Глава 4 Между арабами и варягами, Западом и Константинополем: Древнерусская денежно-весовая система как результат межэтнического культурного взаимодействия

Характерным и очень красноречивым примером такого культурно- экономического явления, выросшего в пору сложения Древнерусского го- сударства из взаимного пересечения импульсов, исходивших из арабо-пер- сидского мира, Византии и скандинавского Севера (а значит, опосре- дованно, — из Франкской державы), может служить совершенно ориги- нальная, несмотря на свой генетический синкретизм, древнерусская де- нежно-весовая система, которая, в свою очередь, благодаря упомянутым широтным коммуникациям (мы условно назвали их «путем из немец в хазары») повлияла на денежно-весовой счет на юго-восточной окраине Франкского государства, в Баварской восточной марке.

Тема происхождения древнерусской денежно-весовой системы в науке обсуждается давно, но итог на удивление скромен: в сущности, единствен- ным крупным общепризнанным результатом этих усилий явилось опреде- ление структуры денежно-весового счета «Русской Правды».

Дело осложнялось тем, что по мере накопления археологического материала (монетных кладов, слитков стандартного веса и особенно ве- совых гирек) отчетливо вырисовывалась общность денежно-весовых сис- тем Восточной и Северной Европы в IX—X вв. Между тем отсутствие сводок археологических данных и очевидная разобщенность исследований по древнерусской и скандинавской денежно-весовым системам тормозили и продолжают тормозить прогресс в этой области. Достаточно сказать, что монография В. JL Янина (1956), в которой сделана попытка свести воедино и осмыслить большой археологический материал древнерусского про- исхождения, совершенно игнорирует северноевропейские данные, а ито- говая статья X. Штойера о весах и весовых гирьках (прежде всего, в раннее средневековье) (Steuer, 1987, S. 405—527) учитывает древнерусские на- ходки только эпизодически, хотя это находится в явном противоречии с убеждением самого исследователя, что высокостандартизованная система раннесредневековых весов и гирек Северной Европы выказывает не- сомненное ближневосточное влияние (автор справедливо жалуется на не- достаток публикаций, но проходит даже мимо того, что давно опубли- ковано).

Недостаточная изученность раннесредневековой денежно-весовой ме- трологии в ее общеевропейском (вернее было бы сказать, европейско- арабо-средиземноморском) целом, в котором древнерусская часть пред- ставляет собой одно из важнейших, но и наиболее темных звеньев, приводит к тому, что специалистами высказываются порой взаимоисключающие в своей радикальности точки зрения.

И все же главным препятствием на пути создания доказательной теории происхождения древнерусской денежно-весовой системы, по нашему мнению, является отсутствие принципа, который помог бы нащупать ее стержень, ее становую ось. В настоящей работе мы как раз и пытаемся найти такой принцип и практически применить его.

Вряд ли подлежит сомнению, что средой, в которой сложились и северноевропейская, и древнерусская денежно-весовые системы, было интернациональное сословие купцов — носителей дальней международной торговли. Их целью были богатые рынки арабо-персидского Востока и Византийской империи — ареала, где господствовал биметаллизм, т. е. обращалась как серебряная, так и золотая валюта. В таком случае естественно было бы думать, что практическая необходимость постоянного пересчета золота в более привычное для Европы того времени серебро и наоборот должна была так или иначе отразиться на структуре денежно- весового счета. Если учесть, далее, что одним из важнейших экспортных товаров из Восточной Европы на указанные рынки были меха, то напрашивается мысль, что в эту структуру, очевидно, каким-то образом вписывались и стоимости главных меховых ценностей. Эта идея не нова и неизбежно возникала в связи с «меховыми» названиями некоторых древ- нерусских денежных единиц (куна, векша, бела). Комбинации двух на- званных принципов в сочетании с рамками арабской и византийской де- нежно-весовых систем, как мы стремимся показать, достаточно для того, чтобы выявить логику развития древнерусской денежно-весовой системы в ее уже известных элементах, обнаружить элементы, до сих пор оста- вавшиеся неизвестными, а также установить происхождение тех и других.

* * *

В древнерусских письменных источниках упоминается целый ряд платежных единиц: гривна, куна, резана, ногата, векша (веверица), бела и др.

ногата = 2- резанам. Соотношение между куной и резаной видно из ста- тьи 42 «Краткой Правды» (или статьи 9 «Пространной Правды»), так на- зываемого «Покона вирного», где денежное довольствие княжескому вир- нику (чиновнику, расследующему убийство) в течение постной недели, со- ставлявшее в целом 15 кун, по дням разверстано в резанах: по 1 резане в среду и пятницу (когда пост усугубляется) и по 7 резан в остальные рабочие дни (РП, с. 400, 406—407); получаемая сумма в 30 резан (7x4 + 2 = 30) дает равенство 1 куна = 2 резанам. В итоге вырисовывается следующая схема де- нежного счета «Краткой Правды»: 1 гривна = 20 ногатам = 25 кунам = 50 резанам; она давно и прочно вошла в науку (Карамзин, 2, примеч.

Надо, однако, иметь в виду, что определение древнерусского денеж- ного счета, как он отразился в «Русской Правде», само по себе нисколько не приближает нас к ответу на вопрос о его происхождении. Более того, он оказывается настолько своеобразным, что практически лишает исследо- вателя возможности прибегнуть к аналогиям в денежно-весовых системах других стран и народов. Задача еще более осложняется тем, что древ- нерусские письменные источники не позволяют составить сколько-нибудь отчетливого представления об абсолютных стоимостях упомянутых денеж- ных единиц, без чего об ответе на вопрос об их генезисе не может быть и речи. Ясно также, что структура расчетных единиц «Краткой Правды» как целое не может иметь единого корня. Состоя из номиналов, не являвшихся подразделениями друг друга (куна и ногата), она явно выдает свой конта- минированный характер, а это значит, что отдельные ее компоненты могли возникнуть независимо друг от друга и в разное время. Это вносит в проблему дополнительные трудности.

Вместе с тем, очевидно, что главной «базовой» денежной единицей «Краткой Правды» служит гривна: все остальные единицы являются ее фракциями и только благодаря этому взаимно «не стыкующиеся» куна и ногата смогли быть включены в единую денежную систему. Древнейшая часть «Краткой Правды», в которой исчислены виры (штрафы за убийст- во), а также денежные пени за увечья или различного рода оскорбления действием (статьи 1—18), вообще знает только гривну. Архаичность гривны как платежного средства видна и из того, что это слово в значении денежной единицы (наряду с этимологически первичным значением «об- руч, ожерелье») известно всем славянским языкам за исключением бол- гарского (ЭССЯ, 7, с. 130—131, ст. «*grivbna/ *grivbmb(jb)»). Поэтому оп- ределение абсолютной стоимости гривны и ее происхождения могло бы стать ключом к пониманию древнейшей истории древнерусской денежно- весовой системы.

Характер упоминаний в письменных источниках не оставляет со- мнений в том, что под гривной понималась мера веса драгоценностей вообще (так, например, в надписи 1161 г. на известном кресте княжны св. Евфросинии Полоцкой: «А кованье его злото и серебро и каменье и жьнчюг в 100 гривн»: Алексеев JI. В., 1957, с. 231; Рыбаков, 1964, № 27), но в первую очередь драгоценных металлов — серебра и золота. В грамоте киевского князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода новго- родскому Юрьеву монастырю 1128/32 г. читаем: «А се я Всеволод дал есмь блюдо серебрьно в 30 гр[и]вн серебра» (ГВНП, №81, с. 140—141), а в киевском летописном своде конца XII в. под 1158 г. о дарении минского князя Глеба Всеславича киевскому Печерскому монастырю сказано: «Глеб же вда в животе своем с княгинею 600 гривен серебра, 50 гривен золота» (ПСРЛ, 2, стб. 492); и т. д. Во многих других случаях термин «гривна» явно обозначает уже абстрактную стоимость, как, например, в граффито конца XI

— XII в. из киевского Софийского собора о покупке «княгиней Все- воложей» земли некоего Бояна: «... купи землю княгыни Бояню вьсю, а въдала на ней семьдесят гривьн соболии, а в томь драниць семьсъту гривьн» (Высоцкий, 1966, №25, с. 61). Смысл слова «драница», ставящего в тупик комментаторов (СДРЯ, 3, с. 70, ст. «драница»), будет выяснен в ходе даль- нейшего исследования; сейчас для нас важно только то, что в гривнах как в стандартных денежных единицах выражена стоимость определенного количества мехов. Такое значение единицы стоимости могло развиться путем отвлечения от стоимости гривны веса конкретного материала. Поскольку наиболее распространенным драгоценным металлом в Древней Руси IX—XII вв., как и в Европе в целом, несомненно, было серебро, то естественно думать, что основой для гривны в качестве единицы стоимости послужила стоимость серебра весом в 1 гривну. Это заставляет вни- мательнее присмотреться к неоднократно зафиксированному в текстах термину «гривна серебра».

Кроме тех случаев, когда контекст не дает никаких данных для суждения о величине упоминаемой гривны серебра (как в цитированной выше дарственной князя Мстислава Юрьеву монастырю), есть два па- мятника, в которых гривна серебра как главная расчетная единица про- тивопоставлена гривне кун или гривне «ветхих» (старых, прежних) кун (ср. также берестяную грамоту №710 второй половины XII в.: «възьми у Тодоръка полъ деся[т](е) [г]ривне серебра, а 10 гривнъ кунами ...»: Янин — Зализняк, 1996, с. 121); это— договорная грамота Новгорода с Готским берегом и немецкими городами от 1191/2 г. (ГВНП, №28, с. 55—56; о датировке см.: Рыбина, 1989, с. 43—48; Янин, 1991, с. 81) и договор Смо- ленска с Ригой, Готландом и немецкими городами от 1229 г. (Смол, грам., с. 18—62). Давно замечено, что вира за свободного человека, а также лицо, находившееся на княжеской службе, которая в «Русской Правде» выражена в гривнах без какого-либо определения, в названных договорах разверстана в гривнах серебра, причем сравнение этих пеней в обоих памятниках показывает, что гривна серебра приравнивалась к 4 гривнам «Русской Правды». Так, в новгородском договоре статьи 2—3 читаются: «А оже убьють новгородца посла за морем или немецкый посол Новегороде, то за ту голову 20 гривен серебра. А оже убьють купчину новгородца или немчина купчину Новегороде, то за ту голову 10 гривен серебра» (чему соответствует статья 1 смоленского договора: «Аже будет свободный человек убит, 10 гривен серебра за голъву»), тогда как в статье 1 «Про- странной Правды» находим иное: «Аже убиеть муж мужа,... то положити за голову 80 гривен, аче будеть княжь муж или тиуна княжа; аще ли будеть ... купець ..., то 40 гривен положити за нь» (РП, с. 402—403); эти нормы присутствуют и в «Краткой Правде», но разнесены там по статьям 1 и 19, так как возникли в разное время (там же, с. 397—398). Все прочие пени в статьях 4—8 новгородского документа выражены в «старых гривнах», которые именуются также «гривнами старых (ветхих) кун», тогда как в смоленском договоре употребление гривны серебра носит более последовательный характер. Это дает возможность сравнить некоторые статьи обоих договоров. Статье 4 договора Новгорода — «А оже мужа свяжуть без вины, то 12 гривен за сором старых кун» — соответствует статья 20 в договоре Смоленска: «Аже мьжю русином и латинескъм свяжеть друг друга без вины, за то платити 3 гривны серебра». Аналогично вместо статьи 7 в первом случае — «Оже пошибають (подвергнут насилию. — А Я) мужеску жену любо дчерь, то князю 40 гривен ветхыми кунами, а жене или мужьское дчери — 40 гривен ветхыми кунами» — во втором находим: «Аже застанеть русин латинеского человека с своею женъю, за то платити гривьн 10 серебра». Сравнение дает все тот же результат: 1 гривна серебра приравнивалась к 4 старым гривнам «Русской Правды».

Так как старая и новая гривны противопоставлены и сосуществуют на страницах одного и того же документа, то появление новых норм пеней невозможно объяснить просто подорожанием серебра в связи с тем, что, как известно, с рубежа XI—XII вв. резко сокращается приток этого металла в Восточную Европу. Гривна «Русской Правды», т. е. гривна XI в., возникла, разумеется, много раньше, когда в IX—X вв. на Русь в изобилии поступала серебряная монета арабской чеканки. Это значит, что гривна «Русской Правды», так же как и гривна серебра, существовала премущест- венно в серебряном выражении. В одном из списков договора 1229 г. есть тому прямое подтверждение в виде глоссы: «... а за гривну серебра — по 4 гривны кунами или пенязи» (Смол, грам., с. 36.22—23, 40.20—21, 46.49— 50). Следовательно, термин «гривна серебра» вводит в заблуждение: и ста- рая, и новая гривны были в равной мере гривнами серебра, различаясь, однако, следуя логике смоленского глоссатора XIII в., по форме, в которой в том и другом случаях серебро выступало как средство платежа. Старая гривна представляла собой единицу исчисления серебра в его монетной форме («пенязи»); это наводит на мысль, что новая гривна должна была выступать в виде слитка.

Действительно, прямое подтверждение такому предположению находим в часто цитируемом свидетельстве «Галицко-Волынской летописи» под 1288 г. о князе Владимире Васильковиче, который «и блюда великаа серебрянаа, и кубькы золотые и серебряные сам перед своими очима поби и полья в гривны (выделено нами. — А. Н.)» (ПСРЛ, 2, стб. 914). Со второй половины XI в. на Руси получают широкое распространение серебряные слитки чаще всего в виде палочек весом, колеблющимся, главным образом, между 195 и 200 г (Ильин А. А., 1921; Bauer, 1929, S. 77—120; 1931, S. 61— 100; Медведев, 1963, с. 107—120; Kotljar, 1985; Котляр, 1996, с. 80—142). Если отождествить такие слитки стандартного веса с «гривной серебра», то в качестве серебряного наполнения гривны «Русской Правды» получим вес ок. 49 г (ок. 197 : 4). Эта точка зрения Н. П. Бауера (1937, с. 225) в не- сколько видоизмененном виде была поддержана В. Л. Яниным, который считал метрологически необоснованной величину ок. 197 г (в качестве среднего веса слитков исследователь принимал ок. 198 г). По мнению

В. Л. Янина, за норму слитков надо признать вес ок. 204 г, т. е. половину западноевропейского фунта (ок. 409 г). Разницу между этой теоретической нормой и фактическим средним весом слитков исследователь объяснял угаром — утратой металла, неизбежно сопутствующей переплавке его в слитки. Если так, то гривна «Русской Правды» оказывается равной примерно 51 г серебра (ок. 204 : 4) (Янин, 1956, с. 44—48). В дальнейшем мы еще убедимся, что по-своему правы оба исследователя, ибо вес ок. 197 г (точнее — 196,47 г) все-таки имеет принципиально важный метрологи- ческий смысл и отражает реально существовавшую денежно-весовую единицу, но древнерусская гривна оказывается равной - не этой единицы, а именно полуфунта — ок. 51 г серебра. В таком случае для ногаты получаем величину 2,5—2,6 г, для куны — ок. 2 г, для резаны — примерно 1 г серебра (Янин, 1956, с. 48).

Применительно к интересующей нас проблеме происхождения древне- русского денежно-весового счета этот результат означает постановку двух вопросов. 1) Имеются ли археологические материалы, которые можно было бы поставить в соответствие этим вычисленным денежно-весовым единицам? Наличие таких материалов подтвердило бы верность рекон- струкции, основанной на письменных источниках, а их (материалов) возраст позволил бы составить суждение о древности денежно-весового счета «Русской Правды». 2) Есть ли подобные единицы в денежно-весовых системах других регионов: западноевропейской, византийской, сканди- навской, арабской ит. п.? Если да, то круг источников по теме существенно расширяется, что открывает перед исследователем новые возможности.

Трехсотлетний период от конца VIII до конца XI в. был временем широкого бытования в Восточной Европе привозного монетного серебра: в IX—X вв. — почти исключительно арабского дирхема, а в XI в. — западно- европейского денария. Это— факт общеизвестный. Логично думать, что древнерусский денежно-весовой счет «Краткой Правды» сложился не в период письменной фиксации этого памятника, т. е. не в третьей четверти XI

в., а несколько ранее. Иными словами, если искать археологические следы этого специфического счета, а среди них — прежде всего те ар- тефакты, которые могли бы лежать в его основе, то естественно об- ратиться к эпохе активного хождения на Руси куфического монетного серебра (дирхемов). Территория Руси, за исключением правобережья Днепра (о возможной причине этой лакуны см. в главе III), чрезвычайно насыщена кладами серебряных монет арабской чеканки второй половины VIII — X в., иногда достигающими нескольких тысяч дирхемов (последняя известная нам сводная карта: Даркевич, 1985, с. 401, табл. 161). Вследствие своей высокой стандартизации дирхем вполне мог бы послужить отправным пунктом для формирования древнерусского денежно-весового счета. Труд- ность, однако, состоит в том, что вес стандартного дирхема ок. 2,9—3,0 г плохо согласуется с вычисленными выше фракциями древнерусской гривны. Правда, со второй трети X в. арабский серебряный чекан утра- чивает свою стабильность и его средний вес сильно смещается в сторону увеличения. Но это наблюдение вряд ли способно помочь нам в решении поставленной задачи, так как, во-первых, номинал ок. 3,4—3,5 г столь же мало вписывается в реконструируемую на основе письменных источников древнерусскую денежно-весовую систему, как и стандартный дирхем предшествующего времени, а во-вторых, монета с весом, зыбко «пла- вающим» в пределах от 2,5 до 4,5 или иногда еще более граммов, уже по этой самой причине не могла бы лечь в основу какой бы то ни было расчетной схемы. Очевидно, невозможность «напрямую» соотнести де- нежный счет «Русской Правды» со стандартным дирхемом IX в. и объяс- няет, почему первая систематическая попытка рассмотреть всю сово- купность наличного археологического материала (монет, слитков, гирек) в связи с темой денежно-весового счета Древней Руси была предпринята лишь в середине нашего века В. JI. Яниным, хотя идея о какой-то связи древнерусских денежно-весовых единиц с дирхемом высказывалась и раньше. Вышедшая в 1956 г. диссертация В. JI. Янина «Денежно-весовые системы русского средневековья: домонгольский период» широтой охвата материала и исчерпывающим их анализом произвела такое впечатление на исследователей, что с тех пор и до самого последнего времени оставалась единственной работой по проблеме в целом. Поэтому осветить главные аспекты занимающей нас темы удобнее всего в ходе критического разбора основных положений книги В. JI. Янина, на наблюдения которого мы не раз будем опираться в своих построениях.

Указанную трудность историк преодолевает следующим образом. Коль скоро вес стандартного дирхема IX — первой трети X в. не стоит ни в каком рациональном отношении к гривне «Русской Правды» и ее подраз- делениям, то надо признать, что гривне «Русской Правды» предшествовала какая-то другая древнерусская гривна с более «удобным» в этом смысле весом. Чтобы установить его, используется идея, которая уже неоднократно обсуждалась в литературе. Сравнение правовых норм, отразившихся в договорах Руси с Византией первой половины Хв., с нормами «Русской Правды» позволяет в ряде случаев обнаружить их известную близость; это давало и дает повод предполагать, что «Русская Правда» фиксирует более развитую ступень того древнерусского права, которое действовало уже по крайней мере в эпоху договоров (Черепнин, 1965, с. 139—146; Свердлов. 1988; и др.). Среди такого рода норм в договорах 911 и 944 гг. находим установление: «Аще ли ударит мечем или убьет кацем любо сосудом, за то ударение или бьенье да вдасть литр 5 сребра по закону Рускому» (ПСРЛ, 1, стб. 34, 52; 2, стб. 25, 40); его естественно сопоставить со статьями 3 и 4 «Краткой Правды» о штрафе за побои: «Аще ли кто ударить батогом, любо жердью, любо пястью, или чашею, или рогом, или тылеснию, то 12 гривне ... Аще утнеть мечем, а не вынем его, любо рукоятью, то 12 гривне за обиду» (РП, с. 398). Отсюда (в предположении, что величина штрафа в гривнах не менялась с течением времени) вывод: 12 древнерусских гривен первой половины X в. равнялись 5 литрам серебра. При теоретической норме византийской литры (или, что то же, древнеримского фунта) 327,45 г для гривны получаем вес ок. 136 г (Казанский, 1851, с. 114; Мрочек- Дроздовский, 1881, с. 74; Ключевский, 1, с. 225; и др.). Однако вес ногаты и куны при такой гривне (ок. 6,8 и 5,5 г соответственно) ни в коей мере не приближают нас к дирхему в 2,9—3,0 г. Из этого тупика В. Л. Янин находит остроумный выход. Он обращает внимание на то, что, в отличие от прочих списков «Повести временных лет», сохранивших договоры с греками, «Новгородская Четвертая» и «Софийская Первая» летописи (как и не- которые более поздние списки) вместо 5 литр серебра в договоре 944 г. указывают 10 литр (ПСРЛ, 4, с. 34; 5, с. 29; 6, стб. 43). Возведя это отличие к одной из редакций «Повести временных лет», историк строит далее сложную цепь умозаключений. Чем руководствовался редактор, испра- вивший 5 литр на 10? Тем, что в его время (в начале XII в.) более распространенной была именно полулитра, которая несколько позднее, в течение XII в., выступает в виде археологически фиксируемого слитка так называемого «южного» или «киевского» веса ок. 160 г. Но такое «ис- правление» было ошибочным, потому что в расчете, приравнивавшем 5 литр к 12 гривнам, по мнению В. Л. Янина, уже и так имелась в виду эта особая литра, равная полулитре. Тем самым в качестве гривны договоров с греками получается величина не в 136, а в 68 (136 : 2) г серебра (Янин, 1956, с. 51—52).

Куна при такой гривне составляла бы чуть больше 2,7 г, что су- щественно ближе к весу стандартного дирхема, но все-таки разница в 0,2 г представляется значительной, давая на гривну «недобор» в целых 5 г, т. е. почти в 2 куны из 25. Чтобы преодолеть это очередное препятствие, ис- следователь обращается к монетному составу древнерусских куфических кладов первого периода обращения дирхема в Восточной Европе (по периодизации Р. Фасмера), т. е. конца VIII — первой трети IX в. и отмечает одну его характерную особенность: в кладах представлен как азиатский, так и африканский чекан, причем в некоторых кладах последний даже пре- обладает. Это-то обстоятельство, с точки зрения В. Л. Янина, и оказалось очень важным для формирования древнерусского счета на куны, поскольку в среднем африканский дирхем заметно легче азиатского и весит как раз ок. 2,7 г. Следовательно, заключает историк, начало сложения денежно- весового счета «Русской Правды» пришлось на первую треть IX в., а в его основу был положен дирхем африканской чеканки в качестве куны (там же, с. 91—100).

Однако сложный счет — долями явно не мог быть изначальным, а это значит, что гипотетическая гривна в 68 г должна была возникнуть раньше, чем в Восточной Европе познакомились с легким африканским дирхемом. Неизбежно встает вопрос о происхождении гривны в 68 г, ответить на который В. JI. Янин пытается с помощью еще одной гипотезы. Она сводится к тому, что 68-граммовая гривна являлась древней славянской (восточнославянской?) денежно-счетной (именно счетной!) единицей, сложившейся еще в первые века н. э. на базе древнеримского денария в 3,4 г и архаического счета двадцатками: 3,4 х 20 = 68 г (там же, с. 193—201).

В дальнейшем эта первоначальная древнерусская денежно-весовая система претерпела, по В. Л. Янину, эволюцию, которая и придала ей тот вид, какой мы застаем в «Русской Правде». Причиной перемен стало расшатывание веса дирхема, активно прогрессировавшее со второй трети X

в. Пока в течение IX — первой трети X в. доминировал стандартный дирхем весом ок. 2,9—3,0 г, его отклонение от нормы куны в 2,7 г было не столь велико, что позволяло, как полагает В. Л. Янин, сохранять в целом старую гривну в 68 г. Но примерно в середине Хв., когда вес дирхема окончательно утратил всякую стабильность и в среднем очень потяжелел, счет на дирхемы стал уже совершенно невозможен. Это привело к тому, что серебро начало приниматься на вес, появилась фракция куны резана (ок. 1,35 г в системе старой гривны в 68 г), а затем древнерусские земли переориентировались на денежно-весовые единицы, согласованные с еди- ницами соседних стран: на севере возникла гривна весом ок.51 г, а на юге— ок. 82 г (163,73 : 2) (в позднейших работах исследователь пред- почитает говорить о «южной» гривне в 163 : 4 = ок. 41 г: Янин, 1985, с. 365); первая вписывалась в систему западноевропейского фунта, вторая — в систему византийской литры. Сама структура денежного счета (1,

—) при этом была сохранена (Янин, 1956, с. 141—171).

Перед нами стройная и опирающаяся на анализ огромного археоло- гического материала теория происхождения древнерусской денежно-весо- вой системы. Вместе с тем — и это очевидно — не все ее звенья в равной мере обоснованны, причем наиболее уязвимым выглядит одно из ключевых для схемы В. Л. Янина положений — представление о древнейшей гривне в 68 г, на что указывали уже первые рецензенты (Монгайт, 1958, с. 185; Кропоткин, 1958, с. 183—188; он же, 1967, с. 44—47; см. также: Камен- цева — Устюгов, 1975, с. 40; Кобрин — Леонтьева — Шорин, 1984, с. 133).

В самом деле, предложенная В. Л. Яниным гипотеза происхождения 68-граммовой гривны из сочетания римского денария I—II вв. н. э. в 3,4 г серебра и архаического славянского счета двадцатками вызывает целый ряд вопросов. Во-первых, непонятно, на какой территории происходило по- стулируемое исследователем взаимодействие славян II в. н. э. с импортной римской монетой? В. JI. Янин пытается подкрепить свое предположение материалами кладов юга Восточной Европы, но это противоречит пред- ставлениям современной археологии о времени появления славян в данном регионе в качестве одного из этнических компонентов Черняховской куль- туры, которая начинает формироваться только на рубеже II и III вв. (Седов, 1994, с. 233—286). Но даже если допустить, что славяне в ходе своего позднейшего продвижения на юг Восточной Европы позаимствовали здесь у местного населения денежно-весовую единицу, основанную на счетном приеме римского денария, то это все равно никоим образом не решает вопроса. Ведь фактический вес римских денариев (это— во-вторых), с которыми имело дело население юга Восточной Европы в I — первой половине III в. (т. е. до практического прекращения импорта сюда римского монетного серебра) был заметно ниже 3,4 г — того теоретического веса в часть римского фунта (ок. 327 : 96 = ок. 3,4), который был установлен при императоре Нероне. По подсчетам В. В. Кропоткина (1961, с. 20—21), произведенным на материале 20 кладов, этот фактический вес колебался от 2,5

до 3 с небольшим граммов, что видно, впрочем, и на примере монет Безымянного клада из коллекции Гос. Эрмитажа, на которых основывается В. JI. Янин (1956, с. 199, рис. 55). Наконец, в-третьих, если бы контакт с римским денарием и породил счетную единицу стоимостью ок. 68 г серебра, то с исчезновением самого денария во второй половине III в. она должна была бы также исчезнуть (нечего стало считать); превратиться в весовую единицу в 68 г при отсутствии весов она никак не могла. А между тем, согласно В. JI. Янину, она не только пережила исчезновение денария, но и в неизменном виде просуществовала более полутысячелетия до рубежа VIII—IX вв., когда из столкновения ее с африканским дирхемом якобы родился древнерусский счет на куны. Каким образом это было возможно? Историк видит эту присущую его теории сложность, но обходит ее, предполагая, что консервация весовой единицы в 68 г, несмотря на отсутствие у восточных славян тонких весов, произошла вследствие активного литья в IV—IX вв. серебряных украшений стандартных форм (например, шейных гривен), которые именно из-за стандартности формы могли сохранить в течение нескольких веков и стандартный вес (там же, с. 201—202). В. JI. Янин высказал даже убеждение, что такие украшения «будут обнаружены безусловно и в большом количестве» последующими археологическими изысканиями (там же, с. 202). Насколько нам известно, эти надежды, за более чем сорок лет, истекшие со дня появления труда В. JL Янина, успевшего тем временем стать хрестоматийным, не оправ- дались. Серебряные украшения относительно постоянного веса действи- тельно известны, но уже для IX—X вв., причем их весовая шкала доста- точно грубо воспроизводит подразделения фунта весом ок. 409 г: ок. 50 — ок. 100 — ок. 200 г; иногда вес ориентрирован на другую шкалу: ок. 75 — ок. 150 — ок. 300 г, которую можно связать с системой византийской литры (Рябцевич, 1965, с. 124—128; с сожалением и не без удивления приходится констатировать, что обширный материал восточноевропейских украшений раннего средневековья в виде гривен, отчасти каталогизированный, не содержит никаких данных о весе этих популярных изделий: Корзухина, 1954; Фехнер, 1967, с. 55—87).

Столь же труднообъяснима и даже парадоксальна дальнейшая судьба предполагаемой гривны в 68 г. Цепко удерживая ее точный (!) вес в те- чение столетий «безвесовой» эпохи, славяне севера Восточной Европы вдруг с легкостью отказываются от него в середине X в. Для чего же? Вовсе не для того, чтобы заимствовать какую-либо другую употребитель- ную у соседей весовую единицу (гривна в 51 г ни в Скандинавии, ни в остальной Европе — за одним исключением, о котором еще пойдет речь — неизвестна), а для того чтобы самим создать новую на основе западноевро- пейского фунта. Но даже и этот мотив в данном случае не мог быть дейст- венным по той причине, что гипотетическая первоначальная гривна в 68 г находилась во вполне удобном соотношении с западным фунтом, составляя ровно ^ его часть. Радикальная ломка традиционной весовой системы толь- ко затем, чтобы j фунта заменить на нам представляется маловеро- ятной. Она была бы оправдана только в одном случае: если бы новая гривна в 51 г обладала какими-то особыми выдающимися метрологическими пре- имуществами. Но в схеме В. JI. Янина — и это еще более осложняет дело — гривна в 51 г вообще остается без метрологического оправдания (если не считать таковым кратность западного фунта по отношению к ней).

Другим основополагающим моментом в теории В. JI. Янина является идея о происхождении специфического древнерусского счета на куны (1 : 25) из противостояния архаической гривны в 68 г и легкого дирхема в 2,7

г. Такая идея могла бы претендовать на убедительность только при одном условии: если бы в распоряжении науки были клады, состоящие целиком и исключительно из дирхемов африканской чеканки, разве что с небольшими примесями других монет, и если бы такие клады образовывали подавляющее большинство сравнительно с прочими. Но ведь ни то, ни другое не соответствует действительности. В кладах, которые В. JI. Янин привлекает для обоснования своего тезиса (10 из 25 учтенных историком кладов 1-го периода обращения дирхема), количество африканских монет составляет от 19 до 58 %, не более; для сравнения укажем, что в тех же кладах процент дирхемов азиатской чеканки колеблется от 13 до 64 % (Янин, 1956, с. 92, табл.), в других он еще выше. Таким образом, состав кладов показывает, что монеты африканского и азиатского происхождения обращались в Восточной Европе вперемеш- к у: попытка выделить африканский чекан из общей массы куфического серебра при внешнем тождестве монет была бы неисполнимой без тща- тельно отлаженной процедуры индивидульного взвешивания. Вряд ли она мыслима. Отсутствие кладов, содержащих одни только африканские мо- неты, говорит о том, что такой процедуры и не было. Практическое зна- чение для держателей монетного серебра при полной доминации достаточно стандартизованного дирхема мог иметь только средний вес монет, на величину которого должна была влиять не только африканская, но и азиатская составляющая общей монетной массы.

Несколько слов необходимо сказать и о том, как В. JI. Янин объясня- ет возникновение фракции гривны — ногаты. Было бы наивно пред- полагать, что восточные славяне могли в течение веков сохранить не только точный вес гривны в 68 г, но и счет на — ее доли, из которого она якобы и возникла. При отсутствии в фактическом обращении самих этих долей такое предположение абсурдно, да историк и не рассматривает подобной возможности. Согласно В. JI. Янину, обособление в древнерусских кладах монет с весом ок. 3,4 г прослеживается уже с начала X в., при- обретает законченные формы к середине этого столетия и связано с появлением в указанный период большого количества тяжеловесных дирхемов: вес монет как бы «поплыл» в сторону его увеличения. Весовые диаграммы, наряду с главным пиком в районе 2,9—3,0 г, приобретают еще один, хотя и значительно менее выраженный — вокруг веса ок. 3,4 г. Отбор таких экземпляров из общей массы тяжеловесных дирхемов происходил, как полагает исследователь, на Руси; с ним связана и сама этимология термина «ногата» — от арабского глагола со значением «сортировать, отбирать хорошие монеты» (Бауер, 1937, с. 213, примеч. 1; Янин, 1956, с. 125—126).

Изложенная гипотеза вызывает, однако, большие сомнения; не лишена она, как нам кажется, и внутренних противоречий. Действительно, появление ногаты приходится в таком случае на третий период обращения дирхема в Восточной Европе, т. е. на первую треть X в. — время, когда, по мнению самого В. JI. Янина, дирхем вследствие своего пока еще в целом довольно стабильного веса принимался здесь на счет; средний вес монет, несмотря на увеличившиеся отклонения относительно немногочисленных экземпляров, оставался прежним (Янин, 1956, с. 122, 124). Но тогда возникают вопросы, на которые в рамках гипотезы В. JI. Янина, насколько мы можем судить, ответа нет. Во-первых, при приеме куфического серебра на счет, как уже отмечалось, был важен только средний вес внешне тождественных монет; если он оставался в общем неизменным, то непонятно, зачем вообще нужно было выделять новую фракцию? Во- вторых, прием дирхема на счет делал излишним употребление весов, на что, по мнению В. JL Янина, указывает также практически полное отсутствие обломков монет в кладах данного периода (там же, с. 77—78). Не станем вникать в вопрос об обоснованности выделения особых «безобломочных» периодов в обращении дирхема на территории Древней Руси, поскольку он не имеет прямого отношения к нашей теме (заметим только, что ряд обнаруженных после выхода в свет книги В. JI. Янина кладов приходится на выделенные исследователем периоды 832—868 и 879—938 гг., когда древнерусское денежное обращение будто бы практически не знало об- ломков, но содержат, тем не менее, большой процент обрезков; например, в трех кладах с территории Белоруссии 841/2, 845/6 и 853/4 гг. их доля составляет от 15 до 55 %: Рябцевич, 1965, с. 122 и примеч. 5); укажем на другое: в этом построении В. JI. Янина для нас остается совершенно непонятным, как же без постоянного и повсеместного употребления весов мог происходить отбор дирхемов с весом ок. 3,4 г из общей массы в среднем более легковесного куфического серебра? И в-третьих, если все-таки допустить, что такой отбор на древнерусской почве каким-то образом, тем не менее, совершался, то почему специфически древнерусский номинал, которому у арабов не было никакого соответствия, получил арабское название? Наконец, в-четвертых, еще одно весьма существенное обстоя- тельство, на которое обратил внимание сам автор гипотезы, хотя никак его не разъяснил. Оказывается, что обособление небольших групп дирхемов с весом ок. 3,4 г наблюдается уже на весовых диаграммах аббасидских монет из восточноевропейских кладов, чеканенных в последней четверти IX в., но В. JI. Янин отказывается усматривать в этом факте свидетельство появ- ления древнерусской ногаты, так как в более позднем чекане Саманидов рубежа IX—X вв. он снова исчезает. «Было бы странным, — справедливо замечает историк, — если бы в начале X в. сортировке подвергались только аббасидские дирхемы, а не основная масса монет (т. е. саманидских. — А Я.)», — и ставит на этом точку (Янин, 1956, с. 126—127). Но каким же образом на весовой диаграмме монет аббасидских халифов ал-Мутамида (869—892), ал-Мутадида (892—902) и ал-Муктафи (902—908) все-таки возникает небольшой пик в районе 3,4 г, В. JI. Янин не объясняет; ясно только, что гипотетическая сортировка дирхемов на древнерусской почве в данном случае, по его мнению, не при чем. Но тогда что заставляет по- лагать, что столь же небольшой пик на весовой диаграмме чекана сама- нидского халифа Насра Ибн Ахмада (914—933) и еще менее выразитель- ный — среди монет его предшественника халифа Ахмада Ибн Исмаила (907—914) были следствием именно такой сортировки? Не логичнее ли думать, что и в том, и в другом случае отразились какие-то особенности арабской чеканки конца IX — начала X в., которые вскоре, уже во второй четверти X в., привели к тому, что тяжеловесные дирхемы (от 3,1 до 3,6 г) стали даже преобладать (там же, с. 134, рис. 32)? Известно, что во второй половине IX в. дирхем начинает чеканиться al pondo и контроль за весом каждого отдельного экземпляра утрачивается (Album, 1976, р. 252; Ilisch, 1985,

Sp. 1105; Steuer, 1984, S. 479).

Итак, тезис о первоначальной древнерусской гривне в 68 г ока- зывается зыбким во всех трех своих главных компонентах. Нет уверенности в самом существовании этой гривны. Тот факт, что среди сотен кладов монетного серебра в Восточной Европе конца VIII — XI в. есть один, вес которого (69,13 г) примерно соответствует весу вычисленной В. JI. Яниным гривны (Янин — Гайдуков, 1996, с. 151—170), может ли служить дока- зательством такого существования? Тем более, что датировка клада (1020—1030 гг.: там же, с. 152—153) находится в резком противоречии с хронологией гривны в 68 г, которая, по В. JI. Янину, сменяется на севере Руси гривной в 51 г в середине X в. Кроме того, принимая такую методику, можно было бы указать и на клады с весом, примерно совпадающим с гривной в 51 г. Так, клад из 22 дирхемов (младшая монета чеканена в 923 г.) с городища Титчиха в Верхнем Подонье (Москаленко, 1965, с. 142—143, 188—189, 271—273 [описание монет С. А. Яниной]), также сохранившийся в виде единого нетронутого комплекса, имеет вес 58,96 г, причем совокупный вес дважды пробитых монет клада составляет 50,22 г. Наличие отверстий (одного или двух) в монетах обычно рассматривается как свидетельство того, что они служили в качестве украшений-подвесок, хотя наличие двойных отверстий, пробивавшихся явно одновременно сразу в небольшой стопке дирхемов, скорее можно трактовать совершенно иначе: специально отобранные по весу монеты нанизывались на проволоку или крепкую нить и такие связки соответствовали каким-то более крупным денежным единицам (идея С. С. Ширинского). В таком случае показательно, что суммарный вес пробитых монет клада из Титчихи всего лишь менее, чем на 1 г, легче расчетного веса гривны в 51,16 г, а общий вес клада на ту же величину легче устанавливаемого нами ниже арабского варианта этой гривны — 59,7 г, т. е. веса 20 стандартных дирхемов. Между тем клад относится ко времени (первая половина X в.), когда, по В. JI. Янину, на Руси еще господствовала гривна в 68 г.

Не убеждает и предложенное историком объяснение происхождения кунного счета. Оно исходит из естественного постулата, что в основе древнерусского денежно-весового счета должен был лежать дирхем — се- ребряная монета, безраздельно доминировавшая на территории Восточной Европы с конца VIII по конец X в., но в итоге соскальзывает на пред- положение, будто первоначальной древнерусской куной явился не этот господствовавший дирхем весом ок. 2,9—3,0 г, а его существенно более легкая разновидность африканской чеканки весом ок. 2,7 г, при помощи некоей волшебной процедуры выделенная из общей массы куфического серебра в течение весьма ограниченного периода — первой трети IX в. Это не мешает В. JI. Янину в дальнейшем иллюстрировать свое положение о дирхеме как куне материалами древнерусских кладов IX — начала X в., где абсолютно преобладающей весовой группой являются как раз стандартные дирхемы в 2,9—3,0 г (Янин, 1956, с. 110—112, рис. 18—20; с. 123—125, рис. 25—28). Исследователь полагает, что такое потяжеление сравнительно с весом гипотетической первоначальной куны было недостаточным для того, чтобы повлиять на сложившийся счет (там же, с. 110—111). С этим трудно согласиться, так как 25 подобных стандартных дирхемов давали вес 2,9 (3,0) х 25 = 72,5 (75,0) г, что на полтора—два дирхема тяжелее исходной величины в 68 г, в которой оказывается не 25, а всего лишь примерно 23 куны-дирхема. Едва ли такую разницу можно признать несущественной.

В. JI. Янин, безусловно, прав, делая вывод, что в древнерусских кладах первой половины X в. наблюдается сортировка монет, выбраковка слишком легких и слишком тяжелых экземпляров, в результате которой весовые диаграммы кладов приобретают «стройность» в отличие от «размазанной» диаграммы арабского чекана этого времени в целом (там же, с. 114—116). хотя трудно согласиться с тем, что такая выбраковка происходила будто бы на глаз, без весов. Ведь В. JI. Янин предпочитает говорить не о сортировке монет, а об их чуть заметном обрезании («стрижке»), когда от всякой, как тяжелой, так и легкой монеты, отрезался примерно одинаковый по визуальной оценке сегмент. Факт «стрижки» отрицать невозможно, но в то же время совершенно ясно, что с помощью такой процедуры нельзя превратить «пологие» весовые диаграммы в пикообразные; единственное, к чему она может привести — это к параллельному смещению «пологой» диаграммы в сторону уменьшения веса на величину, равную примерному весу отрезавшегося сегмента. Далее, приводимые самим В. JI. Яниным материалы показывают, что в ходе сортировки на древнерусской почве отбирались монеты с весом именно в 2,9—3,0 г, т. е. стандартные дирхемы IX

в., а вовсе не экземпляры с весом, приближавшимся к предполагаемой норме первоначальной куны— ок. 2,7 г. Небезупречно, как мы видели, и построение исследователя в отношении другой фракции гривны — ногаты.

Итак, наиболее прочным звеном в теории В. JI. Янина выглядит положение о гривне «Русской Правды» весом ок. 51г. Сильным аргументом в пользу именно такой нормы гривны служит вес древнерусских гирек. В полной мере материал весовых гирек еще не собран и не проанализирован. Однако уже имеющихся данных достаточно для утверждения, что по крайней мере наиболее распространенная разновидность гирек (так называемые сферические или бочкообразные гирьки) имеет вес, кратный величине ок. 2 г, т. е., как можно полагать, калибрована в соответствии с нормой куны в системе 51-граммовой гривны (там же, с. 175—178). Дополнительные соображения относительно веса, вероятно, лежащего в основе сферических гирек, будут высказаны нами ниже. При гривне в 51 г наличный археологический материал вполне удовлетворительно объясняет и модификацию древнерусского денежно-весового счета, представленную «Пространной Правдой» — переход от — к — фракции гривны, т. е. от ку- ны— к резане. После того как с рубежа Л—XI вв. арабское серебро на древнерусских землях было вытеснено западноевропейским, ходовой монетой здесь стал денарий, вес которого в XI в. в общем колебался вокруг величины ок. 1 г (Бауер, 1937, с. 232—233, табл. 2, 3; Потин, 1968, с. 80), иными словами, примерно совпадал с весом резаны в системе гривны в 51 г, что и обеспечило счету на резаны решающее преимущество.

Вместе с тем гипотеза о гривне в 51 г в той форме, в которой она предложена В. JI. Яниным, имеет, как уже отмечалось, один роковой, на наш взгляд, изъян: остается совсем непонятным ее происхождение. Неясно, почему расшатывание веса дирхема в X в. должно было повести около 5

— 1075 середины этого столетия к появлению новой гривны. Да, оно обязано было de facto отменить практику приема дирхема на счет и заставить перейти к приему монет по весу, на что справедливо указал В. JI. Янин (1956. с. 139— 140). Но при весовом приеме серебра величина гривны уже не имела никакого значения, и гипотетическая традиционная гривна в 68 г при таких условиях была бы столь же приемлема, как и гривна в 51 г. По мнению В. JI. Янина, еще одной причиной перехода на гривну именно в 51 г стала ее связь с «нормой веса, принятой в торговле с Западной Европой» (там же, с. 204), т. е., очевидно, с фунтом в 409 г. Но и это предположение вызывает сомнения. Величина в 68 г так же хорошо вписывается в систему фунта, как и 51-граммовая гривна (68,22 х 6 = 409,31 г), и в этом смысле последняя не обладает никакими преимуществами (на эту сторону дела мы уже обращали внимание). Весьма важным представляется также следующее обстоятель- ство. Можно согласиться с В. JI. Яниным, что относительно широкое распространение гирек-разновесов, упомянутых выше, именно со второй половины X в. вызвано переходом на весовой прием монетного серебра. Но для выяснения нормы, лежащей в основе гирек, были бы важны и более ранние находки (пожалуй, даже в первую очередь они), пусть и единичные, если они ориентированы на ту же норму, что и позднейшие материалы. И вот оказывается, что отдельные находки, вполне аналогичные бочковидным гирькам, калиброванным, как считает и В. JI. Янин, по весу куны при гривне ок. 51 г, имеются на севере Руси уже со второй половины IX в. (Давидан, 1986,

с. 123; Пушкина, 1991, с. 232—233). В это же время, примерно в 870— 880 гг., они появляются и на севере Европы вместе с совершенно новым типом весов (складных весов), выдающим по ряду признаков свое переднеазиатское происхождение (Steuer, 1987, S. 459—469, 474—479); ср. найденные в Тимерёве в захоронении второй половины X в. чашечки весов с арабской надписью «налог, подать, таможенный сбор» (Фехнер — Янина, 1978, с. 184—188). Если так, то приходится решительно удревнить и самое гривну в 51 г, а это окончательно подрывает представление о ее вто- ричности по отношению к предполагаемой 68-граммовой гривне.

Очевидно, что всех описанных трудностей удалось бы избежать при допущении, которое напрашивается само собой: а не была ли гривна «Русской Правды» действительно изначальной древнерусской денежно- весовой единицей, существовавшей не только в XI, но и в IX—X вв.? К обоснованию этого тезиса мы и переходим. Ключ к разгадке, по нашему мнению, — в прояснении вопроса о метрологическом значении гривны в 51 г. Помогут сделать это, совершенно неожиданно, раннесредневековые источники совсем другого региона Европы, никогда в контексте обсуждаемой проблематики не привлекавшиеся. Из Древней Руси перенесемся на юго-восток Германии, в Баварскую восточную марку рубежа IX—X вв., чтобы обратиться к уникальному юридическому памятнику — «Раффелыитеттенскому таможенному уставу». В отечественной историографии он стал известен после выхода в свет работы В. Г. Васильевского о русско-южнонемецкой торговле в раннее средневековье (Васильевский, 1888, с. 124—134) благодаря своему со- общению о присутствии древнерусских купцов в баварском Подунавье уже в самом начале X в. («Устав» был издан в 904/6 г.). Таким образом, «Раф- фельштеттенский устав» является древнейшим текстом правового содер- жания (древнее знаменитых договоров Руси с Византией), характеризую- щим международную торговлю ранней Руси. О значении этого источника для истории внешних связей Древней Руси нам уже приходилось неод- нократно писать (Назаренко, 1990в, с. 121—136; он же, 19936, с. 59—100, где издание полного текста оригинала с русским переводом и подробным комментарием; он же, 1994а, с. 21—35; Nazarenko, 2000, S. 6—14; см. также главу III). Предметом нашего внимания в данном случае будет только система денежно-весовых единиц, применяемая в «Уставе».

«Раффельштеттенский таможенный устав» (названный так по неболь- шому местечку на Дунае, в котором происходили судебные разыскания, предварявшие издание памятника) был призван восстановить таможенные порядки на востоке Баварии, как они существовали в середине — второй половине IX в. Трудно сказать определенно, относятся ли к этому более раннему времени и нормы того раздела «Устава» (§ VI), который посвящен русским и чешским купцам, или они являются новоучрежденными. Так или иначе, именно в этом разделе таможенные пошлины описаны наиболее детально и упомянуто большинство из фигурирующих в «Уставе» денежных единиц. Поэтому процитируем еще раз этот небольшой фрагмент, к которому нам уже приходилось обращаться в предыдущей главе: «Славяне же, приходящие (в Восточную Баварию. — А. Я) для торговли от ругов (из Руси. — А Я) или богемов, если расположатся торговать в любом месте на берегу Дуная ... с каждого вьюка воска [платят] две меры стоимостью в один скот каждая; с груза одного носильщика — одну меру той же стоимости; если же пожелают продавать рабов или лошадей, за каждую рабыню [платят] по одному тремиссу, столько же за жеребца, за раба — одну сайгу, столько же — за кобылу» («Sclavi vero, qui de Rugis vel de Boemanis mercandi causa exeunt, ubicunque iuxta ripam Danubii ... loca mercandi optinuerint, de sogma una de cera duas massiolas, quarum utraque scoti unum valeat; de onere unius hominis massiola una eiusdem precii; si vero mancipia vel cavallos vendere voluerint, de una ancilla tremisam I, de cavallo masculino similiter, de servo saigam I, similis de equa»: Telon. Raffel. VI, p. 251; Назаренко, 19936, с. 64—65). Кроме денежных единиц, поименованных в этом отрывке, «Устав» знает еще солид: в 1 солид назначена экспортная пошлина за каждый корабль баварской соли, вывозимой по Дунаю в Моравию («Si autem transire voluerint ad mercatum Marahorum exsolvant solidum I de navi et licenter transeant...»: Telon. Raffel. VIII, p. 252; Назаренко, 19936, с. 64, 67). Скот, который составит основу нашего анализа в дальнейшем, помимо «русского» фрагмента, упоминается еще однажды в самом начале документа при описании пошлин на торговые корабли, при- ходящие по Дунаю с запада, из Баварии: «[Если] корабли с запада ... поже- лают расположиться для торговли у Росдорфа (о его местоположении см.: Назаренко, 19936, с. 72—73, коммент. 16. — А. Н.) либо в каком-нибудь ином месте, пусть платят пошлину в полудрахму, т. е. в один скот; если же пожелают спуститься ниже (по Дунаю. — А. Я.), пусть в Линце с каждого корабля внесут по три полумодия, т. е. по три скафиля, соли» («Naves vero, que ab occidentalibus partibus... ad Rosdorf vel ubicumque sedere voluerint et mercatum habere, donent pro theloneo semidragmam, id est scoti I; si inferius ire voluerint, ad Lintzam de una navi reddant III semimodios, id est III scafilos de sale»: Telon. Raffel. I, p. 250—251; Назаренко, 19936, с. 63, 65). Таким образом, шкала денежных единиц, используемых при исчислении пошлин в «Уставе», состоит из следующих номиналов (перечисляем в порядке пони- жения стоимости): солид, тремисс, сайга, скот (приравненный к полу- драхме). Чтобы оценить степень оригинальности этой шкалы, надо срав- нить ее с денежно-весовым счетом, принятым в то время в других землях Франкской державы.

Основной расчетной денежной единицей в Западной Европе V—VII вв. продолжал оставаться позднеримский золотой солид, который после монетной реформы императора Константина Великого в первой четверти IV в. чеканился по весовой норме — римского фунта (Schilbach, 1970а, S. 160—161). Именно на солиды и его трети (триенты, или тремиссы) ведется, например, исчисление штрафов в варварских правдах. Однако в связи с прекращением притока золота в Западную Европу — причины которого дискуссионны, но их не место обсуждать здесь (см., например: Cipolla, 1962, р. 130—136; Suchodolski, 1981, S. 97—104, где прочая би- блиография) — с середины VII в. у франков совершился переход на моно- металлическую валюту, и главным средством платежа стал серебряный денарий. Упорядочение серебряного чекана стало предметом нескольких монетных реформ VIII в. Сначала Пиппин (751—768) установил систему, согласно которой из одного римского фунта серебра чеканилось 264 денария, солид же, который ранее был весовой единицей и соответствовал 40 денариям при 240 денариях в фунте, теперь становился просто счетной единицей в 12 денариев, чем законодательно закреплялась достаточно древняя традиция, распространенная на части французской территории, как

о том свидетельствует запись в так называемом «Codex Gudianus» середины VII

в.: «У галлов денарий— это двадцатая часть унции, и 12 денариев составляют солид ... 12 унций дают фунт, содержащий 20 солидов. Но в старину солидом называли нынешний золотой» («Iuxta Gallos vigesima pars unciae denarius est, et duodecim denarii solidum reddunt... 12 unciae libram 20 solidos continentem faciunt. Sed veteres solidum, qui nunc aureus dicitur, nuncupabant»: Hultsch, 2, p. 139; Jesse, 1924, S. 3, N 10), или в «Рипуарской правде» (до 803 г.): «Если случится платить [вергельд] серебром, [то] за солид (величина вергельда выражалась в солидах. — А. Н.) 12 денариев, как было установлено в старину (выделено нами. — А. Н.)» («Quod si cum argento solvere contigerit, pro solido 12 denarios, sicut antiquitus est consti- tutum»: Lex Rib. XXXVI, 11, p. 231). Таким образом, в 1 фунте насчи- тывалось 22 солида, что прямо декларируется в одном из капитуляриев короля Пиппина от 751/5 г. («Относительно монеты постановляем, чтобы в одном весовом фунте было не больше 22 солидов ...»— «De moneta constituimus, ut amplius non habeat in libra pensante nisi 22 solidos ...»: MGH LL Сарр., 1, N 13, cap. 5, p. 32; Jesse, 1924, S. 9, N 28; новая датировка no Ganshof, 1961, S. 163). Вскоре, уже в начале своего правления, сын Пиппина Карл, будущий Карл Великий (768—814), внес изменения в эту систему: он вернулся к традиционной практике, согласно которой в фунте было 240 денариев (40 денариев в солиде, 6 солидов в римском фунте), но оставил счетный солид в 12 денариев, узаконенный Пиппином (Jesse, 1924, S. 10—11, N 32, 38), так что в каждом фунте теперь насчитывалось 20 таких солидов. Сложилась та схема, которая дожила до наших дней в архаическом денежном счете Англии: 1 фунт = 20 шиллингам = 240 пенни. Однако ре- шающей для всей последующей истории западноевропейского монетного дела стала вторая реформа Карла, предпринятая им ок. 793 г. Сохранив структуру денежного счета (20 солидов по 12 денариев в фунте), Карл резко повысил вес самого фунта, что привело к повышению монетной стопы денария.

Вопрос об этом новом фунте Карла Великого, причинах его введения и даже его величине — одна из вечных тем нумизматики; споры продол- жаются до сих пор, так что одна из известных специалистов, подытоживая историографический обзор, писала даже о «мистическом тумане», обво- лакивающем Карлов фунт («pondus Caroli») (Nau, 1969, S. 278). Если вести речь только о весе нового фунта (именно эта сторона дела занимает нас в первую очередь), то здесь разброс мнений колеблется от ок. 367 (Soetbeer, 1864, S. 313; Luschin von Ebengreuth, 1916B, S. 17) до ок. 489/91 г (Prou, 1895, p. 244—263; Guilhermoz, 1906, p. 161, 214 etc.); см. обзоры точек зрения: Morrison — Grunthal, 1967, p. 32—64; Novy, 1967, S. 28; Suchodolski, 1982, s. 202—214; Witthoft, 1984, S. 69—70). В последние полвека, кажется, начало вырисовываться некоторое opinio communis: при всех нюансах позиции того или иного исследователя признается центральное значение величины ок. 409 г (Hilliger, 1927, S. 161—185; Naster, 1950, p. 221—223; Morrison, 1963, p. 416, 418 etc. [впоследствии автор изменил свою точку зрения: Morrison — Grunthal, 1967, p. 59]: Grierson, 1965, p. 530; Suchodolski, 1982, s. 202—214; Witthoft, 1984, S. 86—94).

В самом деле, несмотря на недостаток письменных источников, на который привычно сетуют вслед за А. Зётбеером (Soetbeer, 1864, S. 294), в них, как нам кажется, все-таки довольно данных, чтобы говорить о

Карловом фунте именно ок. 409 г. В «Капитулярии о епископах» («Сарі- tulare episcoporum») Карла Великого, по новой датировке Ф. Гансхофа относящемся не к 780, а к 792/3 г. (Ganshof, 1961, S. 163), который давно используется в качестве одного из главных источников по структуре поре- форменного франкского денежного счета, находим разверстку милостыней и денежных компенсаций за освобождение от поста с разных категорий подданных: «Каждый епископ и аббат или аббатиса ... пусть дадут на милостыню фунт серебра, средние же — половину фунта, меньшие — 5 со- лидов ... Крупные же графы [пусть дадут] 1 фунт серебра..., средние — полфунта, вассал, [владеющий] двумястами дворами — полфунта, стами дворами — 5 солидов, пятьюдесятью или тридцатью дворами — 1 ун- цию ... И пусть соблюдают двухдневный пост ..., а кто пожелает откупиться, крупные графы [пусть дадут] 3 унции, средние — полторы унции, мень- шие — 1 солид ...» («Et unusquisque episcopus aut abbas vel abbatissa ... libram de argento in elemosinam donet, mediocres vero mediam libram, minores solidos quinque ... Comites vero fortiores libram unam de argento ..., mediocres mediam libram, vassus dominicus de casatis ducentis mediam libram, de casatis centum solidos quinque, de casatis quinquaginta aut triginta unciam unam ... Et faciant biduanas ...; et qui redimere voluerit, fortiores comites uncias tres, mediocres unciam et dimidiam, minores solidum unum ...»: MGH LL Сарр., 1, N 21, p. 52). Размеры взносов на милостыню убывают в геометрической прогрессии: 1 фунт — - фунта — - фунта, или 5 солидов, откуда следует, что, капитулярий имеет в виду пореформенный фунт в 20 солидов. Очевидно, эта пропорция должна быть максимально соблюдена и в двух других ценовых рядах этого капитулярия: 1 фунт — - фунта — 5 солидов — 1 унция и 3 ун- ции — 1- унции — 1 солид; однако вопрос упирается в величину унции.

Если считать, что унция в данном случае — это соответствующее подразделение нового Карлова фунта, его часть, то обе пропорции в своих последних звеньях оказываются не просто приблизительными, а весьма неточными. 5 солидов = 5 х — фунта = - фунта; половина этой суммы^(- унта) существенно больше, чем 1 унция (-^ фунта). 1ун- ции = - х — фунта = - фунта, тогда как 1 солид = — фунта. Это последнее несовпадение особенно смущает, так как означало бы послабление в 2,5 раза для «меньших графов» («comites minores»), которые по месту в ряду соответствуют «вассалам, владеющим стами дворами» во второй про- порции, где они платят солидную сумму в 5 солидов безо всяких скидок — ровно половину взноса «средних графов». Если же допустить, что унция «Капитулярия о епископах» — это привычная весовая унция, ~ часть римского фунта, то эта третья пропорция превращается в совершенно точную при фунте в 15 таких унций: 3 унции = 4 солидам = 12 х 4 денариям, следовательно, в унции получается 16 новых денариев, а в фунте — 240 : 16 = 15 унций (т. е. ок. 327 г : 12 х 15 = ок. 409 г). Вторая из приве- денных в «Капитулярии» пропорций остается приблизительной, но очень близкой к расчетной величине: «вассал, владеющий тридцатью дворами», должен был бы платить в 3^ раза меньше, чем «владеющий стами двора- ми», т. е. 5 солидов : 3 ^ = 1 -j солида = 1 - х — фунта = — фунта; это лишь чуть больше, чем 1 унция = — фунта = — фунта, что неудиви- тельно — ведь такую же сумму платили и владевшие большим количеством дворов (до пятидесяти). Эти наблюдения делают, по нашему мнению, второе из рассмотренных толкований унции «Капитулярия о епископах» един- ственно вероятным, в отличие от первого, которого придерживался, на- пример, такой авторитет, как Б. Хиллигер, высчитывавший на его основе Карлов фунт в 300 денариев (по 15 денариев в солиде!) (Hilliger, 1900, S. 202), или X. Виттхёфт, пытающийся спасти его с помощью чрезвычайно искусственных построений, других решений даже не рассматривая (Witthoft, 1984, S. 77—81).

Итак, новый Карлов фунт в 15 римских унций равнялся иракскому фунту (ратлю), превышая римский фунт в 12 унций на - последнего. Этот вывод вполне согласуется с данными о весе пореформенных денариев, выпущенных при Карле и его преемниках: этот чекан, остававшийся в целом довольно стабильным по крайней мере вплоть до начала X в., явно тендирует к величине ок. 1,7 г (ок. 409 : 240 = ок. 1,7); см., например: Morrison, 1963, р. 414—424, tabl. I—X; или диаграммы № 66—67, выпол- ненные по материалам К. Моррисона, в кн.: Suchodolski, 1982, s. 208; вес в 1,7

г представлен как итог дискуссии о Карловом денарии Ф. Грирсоном (Grierson, 1965, р. 527). Попытки нумизматов высчитать фунт, исходя только из статистических оценок веса сохранившихся монет, который неизбежно колеблется в известных пределах, едва ли оправданны, так как спорны сами методики обработки статистического материала. Распро- страненному методу весовых диаграмм — «frequency tables», «Frequenzme- thode» (распределение монет по более или менее дробным весовым группам и выявление статистических «пиков») противостоит метод ориентировки на наиболее тяжеловесные экземпляры («best coin method»), отстаиваемый X. Мискимином (Miskimin, 1967, p. 35—52), который пришел с его по- мощью к выводу о Карловом фунте в 16 римских унций (ок. 489 г) (ср. полемику: Metcalf—Miskimin, 1968, p. 296—298, 333—334). В свою очередь, предпочтение разных приемов в рамках метода весовых диаграмм способно дать существенно разнящиеся результаты; так, К. Моррисон в работе 1963 г. писал о фунте ок. 408—409 г (см. выше), а через четыре года в своем пособии по нумизматике каролингского периода предпочитал уже величину ок. 398 г (Morrison — Grunthal, 1967, p. 59 etc.). Ввиду такой принципиальной неоднозначности, считаем единственно правильным опи- раться на вдумчивую интерпретацию письменных источников, поверяя их археологическим материалом, и в дальнейшем будем исходить из теоре- тической величины Карлова фунта в 15 римских унций. Принимая за норму римского фунта вес в 327,45 г (Hultsch, 1882, S. 159—161), как то чаще всего делается в нумизматике, хотя и сознавая некоторую условность этой величины (существуют и иные оценки веса римского фунта— 322,56 г

[Naville, 1920, p. 257—258], 326,16 г [Охе, 1942, S. 191] и др.), получим для Карлова фунта вес 327,45 : 12x 15 = 409,31 г; им мы и будем пользоваться в наших расчетах. Вопрос о том, почему Карл пошел на введение нового фунта и почему этот последний составил именно такую величину, в полной мере не решен в науке. Тезис С. Болина о заимствовании Карлом Великим багдадского ратля вызвал активную критику, хотя преимущественно по- тому, что шведский историк, развивая взгляды школы А. Допша, выступил с теорией широкого присутствия арабской валюты в державе Каролингов, которая играла якобы роль посредника между арабами и севером и востоком Европы, пока в IX в. не установились непосредственные связи последних с арабским миром (Bolin, 1953, р. 8—25). Для наших целей, впрочем, достаточно принять к сведению вес нового фунта и нового денария (409,31 : 240 = 1,705 г).

Благодаря усилиям властей, этот новый денарий и соответственно счетный солид стоимостью ок. 20 г серебра (1,705 х 12 = 20,46 г) быстро стали господствующими на всей территории Франкского государства. Сам термин «новые денарии» («isti novi denarii») впервые встречается в по- становлениях Франкфуртского синода 794 г. (MGH LL Сарр., 1, N 28, cap. 5, р. 74), и целый ряд последующих распоряжений короля (а затем импе- ратора) были направлены на повсеместное утверждение новой монеты, угрожая 15-солидовыми штрафами и телесными наказаниями за отказ принимать ее, а также конфискацией всякой иной монеты, если она будет употреблена как средство платежа (см., например, капитулярий Людовика Благочестивого [814—840] от 823/5 г.: ibid., 2, N 150, cap. 20, p. 306). За- долго до времени издания «Раффелыитеттенского устава» новый Карлов денарий стал единственной серебряной монетой, имевшей хождение на тер- риториях, подвластных франкам. Таким образом, приходится отметить пер- вую особенность употребляемой в «Уставе» системы денежных единиц — удивительное отсутствие в ней денария. Этот замечательный факт требует объяснения, тем более что еще при императоре Людовике Благочестивом, в 820-е годы, в Баварии, а именно в Регенсбурге, началась собственная чеканка каролингских денариев (Sydow, 1961, S. 90—91; Prinz, 1967, S. 295; о регенсбургском чекане в целом см.: Sperl, 1928; Hahn W., 1976). В историографии такого объяснения мы не находим.

В связи с тем, что счет на денарии отсутствует также в «Баварской правде» (единственное упоминание денария в этом памятнике — Lex Baiw. IX,

2, p. 368 — носит характер глоссы), может сложиться впечатление, что денежный счет «Устава» не знает денария вследствие своей общей архаич- ности. В самом деле, суммы штрафов в «Баварской правде» разверстаны в солидах, тремиссах и сайгах. Именно эти номиналы встречаются и в «Раффельштеттенском уставе». Хотя происхождение и стоимость сайги в разное время и в разных областях не лишены некоторой загадочности (Diimmler, 3, S. 533; Waitz, 2/2, S. 313; Boretius — Krause, 1897, p. 251, not. 23; Luschin von Ebengreuth, 1897, S. 275; Schroder, 1904, S. 343; Gebhart, 1955,

S. 55—56; Jung, 1977, S. 48), все же ясно, что это— древняя специ- фически южнонемецкая денежно-весовая, преимущественно баварская, единица, которая в своем баварском варианте занимала в системе фунта то же самое место, что и скандинавский эртуг, будучи равна — части фунта или 5 новым денариям (Назаренко, 19936, с. 94—95, коммент. 47). Такая стоимость сайги указана в «Грацской глоссе», к «Баварской правде», о которой у нас еще будет речь. Во всяком случае, применительно к сайге «Раффелыитеттенского устава» данные «Грацской глоссы» выглядят предпочтительнее, чем отождествление сайги с денарием на основании «Алеманнской правды» («saiga est quarta pars tremissi, h[oc] e[st] denarius unus»: Lex Alam. VI, 2, p. 72—73) или приравнивание ее к 3 денариям по некотсррым указаниям «Баварской правды» («una saiga, id est III denarios»: Lex Baiw. IX, 2, p. 368; ср. также: ibid. I, 3, p. 271), поскольку разница в таможенных пошлинах на продажу рабыни и жеребца, с одной стороны, и раба и кобылы — с другой, была бы тогда несообразно велика: 10 : 1 или 10 : 3 соответственно. Итак, нельзя ли предположить, что в «Уставе» по какой-то причине просто используется традиционный древний баварский счет?

Такому сближению денежных единиц «Раффелыитеттенского устава» и «Баварской правды» препятствуют два соображения. Во-первых, умол- чание о денарии в «Баварской правде» не только не загадочно, но и ес- тественно, так как она является памятником первой половины — середины VIII

в., т. е. ее кодификация относится к периоду до каролингских реформ монетного дела. Кроме того, суммы вирных платежей, основанных на солиде, слишком велики, чтобы могла возникнуть потребность в столь мелкой серебряной монете, как денарий. Не забудем и о том, что «Ба- варская правда», как и всякий памятник подобного рода, является по самой своей сути сводом традиционных норм, чего никак нельзя сказать о таможенном уставе, который в силу своего предназначения обязан был быть терминологически максимально актуальным. Во-вторых же — и это главное — полного совпадения денежных единиц «Баварской правды» и «Раффелыитеттенского устава» все-таки нет: в последнем присутствует еще и таинственный скот, который в стоимостной шкале занимает как раз место отсутствующего денария. Характер платежей, рассматриваемых в «Уставе», предполагает использование мелкой фракции солида, и она, как видим, действительно есть. Это существенно осложняет проблему, потому что приходится отвечать не только на вопрос, почему в «Уставе» нет денария, но еще и на другой: почему повсеместно распространенный и общеизвестный денарий в этом памятнике заменен на малопонятный скот.

В науке можно встретить самые разнообразные догадки по поводу того, какой именно вес или какая именно монета скрывается в данном случае под названием «скот». Его (ее) отождествляли то с новым Карловым денарием (Hilliger, 1927, S. 166; Бауер, 1937, с. 192, со ссылкой на Б. Хил- лигера), то с его половиной (Schiffmann, 1916, S. 485—486; Ganshof, 1966, p. 216), то с половиной византийского милиарисия (Holzmair, 1952, S. 7: Jung, 1977, S. 46, 50—51), то с половиной дирхема (Luschin von Ebengreuth. 1897, S. 276; idem, 1919, S. 151), то даже с половиной сасанидскоїі драхмы (т. е. по весу — с древнерусской куной: средний вес персидской драхмы конца VI — начала VII вв. составлял ок. 4 г) (Brutzkus, 1943, р. 32, not. 3). На мысль о половине исследователей наводило, очевидно, указание самого «Устава», что скот равен полудрахме. Между тем это указание мало что дает, так как отнюдь не ясно, что за драхма имеется в виду. Древнеримская и византийская драхма была весовой единицей, составляя — часть римского фунта (византийской литры) в 327 г; тем самым вес драхмы воспроиз- водился первоначальной нормой римского денария— 3,4 г. Если так. то скот надо было бы, действительно, вслед за Б. Хиллигером, иденти- фицировать как новый Карлов денарий (3,4 : 2 = 1,7 г). Но почему в таком случае он назван не своим общепризнанным и повсеместно распростра- ненным также и в Баварии названием «денарий», а непонятным термином «скот»? В западноевропейских источниках раннего средневековья драхма в качестве денежно-весовой единицы практические не упоминается. Ис- ключения крайне редки. Так, в одном древневерхненемецком глоссарии VIII

в. она приравнена к тремиссу (Steinmeyer — Sievers, 1, S. 114—115.31— 32), т. е. 4 дореформенным денариям (1 тремисс = 1 солид : 3 = 12 денари- ев : 3 = 4 денариям), что никоим образом не сообразуется с указанным весом римско-византийской драхмы.

Ни одна из упомянутых точек зрения не опирается на какую бы то ни было аргументацию. Ввиду этого единственно обоснованной выглядит по- зиция тех исследователей (Luschin von Ebengreuth, 1897, S. 275—276; Van- csa, 1905, S. 158; Jung, 1977, S. 47), которые считают скот равным полутора новым денариям, исходя из данных, содержащихся в пространной приписке к Грацскому списку «Баварской правды», вероятно, второй половины XII в., которая (приписка) получила в науке название «Грацской глоссы». Дейст- вительно, вес полудрахмы в приведенном только что глоссарии VIII в. со- ставляет 1 j новых денария (учитывая, что новый денарий в - раза тяжелее старого, 2 старых денария = 2 х -j = 1 новых денария), а это всего лишь на —

денария отличается от веса скота по «Грацской глоссе». Такая неболь- шая разница объяснима. В «Уставе» стоимость полудрахмы объясняется че- рез стоимость скота: «полудрахма, то есть (выделено нами.— А. Н.) 1

скот»; это значит, что скот (который упоминается в «Уставе» и ниже, в отличие от полудрахмы) был ходовой реальной денежно-весовой единицей, а полудрахма представляла собой, по всей вероятности, ту самую пошлину, которая «по справедливости соблюдалась во времена Людовика и Кар- ломана (Людовика Немецкого [840—876] и его сына Карломана [876— 880]. — А. #.), а также прочих королей» и восстановить которую являлось целью «Устава» (торговля солью в Подунавье и по Дунаю имела к началу X

в. уже многовековую историю). Следовательно, стремясь выразить тра- диционную стоимость в 1 полудрахму = 1 ^ нового денария в употре- бительных тогда в Восточной марке единицах, составителям «Устава» вполне естественно было остановиться именно на 1 скоте, иначе пришлось бы прибегать к неудобным дробным величинам.

Темой «Грацской глоссы» являются особенности баварского денежно- весового счета в отличие от франкского. Согласно ей, этот своеобразный счет был дарован (оставлен) баварам Карлом Великим на съезде в Ре- генсбурге. Критического издания этого небольшого памятника до сих пор нет. Он был частями напечатан в качестве примечания к изданию «Але- маннской правды» и приложения к изданию «Баварской правды» И. Мер- келем (MGH LL, 3, р. 132, not. 24; р. 495), причем небезошибочно. Даем поэтому здесь его полный текст на основании факсимиле cod. 40/8, fol. 192v—193г библиотеки Грацского университета (Luschin von Eben- greuth, 1870, S. 63—64).

«(Fol. 192v) Secundum legem Francorum et Alamannorum et Saxorum et Duringorum et Linbarinorum (a) tres denarios valet saiga, quatuor denarios tremissa, quatuor saige solidum faciunt. Secundum legem Bawariorum secundus semis denarius (b) scoti valet, tres duobfus] scotis, V denarios valet saiga et [X] (c) denarios tremissa, ter quinque semi solidum faciunt, sexies quinque denarii solidum faciunt, octo solidi libram faciunt. Secundum nobilitatem Bawariorum et eorum vi[r]tutis sublimitatem res et composiciones (fol. 193r) illorum pre ceteris gentibus augmentantur domino et serenissimo rege Karolo in placito Ratisponensi in honore Bawariorum id p[r]ivilegio confirmante.

De mensura modii Bavarici (cl). Pugillus hominis mediocris, id est [nec] maximi nec minimi, trecies completus metretam facit, quinque metrete sextarium faciunt, tres sextarii semi modium faciunt, XXX metrete modium faciunt, semis modius scoti valet, tres modios di<...> (e) tremissa, VIIII modii solido valent».

(а) так в рук. вместо вероятного Longobardorum (b) в рук. ошибочно dena- rius (с) в изд. И. Меркеля аббревиатура для et ошибочно прочитана как цифра «7»: 1 denarios tremissa и т. д. (d) этот подзаголовок выделен красным (е) в рук. di без какого-либо знака сокращения; в изд. И. Меркеля di (dicimus?)

«По закону франков, алеманнов, саксов, тюрингов и лонгобардов сайга стоит 3 денария, тремисс — 4 денария, 4 сайги составляют солид. По закону баваров скот стоит полтора денария, 2 скота — 3 [денария], сайга стоит 5 денариев, а тремисс— [10] денариев, трижды по 5 [денариев] составляют полусолид, шесть раз по 5 денариев составляют солид, 8 солидов составляют фунт. По благородству баваров и их высокой доблести имение их и порядки возвеличиваются перед другими народами, после того как государь сиятельнейший король Карл подтвердил это привилегией на Регенсбургском съезде в честь баваров.

О величине баварского модия. Три полных пригоршни среднего че- ловека, не слишком большого и не слишком маленького, составляют меру.

5 мер составляют секстарий, 3 секстария составляют полумодий. Полумо- дий стоит скот, 3 модия — тремисс, 9 модиев стоят солид».

Совершенно очевидно, что сохранившийся текст является списком с какого-то более раннего протографа, о чем говорят явные искажения (не- лепое «Linbarinorum»), непонятые переписчиком слова (начатое и недо- писанное «di»), наконец, несомненный пропуск числительного «X» («де- сять» или, возможно, «дважды 5») при указании на стоимость тремисса (Luschin von Ebengreuth, 1870, S. 64). О времени создания самого памятника на основании этого единственного списка можно только догадываться. Элементы «варварской» латыни сближают его больше с правовыми текс- тами каролингского времени типа правд, нежели с источниками XI—XII вв.

О том же говорит и весьма архаическая форма термина «скот», вос- производящая д.-в.-н. scoti', -і флексии является показателем nominativus singularis древневерхненемецких основ на -ja и в этой своей роли ослабился в -е уже в XI в., т. е. задолго до изготовления существующего списка «Раффелыитеттенского устава». Стоимость различных единиц объема (очевидно, имеется в виду пшеница) совпадает с известными нормативными стоимостями каролингского времени — например, с расценками (3 денария за модий пшеницы из королевской житницы и 4 денария — за то же количество, продаваемое частным лицом), которые предписываются ре- шениями уже упоминавшегося Франкфуртского синода 794 г. («... de ... modio frumenti denarii quatuor ... De vero anona publica domni regis, si venundata fuerit, de ... frumento modius denarfii] III»: MGH LL Сарр., 1, N 28, cap. 4, p. 74). И еще одно: упомянув в самом начале о скоте, составитель «Грацской глоссы» в дальнейшем забывает о нем и ведет счет как бы сай- гами: 5 денариев — 1 сайга, 1 тремисс — 10 денариев, т. е. 2 сайги, полу- солид— трижды по 5 денариев, т. е. 3 сайги, 1 солид— шесть раз по 5 денариев, т. е. 6 сайг; почему бы не сказать просто (коль скоро пересчет ведется на франкские денарии) «15 денариев» или «30 денариев»? Ввиду архаичности сайги (Schroder, 1904) счет пятерками денариев выдает свой традиционный характер. Все эти наблюдения указывают на вероятную древ- ность «Грацской глоссы».

Обратимся к наиболее интересному для нас номиналу — скоту. При- мечательно, что он оказывается некратен не только денарию (1 скот = 1-7 денария), но и сайге (1 сайга = 3 - скота), а это позволяет подозревать, что генетически скот скорее всего чужероден как системе, построенной на новом денарии, так и традиционной баварской денежно-весовой системе (вот почему «Грацская глосса» упоминает его, но считает привычными сайгами). В самом деле, «Раффельштеттенский устав» — самый ранний из твердо датируемых памятников, знающий скот, в «Баварской правде» он еще не встречается; да и сам «Устав» выдает относительную новизну скота, будучи вынужден, как мы видели, пересчитывать на скоты традиционную пошлину на соль. Кроме того, надо принять во внимание еще один важный момент, упущенный комментаторами. Эпизодические более поздние упо- минания о скоте в актовых материалах XI—XIII вв. происходят, как и «Раффельштеттенский устав», все не просто с баварской территории, а со славянского пограничья на востоке Баварии — из зальцбургских земель, Тироля и др. (см. обзор: Luschin von Ebengreuth, 1919а, S. 151; некоторые конкретные примеры будут приведены ниже при лингвистическом анализе термина). Это наводит на мысль о заимствовании скота с востока в течение IX в. Наши подозрения укрепятся еще более, если учесть, что само слово д.-в.-н. scoti (опять-таки в отличие от д.-в.-н. saiga), не имея удовлетво- рительной германской этимологии, располагает, как нам предстоит убе- диться, прочной и вполне очевидной славянской (вернее, славяно-герман- ской). Как и в случае с древнерусскими куной и ногатой, которые, не со- четаясь друг с другом, могут быть поняты только в связи с их местом среди фракций гривны, так происхождение и метрологический смысл скота, не сочетающегося ни с франкским денарием, ни с древнебаварской сайгой, становятся ясны, лишь если принять во внимание его соотношение с солидом.

Напомним, что солид «Грацской глоссы», приравненный к 6 сайгам, иначе говоря, 30 новым денариям — это, разумеется, не тот франкский счетный солид в 12 денариев, который был узаконен реформой Пиппина в середине VIII в. В отличие от всех остальных земель, входивших во Франкское государство, Бавария официально удержала древний солид в 40 старых, до-Пиппиновых, или 30 новых Карловых денариев. Помимо «Грацской глоссы», этот тяжелый 30-денариевый солид неоднократно упо- минается с самого начала IX в. в местных баварских документах — почти всегда с дополнительным определением типа «золотой» (aureus), «по цене золота» («auro adpreciatus») ИЛИ Т. П. (Trad. Freis., 1, N 210g, 810 г.; N 508, 824 г.; N 620, 836 г.; и др.), чтобы отличить его от франкского 12- денариевого легкого солида, по терминологии источников — «короткого» («solidus brevis»), или «франкского серебряного солида» («argenti solidus franciscus») (ibid., N 388). Несомненно, это— привычный дореформенный солид, который фигурирует и в «Баварской правде», часто и по той же причине с пояснением: «солид, ценимый по золоту» («solidus auro depre- ciatus») (Lex Baiw. I, 4, 6, 9; IV, 32, p. 273, 274, 280, 336). Активное проник- новение франкского денария в Баварию, документальными материалами (грамотами, вкладными записями и т. п.) засвидетельствованное с 80-х гг. VIII

в. (Trad. Freis., 1, N 100, 179, 295 и т. д.), сделало неизбежным столк- новение его с местным баварским солидом (т. е. старым, который после Карловых реформ из подвластных франкам земель удержался только в Баварии, как о том и сообщает «Грацская глосса»). Уже в одной грамоте Фрайзингенской церкви от 816 г. читаем: «... заплатить 1 золотой солид, или 30 денариев» («... I solidum de auro solvere aut XXX denarios»: ibid., N 364; аналогичную формулу см. также в документе 846 г.: ibid., N 679). Сле- довательно, относительная стоимость баварского солида к Карлову денарию как 1 : 30 установилась сразу же после введения последнего. Это говорит, с одной стороны, о достоверности данных «Грацской глоссы», а с другой — объясняет, что именно имел в виду глоссатор под денежно- весовым счетом «по закону баварскому»: счет, действительно основанный на традиционных баварских денежно-весовых единицах — тяжелом солиде и сайге; скот не был частью этого древнего счета, так как в источниках VIII—IX вв. не упоминается.

Если баварский солид был равен 30, а скот — 1 - новым денариям, то, как нетрудно подсчитать, в 1 солиде содержалось 20 скотов (характерно, что сама «Грацская глосса» этого равенства не приводит). Далее, при фунте в 409,31 г и в 240 новых денариев баварский солид составлял - фунта и имел соответствующую стоимость 409,31 : 8 = 51,16 г серебра. Становится очевидно, что мы имеем дело с той же самой денежно-весовой единицей, что и гривна «Русской правды», составлявшая - полуфунта. Более того, так же, как древнерусская гривна подразделялась на 20 ногат, баварский солид делился на 20 скотов. Значение этого факта, до сих пор ускользавшего от внимания исследователей и древнерусской, и западноевропейской денежно- весовых систем, трудно переоценить. Обнаружившееся тождество носит не чисто внешний, количественный, а структурный, фундаментальный харак- тер, давая возможность как предложить решение загадке скота, так и дать простой и естественный ответ на вопрос о происхождении гривны «Русской правды» вместе с ее фракциями ногатой и куной. Оно не только выводит оригинальный древнерусский денежно-весовой счет из досадной изоляции, но и позволяет поднять проблему происхождения последнего на уровень типологических обобщений.

Коль скоро ясно, что ни о заимствовании баварского солида на Руси, ни о переносе древнерусской гривны в Баварию не может быть и речи, то остается допустить, что обе единицы возникли независимо друг от друга в сходных условиях. Если на вопрос о происхождении гривны «Русской правды», как мы убедились, до сих пор не было дано приемлемого ответа, то применительно к тяжелому баварскому солиду такой ответ очевиден. Постоянное противопоставление легкого франкского солида как сереб- ряного баварскому солиду как золотому заставляет думать, что последний действительно сохранял стоимость реального золотого солида, основополагающую и для франков в пору кодификации правд, но впо- следствии, с переходом на монометаллизм, утраченную в пользу счетного солида в 12 денариев. Вспомним прямое указание «Codex Gudianus», что «в старину солидом называли нынешний золотой». Старинный солид-золо- той — это солид в 40 дореформенных денариев, который многократно упо- минается в «Салической правде» (Lex Sal. 1,1—2; II, 1—2, 7, p. 28—31 etc.) и в других памятниках и который даже после каролингских реформ не- которое время цепко удерживался на периферии Франкского государства: так, еще в 816 г. Людовик Благочестивый, настаивая на переводе всех штрафов «Салической правды» на новые солиды, вынужден был делать одно исключение: «... кроме случая, когда возникла тяжба между саксами и фризами [и франками]: для этих случаев устанавливаем, чтобы солид имел величину в 40 денариев, им-то и должен расплачиваться сакс или фриз с салическим франком, с которым у него тяжба» («... excepto ubi contentio inter Saxones et Frisiones exorta fuit: ibi volumus, ut quadraginta denariorum quantitatem solidus habeat, quem vel Saxo vel Frisio ad partem Salici Franci cum eo litigantis solvere debet»: MGH LL Сарр., 1, N 134, cap. 3, p. 268). В то же время легко видеть, что старый золотой солид в 40 старых денариев и пореформенный золотой солид в 30 новых денариев, отражая стоимость реальных золотых, не тождественны друг другу. Это обстоятельство крайне важно.

Старый золотой солид выражал стоимость позднеримского золотого (солида) в — римского фунта золота и составлял 240 : 40 = - часть римского фунта серебра (откуда, заметим кстати, вытекает относитель- ная стоимость золота к серебру в Европе того времени— 12:1; этот вывод понадобится нам в дальнейшем), тогда как новый золотой солид был равен ^ части нового Карлова фунта, т. е. ^ х = — римского фунта, что на — (римско-византийскую драхму, равную 32/,45 Т96 = 3,41 г) мень- ше (- - — = —), чем стоимость в серебре дореформенного золотого со- лида. Если последний вопроизводил стоимость полновесного поздне- римского солида, чеканившегося с эпохи Константина Великого по норме 327,45

: 72 = 4,548 г, то новый золотой солид был равен по стоимости 409,31 : 8 = 51,16 г серебра, т. е. 4,264 г золота. Соответствует ли этому но- вому золотому солиду какая-то реальная золотая монета того времени? Да. это стандартный арабский динар, чеканившийся по норме — багдадского фунта: 409,31 : 96 = 4,264 г (Ф. Грирсон считает теоретической нормой ди- нара после монетной реформы халифа Абд-ал-Малика (685—705) в конце VII в. вес в 20 карат = 4,25 г: Grierson, 1960, р. 241—264, особенно р. 251— 254). Этот вывод получает себе непосредственное подтверждение в грамоте Людовика Благочестивого монастырю св. Зинона в Вероне от 816 г., в которой 20 золотых монет приравнены к 50 солидам серебра («... aut man- culos [вар.: mancusos] viginti aut quinquaginta solidos argenti accipere debeat pontifex»: Soetbeer, 1862, S. 360; Grierson, 1979, Addenda et corrigenda, p. 2— 4; критического издания грамот Людовика пока нет), т. е. к 12 х 50 = 600 денариям, откуда получаем уже знакомый нам тяжелый солид в 30 денариев (600 : 20 = 30). Данные веронского документа показательны в двух отно- шениях. Во-первых, они демонстрируют, что солид в 30 Карловых денариев не был какой-то чисто баварской локальной нормой, а был принят, на- пример, также в Северной Италии, отражая стоимость реального золотого (20 золотых монет = 20 солидам по 30 новых денариев). Во-вторых, обра- щает на себя внимание само название этой золотой монеты — не solidus или aureus, a manculus / mancusus, в более распространенной форме — mancus, которое уже само по себе указывает на то, что мы имеем дело с неполно- весным Константиновым золотым (солидом) (< лат. mancus «неполный, ущербный»). Так в Средиземноморье именовали именно арабский динар за его относительную легковесность (например, сравнительно со столичной византийской номисмой, норма которой продолжала составлять — рим- ского фунта-византийской литры: Grierson, 1954, р. 1059—1074; idem, 1976. S. 315). Усвоению этого веса золотого в Италии (кроме возможного, но не- доказанного хождения здесь самого арабского динара) способствовало то, что примерно такой же вес имела византийская номисма в ее периферийном итальянском варианте (Schilbach, 1970а, S. 167, таблица, колонка 6).

Итак, при счетном характере тяжелого солида (30 новых денариев) он был ориентирован на стоимость в серебре арабского золотого или визан- тийской номисмы итальянской чеканки. Характерно, что он утвердился именно в Италии, а также в Баварии, тесно связанной в политическом и торговом отношении с Северной Италией. Насколько известно по письмен- ным источникам, только итальянские купцы (кроме, возможно, еще древ- нерусских: Назаренко, 1994а, с. 33—35; см. также главу III, где особо об интенсивных восточнобаварско-венецианских торговых контактах в IX в.) имели в Регенсбурге свою улицу в рамках «купеческого квартала» («pagus mercatorum»; как и проблематичные «Русские ворота» в Регенсбурге, он упоминается в актовых источниках с 1138 г. под названием «under Walhen» или «inter Latinos»: Regensb. UB, 1, N 23, S. 5; Trad. Weltenb., N 121—122, S. 90—91). В этой связи показательно, что, судя по археологическим дан- ным, вес номисмы, имевшей хождение в VI—IX вв. в балканских и дунай- ских провинциях Византийской империи, соответствовал весу итальянской, в отличие от веса провинциальных номисм, обобщенного в справочнике Э. Шильбаха на основе изданных материалов Британского музея (Wroth, 1— 2) — ок. 3,9—4,0 г, что, заметим, совпадает с весом легкого меровингского солида, который, как и такая провинциальная номисма, возник, по нашему мнению, из древнего западносредиземноморского фунта в у римского фунта (см. подробнее ниже). Средний вес византийских четырехугольных и круглых гирек из собрания Сплитского музея (10 экз.) составил 4,28 ± 0,119 г (Kubitschek, 1892, S. 85—90), а 50 экземпляров из австрийских собраний— 4,276 ± 0,168 г (Pink, 1938; Chantraine, 1961, Sp. 627; Steuer, 1987,

S. 437). Известные нам попытки как-то объяснить устойчивость золотого солида как денежно-весовой единицы в Баварии сводятся к одной возможной причине: из всех подвластных франкам земель только Бавария сохраняла контакты с областью хождения византийской золотой валюты благодаря торговле по Дунаю (Vancsa, 1905, S. 158—159; Luschin von Ebengreuth, 1897, S. 276; Jung, 1977, S. 48; и др.). Роль раннесредневековой международной торговли по Дунаю, как и Балкан в качестве связующего звена между Западной Европой и Византией в разные периоды небесспорна (см., например: Bastian, 1929, S. 289—332; Obolensky, 1988, p. 47—66), и надо учитывать также упомянутые интенсивные баварско-итальянские связи. Но в принципе идея верна, нуждаясь, ввиду только что сказанного, лишь в обобщении: 30-денариевый солид был свойствен тому региону

Европы, где привыкли иметь дело с провинциальной номисмой ок. 4,28 г (Италия, Балканы, Средний Дунай), фактически совпадавшей по весу с арабским динаром после реформ Абд-ал-Малика; таким образом, этот регион входил в огромный ареал (Средиземноморье, Ближний Восток), в котором денежно-весовой счет так или иначе покоился на арабском динаре. Теперь у нас есть достаточные основания для того, чтобы включить в этот ареал и Восточную Европу (Древнюю Русь), потому что в ходе предыдущего исследования выяснился метрологический смысл гривны «Русской Правды»: она является не чем иным как выраженной в серебре стоимостью стандартного золотого того вре- мени — арабского динара.

При полной доминации на Руси в IX—X вв. серебряной валюты в виде куфического дирхема и при постоянных торговых контактах древнерусских купцов и знати с регионами, где имела хождение золотая валюта (Византия, халифат), существование денежно-весовой единицы, предназначенной для удобного пересчета из одной валюты в другую, более чем естественно — оно необходимо. Применительно к первой половине X в. договоры Руси с Византией и византийские источники рисуют впечатляющую картину практически постоянного русского торгового присутствия в Константи- нополе. Древнерусские купцы ежегодно большими караванами прибывают в столицу Византийской империи, остаются там по полгода, пользуясь ис- ключительным покровительством константинопольских властей; един- ственной денежной единицей (кроме упомянутой лишь однажды «литры серебра»), на которую ведется счет в договорах с греками, является «золотник» (в договоре Олега 911 г. он назван однажды, в договоре Игоря 944 г. — шесть раз: ПСРЛ, 1, стб. 36, 49—50; 2, стб. 27, 37—39), т. е. византийская номисма, — было бы странным, если бы такое постоянное столкновение золота и серебра в торговой практике X и, несомненно, также IX

в., не оставило никаких следов в древнерусском денежно-весовом счете (как увидим, в нем отразилась даже разница в номинальном весе столичной номисмы и динара). В этой связи a priori трудно согласиться с В. Л. Яниным (1956, с. 19), считающим «наивными» всякие подозрения о воздействии византийского солида на формирование древнерусской денежно-весовой системы, которые изредка робко высказывались в историографии (Казан- ский, 1851, с. 126, где автор, впрочем, говорит о золотнике не как о стои- мости, а только как о весе; Прозоровский, 1865, с. 169). В свете сформу- лированной нами гипотезы становится понятным, почему именно золотник (4,26 г) и именно под этим названием лег в основу древнерусской весовой системы в качестве единицы, составлявшей долю так называемого «русского» фунта (он же Карлов, он же багдадский); в этой роли он упо- минается уже в одном из списков смоленского договора 1229 г. (список F: Смол, грам., с. 45.8—9,12).

Обнаружившаяся связь между золотым и гривной «Русской Правды» заставляет вспомнить одну из норм в правилах киевского митрополита

Кирилла II (1242/7—1281), принятых на поместном соборе в 1273 г. (дол- гое время державшаяся в историографии датировка 1274 г. исправлена Я. Н. Щаповым: 1978, с. 181—184) и среди прочего установивших макси- мально допустимую сумму сбора за поставленне священника или диакона: «...да възмуть клирошане 7 гривен от поповьства и от дьяконьства от обое- го» (ПДРКП, стб. 92). Эта не совсем ясная норма еще Д. И. Прозоровским (1865, с. 169) была сопоставлена с византийским церковным установлением времен императора Исаака Комнина (1057—1059), согласно которому сум- марная пошлина за поставление чтеца, диакона и священника равнялась 7 золотым (Dolger — Wirth, 1995, N 943: подтверждение этого хрисовула Исаака патриархом Михаилом Кируларием [1043—1058] подвергается сом- нению: Reg. patr. Const., N 880; однако он, в сущности, повторяет более ран- нюю норму патриарха Алексея Студита [1025—1043] и подкрепляется синодальным декретом от 15 февраля 1101 г.: ibid., N 851, 970). Идея Д. И. Прозоровского подверглась критике П. Н. Мрочеком-Дроздовскнм (1881, с. 110—112), который указывал, что гривна (гривна кун) второй по- ловины XIII в. отнюдь не равнялась по стоимости золотому; был отмечен и двухвековой разрыв между обоими юридическими памятниками. Справед- ливые сами по себе, эти соображения едва ли могут служить вескими контраргументами. Священноначалие не одобряло практик» денежных поборов с новопоставляемых священнослужителей (она слишком походпла на симонию), но будучи не в силах искоренить ее, стремилось хотя бы ограничить такие поборы определенной суммой. Естественно, что при этом оно могло обратиться к аналогичным византийским правилам, древность которых, по всеобщему воззрению средневековья, не только не служила помехой, а напротив — была гарантией справедливости. В таком случае избранная сумма (7 гривен) свидетельствовала бы, что на Руси второй половины XIII в. еще помнили о первоначальном смысле счетной гривны как выраженной в серебре стоимости золотого; то, что фактически гривна того времени была уже значительно дешевле этой первоначальной стоимости (см. ниже), вполне соответствовало стремлению церковной власти максимально ограничить подобные сборы.

Одним из критериев достоверности гипотезы может служить ее способность объяснить факты, которые не учитывались при ее построении. В этом отношении гипотеза о древнерусской гривне как о солиде не- медленно демонстрирует свою эффективность, непринужденно объясняя происхождение — фракции гривны, т. е. ногаты.

Начиная с рубежа VII—VIII вв., после уже упоминавшихся реформ Абд-ал-Малика, общепринятым на арабском Востоке был счет, согласно которому за 1 динар давали 20 дирхемов, в соответствии с установленным соотношением между динаром и дирхемом по весу как 10 : 7, иными словами — при относительной стоимости золота и серебра как 14 : 1 (20 дирхемов были равны 14 динарам по весу и 1 динару по стоимости) (Grierson, 1960, р. 258—264; Хинц, 1970, с. 11—12). Это значит, что имея в течение IX в. в своем распоряжении в качестве платежного средства премущественно стандартный дирхем, на Руси усвоили также и принятый у арабов способ его счета двадцатками, ориентированный на динар, отра- жением которого в серебре и была гривна: по своему происхождению 1

гривна = 20 дирхемам. При исключительно счетном приеме стабильной по весу монеты такое заимствование вполне понятно. Если так, то отсюда вытекает весьма важный вывод, принципиальный для понимания сущности первоначальной древнерусской денежно-весовой системы: генетически древнерусская гривна-солид, воспроизводившая в серебре стоимость зо- лотого, была н е весовой, а сугубо счетной единицей, а по- просту говоря — двадцаткой дирхемов.

Это заключение влечет за собой другое.

Относительная стоимость серебра к золоту на арабском Востоке и в Европе была разной. Выше мы уже отмечали, что дореформенный счет по 40 денариев в солиде при 240 денариях в фунте предполагает относительную стоимость золота к серебру в раннесредневековой Западной Европе как 12:1 (1 солид = 240 : 40 = - римского фунта в серебре и — римского фунта в золоте). Именно такая ценовая пропорция прямо указана в эдикте западнофранкского короля Карла Лысого (840—877) от 864 г., согласно которому 1 фунт чистого золота высшей пробы стоил 12 фунтов серебра «новыми полноценными денариями» («Ut in omni regno nostro non amplius vendatur libra auri purissime cocti, nisi duodecim libris argenti de novis et meris denariis»: MGH LL Capp., 2, N 273, cap. 24, p. 311; Jesse, 1924, S. 14, N 43). Этот факт необходимо всячески акцентировать, так как среди нумизматов- практиков нередки попытки вычислить соотношение стоимостей золота и серебра на основании фактического веса тех или иных категорий монет, что приводит к самым противоречивым результатам. Так, опираясь на 40- денариевый солид «Салической правды», приходили к ценовому отношению между золотом и серебром то 11,2 : 1 (Fournial, 1970, р. 48), то 13 : 1 (Latouche, 1956, р. 154) в зависимости от того, какую стопу признавали за денарием (а вес денария заметно колебался — главным образом между величинами ок. 1 и ок. 1,2 г, но доходя до 1,5 г; см., например: Morrison, 1963, р. 416, table II на основе данных, собранных в работе: Prou, 1892). вместо теоретической нормы в 327,45 : 240 = 1,364 г. Еще более отчетливо ненадежность подобного рода подсчетов на базе определенных артефактов демонстрируют результаты С. Болина, полагавшего, что в середине VII в., в момент появления серебряного чекана у франков, золото было здесь в 15 раз дороже серебра, а спустя менее столетия, ок. 725 г. — только в 11 раз: в исламском регионе эта вилка, по С. Болину, выглядела вообще устрашаю- ще: от 9 до 17- раз (Bolin, 1953, р. 15—16). По расчетам С. Суходольского, в IX в. относительная стоимость золота к серебру в Европе варьировала между 11,4 : 1 и 12,6 : 1, но в более раннее время золото было много дороже (Suchodolski, 1981, S. 97—104, особенно S. 102). Этот список можно было бы продолжить (см. обзоры: Luschin von Ebengreuth, 1891, S. 431—472; Witt- hoft, 1984, S. 26—27, Anm. 95). Сама пестрота мнений недвусмысленно ука- зывает на ненадежность применявшихся методик, не говоря уже о том, что трудно удовлетвориться представлением о цене серебра к золоту, часто и резко менявшейся от эпохи к эпохе и от региона к региону. Следует также помнить, что нет ни одного письменного источника, который бы позволил подозревать в средневековой Европе какое-либо иное соотношение, кроме 12 : 1, которое вместе с целым рядом исследователей (Soetbeer, 1861, S. 626; idem, 1879—1880; Jesse, 1956, S. 11—20; Grierson, 1960, p. 263 [по крайней мере с начала VIII в.]; Witthoft, 1984, S. 28 et passim) мы также считаем достаточно прочно обоснованным и единственно верным (что, конечно же, не исключает возможности различных частных колебаний как отклоне- ний от традиционной нормы, вызванных теми или иными конкретными причинами).

И применительно к Византии искомое соотношение оценивалось порой по-разному (см., например: Hahn W., 2, S. 16), но здесь также узаконенной нормой следует признать пропорцию 12 : 1, которая лежит в основе золотого и серебряного чекана Константина Великого (серебряный милиарисий- бікєратоу в — римского фунта соответствовал весовой норме номисмы: Schilbach, 1970а, S. 161); она стала традиционной для Византии, что под- тверждается и позднейшими установлениями. Так, в глоссе к Женевскому списку «Книги эпарха» (эпарх — константинопольский градоначальник) находим буквальное повторение этой нормы: «Надобно знать, что ... 12 кератиев составляют половину номисмы. Безупречная же номисма содержит 12 милиарисиев или 24 кератия» (хрл yivckrKeiv оті...та yow 8а)8ека кератіа el (ТІ vopiqiaTos* т^іслг то yap акёраюу уорлсгца ехеї рлХХіаріаіа 8с58ека Tjyow кератіа к8': Eparchenbuch, S. 76, not. ad lin. 58; Кн. эпарха, с. 47, 73, где также русский перевод). Исследователи «Книги эпарха», созданной в конце правления императора Льва VI (886—912) в 911/2 г. и регламентировавшей, среди прочего, торговые и финансовые операции в Константинополе, считают, что эта схолия присутствовала уже в протографе Женевского списка, т. е. не может быть позднее конца XI в. (Koder, 1981, S. 49—50) (са- ма Женевская рукопись относится к середине XIV в.). Поскольку милиа- рисий приравнен здесь по стоимости к 2 кератиям, то ясно, что имеется в ви- ду не реальная серебряная монета, которая также именовалась милиарисием, но вес которой менялся, а весовой милиарисий, чаще упоминаемый в источ- никах под названием эксагия (efayiov) и составлявший 24 кератия, т. е. —

византийской литры, совпадая по весу с нормой золотой номисмы (Schil- bach, 1970а, S. 183). Иными словами, перед нами все то же соотношение стоимости серебра к золоту 1 : 12. В основу же арабского чекана, как мы видели, положено другое соотношение — 1:14, золото было в халифате в 1

- раза дороже, чем в христианском мире (возможно, эта разница и стала одной из причин активного оттока арабского серебра в Восточную Европу).

Таким образом, если древнерусская гривна по своей метроло- гической сути была стоимостью в серебре золотого динара, то ее фак- тическое серебряное наполнение должно было колебаться: при торгов- ле в условиях принятого у арабов соотношения стоимостей драгоцен- ных металлов оно составляло ок. 58—60 (2,9—3,0 х 20) г при норме 4,264 х 14 = 59,70 г серебра, тогда как в зоне, где господствовала пропор- ция 1 : 12, оно было равно, как мы уже знаем, примерно 51 г, а теоре- тически 4,264 х 12 = 51,16 г серебра. Более того, еще один вариант дол- жен был бы возникнуть на константинопольском рынке, где номисма продолжала приниматься по традиционной теоретической норме в — долю золотой литры, т. е. 4,548 г (как то видно хотя бы из только что приведенного свидетельства «Книги эпарха»), хотя фактически весила в среднем несколько меньше: в IX—XI вв.— ок. 4,4 г (Schilbach, 1970а, S. 167, таблица, колонки 5—6); константинопольский вариант гривны со- ставлял, таким образом, 4,548 х 12 = 54,58 г серебра. При сохранении счета ~ долями это вело к понижению теоретического веса ногаты до 2,558 и 2,729 г соответственно.

Существование арабского и константинопольского вариантов гривны подтверждается, как мы еще увидим, калибровкой некоторых многогран- ных гирек по весовым единицам, равным — веса этих вариантов (0,597 и 0,546 г). Кроме того, некоторым подкреплением могут служить и слитки второй половины X — начала XI в. весом в 58,66 и 119,5 г (Монгайт, 1961, с. 312—313; Корзухина, 1954, №28, 64), причем второй из них почти в точности равен расчетному весу 2 «арабских» гривен: 59,70 х 2 = 119,4.

О кладе из Титчихи (970-е гг.), вес которого также приблизительно вос- производит «арабскую» гривну, тогда как вес пробитых дирхемов совпа- дает с гривной «Русской Правды», уже говорилось.

На первый взгляд возможность подобного разнобоя кажется немыс- лимой. Однако такое неприятие покоится только на априорном предубеж- дении, что гривна по своему происхождению непременно должна была яв- ляться весовой единицей, составляя ту или иную твердую фракцию фунта, литры или т. п. Но суть и назначение гривны, как мы стараемся показать, совсем иные: по своему происхождению она была всего лишь счетным солидом (ему естественно было быть таким в условиях гос- подства стандартной серебряной монеты), отражающим в серебре стои- мость золотого. Более того, именно такое переосмысление не просто ве- личины, а самой функции древнерусской гривны в период ее возникнове- ния позволяет вывести вопрос о ее происхождении и происхождении ее фракций ногаты и куны из тупика.

Здравый смысл и археологические данные требуют, чтобы любая теория происхождения древнерусской денежно-весовой системы так или иначе покоилась бы на стандартном дирхеме как одной из своих основ. Из этого постулата совершенно справедливо исходит в своих построениях В. JI. Янин. Еще ранее на нем же пытался основать свою гипотезу

Н. П. Бауер. Оба исследователя строят свои рассуждения на допущении о счетном приеме дирхема на Руси в начальный период — допущении, пов- торяем, вполне обоснованном — но убедительно согласовать фактический вес дирхема в 2,9—3,0 г с весом гривны «Русской Правды» ок. 51 г (по

Н. П. Бауеру, ок. 49 г) ни тому, ни другому, по нашему мнению, не удалось. Так, Н. П. Бауер выдвинул идею, будто при фактическом весе ок. 2,9— 3,0

г дирхем содержал всего лишь 2,46 г чистого серебра, что соответ- ствовало бы весу куны в вычисленной историком гривне в 49 г (перво- начальной куной он считал а не часть гривны). В дальнейшем ухуд- шение лигатурного состава дирхемов привело к приему их по 25 штук за гривну (в таких «плохих» дирхемах было якобы лишь 1,97 г чистого сере- бра); так, по Н. П. Бауеру, возникла куна «Русской Правды», тогда как «хо- рошие» дирхемы получили название ногат— «отборных» (Бауер, 1937, с. 212—213, 221). Это построение представляется излишне сложным и ис- кусственным, требующим, кроме всего прочего, подтверждения путем ме- таллографического анализа. В. JI. Янин, на наш взгляд, был совершенно прав, не согласившись с такой гипотезой, но сам пошел по пути, который привел его к еще более громоздкой теории, в которой «палочкой-выруча- лочкой», вместо догадки о «чистом» весе, стала идея о первоначальной гривне, отличной от гривны «Русской Правды». Мы уже видели, что ис- торику не удалось в должной мере обосновать эту идею. Предлагаемая же нами интерпретация гривны, сохраняя исходный для Н. П. Бауера и В. JI. Янина тезис о счетном приеме стандартного дирхема как механизме возникновения древнерусского денежно-весового счета, снимает в принципе проблему согласования веса дирхема с весом гривны «Русской Правды», по- тому что в соответствии со своей функцией архетипическая гривна в 20 дирхемов, имевшая вес ок. 58—60 г, просто обязана была изменить его при перемене цены золота к серебру или веса самого золотого. Существование разных весовых изводов гривны чуть ниже будет практически подкреплено анализом весовой шкалы денежных гирек и самой традиционной для Се- вера Европы системы пересчета золота в эквивалентное ему количество серебра.

Итак, древнейшей составляющей древнерусского денежно-весового счета оказывается счет — долями гривны, которые во времена «Русской Правды» носили название ногат, а не ^ долями, т. е. кунами, как считает В. JI. Янин. В этой связи укажем на сообщение проложного сказания о построении церкви св. Георгия в Киеве, создание которого, вероятно, примерно современно освящению храма (первая половина 50-х гг. XI в.): Ярослав Мудрый, желая ускорить строительство, «повеле возити куны на возех в камару Золотых ворот и възвестиша в торгу людем, да възметь кождо по ногате (выделено нами. — А. Н.) на день» (Жуковская, 1987, с. 40—41). Из этого текста отчетливо видно, что «ногата» — это название конкретной стоимости, а «куны» — обозначение денег вообще. Коль скоро их возили возами, то речь идет, конечно же, не о монете, а о меховых ценностях — очевидно, тех опломбированных связках вытершихся шкурок (драниц), которые, как о том будет подробно сказано ниже, пришли на смену серебру (на юге Руси — уже в XI в.). Каждая такая связка стоила дирхем, откуда и заключаем, что дирхем — это ногата, а не куна. Значи- тельно менее ясно известие «Повести временных лет» о разграблении вос- ставшими киевлянами в 1068 г. двора князя Изяслава Ярославича (1054— 1078, с перерывами): «... разграбиша бещисленое множьство злата и сребра кунами и белью (вар.: скорою)» (ПСРЛ, 1., стб. 171; 2, стб. 161). По В. Л. Янину (1956, с. 114), текст свидетельствует о том, что «слово ‘куна’ на Руси применяется к серебряной монете», но мы не можем усмотреть в нем ничего, кроме указания на «бещисленое множьство» денег вообще, как меховых, так и металлических, т. е. термин «куны» выступает здесь в том же значении, что и в проложном сказании о построении церкви св. Георгия. Дополнительным подтверждением тому, что дирхем — это именно ногата, служит соотношение 20 скотов = 1 тяжелый золотой солид, с которым мы столкнулись, анализируя денежный счет «Раффельштеттенского таможен- ного устава». Как мы сейчас постараемся показать, и такое соотношение, и само название «скот» были заимствованы из Руси, что, ввиду датировки «Устава» 904/6 г., свидетельствовало бы о существовании подразделения древнерусской гривны на 20 частей уже в IX в.

Напомним, что происхождение термина д.-в.-н. scoti остается невыяс- ненным. По своей морфологической структуре он представляет собой форму nominativus singularis древневерхненемецких имен мужского рода с основой на -ja типа hirti «пастух» (см., например: Schmidt W., 1969, S. 203). Показатель номинатива в этой парадигме как уже говорилось, весьма архаичен, и его сохранение и в «Раффельштеттенском уставе», и в «Грац- ской глоссе» может служить свидетельством древности оригиналов и вер- ности списков (единственная рукопись «Устава» относится к середине XIII в.: Назаренко, 19936, с. 59; см. также главу III). Этот морфологический вариант встречается и в более поздних текстах: scothen (accusativus pluralis, 1123/47 г., Зальцбург: Salzb. UB, 1, S. 600). Вместе с тем — и это важно — среди таких более поздних упоминаний имеются и варианты термина, оформленные по другим морфологическим моделям: по парадигме masculina на -а («твердое» склонение) типа д.-в.-н. tag «день» или даже по парадигме feminina на -о типа д.-в.-н. erda «земля»; см., например: «pro duobus schot» (1239 г., Тироль) или «c[entum] scotas» (accusativus pluralis, ок. 1200 г.) (Luschin von Ebengreuth, 1919a, S. 151). Неустойчивость морфо- логического оформления слова недвусмысленно указывает на его заим- ствованный характер. На ту же мысль наводит и ярко выраженная ареаль- ность его распространения: мы имеем дело с восточнобаварской лексемой. И, наконец, последнее: термин не поддается этимологизации на германской почве, вернее сказать — он не имеет чисто германской этимологии. Смысл этого уточнения станет сейчас ясен.

Так как scoti означал стоимость, соответствовавшую стоимости серебряной монеты, то первым делом напрашивается сближение термина с общегерманским по происхождению названием серебряной монеты или — реже и уже в переносном смысле — названием имущества, дани, платежа: гот. skatts, др.-сканд. skattr, др.-англ. sceatt, др.-сакс, skat и др. Однако, несмотря на очевидное сходство, непосредственное включение scoti в этот ряд невозможно по формально-лингвистическим причинам. Во-первых, в таком случае была бы совершенно необъяснима огласовка основы -о- вместо отчетливо зафиксированного всеми германскими формами -а-. Во- вторых, если бы д.-в.-н. scoti был действительно потомком герм. *skatta на баварской почве, то он обязан был бы выглядеть как scar, -tt- дал в древнебаварском аффрикату [ts] (на письме «г») не позднее начала VII в. в ходе так называемого второго верхненемецкого передвижения согласных (Schmidt W., 1976, S. 175—176). Эта последняя форма и в самом деле засвидетельствована южнонемецкими памятниками уже с VIII в. — на- пример, знаменитым глоссарием «Аброганс», где служит переводом для латинского термина «денарий»: «dinarius — scaz» (Steinmeyer — Sievers, 1, S. 112—113.33); ср. соврем, нем. Schatz «сокровище». Остается предполо- жить, что scoti восходит к герм. *skatta не прямо, а опосредованно и попал в восточнобаварские говоры уже после завершения второго передвижения согласных, предварительно преломившись через какую-то языковую среду, для которой характерен переход а> б. Такой переход, как известно, является типической особенностью славянских языков.

Идея о заимствовании в древнебаварский славянского термина *skoti? в значении «имущество, деньги» представляется плодотворной. Ввиду распро- странения лексемы на баварско-славянском пограничье первым делом возникает предположение об обратном заимствовании в древнебаварский из соседних славянских диалектов (например, из чехо-моравских), но эту мнимо естественную мысль приходится сразу же отбросить. Причина не только в том, что в таком случае пришлось бы допустить недопустимо раннее (не позднее VI в.!) первоначальное заимствование германского термина в эти диалекты. Важнее другое, на что исследовавшие славянское слово *skotb, насколько нам известно, почему-то не обращали должного внимания: эта общеславянская лексема имеет значение «деньги» только в древнерусском языке. Именно в таком специальном значении (а не в расширительном и якобы первоначальном значении «имущество») термин неоднократно встречается в древнейших памятниках восточносла- вянской письменности XI—XII вв.: «Краткой Правде» (причем в древ- нейшей ее части), «Поучении Владимира Мономаха», «Повести временных лет», договоре Новгорода с немцами 1191/2 г. (Срезневский, 3, стб. 388, ст. «скотъ») и, что замечательно, всегда в собирательном смысле: «Начаша скот събирати от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен» (ПСРЛ, 1, стб. 143; 2, стб. 130—131). Уже в это время термин «скот» соседствует с более распространенным термином «куны» в том же обобщенном значении «деньги», а затем и вытесняется этим последним.

Сказанное позволяет думать, что др.-русск. скотъ в значении «день- ги» уже к моменту фиксации в письменных источниках было пережиточной лексемой. Ее первоначальное значение, разумеется, не обязано было быть собирательным; более того, оно, вероятнее всего, таковым не было, как показывает эволюция значения в аналогичных случаях: куна «денежно- весовая единица» —» куны «деньги», деньга «мелкая серебряная моне- та» —> деньги и т. п. То обстоятельство, что в качестве collectivum ис- пользована форма единственного числа скотъ, а не множественного, как в случае с куны, деньги, не может служить препятствием для такой аналогии, тем более что эпизодическое употребление singularis вместо pluralis в соби- рательном смысле зафиксировано и применительно к термину «куна»: ср. выражение «черная куна» как обозначение государственного налога («... а то земли новгородцкие; а в то ся тебе, честному королю, не вступати, а знати тебе своя черна куна ... А черна куна имати ти по старым грамотам»: ГВНП, №77, с. 131, договор Новгорода с великим князем литовским Казимиром IV от 1471 г.). Тем самым собирательный смысл др.-русск. скотъ «деньги» никоим образом нельзя рассматривать как аргумент в пользу бытующей его этимологии, согласно которой это слово производно от общеслав. *skot?> «скот, животные» через промежуточную ступень «бо- гатство, имущество вообще», подобно латинской паре pecus «скот» : pecunia «деньги» (ср., однако, сомнения Э. Бенвениста: 1995, с. 51—60) (как и во многих других случаях, здесь у истоков стоит идея Н. М. Карамзина: 1, примеч. 477); ограниченность же употребления лексемы *skot*b «деньги» рамками древнерусского языка прямо противоречит такой этимологии. Поэтому считаем единственно приемлемым предположение о заимство- вании др.-русск. скотъ «деньги» из германских языков, отделяя его как омоним от слав. *skotb «скот». Такая модификация распространенной эти- мологии, генетически объединяющей оба значения и квалифицирующей слав. *skote как германское заимствование (Фасмер, 3, с. 655, ст. «скот»; при отделении др.-русск. скотъ «деньги» от слав. *skofo «скот» делаются неважны известные колебания среди этимологов, некоторые из которых высказывались в пользу самостоятельности славянского слова либо даже его первичности по отношению к германскому: Ильинский, 1916, с. 281— 288; Мартынов, 1987, с. 28—29; и др.), выглядит предпочтительнее, так как учитывает ярко выраженную ареальность славянского слова в значении «деньги». Кстати говоря, вторичное семантическое сближение этих двух древнерусских омонимов и могло стать причиной того, что форма singularis стала господствующей при употреблении термина в собирательном смысле — ведь др.-русск. скотъ «скот» по определению collectivum, а в значении singulativum функционирует его производное с соответствующим формантом: скотина.

Из какого же языка было заимствовано др.-русск. скотъ «деньги»? Из готского ли, в котором skatts засвидетельствовано как перевод греч. Sevdpiov «денарий» (Feist, 1939, S. 429), или из древнескандинавского? Пись- менная фиксация скандинавских языков происходит относительно поздно, и потому неудивительно, что уже в самых ранних текстах мы застаем др.-сканд. skattr в продвинутом значении «имущество, подать» (de Vries, 1962, S. 486). В древнеанглийском sceattas именовались английские се- ребряные монеты, чеканившиеся с самого раннего средневековья и впервые упоминающиеся уже в законах короля Этельберта 601/4 г. (Liebermann, 1, S. 4; Jesse, 1924, S. 7, N 21; Luschin von Ebengreuth, 1919b, S. 91), а это позволяет думать, что и древнескандинавскому было нечуждо это значение; английский sceatt в первой половине VIII в. имел широкое хождение на западе Балтики (Callmer, 1984; ср. попытки количественно оценить древ- неанглийский чекан VIII в. в десятки миллионов монет [Metcalf, 1965, р. 478—479; idem, 1967, р. 354] и их критику: Grierson, 1967, р. 153—160), а во второй половине IX в. и на рубеже IX—X вв., как предполагают (Metcalf, 1984,

р. 159—164; idem, 1985, s. З—10), даже чеканился в Дании: в Хедебю или Рибе. «Скандинавская версия» представляется нам более вероятной, так как от заимствования из готского следовало бы ожидать более ши- рокого (общеславянского) распространения, чего в данном случае нет. Так или иначе, позволительно предполагать, что не позднее начала проник- новения варягов в Восточную Европу, т. е., весьма огрубленно говоря, не позднее рубежа VIII—IX вв., здесь стало известно герм, skatt- в качестве названия серебряной монеты. Это было бы тем более естественно, что сама активизация притока скандинавов в Восточную Европу объяснялась появ- лением здесь арабского серебра (неновая мысль, которую в последнее время не устает подчеркивать американский исследователь Т. Нунэн, см., например: Noonan, 1986, р. 321—348). В то время, а особенно в после- дующие десятилетия, оно (серебро) было представлено практически только одной монетой — куфическим дирхемом, который скандинавы и назвали привычным термином, впоследствии перешедшим также в восточно- славянский.

Если наше предположение верно, то др.-русск. скотъ первоначально было наименованием дирхема, т. е. — фракции гривны, которая (фракция) в XI в., в эпоху кодификации «Русской Правды», называлась, как мы знаем, ногатой. Когда же и по какой причине произошла смена названия? На этот вопрос ответить нетрудно, учитывая известную арабскую этимологию др.- русск. ногата — «отборные, хорошие монеты». В. J1. Янин также пришел к выводу, что термин «ногата» возник не сразу, а только на известном этапе существования древнерусской денежно-весовой системы и его появление, по убедительному предположению исследователя, было связано со значи- тельным ухудшением качества чеканки дирхемов, которое наблюдается с последней четверти IX в. (В. JI. Янин пишет о 910-х гг.) и, все более прогрессируя, приобретает катастрофический характер со второй трети X

в. Однако дальнейшие заключения В. JI. Янина, будто название «ногата» служило для обозначения возникшей на древнерусской почве фракции гривны в 68 г — тяжеловесного дирхема ок. 3,4 г, выглядят шаткими. Их слабость в том, что причина и следствие разнесены по разным языкам: монеты весом ок. 3,4 г, в рамках гипотезы В. JI. Янина, имели значение как весовая категория только на Руси, но названы были «со стороны» арабами, и уже это арабское название было заимствовано затем в древнерусский язык. Зачем было арабам придумывать какое-то особое название для специфически древнерусской весовой группы дирхемов? Зачем на Руси было дожидаться, пока в арабском языке возникнет такое название, чтобы заимствовать его, вместо того чтобы дать новой фракции гривны свое собственное наименование? В предлагаемой нами схеме, напротив, термин «ногата» обозначает дирхемы с привычным весом стандартного дирхема IX

в., которые приходилось выделять и на древнерусском, и, конечно же, в первую очередь на собственно арабском рынке, отбирая их из общей массы часто значительно более тяжеловесных монет. Было бы естественно, если бы такие отборные экземпляры получили у арабов название ногаты (< араб, nakd «полноценная монета, наличные деньги»: Баранов, 1976, с. 833), которое затем проникло и на Русь. По этой причине примерно в середине X в. старое древнерусское название стандартного дирхема в 2,9— 3,0

г «скотъ» было вытеснено заимствованным из арабского термином «ногата». Древнерусские купцы, которым уделено столь большое внимание в «Раффельштеттенском таможенном уставе», принесли в баварское Поду- навье навыки счета весового серебра — по 20 долей в привычном для ба- варов тяжелом солиде. Этот счет и закрепился здесь в виде локального вос- точнобаварского варианта, в отличие от собственно баварского счета 1 со- лид = 30 денариям. Вместе с самой — долей солида было заимствовано, что понятно, и ее древнерусское название: др.-русск. скотъ > вост.-бав. scoti.

Предполагаемая нашей гипотезой хронология событий (в течение IX

в. — возникновение в восточнославянском лексемы скотъ как названия дирхема и не позднее последних десятилетий IX в. — проникновение этого термина в восточнобаварские говоры) вполне согласуется с хронологией перехода а > б в восточнославянских диалектах, насколько она поддается устанавлению. В целом этот общеславянский фонетический процесс да- тируется VIII—IX вв. (Бирнбаум, 1987, с. 101, 186), но в различных областях Славянщины он происходил в различное время. Если, скажем, в славянских диалектах Юго-Восточной Европы формы с о мы застаем уже в самом начале IX в. (см., например, племенное название тимочан, засвиде- тельствованное в 819 г: ср.-лат. Тітосіапі < греч. Тіцако^*: Ann. reg. Franc., p. 149—150; Schramm G., 1981b, S. 146—147), то у восточных славян лабилизация краткого я, как и многие другие общеславянские фонетические преобразования, имела место позже. Во всяком случае, ее претерпели отдельные скандинавские личные имена, проникновение которых в восточ- нославянский, разумеется, нельзя датировать временем ранее IX в. Так, на- пример, др.-сканд. *Ingvar(a)r дало др.-русск. Иворъ (зафиксировано в договоре с греками 944 г: ПСРЛ, 1, стб. 46; 2, стб. 35), а др.-русск. корлязи «жители Франкской державы» (там же, 1, стб. 4; 2, стб. 4) < герм. Karl in g- вошло в речевой обиход восточных славян заведомо позже, чем др.- русск. король < герм. Karl, т. е. не ранее примерно середины IX в.,

поскольку последнее еще оказалось захваченным метатезой плавных, а первое— уже нет (Schramm G., 1980, S. 328—329). Следовательно, др.- сканд. skattr, будучи заимствовано в восточнославянские диалекты в течение IX

в., успело принять участие в переходе а > о, который к концу этого столетия был уже свершившимся фактом, что видно из некоторых имен русских послов в договоре с греками от 911 г.: Карлы (не **Корлы или **Королы), Руалдъ (от древнескандинавского имени на -aldr), а не **Руолдъ или **Рулодъ (там же, 1, стб. 33; 2, стб. 23). Поэтому-то в «Раффель-

штеттенском уставе» фигурирует уже форма с -о scoti (эти наблюдения,

к слову сказать, выводят нас на вопрос о языке, на котором говорили древнерусские купцы, приходившие в Баварскую восточную марку; см. подробнее в главе I). Г. Шрамм (Schramm G., 1980, S. 329; idem, 1982b, S. 278, Anm. 20) датирует переход a> д в восточнославянском периодом между 912 г. и серединой Хв., исходя из др.-русск. Игорь < др.-сканд. *Ing(h)arir и "Iyycop у Константина Багрянородного (Const. DAI, cap. 9.5, 1967, p. 56; 1989, p. 44), но такая датировка представляется неоправданно поздней, так как относить проникновение древнескандинавского прототипа имени «Игорь» именно к 912 г., когда, по летописной хронологии, со- стоялось вокняжение в Киеве Игоря, нет оснований.

Некоторое противоречие с выдвинутой нами гипотезой происхож- дения вост.-бав. scoti можно было бы усмотреть в том, что этот термин и др.-русск. скотъ имеют разные типы основ: в первом случае— на -ja4 во втором — на -а. Но это противоречие кажущееся. Выше уже указывалось, что среди вариантов лексемы scoti есть и оформленные по типу на -а — schot и т. п. Здесь имело место разнообразие морфологических типов, ко- торое застаем и в другом южнонемецком заимствовании того же времени из древнерусского — этнониме «русь, русин»: при наличии «слабых» вариан- тов типа д.-в.-н. *Rdz(e)o > с.-в.-н. RCize, Riuze, Reuze, исходом основы близких древнерусскому оригиналу русь, существовали и «сильные» варианты типа Riiz (см. главу I). Форма scoti могла испытать стороннее влияние широко известного в Центральной Европе того времени (вслед- ствие активности ирландской миссии) этнонима д.-в.-н. Scoti «ирландец». В этом смысле показательно, что название денежной единицы орденской Пруссии Schoter, являющееся продолжением исследуемого нами восточ- нобаварского термина (заимствование совершилось, вероятно, в конце XII — начале XIII в., когда Орден пребывал в Венгрии, а в Вене находился орденский дом), оформлено по модели на д.-в.-н. -ari > с.-в.-н. -cere, -eref типичной для верхненемецких этнонимов, как и модель на -ja.

Сказанное достаточно отчетливо демонстрирует, что гипотеза о древ- нерусской гривне как счетном солиде по своему происхождению не только естественно объясняет возникновение на Руси счета 1 гривна = 20 ногатам, но попутно приводит к решению ряда других вопросов, до сих пор ос- тававшихся безответными. Однако картина становления древнерусской де- нежно-весовой системы будет неполной, если не уделить должного вни-

мания другому подразделению гривны — ^ ее части, куне. Мы уже го- ворили, что взаимная некратность ногаты и куны указывает, вероятно, на их генетическую разнородность; их объединяет одно: и та, и другая служат подразделениями гривны. Ввиду происхождения самой гривны из обстоя- тельств пересчета золота в серебро и обратно, возникает подозрение, что не только ногата, но и куна так или иначе связана с системой такого пересчета. Действительно, и в данном случае идея о гривне как солиде снова дает ключ к отгадке. *

* *

В древнерусских письменных источниках домонгольского времени термин «куна» постоянно употребляется в значении денежной единицы: «Вдале есмь Гюрьгевицу без девяти кун 2 гривьне» (Арциховский — Борковский, 1958, №119, стратиграфическая дата 1110—1130-е гг.), «Начата скот събирати от мужа по 4 куны, а от старост по 10 грив[ьн]» (ПСРЛ, 1, стб. 143; 2, стб. 130—131), «... а от 12 гривну емъцю 70 кун» (РП, с. 400) и т. п. Значительно реже это слово встречается как обозначение меха куницы, шкурки: «Ты же облачишися и ходиши в паволоце и в кунах» (СДРЯ, 4, с. 330, ст. «коуна», сборник конца XII — начала XIII в.). Вместе с тем, в связи с повсеместным и широким распространением термина «куница» как обозначения куньего меха в роли платежного средства в так называемый безмонетный период («... а дасть мне оброка на год 5 куниць» [АСЭИ, 3, №238] и др.: СДРЯ, 4, с. 331, ст. «коуница») едва ли можно сомневаться, что и более раннее др.-русск. куна «денежная единица» этимологически восходит к названию пушного зверька, а его возникновение объясняется практикой употребления куньих мехов в качестве платежного средства в глубокой древности — во всяком случае, никак не позднее появления в Восточной Европе импортной звонкой монеты. О подобной практике есть и письменные свидетельства. Наиболее раннее из них — со- общение арабского географа Ибн Русте (начало X в.) о волжских булгарах: «Главное их имущество— куницы. У них нет денег ... дирхемы у них — куницы» (Хвольсон, 1869, с. 24—25; Заходер, 2, с. 34). Изложенное мнение является практически общим среди этимологов (Фасмер, 2, с. 417, ст. «ку- на I»), и останавливаться на нем не было бы нужды, если бы отож- дествление первоначальной куны с дирхемом, свойственное и Н. П. Бауеру, и В. Л. Янину, не провоцировало на возрождение совсем иной точки зрения, согласно которой др.-русск. куна «денежная единица» было заимствованием др.-фриз. сопа, соепе «монета». Эта точка зрения не нашла поддержки у специалистов-этимологов (речь может идти разве что о заимствовании в обратном направлении: см. литературу, приведенную в указанной только что статье словаря М. Фасмера, а также: Rohwer, 1937, S. 6—7), не можем согласиться с ней и мы: она, во-первых, без необходимости осложняет вторичной омонимией и без того ясную картину, а во-вторых, не объясняет всей совокупности фактов. Хотя термин «куна» в значении денежной еди- ницы не носит, в отличие от слова «гривна», общеславянского характера, он, тем не менее, известен не только древнерусскому, но и хорватскому языку (ЭССЯ, 13, с. 102—104, ст. «*kuna I»). Предполагать и здесь незави- симое от древнерусского заимствование из древнефризского языка, разу- меется, никто не станет, а вот типологическое сходство выглядит более чем вероятным ввиду совершенной естественности семантической эволюции куна «название меха» —> куна «платежное средство». Таким образом, при- ходится заключить, что изначальным значением др.-русск. куна в значении «деньги» было «стоимость (вероятно, в серебре) шкурки куницы».

Полученный вывод перестанет быть трюизмом только в том случае, если нам удастся определить, какова же именно была эта стоимость. Некоторые данные на этот счет имеются.

Обратимся к двум древнерусским документам XIII в. — уже извест- ному нам смоленскому договору с Ригой и Готским берегом от 1229 г. и договору Новгорода с Готским берегом и Любеком от 1263 г., а вернее — к имеющимся в них статьям о пошлине с иностранных купцов за взвешивание товара, которая платится присяжному весчему («весцу»). В последнем эта статья звучит так: «А немцьм, и гтъм, и всему латиньскому языку платити по две куне от капи (мера веса. — А. Я.) и от всякого весного товара, что кладут на скалви (весы. — А. Я), и продавше, и купивше» (ГВНП, № 29, с. 57). Аналогичное установление в смоленском договоре выглядит не- сколько иначе: «Латинескому дати от двою копию въску весцю куна смольнеская» (Смол, грам., с. 24.74—75, 29.128—129, 34.54, 38.109, 43.95— 96, 49.215—217); здесь размер пошлины выражен не просто в кунах, как в новгородском документе, а в особых единицах— «кунах смоленских», ко- торые упоминаются также в статье о пошлине за переплавку серебра: «Аже латинескии дасть серебро пожигати, дати ему от гривны серебра куна смольнеская» (там же, с. 24.78, 29.136—137, 34.45—57, 38.113—114, 43.100—101, 50.229—231). Если считать, что относительные размеры вес- чей пошлины в Смоленске и Новгороде были тождественны, то 1 такая смоленская куна оказывается равной 4 кунам по новгородскому счету, т. е., очевидно, 4 кунам «Пространной Правды». Ясно, что эта смоленская куна не может быть фракцией гривны «Пространной Правды» в 50 «новго- родских» кун (50 не делится на 4 без остатка). Остается предположить, что смоленская куна составляла соответствующую долю от смоленской же особой гривны в 4 х 50 = 200 кун; иными словами, гипотетическая смо- ленская гривна — это гривна серебра, с которой мы уже познакомились выше по новгородскому договору 1191/2 г. Теперь понятно, почему в смо- ленском договоре шкала штрафов последовательно переведена на гривны серебра (они же — смоленские гривны), тогда как новгородский договор 1191/2 г., как мы помним, сохранял в этом отношении известную двойст- венность. В том, что смоленский счет того времени подразумевал под куной именно — (как в «Пространной Правде»), а не, скажем, более раннюю часть гривны, убеждает приписка «А се погородие» к уставной грамоте Смоленской епископии (1136 г.): «А се от Крупля гривна урока, а пять ногат за лисицу. А се от Вержавска две гривне урока, а за три лисици 40 кун без ногаты» (там же, с. 79.111—112). Из этих данных легко получить ра- венство 40 кун = 16 ногатам, т. е. 1 ногата = 2- кунам — соотношение, свойственное и «Пространной Правде» (50 кун = 20 ногатам). П. Н. Мро- чек-Дроздовский (1881, с. 123—124) сомневался в доказательности такого подсчета, указывая на 22 куны за 2 лисиц, которые шли, согласно той же приписке, «от Поциня», и считая, что цены на лисиц колебались в разных местах Смоленской земли. Едва ли, однако, документ, регламентировавший сбор государственного налога и, значит, по сути своей претендовавший на стабильность указанных в нем сумм, мог исходить из каких бы то ни было изменчивых цен. Скорее всего, следует предполагать описку в рубрике «от Поциня»: 22 куны вместо правильных 25 (Казанский, 1851, с. 103; Бауер, 1937, с. 204—205).

Из сказанного следует важное заключение: термин «куна», как и тер- мин «гривна», не имел однозначного содержания, обозначая во времена «Пространной Правды» — фракцию и гривны «Русской Правды» в 51,16 г серебра, и (во всяком случае, местами) гривны-полуфунта. Возникает воп- рос: была ли такая двойственность исконной или она явилась результатом позднейшего развития, причем, быть может, только в отдельных землях Руси? Думаем, на этот вопрос надо ответить так: и то, и другое.

Слитки «северного» веса, ориентированные на полуфунт серебра, археологически засвидетельствованы со второй половины XI в.; по-ви- димому, примерно современны им или несколько им предшествуют и самые ранние «южные» слитки с весом, связанным с византийской полулитрой (о сложностях в отношении датировки слитков, которые редко встречаются в кладах с монетами, см.: Котляр, 1996, с. 82—90). Тем не менее ясно, что возникновение весовой единицы в полуфунт вовсе не связано с появлением слитков; напротив, существование весовой единицы в половину фунта обусловило появление слитков именно такого, а не иного веса. Шейные гривны и браслеты с весом ок. 200 г известны с IX в. (Рябцевич, 1965, с. 124—128). Кроме того, как нам еще предстоит убедиться, гривна, под- разумеваемая договорами Руси с Византией первой половины X в., была, вероятно, равна полулитре, равно как и на севере Руси 40-гривенная вира исчислялась первоначально в гривнах серебра. Коль скоро, таким образом, неоднозначность была изначально присуща термину «гривна», то нет ни- каких причин полагать, что применительно к обозначению куны, твердой фракции гривны, такая неоднозначность возникла лишь с появлением слитков — гривен серебра. В дальнейшем в силу тех или других причин в разных местах могло закрепиться какое-то одно из первоначальных зна- чений: в Новгороде XII—XIII вв. застаем куну в гривны «Русской Прав- ды», в Смоленске XIII в. — в 4 раза более тяжелую куну в гривны серебра.

Если наши рассуждения верны, то логично думать, что древнейший вес такой «тяжелой» куны составлял не —, а — гривны серебра, т. е. ок. 8 г серебра, так как древнейшая куна «Русской Правды» была не —, а — долей гривны «Русской Правды». Есть ли у этой добытой путем теоретических умозаключений величины какая-либо опора в археологическом материале? Да, есть.

Пришла, наконец, пора бросить взгляд на восточноевропейские де- нежные гирьки, без надлежащего учета и интерпретации которых немыс- лима никакая претендующая на доказательность теория происхождения древнерусской денежно-весовой системы. Существует несколько типов та- ких разновесов, главными из которых являются так называемые сфери- ческие, или бочковидные гирьки и гирьки многогранные (в виде 14-гран- ника— куба с усеченными вершинами). Они различаются не только фор- мой, но и весовой шкалой. Рассмотрим сначала бочковидные гирьки, на территории Руси представленные достаточно широко находками от се- редины X в. и позднее, а в странах Балтики встречающиеся и в несколько более раннее время. Вес таких гирек варьировал обычно примерно от 4 до 40 г, хотя попадаются отдельные более тяжелые экземпляры. На упло- щенных поверхностях гирек (как бы «донышках» бочки) чаще всего нанесены точки — как правило, от одной до пяти сверху и снизу, иногда больше. Если видеть в количестве этих точек указание на кратность веса гирьки какой-то исходной весовой единице, то, складывая, как то принято делать, количество точек на обеих сторонах гирьки и поделив вес гирьки на полученную сумму, получим величину исходной единицы. Действительно, подобная операция дает почти всегда, независимо от веса гирьки, результат, колеблющийся в ту или другую сторону вокруг константы ок. 4 г; для гирек из датского Хедебю, по подсчетам X. Штойера, единица кратности заклю- чалась между 3,90 и 4,10 г (Steuer, 1978, S. 156; в более ранней работе исследователь писал о величине между 4,0 и 4,266 г: idem, 1973, S. 9—22); та же единица кратности характерна и для бочкообразных гирек из швед- ской' Бирки (Kyhlberg, 1980, s. 262—263). Метрологически эту величину трактовали по-разному: то как золотник (ок. 4,25 г) (Arne, 1914, р. 191; Херрман, 1986, с. 78), то как так называемый «легальный дирхем» в 3,97 г (Монгайт, 1947, с. 67) — но все эти толкования уступают в убедительности предложению В. JI. Янина, который совершенно оправданно, на наш взгляд, усматривает в весовой единице сферических гирек удвоенный вес древне- русской куны в гривне «Русской Правды» ок. 51 г (Янин, 1956, с. 178).

Вместе с тем, эта интерпретация, верная по сути, не лишена досадного дефекта. Если бочковидные гирьки калиброваны в соответствии с весом куны «Русской Правды» ок. 2 г, то следовало бы ожидать, что, во-первых, будут в наличии гирьки весом в 1 куну, а во-вторых, что именно вес куны (а не в два раза больший) будет образовывать «шаг» кратности гирек; иными словами, должны были бы существовать гирьки в 1, 2, 3, 4 куны и т. д. весом соответственно ок. 2, 4, 6, 8 и далее граммов. Однако ни того, ни другого в действительности не наблюдается. Гирек с весом ок. 2 г не найдено, а шаг кратности, по В. JI. Янину, составляет не ок. 2, а ок. 4 г. Исследователь сам замечает эту трудность и предлагает следующий выход. По его мнению, вес именно удвоенной куны при гривне ок. 51 г оказался удобным по той причине, что совпадал с весом ногаты в южнорусской денежно-весовой сис- теме, построенной на гривне весом ок. 82 г (- византийской литры): ок. 82 : 20 = ок. 4 г (там же, с. 180). Такое объяснение трудно признать удачным. Особая южнорусская гривна указанного веса, производная от византийской литры, действительно существовала, но ее структура не сов- падала со структурой гривны «Русской Правды»; ниже будет показано, что она делилась не на 25 особых южнорусских кун и 20 южнорусских ногат, а на 40 обычных кун «Краткой Правды». Интересно, что в более поздней работе В. JI. Янин говорит о «южной» гривне в 41 г серебра (т. е. уже не в ?j, а в j литры: ок. 327 : 8 = ок. 41) (Янин, 1985, с. 365). Отсюда заключаем, что сам исследователь более не настаивает на своем объяснении шага кратности сферических гирек, ведь ногатой при такой гривне был бы вес как раз в 2, а не в 4 г (ок. 41 : 20 = ок. 2). Наши сомнения усилятся, после того как мы внимательнее присмотримся к весовой шкале этих гирек.

Сводного каталога бочковидных гирек, найденных на территории Древней Руси, пока нет (как, впрочем, и для Северной Европы); данные рассеяны по частным публикациям и отчетам о раскопках, обобщение кото- рых является насущной задачей. Наши подсчеты построены на следующих материалах: 57 экз. из разных древнерусских земель, суммированные в книге В. JI. Янина (1956, с. 175—176; в тех случаях, когда есть основания для датировки, гирьки относятся, как правило, ко второй половине X в.); 51 экз. X в. из смоленского Поднепровья, преимущественно из Гнёздова (Пушкина, 1991, с. 236—240; она же, 1996, с. 184—185), 22 экз. (до XIII в. включительно, из них 8 экз. X—XI вв.) с территории Белоруссии (Бекти- неев, 1987, с. 236, табл. 2), 10 экз. главным образом IX—X вв. (одна гирька не датирована, еще одна имеет максимально широкую датировку XI— XV вв.) из Ладоги (Давидан, 1986, с. 119—126), 9 экз. X— начала XI в. из Тимерёва под Ярославлем (Фехнер — Недошивина, 1987, с. 74, табл. 3), 4 экз. первой половины XI в. с Березовецкого могильника на берегу Селигера (Успенская, 1976, с. 39—40; она же, 1993, с. 110, табл. 2) и 4 экз. первой половины XI в. из юго-западного Приильменья (Ершевский — Конецкий, 1985,

с. 63) — всего 153 экз. (4 гнёздовских гирьки присутствуют и в сводке В. Л. Янина). Если ограничиться пока находками X—XI вв., чтобы обес- печить аккуратность сопоставления с материалами Хедебю и Бирки, а также в связи с тем, что во второй половине XI — первой половине XII в. в денежно-весовой системе Руси, как мы увидим ниже, происходит пере- стройка, то, за исключением единичных тяжеловесных экземпляров, оказывающихся вне диаграммы (50,54, 56,08, 56,17, 91,2, 98,11, 98,77,124,96 и 144,3 г), получим следующую картину: 6

— 1075

И хорошо сохранившиеся экземпляры

Рис. 1

Весовая диаграмма бочкообразных гирек X—XI вв., найденных на территории Древней Руси (вверху — с точностью до 1 г, внизу — с точностью до 0,5 г)

Весовая диаграмма сферических гирек из Бирки и Хедебю (по X.

Штойеру: Steuer, 1973, S. 9—22; idem, 1987, S. 502, Abb. 16; автор не учитывает редких тяжеловесных экземпляров), совершенно аналогична:

ft 36

44

12

16

20 24 28 32

Рис. 2

Весовая диаграмма бочкообразных гирек из Бирки и Хедебю по X. Штойеру (Steuer, 1973; Steuer, 1987, Abb. 16)

40

Оба графика достаточно красноречивы. Вес гирек, как правило, действительно кратен примерно 4 г, и в этом надо согласиться с В. JI. Яни- ным, X. Штойером, О. Кюльбергом и рядом других исследователей. В таком случае, принимая за норму куны 2,047 г (409,31 : 200), получим в качестве норм веса соответствующих групп гирек: 2 куны — 4,093 г, 4 куны — 8,186 г. 6 кун — 12,279 г, 8 кун — 16,372 г, 10 кун — 20,465 г, 12 кун — 24,558 г, 16 кун — 32,745 г, 18 кун — 36,838 г, 20 кун — 40,932 г. Табл. 1 Такая шкала хорошо подтверждается и пятью из семи приведенных выше тяжеловесных гирек, веса которых довольно точно укладываются в 28 кун (2,0466 х 28 = 57,305 г), 48 кун (2,0466 х 48 = 98,237 г) и 60 кун (2,0466 х 60 = 122,796 г). Подобные гирьки имеют аналогии и в сканди- навских разновесах, среди которых встречаются также экземпляры в 96 кун — ок. 196—197 г (Steuer, 1987, S. 496); особое значение этой величины, которая в XI—XIV вв. выступала как одна из норм древнерусских слитков, прояснится ниже. Интересно, что в отличие от древнерусских находок, сре- ди гирек Хедебю присутствует и группа в 24 куны, опущенная на весовой диаграмме X. Штойера; вес этих гирек: 49,045, 49,452, 49,662, 49,919 г (Jan- kuhn, 1972, S. 219), что очень хорошо соответствует норме при принятом нами весе куны: 2,0466 х 24 = 49,118 г. Заметим, что гирек в 25 и 50 кун, т. е. в - и - фунта (51,164 и 102,328 г), нет ни в Скандинавии, ни на Руси (за исключением 1 экз. из Ладоги весом в 50,56 г, датировка которого, однако, неопределенна: XI—XIV вв.). Это значит, что сферические гирьки пред- ставляли собой не подразделения фунта, а доли весовой единицы в 96 кун — 196,47 г. Далее, легко заметить, что наибольшим общим кратным для веса большинства гирек служит не двойная куна, а учетверенная — 8,186 г: их численное превосходство станет подавляющим, если учесть, что един- ственная относительно многочисленная фракция гирек, калиброванных по весу двойной куны— 12-граммовые гирьки, как выяснится ниже, выпол- няли совершенно особую функцию, которая и обсуловила их вес. В резуль- тате возникает впечатление, что практически употребительным шагом кратности бочкообразных гирек, т. е. единицей, лежащей в основе системы этого рода разновесов, является не куна и не удвоенная куна «Русской Прав- ды», а выделенная нами выше «тяжелая» куна в долю фунта или в долю гривны серебра. Как автор «Грацской глоссы» считал сайгами, так

пользователь набора сферических гирек считал «тяжелыми» кунами. Эта аналогия вовсе не внешняя, а принципиальная. Напомним, что сайга была древней южнонемецкой весовой единицей в — часть фунта и по своему месту в структуре весового счета соответствовала древнескандинавскому и древнеанглийскому эртугу, а «тяжелая» куна — не что иное как эртуг в системе фунта, равного 96 х 2 = 192 кунам «Краткой Правды» или 2 грив- нам серебра по Н. П. Бауеру: 8,186 х 24 = 196,47 г, 196,47 х 2 = 392,94 г. В чем смысл существования такой гривны серебра параллельно с несколько превосходящим ее полуфунтом в 204,66 г, с которым она находилась в хорошо знакомом для метрологии отношении 96 : 100 (в гривне серебра 48 эртугов-«тяжелых» кун, в полуфунте — 50)? Эта величина замечательна во многих отношениях; ее исследование проливает дополнительный свет на способы пересчета стоимости золотых ценностей в серебро и наоборот (т. е., как мы уже начали понимать, стержень древнерусского денежно- весового счета), а тем самым помогает понять и происхождение куны, и весовую систему гирек.

В документах франкских мажордомов, начиная с Пиппина Среднего (ум. в 714 г.), неоднократно сталкиваемся с установлением, согласно ко- торому фунт золота приравнивается по стоимости к двум «пондам» (при- бегаем к транслитерации вместо привычного перевода «фунт», чтобы избежать путаницы с римским и Карловым фунтами) серебра: «... да внесет в казну 10 фунтов золота, в серебре же должен заплатить 20 пондов» («... et inferat... fisco auri libras 10, argenti pondo 20 coactus exsolvat»: DD maior. dom., N 4, 706 г.; аналогичные формулы см.: ibid., N 5, 6, 9, 11, 14). В литературе, следуя Ф. Леблану, иногда ссылаются на грамоту короля Пип- пина, относящуюся якобы к началу его правления: «... 10 фунтов чис- тейшего золота ... из королевской сокровищницы выкупаются по 20 “пон- дов” серебра» («... decem libras auri purissimi... viginti pondo argenti regalibus thesauris solvere compellatur» [латынь канцелярии Пиппина оставляет желать лучшего]: Leblanc, 1690, р. 88), но среди грамот Пиппина, изданных в MGH DD, таковой нам обнаружить не удалось; несколько подобного рода свидетельств конца VI — начала VIII в. были собраны А. Зётбеером (Soet- beer, 2, S. 303). Отсюда ясно, что для взвешивания серебра— во всяком случае в ситуации, связанной с оценкой в серебре золотых ценностей, вы- раженных в обычных римских фунтах (libra) — применялся какой-то осо- бый фунт-«понд». Вес этого «понда» легко подсчитать; если 10 римских фунтов (речь идет о периоде до введения нового Карлова фунта) по стоимости были равны 20 «пондам», то по весу эти последние должны были равняться 120 римским фунтам (золото в 12 раз дороже серебра), т. е. 1 «понд» = 120 : 20 = 6 римским фунтам = 327,45 х 6 = 1964,7 г. Перед нами величина, ровно в 10 раз превышающая рассчитанную нами норму гривны серебра в 96 кун (196,47 г), которая, соответственно, оказывается в роли «понда», если в исходном равенстве 10 римских фунтов заменить на 1: 1 римский фунт стоит 20 таких гривен серебра. Тем самым, обнаруживается

метрологический смысл 96-кунной гривны серебра. Именно эта последняя величина (а не обозначенный в приведенных франкских грамотах «понд») закрепилась в качестве марки у скандинавов, как показывает тот факт, что во второй половине IX в. она была положена в основу шкалы сферических гирек. Вернее было бы сказать наоборот: именно она закрепляется у скандинавов, потому что по своей метрологической функции удобно под- ходила в качестве основы для шкалы разновесов, коль скоро их целью, как мы сейчас убедимся, было организовать пересчет золота в серебро и обратно. О том, что в 880-е гг. учет больших масс серебра в марках-гривнах серебра у скандинавов был обычным, свидетельствует одно давно известное метрологам, но до сих пор остававшееся неразъясненным сообщение «Фульдских анналов».

Под 882 г. в этом источнике описана выплата восточнофранкским ко- ролем и франкским императором Карлом III (876—887) контрибуции датским викингам под предводительством конунгов Готфрида и Зигфрида, разорявшим Нижнюю Лотарингию. По условиям мира Готфрид получил в качестве имперского лена знаменитый фризский торговый центр Дорестад, которым недавно владел пресловутый датский конунг Рорик (вокруг его фигуры вот уже более полутора веков не затихает спор: тождествен он древнерусскому Рюрику из «Сказания о призвании варягов» или нет), и большую денежную контрибуцию (Zettel, 1977, S. 165—166). Сумма этой контрибуции указана по-разному в двух редакциях «Анналов»: согласно одной, Карл выплатил «к собственному позору и позору всего бывшего с ним войска» 2412 фунтов («... ad confusionem sui totiusque exercitus qui ilium sequebatur, libras II.CCCC.XII eisdem dedit inimicis»: Ann. Fuld., a. 882, p. 99), согласно другой — «2080 фунтов и даже немного больше, если брать фунт по 20 солидов» («... duo mille libras et LXXX vel paulo plus; quam libram XX solidos computamus expletam»: ibid., p. 109). Исследователи не раз пытались понять, в каких же фунтах выражена сумма контрибуции в том и в дру- гом случае и какова она была? Но испробованные ими комбинации наз- ванных в источнике чисел не дали разумного результата. А. Зётбеер счи- тал, что «2080 фунтов и даже немного больше» — это вес во франкских фунтах, которому соответствуют гипотетические 2000 фунтов норманн- ского веса (Soetbeer, 4, S. 55); такого же мнения придерживался и Б. Хил- лигер, который, сверх того, высчитал вес фунта в сообщении первой редакции: 409,31 х 2080 : 2412 = ок. 352 г (Hilliger, 1932, S. 5). X. Виттхёфт, учитывая, что в основе первой редакции лежит майнцская традиция, отождествляет ее фунт с майнцской маркой в 235,34 г; затем, вслед за А. Зётбеером, он предполагает в качестве величины контрибуции круглую сумму в 2000 норманнских фунтов и вычисляет этот норманнский фунт (235,34 х 2412 : 2000 = 283,82 г) и некую франкскую марку, которой якобы пользовался составитель второй редакции (235,34 х 2412 : 2080 = 272,91 г или чуть меньше) (Witthoft, 1983, S. 460—463). Но ни норманнскому фунту по А. Зётбееру (несколько более 425 г), ни фунту по Б. Хиллигеру ок. 352 г

невозможно подыскать никакого реально засвидетельствованного веса. Вряд ли в IX в. существовала уже особая майнцская марка, известная (как и другие региональные марки) только начиная с XII—XIII вв., да и пред- полагаемым в расчетах X. Виттхёфта величинам ок. 284 и 272 г также нет соответствия среди фактически функционировавших весовых единиц (автор обращается с реконструируемыми им фунтами, марками и унциями, как фокусник, и за большинством вычисляемых им величин не стоит ничего, кроме арифметической процедуры).

Однако исследовавшие этот текст, думается, правы в одном — что сумма контрибуции должна была выражаться той или иной круглой ве- личиной в единицах, принятых у викингов; так, Карл Лысый, дядя Карла III, в 866 г. вынужден был уплатить норманнам «по уговору 4000 фунтов серебра по их весу (т. е. по норманнскому; выделено нами. — А. Н.)» («.. in quattuor milium libris argenti ad pensam eorum paciscitur»: Ann. Bert., 1883, a.

866, p. 81). Обратим внимание на ремарку составителя второй редакции «... если брать фунт по 20 солидов», т. е. если пользоваться порефор- менным Карловым фунтом; это значит, что в тексте первой редакции имелся в виду какой-то иной фунт. Какой? Естественно думать, что до- реформенный, состоявший, как мы помним, из 6 солидов по 40 денариев — римский фунт. В таком случае контрибуция, полученная Готфридом, составляла бы 327,45 х 2412 = 789 809,4 г серебра. Если, далее, допустить, что и в 882 г. шла речь о тех же самых 4000 норманнских фунтов, то в качестве норманнского фунта получим 789 809,4 : 4000 = 197,45 г, что толь- ко на 1 г (!) превышает норму марки-гривны серебра, — франкского «пон- да». Если же исходить из суммы не в 2412, а в 2400 римских фунтов, то норманнский фунт окажется в точности равен расчетной норме марки: 327,45

х 2400 : 4000 = 196,47 г, что и понятно, ведь 2400 : 4000 = 12 : 20, а это то самое отношение между римским фунтом и маркой, какое при- сутствует в приведенных выше грамотах Пиппина Среднего и его преем- ников (назовем это соотношение для краткости «формулой Пиппина»). «Излишек» в 12 римских фунтов сверх оговоренной суммы мог иметь какую-то особую причину — например, мог быть адресован лично двум предводителям викингов; напомним в этой связи, что денежное возмещение за оскорбление действием «по закону Русьскому» в договорах Руси с Византией, древнейший из которых был заключен через тридцать лет после мира с Готфридом, составлял именно 6 византийских литр серебра (эта норма будет подробно рассмотрена в дальнейшем). Но что представляет из себя, в таком случае, величина в 2080 фунтов из второй редакции «Фульдских анналов»? Составитель имел в виду, как говорилось, скорее всего Карловы пореформенные фунты, но 2080 новых фунтов вовсе не равны 2400 старым римским, потому что новый фунт в 15 римских унций состоял к старому фунту в 12 римских унций в отношении 15 : 12 = 5 : 4, а не 2400 : 2080 = 15 : 13, и 2400 литр составляют 2400 х | = 1920 новых фунтов, а не 2080. Разгадка, как нам кажется, проста до курьеза и, воз- можно, именно этим объясняется, почему она до сих пор не была найдена. Составитель второй редакции, желая выразить сумму в 4000 норманнских марок, иначе говоря — в 2000 соответствующих фунтов (как и предполагал А. Зётбеер), в новых Карловых фунтах и зная пропорцию между ними (уже знакомую нам) 1 новый фунт : 1 норманнский фунт (удвоенная мар- ка) = 100 : 96 (12 римских фунтов = 20 норманнским маркам, т. е. 10 нор- маннским фунтам, следовательно, 12 х - новых фунтов = 10 норманнским фунтам или 96 новых фунтов = 100 норманнским фунтам), вместо того что- бы умножить 2000 на по недосмотру разделил на эту величину (ошибка обычная) и получил как раз 2000 х = 2080 новых фунтов.

Смысл этого экскурса для нашей темы состоит в том, что при такой интерпретации сообщение «Фульдских анналов» удостоверяет использова- ние скандинавами марки в 196,47 г, т. е. фунта в 196,47 х 2 = 392,94 г — ве- личин, как показывает «формула Пиппина», по своему происхождению предназначенных для пересчета серебра в золото, — в качестве весовых еди- ниц в 80-е гг. IX в., как раз в то время, когда в Восточной и Северной Ев- ропе появляются складные весы восточного типа и гирьки-разновесы, ори- ентированные на подразделения этой марки. Начавшие проникать в Восточ- ную Европу с рубежа VIII—IX вв. скандинавы (варяги) принесли с собой навыки традиционного пересчета из весовых единиц одного драгоценного металла в весовые единицы другого, а именно: 1 римский фунт (византий- ская литра) золота приравнивался к 20 маркам-гривнам серебра или, если говорить только о структуре счета: 1 условная весовая единица золота — к 20 условным весовым единицам серебра. В отличие от Западной и Север- ной Европы, где монетное золото в то время было довольно редким, в Вос- точной Европе, с подключением к исламскому монетному рынку, варяги по- лучили в руки естественную готовую весовую единицу золота — арабский динар, вес которого сохранялся на Руси и в России в качестве меры веса драгоценных металлов до самого последнего времени. Тот факт, что на соб- ственно арабском рынке (ориентируясь на местную цену золота к серебру 14 : 1) за 1 золотой динар давали 20 серебряных дирхемов, т. е. употребляли пересчет, структурно тождественный привычному для скандинавов, естест- венно, способствовал его дальнейшему утверждению. Но за пределами араб- ского рынка, в Византии, в Восточной Европе, в Скандинавии и на Западе, где господствовала другая пропорция между стоимостью золота и сереб- ра— 12 : 1, этот традиционный пересчет, идущий теперь от динара как от данности, привел к формированию новых денежно-весовых единиц серебра: ногаты (которая первоначально, как выяснилось, называлась скотом) и гривны «Русской Правды» (20 ногат = 1 динару = 1 гривне); кроме того, спе- циально для константинопольского рынка, где, как можно предполагать, ви- зантийская золотая номисма ходила по принудительному курсу 4,548 г (по норме золотого, установленной еще Константином Великим), должны были образоваться несколько отличные ногата и гривна: 1 номисма = 20 «кон- стантинопольским» ногатам = 1 «константинопольской» гривне.

Таким образом, возникновение древнерусской гривны и ее подраз- деления на 20 ногат не было просто калькой с принятого у арабов счета 1 динар = 20 дирхемам, а являлось в то же время традиционным для скан- динавов счетом, в свое время заимствованным ими из Западной Европы, но только примененным к стандартной весовой единице золота— динару. Быстрому усвоению гривны помогло то, что она удобно вписывалась в хорошо знакомый варягам Карлов фунт, составляя ровно - его часть (1 динар = ^ фунта по весу = х 12 = ^ фунта по стоимости). Но именно в силу того, что гривна была подразделением Карлова фунта, она никак не сочеталась с привычной скандинавской маркой. Учитывая^ что Карлов полуфунт разнился от марки на первого (1 марка = ^ полуфунта),

т. е. на «тяжелую» куну, по принятой нами терминологии, легко видеть: гривна превосходила соответствующее подразделение марки на — своей величины. Перед нами не что иное как куна «Русской Правды». В том, что такое соответствующее подразделение марки (^ марки или 2 эре) дейст- вительно существовало, убеждает весовая шкала бочковидных гирек, ка- либрованная по весу «тяжелой» куны, т. е. по величине эртуга именно в си- стеме марки (а не Карлова фунта); ^ марки или 6 эртугов («тяжелых» кун)— это вес упоминавшихся гирек из Хедебю (норма— 49,12 г), ко- торый меньше гривны «Русской Правды» ровно на 1 куну.

В чем же смысл этой величины— «тяжелой» куны, т. е. куны при гривне, равной гривне серебра (выражаясь древнерусской терминологией), или эртуга в системе марки (по терминологии скандинавской)? Полагаем, что ответ на этот вопрос скрыт в самом древнерусском слове «куна», ко- торое, как мы старались показать выше, первоначально обозначало (также или исключительно) именно «тяжелую» куну, ^ долю не гривны «Русской Правды», а гривны серебра. Этимология древнерусского термина, по- служившего названием скандинавского эртуга, выдает его происхождение: «тяжелая» куна соответствовала стоимости шкурки куницы в IX—X вв.

Подобные предположения, естественно, возникали не раз, но примени- тельно к куне «Русской Правды» (поскольку исследователи не знали ника- кой другой куны), величине в 4 раза меньшей, и потому не приводили к убе- дительным результатам. Так, Н. П. Бауер, считавший первоначальной древ- нерусской куной дирхем, исходил из стоимости 1 дирхем за шкурку куницы; это мнение неоднократно повторялось и в последующей литературе (Бауер, 1937, с. 216; Херрман, 1986, с. 82; и др.). Между тем не вполне понятно, на каких источниках оно базируется. Насколько нам известно, единственным свидетельством такого рода является сообщение Ибрагима Ибн Якуба, что в Праге ок. 965 г. кунья шкурка шла за дирхем (Ibr. Ja’k., p. 46). Однако эти данные вызывают сильные сомнения в связи с тем, что Ибрагим Ибн Якуб (на что никто не обращал внимания) по неизвестной причине чрезвычайно завысил покупательную способность серебра. Действительно, за дирхем, по Ибн Якубу, в Праге можно было купить также 25 кур или пшеницы на 75 дней пути, т. е. ок. 50 кг (Jakob, 1927, S. 12). Это дает возможность сравнить данные испанского еврея с другими известными ценами на зерно в Цент- ральной и Западной Европе той эпохи. Вспомним, что, согласно «Грацской глоссе», полумодий жита стоил 1 скот или 1,5 новых денария (эта цена, как уже указывалось, примерно соответствовала ценам, приведенным в каро- лингских капитуляриях рубежа VIII—IX вв.). Римский модий при фунте в 327,45

г составлял 8,732 л; при весе 1 л пшеницы ок. 750—800 г, а ржи — ок. 700—730 г (Witthoft, 1979, S. 501; idem, 1984, S. 121) для веса ок. 50 кг получим объемы ок. 62,5—66,7 и ок. 68,5—71,4 л или ок. 7,2—7,6 и 7,8—8,2 модиев соответственно; это ведет к ценам ок. 36,8—39,0 и 40,0—42,0 г серебра, т. е. 12—14 дирхемов. Если же составитель «Грацской глоссы» имел в виду не римский модий, а, что вероятнее, модий, введенный рефор- мами Карла Великого («modium publicum et noviter statutum»: MGH LL Сарр., 1, N 28, cap. 4, p. 74; 794 г.) и составлявший 1,5 римских («Et qui antea dedit tres modios, modo det duos»: ibid., N 35, cap. 44, p. 104; ок. 802/6 г.) — именно он более всего подходит к описанию «Грацской глоссы»: 1 мо- дий = 90 пригоршням среднего человека — то итог будет еще выразитель- ней: 18—21 дирхем. К такому же результату можно прийти другим путем, исходя не из нормы 50 кг пшеницы на 75 дней пути, а из свидетельства трактата некоего испанского епископа Эльдефонса (845 г.; трактат посвя- щен метрической стороне процедуры печения просфор), что новый Карлов модий (Эльдефонс называет его секстарием) пшеницы был достаточен для испечения 7 больших хлебов («... sextarium tritici ... ex quo septem panes formari possent»: Mabillon, 1724, p. 197); если посчитать 1 такой хлеб дневной нормой человека, то получим на 75 дней 75 хлебов, т. е. 10,71 модия пшеницы. При цене 2 скота за модий это дает 21,42 скота или 18,55 дир- хемов. Таким образом, цена на зерно у Ибрагима Ибн Якуба сравнительно с ценами IX в. оказывается выше примерно в 20 раз! Конечно, следует счи- таться с возможностью изменений в уровне цен к середине X в., но, ду- мается, не столь катастрофических. Можно также предполагать, что Ибн Якуб сообщает цену не на зерновой хлеб, а на муку, но и это не может уменьшить полученный результат более, чем в полтора раза.

Итак, на сведения о ценах в Праге, приведенные в записке Ибрагима Ибн Якуба, полагаться нельзя. Но других источников, которые бы сообщали

о том, что мех куницы стоил 1 дирхем, нет. Зато есть текст, который под- тверждает наше предположение о «тяжелой» куне как стоимости куницы.

Уже цитированное выше известие Ибн Русте (начало X в.) о куницах у волжских булгар в более полном виде звучит так: «У них нет денег ... дирхемы у них — куницы, причем одна куница обращается среди них [по цене] в два с половиной дирхема» (Заходер, 2, с. 34). В таком случае, принимая за дирхем Ибн Русте относительно стандартный дирхем IX — начала X в. с весовой нормой 2,986 г, получим в качестве стоимости куницы 7,465 г серебра. Эта величина весьма близка к весу «тяжелой» куны в 8,186 г, а если принять во внимание, что «тяжелая» куна, вероятно, соответ- ствовала не стоимости куницы на «внутреннем рынке», которую приводит

Ибн Русте, а ее экспортной стоимости, по которой мех куницы продавался древнерусскими купцами, то разницей между ценой по Ибн Русте и «тя- желой» куной можно будет пренебречь. Во всяком случае, сказать «три дирхема» для арабского автора значило бы допустить еще большую не- точность (2,986 х 3 = 8,958 г). Данные Ибн Русте известны давно; знал о них и Н. П. Бауер, который, однако, не принимал их в расчет под тем предлогом, что у арабского писателя речь идет якобы о цене, которую хитрые або- ригены навязывали заезжим арабам, тогда как фактически шкурка куницы стоила вовсе не 2,5, а 1 дирхем (Бауер, 1937, с. 216; забавно, что высказав эту ни на чем не основанную догадку, известный нумизмат в то же время упрекал в опрометчивости В. О. Ключевского, который-де положился на цены, «втречающиеся случайно [! — АН.] у одного восточного автора»: там же, с. 216, примеч. 3). Если же учесть, что теория Н. П. Бауера тре- бовала, чтобы первоначальная куна была тождественна дирхему, то такое «опровержение» прямых показаний современника станет еще менее убе- дительным.

В свете сказанного происхождение древнерусской куны видится нам примерно следующим. Скандинавы принесли с собой в Восточную Европу две крупных весовых единицы — Карлов фунт и марку, а также более мелкую — эртуг, составлявший разницу между полуфунтом и маркой (в марке было 24, в полуфунте — 25 эртугов). Так как мех куницы служил в Восточной Европе не только одной из важнейших меновых стоимостей, но и имел большое значение как предмет экспорта, то логично было бы ожидать, что будет найден удобный способ оценки стоимости больших количеств шкурок (ведь на вывоз шли не отдельные меха, а целые партии) в привычной для скандинавских торговцев весовой системе. При местной стоимости шкурки куницы ок. 7,5 г серебра соотнесение экспортной стоимости с эртугом напрашивалось само собой. После того как парал- лельно сложился счет на гривны в ^ нового фунта, возникло соот- ветствующее подразделение в — долю и этой гривны. Кроме того, ?“ гривны, куна «Краткой Правды», играла существенную роль в системе многогранных гирек, к рассмотрению которых мы и переходим.

Внешне многогранные гирьки представляют собой обычно куб с усе- ченными вершинами, являясь, таким образом, 14-гранником; на гранях гирек, как и у бочковидных, часто в виде точек присутствуют указания на кратность. Многогранные гирьки встречаются много реже, чем сфериче- ские, и в весовом отношении значительно более пестры, что делает опре- деление их шкалы трудной задачей. Ясно, что многогранные гирьки по- строены на единицах веса более дробных, чем единица сферических гирек: в целом, их вес заключается в промежутке от долей грамма до 8 г, а преиму- щественно — до 4 с небольшим граммов. Это обстоятельство представляет- ся существенным: мы имеем дело, похоже, с двумя взаимодополняющими весовыми шкалами— шкалой, основанной на единице в 8,186 г (первона- чальной куне-эртуге), отчасти на ее половине, и другой, дающей, очевидно, какие-то подразделения куны-эртуга (или ее половины). Эта взимодопол- няемость позволяет полагать, что различия между двумя группами разно- весов вызваны их разным функциональным назначением, а не тем, что они ориентированы на разные весовые системы — старую с гривной ок. 68 г и новую с гривной ок. 51 г, как предполагает В. JI. Янин; многогранные гирь- ки, калиброванные, по мнению исследователя, в единицах обеих систем од- новременно, обслуживали переходный период от одной системы к другой (Янин, 1956, с. 180—181). В. JI. Янин располагал только 4 многогранными гирьками второй половины X в. К настоящему времени накоплен уже много более значительный материал, не только древнерусский. Наблюдения над скандинавскими находками привели некоторых исследователей к предполо- жению, что в основе шкалы многогранных гирек может лежать вес динара (золотник) с соответствующими подразделениями; так, X. Штойер чисто эмпирически делит его на 12 долей (Steuer, 1973, S. 9—22; idem, 1987, S. 501, Anm. 305; Kyhlberg, 1980, s. 262—263). Эта идея содержит рациональное зерно, так как является попыткой найти в материале гирек отражение рабо- ты не только с серебряной, но и с золотой валютой. Осталось сделать еще один шаг, чтобы понять: если основная масса бочковидных гирек (но не все! см. ниже) предназначалась для взвешивания в единицах серебра — кунах- эртугах, то многогранные гирьки имели целью пересчет из весовых единиц серебра в таковые золота и обратно. Наш анализ опирается на 29 эк- земпляров с территории Древней Руси: 18 из Гнёздова (Пушкина, 1991, с. 240—242), 7 из Ладоги (Давидан, 1986, с. 126), 2 из Новгорода (Янин, 1956,

с. 176) и 2 из Тимерёва (Фехнер — Недошивина, 1987, с. 74)— а также сводку из 104 гирек из Бирки (56 экз.) и Хедебю (48 экз.), со- ставленную X. Штойером (Steuer, 1987, S. 502, Abb. 15; вес указан с точ- ностью до 0,1 г).

Приведем для начала сводные данные по древнерусским материалам: источник вес кратность ед-ца кратности примеч.

1,06

Гн.-61 1,06 1

Гн.-62 8,53 0,87

0,75 х 4,5

0,65 ?

0,95

2,70

Гн.-бЗ 2,62 3

Гн.-64 4,5 6x1

Гн.-бб 0,65

Гн.-68 1,9 2

Гн.-69 8,09 3 (8,05 ?)* Гн.-70 1,62

Гн.-72 2,8 4

Гн.-73 2,1 3

Гн.-74 1,37

Гн.-75 2,9 3

Гн.-76 1,72 1

Гн.-77 8,0 3x1

(2,68 ?)

9

0,70

0,70

0,97

1,72

2,67 х 8,0

источник вес кратность ед-ца кратности примеч. Гн.-78 2,4 4x3x1 0,60 х 0,80 х 2,40 бипирампд. Гн.-80 2,89 3 0,96 кубическая Лад.-18 0,94 1 0,94 Лад.-19 1,31 1 1,31 Лад.-20 2,73 4 0,68 Лад.-21 3,48 6 0,58 Лад.-22 3,50 6 0,58 Лад.-23 3,56 6 (х 1)** 0,59 (х 3,56) Лад.-24 3,95 4 х 6 (х 1)** 0,99 х 0,66 (х 3,95) сохр. плох. Новг.-1 3,82 4x3 0,96 х 1,27 Новг.-2 3,20 ? сох р. плох. Тим.-1 4,68 ? сохр. плох. Тим.-2 2,75 4 0,69 * Такой вес, в отличие от каталога Т. А. Пушкиной, указан у В. JL Янина.

** О. И. Давидан отмечает только кратность 6 и 6 х 4, но на рис. 1, 1-2 в ее статье на треугольных гранях этих гирек отчетливо видны знаки кратности 1.

Табл. 2

Полученные данные о единицах кратности достаточно очевидно объединяются в следующие группы: I: 0,58—0,60 г (4 экз.); II: 0,65—0,70 г (6 экз. с учетом Гн.-бб, где предполагаем кратность 1); III: 0,94—1,06 г (5 экз.); IV: 1,31—1,37 г (если предполагать в Гн.-74 кратность 1, как в Лад.- 19); V: 1,62—1,72 г (предполагая в Гн.-70 кратность 1, как в Гн.-76) и VI: 2,67—2,70 г (2 экз.). Эти результаты вполне согласуются с материалами Бирки и Хедебю по X. Штойеру (сам исследователь подобных единиц не выделяет, группируя гирьки, как говорилось, по кратности весу — зо- лотника): I — 10—12 экз., причем 8 из них — гирьки кратности 6, как'Лад.- 21—23; II — наиболее многочисленная, как и среди древнерусских гирек, группа: 15—16 экз. (большинство составляют гирьки кратности 4 и 3); III — 9 экз. преимущественно кратности 1; IV— 1 экз. кратности 1, но надо заметить, что в отличие от древнерусских гирек, есть 3 экз. весом 1,3—1,4 г кратности 2; V — 1 экз. кратности 1, но также имеются гирьки весом 1,6— 1,7

г кратности 2 (3 экз.), 3 (2 экз.) и 4 (1 экз.); VI — в сводке X. Штойера не значатся.

Представим теперь базу данных в виде сводной весовой диаграммы. За основу взята указанная сводка-диаграмма X. Штойера; скандинавские наход- ки обозначены квадратиками (белыми — из Бирки, серыми — из Хедебю, черным цветом представлены хорошо сохранившиеся экземпляры), древне- русские гирьки показаны в виде жирных вертикальных черт; пунктиром соединены указания на экземпляры, калиброванные одновременно по двум или трем единицам кратности: Кол-во экз. j u_i—и~ п

гН Нп J кратность хцЕ

П | 1 I I L | _с?

щ.

_Q-

-Р-

айх

Вес

[~~] Бирка ? Хедебю

Ц хорошо сохранившиеся скандинавские экземпляры I Русь

Рис. За

Сводная весовая диаграмма многогранных гирек (находки из Бирки и Хедебю — по X. Штойеру: Steuer, 1973; idem, 1987, Abb. 15)

В рамках нашей гипотезы о значении процедуры пересчета золота в серебро и серебра в золото для формирования основных параметров древ- нерусской денежно-весовой системы этим величинам находится вполне естественное объяснение.

В самом деле, стоимость базовой единицы сферических гирек — «тяжелой» куны-эртуга в 8,186 г серебра в золоте составляла 8,186 : 12 = =0,682 г (группа II). Группы III, IV и VI формируются как кратные этой величине или (группа III) ее половине — 0,341 г (стоимости в золоте двойной куны «Краткой Правды»): 0,341 х 3 = 1,023 г, 0,682 х 2 = 1,364 г, 0,682 х 3 = 2,047 г, 0,682 х 4 = 2,728 г (в дальнейшем мы убедимся, что группа III относится скорее всего к несколько иному ряду). Перед нами простая и удобная система соотнесения бочковидных и многогранных гирек, первые из которых предназначены для серебра и калиброваны преиму- щественно с шагом в 8,186 г (хотя есть и кратные только 4,093 г), а вторые служили для взвешивания золота и калиброваны в единицах, соответ- ствующих в золоте стоимости 8,186 г (или реже — 4,093 г) серебра, т. е. 0,682 (или 0,341) г. Таким образом, владельцу набора сферических и мно- гогранных разновесов, пожелавшему перевести стоимость того или иного количества серебра в золото, достаточно было взвесить серебро с помощью сферических гирек, заметить суммарную кратность, а затем, прибегнув уже к многогранным гирькам группы II, отвесить золото такой же кратности. Немудрено поэтому, что гирьки этой группы (кратные 0,682 г), оказывают- ся самыми многочисленными, причем среди них преобладают экземпляры кратности 2, 3 и 4, соответствующие 16, 24 и 32-граммовым сферическим гирькам, которые, в свою очередь, также являются преобладающими весо- выми категориями среди бочковидных разновесов. Сразу же бросается в глаза отсутствие среди многогранных гирек соответствия довольно много- численным сферическим гирькам кратности 5 (5 эртугов) весом 40,93 г; кратность 5 для многогранных разновесов, действительно, нехарактерна. Следовательно, 40-граммовые бочкообразные гирьки, несмотря на свою кратность эртугу, принадлежат к какой-то другой системе счета, нежели система, основанная на величине в 0,682 г. К какой именно, сказать пока затрудняемся.

В группе III многогранных гирек замечаем экземпляры с весом, рав- ным норме резаны «Краткой Правды»— 1,023 г. Это естественно, если принять во внимание принцип пересчета, который в данном случае вытекает из базового равенства 1 фунт золота = 12 фунтам серебра (по стоимости). Следовательно, серебру, взвешенному в эре и эртугах, будет соответство- вать вес золота, выраженный в — фунта (1 эре серебра = ^ мар- ки “ ? х кю ФУнта серебра = ^ х : 12 фунта золота = фунта золота); тем самым, 1 эре серебра стоит - эртуга (или 1 куну «Краткой Правды») золота, - эре — 1 резану «Краткой Правды» и т. п. Эти соответствия проще представить в виде таблицы: золото серебро подразделение вес подразделение вес 1200 ? і эрт. 0,341 г і м- = т эрт- 4,093 г 800 Ф’ = і ЭРТ- 0,512 г 77 м- = Т эРе 6,140 г ?II-

?е-

II 17 эрт. 0,682 г ^ м. = 1 эрт. 8,186 г 400 Ф* Ї ЭРТ- 1,023 г 1? м- = 7 эРе 12,279 г збо Ф- = 7 эрТ. 1,364 г і - — м. = 2 эрт. 16,372 г — ф. =

200 ^ І ЭРТ- 2,047 г ^ м. = 1 эре = 3 эрт. 24,559 г їїоФ- = 7 ЭРТ- 2,728 г 1 2 - м. = 7 эрт. 32.745 г II

4*

-|8 7 эрт. 4,093 г - м. = 2 эре = 6 эрт. 49,117 г — ф. = 1

50 ^ эрт. 8,186 г Y м. = 4 эре = 12 эрт. 98.235 г

Однако при всей элегантности этого результата он охватывает только многогранные гирьки с шагом кратности в 0,682 г и шагами кратности, производными от него, тогда как вне полученной схемы остаются группы I

и V с шагами кратности 0,58—0,60 и 1,62—1,72 г. Последнюю есть со- блазн включить в число производных от счета на 0,682 (0,341) г как 0,341 х 5 = 1,705 г; мы так и склонны были считать в более ранней работе (Назаренко, 1996, с. 54, 75, 78). Но при ближайшем рассмотрении выясня- ется, что такому решению препятствуют два обстоятельства. Во-первых, из 9 экз. только 1 весит 1,70 или чуть более граммов, а остальные 8 имеют вес между 1,6 и 1,7 г. Во-вторых,— и это важнее— кратность 5 вообще не характерна для системы многогранных гирек (таких не известно вообще); действительно, все гирьки данного веса имеют кратность 1 (3 экз.), 2 (3 экз.), 3 (2 экз.), 4 (1 экз.), что несовместимо с формулой 5 х 0,341 г и заставляет предполагать более дробные шаги кратности: ок. 0,82—0,83, ок. 0,55 и, возможно, ок. 0,42 г. Гирьки, кратные этим величинам (кроме 1,

6—1,7 г), есть: ок. 0,82—0,83 х 3 = ок. 2,46—2,49 г (3 экз., указание на кратность — 3), ок. 0,55 х 4 = ок. 2,2 г (4 экз. с указанием на кратность 4). Как можно истолковать эти данные?

серебро подразделение вес Ї0 м' 19.647 г ^м- 9,824 г ім- 6,549 г ім- 4,911 г Пересчет, опирающийся на единицу в 0,682 (0,341) г, связывал круп- ные подразделения марки (эре, эртуг и их доли) для серебра с величинами, выраженными в — долях (полу)фунта для золота. Это естественно, поскольку марка, эре и эртуг были привычными для скандинавов единицами веса именно серебра — вспомним само происхождение марки как стоимости в серебре — части римского фунта золота («формула Пиппина»). Следо- вательно, исходя из этого традиционного равенства, можно было бы ожи- дать и пересчета, ориентированного не на доли Карлова фунта, а на доли римского фунта (византийской литры). В таком случае гирьки с весом 1,6— 1,7

г, и в самом деле, соотносились бы с полулитры или литры (327,45 : 200 = 1,637 г), соответствуя — полуфунта, т. е. куне «Краткой Правды», в пересчете, основанном на 0,682 (0,341) г. Представим этот вариант пересчета в виде таблицы:

золото

подразделение вес

Ш л- = І Ф- = 7 ЭРТ- 1637 Г

шл-=шФ- = тї3рт- °-819г

Ш л-= Ш Ф- = 17 ЭРТ' °’546 г

іл-=т^Ф- = і3Рт- °-409г В таком случае нормой многогранных гирек с весом между 2,4 и 2,5 г и кратностью 3 будет 0,819 х 3 = 2,457 г, а гирек с весом между 2,1 и 2,2 г кратности 4 — 0,546 х 4 = 2,184 г; золоту таких весов соответствовали бы по стоимости в серебре 2,457 х 12 = 29,48 и 2,184 х 12 = 26,21 г. Сфериче- ских гирек весом ок. 26 г не известно, а вот между 29 и 31 г весовая диа- грамма сферических гирек демонстрирует ярко выраженный локальный пик (наряду с главным вокруг нормы в 32,73 г); аналогичный малый пик обнаруживается и между 9,5 и 10,0 г, тогда как гирек весом ок. 6,5 г снова нет. О чем это говорит? Вероятно, о том, что у гирек, кратных 0,546 г, была несколько иная функция. 1 1

Обратим внимание на величину в 0,512 г = — эртуга = — фунта в таблице 3; в ней опознается — гривны «Русской Правды» (1 гривна = - фунта). Это наблюдение позволяет в 0,546 г (— литры) увидеть — кон- стантинопольского варианта гривны, необходимость которого прогно- зировалась нами выше; 1 литра серебра по стоимости была равна 6 но- мисмам (^x12=-j), т. е. 6 «константинопольским» гривнам (в этой связи интересно, что и вес серебра, соответствующий 0,512 г золота — 6,

132 г— также не представлен среди сферических гирек). Отсюда де- лаем напрашивающийся вывод: единственная оставшаяся необъясненной единица кратности 0,58—0,60 г— это «арабского» варианта гривны (2,986 х 20 = 59,72 г; 59,72 : 100 = 0,597 г). В чем практический смысл этих величин? Иначе говоря: какую процедуру взвешивания они предполага- ют? Ведь тот факт, что этим весам в «золотой» шкале нет соответствия среди гирек «серебряной» шкалы, вроде бы говорит (повторяем) об их ином предназначении, нежели пересчет из золота в серебро. Интересно, что более всего представлены разновесы, кратные 4 единицам в 0,546 и 0,597 г, т. е. равные куне в «константинопольском» и «арабском» вари- антах гривны; гирек весом в 1 куну (2,047 г) кратности 4 (0,512 х 4) нет, но, думается, в них и не было необходимости, так как этот вес хо- рошо представлен экземплярами кратности 3 (0,682 х 3), а также мог быть скомбинирован из гирек в 1 резану (1,023 г). Но если цель— вес куны, почему, спрашивается, не использовать единиц кратности, равных самим этим кунам или их половинам, аналогам гирек в 2,047 и 1,023 г? Прежде чем предложить вероятный ответ на этот вопрос, отметим еще одно характерное обстоятельство. Среди встречавшихся нам до сих пор единиц многогранных гирек пока не было ногаты или каких-то ее ра- циональных долей. Само по себе это достаточно странно, учитывая место ногаты в стержневом для первоначального древнерусского денежно- весового счета соотношении 20 ногат = 1 гривне. В таком случае имеет смысл обратить внимание ‘ на то, что выявленные величины в трех вариантов древнерусской гривны суть одновременно как подразделения куны, так и ногаты: они представляют собой, с одной стороны, куны, а с другой, — - ногаты в соответствующих вариантах гривен. Поэтому допустимо предположение, что гирьки, калиброванные в единицах 0,546 и 0,597 г, были предназначены для работы «внутри» зарубежных вариантов гривны «Русской Правды»; используя их, возможно было получить вес как кун или ногат этих вариантов, так и их долей. Например, суммарный вес двух наиболее ходовых гирек, основанных на величине 0,597 г — кратностей^ и^ 6, ^авал вес 2 «багдадских» ногат, т. е. 2 стандартных дирхемов (-j + | = у =2). Аналогичных гирек кратности 6 в системе «константинопольской» гривны не требовалось, так как вес «констан- тинопольской» ногаты в точности воспроизводился распространенными гирьками из шкалы по 0,682 г кратности 4: 0,682 х 4 = 2,728 г; в самом деле, 0,682 г = ^ Карлова фунта = { х ^ литры, а ^ фунта х 4 = ^ литры = — х - литры = — «константинопольской» гривны. Далее, 1 ку- на + 0,512 г =1 ногате гривны + гривны =— гривны); аналогично, 1

«константинопольская» куна (0,546 х 4) + 0,546 г = 1 «константинополь- ской^ ногате и 1 «арабская» куна (0,597 х 4) + 0,597 г = 1 «арабской» ногате (дирхему). Но в целом эта функция многогранных гирек выражена много бледнее, чем функция пересчета из золота в серебро.

И все же некоторые следы существования пересчета из золота в но- гаты (или, если угодно, из серебра, выраженного в ногатах, в золото) имеются. Обратим внимание на небольшой пик среди гирек кратности 6 в районе чуть более 2,7 г; если считать, что он коррелирует с пиком 4 х 0,682 г, т. е. весом «константинопольской» ногаты, то в качестве еди- ницы кратности получим 2,728 : 6 = 0,455 г, — теоретического веса но- мисмы (—— фунта : 6 = -—? фунта г і х - = литры = номисмы).

_ VJ50 глШг 900 4 720 Г 10 ^

Таким образом, вес в 0,455 г золота соответствовал бы по стоимости 2 «константинопольским» ногатам. Аналогичных гирек кратности 6, калиб- рованных по — динара, пока не найдено, но среди разновесов других крат- ностей есть такие, которые можно было бы рассматривать как 4 х 0,426, 2

х 0,426 и 1 х 0,426 г (стоимость в золоте 8, 4 и 2 ногат «Русской Правды» соответственно).

Обнаружив, что вес в 0,512 г функционально выпадает из шкалы долей эртуга в табл. 3, имеет смысл обратить внимание и на вес вдвое больший— 1,023 г, резану «Краткой Правды»; хотя он и имеет соответ- ствие среди сферических разновесов (12-граммовые гирьки), но послед- ние уже тем отличаются от всех остальных, что имеют половинный шаг кратности — не эртуг, а куну «Краткой Правды». Самого по себе этого обстоятельства еще, разумеется, недостаточно для того, чтобы усомнить- ся в истолковании 12-граммовых гирек как веса в l| эртуга; дело, одна- ко, в том, что довольно многочисленную группу гир~ек весом ок. 12 г от других бочкообразных разновесов с территории Руси отличают некоторые характерные особенности. Во-первых, все 12-граммовые гирьки, за ис- ключением 3 экземпляров (из Новгорода, Тимерёва и Довбор в Белорус- сии), происходят из Гнёздова; и вообще, если, например, среди 53 «бочек» из каталога В. JI. Янина абсолютно доминируют тяжеловесные — ок. 16 г и более (их 46), то среди гнёздовских находок— совершенно напротив — легковесные (ок. 12 г и менее), причем количественно господствуют именно 12-граммовые (16 экз. из 35 с известным весом). Во-вторых, по крайней мере в отношении гнёздовских находок кратность 2 + 1, обычно приводимая для 12-граммовых гирек, вызывает сомнения; не для всех 12- граммовых экземпляров из Гнёздова в сводке Т. А. Пушкиной кратность указана, но там, где она известна, она оказывается отличной от 2 + 1. Пред- ставим данные о 12-граммовых сферических гирьках с территории Древ- ней Руси в виде таблицы: источник вес кратность примеч. Новг.-1 (Янин, 1956, № 46) 12,33 г 2 + 1 Довб.-1 (Бектинеев, 1987, ,М> 4) 12,49 г 2 + 1 Тим.-1 (Фехнер — Недошивина, 1987, № 3) 11,25 г 2 + 1 сохр. плох. Гн.-17 (здесь и далее номер по сводке: Пушкина, 1991) 12,8 г 1 + 1 оббита Гн.-18 11,89 г 1 + 1 Гн.-19 11,89 г Гн.-22 11,89 г Гн.-23 11,89 г Гн.-28 12,1 г 2 + 2* Гн.-29 11,45 г 2 + 2** Гн.-ЗЗ 11,21 г 2 + 1 (?) коррозир. Гн.-34 13,0 г 2 + 2 (?) сильно коррозир. Гн.-42 10,8 г коррозир. Гн.-44 10,7 г коррозир. Гн.-47 12,3 г коррозир. Гн.-49 10,9 г 2 + 2 (?) корозир. Гн.-52 12,25 г коррозир. Гн.-53 11,5 г сильно коррозир. Гн.-54 11,0 г коррозир. *Гирька учтена и в каталоге В. JI. Янина (№ 54), но с указанием на кратность 2 + 1. **Учтена также в каталоге В. JI. Янина (№ 57), но с указанием на кратность 2 + 1.

Табл. 5

Кроме уже отмеченных в сносках к таблице отличий между описания- ми В. JI. Янина и Т. А. Пушкиной, есть еще одно: в первом из названных каталогов указана гирька из Гнёздова с весом 10,80 г кратности 2 + 1 (№ 56, курган 33), отсутствующая во втором, где среди находок в кургане 33 обозначены три совсем других экземпляра (№ 13—15). Прежде всего, приходится констатировать, что подсчеты количества точек кратности оказываются далеко не всегда надежны; виной тому, конечно, в первую очередь неудовлетворительное зачастую состояние самих гирек, но невольно возникает также вопрос, не тяготеет ли над умами исследователей уже успевшее стать повсеместным убеждение, что шаг кратности сферических разновесов составляет именно величину ок. 4 г? Между тем, как выяснилось, он равен скорее весу, вдвое большему— 1 эртугу (8,186 г). Если полагаться на данные Т. А. Пушкиной как более поздние, то обнаруживается, что шаг кратности гнёздовских 12-граммовых гирек совсем иной, нежели у остальных сферических разновесов: ок. 6 или ок. 12 г. Согласовать это с наличием 12-граммовых гирек с кратностью 2

+ 1 (а таковые присутствуют в достаточном количестве и в свод- ке X. Штойера) можно только в предположении, что кратность гирьки — это не сумма точек на обеих сторонах «бочки», а количество их на каждой из сторон в отдельности, т. е. экземпляры с кратностью 2 + 1 имеют ука- зание на двоякую кратность — 1 или 2, соответствуя, таким образом, эк- земплярам как с кратностью 1 + 1, так и 2 + 2. Это наблюдение еще более утверждает нас в уверенности, что шаг кратности сферических гирек составляет именно 8,186 г., т. е., что 8-граммовые гирьки с 1 точкой крат- ности на каждой из сторон имеют кратность 1, а не 2; 16-граммовые с 2 точками на каждой из сторон — кратность 2, а не 4 и т. д. Да это понятно и из чисто практических соображений: желая указать кратность 3, незачем было делать это в виде суммы 2 + 1, заставляя пользователя производить совершенно излишние действия: переворачивать гирьку и суммировать точ- ки кратности. Значительно проще было обозначить 3 точки на одной сто- роне или на каждой из сторон. Заметим, что изредка встречающиеся гирьки цилиндрической формы чаще всего имеют указания на кратность только на одной стороне (Давидан, 1986, № 27—29). Но в таком случае 12-граммовые гирьки должны быть изъяты из шкалы сферических разновесов ок. 8 — ок. 16 — ок. 24 — ок. 32 — ок. 40 г и выделены в отдельную группу. Следо- вательно, и среди многогранных гирек экземпляры с единицами кратности 0,512 и 1,023 г надо рассматривать как особое ответвление счета, сли- вающееся с общим «стволом» на весе 2,047 г (куна):

^ 200 Ф'= 24 ЭрТ- = 0’341 Г)

І Ф- = 17 ЭРТ' = °'682 Г Ш Ф- = 7 ЭРТ- = 1364 г —

ф. = - эрт. = 2,047 г

и т. д. Каково же назначение 12-граммовых гирек? Конечно, их можно было использовать для определения веса серебра, соответствовавшего весу зо- лота, выраженного в резанах «Краткой Правды», но калибровка по ве- личине ок. 6 г или ок. 12 г указывает на то, что эти разновесы употребля- лись главным образом для других целей. Легко видеть, что выявленный шаг кратности весьма близок к весу 2 (или 4) стандартных дирхемов; обращают на себя внимание 4 гнёздовских экземпляра в 11,89 г (все хорошей сохран- ности), практически точно совпадающие с весом 4 стандартных дирхемов (2,986 х 4 = 11,94 г). В этой связи возникает предположение, не предназ- начались ли 12-граммовые гирьки для пересчета дирхемов в единицы древ- нерусской гривны (куны, резаны)? Действительно, при расчетах стандарт- ными дирхемами на восточноевропейском рынке (а они, судя по распро- страненности дирхема здесь, были постоянны) должен был существовать достаточно простой способ «вписать» дирхем в систему гривны, пусть и приблизительный, но достаточно точный для практических платежей в не- сколько монет. Да, равенство 4 дирхема = 6 кунам не вполне точно: на 4 дирхема оно дает погрешность ок. 0,35 г, т. е. несколько менее 0,09 г на дирхем, но в быту во многих случаях подобная точность, думается, была удовлетворительной. Другого объяснения калибровки 12-граммовых гирек мы не видим. Понятно, что в аналогичной роли могли выступать также дру- гие гирьки весом, кратным примерно 6 г: ок. 18, ок. 24, ок. 30, ок. 36, ок. 42 г; однако при нарастании кратности увеличивалась и неточность, присущая этому пересчету, так что его практическая целесообразность становилась проблематичной. В то же время естественно было бы ждать присутствия гирек весом ок. 6 г, которые реализовывали бы приблизи- тельное равенство 2 дирхема = 3 кунам. К таким разновесам можно с известной вероятностью отнести гнёздовскую гирьку в 5,7 г кратности 1 + 1 (Пушкина, 1991, с. 239, № 51) и тимерёвскую в 6,60 г без указания на крат- ность, что предполагает скорее всего кратность 1 (Фехнер — Недошивина, с. 74, табл. 3).

Некоторое подтверждение нашему предположению можно обнару- жить, задавшись вопросом, почему гирьки с весом ок. 12 г, встречающие- ся в таком изобилии в Гнёздове, столь редки в других местах? Почему, наоборот, среди гнёздовских находок совсем нет наиболее ходовых гирек весом ок. 24, ок. 32 и ок. 40 г? Рискнем высказать догадку, что такое оче- видное несходство объясняется самими обстоятельствами, при которых находимые археологами артефакты попали в землю. Так, разновесы из каталога В. Л. Янина происходят главным образом из находок на поселе- ниях (дисперсных или в составе наборов, вроде кошелька с 20 гирьками, обнаруженного в Новгороде в 1938 г.: Монгайт, 1951, с. 133—137), тогда как гнёздовские гирьки из сводки Т. А. Пушкиной все без исключения — из курганных захоронений. Если верно наше предположение о функции 12-граммовых гирек, то выполнять ее они могли только в период домина- ции стандартного дирхема; как только достаточно явно обозначилась тен-

денция к размыванию стандарта, употребление 12-граммовых гирек, и без того не обеспечивавших полной точности, для пересчета дирхемов в куны все более утрачивало смысл. В связи с таким падением практической цен- ности этого рода разновесов 12-граммовые гирьки в течение X в. и ста- новились частью погребального инвентаря, в который не включались продолжавшие употребляться разновесы, калиброванные по эртугу.

Несмотря на то, что нашли объяснение все шесть групп многогранных гирек с единицами кратности, выделенными на материале древнерусских находок, структура данных разновесов в ее целом этим, безусловно, не исчерпана. Если обратиться к скандинавским гирькам, которые пока при- влекались только как аналоги древнерусским, но представляют собой вмес- те с последними, вне всякого сомнения, часть единой системы, то сразу же обнаружится по меньшей мере еще одна единица кратности.

«Магистральный» способ пересчета золота в серебро, как выясни- лось, был основан на гирьках, кратных величине 0,682 г, отражавшей стоимость эртуга-«тяжелой» куны серебра в золоте. 3-кратный ее вес (6 экз.) равнялся куне «Краткой Правды» (2,047 г), а 6-кратный (2 или 3 экз.) — двойной куне (4,093 г). Но на шкале 6-кратных гирек рядом с небольшим пиком в районе двойной куны видим более ярко выраженный всплеск между 4,2 и 4,3 г (3 или 4 экз.); едва ли возможны сомнения в том, что это вес динара (древнерусского золотника) — 4,264 г. Ту же еди- ницу кратности 0,711 г (4,264 : 6) имеют не менее 5 экз. кратности 4 (между 2,8 и 2,9 г, норма 2,844 г); возможно, были также гирьки кратно- сти 3 (2,133 г, 2 экз.) и 2 (1,422 г, 2 экз.), но они выделяются только предположительно ввиду слишком большой близости соответствующим кратностям веса 0,682 г. Итак, перед нами динар, подразделенный на 6 долей, — та структура, которую X. Штойер выделяет в качестве главной и единственной. Таким образом, мы имеем группу гирек, которые давали вес в золоте не эртуга серебра и ему кратных (от 8,186 до 49,117 г), а гривны «Русской Правды» в 51,164 г и ее долей или, что то же, долей не марки, а (полу)фунта. Логика этого пересчета как бы обратная, нежели пересчета, основанного на единице в 0,682 г: если последний шел от при- вычного стандартного веса в серебре — эртуга, то первый — от стан- дартного веса в золоте (динара-золотника).

На первый взгляд, несколько странным может показаться выделение именно - д^оли золотника как единицы кратности, ведь соответствующая ей в серебре - гривны, хотя и является эртугом в системе фунта (— фунта), никак не согласуется с подразделением гривны на 25 кун и 20 ногат. На самом деле, располагая наиболее ходовым набором многогранных и сферических гирек, калиброванных по единицам веса в 0,682 и 8,186 г соответственно, нетрудно было образовать веса, кратные ^ гривны. Гирьки с единицей в 0,711 г и кратностью 6 соответствовали в серебре полной гривне; гирьки с кратностью 4 — - гривны или 13 ^ ногаты, что давало вес 34,10 г, равный сумме весов стандартной сферической гирьки в 32,74 г (4

эртуга) и многогранной гирьки из шкалы по 0,682 г кратности 2, т. е. 1,364 г (разница между полуфунтом и маркой равна 1 эртугу, следовательно, разница между ^ полуфунта и - марки равна - эртуга, т. е. yj эрту- га = 2x 0,682 г); аналогично гирьки 3 х 0,711 г давали в сере'бре у гривны = 10 ногатам = 25,58 г, т. е. весу сферической гирьки в 24,56 г (3 эр~- туга) плюс вес многогранной гирьки в 1,023 г, т. е. в 1 резану (3 х 0,341 г = 1 у х 0,682 г); 2 х 0,711 г в золоте соответствовало в серебре 16,27 г (2 эртугам) плюс 2 х 0,341 = 0,682 г. Достойно внимания, что среди сфериче- ских гирек имеются немногочисленные экземпляры с весами несколько более 34 г (2 экз.), между 25 и 26 г (6 экз.), 2 экз. с весом ок. 17 г и, наконец, экземпляры с весом ок. 8,5 г, которые обычно считаются просто тяжеловесными представителями весов в 4, 3, 2 и 1 эртуг, но, ввиду только что сказанного, вполне могут быть гирьками из набора со счетом не по 0,682, а по 0,711 г. Считаться с такой возможностью следует тем более, что гирьки, только изредка находимые археологами в составе наборов, в свое время функционировали, несомненно, в подавляющем большинстве в со- ставе таких наборов.

После того как мы обнаружили счет, основанный на - динара, на- прашивается интерпретация гирьки Гн.-64 весом в 4,5 г и кратностью 1 и 6 как номисмы (норма — 4,548 г), а гирьки из Хедебю весом между 2,2 и 2,3 г кратности 6 — как - номисмы, что предполагало бы наличие такого же счета, но только долями номисмы в золоте и, соответственно, «констан- тинопольской» гривны в серебре. Этот «византийский след» слабо выра- жен, но все-таки очевидная «размазанность» пиков вокруг величин 2x0,711, 3 х 0,711 и 4 х 0,711 г в сторону увеличения веса (вправо) дает некоторые основания полагать, что более тяжеловесные экземпляры могли принадлежать к счету не по - динара, а по - номисмы.

Разумеется, наш анализ весовой системы древнерусских (а тем самым и северноевропейских) денежных гирек ни в коем случае нельзя считать ис- черпывающим. Так, среди сферических разновесов, наряду с главной шка- лой, калиброванной по эртугу-«тяжелой» куне, явно, хотя и не столь ярко, прослеживается параллельная шкала, ориентированная на единицу веса несколько менее 7,5 г; на весовой диаграмме она выражена малыми пиками в районе весов от 7,0 до 7,5 г, от 14,5 до 15,0 г, от 21,5 до 22,0 г, от 29,0 до 29,5

г, от 36,0 до 37,0 г, наконец, возможно, гирькой из Ладоги весом 43,08 г (Давидан, 1986, № 8). Метрологический смысл величины ок. 7,3—7,4 г нам выяснить пока не удалось. Если говорить о многогранных гирьках, то не очень понятен очевидный «шлейф» в районе пиков 4 х 0,597 и 6 х 0,597 г в сторону увеличения веса; без интерпретации остается пик ок. 2,9 г с крат- ностью 3, которому среди гирек кратностью 2 соответствует группа из 3 гирек весом ок. 1,9 г.

Для наглядности результаты нашего исследования имеет смысл представить в виде уже приведенной выше весовой диаграммы, но с нане- сенными «линиями кратности», соответствующими нормам вычисленных

единиц кратности и соединяющими группы гирек с одной и той же еди- ницей веса:

Рис. 36

Система кратности многогранных гирек (ср. рис. За)

Итак, мы предложили гипотезу происхождения гривны «Русской Правды» в 51,16 г и ее подразделений ногаты и куны. Вне наших рассуж- дений пока оставалась единственная, самая мелкая, фракция гривны — векша. Понять ее место в системе будет проще после того, как обнаружится принцип построения южнорусской (киевской) системы денежно-весового счета, покоившейся на древнерусском сорочке. *

* *

Вначале необходим небольшой экскурс в область византийской де- нежно-весовой системы. Ее иследователи уделили немало внимания ката- логизации археологического материала — прежде всего монет и весовых гирек, но при том прошли мимо такого замечательного факта, как на-

личие в Византии, наряду с обычной литрой в 327,45 г — так называемой «счетной литрой» (Хітра Хоуарікті),— другой, особой, литры, применяв- шейся, судя по своему названию «серебряной литры» (Хітра аруиріюп), преимущественно или только для взвешивания серебра. Правда, этот тер- мин засвидетельствован лишь метрологическими текстами поздневизан- тийского времени (Schilbach, 1970b, S. 144), но есть основания отождест- вить эту серебряную литру с «большим талантом» (piуа таХаутоу), упо- минаемым уже в хрисовуле Василия II (976—1025) и Константина VIII (976—1028) от 978 г., в котором идет речь о дарении императорами Лавр- скому монастырю на Афоне «десяти больших талантов серебра» (бека таХаута аруирЬи цеуаХа: Rouillard — Collomp, 1937, p. 7; Dolger, 1924, N 760). Прав Э. Шильбах, отказываясь понимать термин «талант» в данном случае в его наиболее распространенном значении «кентенарий» (100 литр), поскольку это привело бы к немыслимо большой сумме дарения — более 300 кг серебра, и предлагая видеть в нем синоним литры (Schilbach, 1970а, S. 173). Такое словоупотребление известно и другим источникам. В тексте клятвы Боэмунда, сына южноитальянского норманнского герцога Роберта Гвискара, императору Алексею I Комнину (1081—1118) в 1108 г. говорится об обязательстве последнего выплачивать Боэмунду ежегодно «двести литров в монетах чеканки Михаила (императора Михаила VII [1071—1078]. — А. Н.)» (тад біакостіа? Хітра? Tfjs* Міхат)Хатои хаРаУЛ$*); чуть ниже та же сумма названа «двумястами талантов в монетах настоящего качества, имеющих изображение прежнего императора кира Михаила» (таХаута біакостіа тои тгроРєРастіХєіжбто? киріои Міхат]Х тгоіотг|та тє каі xapayrjy атгофєроута: Ann. Comn. XIII, 12, t. 3, p. 136.19—22, 137.7—9; Анна Комн., с. 371). Но в отличие от «простых» талантов-литр из клятвы Боэ- мунда, в хрисовуле 978 г. мы имеем дело с «большими талантами». Эта раз- ница объясняется тем, что Василий II и Константин VIII дарили монахам серебро, а Алексей I собирался расплачиваться с воинственным предводи- телем норманнов золотыми монетами, т. е. золото взвешивалось в обыч- ных литрах, а серебро (по крайней мере в больших количествах) — в ка- ких-тр «больших» литрах; их предназначение для взвешивания именно серебра подтверждается тем, что счетная литра изредка именуется в ис- точниках «золотой литрой» (Хітра хриаафікхі) (Schilbach, 1970b, S. 144).

Почему же измерение больших количеств серебра производилось (во всяком случае иногда) в каких-то особых тяжелых серебряных лит- рах? Внятного ответа на этот вопрос в научной литературе нам обна- ружить не удалось. Характерно, что Э. Шильбах в своем справочнике по византийской метрологии его даже не ставит, ограничившись констатаци- ей самого факта и указанием, что в поздневизантийское (или послевизан- тийское) время серебряная литра, по данным источников, составляла 12,5 римских унций, т. е. 1 счетной литры (Schilbach, 1070а, S. 175). В этой связи важно учесть, что различие между весовыми единицами золота и серебра не является специфически византийским явлением, оно свойст- венно и другим обществам, в которых, как и в Византии, сосуществовали золотая и серебряная валюты. Так, например, ассиро-вавилонская денеж- но-весовая система наряду с золотой миной ок. 409 г знала и л серебряную весом ок. 546 г и соответственно — золотой и серебряный сикли (— мины) ок. 8,2 и 10,9 г. Подобный параллелизм объяснялся необходимо- стью организовать удобный пересчет из золотых единиц в серебряные и наоборот; при относительной стоимости золота и серебра в Ассиро- Вавилонии как 13 — : 1 величина этих единиц была установлена таким образом, чтобы 1 золотая мина или 1 золотой сикль стоили бы 10 се- ребряных (Кауфман, 1906, с. 155—157). Заметим, что уже знакомый нам пересчет золота в серебро по «формуле Пиппина»: 12 римских фунтов золота = 20 маркам серебра по весу или 1 римский фунт золота = 20 мар- кам серебра по стоимости — организован по тому же принципу: 1 рим- ский фунт золота стоит 10 серебряных фунтов (относительная стоимость зoлo^a к серебру 12: 1; 1 серебряный фунт = 2 маркам). Если допустить, что этот принцип лежит и в основе византийской литры, и учесть, что она тождественна римскому фунту, то серебряный фунт в 2 марки и бу- дет искомой византийской серебряной литрой: 1 серебряная литра = 1 счетной литре х 12 : 10 = 327,45 х 12 : 10 = 392,94 г, что составляет 2 мар- ки-гривны серебра по 196,47 г.

Эта величина существенно отличается от серебряной литры в 12,5 римских унций, т. е. в 327,45:12x12,5 = 341,01 г, которую принимает

Э. Шильбах на основе свидетельства XV в. и которую он распространяет и на более раннее время, указывая на археологические материалы, пред- полагающие литру ок. 330—340 г (Schilbach, 1970а, S. 177—178). Однако насколько оправдана такая экстраполяция? Если присмотреться к этим материалам (гирькам, изделиям с помеченным весом и т. п.), на базе ко- торых исследователь определяет вес византийской литры IV—VII вв., то легко убедиться, что они примерно с равной плотностью распределяются внутри весового промежутка, дающего на литру вес от несколько менее 275 г до 335—345 г. Сам автор выделяет из всей этой массы данных вес между 305 и 326 г, объявляя его соответствующим византийской литре того периода (ibid., S. 162—165). Но почему с весом ок. 340 г как с се- ребряной литрой надо соотносить именно эту литру в 305—326 г, а не, скажем, значительно более легковесную, ок. 275—290 г, столь же хоро- шо представленную данными самого Э. Шильбаха? А такой вес дал бы серебряную литру ок. 340 г по обычной формуле 1 серебряная литра = 1 литра х 12 : 10. Подобный вариант следовало бы учитывать хотя бы по той причине, что вес ок. 340 г имеет аналоги в местных литрах Трапезун- да, Кипра и некоторых других областей по сведениям XV в. (ibid., S. 192, 200, 208), и потому серебряная литра такого веса могла быть исчислена на основе не столичной, а той или иной провинциальной литры, которая, повторяем, отчетливо фиксируется в материалах, собранных Э. Шиль- бахом.

Более того, есть достаточно данных, чтобы сделать и вполне кон- кретное предположение, что это была за литра. Ведь в Галлии и на при- легающих рстровах Корсике, Сардинии и даже Сицилии, по письменным источникам Константиновой эпохи и чуть более поздним, был в употре- блении фунт, на у более тяжелый, чем римский, и состоявший из 14 римских унций; такой галльский фунт упоминается в декрете императоров Валинтиниана I и Валента от 366/7 г. (Nau, 1971, S. 104). Э. Hay видит здесь свидетельство существования не тяжелого фунта, а напротив, — лег- кой унции, которых надо было давать 14 (а не 12) за фунт, но она, оче- видно, ошибается; ведь еще ранее, в 325 г., Константин Великий приме- нительно к упомянутым островам установил унцию в 7 солидов по 4 скрн- пула (т. е. обычных солидов в — римского фунта) вместо положенных 6 (72 : 12 = 6), имея в виду, тем самым, все тот же тяжелый фунт в 14 рим- ских унций (Seebohm, 1903, р. 185; Witthoft, 1984, S. 31). Но со временем, очевидно, примерно с первой половины VI в. (судя по тому, что идущий с юга облегченный солид начинает чеканиться в державе Меровингов в середине VI столетия — см., например: Suchodolsky, 1982, s. 135—137, хотя объяснения такому более легковесному золотому автор не дает), обычай считать в фунте не 72, а 6 х 14 = 7 х 12 = 84 солида привел к образованию легкого золотого солида весом ок. 3,9 г (327,45 : 84 = 3,898) и соответственно — легкого фунта в — х 72 = - римского фунта, т. е. 280,67 г. Серебряный фунт от такого провинциального галльского фунта составлял бы как раз 280,67 х 12 : 10 = 336,81 г. (К слову сказать, в ин- терпретации Э. Шильбаха ярко проявляется порочность, на наш взгляд, самой методики, в силу которой можно якобы, изучая конкретные арте- факты, в том числе монеты, проследить постоянное понижение нормы (!) литры на протяжении V—XV вв. Тенденция к понижению фактического веса, действительно, была, но понятие нормы предполагает официальную фиксированность, а такого рода византийские установления, которые бы официально меняли вес литры, науке не известны, да и трудно себе пред- ставить, как они могли бы быть осуществлены. Менялась монетная стопа номисмы, т. е. количество монет, чеканившихся из одной литры золота, но не норма самой литры.)

Ввиду сказанного куда более важными, чем данные о литре ок. 330— 340 г, выглядят материалы, указывающие на значительно более тяже- ловесную литру ок. 380—390 г. Такие большие отклонения невозможно объяснить плохой точностью взвешивания, тем более что среди сохранив- шихся разновесов есть тяжелые экземпляры в 30 номисм и целую литру (Schilbach, 1970а, S. 165: гирька в 30 номисм весом 162 г дает литру в 388,8 г; гирька в 1 литру весит 387 г; гирька в 2 унции весом 63,48 г дает литру в 380,9 г), а это заметно понижает возможную неточность, которая, понятно, многократно возрастает в случае подсчета веса литры на основе мелких эксагиев, монет и т. п. Насколько затруднительно объяснить появление такого роды разновесов, показывает мнение, высказанное в свое время

А. Пападопуло-Керамевсом, который предположил, что они изготовлялись с целью обвешивания (Papadopoulos-Kerameus, 1878, р. 262). Однако обве- шивание имеет смысл только тогда, когда остается незамеченным, в данном же случае оно настолько дерзко, что сразу же должно было бы броситься в глаза. Значительно резоннее догадка Э. Шильбаха, что здесь имелась в виду какая-то иная литра (Schilbach, 1970а, S. 165), но какая именно, исследо- ватель не поясняет.

Полагаем, что выдвинутые нами выше соображения позволяют отож- дествить эту тяжелую литру с византийской серебряной литрой. Что ка- сается серебряной литры XV в. в 12,5 унций, то ее соотношение с литрой 25 : 24, воспроизводящее соотношение между маркой и Карловым полуфун- том или, если угодно, между вычисленной нами серебряной литрой (двойной маркой) и фунтом, наводит на мысль: эта весовая единица могла бы воз- никнуть самым естественным образом в качестве фунта (литры) в системе, в которой византийская полулитра по тем или иным причинам воспри- нималась как марка. Существовала ли такая система? Тут настало время вспомнить об уже упоминавшемся сообщении договоров Руси с Византией, что за оскорбление действием «по закону Русьскому» полагается штраф в 5 литр серебра. Мы помним, что соблазнительное сопоставление этой нормы с пеней за аналогичное преступление по «Русской Правде» (12 гривен) не давало приемлемого результата: подстановка в равенство 12 гривен = 5 литрам обычной литры или ее половины (по В. JI. Янину) ведет к гривне ок. 136 или 68 г, что не находит должной опоры в источниках. Неудачность этих попыток даже послужила основанием для такого авторитета в истории древнерусского права как В. И. Сергеевич отказаться в принципе от сопоставления обоих документов в данном пункте; исследователь полагал, что в формуле договоров «... да вдасть литр 5 серебра по закону Русьскому» замечание «по закону Русьскому» относится не к сумме штрафа, а к самому характеру наказания — денежной пене, так как по византийскому праву за подобные преступления полагалась иная кара (Сергеевич, 1910, с. 654; см. также: Кауфман, 1906, с. 166—169). Между тем ситуация не столь безнадежна.

Исходя из суммы штрафа в 5 литр серебра, можно было бы, напри- мер, догадываться, что мы имеем дело с первым упоминанием 40-гри- венного штрафа, следующего за 12-гривенным в шкале денежных пеней «Русской Правды». В самом деле, 40 гривен серебра составляют ровно 5 фунтов (40:8), замену же фунта его аналогом— византийской литрой допустимо было бы объяснить просто тем, что расчеты велись с греками. Вместе с тем, такое подкупающее своей простотой предположение не ка- жется нам вероятным. Дело не только в том, что штрафы в 40 и 12 гри- вен полагаются в «Русской Правде» за совершенно разные преступле- ния — убийство и оскорбление действием. Здесь можно было бы выйти из положения, допустив, что 40 гривен как вира— нововведение древ- нейшей «Русской Правды» (в договорах убийство карается смертью: см.

статью «Аще кто убьет или хрестьянина Русин, или хрестьянин Русина»: ПСРЛ, 1, стб. 34, 51—52; 2, стб. 25, 40), которое повлекло за собой сме- щение всей шкалы штрафов. Сложнее преодолеть другую трудность: если сумма в 5 литр серебра и возникла из пересчета в литры какого-то древ- нерусского эквивалента, выраженного в гривнах, то это не были гривны «Русской Правды». Теперь мы знаем, что последние по своему происхож- дению и величине являлись стоимостью в серебре золотой монеты, в дан- ном случае, как естественно думать, такой монетой должна была бы быть номисма. Она неоднократно встречается как платежная единица в других статьях договоров, в том числе и как единица исчисления штрафов — на- пример, в статье договора 944 г. «Аще ускочит челядин ...»: «... а еже что принесл будет все цело, и да возьметь от него золотника два» (там же, 1, стб. 49—50; 2, стб. 38). Более того, если отвлечься от интересующего нас пассажа с 5 литрами серебра, в договорах вообще не употребляется ни- каких иных денежных единиц, кроме золотника. Поэтому для перевода стоимости 40 или 12 гривен «Русской Правды» в византийские деньги проще и естественнее было бы говорить о 40 или 12 золотниках, а вовсе не о 5 литрах серебра. Коль скоро составители договоров прибегли, тем не менее, к выражению «литр 5 серебра», то это наводит на мысль, что имевшиеся в виду гривны не поддавались такому пересчету. Что же это могли быть за гривны?

Речь идет о довольно большой сумме — несколько литр. В свете сказанного выше о византийской серебряной литре логично думать, что именно она упоминалась в греческих оригиналах договоров и слова Хітраї аруирікаі є ' могли быть переведены как «литр 5 серебра». Если так, то при известном соотношении 12 (6) счетных литр = 10 (5) серебряным литрам получим, что 12 гривен = 6 счетным литрам, т. е. гипотетическая гривна до- говоров была равна полулитре. Но тогда выходит, что 12-гривенная ве- личина пени первоначально выражалась не в гривнах «Русской Правды», а в более крупных гривнах (в договорах с греками— в полулитрах). Как это понимать? Приведем еще один аналогичный факт, до сих пор, насколько нам известно, остававшийся незамеченным; думается, он проливает свет на только что полученный нами результат.

Наряду со штрафом за оскорбление действием другой древнейшей денежной пеней являлась вира — возмещение за убийство свободного человека; по «Русской Правде», как уже упоминалось, она составляла 40 гривен (РП, с. 397, 402—-403). А теперь обратимся к подобному установ- лению из договора английского короля Альфреда (871—899) с датским конунгом Гутрумом от 880/90 г., в статье 3 которого сказано: «... если будет убит свободный человек, мы оцениваем англичанина и датчанина одинаково дорого в 8 полумарок чистого золота» («... gif man ofslaegen weorSe, ealle we laetaS efen dyme Engliscne Deniscne, to VIII healfmearcum asodenes goldes»: Liebermann, 1903, S. 126; Jesse, 1924, S. 7, N 22). 8 полумарок или 4 марки золота — это 48 таких же марок серебра; однако, помня, что марка-гривна

серебра в 196,47 г по своей метрологической сути была предназначена не для взвешивания золота, а для взвешивания количеств серебра, соот- ветствовавших золоту, выраженному в римских фунтах-литрах, по формуле 12 литр золота = 20 маркам серебра (по весу), под маркой золота логично видеть не сам вес в 196,47 г, а количество золота, которое соответствует этому весу по «формуле Пиппина»: 196,47 х - = 163,73 г, т. е. полулитру. В таком случае между золотом, выраженным в марках золота (или долях литры), и серебром, выраженным в марках серебра (или соответствующих долях серебряной литры), имелось бы удобное соотношение 1 марка зо- лота = 10 маркам серебра (по стоимости), а вира в 4 марки золота по датско-английскому договору 880/90 г. составляла бы ровно 40 марок-гри- вен серебра, структурно (но не по весу) совпадая с 40-гривенной вирой «Русской Правды».

Такая интерпретация пени в 5 литр серебра из договоров с греками и виры в 8 полумарок золота из примерно одновременного им датско- английского договора подводит к предположению, что первоначально по «закону Русьскому» штрафы выражались в тяжелых гривнах, в роли ко- торых на севере Руси выступали марки-гривны серебра, а на юге — по- лулитры (по метрологической сути — марки золота), и только впослед- ствии в какой-то момент гривна серебра на севере была заменена на гривну в 51,16 г при сохранении, однако, структуры (именно 12 и 40 гри- вен) шкалы штрафов. Когда это произошло и как проявилась такая за- мена на юге — ведь здесь уже в X в. была иная гривна серебра? Отве- тить на этот вопрос, как нам представляется, можно, изучив размер оку- па, который был потребован с Византии во время последнего русского похода на Царьград в 1043 г.

Величина в 12 гривен эпохи договоров с греками встречается в «Повести временных лет» еще однажды — именно ее (причем на это раз названную expressis verbis) истребовал от Византии в 907 г. князь Олег в качестве окупа «на ключ» (на уключину), т. е. на каждого воина, кото- рый одновременно был и гребцом на своем корабле: «И заповеда Олег дань даяти на 2000 корабль по 12 гривен на человек, а в корабли по 40 мужь. И яшася греци по се ...»; и чуть далее: «И заповеда Олег дати воем на 2000 корабль цо 12 гривен на ключь» (ПСРЛ, 1, стб. 30—31; 2, стб. 21—22). Такая, а не иная величина окупа показывает, что он не был произволен, а диктовался представлением, что военный поход — это свое- го рода возмездие за оскорбление и потому компенсация за него должна быть равна соответствующему штрафу «за обиду», выплачивавшемуся каждому участнику похода. Вспомним в этой связи об уже обсуждавшихся 12 «лишних» литрах в окупе, выплаченном в 882 г. Карлом III норманн- скому войску во главе с двумя вождями Готфридом и Зигфридом, со- гласно «Фульдским анналам», отметив заодно важный нюанс. Мы пока- зали, что контрибуция составляла 2400 римских фунтов (литр) серебра; между тем в тексте обеих редакций анналов недвусмысленно отмечено,

что платеж осуществлялся не только в серебре, но и в золоте («auri pu- rissimi atque argenti», «in auro et argento»). Однако очевидно, что бессмыс- ленно говорить об общем весе золота и серебра, не сообщая, сколько именно было того и другого. Теперь эта странность разъясняется: весь окуп был в серебре, а в золоте — только доля для двух предводителей, которая должна была составлять в таком случае дважды по 12 золотых марок, т. е. по 12 полулитр золота, что и давало в сумме 12 «лишних» литр, но именно золота.

В свете сказанного взглянем на сумму, которую требовали вожди древнерусского войска от Константинополя в 1043 г.; ее сообщают два хорошо осведомленных византийских автора: современник событий Михаил Пселл и писавший несколькими десятилетиями позже Иоанн Скилица. Первый говорит о «1000 статиров на каждое судно» (єф’ єкастта^ сжафєі сттаттра? xLMous: Psell., cap. 92.4—6, t. 2, p. 9; Пселл, с. 95); второй — о сум- ме «по 3 литры золота всему следующему с ним (русским предводителем. —

А. Н.) войску» (8o0vai ТГЙУТІ ТО) ЄТГО\ievb) айта) сттрата) ava хрисгіои Хітра? трєі?: Scyl., p. 431.69—70). 1000 «статиров»-номисм составляют ок. 13,9 литр золота (если статир Пселла — это традиционная номисма в — литры) или 12,5 литр золота (если статир — это новый золотой, который начал чеканиться при Константине IX Мономахе [1042—1055] по норме — ли- тры); в любом случае, такой результат совершенно не сообразуется с 3 литрами золота на человека у Скилицы — суммой, которая и сама по себе представляется несоразмерно большой. Согласовать данные Пселла и Скилицы между собой можно только в предположении, что «литру золота» у Скилицы следует понимать как «золотую литру», т. е. обычную счетную литру в отличие от серебряной литры, но примененную для взвешивания серебра, откуда и необходимость уточнения — «золотая литра», что под пером позднейшего хрониста превратилось в более привычную «литру золота» (такое «исправление» только подчеркивало нереальность, с точки зрения византийца, русских требований). Тогда, предполагая, что в корабле находилось в среднем 50 человек (на 10 больше, чем при Олеге в начале X

в. — иначе сведения Пселла и Скилицы согласовать не удается), получим по Пселлу окуп в 20 статиров «на ключ» или (при норме 80 статиров из литры золота) - литры золота на человека. Это в точности соответство- вало бы сообщению Скилицы о 3 литрах серебра (^ х 12 = 3).

Принимая такую трактовку (а разумной альтернативы ей не видно) и допуская, что речь шла о 12-гривенном окупе-возмещении «за обиду» на человека, как во времена князя Олега, получим для гривны величину в литры, в два раза меньшую, чем при Олеге, откуда вывод: на юге уценка штрафов также произошла и совершилась она до 1043 г. Возможно, она была связана с законодательной деятельностью начального периода киев- ского княжения Ярослава Владимировича Мудрого, а именно — первой ко- дификацией «Русской Правды», которая, по наиболее обоснованному мнению, приходится на время около 1016 г. (Зимин, 1954, с. 171—176; он же, 1999, с. 89—98; Черепнин, 1965, с. 131—139; Свердлов, 1988, с. 30—35). Кстати говоря, именно такое соотношение 2 : 1 между южнорусской гривной серебра, в которой исчислялись первоначальные штрафы, и грив- ной, в которой исчислен окуп в 1043 г., и могло послужить причиной разночтения «литр 5 серебра» и «литр 10 серебра» в различных списках договора 944 г., на чем, напомним, строит свою гипотезу о гривне в 68 г В. JI. Янин. Кто-то из киевских редакторов «Повести временных лет», знавший о древней практике взимания штрафов в единицах, в два раза больших, чем современные ему, перевел сумму в гривны, известные чи- тателю того времени (начала XII в.), но почему-то не перенес эту правку последовательно и на договор 911 г.

Возникает законный вопрос (вернее, даже два): в чем причина такой перестройки и почему на юге в этой связи выступает гривна в - литры, отличная от общерусской гривны в 51,16 г? Ответ на первый вопрос угадать нетрудно: прекращение поступления дирхема на Русь на рубеже X—XI вв. вызвало нараставший дефицит серебра, так что старые нормы пеней, разверстанные в гривнах серебра, стали восприниматься как непомерно высокие. Ответной мерой властей вполне могло стать понижение абсо- лютной стоимости пеней путем замены гривны серебра на гривну «Русской Правды». Для ответа на второй вопрос нам придется, наконец, заняться древнерусским сорочком.

Зная соотношение между литрой и Карловым фунтом 4:5, нетрудно было уже давно сделать элементарное заключение, что в литре насчитыва- лось 40 эртугов-«тяжелых» кун. Однако всю важность этого вывода воз- можно осознать только после того, как стало известно, что как южно- русская (киевская) гривна серебра (^ литры = 163,73 г), так и киевский вариант гривны «Русской Правды» литры = 81,86 г) были подраз- делениями литры. Ведь тем самым выясняется, что киевский извод древне- русской денежно-весовой системы покоился на полусорочке «тяжелых» кун (гривна серебра) и сорочке кун «Русской Правды» (гривна), тогда как на севере в этой роли выступали марка-гривна серебра (24 эртуга), на 1 эртуг легче, чем половина Карлова фунта (25 эртугов-«тяжелых» кун), и гривна в -

этой половины (25 кун «Русской Правды»). Существование денежно- весовых единиц в 40 (20) «тяжелых» кун и в 40 кун представляется весьма многозначительным ввиду обоснованного нами выше происхождения самой «тяжелой» куны и ее четверти (куны «Русской Правды») из стоимости шкурки куницы.

Действительно, счет сороками (сорочками) был в употреблении на Руси именно применительно к меховым ценностям и только к ним: «Продал есмь сорок бобров Миляте ...»,— читаем в одной из берестяных грамот середины XIII в. (Арциховский — Янин, 1978, № 420); штраф за нарушение межи в «Двинской уставной грамоте» (1397/8 г.) исчислен в белках: «... а межы сел межа— тритцать бел; а княжа межа— три сороки бел» (Двин. уст. гр., ст. 4, с. 181) и т. п. Лексема сорокъ — чисто восточнославянская и другим славянским языкам неизвестна. Когда же и почему в древнерусском появляется этот термин наряду с исконно славянским четыре десяте? Если бы счет сороками и двадцатками был архаическим, как считает В. JI. Янин (1956, с. 200—201), то следовало бы ожидать, что слово сорокъ будет общеславянским, чего, однако, нет. Стало быть, оно возникло в древне- русском языке, а значит — достаточно поздно. О многом говорит сама эти- мология термина.

На этот счет существуют три конкурирующих гипотезы, хотя и да- леко не равноценных. Согласно первой и главной из них, др.-русск. со- рокъ является заимствованием из среднегреческого языка и восходит к греч. тєстстарсікоута «сорок», вернее — к средневековому варианту этого слова ср.-греч. старгікоута, откуда нов.-греч. стараута. Вторая связывает его с др.-сканд. serkr «рубаха», «200 шкур». Третья реконструирует др.-русск. *съркъ и сопоставляет его с тур. kirk «сорок», считая возможным за- имствование из тюркских языков (Фасмер, 3, с. 722—723, ст. «сорок»; здесь и основная литература). Ни скандинавскую, ни тюркскую этимоло- гии нельзя признать серьезно обоснованными. Даже если допустить, что заимствование гипотетического тюрк. *kirk или подобного сопровож- далось диссимиляцией k > s на восточнославянской почве (что само по себе проблематично, вероятнее было бы др.-русск. **чьркъ), все равно в итоге ожидалось бы нечто вроде др.-русск. **съркъ, а не постулируемое **съркъ, что дало бы после падения редуцированных **серк / серек, но никак не сорок. Кроме того, сама форма со вторым полногласием со- рок < **съркъ заставляла бы относить заимствование к севернорусским диалектам (ДРГ, с. 147—152 [В. В. Иванов]), а это плохо сочетается с его предполагаемым тюркским источником, отражение которого естественнее было бы искать в говорах Южной Руси. Др.-сканд. serkr вряд ли могло быть заимствовано в древнерусский в значении «рубаха, кафтан»: во-пер- вых, это место уже было занято исконно славянским *sarka > др.-русск. *сорож, сорочъка, имеющим общие корни с герм. *sark- > др.-сканд. serkr, во-вторых (говорим об этом как курьезе, чего, как и многого дру- гого, не понял автор торопливой, хотя и пространной рецензии на нашу предыдущую работу на данную тему: Кистерев, 1997, с. 218 [мнение са- мого С. Н. Кистерева о происхождении термина сорокъ от др.-русск. со- ро(чъ)ка этимологически и морфологически невероятно]), тогда при- шлось бы, сверх всего прочего, предполагать, что кафтан, на который в Скандинавии уходило 200 шкурок, на Руси умудрялись шить из 40. Если же заимствование совершилось во вторичном значении «200 шкурок», то становится тем более непонятным, как на Руси оно эволюционировало в «40 шкурок».

Еще более, чем эти конкретные соображения, важно то, что и тюркская, и скандинавская этимологии отрывают др.-русск. сорокъ, соро- чъкъ от явно родственного им др.-русск. сорокоустъ «поминальная служба в течение сорока дней», которое имеет— на этот раз совершенно бес- спорную! — греческую этимологию: от ср.-греч. ааракосит) < тєаааракоспт) «сорокодневный пост» (Фасмер, 3, с. 724, ст. «сорокоуст»). Ее семантиче- ская безупречность подчеркивается тем, что это слово в варианте сороко- устия засвидетельствовано в древнерусских текстах также и в значе- нии «Великий пост, Четыредесятница» (Срезневский, 3, стб. 465, ст. «соро- коустия»). Крайне трудно и даже невозможнр представить себе, чтобы др.-русск. сорокъ и сорокоустъ при их семантическом тождестве имели совершенно разные корни. Надо признать, что уникальное древнерусское слово все-таки было заимствовано из среднегреческого, т. е. греческого языка византийского периода. Мотивами, по которым противники этой ги- потезы отклоняли ее, служили два соображения: неясность причин за- имствования и раннее, уже в IX в., выпадение -ко- в ср.-греч. сгаракоута. Оба эти сомнения легко развеиваются, если учесть, что византийская литра была первоначальным древнерусским сорочком.

Нет нужды доказывать, что меха были важнейшей составляющей древнерусского экспорта, в том числе — а быть может, главным обра- зом — в Византию. Продавая их крупными партиями на константинополь- ском или каком-либо ином византийском рынке за греческое серебро, древнерусский купец отдавал за каждую литру серебра четыре десятка куниц и, думается, неоднократно имел случай слышать от своего гречес- кого контрагента слово сгаракоута «сорок» или ааракоатт] «сороковая часть». Не было бы ничего удивительного, если бы это греческое числи- тельное попало сначала в лексикон древнерусских купцов в значении единицы исчисления куньих мехов (со временем— мехов вообще), а за- тем стало общим достоянием древнерусского языка в значении абстракт- ного числа «сорок». Не исключаем, что первоначальная, в IX—X вв., форма этого термина несколько отличалась от фиксируемой письмен- ными источниками формы сорокъ, будучи более близкой к оригиналу (скажем, *сорокдтъ > *сорокутъ), но впоследствии, в ходе христианиза- ции и связанного с ней усиленного проникновения в древнерусский язык греческой церковной лексики, подверглась усечению под влиянием лож- ной этимологизации явно родственного др.-русск. сорокоустъ, которое было истолковано как сложное слово со вторым компонентом др.-русск. уста. Что касается якобы слишком раннего появления в среднегреческом синкопированной формы без -ко-, то этот факт никоим образом не пре- пятствует греческой этимологии, а только дает основание для датировки заимствования именно IX в., что вполне согласуется с предложенной на- ми гипотезой и исторической реальностью: как раз на IX в. и должно было прийтись начало регулярных торговых контактов между Русью и Византией.

Отсюда следуют два важных вывода. Первый: счет сороками не яв- лялся каким-то архаическим (восточно)славянским счетом, а родился из специфического совпадения стоимости 40 куньих шкурок со стоимостью литры серебра. Это совпадение было, разумеется, «запрограммировано» 7

- 1075 приравниванием фунта серебра к 50 куницам, так как теоретическое со- отношение между литрой и фунтом составляло 4:5. Второй вывод состоит в том, что счет на сорочки оказывается практически столь же древним, как и гривенный счет; он возникает в IX в. и существует параллельно с этим последним. Поскольку счет на сорочки был вписан в систему литры, на юге Руси, благодаря ее особым связям с Византией, этому счету было обес- печено даже практическое преимущество перед счетом на гривны «Рус- ской Правды», а возраставший недостаток здесь монетного серебра в XI

в. привел к тому, что счет сорочками вытеснил гривенный счет, кото- рый продолжал по традиции употребляться только при исчислении судеб- ных штрафов по «Русской Правде». С XII в., как мы еще убедимся, со- рочек вытесняет гривну «Русской Правды» уже по всей Руси.

Мы помним, что тезис об особой южнорусской денежно-весовой сис- теме на основе литры является частью теории В. JI. Янина. Поэтому необ- ходимо подчеркнуть его принципиальное отличие от нашего построения. По мнению В. JI. Янина, отказ во второй половине X в. от первоначальной гривны ок. 68 г привел к формированию на севере и юге Руси двух па- раллельных денежно-весовых систем, первая из которых была производной от Карлова фунта, а вторая — от византийской литры; при этом и та, и другая системы сохранили структуру первоначальной гривны, делившей- ся на 20 ногат, 25 кун и 50 резан. С резаной в южнорусской системе (81,86 : 50 = 1,637 г) ученый связывает средний вес обрезанных в кружок дирхемов из Стародединского клада (Смоленщина, 980-е гг.) (Янин, 1956, с. 148), а с куной (81,86 : 25 = 3,28 г) — норму киевского серебряного чека- на, предпринятого при Владимире Святославиче (978—1015) и Святополке Владимировиче (1015—1019, с перерывом) в конце X — начале XI в. (там же, с. 169—171); ногата же в южнорусской системе была равна двойной «северной» куне: 81,86 : 20 = 4,09 г (там же, с. 150). В нашей схеме дело обстоит иначе. Наряду с первоначальной маркой-гривной серебра в 196,47 г и общерусской гривной в 51,16 г, основанных на эртуге-«тяжелой» куне и его четверти (куне «Краткой Правды»), существует параллельный счет сорочками «тяжелых» кун (327,45 г). На юге Руси, наиболее активно свя- занной с ареалом византийской литры, равной по стоимости этому сорочку, такой счет уже к X в. стал преобладающим, что.привело к вытеснению марки-гривны серебра полулитрой-гривной серебра в 163,73 г (по проис- хождению — маркой золота), а гривны в 25 кун — гривной-сорочком кун в 81,86

г. Эта гривна-сорочек, в отличие от гривны «Русской Правды», вслед- ствие своего «мехового» происхождения получила название «гривны кун». Именно тождество с сорочком объясняет, почему новой южнорусской гривной стала именно - литры, а не -, как следовало бы ожидать, если бы южная и северная системы калькировали одну и ту же структуру — только первая, исходя из литры, а вторая — из фунта.

Таким образом, структура южнорусского денежно-весового счета совсем иная, чем на севере Руси, где сохранялся первоначальный гривен- ный счет, хотя единицы, на которых оба эти счета были основаны, оста- вались одними и теми же — эртуг-«тяжелая» куна и куна «Краткой Правды». Никаких особых южнорусских ногат, кун и резан, полагаем, не существовало. Вес южнорусской резаны по В. JI. Янину воспроизводит одна из выделенных выше единиц многогранных гирек— 1,637 г, но это совпадение свидетельствует не в пользу, а против гипотезы В. JI. Янина. Во-первых, при наличии единицы в 1,637 г (якобы резаны) среди много- гранных гирек нет единицы в 1,637 х 2 = 3,273, т. е. куны. Во-вторых, гирьки в 1,637 г происходят не только из Гнёздова (2 экз.), но и из Бирки и Хедебю (4 экз.), где использование южнорусской весовой системы вряд ли возможно предполагать. Более половины этих гирек (3 из 4) имеют кратность 2, т. е. калиброваны по весовой единице 0,819 г, в два раза меньшей, чем 1,637 г, которой нет места среди гипотетических кун и ре- зан южнорусской гривны в 81,86 г (учтем также 2 экз. из Бирки и 1 из Гнёздова весом 3x0,819 г). Это говорит о том, что единицы кратности весовых гирек 1,637 и 0,819 г никак не связаны с южнорусскими резана- ми и кунами, а предназначались, как выяснено выше, в рамках основной функции многогранных гирек для пересчета золота, выраженного в — долях полулитры-марки золота, в серебро, выраженное в — долях марки серебра.

Обрезанные в кружок дирхемы Стародединского клада В. JI. Янин счи- тает южнорусскими резанами. Это значит, что Смоленская земля X в. бы- ла, по мнению исследователя, захвачена ареалом южнорусской денежно- весовой системы; по результатам картографирования находок слитков «южного» веса с нормой в полулитру (Янин, 1956, с. 149, рис. 48), к нему следовало бы присоединить Юго-Западную Русь и Полоцкую землю. Од- нако другие данные не подтверждают использования в Смоленске и По- лоцке южнорусской системы веса: приведенный выше материал сфериче- ских гирек из Гнёздова и Белоруссии отчетливо показывает, что они ка- либрованы, как обычно, по весу удвоенной куны «Русской Правды» или вдвое большему («тяжелой» куне), т. е. ориентированы на единицу, ко- торую В. JI. Янин считает принадлежащей севернорусской денежно- весовой системе, а мы—общерусской системе. «Куна смоленская» дого- вора 1229 г., вычисленная нами выше, также оказалась равна двойной ку- не «Краткой Правды». Что же касается веса вырезков Стародединского клада, то при ближайшем рассмотрении он оказывается довольно далек от 1,

637 г. Даже на основе весовой диаграммы, приведенной по данным Р. Фас- мера в книге В. JI. Янина (1956, с. 148, рис. 47), можно подсчитать их приблизительный средний вес. Если взять главную массу клада, отвлека- ясь от немногочисленных слишком легких и слишком тяжелых экземпля- ров, получим следующее весовое распределение: между 1,2 и 1,3 г— 20 экз., между 1,3 и 1,4 г — 23, между 1,4 и ] ,5 г — 30, между 1,5 и 1,6 г — 33, между 1,6 и 1,7 экз. — 24, между 1,7 и 1,8— 11 экз.; принимая за средний вес перечисленных групп 1,25, 1,35 и т.д. граммов соответственно, полу-

чим приблизительный средний вес 1,486 г; такой же средний вес (1,503 г) дает и подсчет на основе вырезков от 1,3 до 1,7 г, которые В. J1. Янин, между тем, считает «приближающимися к норме 1,6—1,7 г». Таким образом, в весе круглых вырезков Стародединского клада, по нашему мнению, правильнее было бы видеть половину стандартного дирхема (2,986 : 2 = 1,493 г); ранее мы усматривали в них вес 0,341 х 5 = 1,705 г, вписывающийся в шкалу многогранных гирек (Назаренко, 1996а, с. 48, 75, 78), что сейчас, как уже говорилось, считаем неверным. Добиться желаемого эффекта путем простого разрезания дирхема пополам, как то делалось ранее, в конце X в. уже было невозможно ввиду того, что вес дирхема к этому времени утратил всякую нормированное^; вот почему прибегли к процедуре, обычно применявшейся при изготовлении древне- русских резан — обрезанию монет в кружок. Точно так же на привыч- ный, но иссякавший во второй половине X в. стандартный дирхем была, скорее всего, ориентирована и норма киевских серебреников Владимира и Святополка, которую и сам В. J1. Янин считает колебавшейся между 2,9 и 3,3 г (вернее было бы говорить о разбросе по крайней мере от 2,6 до 3,3 г), что гораздо больше согласуется с весом стандартного дирхема IX

в., чем с предполагаемой южнорусской куной в 3,28 г.

Итак, наши наблюдения подтверждают гипотезу В. JL Янина о су- ществовании южнорусской денежно-весовой системы в той ее части, где речь идет об особой гривне серебра (полулитре) и гривне кун в - литры. Но предполагаемые историком специфически южнорусские фракции гривны в 81,86 г (ногата, куна, резана) в материале источников, насколько мы можем судить, соответствия не находят. Гривна кун в 81,86 г имела не обычную «гривенную» структуру (25 кун, 20 ногат), а подразделялась на 40 кун, поскольку генетически она и являлась сорочком кун «Краткой Правды».

Прежде чем мы попытаемся проследить историю противостояния на Руси гривны «Русской Правды» и сорочка-гривны кун, применим идею о сорочке к реконструкции места в древнерусской денежно-весовой системе ее самого мелкого подразделения — векши.

Векша или веверица (оба слова служили в древнерусском названия- ми белки) в качестве денежной единицы упоминается с XI в.: в одной из берестяных грамот, относящейся к этому столетию, автор напоминает ад- ресату о давнем долге — очевидно, за напрестольный крест: «Како ты у мене чьстное древо възъм и вевериць ми не присълещи, то девятое лето» (Арциховский — Борковский, 1963, №246); здесь термин употреблен как обозначение денег вообще (при небольших бытовых платежах). В одной из берестяных грамот XII в. слово «векша» встречается в значении «наи- меньшая денежная единица»: «... а не виновате есьмь ни век(ъ)шею ...» (Янин —Зализняк, 1999, с. 10, № 834). Аналогично в древнерусском пе- реводе (вероятно, XII в.) «Пандектов» Никона Черногорца термин слу- жит для передачи греч. фоХКід (разновидность медной монеты): «... уставих убо даяти на д[ь]нь 5 вевериць убогым» (ГИМ, Син., №836, л. 78 об.; СДРЯ, 2, с. 287, ст. «веверица»). Присутствует веверица и в «Русской Правде»; в статье 9 «Пространной Правды» («поконе вирном») о пошли- не вирнику читаем: «Вирнику 8 гривен, а 10 кун перекладная, а метелни- ку 12 векше» (РП, с. 406—407); соответствующее место в статье 42 «Краткой Правды» («А вирнику 60 гривне и 10 резан и 12 веверици»: там же, с. 400) явно испорчено: указание на 60 гривен не может быть верным. Не вдаемся в объяснение не очень понятных терминов «пере- кладная» и «метелник» (первый, возможно, обозначал пошлину, упла- чивавшуюся при отъезде вирника из верви по окончании дела, второй — род княжеского чиновника), для нас важны указанные в статье денежные суммы. Прежде всего, из последовательности «10 резан и 12 веверици» или «10 кун ... а ... 12 векше» следует, что 12 вевериц-векш меньше 1 ре- заны. Н. П. Бауер (1937, с. 206—207) возражал против такого вывода, ссылаясь на встречающиеся обозначения сумм вроде «60 резан» вместо, казалось бы, более естественного «1 гривна и 10 резан»; однако подобные примеры неприложимы к данному случаю, так как в нем 12 вевериц-векш не просто названы, а включены в сумму по нисходящим разрядам денеж- ных единиц. Далее, учитывая это последнее обстоятельство и заметив, что 10 кун-резан составляют - гривны, единицы предшествующего из назван- ных разрядов, так же как 8 гривен состаляют - виры (40 гривен), можно было бы с известной вероятностью предположить, что и 12 векш равны -

предыдущей единицы, т. е. куны-резаны. Если так, то в 1 резане следо- вало бы предположить 60 векш.

Добытое равенство подтверждается и данными об относительной стоимости беличьих и куньих мехов. Такого рода сведения, современные исследуемому периоду (IX—XI вв.), нам не известны, но сравнение не- сколько облегчается тем, что относительная стоимость мехов, при всех переменах абсолютных цен, вряд ли была подвержена сильным колебани- ям. Это позволяет с известной осторожностью прибегнуть к более позд- ним материалам. Так, на рынке фламандского города Брюгге в самом на- чале XV в. цены на русские меха составляли: белка (за 1000 шкурок) — ок. 10 фунтов, куница (за одну шкурку) — ок. 50 шиллингов (сведения любезно сообщены A. JI. Хорошкевич). Зная, что в 1 фунте 20 шиллин- гов, получаем стоимость белки ок. 0,2 шиллинга, т. е. куница оказывается примерно в 250 раз дороже белки. Накладные расходы при транспорти- ровке мехов из Руси были, по наблюдениям М. П. Лесникова (1951, с. 457— 459), ничтожно малы и не могли повлиять на относительную стоимость мехов, как она бытовала на Руси. Если исходить из естественного пред- положения, что векша-веверица как денежная единица возникла из стои- мости шкурки белки, как первоначальная куна («тяжелая» куна) возникла из стоимости меха куницы, то результатом будет приблизительное ра- венство 8 кун-резан «Русской Правды» = 250 векшам. Естественно пред- положить, что куна и резана должны были быть кратны векше; таким ближайшим удобным кратным является 240 векш; следовательно, куна насчитывала бы 60, а резана— 30 векш, что ровно в два раза меньше, чем мы получили выше на основании «покона вирного». Но такая по- правка понятна, поскольку сумма 8 гривен + 10 резан + 12 векш, очевидно, являлась традиционной, а значит (ведь исходной единицей была не резана, а куна), ее первоначальный вид выглядел иначе: 8 гривен + 5 кун + 12 векш. Поэтому, видимо, не будет слишком неосторожным говорить о ра- венстве 1 куна = 2 резанам = 60 векшам.

Такой результат хорошо согласуется и с вычисленными выше весо- выми единицами, по которым калиброваны многогранные гирьки. Коль скоро среди них обнаруживаются и куна (2,047 г) и резана (1,023 г) «Краткой Правды», то следовало бы ожидать присутствия также и век- ши, которую логично было бы в таком случае соотнести с наиболее мел- кой весовой единицей многогранных гирек— 0,341 г, - резаны и - ку- ны. Как видим, эта величина ровно в 10 раз больше стоимости вычислен- ной нами только что векши. Стоит обратить внимание на то, что В. JI. Янин, исходя из наблюдений над чисто археологическим материалом, т. е. двига- ясь совершенно иным, чем мы, путем, находил возможным отождествить с векшей небольшую группу мелких вырезков из дирхемов, найденных в составе Березовского клада 950-х гг., весом именно 0,3—0,4 г (Янин, 1956, с. 160); об ^ резаны как величине векши писал и А. А. Зимин (1952, с. 105). Сама векша была, таким образом, по своему весу достаточно ве- лика, чтобы улавливаться весами того времени. Точность наиболее чувст- вительной их разновидности — складных весов восточного образца IX — середины X в. типа 1 по X. Штойеру — достигала 0,008 г; складные весы типа 3 по X. Штойеру (вторая половина IX — рубеж X и XI вв.) были способны с точностью до 1 % взвесить вес ок. 3 г, для чего потребова- лись бы гирьки порядка 0,03 г (Steuer, 1987, S. 463). Однако гирек весом менее трети грамма (0,35 г) пока не найдено; это значит, что по стоимос- ти векша была, очевидно, слишком мала, чтобы платежи в несколько векш могли практически осуществляться в серебре. Как меховая стои- мость векша должна была учитываться сорочками и полусорочками; это объясняет популярность обрезанных в кружок монет с весом, ориен- тированным на 0,341 х 4 = 1,364 г, т. е. 10 х 4 = 40 векш. Так, они практи- чески безраздельно доминируют в Безлюдовском кладе 930-х гг. и весьма многочисленны в Березовском кладе 950-х гг., в котором, однако, их ко- личественно превосходят вырезки веса, близкого к другой резане — ре- зане «Русской Правды» в 1,023 г. Стоимость сорочка векш в серебре вос- производят и достаточно. распространенные многогранные гирьки весом ок. 1,36 г (7 экз. кратности 1 и 2), а наиболее ходовая весовая единица многогранных гирек в 0,682 г соответствовала стоимости в серебре полу- сорочка векш.

Наличие для «меховых» по происхождению денежных единиц векши и куны счета сорочками наряду с гривенным счетом позволяет понять эво- люцию древнерусской денежно-весовой системы в XI—XIII вв., до сих пор остававшуюся загадочной как в целом, так и в большинстве деталей.

Среди дополнительных статей к «Пространной Правде» имеется раз- дел «А се бещестие», обычно датируемый XIII в. (Щапов, 1984, с. 126— 127); в нем находим прямое указание на стоимость гривны кун того времени относительно гривны серебра: 1:7- («... а за гривну сребра пол осме грив- не»: РП, с. 316, 341, 391). Поскольку в конце XII в., как мы помним, гривна серебра приравнивалась к 4 гривнам «Русской Правды», т. е. к 100 кунам «Краткой Правды» или 200 кунам-резанам «Пространной Правды», то выходит, что 1 гривна статьи «А се бещестие» составляла 200 : 7- =26^ кун-резан. Здесь, конечно, замечательно не то, что новая гривна оказы- вается почти в два раза дешевле гривны «Русской Правды»; это — факт тривиальный, если вспомнить меткий афоризм Э. Шрёдера: «История денег есть, как правило, история их обесценения». Интереснее другое: новая гривна возникла явно не на основе гривенного счета (она находилась с гривной «Русской Правды» в замысловатом соотношении 8 : 15), а из счета на сорочки, составляя ровно - сорочка-гривны кун в - литры. Перед нами еще одно реальное доказательство существования счета сорочками кун параллельно с гривенным счетом по 25 кун. Однако уценка гривны, которая фиксируется статьей «А се бещестие», была не первой. Ей предшест- вовало по крайней мере еще одно преобразование денежно-весового счета, также отталкивавшееся не от гривны «Русской Правды», а от сорочка- гривны кун. Мы имеем в виду «гривны новых кун», упоминаемые в «Уставе

о десятине» новгородского князя Святослава Ольговича местной епис- копской кафедре от 1137 г. В этом сложном документе нас будет интере- совать исключительно использованная в нем денежная система, соот- ношение которой с денежной системой «Русской Правды» наукой до сих пор не было раскрыто.

Упорядочивая поступление десятины «от вир и продаж», т. е. от дохо- дов суда, в епископскую казну, князь устанавливает ее твердую сумму — 100 гривен новых кун: «... уставил есмь Святой Софьи, а ть емлеть пискуп за (т. е. вместо. — А Я.) десятину от вир и продажь 100 гривен новых кун, иже выдаваеть домажиричь (видимо, род управляющего, если это не личное имя. — А Н.)». Эта сумма распределена по отдельным заонежским погос- там: «В Онеге на Волдутове погосте два сорочка, на Тудорове погосте два сорочка, на Ивани погосте с даромь 3 сорочькы, на Ракуле 3, на Спиркове два, у Вихтуя сорочек, в Пинезе 3, в Кегреле 3, устье Емьце два, устье Ваг два, у Пуите сорочек, у Чюдина пол сорочька, у Лигуя с даром два, у Вавдита с даром два, у Вели два, у Векшензе два, на Бору сорочек, в Отмине сорочек, у Поме пол сорочка, у Тошьме сорочек, у Пененича сорочек, у Порогопустьць пол сорочка, у Валдита два сорочка, на Волоце в Моши два, у Еми скора, а на мори от чрена и от салги по пузу, у Тудора сорочек» (ДКУ, с. 148). В сумме получаем 43- сорочка, не считая стоимости мехов, идущих от еми, и, очевидно, соли «от чрена и от салгы по пузу», собираемой на морском побережье (чрен и салга — разновидности солеварных котлов, пуз — мера объема сыпучих тел).

Денежный счет Святославовой грамоты представляет собой загадку; единственная попытка разобраться в ней, насколько нам известно, принад- лежит В. JL Янину. Сначала исследователь полагал, что «новые куны» до- кумента 1137 г. — это те куны, по отношению к которым являлись старыми уже известные нам «ветхие» или «старые куны» новгородского договора 1191/2 г. Коль скоро последние представляли собой звонкую монету, то новые куны были, очевидно, какими-то «товаро-деньгами» (Янин, 1956, с. 41—43). Впоследствии эта точка зрения подверглась пересмотру. Теперь «под гривнами новых кун, которые к концу XII в. стали гривнами ветхих кун», В. JT. Янин предложил понимать гривны «Пространной Правды». Учитывая ту часть десятины, которая выражена не в сорочках, по мнению ученого, «можно говорить об итоге, близком к 45 сорочкам». Если теперь принять за вес гривны «Пространной Правды» не вес, вычисленный самим

В. JI. Яниным — 51,16 г, а «Бауерову» гривну ок. 49 г, то получим сначала вес сорочка — ок. 109 г (100 новых гривен : 45 сорочков = ок. 4900 г : 45), а затем и единицы, лежащей в основе последнего — ок. 2,73 г (ок. 109 : 40), «что поразительно совпадает с куной-дирхемом русской денежно-весовой системы IX—X вв.» (Янин, 1984, с. 229; он же, 1991, с. 140—141).

Первый вопрос, который сразу же возникает в связи с этим постро- ением: если гривна «Устава» Святослава Ольговича— это гривна «Про- странной Правды», то почему она называется гривной новых кун? По- чему она вообще именуется не просто гривной, как в «Пространной Правде»? Ведь по стоимости она совпадала с гривной «Краткой Правды»; их единственное отличие — в структуре (одна состояла из 25 кун или 50 резан, другая — из 50 кун-резан), но 100 гривен как тех, так и других кун были тождественными величинами. Второе, что настораживает: на куне- дирхеме в 2,73 г была построена, по предположению В. JI. Янина, перво- начальная гривна в 68 г, которая, как считает сам историк, отмерла еще во второй половине X в. Теперь же выходит, что, несмотря на исчезнове- ние 68-грамовой гривны, лежавшая в ее основе куна благополучно про- должала существовать в составе сорочка по крайней мере до второй тре- ти XII столетия. Нам это представляется странным. Наконец, третье: все нарочно приведенное нами in extenso рассуждение В. JI. Янина зиждется на ряде произвольных допущений. Почему общую сумму десятины надо приравнивать именно к 45 сорочкам, а не, скажем, к 48 или 50? Почему в качестве гривны «Пространной Правды» следует принимать не вес ок. 51 г, которым оперировал историк в своей книге 1956 г. и от кото- рого вовсе не собирается отказываться, а вес ок. 49 г— ведь считая так,

В. JI. Янин молча возвращается к точке зрения Н. П. Бауера, им же под- вергнутой критике? Разъяснение «за вычетом угара» вряд ли что-либо разъясняет, ибо гривна «Русской Правды», в отличие от гривны серебра, не ходила в слитках. Это не педантичные придирки. Ведь всякому, рабо- тавшему с денежно-весовым материалом, хорошо известно, что слегка меняя исходные параметры, в результате арифметических процедур очень просто можно получить давно знакомые величины; в сущности, вся мет- рология от древнейшей переднеазиатской до нового времени вращается в обширном, но все-таки ограниченном кругу одних и тех же констант. Вот и в анализируемом случае, взяв, например, за гривну новых кун гривну в 51,16 г, а за общую сумму десятины 50 сорочков, получим в качестве единицы веса в сорочке ни много ни мало как ногату «Русской Прав- ды» — 2,56 г. Необходимую ясность здесь могли бы внести другие источ- ники, отражающие тот же денежный счет, что и уставная грамота Свято- слава Ольговича. Такие источники, к счастью, есть и они— известны, хотя в связи с «Уставом» 1137 г. никогда не рассматривались.

Первое и главное сообщение такого рода — это знаменитый пассаж

о кожаных «ассигнациях» на Руси из путевых записок арабского путеше- ственника середины XII в. (1150—1153 гг.) Абу Хамида ал-Гарнати. Со- гласно ал-Гарнати, на Руси «рассчитываются между собой старыми бели- чьими шкурками, на которых нет шерсти, и которые нельзя ни на что использовать, и которые совсем ни на что не годятся. Если же шкурка головы белки и шкурка ее лапок целы, то каждые восемнадцать шкурок стоят по счету серебряный дирхем, связывают [шкурки] в связку и на- зывают ее джукн. И за каждую из таких шкурок дают отличный круглый хлеб, которого хватает сильному мужчине. На них покупают любые това- ры: невольниц, и невольников, и золото, и серебро, и бобров, и другие товары. И если бы эти шкурки были в какой-нибудь другой стране, то не купили бы и тысячу их вьюков за хаббу (мельчайшая весовая единица в четверть карата, т. е. ок. 0,05 г; очевидно, имеется в виду хабба сере- бра.— АН.) и не пригодились бы они совсем ни на что. Когда они [шкурки] испортятся в их домах, то их, даже рваные, несут в мешках, на- правляясь с ними на известный рынок, на котором есть некоторые люди, а перед ними их работники. И вот они кладут их перед ними, и работники нанизывают их на крепкие нитки, каждые восемнадцать в одну связку, и прикрепляют на конец нитки кусочек черного свинца, и припечатывают его печаткой, на которой имеется изображение царя. И берут за каждую печать одну шкурку из этих шкурок, пока не опечатают их все. И никто не может отказаться от них, на них продают и покупают» (Гарнати, с. 35—36).

Сразу же после того, как известие ал-Гарнати было введено в оте- чественную науку A. JI. Монгайтом (1959, с. 169—181; он же, 1961, с. 319— 324), оно стало прочным достоянием историографии. С пломбами, скреп- лявшими, по ал-Гарнати, пучки шкурок, был сопоставлен обширный класс сфрагистических материалов — так называемые пломбы дрогичинского типа, находимые практически повсеместно на древнерусских землях (Мон- гайт, 1959, с. 177; он же, 1971, с. 114—116; Янин, 198, с. 381; Ершевский, 1991, с. 44; и др.; о пломбах дрогичинского типа см.: Перхавко, 1996, с. 211—247, где обширная прочая литература). Однако известие ал-Гарнати занимало исследователей, как правило, в рамках традиционной контроверзы

о наличии или отсутствии на Руси меховых денег (Свердлов, 1965, с. 132— 136; он же, 1978, с. 83), тогда как денежный счет 18 шкурок = 1 дирхему, засвидетельствованный на Руси одновременно со счетом «Устава» Свято- слава Ольговича наблюдательным арабом, странным образом остался со- вершенно без внимания. Между тем оба источника описывают, каждый по- своему, один и тот же феномен.

Прежде всего, заметим, что равенство 18 шкурок = 1 дирхему при стандартном дирхеме в 2,986 г дает стоимость шкурки 0,166 г серебра, весьма близкую к половине от величины 0,341 г, которую мы выше определили как 10 векш. То, что это равенство приблизительно, не должно смущать, так как счет на шкурки был, разумеется, производным не от дирхема, который как более или менее распространенная монета исчез из древнерусского денежного оборота более чем за столетие до издания «Устава» 1137 г.; цена же в 17 шкурок за 1 дирхем повела бы к еще большей ошибке примерно в 0,005 г серебра (2,986 : 17 = 0,176 г). Таким образом, есть основания считать, что 1 шкурка стоила 5 векш «Русской Правды» или - куны-резаны «Пространной Правды».

Если счет на ветхие шкурки не мог развиться из счета на дирхемы, то в не меньшей степени это должно быть верно и относительно гривны новых кун «Устава» Святослава. Но принимая то соотношение между со- рочком и гривной новых кун, которое предлагает В. JL Янин (45 : 100), пришлось бы констатировать, что и из счета на сорочки гривна новых кун также не могла возникнуть. В качестве исходной основы для гривны новых кун отпадала бы и гривна «Русской Правды», которая находилась бы с гривной новых кун в не слишком рациональной пропорции 25 : 18 (45 сорочков = 45 х 40 кунам = 1800 кунам = 1800 : 25 = 72 гривнам «Русской Правды» = 100 гривнам новых кун). В то же время ясно, что гривна но- вых кун не могла быть абсолютным нововведением, не состоявшим ни в каком разумном соотношении с предшествовавшими денежно-весовыми единицами того же порядка (сорочком-гривной кун, гривной «Русской Правды»). Остается предположить, что неверна пропорция между сороч- ком и гривной новых кун, избранная В. JL Яниным. В самом деле, син- хронность сведений ал-Гарнати и «Устава» Святослава Ольговича позво- ляет думать, что система учета вытершихся беличьих шкурок и гривны новых кун были элементами одного денежно-весового счета. Поскольку счет сорочками кун— это одновременно счет сорочками векш, а 1 вет- хая шкурка ал-Гарнати стоила 5 векш, то счет сорочками и счет шкур- ками должны были соотноситься как единицы шкал 40 — 80 и т. д., с од- ной стороны, и 50—100 и т. д.— с другой. Это значит, что единствен- ным приемлемым соотношением между сорочком и гривной новых кун является не 45 : 100 и не 48 : 100 или т. п., а 50 : 100; иными словами, гривна новых кун была равна полусорочку «Устава» 1137 г. Понять, ка- кой сорочек имелся в виду в «Уставе»— сорочек кун «Краткой Правды» или кун-резан «Пространной Правды», не составляет труда. Если принять последнее, получим 2000 резан = 100 гривнам новых кун, т. е. 1 гривна новых кун = 20 резанам. Такой результат не может устроить, потому что гривна новых кун выходит дешевле, чем позднейшая гривна из статьи «А се бещестье». Следовательно, гривна новых кун равнялась полусорочку кун «Краткой Правды». Но почему она именуется гривной новых кун, а не новой гривной? Потому что эта гривна произошла из южнорусской гривны-сорочка старых кун в результате известного нам процесса при- равнивания резаны «Краткой Правды» к куне «Пространной Правды», что и уменьшило величину новой гривны кун ровно вдвое. Таким образом, новые куны — это резаны, а гривна новых кун — это сорочек новых кун-резан; 1 гривна новых кун = 40 реза- нам = 1200 векшам = 240 шкуркам = ^ гривны «Русской Правды». Ср. берестяную грамоту № 810 (стратиграфическая дата — третья четверть XII

в.): «... кадь дови осмини (и четв)ьртину а п[о] сороку ризано ...» (Янин — Зализняк, 1999, с. 5); резаны не были генетически меховыми де- нежными единицами и не считались сороками, тогда как выражение «по сороку резан» говорит о существовании такого счета в Новгороде XII в., который объясним именно тем, что сорочек выступал как гривна.

Еще одно подтверждение этому счету находим в другом новгород- ском памятнике, синхронном грамоте Святослава Ольговича и запискам ал-Гарнати,— «Вопрошании Кириковом» второй четверти XII в. Среди канонических и литургических правил, собранных новгородским иеромо- нахом Кириком в его «Вопрошании» в форме ответов местного епископа Нифонта, есть и расценки на заупокойные службы: «А за упокой сице веляше служити сорокоустье: на гривну пятью, а на 6 кун единою ...» (ПДРКП, стб. 23—24). Это сообщение не осталось незамеченным в науке. Начиная с Н. М. Карамзина, его толкование сводилось к следующему. Речь, понятно, идет о плате за сорокоуст — поминальное богослужение в течение сорока дней после кончины. За 6 кун треба служится однажды в неделю: 6 кун за 6 недель, т. е. по одной куне за требу. За ежедневные требы в течение всех 6 недель (по 5 дней в неделю, так как по воскре- сеньям служить за упокой не положено, а в субботу происходит общее поминовение усопших) выходит 6 х 5 = 30 кун, но такому «оптовому» заказчику делается скидка до 1 гривны (до 25 кун) (Карамзин, 2, при- меч. 79; Мрочек-Дроздовский, 1881, с. 117). Это рассуждение можно было бы, пожалуй, признать вполне удовлетворительным, если бы не одна су- щественная деталь, которая его совершенно компрометирует: гривна того времени (если понимать под ней гривну «Русской Правды», как то делал Н. М. Карамзин и его последователи) состояла уже не из 25 кун, а из 50 кун-резан. Это значит, что плата в 1 гривну за полный сорокоуст не только не означает какой-либо скидки, а напротив — обнаруживает на- ценку почти в два раза. Такого рода затруднения заставляли некоторых исследователей вообще воздерживаться от каких бы то ни было толко- ваний этого места «Вопрошания» (Бауер, 1937, с. 205). Кроме того, сам расчет общей платы пропорционально дням, исходя из цены 1 куна за дневную службу, сомнителен ввиду имеющегося у процитированной фра- зы продолжения, которое обычно опускается: «... а на 12 кун двоичю (дважды.— А. Н.) или како мога»; иными словами, за 12 кун (двухне- дельную плату) можно служить дважды в неделю или сколько по- сильно. Предлагаем следующее решение проблемы.

В договоре Новгорода 1191/2 г. регламентировались правила между- народной торговли и взаимоотношений с иностранными купцами, поэтому логично, что суммы в нем исчислены в гривнах серебра и старых гривнах «Русской Правды», предполагавших серебряное наполнение. На внутреннем рынке и, тем более, на уровне бытовых платежей — а именно о них идет речь у Кирика — уже по крайней мере в 1130-е гг. мы видим гривны новых кун, которые, согласно нашим вычислениям, равнялись не 50, а 40 новым кунам-резанам. Если сделать естественное допущение, что эти новые гривны-сорочки и имел в виду Кирик, то окажется, что плата за полный сорокоуст исходила не из количества дней, в которые реально совершалась служба (30), а из общей длительности периода поминовения (40 дней); собственно, ведь потому-то полная служба и называлась сорокоустом. В таком случае точной пропорции между ценой полного сорокоуста и платой за его самый короткий вариант (1 треба в неделю), в самом деле, нет: общая плата оказывается несколько больше. Становится ясно, почему за две мини- мальных цены священник может служить не дважды в неделю, а чуть меньше — «како мога». Разумеется, случай с 12-кунной платой приведен Кириком для примера; при плате за три дня (18 кун) и т. д. его оговорка «... или како мога» делается еще более существенной. На связь между сорочком и обычной платой за сорокоуст прямо указывают некоторые тек- сты: «Дадуть мои племеньники игумену Савастьяну сорочек за со[ро]коуст» (духовная грамота второй четверти XV в. чернеца Артемия Никольскому Чухченемскому монастырю: ГВНП, № 239, с. 256; Янин, 1991, с. 312—313). Подобная связь, как мы уже имели случай убедиться, существует и на чисто лингвистическом уровне.

Завершая разбор источников, свидетельствующих об изменениях в древнерусской денежно-весовой системе в течение XII—XIII вв., произо- шедших вследствие вытеснения счета по 25 кун (или гривнами «Русской Правды») счетом по 40 кун (сорочками-гривнами кун), уместно остано- виться на одной крайне интересной бочкообразной гирьке, превосходно иллюстрирующей этот переход. Она найдена на территории современной Белоруссии, имеет стратиграфическую дату XII—XIII вв. и весит 20,50 г. Вся ее исключительность состоит в том, что она имеет на редкость по- дробные и многообразные указания на кратность. На одной стороне «боч- ки» плоскость разделена исходящими из одного центра лучами на 8 рав- ных секторов, в каждом из которых нанесено по 2 точки. На другой сто- роне видим две концентрических окружности из точек: 20 — во внешней, 15 — во внутренней (Бектинеев, 1987, с. 236, табл. 2). Сразу же отметим, что вес гирьки практически точно равен половине гривны новых кун (2,047 х 10 = 20,47 г). Далее, деля 20,47 г на 8, получаем точный вес но- гаты «Русской Правды» (2,56 г), что понятно, так как в гривне новых кун, действительно, было 16 ногат: 25 кун = 20 .ногатам, 20 кун = 16 нога- там. Сопоставляя 16 точек (2 х 8) на этой стороне с 20— на другой, без труда узнаем в получающейся пропорции 16 : 20, т. е. 4 : 5, соотношение между гривной новых кун и гривной «Русской Правды» (40 : 50). Но по- чему, спрашивается, в таком случае не поставить на второй стороне не 20, а 10 точек, которые соответствовали бы 8 долям-секторам (ногатам) на первой стороне? Зачем ногату подразделять на половинки, которые, насколько известно, никогда никакой метрологической роли не играли? Все очень просто: именно 20 точек кратности нужны были для того, что- бы указать на единицу, лежавшую в основе гривны новых кун, сорочка кун-резан, т. е. на новую куну (куну-резану); в гирьке весом в половину гривны новых кун таких единиц было именно 20. Это и заставило к 8 секторам на первой стороне гирьки добавить еще по 2 точки в каждом из них. Но что же обозначает внутренний ряд точек, числом 15, на второй стороне? Ответ нам опять-таки уже известен. Гривна статьи «А се бе- щестье» состояла к гривне серебра в пропорции 1:7- или 2 : 15; так как гривна серебра приравнивалась к 4 гривнам «Русской"Правды», то, следо- вательно, пропорция 15 :8 задает соотношение между последней и гривной статьи «А се бещестье».

Таким образом, мы имеем дело с гирькой, функционировавшей в переходный период от гривны новых кун в | сорочка старых кун к гривне в ^ такого сорочка (100 кун : 7| =13^ куны = 40 кун : 3). Весьма показа- тельно, что оба эти счета соотнесены не прямо, а как бы опосредованно че- рез гривну серебра — но, заметим, отнюдь не через гривну «Русской Прав- ды»! В самом деле, 8 ногат «Русской Правды», равняясьгривны серебра, не составляют никакой фракции в гривне «Русской Правды». Следова- тельно, гривна серебра продолжала оставаться эталоном стоимости, по от- ношению к которому исчислялись единицы стоимости в других шкалах. Это наблюдение подтверждается продолжавшимся вплоть до XIV в. бытованием на Руси слитков «северного» веса. Гривна же «Русской Правды», напротив, с падением роли монетного серебра в древнерусском внутреннем обороте теряет свои позиции и продолжает употребляться только в расчетах с иностранцами и в нормах договоров, когда платежи были достаточно велики и по необходимости производились в серебре. На внутреннем рынке получает преобладание, а затем и вытесняет гривну «Русской Правды» со- рочек кун-резан, получивший название гривны новых кун по аналогии с сорочком-гривной старых кун «Краткой Правды», которая (гривна) бы- товала на юге Руси уже с IX—X вв. Материальной формой гривны новых кун, как можно думать, были скрепленные княжеской пломбой пучки ветхих беличьих шкурок, которые наблюдал ал-Гарнати (240 шкурок за 1 гривну новых кун).

Можно догадываться, что именно эти вытершиеся остатки беличьих шкурок стоимостью по 5 векш каждая, судя по очевидной этимологии, скрываются под именем загадочных «драниц» в уже цитированном киевском граффито о покупке княгиней Всеволожей Бояновой земли: «... а въдала на ней семьдесят гривьн соболии, а в томь драниць семьсъту гривьн» (Высоц- кий, 1966, №25, с. 61). Гривны драниц в надписи рассматриваются как основные, ходовые расчетные единицы, в которые для ясности переведена сумма, фактически выплаченная в соболях; 10 таких гривен приравнены к «гривне соболей». Сколько же стоила гривна драниц? Если снова прибег- нуть к более поздним (начало XV в.) данным об относительной стоимости русских мехов на рынке в Брюгге, где куница оценивалась примерно в 2,5 фунта, а соболь, в зависимости от качества — в сумму от 4 до 7 фунтов (сведения A. JL Хорошкевич), то окажется, что шкурка соболя была в 2— 2,5 раза дороже шкурки куницы. Исходя из цены IX—X вв. 1 «тяжелая» куна-эртуг за 1 куницу, получим для соболя в то время цену 8—10 кун «Краткой Правды» за 1 шкурку. Что такое гривна соболей? Если по ана- логии с сорочком-гривной кун (как старых, так и новых) предположить, что это был сорочек соболей, то стоимость гривны соболей окажется равной 320—400 кунам или 3840—4800 драницам (в куне было 12 драниц: 60 векш : 5 = 12), а стоимость гривны драниц— в 10 раз меньшей: 384—480 драниц. Вспомним, что в гривне новых кун было 240 драниц; отсюда с известной вероятностью делаем вывод: 1 гривна драниц = 2 гривнам новых кун-резан = 1 гривне старых кун, т. е. южнорусской гривне-сорочку XI в. (81,86 г серебра).

Этот результат, как представляется, немаловажен для понимания сущности изменений, происходивших в денежно-весовой системе Руси в XI—XIII вв. Коль скоро гривна драниц оказывается равной южнорусской гривне кун (сорочку), возникшей, по нашим расчетам, не позднее первой половины XI в. (поскольку она засвидетельствована суммой окупа, затре- бованного во время похода на Византию в 1043 г.), то она древнее гривны новых кун (а не тождественна ей, как мы считали в предыдущей работе: Назаренко, 1996а, с. 68). Но последняя явилась следствием метаморфозы с куной «Краткой Правды», которая в «Пространной Правде» уже равна резане. Эта «уценку» куны, полагаем, справедливо связывают с тем, что арабский дирхем на рубеже X—XI вв. практически исчезает с древнерус- ского рынка; на севере и северо-западе Руси на смену ему, как уже го- ворилось, приходит западноевропейский денарий, средний вес которого в XI в. колебался вокруг величины ок. 1 г, близкой к резане «Русской Прав- ды» (1,023 г серебра), что и обеспечило куне-резане решающее преиму- щество. Следовательно, идущая с севера замена куны на куну-резану и, соответственно, совершившийся в результате на юге переход от сорочка кун к сорочку кун-резан, т. е. от гривны старых кун — к гривне новых кун, имели место уже в XI в. Это, в свою очередь, означает, что гривна драниц сложилась еще раньше, когда еще не отмер сорочек кун. Когда? Сама функция драниц как заменителей монетного серебра подсказывает, что они должны были появиться в период нехватки последнего и там, где такая нехватка дала о себе знать раньше всего, т. е. на юге Руси в конце X

— начале XI в. Здесь обращение драниц заменило собой дирхем, как на севере его заменил денарий. Если предложенная схема верна, то она объясняет, почему драницы пломбировали в связки по 18 шкурок, т. е. по цене дирхема, на смену которому они и пришли. Иначе истолковать это известие ал-Гарнати мы затрудняемся, так как стоимости такой связки (18 х 5 = 90 векшам = 3 резанам = 1 у куны) оказываются некратны и гривна «Русской Правды» (50 резан), и южная гривна старых кун (80 резан), и гривна новых кун (40 резан); термин «джукн», которым обозна- чены эти связки в сохранившихся списках сочинения ал-Гарнати, не вно- сит в дело никакой ясности, потому что он явно и практически до неузна- ваемости искажен, как то часто бывает с иноязычными словами в араб- ских текстах (Большаков, 1971, с. 73—74, примеч. 99). Таким образом, хронологический зазор между исчезновением на юге дирхема и появлени- ем драниц был минимален или вообще отсутствовал. С конца XI в. приток импортного серебра прекращается и на севере Руси, и на эти территории распространяется счет гривнами новых кун, реальным на- полнением которых были «ассигнации»-драницы; возможно, со сменой гривны-сорочка старых кун гривной-сорочком новых кун стоимость грив- ны драниц была приравнена к последней; в таком случае датировка киев- ского граффито о покупке Бояней земли могла бы служить terminus post quem для уценки гривны драниц, но эта датировка, к сожалению, до- статочно неопределенна: последняя четверть XI — первая половина XII в. (Всеволожая — жена Всеволода Ярославича [1078—1093]? Всеволода Ольговича [1039—1046]?).

Впоследствии, очевидно, ближе к рубежу XII—XIII вв. (точное время установить не удается) сорочек-гривна кун подверглась еще одной уценке по отношению к серебру. Гривна статьи «А се бещестье» считает уже не кунами-резанами (их в ней 26^-), а векшами (800) и драницами (160); если видеть в ней также сорочек, то в качестве единицы она имела бы 0,682 г серебра, некогда самую ходовую весовую единицу многогранных гирек (которые к тому времени давно уже вышли из употребления), т. е. двадцатку векш «Русской Правды». Видимо, она имелась в виду под назва- нием «гривена новая» в одной из берестяных грамот первой четверти XIII в. (Янин— Зализняк, 1996, с. 122, №713). Есть некоторые основания пола- гать, что и драница носила еще одно название — «векша новая», встречаю- щееся в одной из берестяных грамот 70-х годов XII в. (Арциховский — Янин, 1978, № 440). Попробуем подтвердить это.

В смоленском договоре 1229 г. упоминаются пошлины за официальное взвешивание при покупке иностранными купцами золота и серебра в слит- ках: «А купить латинескыи гривну золъта, даст весити, дати ему весце ногата смольнеская; ... аже латинескии купить гривну серебра, дати ему вьсцю две векши» (Смол, грам., с. 24.75, 77—78; 34.54—56; 38.110—111; 43.96—97, 99—100; 49.217—219, 225—228). Здравый смысл требует, чтобы эти пошлины были пропорциональны стоимости покупки, т. е. можно предположить, что 1 смоленская ногата во столько же раз дороже 2 векш (очевидно, тоже смоленских), во сколько 1 гривна золота дороже 1 гривны серебра. Учитывая датировку статьи «А се бещестье» XIII в., примем стоимость гривны золота, сообщаемую этой статьей: «50 гривен за гривну золота» (РП, с. 316, 341, 391). Величину гривны кун в этой статье мы уже знаем: 7 - гривны = 1 гривне серебра. Следовательно, 1 гривна золота сто- ила 50 : 7 \ = y гривны серебра. Как смоленская куна составляла гривны серебра, так смоленская ногата должна была равняться — гривны серебра. В таком случае получаем: 2 смоленских векши = — х — = — гривны серебра, а 1 смоленская векша = — гривны серебра-= - резаны «Русской Правды» = — векш «Русской Правды» = 4- драницы. Дробные величины показывают, что полученное равенство приблизительно, ведь точную пропорцию при такой величине мельчайшей единицы стоимости — векши соблюсти было невозможно. Поэтому полагаем, что 1 смоленская векша была равна 20 векшам «Русской Правды» или 4 драницам. Так как 1 смоленская куна = 4 кунам-резанам «Русской Правды», а смоленская гривна— гривне серебра или 4 гривнам «Русской Правды», то отсюда заключаем, что 1 смоленская векша в 4 драницы предполагает сущест- вование векши, равной дранице, векши новой, коль скоро привычная векша «Русской Правды» стоила ^ драницы.

Таким образом, структура гривны XIII в. (гривны статьи «А се бе- щестье») приобретает вид: 1 гривна кун = 40 кунам-резанам по полусорочку векш «Русской Правды» = 160 новым векшам-драницам, а 1 новая век- ша = - куны-резаны XIII в. Мы пришли к той самой величине векши, которая вычислена Г. В. Семенченко (1994, с. 245—251) на основании срав- нительного анализа данных московско-новгородских докончаний конца XIII— XIV в., с одной стороны, и аналогичных московско-тверских до- кументов XIV в. — с другой. Построение исследователя вполне убедительно за исключением одного: автор не учел, что полученный им результат может отражать положение дел не XI—XII вв., а более позднего времени, когда стоимость кун-резан и векш «Русской Правды» уже успела претерпеть сложные изменения (тем не менее, совпадение выводов Г. В. Семенченко с итогом наших расчетов «векши новой» может служить подтверждением последних).

В свете этих изменений становится понятным, что низовской (мос- ковский) и новгородский денежные счета XIV—XV вв., согласно которым в гривне серебра было 10 и 15 гривен кун соответственно (Янин, 1970, с. 150—178; он же, 1979, с. 251—259), всего лишь каждый по-своему про- должают общерусскую эволюцию денежно-весовой системы XI—XIII вв.,

только в новгородском варианте последовательность девальвации гривны новых кун «Устава» Святослава Ольговича выглядела как 1 — ^ — -, а в низовском — как 1 — ^ ^. В виде схематической таблицы эта эволюция

выглядит так: 1

гривна «Русской Правды» = 1 сорочек-гривна кун =

і - і

- северной гривны серебра = - южной гривны сереора =

g

20 ногатам = 25 кунам = - гривны «Русской Правды» =

50 резанам = 1500 векшам 40 кунам = 80 резанам =

2400 векшам = 1 гривне драниц = 480 драницам 1

гривна новых кун =

і -

сорочка-гривны кун =

40 кунам-резанам =

1200 векшам «Русской Правды» =

(= 1 новой гривне драниц ?) =

240 драницам-новым векшам 1

гривна кун XIII в. =

2 -

гривны новых кун =

40 новым кунам-резанам =

160 драницам-новым векшам

Табл. 7

В заключение несколько слов о гривне серебра — слитках стандарт- ного веса, о которых неоднократно шла речь выше. Внимательный чита- тель, безусловно, заметил, что в своих расчетах мы везде исходили из равен- ства 1 гривна «Русской Правды» = ^ Карлова фунта, признавая в то же время, в отличие от В. JI. Янина, одной из норм слитков «северного» веса 196,47

г, а не полуфунт 204,66 г. При такой норме соотношение гривны «Русской Правды» и гривны серебра (если в последних усматривать слитки «северного» веса) как 1 : 4, из которого исходили новгородский договор 1191/2 г. и смоленский договор 1229 г. и из которого, вслед за В. JI. Яниным, исходили также мы при вычислении гривны «Русской Правды», стано- вилось бы не точным, а приблизительным. В. JI. Янин на основе данных Н. П. Бауера о 600 «северных» слитках (Bauer, 1929, S. 36—42, 46—50, 52—58) вычислил их средний вес, который оказался равен ок. 198 г (по

Н. П. Бауеру— ок. 197 г); отклонение от веса полуфунта (его исследо- ватель считает весовой нормой слитков) относится на счет угара — потери веса при плавке (Янин, 1956, с. 46—48). Представление о полуфунте как норме слитков «северного» веса привилось в науке (Медведев, 1963, с. 107: Котляр, 1996, с. 87—89, в обоих случаях без аргументации). Между тем многочисленные «северные» слитки отнюдь не являют собой совершенно монолитной единообразной массы. По форме их можно подразделить на три группы: наиболее многочисленны палочкообразные слитки, реже встре- чаются слитки шестиугольные (воспроизводившие форму слитков «юж- ного» веса) и так называемые «черниговские» плющеные слитки. Послед- ние были недавно специально исследованы Н. Ф. Котляром (ученый пред- почитает называть их севернорусскими) в связи с открытием в 1967 г. на Готланде клада, в состав которого входили 34 таких слитка (Котляр, 1996, с. 80—142). Показательно, что средний вес плющеных гривен по подсчетам на основе 74 экз. заметно отличается от среднего веса «северных» слитков в целом и, по Н. Ф. Котляру, колебался между 195,56 и 196,42 г.: однако указывая на практически тождественный вес (196,72 и 196,74 г) 2 экз. с обрезанными концами («таким способом ... удаляли излишний вес с монет- ного слитка, приводя его к стандарту»), исследователь склонен видеть именно в нем норму плющеных гривен (там же, с. 101). Со своей стороны отметим, что средний вес плющеных слитков в целом равен 195,96 г. Думаем, этот вес можно смело соотнести с теоретическим весом марки в 196,47

г.

Тот факт, что внутри общей массы «северных» слитков можно вы- делить представительную группу (всего плющеных гривен, согласно све- дениям Н. Ф. Котляра, известно ок. 120 экз.) с весом, достаточно точно нор- мированным по марке, сильно подрывает гипотезу о несоответствии сред- него веса «северных» слитков норме в полуфунт (204,66 г) в результате угара при литье. Почему изготовители плющеных гривен могли учесть ве- личину угара, а изготовители палочкообразных гривен — нет? Возникает естественное предположение, что среди «северных» слитков есть как нор- мированные по марке (вроде плющеных гривен), так и ориентированные на какой-то больший вес — именно из-за этого их общий средний вес оказывается равен примерно 198 г.

Отвлечемся на некоторое время от древнерусских слитков и бросим взгляд на слитки, обнаруженные в Хедебю и ряде других мест (Rantrum, Witzworth). Вот данные о 13 экз. весом ок. 50 г, опубликованные X. Ян- куном: 48,5, 49,0 (3 экз.), 49,5, 50,0, 50,5, 51,0 (5 экз.), 51,5 г (Jankuhn, 1972, S. 219); средний вес— 50,15 г, а с учетом двух обручей стандарт- ного веса 49,5 и 48,0 г— 49,97 г. Если принять во внимание, что взвеши- вание явно произведено с точностью до 0,5 г, то полученные усред- ненные величины имеют допуск 50,15 ± 0,25 и 49,97 ± 0,25 г, т. е. в рав- ной мере не соответствуют ни - полуфунта, гривне «Русской Правды» (51,16 г), ни - марки (49,12 г). Такую же неопределенность обнаружи-

вают и 10 слитков в \ марки или полуфунт из тех же находок: 98,5 (2 экз.), 99,5, 100,0 (2 экз~), 100,5, 101,0, 101,5, 102,0 (2 экз.), что дает сред- ний вес 101,40 ±0,25 г вместо 98,24 и 102,33 г соответственно. Как ви-

1 і

дим, слитки почти всегда превышают норму в - и - марки и никогда не превышают норму в - и - полуфунта, откуда возникает впечатление, что они, в отличие от “упоминавшихся выше гирек в 6 эртугов, которые явно нормированы по полумарке, ориентированы на какую-то усреднен- ную величину между полумаркой и - полуфунта или между - марки и - полуфунта. Однако если для наглядности представить эти данные в виде весовых диаграмм, то при всей немногочисленности материала станут за- метны взаимно коррелирующие пики в районе 98,5 и 102,5 г, с одной стороны, и 49,0 и 51,0 г— с другой:

—I 1 1 1 Г"

96 97 98 99 100 І01 102 103 104

48 49 50 51 52

обручи

Рис. 4

Весовая диаграмма слитков из Хедебю (по данным X. Янкуна: Jankuhn, 1972, S. 219)

Таким образом, есть основания думать, что в датских слитках пред- ставлены экземпляры, изготовленные по двум нормам — весу марки и весу полуфунта.

Если с учетом этого результата вернуться к древнерусским слиткам и обратиться к их весовым диаграммам по трем хронологическим группам (XI — начала XIII в., XIII и XIV вв.; надо, однако, учитывать, что находки слитков датируются с большим трудом и во многом эти датировки условны), приведенным в книге В. JI. Янина (1956, с. 47—48, рис. 1—3), то обнару- жится картина сходная, но не тождественная. На всех трех диаграммах отчетливо выделяется пик в районе 196 г, который ввиду сказанного выше следовало бы, по нашему мнению, соотнести с нормой марки. В то же время в районе 204 г ожидаемого пика нет, за исключением локального «всплес- ка» на диаграмме слитков XIV в. (у слитков XIII в. он выражен совсем слабо, а у более ранних его нет вообще). Зато обнаруживается ярко вы- раженный абсолютный максимум, приходящийся на вес ок. 198 г, и зна- чительно более слабый— в районе 200 г. Чем это объяснить? Выше мы уже обращались к статье 40 договора Смоленска с немецкими городами и Готским берегом от 1229 г. для того, чтобы вычислить вес специфической «куны смоленской». Вернемся еще раз к этому тексту: «Аже латинескии дасть серебро пожигати, дати ему от гривны серебра куна смольнеская» (Смол, гр., с. 24.78, 29.136—137 и др.). Если эта пошлина литейщику (ве- роятно, тому же лицу, которое в соседних статьях договора выступает в роли присяжного весчего — «весца») платилась не особо, а вычиталась из того количества серебра, которое подлежало переплавке в слитки, то за- казчик должен был получать слиток, фактически весивший на 1 смо- ленскую куну легче нормы. Так как смоленская куна была равна 2 кунам «Краткой Правды», т. е. 4,093 г (это выясняется, напомним, из сопостав- ления с нормами новгородского договора 1191/2 г.), то слиток, изготовлен- ный в Смоленске по норме полуфунта, весил не 204,66 г, а 204,66 - 4,093 = 200,57 г. Вполне допустимо, что в других городах Руси (например, в том же Новгороде, где, видимо, изготовлялась основная масса слитков «северного» веса) пошлина за «пожигание» серебра была иной — скажем, не 4 куны-резаны, как в Смоленске, а 6 кун-резан; таким образом, на весовой диаграмме древнерусских слитков «северного» веса могли обра- зоваться два максимума ок. 200 и ок. 198 г.

Если наша гипотеза справедлива, то из нее вытекал бы важный вывод, что под термином «гривна серебра» на Руси подразумевался (как правило или премущественно) слиток не в марку, а именно в полуфунт; по крайней мере такой смысл вкладывали в него составители смоленского договора 1229 г. Действительно, коль скоро слитки, нормированные по весу марки, не обнаруживают вычетов за «пожигание» (если не считать немного- численную группу вокруг малого пика в районе 192 г на диаграмме слитков XI — начала XIII в.), то приходится думать, что они изготовлялись обычно вне официальной процедуры, т. е. не с помощью присяжного литейщика- «весца», а частным образом. Это, в свою очередь, означало бы, что вес марки в 196,47 г не был в официальном употреблении, тогда как вес полуфунта был, напротив, мерой публичной — официальной гривной се- ребра, как на то и указывает словоупотребление смоленского договора. Очевидно, слитки по норме полуфунта иногда также изготовлялись неофи- циальным путем (например, несвободным ремесленником для своего хо- зяина), чем мы и объясняем заметный пик вокруг веса ок. 204 г на диаграм- ме слитков XIV в. (напоминаем, что хронология слитков, предложенная Н. П. Бауером, условна). *

* *

Подведем важнейшие итоги. 1.

В основе древнерусской денежно-весовой системы лежала гривна. Однако этот термин уже с самой ранней поры (с IX в.) не был однозначен. Самой ранней гривной, как можно предполагать, являлась скандинавская марка в 196,47 г, которая генетически представляла собой стоимость в серебре римского фунта золота. Именно в этих гривнах первоначально, в IX—X вв., были разверстаны древнейшие пени «Русской Правды»: 12-гри- венный штраф за оскорбление действием и 40-гривенная вира. В древ- нерусских памятниках XII—XIV вв. эта марка (наряду с близким ей весом в полуфунт: см. ниже) именуется гривной серебра; думаем, что такое название может восходить уже к IX в. и объясняться тем, что надо было терминологически различить весовую единицу для золота — римский (по- лу) фунт (гривну золота) и таковую для серебра (гривну серебра). 2.

Одной из причин активного проникновения древних скандинавов (варягов) в Восточную Европу с рубежа VIII—IX вв. служило стремление подключиться к дальней международной торговле с арабским Востоком по волжскому пути. И халифат, и Византия (торговые контакты с которой за- вязываются чуть позже, но еще в течение IX в.) являлись ареалами с двой- ной — золотой и серебряной — валютой, что вызвало потребность в де- нежной единице, служившей целям пересчета из золота в серебро и наоборот в условиях биметаллизма. Такой единицей стал вес в серебре, соответствовавший стоимости стандартной арабской золотой монеты — динара (4,264 г = — фунта), который также получил название гривны (но уже без какого-либо дополнительного определения) — 59,69 г. В ареале, где господствовала относительная стоимость золота к серебру 14 : 1, харак- терная для халифата, за 1 динар давали 20 стандартных арабских серебряных монет— дирхемов (2,986 г). Этот счет был заимствован скан- динавами с тем большей легкостью, что структурно он совпадал с тра- диционным для них способом пересчета: 1 условная единица золота (рим- ский фунт) = 20 условным единицам серебра (гривнам-маркам). Поскольку в Восточной Европе так же, как на Западе, в Скандинавии и Византии, в отличие от халифата, было принято соотношение стоимостей золота и серебра 12 : 1, то вес гривны здесь был, естественно, в ^ раза меньше, чем в халифате, и равнялся 51,16 г. Эта величина составляла ^ нового фунта, который был веден монетной реформой Карла Великого ок. 792/3 г. и совпадал с арабским фунтом (багдадским ратлем). Карлов фунт был также хорошо знаком скандинавам; его половина находилась с маркой в соотношении 100 : 96. В соответствии с функцией гривны можно предполагать, что при торговле на рынках Царьграда должна была воз- никнуть еще одна (наряду с «арабской» и собственно древнерусской) ее раз- новидность — гривна «константинопольская», воспроизводившая в серебре стоимость столичной номисмы в — литры (4,548 г): 4,548 х 12 = 54,58 г (см. также пункт 4). 3.

Гривна в ^ Карлова фунта (51,16 г) сохранила отпечаток своего происхождения из двадцатки дирхемов: она также подразделялась на 20 до- лей. На эти доли было перенесено и первоначальное название стандартного дирхема IX в. в языке восточноевропейских скандинавов — skattr (тра- диционное наименование серебряной монеты, развившееся, быть может, вследствие широкого распространения на скандинавском Севере монет древнеанглийской чеканки— sceatt’oe), что в языке восточных славян за- кономерно дало «скотъ». Этот восточнославянский термин, равно как и сама структура древнерусского денежного счета IX в. (1 гривна = 20 ско- там) благодаря интенсивным торговым связям Руси с Баварской восточной маркой оказались заимствованы там уже к рубежу IX—X вв. Тяжелый ба- варский серебряный солид, сохранивший, в отличие от легкого франкского солида, первоначальную стоимость — стоимость стандартного золотого (в данном случае — так называемого mancus, т. е. динара или примерно сов- падавшего с ним итальянского и балканского варианта провинциальной ви- зантийской номисмы), приобрел здесь специфическое подразделение на 20 долей-scoti, тогда как в остальной Баварии он подразделялся на 30 новых Карловых денариев. В течение X в. вес дирхема утратил всякую стабиль- ность, что привело не только к приему монет на вес, а не на счет, но и к появлению заимствованного из арабского языка термина «ногата», обо- значавшего отборные дирхемы привычного стандартного веса ок. 2,986 г. Этот новый термин в роли названия гривны вытеснил старое наименова- ние «скот», которое приобрело обобщенное значение платежного средства, денег (видимо, именно металлических) вообще. 4.

С расшатыванием изначально весьма стабильного веса дирхема, которое стало заметным уже с 70—80-х гг. IX в., с переходом к приему мо- нетного серебра на вес связано также появление в Восточной Европе и землях прибалтийского региона (Дании, Швеции, славянских территориях на южном побережье Балтийского моря) высокоточных весов и стан- дартизованных весовых гирек. Абсолютно преобладающими являлись две разновидности гирек — сферические (бочкообразные) и многогранные (14-гранные, кубооктаэдрйческие). Вес первых заключен обычно в про- межутке примерно от 8 до 40 г и калиброван по величине скандинавского эртуга (^- марки = 8,186 г): 8,186, 2 х 8,186, 3 х 8,186 г и т. д. Вес вторых, напротив, никогда не превышает эртуга и калиброван в соответствии с довольно многочисленными единицами кратности, но магистральной ли- нией среди них является калибровка по величине 0,682 г, которая соответствовала стоимости в золоте 1 эртуга серебра. Следовательно, глав- ной функцией многогранных разновесов было обеспечить пересчет серебра, выраженного в эртугах, в золото. Наличие среди многогранных гирек экземпляров, калиброванных по единицам кратности 0,546 и 0,597 г, т. е. — «константинопольской» и «арабской» гривен, подтверждает существование этих вариантов древнерусской гривны. 5.

С практикой международной торговли было связано и возник- новение еще одной древнерусской денежно-весовой единицы — куны, а так- же обычая считать меха сороками (см. пункт 6). Первоначальная куна («тя- желая» куна, по принятой нами терминологии) — это стоимость в серебре шкурки куницы (ходового экспортного товара), равнявшаяся 1 скандинав- скому эртугу; в марке-гривне серебра насчитывалось 24 таких куны, в по- луфунте-гривне серебра — 25 (50 на фунт). Метрологическая роль этой куны-эртуга была велика: она лежала в основе весовой шкалы сферических гирек, она же связывала систему Карлова фунта с системой марки (разница между маркой и полуфунтом составляла 1 куну-эртуг). Последнее обстоя- тельство заставило выделить долю не только в полуфунте, но и в ^ его, древнерусской гривне, чтобы обеспечить пересчет из гривны в соот- ветствующую (-) фракцию марки. Так родилась куна «Краткой Правды» в

гривны (2,047 г). Значение такой куны усугублялось еще и тем, что ее вес был одним из самых распространенных среди многогранных гирек (3 х 0,682 г) и в золоте соответствовал весу традиционной скандинавской единицы— 1 эре (^ марки). Однако, вполне возможно, «тяжелая» куна- эртуг сохранялась в течение всего домонгольского времени по крайней мере в некоторых областях Руси — например, в Смоленске, где «тяжелая» куна-резана в 4 куны-резаны «Русской Правды» («куна смоленская») фик- сируется в первой половине XIII в. 6.

Так как Карлов фунт и византийская литра (римский фунт) со- стояли в теоретическом соотношении 5 : 4, то в литре насчитывалось 40 «тяжелых» кун-эртугов. Вследствие того, что куньи меха занимали цент- ральную роль в меховом экспорте Руси, а также вследствие установления уже в IX в. активных торговых связей Руси с Византией счет куньих мехов (а затем — мехов вообще) сороками (сорочками) стал стандартным, что привело к заимствованию из греческого языка самого термина «сорокъ», который из всех славянских языков свойствен только древнерусскому. Со счетом на сорочки связано становление южнорусской модификации древ- нерусской денежно-весовой системы, которая (модификация) стала исход- ным пунктом последующей эволюции в общерусском масштабе. Уже к рубежу IX—X вв. на юге Руси (в Киеве) в качестве гривны серебра вы- ступала не марка в 196,47 г, а полулитра— 163,73 г; именно в таких гривнах исчислена 12-гривенная пеня в договорах Руси с греками 911 и 944

годов. Вероятно, связь южнорусской гривны серебра и сорочка с си- стемой литры стала причиной тогот что на юге Руси первоначально общерусская гривна в 51,16 г оказалась вытеснена сорочком-гривной кун в 81,86

г (-у литры = 40 х 2,047 г); этот процесс уже завершился к середине XI в., поскольку окуп с Византии в 1043 г. был разверстан именно в гривнах-сорочках. Однако структура южнорусской гривны не дублировала структуру гривны в 51,16 г (25 кун, 20 ногат), а состояла, в силу самого своего происхождения, из 40 общерусских кун. К первой половине XI в. мы склонны относить и переход в исчислении штрафов с марок-гривен серебра на гривны в 51,16 г; вероятно, этот переход совершился в ходе кодификации «Русской Правды» при Ярославе Мудром. 7.

Как «тяжелая» куна, а затем и куна «Краткой Правды», были аб- страгированы от стоимости в серебре шкурки куницы, так самая мелкая де- нежная единица Руси — векша или веверица — от стоимости беличьей шкурки: 1 «тяжелая» куна-эртуг = 240 векшам; следовательно, в куне «Краткой Правды» содержалось 60 векш. Одна из весовых шкал много- гранных гирек (с шагом кратности 0,682 г) находилась в соответствии со стоимостью векши, поскольку 0,682 г = - куны = 20 векшам, т. е. полу- сорочку векш (векши, как меховые стоимости, учитывались в сороч- ках). Вероятно, со счетом на векши связано и происхождение древнерус- ских резан — обрезанных в кружок дирхемов. Существовали две главных разновидности резан — с нормой веса в j куны, т. е. в 1,023 г, и в 0,682 х 2 = 1,364 г, которые соответствовали стоимости 30 и 40 векш; таким образом, выстраивается последовательность весовых единиц, нормиро- ванных по 10 векшам: полусорочек (0,682 г), - сорочка (1,023 г) и сорочек векш (1,364 г). Со временем, с рубежа X—XI вв., когда в связи с иссяканием притока дирхема в Восточную Европу Северная Русь перешла на за- падноевропейское монетное серебро, название резаны закрепилось только за - куны, потому что средний вес западноевропейского денария был близок к 1 г. После этого структура денежно-весового счета приобрела ту форму, которая известна по «Краткой Правде»: 1 гривна = 20 нога- там = 25 кунам = 50 резанам = 1500 векшам (спорным в этой формуле все- гда б^іло только количество векш). Эта не имевшая аналогов структура объединила генетически никак не связанные между собой единицы — «се- ребряные» (гривна, ногата) и «меховые» (куна, векша). В дальнейшем до- минация западноевропейского денария привела в течение XI в. к тому, что куна как самостоятельная денежно-весовая единица исчезла, а ее название было перенесено на резану. В результате, структура гривны «Пространной Правды» приобрела вид: 1 гривна = 20 ногатам = 50 кунам = 1500 векшам. Превращение резаны в куну привело на юге к превращению сорочка- гривны кун (- литры) в сорочек-гривну кун-резан (^ литры, 40,93 г серебра) или гривну новых кун (см. пункт 8). 8.

На рубеже XI—XII вв. прекращается поступление на север Руси также и западного монетного серебра. Это привело к тому, что и Северная Русь последовала по пути перестройки денежного счета за Южной, в которой недостаток монетного серебра стал ощущаться столетием раньше. Перестройка заключалась в двух главных моментах. Первый: серебро на- чало употребляться только для крупных и международных платежей, а также для тезаурации, причем чаще всего в виде слитков стандартного веса — гривен серебра (см. пункт 10). Второй: на внутреннем рынке на сме- ну серебру пришли «ассигнации» — связки вытершихся беличьих шкурок, скрепленных княжеской пломбой, так называемых драниц, или (другое на- звание) новых векш. Эта новая система оплаты возникла на юге Руси (письменно она зафиксирована на рубеже XI—XII вв.) и потому гривна дра- ниц по стоимости была равна гривне-сорочку новых кун-резан: 1 гривна новых кун = 40 кунам-резанам = 1 гривне драниц = 240 драницам-новым векшам; таким образом, 1 векша-драница стоила 5 векш «Русской Правды». На севере Руси (в Новгороде) гривна драниц впервые упомянута в 1137 г. в «Уставе о десятине» князя Святослава Ольговича, но переход на счет сорочками кун «Краткой Правды» («южными» гривнами старых кун) совершился и здесь еще раньше, как это видно из того же «Устава», в котором сорочки пересчитываются в гривны новых кун. 9.

Денежно-весовой счет, основанный на гривне в 51,16 г, гривне «Русской Правды», и действовавший до XI в. включительно, был в своих главных чертах общим для Руси и скандинаво-славянского ареала вокруг Балтики, как показывает унифицированная система весовых гирек IX— XI

вв. Похоже, XI в. стал в этом отношении переломным. Резкий спад международной торговли с арабским Востоком, приведший к утрате кон- такта с динаром, лишил гривну в 51,16 г ее функционального смысла. Она исчезла как на скандинавском севере Европы, где, насколько нам известно, не оставила никаких следов, так и на Руси. С этого момента пути развития скандинавской и древнерусской денежно-весовых систем разошлись. 10.

Время появления на Руси серебряных слитков стандартного веса (гривен серебра) нельзя считать твердо установленным, но представленная выше хронология процессов, приведших к массовому производству слитков, заставляет думать, что оно должно было начаться в XI в., причем на юге Руси раньше, чем на севере. Среди слитков серебра «северного» веса надо, вероятно, различать отлитые по норме скандинавской марки в 196,47 г и по норме полуфунта в 204,66 г; последние воспроизводили вес севернорусской гривны серебра, равной 4 гривнам в 51,16 г, который и был официальным весом, судя по тому, что только из этих слитков делались вычеты за «по- жигание» (от 4 до 6 кун-резан), свидетельствующие об участии в произ- водстве присяжных мастеров-литейщиков. Слитки по норме марки изго- товлялись, очевидно, в частных кустарных условиях. Слитки «южного» ве- са, ориентированные на гривну серебра в полулитру (163,73 г), имеют сред- ний вес ок. 159—160 г, что также говорит о наличии пошлины за литье, по величине близкой к тем же 4 кунам-резанам. 11.

В XII—XIII вв. происходила девальвация драниц по отношению к гривне серебра, продолжавшей служить эталоном стоимости. Если по крайней мере до середины XII в. бытовала гривна новых кун, равная \ со- рочка-гривны старых кун «Краткой Правды», то позднее (точное время установить трудно) гривна кун составляла уже только ^ его, так что в гривне серебра было 7 - таких гривен кун. На каком-то этапе эта про- грессировавшая девальвация развела новгородскую и низовскую (москов- скую) денежно-весовые системы, в которых гривна стала стоить | и | сорочка старых кун «Краткой Правды» соответственно.