государствами нападают на Россию»¹⁹⁵. Профессор Сухумского университета Додо Пертаия написал об августовской войне, как о трагическом событии, которое продемонстрировав кризис дипломатии, вынесло на повестку дня мировой

политики «грузинский вопрос»^[189]. Данный вывод представляется правильным и объективным. Августовские события 2008 года, несмотря на локальный масштаб вооруженного противостояния, в современных условиях функционирования системы международных отношений привели к глобальной информационной войне, в очередной раз поменяли тональность мировой политики и по-новому расставили акценты во взаимоотношениях мировых держав.

Не имея намерения рассматривать произошедшие события с точки зрения описания этапов конфликта или поиска виновных, обратимся к внутренней скрытой сути произошедшего столкновения, вызвавшего столь пристальное внимание международного сообщества.

Как совершенно верно отметил Н.В. Загладин: «Значение российско­грузинской войны состоит главным образом в том, что она явилась одновременно и следствием, и нагляднейшим проявлением кризиса структуры и принципов построения миропорядка, утверждавшихся после распада СССР»^[190].

В этой связи хотелось бы обратить внимание на тот факт, что влияние России на постсоветском пространстве Закавказья достаточно значимо, более того, участие России в политических процессах в данном регионе неизбежно. Нельзя не согласиться с К.С. Гаджиевым, утверждавшим, что «именно России суждено играть первостепенную геополитическую роль в обеспечении стабильности во всем Кавказском, включая и Южный Кавказ, регионе»^[191].

Так как накоплено «слишком много взаимных обид, претензий, незаживающих ран, разрушений, бедствий, злобы, ненависти, вражды и т.д.»^[192], естественно, что в отношениях между Россией и Грузией наблюдался кризис доверия, и грузинское руководство постоянно стремилось ограничить влияние России в миротворческом процессе.

Единственным позитивным результатом многочисленных дипломатических встреч и переговоров явилось прекращение военных действий. Все остальные результаты могут быть оценены совершенно по-разному с позиций той или иной стороны. Во-первых, Грузия окончательно потеряла контроль над территорией Абхазии и Южной Осетии, возврат которых под юрисдикцию Грузии был одной из наиболее важных целей грузинского руководства. Во-вторых, Грузия оказалась в центре информационного скандала, притом, с одной точки зрения, как жертва российской агрессии, а с другой - как циничный агрессор. В-третьих, важно и то, что пострадал имидж руководства Грузии внутри страны, как, кстати, пострадал и значительно поблек имидж США в сознании грузинских граждан, которые, по всей видимости, ждали от Америки более решительной поддержки.

При этом нельзя не отметить тот факт, что Абхазии и Южной Осетии не удалось добиться всеобщего международного признания независимого статуса, а Россия, признав эти две республики, оказалась, к сожалению, не в новом для себя образе политического противника и недруга грузинского государства.

Все вышесказанное дает основание заключить, что данный конфликт не завершен. Анализируя зарубежную прессу, мы находим заявления, подтверждающие этот вывод^[193]. Нет уверенности в том, что дальнейшие попытки урегулирования конфликта между Грузией и Южной Осетией, Грузией и Абхазией будут носить исключительно дипломатический характер. Собственно говоря, такого рода уверенности никогда и не было у исследователей, которые оценивали события с позиций политического реализма. Как известно, политические конфликты имеют ряд особенностей, не просто отличающих их от конфликтов в других областях интеракции, но и придающих ходу конфликта более сложный характер, что влечет за собой непредсказуемое разрешение ситуации, которая практически всегда имеет опасность перерастания в вооруженные столкновения.

Как совершенно верно отмечено в докладе комиссии ЕС под руководством Хайди Тальявини, в трудном процессе «установления мира и стабильности в регионе» почти нет прогресса, «ситуация остается напряженной и изменчивой, и есть многие, кто боится возобновления военных действий»^[194].

Известно, что в ходе переговоров по урегулированию грузино­южноосетинского и грузино-абхазского конфликтов выдвигались следующие варианты их решения:

- автономия Абхазии и Южной Осетии в составе Г рузии;

- федеративное по названию, но конфедеративное по сути, государственное образование в составе Г рузии, Абхазии и Южной Осетии;

- полная независимость Абхазии и Южной Осетии от Г рузии.

Интересы и предпочтения сторон были диаметрально противоположны.

Грузию, пытающуюся восстановить свою территориальную целостность, устраивал первый из предложенных вариантов. Руководство Грузии отвергало саму идею федеративного и тем более конфедеративного государства, не без оснований полагая, что создание некоего «федеративного союза» может стать дальнейшим стимулом для активизации сепаратистских сил в других регионах страны^[195].

Абхазия и Южная Осетия предпочитали последний вариант. К тому же, лидеры самопровозглашенных республик неоднократно высказывали пожелания относительно поддержки и помощи от России в достижении поставленной ими цели. Они не скрывали своих намерений полностью или частично включить республики в состав России. Очевидно, что это не могло не вызывать соответствующую негативную реакцию грузинского руководства, которое и до этого уже не раз упрекало российскую сторону в наличии двойных стандартов по этому вопросу.

Что касается России то, по всей видимости, в силу ряда причин ее устроил бы второй из предложенных вариантов завершения конфликта. Именно этот вариант был, пожалуй, наиболее приемлемым и оптимальным для стабилизации ситуации и дальнейшего перспективного развития региона. Тем более, учитывая тот факт, что он наверняка получил бы поддержку России и Запада.

По мнению Г.И. Грибановой, проблему территориальной целостности Грузии до августовских событий 2008 года и признания Россией Абхазии и Южной Осетии можно было решить путем федерализации. Таким образом, нынешняя ситуация в Грузии, когда страна потеряла возможность возврата контроля над территориями, которые считает своими, демонстрирует результат нежелания поиска компромисса, предусматривающий, в частности, федерализацию страны. Попытка построения моноэтничного грузинского государства в стране, где меньшинства, обладающие вполне развитым самосознанием, составляют более 30% населения, была изначально обречена. Заявления грузинского руководства (с середины 90-х гг. XX века) о стремлении начать государственное строительство на основе принципов федерализма, не нашли отражения в реальности.

Задаваясь вопросом: почему столь непопулярна на постсоветском

пространстве идея федеративного устройства государства, российские авторы отмечают: несмотря на определенную опасность, «именно федерализация может стать важнейшим элементом политического компромисса в обществе, расколотом на конфликтующие этнические (языковые) или религиозные сообщества» .

В феврале 1992 года Военным советом была упразднена Конституция Грузии и заявлено о восстановлении Конституции 1921 года. До принятия новой Конституции Грузии (1995 год) роль основного закона страны играл «Акт о государственной власти», который был принят 6 ноября 1992 года. ^[196]

Следует подчеркнуть, что вопрос о государственном устройстве Грузии был одним из самых дискуссионных. Рассматривались различные варианты, среди которых необходимо было выбрать модель государственного устройства для Грузинской республики. Согласно Конституции, которая была принята 24 августа 1995 года, до решения проблемы административно-территориального устройства, законодательную власть в Грузии осуществляет однопалатный парламент, а затем предполагался переход к двухпалатному^[197]. В принятой Конституции

отсутствовало упоминание о возможности федеративного устройства страны. Было обозначено, что «государственно-территориальное устройство Грузии будет определено конституционным законом на основе принципа разграничения полномочий после полного восстановления юрисдикции Грузии на всей территории страны»^[198]. Тем не менее, ещё при обсуждении в парламенте, часть депутатов предлагала закрепить в Конституции принципы федерализма, а позже неоднократно обсуждалась возможность федерализация страны с постепенным приданием статуса федеральных земель 12 её краям^[199].

Предполагалось, что возможно грузино-абхазское федеративное государственное образование, с элементами конфедерации. То есть во внутренней политике Абхазия получает суверенитет, но в международных отношениях выступает как часть одного с Грузией государства, впрочем, с правом заключения международных соглашений в экономической, культурной и др. сферах. По мнению российских исследователей, подобная реализация идеи «разделенного суверенитета», могла заложить в фундамент государства деструктивное начало, но фактически такой вариант представлялся единственным относительно взаимоприемлемым (больше приемлемым для Абхазии, чем для Грузии) способом объединения грузинского и абхазского народов в единое государственное пространство, а соответственно мог бы предотвратить дальнейшую эскалацию конфликта. Ресурсы, используемые для конфликтного противоборства, можно было бы трансформировать в поле поиска дальнейших взаимоприемлемых форм и способов взаимодействия, решения правовых вопросов и т.п.

Что касается Южной Осетии (согласно поправке в Конституции Грузии от 2009 года, эта территория в Грузинской республике носит название Цхинвальский регион), очевидно, что для грузинской стороны было неприемлемо предоставление Южной Осетии статуса равноправного субъекта с полной независимостью во внутренних делах (как в случае с Абхазией). Таким образом, Грузия «должна была стать ассиметричной федерацией, в которой различные субъекты обладали бы разными степенями автономии». Бывшие руководители Грузии и Южной Осетии - Э. Шеварднадзе и Л. Чибиров не раз заявляли об

207

одобрении идеи ассиметричного федерализма .

Однако, как показало развитие событий, стороны оказались не готовы к совместному поиску компромисса, который смог бы, в конечном счете, удовлетворить интересы всех участников.

По поводу результатов августовских событий 2008 года, очевидно также то, что «российско-грузинская война обострила вопрос о глубоком противоречии современных международно-правовых норм, с одной стороны, утверждающих

^ 908

суверенитет государств, с другой - ограничивающих его» .

Для многих исследователей и заинтересованных лиц остается значимым вопрос: кто начал первый? Именно этот вопрос, при всем нежелании его рассматривать в данной работе, стал одним из мощных провокаторов информационной войны, развязанной на фоне августовских событий. А ответы, которые на него были обнародованы различными источниками с опорой на аналитические, документальные, ситуационные и другие данные служили козырями в этом информационном противостоянии. ^{[200] [201]}

Существуют два основных мнения по поводу виновных в развязывании августовского конфликта 2008 г. Согласно одной точке зрения, которая является официальным мнением российского руководства и была высказана президентом Д. Медведевым, война 2008 г. была «конфликтом, инициированным грузинским руководством», соответственно, Грузия - агрессор и имел место геноцид осетинского народа.

Согласно второй точке зрения, все было с точностью до наоборот - Россия напала на Грузию. В докладе, прочитанном 26-31 июля 2010 г. на VIII Всемирном конгрессе Международного совета по исследованиям Центральной и Восточной Европы (ICCEES) в Стокгольме, Джон Б. Данлоп, поставив вопрос, кто начал первым, рассматривает выводы троих комментаторов, которые возражают против «официального мнения режима Медведева-Путина по вопросу о том, какая сторона инициировала военные действия в пятидневной российско-грузинской войне августа 2008 г.»²⁰⁹.

Речь идет об Андрее Илларионове, который служил старшим экономическим советником Президента Путина в Администрации Президента России в 2000-2005 гг.; Павле Фельгенгауэре, военном обозревателе продемократической «Новой газеты»; и Юлии Латыниной - журналистке, которая регулярно публикуется в «Новой газете», на веб-сайтах www.ej.ru и www.gazeta.ru и которая также ведет популярную еженедельную программу на радио «Эхо Москвы». Эти комментаторы в один голос утверждают, именно Россия была инициатором и агрессором, а действия президента Саакашвили - это совершенно правомерные ответные действия.

В отчете Независимой международной миссии по установлению фактов конфликта в Грузии (IIFFMCG) Совета Европейского Союза, который стал достоянием общественности 30 сентября 2009 г. есть удивительно верные и мудрые слова: «Война не закончила ни политический конфликт, ни ^[202]

многочисленные споры (проблемы), которые были заложены в основе принятых решений. Политическая ситуация после окончания войны оказалась не легче и в некотором отношении еще более сложной чем прежде»^[203]. Именно это заявление должно иметь решающее значение, поскольку оно может считаться первым шагом к конструктивному поиску выхода из данной ситуации, но споры о том, кто начал первым продолжаются до сих пор.

Несмотря на множество обвинений в том, что выводы, сделанные комиссией, носят очень осторожный характер, кажется очевидным, что иначе и быть не могло. Предваряя свое заключение, члены комиссии отмечают, что, несмотря на проведенную работу, их отчет не может претендовать на абсолютную истину в последней инстанции. «Вполне может быть, что дополнительная информация станет доступной позднее, потому что она не могла теперь быть правильно оценена как существенная или потому, что она была случайно или даже преднамеренно скрыта источниками»^[204].

Миссия признала, что в зоне конфликта сложились и были достаточно очевидны предпосылки вооруженных действий. В связи с множеством неоднозначных фактов (в частности, проведение военных учений, эвакуация гражданского населения, осуществлённая югоосетинскими властями в начале августа), комиссия все-таки делает вывод, что «открытые военные действия начались с крупномасштабной грузинской военной операции против города Цхинвали и ближайших территорий, в ночь с 7 на 8 августа 2008 г. Операция началась с массированной грузинской артиллерийской атаки»^[205]. Далее сказано, «миссия не имеет возможность рассматривать, как достаточно обоснованное, грузинское утверждение относительно крупномасштабного вторжения российских военных в Южную Осетию до 8 августа 2008 г.», но тут же, в п. 16 отмечено: «однако, есть некоторое количество сообщений и публикаций, включая российского происхождения, указывающие на обеспечение российской стороной обучения и военного оборудования югоосетинских и абхазских сил в предшествии конфликта августа 2008 г. По всей видимости, российские воздушные силы начали свои операции против грузинских целей, включая те за пределами югоосетинской административной границы уже утром 8 августа, то есть до времени, указанного в российской официальной информации»²¹³.

Комиссия ставит перед собой вопрос: было ли законным с точки зрения международного права использование Грузией силы в Южной Осетии, начиная с артобстрела Цхинвали в течение ночи 7-8 августа 2008 г. и дает четкий ответ - не было законным, противоречило принципам международного права. Отвечая на вопрос о правомерности действия российских сил в ответ на вызов, комиссия подчеркивает, что «российские военные действия за пределами Южной Осетии по существу проводились в нарушении международного права» и не могут однозначно считаться необходимой и пропорциональной ответной мерой. В Докладе также подчеркнуто, что жители Южной Осетии согласно международному праву остались грузинскими, а не российскими гражданами, следовательно, только российское заявление о необходимости защитить миротворцев в Южной Осетии, сохраняло определенную степень легитимности их вторжения на территорию конфликта.

Ко всему прочему, согласно ст. 2 (4) Устава ООН, предусматривающей обязательство мирного разрешения конфликтов, угрозы применения силы всеми сторонами согласно международному праву были незаконны. Все стороны конфликта - грузинские силы, российские силы и югоосетинские силы - совершали нарушения Международного Гуманитарного Права и Закона о Правах человека. Одним словом, в отличие от событий, которые имели место в начале 1990-х гг., события августа 2008 г. были короткой ожесточенной вооруженной конфронтацией между Россией и Грузией. Итоговый вывод комиссии гласил - невозможно признать виновной в произошедшем только одну из сторон

конфликта. Все стороны потерпели неудачу, все они несут ответственность за те потери и бедствия, которые понесли рядовые граждане. В этом конфликте нет победителей, каждый проиграл, по крайней мере, в области надежд и перспектив на будущее. Ситуация в зоне конфликта продолжает оставаться напряженной. Пострадал имидж мировой дипломатии, был ослаблен авторитет международных организаций и норм международного права. Деятельность миссий ОБСЕ и ООН в Закавказье не позволила найти компромиссное, устраивающее все стороны мирное решение затянувшейся более чем на полтора десятилетия конфликтной ситуации^[206]. Усилилась напряженность в отношениях между западными державами и Россией.

Российско-грузинский конфликт выявил остроту проблем, существующих на постсоветском пространстве. Признание независимости Абхазии и Южной Осетии Россией были поняты во многих странах СНГ как подтверждение решимости Российской Федерации доминировать на постсоветском пространстве^[207].

Возникает необходимость сделать некоторые общие выводы:

- прозападная ориентация и практически абсолютная американизация внешнеполитической линии Грузии в период президентствования М. Саакашвили, обусловленная, прежде всего, теми преимуществами экономического и политического характера, которые могли дать Грузии западные страны, не стала панацеей для разрешения всех проблем современной Грузии;

- учитывая твердую позицию грузинского руководства в вопросе о возвращении контроля Тбилиси над всей государственной территорией, можно было предположить, что попытки привлечения США и международных организаций для помощи в реализации данной цели не прекратятся и после событий августа 2008 г.;

- стало очевидным, что грузинское руководство должно использовать принцип политического реализма, отказ от формирования недружественного по отношению к России общественного мнения, поиск мирных путей урегулирования конфликтов внутри страны и выстраивать внешнеполитическую линию с учетом реальных интересов грузинского государства и грузинского общества.

- все обозначенные в данном разделе этапы, сопровождаемые, в том числе вооруженными конфликтами, привели к тому кризисному состоянию, в котором пребывает Грузия на сегодняшний день.