§ 1. Проблема региональной структуры мира в теории международных отношений.

Категория «регион» широко применяется в международно-политических исследованиях. Однако, как часто бывает в сфере гуманитарных наук, единой и общепринятой трактовки данной категории не существует, также как нет единой и признаваемой всеми картины региональной структуры мира.

А.В. Торопыгин,^{[43] [44] Р.А. Мусалимов,[45] Н.Г. Федулова.[46] Политике России в Каспийском регионе посвящены работы таких авторов, как З.Ф. Габиева,[47] М.Н. Ибрагимов,[48] К.Г. Ланда,[49] С.А. Притчин,[50] В.Т. Салыгин и А.Ф. Сафарян,[51] Р.Г. Шамгунов.[52]}

Политике России на Кавказе и в Центральной Азии уделено внимание в работах А.В. Белоглазова,^[53] О.Г. Зубовой,^[54] А.А. Казанцева,^[55] А.Р. Саркисяна,^[56] С.Ф. Семедова,^[57]

57 58

B. И. Юртаева и Г.Ю. Ситнянского, И.А. Тарасова. Политика России на европейском направлении рассматривается в работах Н.К. Арбатовой,^{54 55 56 [58] [59] [60]} Т.В. Бордачева,^[61]

C. Прозорова,^[62] Т.А. Романовой,^[63] К.К. Худолея.^[64] О политике России в Центральной и Восточной Европе писали В.А. Зубачевский,^[65] К.Н. Лобанов,^[66] Ю.С. Новопашин.^[67] Политике России в Северной Европе посвящены работы таких авторов, как Н.М.

71

в Азиатско-Тихоокеанском регионе уделено внимание в работах А.Д. Богатурова,

72 73 74

А.Д. Воскресенского, С.Н. Курского, И.С. Ланцовой, В.Н. Лебедева и

75 76 77 78

A. Ж. Якушева, С.Г. Лузянина, В.В. Хобта, С.В. Шарко. Политика России на Ближнем Востоке рассматривается в работах В.Т. Бабакишвили,^{[76] [77] [78] [79] [80]} Н.Н. Дьякова,^{[81] [82] [83] [84] [85]} Ф.Ф. Желобцова, Е.И. Уриловой. Политика России в Арктике исследуется в работах М.А. Казакова и О.М. Климаковой, М.П. Ненашева. Научные работы, авторы которых были перечислены выше, рассматривают политику России лишь в отношении части регионов мира.

Аналогично представляется невозможным перечислить сколь-нибудь значимую долю работ, характеризующих политику США в конкретном регионе мира. Среди российских исследователей в данном контексте нельзя не отметить таких авторов, как

B. И. Батюк,^[86] М.В. Братерский,^[87] А.А. Вавилов,^[88] Н.Г. Зяблюк,^[89] А.М. Магомедов,^[90] Ю.В. Морозов,^[91] Э.М. Насибов,^[92] В.Д. Писарев,^[93] Н.М. Травкина,^[94] П.Е. Смирнов,⁹⁴

М.А. Троицкий,^[95] А.И. Уткин,^[96] Т.А. Шаклеина,^[97] Б.А. Ширяев,^[98] А.И. Шумилин,^[99] И.В. Шумилина.^[100] В контексте данной работы представляется крайне интересным сравнение работ российских американистов, посвященных вопросам современной внешней политики США, с работами их российских коллег, посвященными вопросам формирования внешней политики США на различных этапах истории, в первую очередь, с работами А.Р.

Гораздо больше работ, посвященных политике США в отдельных регионах мира, мы находим у американских ученых. При этом важно отметить, что российские и американские исследователи рассматривают в своих работах разные регионы. Так, политика США на Ближнем Востоке рассматривается в работах Э. Берка,^[114] Ш. Бихлера и Дж. Нитцана,^[115] Дж. Бомгартнера, П. Франсиа и Дж. Морриса,^[116] а также Д. Стюарт.^[117] О политике США в Латинской Америке пишут П. Джеймс и М. Луштиг,^[118] У. Лиогранд,^{[119] [120]} Э. Хеллейнер. Политике США в Южной Азии посвящены работы таких авторов, как Г. Гоулд,^[121] П. Лайон,^[122] С. Коэн,^[123] Р. Кронин,^[124] Л. Рэндольф и С. Рэндольф.^[125] Политике США в Африке уделено внимание в работах Г. Бьенена,^[126] Л. Вайсберга и Г. Нельсона,^{[127] [128] [129] [130] [131] [132] [133] [134]} Ш. Грамби-Собукве, Х. Перкитт и Дж. Дайсона, Д. Ньюсома. Политика США в Азии исследуется в работах С. Босворта, С. Варма, Р. Кронина, Г. Розмана,

Э. Ройбинса,^[135] У Джун Ен.^[136] Наконец, говоря о политике США на европейском

направлении, нельзя не отметить таких авторов, как К.

Помимо того, что американские и российские исследователи в работах такого рода рассматривают разные регионы, и среди российских, и среди американских исследователей нет единства по вопросу, из каких регионов состоит мир и какие конкретно страны входят в тот или иной регион. Так, в работах российских авторов Турция иногда рассматривается в контексте политики России на европейском направлении, а иногда - в контексте российской политики на Ближнем Востоке. Аналогично и американские исследователи иногда пишут о России в контексте европейской политики США, а иногда Россия не рассматривается как часть Европы. Также на основе анализа этих работ затруднительным представляется определить границу между Центральной и Южной Америкой, Ближним Востоком и Африкой, Ближним Востоком и Центральной Азией, наконец, между Центральной и Южной Азией. Ответ на этот вопрос требует определить фактор, который превращает группу стран в регион. Каждая из основных теоретических концепций международных отношений дает на этот вопрос свой ответ.

Так, с точки зрения функционализма, страны объединяются в регион, благодаря функциональным связям между собой. Подобно большинству теорий международных отношений первой половины ХХ в., функционализм видит своей основной задачей описание идеальной системы взаимоотношений между государствами, создание которой позволило бы избежать войн. Д. Митрани, автор классического труда по теории функционализма, предполагал, что мира во всем мире можно достичь тогда, когда все государства будут объединены плотной сетью так называемых функциональных связей.^[142] При этом имелось в виду не только сотрудничество между государствами, но и взаимодействие отдельных его ведомств, а также органов местного самоуправления, коммерческих предприятий и неправительственных организаций, ведущих международную деятельность вне зависимости от своих правительств.

В работе Д.

Если в данном государстве было принято решение активно включиться в глобальную экономику и работу международных институтов, полагает Э. Солинджен, итогом такого решения станет более активное участие данного государства и в региональных объединениях сотрудничества. Яркий пример этому — Южная Корея, которая активна в международных институтах, проводит политику экономической открытости и, как результат, играет важную роль в организациях экономического сотрудничества в Восточной Азии. Напротив, если в данном государстве был сделан выбор в пользу изоляционизма как в сфере международной торговли, так и в отношении международных институтов, результатом станет конфронтация на региональном уровне. В качестве примера можно назвать Северную Корею, которая остается практически закрытой для международных институтов и международной торговли. Эта страна находится в состоянии конфликта практически со всеми государствами Азиатско­Тихоокеанского региона.

Таким образом, в основе определения региона, которое дают сторонники либеральной парадигмы в науке о международных отношениях, лежит понятие сотрудничества. Авторы упомянутых, а также многих других работ, опирающихся на теоретические положения функционализма, отдают себе отчет в том, что весь мир, опутанный плотной сетью функциональных связей, является политической ценностью.

^1AAHaas E.B. Beyond the Nation-State: Functionalism and International organization. - Stanford: Stanford University Press, 1964. - 595 p.

^U5Solingen E. Regional Orders at Century’s Dawn: Global and Domestic Influences on Grand Strategy. - Princeton: Princeton University Press, 1998. - 334 p.

связей со странами за пределами этой группы, то сотрудничество с ними нельзя назвать столь же глубоким. Эти группы стран и получают название регионов. Не используя понятия региона, Д. Митрани писал о «континентальных союзах», которые, по его мнению, «имеют больше возможностей для того, чтобы стать самодостаточными»¹⁴⁶ не только в экономическом плане, но и в плане достижения мира внутри региональной подсистемы международных отношений.

С точки зрения теории функционализма, регион — это группа стран, объединенных плотной системой функциональных связей. Данное определение отличается от других представлений о регионах, как минимум, по двум параметрам. Во-первых, данное определение предполагает, что регионы создаются самими странами, входящими в регион, путем развития международного сотрудничества между этими странами. Во- вторых, данное определение предполагает значительную роль государства в процессе формирования региона. В самом деле, хотя регион не возникает, если негосударственные участники международных отношений в регионе не развивают функциональные связи между своими странами, именно на плечи государств региона ложится ответственность за формирование нормативно-правовой базы международных отношений в регионе, без которой развитие функциональных связей не представляется возможным. Данная классификация определений региона предлагается Ф. Тассинари в его работе, посвященной Балтийскому региону.¹⁴⁷

По мнению Ф. Тассинари, представления политических лидеров и интеллектуальной элиты о происхождении современных регионов можно разделить именно по предлагаемым двум признакам. С одной стороны, различные представления о происхождении регионов имеют тенденцию к противопоставлению регионов, формирующихся «изнутри», по воле стран, входящих в регион, и регионов, формирующихся «извне», под влиянием факторов, географически расположенных за пределами региона. С другой стороны, противопоставляются также регионы, формирующиеся «сверху», под влиянием объективных факторов, и регионы, формирующиеся «снизу», т.е. в представлениях людей о том, что данная группа стран образует регион, в том числе и в представлениях политических лидеров и интеллектуальной элиты. И если с точки зрения функционализма регионы формируются «сверху» и «изнутри», то с точки зрения реализма они создаются «сверху» и «извне», под влиянием внешних факторов. ^{[143] [144]}

Именно таким образом рассматриваются регионы в классической работе Г. Моргентау. Как и для функционализма, целью классического реализма было описание идеальной модели международных отношений, исключающей начало войны. Однако ключевым понятием реалистической модели стали не функциональные связи, но категория баланса сил. Поскольку классический реализм отталкивается от предположения, что государства обладают различной силой, то страны, обладающие меньшей силой, объединяются в коалиции, призванные противостоять давлению со стороны государства, обладающего большей силой. На основе анализа истории международных отношений в Европе Г. Моргентау делает вывод, что в прошлые эпохи решающую роль в международных отношениях играли коалиции европейских стран. По его мнению, формирование Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений и начало новой эпохи не означало «исчезновения альянсов прошлых эпох, но эти альянсы приобрели форму региональных объединений в рамках универсальной международной

148

организации».

Страны, объединенные в такие коалиции, и образуют регион, с точки зрения классического реализма. В реализме регионы формируются «сверху», поскольку только государства создают оборонные союзы, и «извне», поскольку оборонные союзы создаются для противостояния внешней угрозе, географически расположенной за пределами региона. Ярким примером здесь является Североатлантический регион. Возникновение этого региона было обусловлено созданием НАТО — коалиции, направленной против внешней угрозы — Советского Союза. Однако поскольку Устав ООН предполагает возможность создания лишь региональных оборонительных союзов, было объявлено, что НАТО является региональным оборонным союзом для Североатлантического региона. Ведь Устав ООН не дает определения региона, что открывает возможность для представления практически любой группы стран в качестве региона. Примеры региональных оборонных союзов периода «холодной войны» в «третьем мире» подтверждают этот вывод.

Однако эти оборонные союзы оказались недолговечными. Лишь НАТО смогла пережить окончание холодной войны, хотя, по мнению М.М. Лебедевой и Т.В. Юрьевой, за первое десятилетие XXI в. «евроатлантический регион... не сплотился именно как регион перед лицом глобальных угроз»^{[145] [146] нового века. Соответственно, лишь Североатлантический регион из всех регионов, созданных в годы холодной войны по рецептам, данным реалистами, сохранился до настоящего времени как неотъемлемый элемент геополитических представлений политических лидеров и интеллектуальных элит. Нестабильность оборонных союзов и созданных на их основе регионов обусловила рост популярности неолиберального определения региона. Как и определение функционализма, неолиберальное определение региона предполагает, что регионы создаются «сверху» и «изнутри». Разница заключается лишь в том, что сторонники теории неолиберализма конкретизируют довольно расплывчатое понятие плотной сети функциональных связей, наличие которой ранее признавалось достаточным для того, чтобы говорить о существовании региона.}

Функциональные связи существуют между любыми странами, однако в отношении некоторых групп стран формируются представления о том, что данная группа стран образует регион, а в отношении других групп стран такие представления не формируются. Для объяснения этого противоречия теория неолиберализма вводит понятие интеграции.^[147] Интеграция возникает тогда, когда непрерывно углубляющееся сотрудничество между государствами и негосударственными участниками

международных отношений вынуждает государства идти на беспрецедентный шаг — на отказ от части своего суверенитета. Пути отказа государств от части своего суверенитета описывают две теории, опирающиеся на общий фундамент, обосновывая тем самым отнесение обеих этих теорий к неолиберализму.

Первая из этих теорий получила название теории эффекта переливания. Понятие эффекта переливания является частным случаем марксистской теории о переходе количества в качество и предполагает, что углубление сотрудничества неизменно приводит к интеграции. Популярность понятия интеграции в науке международных отношений непрерывно растет. В ряде случаев это понятие используют для того, чтобы подчеркнуть значимость сотрудничества, в первую очередь экономического, между несколькими странами. Например, говорят об интеграции между США, Канадой и Мексикой, хотя там речь об отказе от части суверенитета не идет: США являются одним из немногих государств современного мира, последовательно придерживающихся принципа сохранения полноты суверенитета над своей территорией исключительно в руках своего правительства. Противоположная ситуация наблюдается в Европе, где страны — участницы Европейского Союза делегируют часть своего суверенитета наднациональным институтам, которые вправе в пределах своих полномочий самостоятельно устанавливать нормы, действующие во всех странах ЕС. Впрочем,

Евросоюз является уникальным интеграционным объединением, благодаря чему некоторые теоретики говорят не об интеграции, но о «европеизации».^{[148] [149]}

Вторая теория, описывающая способ делегирования государствами части своего суверенитета, не затрагивает напрямую процесс формирования регионов. Речь идет о теории транснационализма, сторонники которой в качестве примеров рассматривают, как правило, глобальные институты: транснациональные корпорации и транснациональные организации. Первые упоминаются в научной литературе, пожалуй, даже чаще, чем вторые, хотя их деятельность и не затрагивает суверенитет государств, в которых они работают. В самом деле, хотя транснациональные корпорации и извлекают выгоду из разницы в законодательстве различных стран, осуществляющих свой суверенитет на различных территориях, они не способны работать на территориях, где государственный суверенитет отсутствует в принципе. Этим объясняется низкая инвестиционная активность транснациональных корпораций, например, в Сомали. В гораздо большей степени суверенитет затрагивает деятельность транснациональных организаций.

В качестве примеров транснациональных организаций чаще всего называются международные судебные институты, например, Международный трибунал по бывшей Югославии. Эти институты создаются государствами и ими же финансируются, однако они сами инициируют рассмотрение тех или иных дел, сами выносят по ним решения и сами реализуют эти решения в конкретных действиях, независимо от позиции государств, создавших их. Таким образом, здесь также идет речь о делегировании части суверенитета международным институтам. Остается непонятным, почему в отношении институтов, которым государства делегируют часть своего суверенитета, и которые действуют на региональном уровне, используется категория интеграции, а в отношении таких же институтов, действующих на глобальном уровне, используется категория транснационализма. Для целей же данного исследования важно, что интеграция, с точки зрения неолиберальной теории, является фактором формирования регионов.

Уникальность европейского опыта интеграции стала одним из аспектов критики теории неолиберализма сторонниками теории неореализма. Даже если предположить, что Европейский Союз является самостоятельным участником международных отношений, с чем ряд сторонников теории неореализма не согласны из-за незначительного пока продвижения Евросоюза в направлении создания общей внешней политики, то все равно аналогов ему в других регионах мира не наблюдается. В других регионах, утверждают сторонники теории неореализма, создание региональных институтов сотрудничества, как правило, обуславливается деятельностью регионального «гегемона». Примером такого подхода может служить работа З. Бжезинского. Рассматривая перспективы роли Японии и Китая в международных отношениях в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на глобальном уровне, он называет Японию «не региональной, а мировой державой», Китай же, напротив, характеризуется как «не мировая, но региональная держава».^[150]

Впоследствии З. Бжезинский изменил собственные оценки роли Японии и Китая в международной политике. Однако сравнительная оценка влияния двух крупнейших тихоокеанских держав не имеет принципиального значения. Гораздо большее значение в данном контексте приобретает само разделение держав на «мировые» и «региональные», которое представляется спорным, как можно увидеть на примере оценки З. Бжезинским расстановки сил в Тихоокеанском регионе. Любая «региональная» держава или в силу амбиций собственной элиты, или с целью максимального укрепления своего влияния в регионе использует ресурсы «своего» региона для того, чтобы превратиться в «мировую» державу. И напротив, любая «мировая» держава уделяет первостепенное значение именно «своему» региону. Таким образом, отделить «региональные» державы от «мировых» на практике не представляется возможным. За группами стран, обозначенными здесь как «свои» регионы для крупных держав, в научной литературе закрепилось понятие «сфера интересов».

С точки зрения теории неореализма, регионы формируются именно тогда, когда та или иная крупная держава объявляет этот регион своей сферой интересов. Регионы образуются «сверху», по воле крупных держав. При этом они не обязательно должны быть географически расположены в данном регионе. Например, США, сферой интересов первостепенной важности для которых является Латинская Америка, сами не расположены в этом регионе. Благодаря этому возникают основания заявлять, что с точки зрения теории неореализма, регионы формируются «извне», а не по инициативе самих стран региона. Тем более что интересы региональной державы и других стран региона противоречат друг другу: региональная держава заинтересована в использовании ресурсов региона не на развитие самого региона, но на приобретение статуса мировой державы. Данный феномен получает исчерпывающую характеристику в теории региональной гегемонии, основные положения которой раскрываются, например, в работах Д. Майерса.^[151]

Это противоречие зачастую приводит если не к конфликтам между крупной державой и странами ее «сферы интересов», то к восприятию этой державы в качестве угрозы в этих странах. Так, Д. Майерс в своей работе пытается отойти от понятия угрозы в качестве объективно существующей особенности сложившейся региональной подсистемы международных отношений, но говорит о представлениях об угрозе. Таким образом, выводы теории неореализма не противоречат выводам постпозитивистских теорий международных отношений, например, социального конструктивизма. Сторонники этой теории впервые обратили внимание на определения регионов, рассматривающие формирование регионов как процесс, идущий «снизу», не по воле государств, но основывающийся на представлениях людей, в том числе политических лидеров и интеллектуальной элиты. В данном контексте нельзя не отметить концепцию «строительства регионов», предложенную И. Нойманном,^[152] а также теоретические результаты исследований, выполненных приверженцами теоретической концепции социального конструктивизма.

Именно благодаря достижениям социального конструктивизма стало возможным появление новых теорий, объясняющих происхождение регионов, в том числе теории секьюритизации. Создатели теории секьюритизации обратили внимание на то, что одни группы людей рассматривают то или иное явление в международных отношениях в качестве проблемы безопасности, а другие — нет.^[153] Они обратили внимание и на то, что вопросы, относимые обществом к проблемам безопасности, становятся для этого общества более приоритетными. Политические лидеры, решающие проблемы безопасности, могут использовать для их решения необычные методы, которые становятся легитимными. На основании этих наблюдений было сформулировано определение: секьюритизация — это вид коммуникации, при котором источник коммуникации пытается представить тот или иной вопрос в качестве проблемы безопасности с целью легитимации использования им для решения этого вопроса необычных средств.

Соответственно, можно определить и обратный процесс — десекьюритизацию, т.е. попытку доказать, что данная проблема не представляет угрозы, а использование необычных средств при ее решении нелегитимно. На этих категориях основывается и определение региона, которое дают сторонники теории секьюритизации. С их точки зрения, регионом является группа стран, чьи политические лидеры, интеллектуальные элиты и большая часть общества рассматривают в качестве вызовов безопасности одни и те же явления международных отношений, одних и тех же участников международных отношений. Например, Европа является регионом, где в качестве наиболее серьезного вызова безопасности рассматривается крупномасштабная война между ведущими европейскими державами, аналогичная Первой и Второй мировым войнам. Соответственно, отказ от части суверенитета европейскими государствами обусловлен не прагматическими соображениями и экономической выгодой, а стремлением предотвратить начало новой крупномасштабной войны в Европе.

Эта теория рассматривает регионы в качестве групп стран, формирующихся «изнутри»: лидеры, элита и общество самих этих стран выбирают, что для них представляется угрозой, а что — нет. Неоклассический реализм также рассматривает регионы в качестве формирующихся «снизу», однако, в отличие от теории секьюритизации, предполагает, что регионы формируются «снаружи». Иными словами, регионы формируются не в представлениях людей, проживающих непосредственно в данном регионе, но в представлениях людей, проживающих за пределами региона. В самом деле, хотя автор данной работы никогда не был в Африке к югу от Сахары, в его представлениях эта группа стран образует единый регион. При этом на данные представления никак не может повлиять, рассматривают ли сами жители Африки к югу от Сахары свой регион в качестве единого региона, или нет.

Неоклассический реализм оформился в качестве самостоятельной теории международных отношений на рубеже XX-XXI вв. Значительное влияние в данном случае оказала критика неореализма, которая начала звучать все громче в 1990-е гг. Основная критика в данном случае прозвучала в адрес К. Уолтца и его системной теории международных отношений.^{[154] [155] [156] Несомненно, заслугой К. Уолтца следует считать сделанный им вклад в укрепление позиций системного подхода в исследовании международных отношений, когда под системным подходом понимались представления о}

значимости внешних по отношению к данному государству факторов принятия внешнеполитических решений. Однако в своей работе К. Уолтц претендовал на большее: он попытался доказать большую по сравнению с внутренними факторами значимость внешних факторов во внешней политике. По его мнению, приоритет внешних факторов над внутренними определялся ролью системы международных отношений во внешней политике отдельных государств.

Положение государства в системе международных отношений определяется возможностями, имеющимися у данного государства, но одновременно оно определяет и возможности данного государства принимать те или иные внешнеполитические решения. Любые внешнеполитические решения должны быть нацелены на увеличение возможностей данного государства, но при их принятии необходимо учитывать уже имеющиеся возможности. Решения, для претворения которых в жизнь у данного государства не хватает возможностей, не могут быть приняты, потому что даже если они будут приняты, то обратная реакция системы приведет к тому, что возможности, имеющиеся у данного государства, не увеличатся, но напротив, уменьшатся. Вместе с тем в работе К. Уолтца не содержалось доказательств того, что система международных отношений в том или ином виде действительно существует. Более того, по его мнению, это предположение и не нуждалось в доказательствах.

По мнению К. Уолтца, «хорошая» теория — это теория, которая предполагает, что объект ее осмысления представляет собой систему. Следовательно, «хорошая» теория международной политики должна исходить из того, что существует система международных отношений. Иными словами, согласно его теории, система должна существовать, следовательно, она существует. Отсутствие в тексте работы убедительного доказательства того, что система международных отношений существует, стало одной из причин, позволивших впоследствии Р. Лебоу говорить о неореализме не как о теории, но как об «идеологии, не поддающейся проверке».^[157] Вместе с тем, этот несомненный недостаток работы К. Уолтца не отменяет значимости системного подхода для изучения внешней политики. Также он не отменяет значимости тех научных выводов, которые сделали другие ученые, чья работа теоретически опиралась на прочие положения неореализма, кроме положения о существовании системы международных отношений.

Работы этих ученых, в первую очередь С. Краснера,^{[158] [159] ниже будут использованы нами при определении категории сотрудничества, - одной из базовых категорий науки международных отношений, играющей важную роль в нашем исследовании. Наконец, недостатки работы К. Уолтца не отменяют значимости научных выводов, сделанных в рамках парадигмы классического реализма. Говоря о том, что его работа закладывает основы теории неореализма, К. Уолтц, таким образом, идентифицирует себя как продолжателя научной традиции классического реализма, хотя он и вольно интерпретирует базовые категории, разработанные в рамках этой традиции. Например,}

базовой для классического реализма является категория силы, которая определяется как

162

«отношение между тем, кто ее использует, и тем, в отношении кого она используется». Иначе говоря, сила возникает в отношении между двумя, как минимум, участниками международной политики.

Поскольку это определение сложно для объяснения, К. Уолтц подменяет его понятием возможностей. Каждое государство обладает определенным объемом возможностей, причем возможности данного государства, включая его военную мощь, дипломатическое влияние, участие в международных организациях, экономический потенциал, наличие полезных ископаемых, численность населения и способность к его мобилизации, включая и мобилизацию соотечественников, проживающих за рубежом, и т.д., не зависят от других участников международных отношений. Государство, располагающее большим объемом возможностей, автоматически, по мнению К. Уолтца, обладает силой по отношению к государству, располагающему меньшим объемом возможностей, т.е. способностью заставить это второе государство действовать в интересах первого. Эта теория, при всей ее простоте, не объясняет возможность успешного сопротивления государства с меньшим объемом возможностей давлению со стороны государства с большим объемом возможностей.

Такие ситуации — не редкость в международных отношениях. Объяснить их и призвана теория неоклассического реализма, созданная на основе синтеза постулатов классического реализма и некоторых выводов, сформулированных в рамках неореализма, а также достижений постпозитивистских теорий международных отношений. Основоположником неоклассического реализма можно считать У. Уолфорта, а первой работой, в которой были сформулированы гипотезы, позднее доказанные и ставшие основными положениями этой новой концепции, — его труд, посвященный представлениям советской политической элиты о роли СССР в существующей системе международных отношений.^[160] В этой работе он одним из первых отходит от неореализма для того, чтобы вернуться к классическому реализму, в частности к его постулату о силе как об отношении одного государства к другому. По его мнению, отношение советской элиты к США в годы холодной войны не коррелировало с изменениями в соотношениях между возможностями, которыми располагали СССР и США в разное время.

Таким образом, он пришел к выводу о том, что отношения между двумя государствами определяются не соотношением объективно существующих возможностей этих государств, но представлениями политических элит и политических лидеров этих государств о возможностях собственного государства и о возможностях других государств, которые не напрямую зависят от объективно существующих возможностей. При этом У. Уолфорт в своей трактовке советской политики исходит из ее понимания как результата взаимодействия группы людей, даже не всегда совпадающей с формальным составом Политбюро, а не отдельных политических лидеров. Поэтому и в своей работе он говорит о представлениях, разделяемых советской политической элитой в целом. Для нашей работы, в основе методологии которой лежит стремление исследовать представления отдельных политических лидеров, гораздо большей значимостью обладает труд другого приверженца теории неоклассического реализма — книга Ф. Закария о внешней политике США в конце XIX в.^[161]

В ней он доказывает, что уже тогда США имели достаточно ресурсов, чтобы начать играть более значимую роль в международной политике, причем под ресурсами в его работе понимается то, что К. Уолтц определял как возможности. Таким образом, если неореализм ставит знак равенства между ресурсами, возможностями и силой, то неоклассический реализм говорит о более сложной природе отношений между ними. Эти отношения как раз и определяются представлениями политических лидеров. Ресурсы не становятся возможностями автоматически, но превращаются в возможности тогда, когда формируются представления о том, что эти ресурсы могут и должны быть использованы в интересах внешней политики. Аналогично и обладание большими возможностями не определяет силу данного государства по отношению к государству, обладающему меньшими возможностями, но возможности превращаются в силу лишь тогда, когда в обоих государствах возникают аналогичные представления о соотношении их возможностей.

По мнению Ф. Закария, заслуга президента США в 1897-1901 гг. У. Мак-Кинли заключается в том, что он помог американской элите сформировать представления о том, что имеющиеся ресурсы могут и должны превратиться в возможности во внешней политике. Благодаря президенту У. Мак-Кинли, ресурсы, которыми располагали США, превратились в возможности противостоять Испании в Карибском бассейне, результатом чего стала американо-испанская война 1899 г., положившая начало процессу отхода США от доктрины Монро, провозглашенной в 1823 году,^[162] и превращению их в глобальную сверхдержаву. Таким образом, сила данного государства по отношению к другим государствам определяется не только соотношением ресурсов и возможностей, которыми располагает данное государство, с ресурсами и возможностями других государств, но и представлениями политических лидеров данного государства и других государств. В этих условиях и место данного государства в системе международных отношений, и характер этой системы также определяется представлениями политических лидеров.

В самом деле, в случае, если политические лидеры, например, США, представляют свою страну в качестве глобальной сверхдержавы во главе однополярной системы международных отношений, и такие же представления существуют у политических лидеров, например, Эстонии, то можно говорить о том, что США обладают силой по отношению к Эстонии. Если же у политических лидеров двух государств различаются представления о характеристиках существующей системы международных отношений или о положении двух упомянутых государств в этой системе, то можно говорить о том, что эти государства ожидает долгий и, скорее всего, болезненный период взаимоотношений, прежде чем их отношения стабилизируются. Таким образом, альянсы между государствами, основанные на соотношении их возможностей, как это описывает К. Уолтц, возникают лишь в ситуации, когда возникновение этих альянсов соответствует представлениям политических лидеров этих государств.

В противном случае формирование альянсов не происходит. Это объясняет, например, почему в других регионах мира, за исключением Европы, государства не объединяются в коалиции с целью сдерживания государства, чьи возможности начинают превышать возможности остальных. Так, государства Восточной Азии даже не пытаются создавать альянс против Китая, государства Южной Азии не создают альянс против Индии, государства Латинской Америки — против Бразилии, а государства Африки — против Нигерии. Более того, в 1990-е гг., несмотря на опасения относительно перспектив формирования однополярной системы международных отношений во главе с США, в мире не было зарегистрировано серьезных попыток формирования глобального антиамериканского альянса, хотя на региональном уровне примеры таких попыток и можно было наблюдать.

Объяснение, почему страны «третьего мира» не создают альянсов по якобы универсальным рецептам, сформулированным К. Уолтцем, дает К. Холсти. Н.Р. Сетов рассматривает труды К. Холсти, а также Б. Бузана, Дж. Миршаймера и С. Уолта в контексте развития неоклассических теорий политического реализма.^[163] Р. Швеллер во введении к своей работе, ставшей одной из основ теории неоклассического реализма, цитирует фразу, принадлежащую К. Холсти: «альянсы, такая обыденная черта дипломатического ландшафта в Европе, в третьем мире заметны исключительно своим отсутствием. Нет там и балансов сил».^[164] Можно продолжить, что системы международных отношений, состоящей из региональных подсистем, а именно из европейской и азиатской, африканской и ближневосточной, североамериканской и латиноамериканской, там тоже нет. Она существует лишь в представлениях политических лидеров в США и Канаде, а также в Европе, включая Россию. При этом и в евроатлантическом регионе, включающем Россию, существуют различия между доминирующими в разных странах представлениями о системе международных отношений. Особенности российских представлений исследует Т.А. Романова.^[165] В представлениях лидеров стран «третьего мира» существует принципиально другая региональная структура мира, причем в каждом регионе «третьего мира» — своя.

Теория неоклассического реализма позволила группе американских и европейских ученых в конце первого десятилетия XXI в. адаптировать ролевую теорию, разработанную психологами еще в 1960-е гг., для международных отношений и внешнеполитического анализа.^[166] Авторы ролевой теории поставили перед собой цель сблизить внешнеполитический анализ и доминирующую теорию международных отношений, конфликт между которыми начался с публикации в 1979 г. работы К. Уолтца. И хотя с годами острота этого конфликта снизилась, приверженцы доминирующей теории международных отношений продолжали демонстративно «не замечать» авторов, работающих в проблемном поле внешнеполитического анализа, которые платили им взаимностью. Благодаря ролевой теории, появилась возможность покончить с этим

конфликтом. Ведь ключевые понятия двух теорий схожи: например, понятие

ревизионизма доминирующей теории международных отношений, в том значении, в каком оно используется Г. Моргентау, по сути, означает то же, что понятие ролевого конфликта в ролевой теории.

Глобальная сверхдержава, крупные державы, малые страны и т.д. — все это роли, которые страны играют в представлениях собственных политических лидеров. Например, в представления американских политических лидеров, США являются глобальной сверхдержавой, а Эстония — малой страной. Такие же представления доминируют и у политических лидеров Эстонии. Соответственно, между США и Эстонией нет ролевого конфликта, в представлениях американских лидеров, Эстония — страна, выступающая в поддержку статус-кво. Однако в отношениях между Россией и Эстонией существует ролевой конфликт, связанный с тем, что политические лидеры Эстонии отказываются признавать Россию крупной державой, соответственно, в представлениях российских лидеров, внешняя политика Эстонии основывается на ревизионизме, в терминах Г. Моргентау. Выводы данной работы создают возможности для дополнения ролевой теории во внешнеполитическом анализе.

Если использовать метафоры авторов ролевой теории, разные государства «играют роли», а конфликты между ними возникают, главным образом, потому, что в представлениях их лидеров эти роли не совпадают, то регионы выполняют функцию «декораций». В самом деле, одно и то же государство «играет» в представлениях политических лидеров за пределами этого государства разные «роли» в различных «регионах». Например, в представлениях политических лидеров стран России и США, Турция должна играть разные роли в зависимости от того, рассматривают ли данные лидеры Турцию в качестве ближневосточного или европейского государства. И сама Россия в зависимости от того, воспринимается ли она в качестве европейской или евразийской страны, должна играть, в представлениях ее зарубежных партнеров, разные роли. Недаром в 2000-2008 гг. российский лидер В.В. Путин так много говорил о «Большой Европе, имея в виду и Россию».¹⁷⁰

Пользуясь приведенной выше классификацией, с точки зрения неоклассического реализма регионы формируются «снизу», т.е. в представлениях политических лидеров, и в этом неоклассический реализм схож с социальным конструктивизмом. Однако в неоклассическом реализме регионы формируются «снаружи», в представлениях политических лидеров, стоящих у руля государств, зачастую не относящихся к данному ^{[167] [168]}

региону, и в этом неоклассический реализм схож с классическим реализмом, а также с неореализмом. Это определение региона будет использоваться и в данной диссертации. Упрощенно, здесь под регионом будет пониматься любое множество стран, воспринимающееся в таком качестве в представлениях отдельного политического лидера. Это не означает, однако, что данная диссертация опирается на теоретико­методологические концепции, разработанные в рамках неоклассического реализма. Напротив, ее теоретико-методологическая база гораздо ближе к классическому либерализму.

Классический либерализм выделяет два основных фактора международной политики: это отдельные институты внутри государств и политические системы государств в целом. В свою очередь, реализм указывает на существование третьего основного фактора международной политики - самой системы международных отношений. Как и в случаях с изучением влияния отдельных институтов и политических систем государств на международную политику, при изучении влияния на международную политику системы международных отношений различные исследователи обращают внимание как на формальные, так и на неформальные факторы. Под формальными факторами понимаются объективно существующие элементы системы международных отношений, которые, с точки зрения автора той или иной теории, являются характеризующими для состояния системы международных отношений на определенном историческом этапе. В качестве формальных признаков различных систем международных отношений можно назвать, например, существование ядерного оружия, появление которого привело к изменению сущностных характеристик системы международных отношений, или возникновение принципа коллективной безопасности, которое имело схожие последствия для системы.

Под неформальными факторами понимаются, опять-таки, представления, в данном случае - представления о системе международных отношений. Если формальные системные факторы международной политики рассматриваются в рамках классического реализма и неореализма в теории международных отношений, то неформальные - в неоклассическом реализме. Однако неформальные факторы международной политики рассматриваются также и в классическом либерализме, в том числе в теоретических концепциях, разработанных, например, Э. Моравчиком и Т. Риссе-Каппеном, речь о которых пойдет ниже. Эти исследователи особо подчеркивают различия в общепринятых в разных странах представлениях о том, какие государственные границы, существующие в современном мире, являются справедливыми, а какие - нет, какие государства современного мира являются демократическими, а какие - нет, и т.п. С точки зрения данной работой значимость приобретают также общепринятые в разных странах представления о том, какие страны являются европейскими, а какие - нет.

В самом деле, если в Китае доминирующим является представление о России как о европейской стране, то в Эстонии, например, доминируют представления о том, что Эстония является «форпостом Европы», а Россия, соответственно, к Европе не относится. Как пишет Р. Хюльссе, в то время как одни лидеры ФРГ на рубеже XXI в. относили Турцию к европейским странам, другие относили ее к ближневосточным странам.^{[169] [170] [171]} Наконец, как будет показано ниже, страны Балтии, рассматривавшиеся российскими лидерами в 1990-х гг. в качестве постсоветских стран, во втором десятилетии XXI в. начали рассматриваться теми же лидерами в качестве европейских стран. В результате, в представлениях одного и того же лидера отдельный регион может поменять свои очертания. Дело в том, что любой регион, будучи объективной географической реальностью, может по-разному отражаться в сознании людей. На эту особенность психологи и географы обратили внимание еще в 1940-е гг. В 1970-е гг. широкое применение в политологических исследованиях нашли понятия «ментальная карта» и «ментальная картография». По мнению американских исследователей - географа Р.М. Доунза и социального психолога Д. Стеа - ментальная картография - это абстрактное понятие, охватывающее ментальные и духовные способности, которые дают возможность человеку собирать, упорядочивать, перерабатывать, хранить и

воспроизводить из памяти информацию об окружающем пространстве.

Эти ученые определяют ментальную карту как созданное человеком изображение части окружающего пространства. Такое изображение является субъективным и может искажать действительность в зависимости от того, как данный человек видит мир. В целом, сегодня специалисты определяют ментальную карту как субъективное представление человека о части окружающего пространства. Это объясняет возможность формирования представлений о регионе, которого в действительности еще нет. Точнее, само пространство предполагаемого региона существует, но отсутствуют факторы, структурирующие это пространство в отдельный регион. Нередко конструирование воображаемых регионов происходило в форме геополитических концепций,

обосновывавших внешнеполитические устремления и цели политических элит отдельных государств. Подобные воображаемые регионы могут возникать, когда появляются соответствующие интересы и возможности их реализации. Также воображаемые регионы могут и исчезать, если исчезают интересы и возможности их реализации.

Примером такого исчезнувшего региона является регион Срединной Европы. «Срединная Европа» была одной из геополитических концепций, обосновывавших территориальную экспансию Германской империи в годы Первой мировой войны. Сам термин принадлежит немецкому геополитику Ф. Науману, который ввел его в оборот в разгар войны. Его книга «Срединная Европа» увидела свет в Берлине в 1915 г. и произвела огромное впечатление не только на ученых, политиков и военных, но и на широкую публику, и не только в Германии, но и за ее пределами. В соответствии со взглядами Ф. Наумана, Срединная Европа - регион, лежащий к востоку от тогдашних границ Германской империи. Его северная граница - берега Балтийского моря, южная граница - берега Черного и Адриатического морей. Срединная Европа, по Науману, должна была составлять систему формально независимых, но тесно связанных с Германией династическими узами, таможенными, экономическими и политическими соглашениями государств. В этом качестве Срединная Европа должна была выступать естественным продолжением жизненного пространства Германии и источником получения недостающих ей ресурсов. Стабильность в получении ресурсов должен был обеспечивать политический контроль Германии над входящими в регион государствами. В числе таких государств сторонники концепции Срединной Европы называли как уже существовавшие тогда Румынию и Болгарию, так и государства, которые могли бы возникнуть в будущем - Польшу, Украину, Белоруссию, Латвию, Литву и Эстонию. К этому региону должна была относиться и союзная Германии Австро-Венгерская империя, как целиком, так и в виде ее составных частей. В перспективе в состав Срединной Европы должна была интегрироваться даже Франция и сама Германия как объединяющий и руководящий центр всего региона.

Идеи, заложенные в концепции Срединной Европы, отчасти начали реализовываться еще в годы Первой мировой войны. На территории оккупированной германскими войсками русской части Польши было провозглашено формально независимое, но, по сути, марионеточное Польское государство. Такие же марионеточные государства были созданы после заключения в 1918 г. Брестского мира на территориях Латвии, Литвы, Эстонии, Украины и Белоруссии. Однако поражение кайзеровской Германии в Первой мировой войне поставило крест на планах авторов концепции Срединной Европы. В ^[172] какой-то степени данная концепция была реанимирована нацистами накануне и в начале Второй мировой войны. Однако концепция Срединной Европы трансформировалась в концепцию «нового порядка». Политика нацистской Германии отчасти совпадала с идеями, высказанными Ф. Науманом, однако планы относительно территорий, которые должны были составить Срединную Европу, оказались противоречивыми. С одной стороны, нацисты допускали формальную независимость союзных с Германией Болгарии, Венгрии и Румынии, более того, способствовали созданию марионеточных, но формально независимых государств в Словакии и Хорватии. С другой стороны, на территории Польши, Украины, Белоруссии и стран Прибалтики политика гитлеровской Германии была совсем иной и не совпадала со стремлением местных коллаборационистов к созданию собственных государств. Поражение во Второй мировой войне сделало концепцию Срединной Европы частью истории геополитической мысли. После окончания «холодной войны» отдельные представители интеллектуальной элиты Германии предложили вновь сделать доминирование в регионе Срединной Европы одной из целей внешней политики объединенной Германии. В качестве примера здесь можно назвать публицистическую работу И. Брехтефельда. Впрочем, эти предложения подверглись жесткой критике как в самой Германии, так и за ее пределами; в данном контексте нельзя не упомянуть работу П. Катценштайна, который предсказал, что возвращение в обиход германской внешней политики Срединной Европы «встанет» между Германией и остальной Европой и приведет к ее маргинализации.^{[173] [174] [175] [176] В результате сегодня регион Срединной Европы существует лишь в представлениях специалистов по истории немецкой политической мысли.}

В свою очередь, примером региона, не существовавшего в годы «холодной войны» и сформировавшегося в представлениях политических лидеров стран, как входящих в этот регион, так и расположенных за его пределами, является Балтийский регион. Именно исследование международных отношений вокруг Балтийского моря, которое автор настоящей работы проводил в 2005-2010 гг., позволило сформулировать вывод, что результатом этих отношений стало формирование Балтийского региона в представлениях политических лидеров и интеллектуальных элит. Еще в середине 1980-х гг. в этих представлениях Балтийского региона не существовало. Распад Советского Союза привел к появлению Балтийского региона в представлениях политических лидеров стран, расположенных по берегам Балтийского моря, которые создали в 1992 г. Совет государств

Балтийского моря.¹⁷⁸ Он и сегодня является важнейшей региональной международной организацией, под его эгидой действуют десятки региональных организаций различного уровня.

Практически одновременно в представлениях интеллектуальных элит этих стран появился Балтийский регион. Анализ ряда научных публикаций, в заголовках которых встречается топоним «Балтийский», позволяет сделать вывод, что еще в начале 1990-х гг.

179

в сфере гуманитарных и общественных наук таких публикаций не существовало. Первая такая публикация появилась в 1993 г., ее автором стал П. Иоэнниеми. За последующие 20 лет число таких публикаций, включая монографии и научные статьи, составило несколько сотен. В высших учебных заведениях, расположенных в Балтийском регионе, появились образовательные программы, специализирующиеся на изучении особенностей международных отношений в этом регионе. Помимо политических лидеров и интеллектуальных элит, представления о Балтийском регионе сформировались и у предпринимателей стран, имеющих выход к Балтийскому морю, благодаря чему появилось несколько крупных компаний и множество малых предприятий, в названиях которых был использован топоним «Балтийский».^{[177] [178] [179] [180] [181] Таким образом, появилась возможность заявлять, что Балтийский регион состоялся.}

Одновременно формирование Балтийского региона происходило и в представлениях политических лидеров государств, не относящихся напрямую к рассматриваемому региону. В этих государствах формировалась политика в отношении Балтийского региона в качестве отдельного направления внешней политики. В частности, под эгидой Государственного департамента США была создана Североевропейская инициатива, призванная скоординировать усилия органов власти, частных компаний и неправительственных организаций в Балтийском регионе ради мира и стабильности в долгосрочном плане. В результате к концу первого десятилетия XXI в. большинство мировых центров силы имели собственную политику по отношению к Балтийскому региону.^[182] Говоря о центрах силы, автор имеет в виду, что особая политика в отношении Балтийского региона появилась не только у традиционных государств, но она стала также неотъемлемым элементом общей внешней политики и политики безопасности Европейского союза, который в 2009 г. принял свою Стратегию для Балтийского региона.^[183]

Результатом исследования международных отношений вокруг Балтийского моря, проведенного автором, стала модель формирования региона в представлениях политических лидеров. Особенности данной модели и способы ее применения в политологических исследованиях раскрываются в статьях автора данной диссертации, опубликованных ранее.^[184] В основу этой модели было положено взаимное влияние трех процессов, играющих важнейшую роль в современных международных отношениях и мировой политике: глобализации, регионализации и локализации. Модель эта выглядит следующим образом. В начале процесса формирования представлений о новом регионе (обозначим его буквой Х) у данного политического лидера уже существуют представления о том, что мир состоит из нескольких регионов, однако региона Х в этом списке нет, в представлениях этого лидера мир состоит из регионов Y, Z и т.д. В представлениях данного лидера каждый регион наделяется какими-то характерными чертами. Причем если внутри региона Y расположены топонимы A, B и C, о которых у данного политического лидера нет информации, то он автоматически наделяет их чертами, свойственными в его представлениях всему региону Y.

Одним из последствий глобализации современных международных отношений является распространение информации о тех или иных процессах, вне зависимости от того, в какой именно точке земного шара эти процессы протекают. Этот касается как вопросов современности, так и вопросов истории, о которых под влиянием глобализации в отдельных странах зачастую формируются искаженные представления, отличные от общепринятых представлений в тех странах, чью историю эти вопросы непосредственно затрагивают.^[185] Благодаря глобализации, данный политический лидер получает информацию об особенностях того места, которое раньше в его представлениях обозначалось топонимом А и о котором он раньше не имел никакой информации, а потому приписывал этому месту характерные особенности, свойственные в его представлениях региону Y в целом. В данном контексте особую роль для формирования представлений о Балтийском регионе сыграл Калининград, о котором в годы «холодной войны» ни у кого за его пределами не было практически никакой информации и который мир «узнал» после распада Советского Союза. В теоретическом плане в основе анализа процесса «узнавания» других мест, предпринятого автором, была положена категории

189

гетеротопии, введенная М. Фуко.

Таким образом, происходит локализация, т.е. идентификация того или иного топонима не только теми, кто непосредственно проживает в этом месте (у них соответствующая идентичность существовала и ранее), но и данным политическим лидером, который ранее не имел никакой информации об этом месте. По сути, под локализацией понимается процесс превращения топонима в гетеротопию. Результатом этого процесса становится осознание данным политическим лидером, что особенности места А, которое является частью региона Y и которому раньше в его представлениях автоматически приписывались особенности этого региона, отличаются от особенностей региона Y. Соответственно, у данного лидера возникают представления о том, что место А не относится к региону Y. В этих условиях у него могут сформироваться представления двух типов. Либо он сочтет, что особенности места А во многом совпадают с особенностями существующего в его представлениях региона Z, тогда будет сделан вывод о том, что место А входит в регион Z.

Либо он сделает вывод, что черты места А не позволяют включить его ни в один из регионов мира, существующих в его представлениях, однако они во многом схожи с чертами мест K, L и M, которые также нельзя отнести ни к одному из существующих регионов. В этом случае возможно появление нового региона X, в который войдут места А, K, L и M. Именно таким образом в представлениях политических лидеров сформировался Балтийский регион. Помимо Калининграда, особую роль в формировании представлений о Балтийском регионе сыграл также Санкт-Петербург.^{[186] [187] [188] Важно заметить, что если места В и С, которые раньше также воспринимались данным политическим лидером в качестве относящихся к региону Y, начнут им идентифицироваться в качестве принадлежащих к другим регионам, то возможно полное исчезновение региона Y из}

представлений данного лидера. Именно это произошло с регионом Срединной Европы в представлениях политических лидеров Германии.

Любопытно, что хотя Россия и является одним из государств, имеющих выход к Балтийскому морю, и была одним из инициаторов создания Совета государств Балтийского моря, в представлениях политических лидеров России Балтийский регион на протяжении долгого времени играл маргинальную роль. Это получило отражение и в основополагающих документах внешней политики России, в первую очередь, в различных редакциях Концепции внешней политики. Редакции Концепции внешней политики России 1993, 2000 и 2008 гг. не содержали упоминаний ни о Балтийском регионе, ни о Совете государств Балтийского моря, ни о важнейшем формате сотрудничества в регионе — политике Северного измерения. В результате, для внешней политики России в отношении этого региона была характерна нестабильность и отсутствие четко определенных приоритетов.^{[189] [190] [191] Лишь в тексте Концепции внешней политики России в редакции 2013 г.}

- 192

появилась определенность относительно целей российской политики в этом регионе.

Как представляется, увеличение роли Балтийского региона в представлениях политических лидеров России именно в конце 2012 - начале 2013 гг. во многом было обусловлено тем, что именно во второй половине 2012 - первой половине 2013 гг. Россия председательствовала в Совете государств Балтийского моря. Анализ роли Балтийского региона в представлениях политических лидеров позволяет сделать два вывода. Во- первых, представления политических лидеров о региональной структуре мира могут меняться. Во-вторых, эти изменения отражаются в текстах основополагающих документов по внешней политике соответствующих государств. Иными словами, представления политических лидеров о региональной структуре мира влияют на практику внешней политики соответствующих государств. Ниже будет показано, как изменения представлений российских и американских лидеров о региональной структуре мира в 2000-2008 гг. привели к появлению новых моментов в основополагающих документах по внешней политике двух государств.

Можно констатировать, что регион, являясь объективной геополитической реальностью, в тоже время имеет и субъективное измерение. Это связано как с тем, что критерии выделения регионов могут различаться между собой, так и с тем, что восприятие региональной структуры мира у политических элит и лидеров, представляющих разные страны, часто не совпадают. Представления о региональной структуре мира зависят от целого комплекса факторов политического, социокультурного, социально­психологического характера, детерминированных средой, в которой действует тот или иной лидер. Все это способствует формированию так называемого «регионального подхода», влияющего на ценностные ориентации политических лидеров и, таким образом, оказывающего воздействие на международную политику. Под «региональным подходом» в данной диссертации понимается практика использования «двойных стандартов» при оценке одинаковых событий и процессов, но происходящих в разных регионах мира.

Соглашаясь с Л. Вайзберг, можно утверждать, что «двойные стандарты» - это практика «применения различных критериев к ситуациям, которые настолько схожи, что заслуживают одинакового отношения».^[192] Под «двойными стандартами» понимается практика использования одним и тем же политическим лидером различных критериев оценки схожих действий разных государств в международной политике. Хотя практика применения «двойных стандартов» в современных международных отношениях достаточно широка и разнообразна, два случая применения «двойных стандартов» считаются хрестоматийными. Во-первых, это оценка, данная Президентом США Ф.Д. Рузвельтом в 1933-1945 гг. политическому режиму А. Сомоза Гарсия в Никарагуа, которого, признавая проблемы, существовавшие в Никарагуа в сфере соблюдения прав человека, Ф.Д. Рузвельт, вместе с тем, определил как «нашего сукина сына».^{[193] [194]} Соответственно, в своей внешнеполитической практике США предпочли не замечать нарушений прав человека в Никарагуа, одновременно выражая озабоченность нарушениями прав человека в других странах.

Во-вторых, это оценка, данная министром иностранных дел Пакистана в 1982-1991 и вновь в 1996-1997 гг. С. Якуб-Ханом обвинениям со стороны Индии в том, что Пакистан в середине 1980-х гг. втайне разрабатывал ядерное оружие. Эти обвинения С. Якуб-Хан

196

охарактеризовал как попытки «алкоголика проповедовать трезвость», указывая на то, что Индия сама в это же время втайне разрабатывала ядерное оружие, а следовательно, ее попытки обвинять другие страны в том же самом можно определить как использование практики «двойных стандартов». Показательно, что оба эти случая относятся к периоду «холодной войны». Действительно, в годы «холодной войны» сложилась биполярная система международных отношений, и в представлениях, бытовавших в то время и в США, и в СССР, весь мир выглядел разделенным на два «лагеря», советский и американский. В результате, сформировалась благоприятная среда для того, чтобы во внешнеполитическую практику государств и во внешнеполитический анализ проникло понятие «двойных (а не тройных, например) стандартов», под которым тогда понималось использование разных критериев при оценке действий государств, принадлежащих к разным «лагерям».

Феномен «двойных стандартов» в политике связан с самой ее сущностью. Немецкий политический философ К. Шмитт в свое время обращал внимание на те черты, которые отличают политические отношения от других видов общественных отношений. Эти отличия выражаются в базовых антиномиях, лежащих в основе каждой из сфер общественной жизни. Для экономики базовой антиномией, по Шмитту, является антиномия «полезное - бесполезное», для правовой сферы - «законное - незаконное», для эстетической сферы - «прекрасное - безобразное» и т.д. Политика же, в соответствии со взглядами К. Шмитта, не имеет своей собственной, отличной от других сфер, основы. «Политическое» для немецкого философа вырастает из экономических, социальных, культурных, религиозных или иных противоречий. Когда такие противоречия обостряются до противостояния по оси «друг - враг», можно говорить о приобретении ими политического характера. Таким образом, антиномия «друг - враг» или, иначе говоря, «свой - чужой» - это специфика политики как сферы общественной жизни. В основе политической деятельности находится реализация индивидуальных или групповых интересов. Поэтому субъекты политических отношений либо конфликтуют, когда их интересы не совпадают, либо взаимодействуют, если их интересы частично или полностью совпадают.

Понимание политической жизни, исходя из принципа «друг - враг», неизбежно воспроизводит «двойные стандарты». Поскольку «другу» в любом случае следует помогать, а «врагу» - всегда вредить. Поэтому политических противников нередко обвиняют напрасно, а союзников, наоборот, стремятся защитить в любой ситуации, невзирая на тяжесть совершенных ими действий. «Двойные стандарты» присущи как внутриполитической, так и внешнеполитической сфере. Особенно заметно стали проявляться «двойные стандарты» в период «холодной войны», когда значительная часть мира разделилась на два противоположных лагеря. Один лагерь возглавили Соединенные Штаты Америки, а другой - Советский Союз. Размежевание происходило на четко выраженной идейно-политической и социально-политической основе. Для СССР «своими» были социалистические и социалистически ориентированные государства, ^{[195] [196]}

«чужими» - государства капиталистические, буржуазные. Для США «свои» и «чужие» распределялись с точностью до наоборот. Оценка любого феномена в международной политике строилась по шкале «свой» - «чужой», соответственно «положительное» - «отрицательное». Известное определение - «свой - разведчик», «чужой - шпион» - будет здесь вполне уместным примером. Таким же образом участники вооруженной борьбы в зависимости от того, где они находились в этой системе координат, назывались либо «борцами за свободу», либо «террористами и экстремистами».

«Двойные стандарты» во внешнеполитической практике привели к образованию соответствующих понятий во внешнеполитическом анализе. В научной литературе по проблематике международных отношений это понятие появилось в 1970-х гг. Так, в 1979 г. Р. Эшмор опубликовал результаты эксперимента, который он и его коллеги провели на студентах нескольких высших учебных заведений США. В ходе эксперимента студентам предлагалось оценить различные планы мирного урегулирования во Вьетнаме, которые, якобы, были предложены ранее. В реальности, студентам предлагалось оценить один и тот же план мирного урегулирования, но в одном случае им сообщалось, что этот план предложило правительство США, в другом - правительство Южного Вьетнама, в третьем - правительство Северного Вьетнама, в четвертом - Вьетконг. В результате, студенты оценили мирный план, якобы, предложенный правительством США, гораздо выше, чем тот же самый план, но предложенный, якобы, другими участниками вьетнамского конфликта.^[197]

Процитированная выше статья Л. Вайзберг является одним из первых упоминаний о «двойных стандартах» во внешнеполитическом анализе. В статье она определяет две внешнеполитические практики, которые можно определить как использование «двойных стандартов». Во-первых, использованием «двойных стандартов» являются попытки скрывать или отрицать собственные недостатки, одновременно критикуя недостатки других стран. Во-вторых, использованием «двойных стандартов» являются также попытки использовать разные критерии при оценке действий зарубежных стран, относимых к разным группам. Пример практики первого типа приводит Г. Томпсон в своей рецензии на книгу П. Бардиса о марксизме в Южной Африке; в этой книге П. Бардис, в частности, настаивал, что политика ограничения американского инвестирования как инструмента борьбы с режимом Апартеида в экономику Южной Африки неэффективна.^[198] В рецензии на эту работу Г. Томпсон пишет, что США, «призывая к бойкотированию Южной Африки

и ограничению инвестирования в ее экономику», одновременно «молчат о расизме» в

200

самих США.

Что касается практики второго типа, то ее широта и разнообразие обуславливается многообразием принципов, позволяющих отнести зарубежные страны к разным группам. Например, что было естественно для периода «холодной войны», можно говорить о выделении союзников и противников среди зарубежных стран, и об использовании разных критериев при оценке действий первых и вторых. Например, в своей статье, после публикации которой Дж. Киркпатрик была назначена послом США в ООН Президентом в 1981-1989 гг. Р. Рейганом, она подвергла резкой критике администрацию Президента в 1977-1981 гг. Дж. Картера за ее жесткую позицию в отношении недемократических, но дружественных США Никарагуа и Ирана, которая привела после свержения в них прежних режимов к переориентации внешней политики этих стран в антиамериканском направлении.^{[199] [200] Впоследствии К. Брайт даст высокую оценку интеллектуальному вкладу Дж. Киркпатрик в формирование внешнеполитической практики США; по его мнению, она «способствовала формированию неоконсервативных основ политики администрации Рейгана в сфере защиты прав человека». [201] [202]}

Однако интеллектуальный вклад Дж. Киркпатрик не привел к отказу от использования «двойных стандартов» в американской внешнеполитической практике при Р. Рейгане. Так, в своей рецензии на монографию Дж. Киркпатрик, посвященную тем же вопросам, пакистанский исследователь М. Разви предположил, что США предстоит пройти долгий путь, прежде чем они смогут окончательно отказаться от использования «двойных стандартов» в своей внешнеполитической практике.^[203] Дж. Киркпатрик использовала понятие «двойных стандартов» не только в своих научных работах, но и в своей практической работе в качестве посла США в ООН. Н. Хомски упоминает, что в 1985 г. США наложили вето на проект резолюции Совета безопасности ООН, в котором содержался призыв осудить Израиль за его действия в Южном Ливане, в результате которых были зафиксированы многочисленные жертвы среди мирного населения, под тем предлогом, что проект резолюции мог бы стать проявлением «двойных стандартов». ^[204]

В своей рецензии на первое издание этой работы Н. Хомски И. Ибрахими оценивает ее как «удачную попытку продемонстрировать, как США и Израиль манипулируют категорией терроризма с целью скрыть свои собственные насильственные действия в Палестине и на всем Ближнем Востоке».^[205] Можно отметить и другие случаи, когда институты ООН обвинялись в применении «двойных стандартов». Например, Л. Грин пришел к выводу о том, что ООН, включая ее «комиссию по правам человека, а также многочисленные так называемые правозащитные организации и организации в поддержку гражданских свобод... отличаются высокой степенью эклектичности в своем выборе стран и действий, которые они подвергают осуждению».^[206] Практику использования «двойных стандартов» в институтах ООН подвергал критике и Дж. Доннели, однако он объяснял это тем, что ООН «захвачена Третьим миром и Советами».^[207] Таким образом, можно констатировать, что администрация Р. Рейгана не исключила использования «двойных стандартов» из своей внешнеполитической практики, но взяла категорию «двойных стандартов» на вооружение с целью усилить свою внешнеполитическую риторику.

Помимо выделения союзников и противников и использования разных критериев при оценке действий первых и вторых, «двойные стандарты» могут использоваться и в отношении групп зарубежных стран, выделенных по иным признакам. Например, по признакам этнической, религиозной и расовой принадлежности наиболее многочисленной группы населения или элиты в разных странах. Так, Министерство иностранных дел Российской Федерации неоднократно обвиняло Международный трибунал по бывшей Югославии в использовании «двойных стандартов» по этническому принципу;^[208] по мнению российского внешнеполитического ведомства, эта международная организация занимает гораздо более жесткую позицию по отношению к этническим сербам по сравнению с этническими хорватами, боснийцами и албанцами. На рубеже XXI в. М. Айюб отметил использование «двойных стандартов» во внешнеполитической практике мусульманских ближневосточных стран.^[209] С одной стороны, эти страны осудили внедрение принципа «гуманитарной интервенции» в международную правовую практику, если результатом этого станут «гуманитарные интервенции» на Ближнем Востоке, с другой - они поддержали «гуманитарную интервенцию» НАТО против Югославии 1999 г., поскольку в этом случае речь шла о защите мусульманского населения Косово.

В научной литературе можно встретить и обвинения в использовании «двойных стандартов» по расовому признаку. В первую очередь, это касается критики так называемой английской школы в теории международных отношений, представленной трудами таких авторов как Х. Булл, М. Уайт и Б. Бузан. В основе данной научной школы лежит предположение, что так называемое международное сообщество, несмотря на то, что в него входит лишь меньшинство государств мира, имеет моральное право определять стандарты, в соответствии с которыми оцениваются действия всех государств мира. При этом приверженцы постколониальной теории международных отношений указывают на то, что в так называемое международное сообщество включаются лишь те страны, где большинство населения и подавляющее большинство элит принадлежат к белой расе, а следовательно, речь идет о попытке оправдать практику использования «двойных стандартов» по расовому признаку. Эту точку зрения высказывают и некоторые исследователи, не принадлежащие к постколониальному направлению в науке международных отношений.

Так, И. Нойманн признает, что «идея европейского расового превосходства», которая «сыграла важную роль в формировании ядра международного сообщества в XIX в.», «едва ли исчезла полностью, но лишь приняла более утонченную форму». О формировании ядра так называемого международного сообщества, которое составляет американо-британский альянс, пишет и С. Вучетич; по его мнению, общие расовые предрассудки стали важнейшей причиной формирования американо-британского альянса

213

в XIX в. и его сохранения на протяжении всего ХХ в., вплоть до настоящего времени. Использованием «двойных стандартов» является и применение различных критериев при оценке действий крупных держав и малых стран. Например, А. Нейер охарактеризовал таким образом внешнеполитическую практику администрации Президента США в 1993­2001 гг. Б. Клинтона. По его мнению, администрация Б. Клинтона охотно критиковала нарушения прав человека в малых странах, практически не замечая аналогичных проблем ^{[210] [211] [212] [213]}

в крупных державах, каковыми в середине 1990-х гг. считались Россия, Китай, Индия, Бразилия и Индонезия. Аналогично администрация Б. Клинтона практически не замечала проблем в сфере соблюдения прав человека в странах, являющихся значимыми партнерами США, таких как Египет, Израиль, Мексика, Саудовская Аравия и Турция.

Наконец, что особенно важно с точки зрения данной диссертации, можно говорить и об использовании «двойных стандартов» по региональному признаку. Например, в 2013 г. Африканский союз обвинил Международный уголовный суд в дискриминации выходцев из Африки по сравнению с выходцами из других регионов мира. При этом речь шла об использовании «двойных стандартов» именно по региональному, а не по расовому признаку, поскольку, по мнению Африканского союза, дискриминации в одинаковой степени подвергались и Президент Судана О. Аль-Башир, и Президент Кении Дж. Кеньятта, несмотря на то, что эти два лидера принадлежат к разным расовым группам. Своеобразное оправдание использования «двойных стандартов» во внешнеполитической практике США при администрации Б. Обамы мы находим в статье Ф. Закария, который пишет, что в XXI в. «выработка внешней политики выглядит более диверсифицированной и непоследовательной, поскольку разные регионы требуют подходов, которые не обязательно применимы за их пределами».^{[214] [215]}

Таким образом, «региональный подход» - это специфическая категория, суть которой можно представить, опираясь на взгляды К. Шмитта о сущности политики. В его понимании, политический взгляд на общественные явления неизбежно воспроизводит «двойные стандарты» в их оценке. В частности, это находит выражение в различной (неодинаковой) трактовке однотипных или схожих событий, происходящих в различных регионах современного мира. Оценка зависит от того, насколько та или иная страна близка к оценивающему его субъекту по шкале, основанной на концепции К. Шмитта «свой - чужой», «друг - враг». Частным случаем «двойных стандартов» является «региональный подход», определяемый в данной диссертации как практика использования различных критериев при оценке схожих действий стран, относимых к разным регионам мира. «Региональный подход» отражает также то обстоятельство, что границы регионов зависят от содержания политических, экономических, социокультурных, религиозных, этнических, идеологических процессов, происходящих внутри них. Различные теоретические концепции международных отношений предлагают разные критерии, позволяющие объединить абстрактную группу стран в единый регион. При этом необходимо учитывать тенденцию к изменению границ регионов, появление

новых и исчезновение старых регионов, включая и искусственное конструирование регионов на основе различных геополитических концепций. Будучи объективной политико-географической реальностью, любой регион может по-разному восприниматься и отражаться в сознании политических элит и лидеров. Субъективная картина региональной структуры мира у политических лидеров, представляющих и возглавляющих разные государства, может не совпадать. Такие различия, вместе с различиями в оценке региональных политических процессов из-за несовпадения интересов и целей, влияют на формирование внешней политики и на принятие конкретных внешнеполитических решений.