§ 2. Региональный подход в системе ценностных ориентаций политических лидеров.

Обобщая различные подходы к исследованию внешней политики, американский политолог Г. Аллисон, один из основоположников внешнеполитического анализа, в своей работе о Карибском кризисе предложил три теоретические модели внешнеполитического процесса. Первая модель - классическая. По мнению Г. Аллисона эта модель наиболее ярко представлена в политическом реализме и геополитике. Классическая модель уподобила внешнюю политику государства поведению отдельного индивида. Причем такой индивид действует как «рациональный игрок», чьи решения и действия рационально детерминированы.

Вторая модель - организационная. Эта модель исходит из того, что принятие внешнеполитического решения - ключевой момент внешнеполитического процесса - есть результат взаимодействия организационных факторов, оказывающих влияние на принимающих решение лидеров. Третья модель - «правительственная» или бюрократическая. Эта модель учитывает максимально большое число факторов, воздействующих на принятие внешнеполитических решений в органах государственной власти.

Важнейшим для теории бюрократической политики является понятие внешнеполитической программы. Под внешнеполитической программой понимается совокупность действий, которые должны предпринять различные органы государственной власти (иногда в выполнении внешнеполитических программ могут принимать участие и частные компании, и неправительственные организации) ради реализации того или иного внешнеполитического решения.

неправительственных организаций, например, профсоюзов предприятий военно­промышленного комплекса.

Один человек не в состоянии разработать внешнеполитическую программу. В той или иной мере в выработке внешнеполитической программы участвуют все те же органы государственной власти, а также коммерческие предприятия и неправительственные организации, которые впоследствии будут участвовать в ее реализации. В ситуации любого внешнеполитического решения разрабатывается несколько внешнеполитических программ. В самом деле, в случае возникновения конфликта между двумя государствами, в каждом из них разрабатывается несколько внешнеполитических программ. Это и программы дипломатического воздействия, и различные программы экономического давления. Наконец, процесс принятия внешнеполитического решения включает в себя и разработку нескольких программ военного воздействия. И если один человек не может самостоятельно разработать даже одну внешнеполитическую программу, тем более он не может разработать несколько таких программ.

Поэтому роль политического лидера в первоначальной трактовке теории бюрократической политики крайне невелика. По сути, эта роль сводится к выбору одной из нескольких внешнеполитических программ, однако и здесь роль политического лидера существенно ограничена другими политическими институтами. Да, глава государства принимает окончательное решение начать военные действия против той или иной страны. Однако для того, чтобы приобрести право принять это окончательное решение, он должен заручиться согласием других политических институтов.

И лишь после того, как в результате взаимодействия многих политических институтов было выработано множество внешнеполитических программ, и после того, как различными политическими институтами была согласована возможность реализации на практике нескольких из них, наступает момент, когда политический лидер осуществляет выбор одной из нескольких имеющихся в его распоряжении внешнеполитических программ. Причем и в этом случае процесс выбора одной программы из нескольких не осуществляется политическим лидером в одиночку, но после совещания с «ближним кругом» доверенных лиц, в число которых зачастую входят руководители тех же органов власти, которые разрабатывали эти программы. Следует заметить, что под политическим

61

лидером в данном случае не обязательно понимается глава государства — многие внешнеполитические решения принимаются и на более низком уровне, включая административный. С учетом вышесказанного, по представлениям сторонников теории бюрократической политики, роль политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений оказывается и впрямь небольшой.

Теория бюрократической политики призывает исследователей не уделять слишком большого внимания роли отдельных политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений. Напротив, следует обращать внимание, в первую очередь, на взаимодействие различных политических институтов, включая исполнительные, законодательные и судебные органы власти, заинтересованные группы из числа коммерческих предприятий и неправительственных организаций, общественное мнение и т.д. Вместе с тем, уже в 1980-х гг. роль внешнеполитического анализа в науке международных отношений начала падать в результате научного спора между неореалистами и неолибералами; как следствие, снизилось и влияние теории бюрократической политики.

Одна из важнейших теорий с точки зрения задач настоящей работы, разработанная в то время, появилась в результате исследования поведения политических лидеров в ситуациях внешнеполитического кризиса. Согласно этой теории, роль политических лидеров, обычно незначительная в силу вышеизложенных причин, существенно возрастает в кризисной ситуации. Иначе говоря, по мнению Р. Гейтса, Министра обороны США в 2006-2011 гг., «в решающий момент, если что-то и имеет значение, то это

личности». По итогам работы различных авторов в 1990-е гг. был опубликован целый

220

ряд значимых монографий. В данном контексте нельзя не отметить работы А. Хибеля, а также Э. Сингера и В. Хадсон. В тот же период К. Кингсид попытался переосмыслить роль Д. Эйзенхауэра — президента США в 1953-1961 гг. в американской внешней политике в дни Суэцкого кризиса 1956 г. В работе, относящейся к более позднему периоду, с выводами К. Кингсида полемизирует ведущий американский специалист по ^{[219] [220] [221] [222]}

проблеме участия главы государства во внутренней и внешней политике Д.А. Николс. Р.Л. Райли рассматривает представления нескольких президентов США, начиная с Ф.Д. Рузвельта и заканчивая Л.Б. Джонсоном, по вопросу о роли расовых отношений в американской политике.^{[223] [224] [225] Он не ограничивается исключительно внутриполитическими вопросами, но и делает довольно смелые выводы относительно роли расизма во внешней политике США, в частности в период оккупации Японии после завершения Второй}

225

мировой войны. Наконец, здесь нельзя не отметить работу П.С. Робинсона.

В данном контексте нельзя не вспомнить и о двух российских работах по данной проблематике. Одна из них — монография Е.В.

Другое важное направление исследований, в котором центральную роль играет категория политического лидерства, также сформировалось на основе переосмысления теории бюрократической политики, а точнее — ее призывов к исследованию взаимодействия между политическими институтами в процессе принятия внешнеполитических решений. Ведь стремление исследовать процесс взаимоотношений между политическими институтами неизменно требует более глубокого анализа особенностей этих институтов, что подтолкнуло целый ряд авторов к исследованию роли политических лидеров в деятельности этих институтов. Благодаря этим исследованиям, теория международных отношений обогатилась введением в оборот понятия «проводников» внешнеполитических идей, под которыми понимаются политические лидеры, осуществляющие коммуникацию между политическими институтами в рамках процесса принятия решений с целью популяризации неких идей и принятия

внешнеполитических решений, основанных на этих идеях. Одним из первых это понятие

228

использовал в своей работе З. Маоз.

Среди многочисленных исследований проводников внешнеполитических идей следует отметить три направления. Во-первых, это исследования роли Конгресса в процессе принятия внешнеполитических решений. Такие решения неизменно приводят к выводу о значительной роли отдельных депутатов Конгресса во внешней политике, чаще всего это лидеры профильных комитетов Палаты представителей или Сената, включая и комитет по международным делам, и комитет по обороне, и комитет по делам разведки, а также лидеры большинства либо меньшинства в обеих палатах Конгресса. Наиболее значимые исследования деятельности проводников внешнеполитических идей в Конгрессе были проведены Р. Картером и Дж. Скоттом. Во-вторых, это аналогичные исследования роли министров в принятии внешнеполитических решений в США, в первую очередь, роли Государственного секретаря. В данном контексте следует упомянуть работы, посвященные роли государственного секретаря США в 1953-1959 гг. Дж.Ф. Даллеса и государственного секретаря в 1973-1977 гг. Г. Киссинджера . Исследования роли главы внешнеполитического ведомства в качестве проводника внешнеполитических идей не ограничиваются исключительно американским опытом. В качестве примера здесь можно привести работу Ф. Дёсер, в которой рассматривается личный вклад министра иностранных дел Дании в 1982-1993 гг. У. Эллеман-Йенсена в решение датского руководства принять активное участие в войне в Персидском заливе 1991 г.²³²

Наконец, в-третьих, это работы, в которых в качестве проводника внешнеполитических идей выступает глава государства. Здесь следует, в первую очередь, ^{[227] [228] [229] [230] [231]}

отметить труды Д. Митчелла. Представляется, что важную роль в появлении этих научных направлений сыграли исследования политического лидерства, которые велись в США еще в 1970-е гг. Именно тогда один из консервативных американских аналитических центров, занимающихся вопросами внешней политики, «American Enterprise Institute», обратил внимание на роль института политического лидерства в процессе принятия внешнеполитических решений, результатом чего стала публикация статьи Ф. Гринштейна, получившей впоследствии широкую известность. В ней впервые с того времени, когда доминирующим в политическом анализе считался бихевиористский подход, стремившийся объяснять внешнеполитические решения психологическими особенностями политических лидеров, был сделан вывод о том, что роль лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений недооценивается.

Сторонники теории бюрократической политики не могли полностью проигнорировать результаты как перечисленных выше, так и других исследований, проведенных в 1980-1990-х гг., нацеленных на определение роли политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений. В результате, когда работа Г. Аллисона по Карибскому кризису была переиздана в 1999 г., в ней роли политических лидеров придавалось уже большее значение, нежели в первом издании. В этой работе роль политического лидера уже не сводится исключительно к выбору из нескольких внешнеполитических программ. Так, было признано, что политический лидер, хоть и не разрабатывает внешнеполитические программы от начала и до конца, играет значимую роль в их выработке. Также было признано, что лидер может изменить сам контекст принятия внешнеполитических решений.

Например, он может признать действия того или иного государства на международной арене угрожающими, и тогда будет введена в действие та или иная программа внешнеполитического воздействия на это государство. Выше было показано, что роль политического лидера существенно возрастает в ситуации международного кризиса, однако лидеру же принадлежит большая роль и в том, чтобы та или иная ситуация была признана кризисной. Здесь нельзя не вспомнить теорию секьюритизации, рассмотренную выше, которая не только указывает на то, как некая проблема международных отношений может быть превращена в проблему безопасности для данного конкретного государства, но и дает практические советы относительно того, как ^{[232] [233] [234]}

это можно сделать. Одновременно следует признать, что политическому лидеру принадлежит и значительная роль в процессе десекьюритизации, в результате которого та или иная проблема перестает восприниматься в качестве проблемы безопасности, и соответствующие внешнеполитические программы оказываются ненужными.

В данном контексте значительный интерес представляет работа Д.Б. Мислана, посвященная влиянию идентичности трех американских президентов последней трети XIX в. на их представления об основных вызовах безопасности США в периоды их пребывания у власти.^[235] По его мнению, представления каждого американского президента об основных вызовах безопасности США зависят от того, как этот президент идентифицирует саму страну. Например, президент Г. Кливленд полагал, что отличительной чертой американцев и Америки является законопослушность; соответственно, основную угрозу безопасности США он усматривал в тех действиях, которые противоречили сложившимся на тот момент неформальным правилам ведения международной политики. Так, на протяжении всего второго президентского срока Г. Кливленда (1893-1897) Великобритания отказывалась, в нарушение действовавших в конце XIX в. правил международной политики, передавать территориальный спор между своей колонией Британской Гайаной и Венесуэлой на рассмотрение международного трибунала. Этот вопрос был вынесен на суд международного трибунала лишь в 1898 г., причем давление со стороны США сыграло здесь не последнюю роль. Отказ Великобритании сделать это ранее рассматривался Г. Кливлендом в качестве важнейшей угрозы безопасности США на протяжении всего его второго президентского срока, а ситуация вокруг территориального спора между Венесуэлой и Гайаной — в качестве опаснейшего международного кризиса.

Президент США в 1889-1893 гг. Б. Гаррисон был более прочих своих современников склонен к идеализации Америки и всего американского, следовательно, важнейшим вызовом безопасности США он почитал зависть со стороны других государств. Для его внешней политики был характерен изоляционизм, поскольку он полагал, что построить равноправный альянс с каким-либо зарубежным государством не представляется возможным: ведь «истинной» целью такого государства в этом альянсе станет попытка «урвать» частицу богатства и процветания США. По той же причине он уделял огромное внимание созданию военно-морских баз. В частности он поддержал государственный переворот на Гавайских островах, произошедший в первые дни 1893 г.; взамен партия, пришедшая на Гавайях к власти, обратилась с петицией о присоединении к США,

которую Б. Гаррисон, планировавший разместить на Гавайях еще одну военно-морскую базу США, поддержал. Однако вернувшийся к власти весной 1893 г. Г. Кливленд отказался аннексировать Гавайи, поскольку в поддержке государственного переворота за рубежом он усмотрел нарушение правил игры в международной политике, что воспринималось им в качестве опаснейшего вызова безопасности США. Таким образом, представления Г. Кливленда не были подвержены в данном аспекте влиянию «двойных стандартов»: он одинаково воспринимал в качестве угрозы безопасности США как действия других стран, нарушающие общепринятые «правила игры», так и аналогичные действия самих США.

Наконец, У. Мак-Кинли, президент США в 1897-1901 гг., идентифицировал в качестве основной отличительной черты Америки и американцев просвещенность. Основная же угроза безопасности США исходила, по его мнению, от «непросвещенных правителей», в качестве какового им рассматривалась Мария-Кристина Австрийская — регент при несовершеннолетнем испанском короле Альфонсо XIII. В качестве показателя «непросвещенности» испанской монархии в указанный период им воспринималась жестокость, проявленная испанцами при подавлении восстания на Кубе, предшествовавшего американо-испанской войне 1899 г. Аналогично в качестве «непросвещенного правителя» У. Мак-Кинли рассматривал германского императора Вильгельма II, который лично потребовал в 1897 г. от своих размещенных в Китае войск жесткого ответа на убийство двух немецких католических священников, несмотря на советы своего «просвещенного», по мнению У. Мак-Кинли, канцлера Х. фон Гогенлоэ. Британская монархия, не прибегавшая в этот период к «излишней», по мнению У. Мак­Кинли, жестокости в своей колониальной политике, рассматривалась им в качестве образца «просвещенного» правления. Это стало одним из факторов формирования британо-американского союза, сыгравшего одну из наиболее значимых ролей в истории международных отношений на протяжении всего ХХ в.

Предложенная Д.Б. Мисланом теория может быть применена и к анализу роли президента Дж.У. Буша в американской внешней политике соответствующего периода. Дж.У. Буш идентифицировал в качестве основной отличительной черты Америки и американцев свободу и свободолюбие. Соответственно, в качестве основной угрозы для безопасности США он рассматривал те политические режимы, которые, на его взгляд, ограничивали политические права и либеральные свободы людей в пределах собственных территорий, а также препятствовали распространению политических прав и либеральных свобод в глобальном масштабе. Именно такие государства, начиная с Северной Кореи в Восточной Азии и заканчивая Кубой в западном полушарии, были отнесены Дж.У. Бушем

67

к «оси зла»; и противостояние этим государствам было положено им в основу внешней политики США в первом десятилетии XXI в.

В начале XXI в. исследование роли политических лидеров во внешней политике продолжало оставаться одним из важнейших направлений во внешнеполитическом анализе. Развитию этого направления исследований способствовало и появление в эти годы научного журнала «Foreign Policy Analysis». Заглавную статью первого номера журнала, увидевшего свет в 2005 г., написала В.М. Хадсон. Также в нем публиковались работы таких авторов, как Б. Марфлит и К. Миллер. Именно на страницах этого журнала Д. Хафтон предложил использовать методологический аппарат, разработанный приверженцами теории социального конструктивизма, для целей внешнеполитического анализа. Одновременно в журнале публиковались и работы молодых исследователей, например С. Дайсона,^{[236] [237] [238] [239], уже упоминавшегося Д. Митчелла, а также Т.Дж. Массуда.[240] В 2012 г. на страницах журнала развернулась дискуссия о способности теории ролей, основные положения которой были раскрыты выше, преодолеть разрыв между теорией международных отношений и внешнеполитическим анализом.}

Однако прежде чем переходить к дискуссии о роли представлений и ценностей политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений, включая и теорию ролей, необходимо остановиться на еще одной популярной теории, приверженцы которой также указывают на то, что роль политического лидера в процессе принятия решений невелика. Речь идет о теории эффективного лидерства. Теория эффективного лидерства сформировалась на основе попыток критического переосмысления теорий лидерских качеств. Приверженцы теорий последней группы настаивали, что существует некий набор качеств, которыми должен обладать эффективный политический лидер, и что этот набор качеств можно обнаружить научным путем с целью последующего совершенствования качеств тех лидеров, которым предстоит участвовать в управлении, в том числе и в принятии решений во внешней политике. В свою очередь, сторонники теории эффективного лидерства утверждают, что сформировать такой список научным путем невозможно даже теоретически.

Дело в том, что, как показывают исследования отдельных случаев, иногда эффективными оказываются лидеры, обладающие противоположными качествами. Соответственно, делают вывод сторонники теории эффективного лидерства, успех лидера зависит не от его качеств как таковых, но от того, насколько эти качества соответствуют, с одной стороны, особенностям той группы, во главе которой стоит данный лидер, а с другой - особенностям сложившейся ситуации. В рамках науки управления были разработаны десятки подобных теорий, однако наибольшую популярность среди них приобрела так называемая теория управленческой решетки. Эта теория выделяет пять типов политического лидерства в зависимости от уровня мотивации лидера на достижение целей группы и степени его заинтересованности в развитии группы. Графически эта модель представлена на Рисунке 1.

Рисунок 1. Модель управленческой решетки.

10 9 8 7 6 5 4 3 2 1 0

0 2 4 6 8 10

Приведенная выше модель впервые появилась в работе Р. Блейка и Дж. Мутона. На рисунке по горизонтали откладывается уровень мотивации лидера на достижение целей группы, оцененный по десятибалльной шкале, а по вертикали — степень его заинтересованности в сохранении и развитии самой группы. Для индифферентного типа политического лидерства характерен низкий уровень по обоим показателям. Такой тип лидера можно определить по часто употребляемой им фразе: «Документ должен вылежаться». С учетом того, сколько руководителей и в России, и за рубежом используют эту фразу в процессе принятия решений, данный тип лидерства также можно считать эффективным. Политический лидер приспособленческого типа всю свою энергию вкладывает в сохранение и развитие ведомой им группы в ущерб целям и задачам, которые перед этой группой стоят. В литературе такой тип лидера также известен под названием «председатель сельского клуба». ^{[241] [242]}

В отличие от предыдущего типа лидерства, приспособленческий тип более эффективен не в кризисный, а в стабильный период. В кризисный период для многих лидеров первостепенной становится задача избежать ответственности за конкретные шаги по выходу из кризиса, которые, скорее всего, будут восприняты окружающими как болезненные. Напротив, в стабильный период для многих лидеров важен не поиск окончательного решения проблемы, для чего и была создана данная группа, поскольку это приведет к ее ликвидации, а сохранение и развитие самой группы, способной при активной работе лидера в данном направлении превратиться в несколько групп вплоть до образования отдельного министерства. Для диктаторского типа политического лидерства характерна сильная мотивация на достижение цели в ущерб интересам группы. Этот тип лидерства чаще всего характерен для кризисных ситуаций, а также для групп, членам которых легко найти замену.

В стабильных ситуациях и при повышении уровня сложности задач, стоящих перед группой, ему на смену приходит командный тип политического лидерства. Хотя этот тип лидерства считался в годы утверждения поведенческого направления наиболее эффективным, на практике достичь баланса между высоким уровнем мотивации на достижение целей группы и сильной заинтересованностью в развитии группы получается крайне редко. Для сбалансированного типа лидерства характерны средние показатели как по уровню мотивации в достижении целей группы, так и по степени заинтересованности в развитии этой группы.

Настоящий расцвет исследования политического лидерства пережили в 1970-е гг., когда были последовательно созданы ситуационная теория Херси-Бланшара, модель «путь - цель» и модель зависимости Фидлера. Первая теория возлагает ответственность за эффективность работы группы на ее лидера, и, соответственно, требует от лидера изменения его поведения в зависимости от группы и ситуации. Группа же не должна подстраиваться под лидера.^[243] Модель «цель - путь», предложенная М. Эвансом^{[244] [245] и по настоящее время разрабатываемая Р. Хаусом, констатирует, что наиболее эффективный стиль лидерства зависит не от особенностей группы, а от особенностей ситуации. Наконец, в модели зависимости Фидлера важнейшую роль играет соответствие личностных качеств лидера тем качествам, которые члены данной группы предпочитают}

видеть у своих коллег.^{[246] [247] Авторы данной модели приходят к выводу, что в стабильной ситуации наиболее эффективным является тот лидер, который обладает этими качествами, а в кризисной — лидер, обладающий противоположными качествами.}

Хотя рассмотренные теории разрабатывались преимущественно в интересах повышения эффективности управления в бизнесе, они используются и во внешнеполитическом анализе. Так, в работе Дж. Каарбо мы находим не только обзор американской политологической литературы, в которой типы политического лидерства определяются на основе анализа участия различных американских президентов в процессе принятия внешнеполитических решений в США. В этой работе даются также методологические рекомендации относительно того, в какой мере результаты исследования роли лидеров в президентских системах применимы к исследованию роли лидеров в парламентских системах. Примеры Дж. Каарбо берет из опыта работы премьер- министров Великобритании, Германии, Канады и Израиля. В качестве критериев для определения типов политического лидерства рассматриваются, например, их предпочтения относительно степени вовлеченности в процесс принятия решений.

Теории эффективного лидерства, при всем их разнообразии, объединяет то, что все они отталкиваются от предположения, что те или иные качества, которыми обладает политический лидер, не делают его автоматически успешным лидером. Напротив, с точки зрения этой теории, успех приходит лишь в том случае, когда качества лидера соответствуют особенностям «команды», сформированной данным лидером, а также особенностям ситуации. Таким образом, эта теория принижает роль самого политического лидера в процессе принятия решений и возвеличивает роль «команды», при всей неопределенности этого понятия применительно к процессу принятия внешнеполитических решений. Например, так называемый закон Майлза приравнивает понятие «команды» к понятию политического института, во главе которого стоит данный лидер. Те качества, которые делают данного лидера эффективным, пока он стоит во главе внешнеэкономического ведомства, делают его неэффективным в момент, когда он оказывается в кресле главы военного ведомства.

Таким образом, теория эффективного лидерства дает также основания полагать, что индивидуальные ценностные ориентации и представления политического лидера не играют значимой роли в процессе принятия внешнеполитических решений. В самом деле, если наиболее значимую роль в процессе принятия решений играет ситуация и «команда»,

а лидером становится лишь тот, кто соответствует их особенностям, значит, его индивидуальные ценности и представления также зависят от ситуации и «команды» и не должны приниматься в расчет. Даже если предположить, что это и в самом деле так, то это существенно увеличивает роль исследования индивидуальных ценностных ориентаций и представлений политических лидеров для внешнеполитического анализа. Ведь из предположения об истинности теории эффективного лидерства неизменно следует, что, изучив индивидуальные ценностные ориентации и представления политического лидера, можно составить представления и о той ситуации, в которой ему довелось участвовать в процессе принятия внешнеполитических решений, и о «команде», во главе которой он стоял.

Если же предположить, что теория эффективного лидерства верна лишь частично, то изучение индивидуальных представлений политического лидера становится еще более актуальным. Ведь именно на этих представлениях основывается выбор данным лидером той или иной внешнеполитической программы, особенно в кризисной ситуации, в условиях, когда ограничена возможность сформулировать все возможные пути решения проблемы, стоящей на повестке дня, а также возможность тщательно оценить все возможные последствия выбора каждого из этих путей. Именно на этих ценностях и представлениях основываются те идеи, «проводником» которых становится данный политический лидер в процессе принятия решений. Именно эти ценности и представления политический лидер реализует на практике, участвуя в разработке внешнеполитических программ. Поэтому, прежде всего, необходимо определить ключевые для данного исследования понятия - ценности и представления политического лидера.

Под представлениями в психологии понимают образы предметов и событий, возникающие на основе их припоминания или продуктивного воображения. В отличие от восприятия, представления носят обобщенный характер и отражают не только настоящее, но прошлое и возможное будущее, представления также характеризуются значительно меньшей ясностью и отчетливостью.^[248] Представления, формирующиеся у политических лидеров, несомненно, влияют на принятие ими политических решений, в том числе и в сфере международной политики. Ценности и ценностные ориентации также оказывают существенное влияние на процесс принятия внешнеполитических решений.

Сама по себе категория «ценности» является одной из важнейших категорий, широко используемых в гуманитарных науках. Существует не один десяток дефиниций этой важнейшей категории. В самом общем виде можно говорить тех или иных ракурсах рассмотрения этого понятия. П. Сорокин рассматривал ценности как фактор выживания общества, подчеркивая социологическую сущность этого понятия. Понимание ценностей как реальности, сосредоточенной исключительно в структуре личности, демонстрирует экзистенциальная философия. В частности, Ж.П. Сартр определяет ценности не как предметно-объективную реальность, а как ценностное сознание, рефлексию на состоянии личной ответственности. Подход к определению ценностей как разновидности социальных установок или интересов принадлежит, в частности М. Веберу, А.Г. Здравомыслову, Д.Н. Узнадзе. Можно выделить группу авторов, рассматривающих понятие ценностей как смыслы, например, Д.А. Леонтьев, В. Франкл. Направление, рассматривающее ценности как мнения, представления или убеждения представлено исследованиями М. Рокича, который определяет ценности как устойчивое убеждение в том, что определенный способ поведения или конечная цель существования предпочтительнее с личной или с социальной точек зрения. Сегодня научное сообщество не ставит цель свести воедино все подходы в понимании категории «ценности». В данном исследовании будем опираться на понимание ценностей российским исследователем Н.И. Лапиным, определявшим ценности как обобщенные представления людей о целях и нормах своего поведения, воплощающие исторический опыт и концентрированно

249

выражающие смысл культуры отдельного этноса и всего человечества.

Во внешнеполитическом анализе разделяют философские и инструментальные ценности. Под философскими ценностями понимают базовые ценности, определяющие наиболее желательные и привлекательные для данного субъекта конечные цели. Инструментальные ценности определяют выбор конкретных способов достижения поставленных целей. С онтологической точки зрения можно говорить о ценностях всего общества или о ценностях конкретной социальной группы. На личностном уровне речь идет о ценностных ориентациях как особом, субъективном, индивидуализированном и мотивированном отражении в сознании общественных ценностей на конкретном этапе исторического развития. Ценностные ориентации -- это элементы структуры личности, закрепленные жизненным опытом, отделяющие значимое, существенное от незначимого, несущественного.^{[249] [250] Ценностные ориентации определяют иерархию предпочтений или отвержений определенных смыслов и обеспечивают устойчивость личности, преемственность поведения и деятельности. Поведение человека определяется не только сознанием. Феномен установки характеризует неосознанное состояние психологической}

готовности личности реагировать на то или иное событие и действовать определенным образом. Поскольку такая готовность формируется под воздействием определенной системы ценностей, речь идет о ценностных установках. Ценностные ориентации и ценностные установки влияют на поведение личности в самых различных сферах, в том числе и во внешнеполитической сфере в процессе принятия внешнеполитических решений.

В последние двадцать лет у ряда авторов сложилась традиция связывать появление исследований, в которых анализируются ценностные ориентации и ценностные установки политических лидеров, с четвертым «большим спором» в теории международных отношений. В этом «большом споре» участвовали, упрощенно говоря, с одной стороны, те, кто полагает, что предметом исследования науки международных отношений являются международные отношения, как они есть, а с другой стороны — те, кто полагает, что предметом исследования должны быть представления участников международных отношений о международных отношениях. Вместе с тем, уже в 1960-х гг., т.е. задолго до начала четвертого «большого спора» в теории международных отношений, можно обнаружить научные работы, в которых процесс принятия внешнеполитических решений исследовался через призму представлений тех, кто в этом процессе непосредственно

251

участвует. В качестве примера здесь можно назвать работу Дж. де Риверы.

По нашему мнению, появление в научной литературе трудов, посвященных роли ценностных ориентаций политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений, правильнее связывать не с четвертым, но со вторым «большим спором» в теории международных отношений. Упрощенно, этот «большой спор» велся между теми, кто полагал, что предметом исследования науки международных отношений должны быть международные отношения в том виде, какими они должны быть, и теми, кто полагал, что изучать следует международные отношения в том виде, в каком они есть. Именно последние ввели в понятийный аппарат науки международных отношений категорию представления. По их мнению, достичь идеальной ситуации с точки зрения науки международных отношений было бы значительно проще, если бы лидеры, участвующие в процессе принятия внешнеполитических решений, принимали решения на основе объективной информации.

Однако это, полагали они, едва ли возможно, поскольку все без исключения лидеры, хотя и в разной степени, руководствуются в процессе принятия решений не только объективной информацией, но и своими представлениями, в том числе «ложными». Такое ^{[251] [252]}

понятие представлений используется, в частности, в работе Р. Джервиса. Оно отличается от понятия представлений, используемого постмодернистами и социальными конструктивистами в рамках четвертого «большого спора» в теории международных отношений. Так, постмодернисты полагают, что истинных и ложных представлений не существует, что представления формируются вне связи с «реальным миром», но они изначально заложены в том языке, которым пользуется политический лидер. Если в его словарном запасе заложено то или иное понятие, то у него существуют и представления о предмете, им обозначаемом, если же там нет этого понятия, то никакие события «реального мира» не приведут к формированию у данного лидера соответствующих представлений.

Другое дело, что словарный запас политического лидера может изменяться с течением времени, хотя эти изменения никак не связаны с событиями, происходящими в «реальном мире», но единственно с теми коммуникациями и рефлексиями, в которых участвует данный лидер. В свою очередь, социальные конструктивисты полагают, что между представлениями политических лидеров и «реальным миром» существует взаимосвязь в том смысле, что вклад данного лидера в процесс принятия внешнеполитических решений определяется его представлениями, но его представления могут изменяться под влиянием событий «реального мира», которые есть не что иное, как внешнеполитические решения, принятые другими лидерами под влиянием их представлений. Таким образом, хотя понятия представлений в социальном конструктивизме и в постмодернизме отличаются, оба они сходятся в том, что «истинных» и «ложных» представлений не бывает, но взаимосвязь любых представлений с «реальным миром» опосредована.

Стирание грани между «истинными» и «ложными» представлениями в литературе по международным отношениям произошло еще в период второго «большого спора» в теории международных отношений. Приверженцы идей «позитивистской революции» в ходе второго «большого спора», помимо стремления изучать международные отношения такими какие они есть, также привнесли в общественные науки понятие о конвергенции. Под конвергенцией в данном случае понимается объединение всех общественных наук, которые должны, оставаясь отдельными дисциплинами в том смысле, что у них будут продолжать различаться предметы исследования, быть едины в том смысле, что они опираются на общие теоретические и методологические основания. Идеолог движения за мир, основоположник школы исследований проблем мира, сформировавшейся в годы ^[253]

«холодной войны» в странах Северной Европы^{[254] [255] Й. Галтунг в данном контексте предположил также, что конвергенция невозможна без появления у общественных наук общих ценностных оснований, в качестве которых он предложил ценности мира и}

254

ненасилия.

Конвергенция общественных наук на основе единых ценностей мира и ненасилия так и не произошла. Даже среди ученых, занятых в проблемном поле международных отношений, многие, особенно приверженцы неореализма, полагают, что основным понятием теории международных отношений является понятие силы, аналогичное основному понятию политической науки — понятию власти. Следовательно, полагают неореалисты, теория международных отношений есть наука о силе и власти, и в качестве таковой она является дисциплиной в рамках политической науки. В целом, понятие мира в качестве базового для теории международных отношений они не рассматривают, предпочитая говорить не о мире, но о безопасности. Без принятия единых ценностей конвергенция общественных наук также не произошла. Однако на некоторое время у всех без исключения общественных наук появилась доминирующая и объединяющая теоретико-методологическая основа. Речь идет о теории рационального выбора.

Пик популярности теории рационального выбора в общественных науках, включая и науку международных отношений, пришелся на 1960-е гг. Согласно теории рационального выбора, применительно к целям и задачам внешнеполитического анализа каждое государство стремится достигать целей своей внешней политики теми путями, которые сопряжены с наименьшими затратами. Вместе с тем сформулированная таким образом теория рационального выбора не объясняет, почему разные государства в схожих обстоятельствах действуют по-разному. Аналогично она не объясняет, почему разные политические лидеры в схожих обстоятельствах предпочитают действовать по-разному в рамках процесса принятия решений. Наиболее распространенный вариант объяснения предполагает, что разные государства и разные политические лидеры в схожих условиях имеют различные представления о том, что именно является их целью. И даже если их представления о целях совпадают, то они имеют разные представления о путях достижения этих целей.

Также они имеют различное представление о затратах, связанных с выбором каждого из этих путей. Соответственно, теория рационального выбора должна быть сформулирована упрощенно следующим образом: у любого государства и у любого

участника процесса принятия решений существуют три типа представлений. Во- первых, это представления об их целях. Во-вторых, это представления о путях, которыми эти цели можно достичь. В-третьих, это представления об усилиях, которые придется затратить при достижении данных целей каждым из данных путей. В соответствии с этими представлениями, каждое государство и каждый участник процесса принятия решений выбирает тот путь достижения своих целей, который, в его соответствующих представлениях, связан с наименьшими усилиями. Таким образом, введение в модель решения, основанного на теории рационального выбора, понятия представлений не свидетельствует об отказе от теории рационального выбора.

Понятие представлений является неотъемлемым элементом теории рационального выбора, элементом теоретико-методологического багажа приверженцев «позитивистской революции» в политической науке, и, таким образом, второго «большого спора» в теории международных отношений. Другое дело, что позднее понятие представлений было позаимствовано участниками четвертого «большого спора» в теории международных отношений, переосмыслено ими и использовалось уже в качестве аргумента приверженцами критических теорий международных отношений. Одновременно эта категория продолжала использоваться и приверженцами классических теорий. В качестве примера здесь можно привести работу Я. Верцбергера, посвященную процессу обработки информации политическими лидерами и его влиянию на процесс принятия

- 256

внешнеполитических решений.

В политической психологии понятие представлений имеет два значения. Во-первых, это образ или воспоминание о том или ином предмете, который данный политический лидер не может наблюдать в данный момент времени, но образ которого он может мысленно воссоздать. Во-вторых, это собственно процесс мысленного воссоздания образа или воспоминания. Теория международных отношений позаимствовала из политической психологии лишь первое значение понятия представлений. Для данной работы важнейшее значение будет иметь понятие представлений о региональной структуре мира, под которым будет пониматься образ земного шара, состоящего из регионов, воссоздаваемый политическими лидерами. Для западных политических лидеров характерно представление о земном шаре, состоящем из Европы и Азии, Ближнего Востока и Африки, Северной и Латинской Америки и т.д. При этом в понятие представлений о региональной структуре мира входят также представления о регионах более низкого уровня, например, ^{[256] [257]}

представления о Европе, состоящей и Северной и Южной, Западной, Центральной и Восточной Европы и т.д.^[258] Также к представлениям о региональной структуре мира относятся представления о том, какие именно страны входят в тот или иной регион. Например, у отдельного политического лидера могут существовать представления о том, что Россия является европейской страной, Турция — ближневосточной и т.д., хотя у другого политического лидера могут существовать представления о том, что Россия — евразийская страна, а Турция — европейская. Таким образом, речь идет именно о представлениях.

На значимость представлений политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений указывают три либеральные концепции международных отношений второго уровня. Эти три концепции рассматриваются в качестве различных, поскольку, хотя все три исходят из значимости представлений политических лидеров в процессе принятия внешнеполитических решений, они дают разные ответы на вопрос о том, как именно проявляется влияние этих представлений. Наиболее полное представление о первой из трех концепций дает статья Дж.Т. Хеккеля.^[259] В ней он не только раскрывает механизмы влияния представлений политических лидеров на внешнюю политику в том виде, как они характеризуются в трудах исследователей, работающих в рамках либеральной парадигмы. Он также пытается показать, что в данном случае либеральная парадигма не противоречит основным положениям социального конструктивизма, следовательно, существует возможность совмещения методологических подходов, выработанных в рамках двух парадигм.

Сам Дж.Т. Хеккель определяет влияние представлений на внешнюю политику как «ограничительное». Он отмечает, что в последнее время растет число научных работ, в которых прослеживается влияние международных норм на внутреннюю политику государств, что может свидетельствовать о том, что и влияние международных норм на внешнюю политику также растет. Зачастую то или иное государство отказывается от того или иного решения, которое, казалось бы, является исключительно внутренним вопросом для данного государства, из-за представлений, что это решение будет подвергнуто критике со стороны зарубежных государств. Здесь речь идет о зарубежных государствах, которые для данного государства, опять-таки в представлениях его лидеров, являются референтной группой или обладают влиянием на него, обусловленным каким-то другим фактором. Дж.Т. Хеккель не пишет об этом, но во внешней политике многих государств значительную роль играют те усилия, которые данные государства затрачивают с целью оправдать те или иные свои решения во внутренней политике.

Вторая концепция представлена в статье Э. Моравчика. В основе его теории лежит стремление рассматривать в качестве базовой единицы исследования науки международных отношений не государство, но человека. Это позволяет ему сформулировать не одну, но три теории третьего порядка (если признать, что его теория

является теорией второго порядка по отношению к либерализму--------------------------------- теории первого

порядка). Во-первых, это «республиканский», в терминологии Э. Моравчика, либерализм: эта теория предполагает, что внешнеполитические шаги, предпринятые с целью достичь тех или иных результатов на внутриполитическом фронте, являются не исключением из правила, как могли бы предположить реалисты, но встречаются сплошь и рядом; следовательно, такие случаи заслуживают изучения. В данном контексте нельзя не вспомнить о феномене популизма, который оказывает влияние не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику некоторых государств. Во-вторых, это «коммерческий» либерализм, предлагающий обратить внимание на роль коммерческих предприятий, которые через механизм лоббирования оказывают влияние на процесс принятия внешнеполитических решений.

Наиболее полно Э. Моравчик рассматривает третью теорию, названную им «идейным» либерализмом. С точки зрения этой теории, «доминирующие внутри страны социальные идентичности и ценности предопределяют предпочтения данного государства при выборе внешнеполитических партнеров, следовательно, они предопределяют и выбор между конфликтом и сотрудничеством в отношениях между двумя государствами».^{[260] [261] [262] В качестве представлений и ценностей, в наибольшей степени, по мнению Э. Моравчика, влияющих на внешнюю политику, он называет, во-первых, представления о том, где должна проходить географическая граница данного государства, во-вторых, ценности социально-экономического устройства, в-третьих, ценности политического режима. В самом деле, двум государствам будет сложно отказаться от конфликта и прийти к сотрудничеству между собой, если в обоих или хотя бы в одном из них доминируют представления о том, что государственная граница между ними проведена несправедливо.}

Аналогично два или несколько государств с рыночной экономикой способны существенно углублять сотрудничество между собой, результатом чего может даже стать

их отказ от части государственного суверенитета в пользу общих наднациональных институтов власти, т.е. интеграция, как это произошло, например, в Западной Европе. Представить же, что государство с плановой экономикой станет полноправным участником такого интеграционного объединения, невозможно. Наконец, демократии чаще сотрудничают между собой, чем с авторитарными, а тем более с тоталитарными режимами. Этот вывод Э. Моравчика позволяет существенно дополнить теорию либерального мира, с точки зрения которой демократические государства не вступают в войны друг с другом. В самом деле, подавляющее большинство войн в истории международных отношений велись между авторитарными государствами, хотя бы потому что первые демократические государства появились на карте мира сравнительно недавно.

Начало Второй мировой войны является одним из многочисленных примеров того, как авторитарные государства развязали войну против демократических государств. Наконец, американо-испанская война 1899 г. является примером того, как демократическое государство развязало войну против авторитарного государства. В ХХ и в начале XXI в. США обогатили историю международных отношений еще несколькими примерами. Однако в мировой истории не было случая, чтобы одно демократическое государство развязало войну против другого демократического государства. Эта теория, сформулированная в годы «холодной войны», подверглась жесткой критике после ее окончания, когда, несмотря на демократизацию значительного числа стран мира, количество войн на планете не уменьшилось, но увеличилось.

В результате развитие теории пошло двумя путями. С одной стороны, Р. Патнем с помощью созданной им в последние годы холодной войны «двухуровневой» модели продемонстрировал влияние демократических институтов на исход международных переговоров. С другой стороны, появилась так называемая конструктивистская теория либерального мира. С точки зрения этой, усовершенствованной теории, демократические государства не развязывают войн друг против друга не потому, что такова «природа» международных отношений, но потому, что в каждом демократическом государстве демократия является не только политическим режимом, но и ценностью. Соответственно, и у политических лидеров демократических государств, и в их общественном мнении доминируют представления о том, что страны, где лидеры и общественное мнение разделяют ценность демократии, более способны к сотрудничеству, чем страны, для лидеров которых демократия не является ценностью. Основоположник конструктивистской теории либерального мира Т. Риссе-Каппен продемонстрировал в ^[263] своей монографии, что именно такие представления политических лидеров США привели к тому, что влияние демократических стран Западной Европы, а также Канады на внешнюю политику США всегда было сильнее, чем чье-либо еще.^[264]

При этом и Дж.Т. Хеккель, и Э. Моравчик, и Р. Патнем, и Т. Риссе-Каппен в своих работах тщательно обходят вниманием вопрос, который лежит в основе противоречий между либерализмом и социальным конструктивизмом, а именно вопрос о взаимоотношениях между представлениями политических лидеров и «реальным миром». Представляется, что разрешить этот вопрос довольно трудно. Например, это пытается сделать Е. Петрич,^[265] который выделяет в своей работе основополагающие цели внешней политики государства и тактические цели. По его мнению, представления политических лидеров о целях внешней политики первого типа находятся в тесной связи с «реальным миром», в то время как в случае представлений второго типа эта взаимосвязь слабее. К представлениям первого типа он относит, например, представления политических лидеров о ценности данного государства и, следовательно, о том, что основополагающей целью его внешней политики является сохранение данного государства. В большинстве случаев так оно и есть. Например, В.В. Путин в своих выступлениях по внешнеполитической проблематике неоднократно заявлял, что «приверженность нормам и принципам... территориальной целостности и нерушимости международно-признанных границ — это принципиальная позиция России».^{[266] [267]}

Р.М. Сиверсон и Х. Старр вводят понятие «готовности» для определения влияния представлений лиц, ответственных за принятие решений, на внешнюю политику. По их мнению, система международных отношений предоставляет государствам определенные «возможности» для реализации своих внешнеполитических интересов; среди этих «возможностей» не последнюю очередь играют геополитические факторы, включая географическое положение. Однако само по себе наличие этих «возможностей» еще не означает, что они будут использованы в процессе реализации внешней политики данного государства. По мнению Р.М. Сиверсона и Х. Старра, «именно через готовность лица, ответственные за принятие решений, признают существование у их государства таких возможностей, чтобы затем превратить эти возможности в альтернативы, взвешиваемые» в процессе принятия внешнеполитических решений. Под

«альтернативами» в данном случае понимаются те элементы процесса принятия внешнеполитических решений, которые Г. Аллисон называл «политическими

267

программами».

Таким образом, Р.М. Сиверсон и Х. Старр указывают на влияние представлений политических лидеров, ответственных за принятие политических решений, включая глав государств, на внешнюю политику этих государств. По их мнению, объективно существующие геополитические и прочие системные факторы становятся «возможностями» лишь тогда, когда у лиц, ответственных за принятие решений, формируются представления о том, что такие «возможности» у их государств существуют. Если такие представления не формируются, или, пользуясь терминологией Р.М. Сиверсона и Х. Старра, если лица, ответственные за принятие решение, оказываются «не готовы» к их обсуждению, то геополитические и прочие системные факторы превращаются в «упущенные возможности». Осознание «упущенных возможностей» может произойти впоследствии, в процессе переосмысления истории внешней политики данного государства, а может не произойти вовсе. Проблематика влияния представлений политических лидеров на внешнеполитическую практику актуальна и сегодня, на что указывают в своих работах не только зарубежные, но и российские авторы.^{[268] [269]}

В данной диссертации доказывается, что представления лидеров о региональной структуре мира, среди их прочих представлений, также оказывают влияние на внешнеполитическую практику соответствующих государств. Доказательство этого тезиса будет проведено на основе сравнительного анализа влияния «регионального подхода» на принятие внешнеполитических решений в России и США главами этих государств в 2000­2008 гг. В.В. Путиным и Дж.У. Бушем. Выбор именно этих двух лидеров в качестве исследуемых случаев оправдывается четырьмя моментами. Они оба занимали посты глав своих государств практически в одно и то же время. Они оба воспринимали свои государства в качестве великих держав. Оба декларировали приверженность консервативной идеологии. Наконец, автор данной диссертации уже имел опыт проведения сравнительного анализа внешнеполитической практики России и США, причем в результате этого опыта были получены интересные научные результаты.^[270]

Ниже будет показано, что В.В. Путин полагает ситуацию на постсоветском пространстве более дружелюбной по отношению к России, чем, например, на Ближнем

Востоке. Аналогично перспективы реализации целей российской внешней политики на постсоветском пространстве лучше, чем на Ближнем Востоке. Наконец, ситуация на постсоветском пространстве, по мнению В.В. Путина, более предсказуема, чем на Ближнем Востоке. Для сравнения, Дж.У. Буш также полагает, как будет показано ниже, что ситуация в «ближнем зарубежье», с точки зрения США, т.е. в западном полушарии, более дружелюбная по отношению к США, чем на Ближнем Востоке. В представлениях Дж.У. Буша, в западном полушарии перспективы реализации целей внешней политики США лучше, а ситуация там более предсказуема, чем на Ближнем Востоке. В данных аспектах влияние регионального подхода на представления и ценности политических лидеров не вызывает удивления у экспертов, соответствует наблюдениям за внешней политикой России и США в соответствующий период, следовательно, может служить для верификации данных, полученных ниже методом операционального кодирования.

Гораздо больший интерес вызывает влияние регионального подхода на инструментальные ценности и представления В.В. Путина и Дж.У. Буша. Ниже будет показано, что они также изменяются в зависимости от того, о каком регионе мира идет речь. Так, в представлениях и В.В. Путина, и Дж.У. Буша сотрудничество является ценностью, т.е. представлением о том, какой должна быть внешняя политика соответствующего государства. Оба лидера выступают за сотрудничество, например, с европейскими странами. Однако в случае Ближнего Востока наблюдается иная ситуация: В.В. Путин полагает, что здесь сотрудничество приемлемо в гораздо меньшей степени, поскольку политические лидеры ближневосточных стран, в его представлениях, воспринимают призывы к сотрудничеству в качестве демонстрации слабости. Соответствующие ценности Дж.У. Буша в данном аспекте не подвержены влиянию регионального подхода. Зато он полагает, что риск во внешней политике приемлем при принятии решений, касающихся Ближнего Востока, в гораздо меньшей степени, чем в решениях, касающихся, например, Европы. Соответствующие ценности В.В. Путина не подвержены влиянию регионального подхода.

Указанные особенности представлений российского и американского лидеров - В.В. Путина и Дж.У. Буша - позволяют ввести в данную диссертацию более общее понятие - понятие «подхода». В общем плане подходы возникают в результате сочетания инструментальных ценностей, с одной стороны, и представлений об особенностях конкретной ситуации в данный момент времени — с другой. Подход является представлением о наиболее приемлемом способе решения той или иной конкретной проблемы или типа конкретных проблем. Подходы проявляются не только в политике, но и в бытовых ситуациях. Например, националистический подход к проблеме подбора

83

кадров предполагает, что к двум кандидатам на замещение той или иной должности будут предъявлены различные требования в случае, когда они являются представителями разных национальностей. Иными словами, проявлением националистического подхода является ситуация, когда ценностные ориентации сотрудника отдела кадров, определяющие его роль в процессе подбора кадров, изменяются в зависимости от того, о представителе какой национальности в данном случае идет речь. Аналогичным образом проявлением регионального подхода является и ситуация, когда ценностные ориентации политического лидера, определяющие его роль во внешней политике, изменяются в зависимости от того, о каком регионе мира в данном случае идет речь. Разница между националистическим и региональным подходом состоит в том, что, в соответствии с доминирующими в современном западном обществе ценностями, националистический подход подвергается осуждению, в то время как региональный подход — нет.

Дискриминация представителей какой-либо национальности осуждается, хотя и имеет место. Однако дискриминация, например, представителей Восточной Европы по сравнению с представителями Западной Европы не противоречит доминирующим ценностям современного западного общества. Именно тем, что региональный подход не противоречит базовым ценностям современного западного общества, объясняется, почему проблематика регионального подхода пока не нашла отражения в западной научной литературе по международным отношениям, и наше исследование является первой научной работой, в которой вводится понятие регионального подхода, не только в России, но и за рубежом. Региональный подход является частным случаем «двойных стандартов» - рассмотренной выше широко распространенной в современных международных отношениях, хотя и отрицаемой в официальной риторике, практики использования дискриминационных подходов к оценке действий государств, относимых к различным группам.

Например, схожим действиям своих союзников и своих противников политические лидеры данного государства склонны давать различные оценки. У политических лидеров данного государства присутствуют также разные представления относительно оптимальных целей и средств внешней политики по отношению к своим союзникам и своим противникам. Аналогично политические лидеры склонны давать различные оценки действиям стран, относимых ими к разным регионам, а также предпочитать различные цели и средства внешней политики в зависимости от того, о внешней политике в отношении какой страны идет речь. Этот феномен и получил в данной работе наименование регионального подхода. В качестве примера здесь можно рассмотреть внешнюю политику России в отношении Эстонии, важным элементом которой является

84

критика со стороны России эстонского руководства за последовательно проводимую в этой стране политику исключения представителей русскоязычного меньшинства из

- 270

демократического процесса принятия решений.

Наблюдатели не раз отмечали, а политические лидеры Эстонии даже выражали недоумение в связи с тем, что критика со стороны России положения русскоязычного меньшинства в Эстонии и двух других странах Прибалтики — Латвии и Литве — гораздо жестче, чем в некоторых других бывших республиках Советского Союза. Ведь и в них, в первую очередь в государствах Центральной Азии, наблюдаются нарушения. В такой практике российской внешней политики видится проявление регионального подхода. Эстония и другие страны Балтии сами относят себя, и рассматриваются в других странах, в том числе и в самой России, в качестве стран, относящихся к региону Европы, а потому к ситуации с правами человека в целом и правами меньшинств в частности в этих странах применяются более жесткие критерии оценки. Говоря словами В.В. Путина, недопустимо, «чтобы сегодня... русскоязычное население не пользовалось в полном объеме правами,

271

которые предоставляются всем людям, проживающим на европейском континенте». Ниже процесс «перехода» стран Прибалтики с постсоветского пространства в Европу, в представлениях российской элиты, будет рассмотрен более подробно.

В качестве еще одного примера подхода во внешней политике здесь представляется уместным рассмотреть прагматичный подход, который доминировал в российской внешней политике на протяжении первой половины того временного отрезка, который определен в качестве хронологических рамок в названии данной работы. Понятие прагматичной внешней политики ввел министр иностранных дел России в 1998-2004 гг. И.С. Иванов. В частности, в одной из своих статей он говорил о том, что в основе российско-украинских отношений должны лежать «уважение суверенитета и территориальной целостности, учет интересов друг друга, реализм и прагматизм при решении оставшихся от прошлого или возникающих проблем».^{[271] [272] [273] Таким образом, предлагая прагматичный подход для российской внешней политики, он имел в виду понятие прагматизма в значении, отличном от понятия реализма. Представляется, что, говоря о прагматичной внешней политике, российский лидер имел в виду такую внешнюю политику, которая в наибольшей степени соответствует интересам развития российской экономики, причем в краткосрочном плане. Возможно, сам того не подозревая,}

И.С. Иванов противопоставил себя своему предшественнику на посту министра иностранных дел Е.М. Примакову, хотя и считался его прямым преемником.

Весной 1999 г., являясь премьер-министром России, Е.М. Примаков отменил свой визит в США, который должен был состояться в день, когда США и их партнеры по НАТО начали войну в Югославии. Отмена визита нанесла ущерб интересам некоторых российских компаний, т.е. противоречила интересам развития российской экономики в краткосрочном плане, следовательно, она противоречила и принципу прагматизма во внешней политике в том виде, в каком он существовал в представлениях И.С. Иванова. Однако И.С. Иванов ни разу не осудил решение Е.М. Примакова об отмене визита в США весной 1999 г., что также свидетельствует о его прагматизме. Впрочем, эти выводы верны только в случае, если в представлениях И.С. Иванова понятие прагматизма противоречит понятию реализма. Вместе с тем, существуют представления, согласно которым, понятия прагматизм и реализм в значительной мере совпадают по значению.

Выше уже говорилось, что во втором «большом споре» в теории международных отношений исследователи, призывавшие изучать международные отношения такими, какие они есть, попытались осудить исследователей, стремившихся изучать международные отношения такими, какими они должны быть. Приверженцы реализма в теории международных отношений смогли обратить этот спор в свою пользу, что стало одним из факторов, позволивших реализму оставаться доминирующей теоретической концепцией в науке международных отношений на протяжении нескольких десятилетий. Они заявили, что их подход является «реалистичным» именно с той точки зрения, что он рассматривает природу человека такой, какой она есть, хотя природа человека в том виде, в каком ее описывают идеалисты и либералы, и выглядит более привлекательной. Таким образом, реалисты определили прагматичный подход как подход, к которому прибегают в условиях, когда действовать на основе ценностей не представляется возможным.

Как будет показано ниже, ценности В.В. Путина заставляют его исключать призывы к сотрудничеству из своей внешнеполитической риторики в ситуациях, когда он обращается к ближневосточным лидерам, одновременно активно прибегая к таким призывам в ситуациях, когда он обращается к европейским лидерам. И происходит это потому, что в представлениях В.В. Путина (данная работа не ставит своей задачей определить, насколько эти представления соответствуют особенностям «реального мира») ближневосточные лидеры менее склонны к сотрудничеству, чем лидеры европейских стран. Таким образом, в данном случае региональный подход к конкретному вопросу внешней политики, отмечаемый в представлениях В.В. Путина, становится также прагматичным подходом. Российский лидер не стремится к сотрудничеству на

86

ближневосточном направлении не потому, что он не считает сотрудничество с этими странами не соответствующим российским интересам, но потому, что он считает возникновение здесь равноправного сотрудничества нереалистичным.

Политические лидеры начинают призывать к прагматизму во внешней политике в том случае, когда в их представлениях действия, продиктованные ценностями, не дадут желаемого результата, с точки зрения внешнеполитических интересов. В данном значении понятия прагматизма к прагматичной внешней политике должны чаще прибегать малые страны. Ведь малой страной является государство, у лидеров которого доминируют представления о том, что их страна располагает слишком малыми ресурсами, чтобы действовать бескомпромиссно, в строгом соответствии со своими ценностями. Соответственно, понятие прагматичной внешней политики не соответствует представлениям об оптимальной внешней политике государства, поставившего целью своей внешней политики вернуть себе статус великой глобальной державы. Неудивительно, что в 2004 г. В.В. Путин принял решение отправить в отставку с поста министра иностранных дел сторонника такого подхода во внешней политике И.С. Иванова, заменив его на С.В. Лаврова.

Подходы существуют не только в практике внешней политики, но также и в научных исследованиях включая и теорию международных отношений. В качестве примера здесь нельзя не упомянуть системный подход к изучению внешней политики государства, противопоставив его аналитическому подходу. На внешнюю политику государства оказывают влияние как внешние факторы, так и внутренние. Внешнеполитический анализ как направление в рамках науки международных отношений концентрирует свое внимание на внутренних факторах внешней политики государства, в том числе на ценностях и представлениях политических лидеров, как это было показано выше. Вместе с тем, представляется ошибочным отождествлять внешнеполитический анализ исключительно с либеральной теорией международных отношений, поскольку, как было показано выше, теория неоклассического реализма сыграла значимую роль в развитии данной дисциплины в начале XXI в. Аналогично было бы ошибочным отождествлять системный подход с неореализмом.

Вместе с тем именно один из основоположников неореализма К. Уолтц пытался доказать, что системный подход является единственным приемлемым подходом к изучению внешней политики. Здесь следует обратить внимание на внутреннюю дискуссию по принципиальным вопросам внешней политики, которая развернулась в ^{[274] [275]}

США в период, когда К. Уолтц создавал свою теорию, и которая не могла не повлиять на эту теорию. Отношения между США и СССР в этот период характеризовались понятием «разрядка», которое подразумевало отказ от прямой конфронтации между двумя сверхдержавами. Благодаря разрядке, удалось достичь как важных договоренностей об ограничении вооружений на стратегическом уровне, так и урегулирования конфликтов на региональном уровне, включая подписание Заключительного акта Хельсинкской конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, а также окончание войны во Вьетнаме. Несмотря на перечисленные успехи, политика разрядки подвергалась жесткой критике внутри США; среди ее критиков был и К. Уолтц.

По мнению К. Уолтца, политика разрядки сформировалась под влиянием «голубей» во внешнеполитическом истеблишменте США, т.е. в данном случае внешняя политика США стала продолжением их внутренней политики. При принятии решения о начале политики разрядки лидеры США не приняли в расчет внешних факторов, а именно неспособности лидеров СССР к подлинной разрядке, по мнению которых, приверженность американских лидеров политике разрядки является всего лишь уступкой. Следовательно, эффективная внешняя политика должна исходить, в первую очередь, из внешних факторов, и лишь затем — из внутренних. Об этом — книга К. Уолтца. Ее публикация именно в 1979 г. в значительной мере способствовала ее популярности. Ведь в 1979 г. Советский Союз ввел войска в Афганистан, продемонстрировав «истинные» цели своей внешней политики, которые совпали с представлениями К. Уолтца об этих целях, а в 1980 г. президентские выборы в США выиграл Р. Рейган, который объявил о завершении политики разрядки.

В своей работе К. Уолтц указывает на ряд моделей, описывающих систему

274

международных отношений включая модели, разработанные Р. Роузкранцем,

С. Хоффманном и М. Капланом.² При этом он не упоминает о модели О. Янга,^{2 7} а также о модели мир-системы И. Валлерстайна,²⁷⁸ который придерживался марксистской идеологии, а потому не мог быть упомянут в работе К. Уолтца. Однако в итоге всех его рассуждений лежит заявление о том, что «хорошее» исследование внешней политики того или иного государства обращает внимание на внешние факторы этой политики, в первую очередь на место данного государства в системе международных отношений. Таким ^{[276] [277] [278] [279] [280]}

образом, в теории международных отношений системный подход есть представление исследователя о том, что наилучшие научные результаты будет достигнуты тогда, когда изучение внешней политики государства основывается на всестороннем рассмотрении ее внешних по отношению к данному государству факторов.

В свою очередь, аналитический подход есть представление о том, что наилучшие научные результаты достигаются благодаря рассмотрению внутриполитических факторов внешней политики. В 1980-х гг. рост популярности работы К. Уолтца привел к снижению интереса исследователей к внешнеполитическому анализу как дисциплине. В свою очередь, рост интереса к внешнеполитическому анализу в 1990-х гг. стал одним из факторов появления жесткой критики неореализма в научной литературе. Вместе с тем, если рассматривать аналитический и системный подходы именно в качестве методологических подходов, как это делает автор данной работы,^[281] т.е. в качестве представлений конкретного исследователя о том, как наилучшим образом решить конкретную научную задачу, то противоречие между ними снимается. На процесс принятия внешнеполитических решений в государстве оказывают влияние как внешние по отношению к данному государству факторы, так и внутренние. Системный подход призывает обращать внимание на первые, аналитический — на вторые.

Рассмотренные выше теоретические концепции международных отношений позволяют предложить классификацию подходов к международным исследованиям с тем, чтобы определить место теоретической базы данного диссертационного исследования среди других теорий. Как было указано выше, основные теоретико-методологические положения, используемые в данной работе, сформулированы под влиянием классической либеральной теории международных отношений. Таким образом, понятие регионального подхода, как и понятие подхода в принципе, является неотъемлемой частью понятийно­категориального аппарата классического либерализма. При всем богатстве теоретико­методологических подходов к исследованию международных отношений, выработанных в рамках классического либерализма, эти подходы можно условно классифицировать по четырем группам.

Во-первых, представляется возможным отделить либеральные подходы, в рамках которых изучается влияние отдельных политических институтов внутри государств на международную политику, от подходов, в рамках которых изучается влияние на международную политику политических систем государств в целом. Из рассмотренных

выше теоретических работ к первой группе относятся теория бюрократической политики, включая модель, разработанную Г. Аллисоном, двухуровневая модель, разработанная Р. Патнэмом, теории «республиканского» и «коммерческого» либерализма, которые упоминает Э. Моравчик. Во всех этих теориях речь идет о влиянии на внешнюю политику отдельных государств и, как следствие, на международную политику в целом отдельных институтов внутри государств: парламентов и политических партий, заинтересованных групп и бюрократий. Ко второй группе относится теория либерального мира, поскольку ее приверженцы указывают на влияние на международную политику характерных особенностей политических систем отдельных государств, в частности, того, сформировался ли в этих системах демократический или авторитарный режим.

Во-вторых, представляется возможным отделить либеральные подходы, в рамках которых изучается влияние формальных факторов на международную политику, от тех, которые рассматривают, в первую очередь, неформальные факторы. Под формальными факторами в данном случае понимаются объективно существующие политические институты и властные отношения между ними, образующие политическую систему государств. И теория бюрократической политики, и двухуровневая модель, и теории «республиканского» и «коммерческого» либерализма, и классическая теория либерального мира обращают внимание на формальные факторы международной политики, то есть на объективно существующие органы государственной власти, политические организации и политические режимы. Под неформальными факторами понимаются различные представления, в том числе описанные выше. Среди теорий из этой группы одни обращают внимание на представления, существующие внутри отдельных социальных групп внутри государства, например, на представления элиты, как это делает теория «идейного» либерализма Э. Моравчика, в то время как другие - на представления о политических системах государств в целом, например, конструктивистская теория либерального мира Т. Риссе-Каппена.

Последняя теория наиболее близка к теоретико-методологической базе данного диссертационного исследования. Как было показано выше, Т. Риссе-Каппен прямо указывает на то, что демократические государства при оценке действий других демократических государств исходят из иных критериев, нежели при оценке действий авторитарных и тоталитарных государств. Представляется, что эта особенность внешнеполитической практики демократических государств также является частным случаем практики «двойных стандартов». В своей работе Т. Риссе-Каппен не говорит о «двойных стандартах» из-за негативной коннотации этого понятия, в то время как в его работе речь идет о положительном влиянии этой особенности внешнеполитической

90

практики демократических государств, поскольку эта практика способствует поддержанию международного мира. Однако в данной диссертации нельзя не отметить сходства внешнеполитических практик, описываемых конструктивисткой теорией либерального мира, и тех практик, которые возникают под влиянием регионального подхода.

Согласно конструктивистской теории либерального мира, политические лидеры демократических государств делят все остальные страны мира на две группы: демократические страны и недемократические страны, - после чего они применяются разные критерии к оценке схожих действий стран, отнесенных к разным группам. В свою очередь, региональный подход предполагает, что лидеры любых государств, как демократических, так и авторитарных, делят все остальные страны мира на несколько групп: европейские страны, азиатские страны и т.д., - после чего они также применяют разные критерии к оценке схожих действий стран, отнесенных к разным группам. Принадлежность отдельной страны к глобальному Востоку или глобальному Западу, к Европе или Азии, к Ближнему Востоку или Африке, к постсоветскому пространству или Евразии, к Северной или Латинской Америке, или к тому или иному субрегиону является таким же неотъемлемым элементом представлений об этой стране, как и наличие в ней демократического или авторитарного политического режима.

Представления и ценности, ценностные установки и подходы являются элементами культуры. Разумеется, понятие культуры включает в себя не только перечисленные элементы. В данном контексте невозможно не упомянуть о понятии стратегической культуры, поскольку региональный подход в представлениях политических лидеров, относящихся к конкретной стратегической культуре, является неотъемлемым элементом этой стратегической культуры. Как являются ее элементом и доминирующие среди этих лидеров представления о региональной структуре мира. Понятие стратегической культуры появилось в американской научной литературе в 1980-х гг., благодаря существенным переменам в американо-китайских отношениях, которые произошли после визита президента США Р. Никсона в КНР в 1972 г. Именно тогда ученые из КНР впервые получили возможность стажироваться в американских университетах, а американские ученые — оценить разницу между собственными и китайскими представлениями о целях и способах ведения войны.

Неудивительно, что первые научные работы, в основе методологии которых лежало понятие стратегической культуры, были посвящены проблематике именно американо-

китайских отношений.^{[282] [283] Уже в начале XXI в., когда ученые начали уделять значительное внимание разногласиям между США и Европой, это понятие начало использоваться и в качестве теоретико-методологической основы исследований трансатлантических отношений и европейской стратегической культуры. На основе понятия стратегической культуры было проведено несколько сравнительных исследований, охватывающих несколько стран. В качестве примера здесь можно назвать предпринятое Дж. Джонсон, К. Картчнер и Дж. Ларсеном[284] [285] исследование представлений и ценностей, определяющих роль оружия массового поражения в международных конфликтах, распространенных в США, России, Израиле, Индии, Иране, Сирии, Китае, Северной Корее и Афганистане. Благодаря Т.А. Алексеевой, понятие стратегической культуры было введено и в}

283

российскую литературу по международным отношениям.

Региональный подход возникает в представлениях политических лидеров вне зависимости от их воли. Президент США в 1993-2001 гг. Б. Клинтон отказался вносить на рассмотрение в Конгресс вопрос о «гуманитарной интервенции» в Руанде в 1994 г. (позднее он назвал это свое решение внешнеполитической «ошибкой»)^[286] и приложил серьезные усилия для организации «гуманитарной интервенции» в Югославии пять лет спустя. При этом он едва ли отдавал себе отчет в том, что на его представления и на его действия оказывает влияние региональный подход. Однако региональный подход имел в данном случае влияние на внешнеполитическую практику США. Незадолго до начала гражданской войны в Руанде США потерпели военное поражение в Сомали - другом африканском государстве. Как следствие, Б. Клинтон отказался вносить на рассмотрение в Конгресс вопрос о возможном вмешательстве в дела Руанды, опасаясь, что и здесь США может постигнуть военное фиаско. В Европе же администрация Б. Клинтона имела положительный опыт вмешательства на Балканах в предшествующие годы, как следствие, легкая победа над Югославией представлялась весьма вероятной, поэтому и Б. Клинтон, и большинство членов его администрации, и большинство в Конгрессе поддержали войну против Югославии 1999 г.

Таким образом, региональный подход оказывает влияние на внешнюю политику в той мере, в какой свою роль в процессе принятия внешнеполитических решений играют

ценностные ориентации и представления политических лидеров. Благодаря региональному подходу, ценностные ориентации и представления политических лидеров относительно оптимальных внешнеполитических инструментов изменяются в зависимости от того, проблематика какого региона мира обсуждается в данный момент времени. Соответственно, вклад этих политических лидеров в процесс принятия внешнеполитических решений, определяющих политику в отношении стран, принадлежащих к разным регионам, будет различаться. Следовательно, будут отличаться и отдельные внешнеполитические решения, и внешнеполитическая практика в целом. Этот вывод позволяет сформулировать основную гипотезу данного диссертационного исследования: представления о важнейших целях внешней политики России и США и об оптимальных инструментах достижения этих целей в разных регионах мира и у В.В. Путина, и у Дж.У. Буша в 2000-2008 гг. различались. Подход к изучению внешней политики, основанный на определении ее в качестве производной от внутренней политики, характерный для исследований международных отношений в русле марксизма, продолжает оставаться актуальным. Аналогичным образом внешнюю политику определяют и ряд представителей либерального направления в исследовании международных отношений, такие как Дж.Т. Хеккель, Э. Моравчик и Т. Риссе-Каппен, которые подчеркивают значимость представлений лидеров для внешней политики. Значимость представлений лидеров признают и теория бюрократической политики, и теория эффективного лидерства, хотя эти концепции и обращают основное внимание на прочие факторы принятия внешнеполитических решений.